Текст книги "Звезды на крыльях"

Автор книги: Иван Бабак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Наш батя

Стояла осень 1942 года. Враг захватил Ставрополь, Невинномысск, Минеральные Воды, Георгиевск. Немецкие колонны подходили к населенному пункту и крупному железнодорожному узлу Прохладный.

Действия нашей авиации – и штурмовой, и истребительной – нацелены против наступавших фашистских полчищ. Каждый летчик совершал ежедневно по четыре, пять, а то и шесть вылетов на штурмовку.

Первые группы поднимались на задание еще до восхода солнца, а последние возвращались на исходе дня, когда багряный диск солнца уже катился к горизонту, освещая снежные вершины гор.

Однажды под вечер, как только летчики приземлились на новом аэродроме у Орджоникидзе, к командному пункту полка подъехала легковая машина. К вышедшему из нее генералу подбежал Дзусов и четко доложил о боевой работе полка.

Когда он закончил свой рапорт, генерал в упор спросил:

– Почему не взлетают самолеты, ранее вернувшиеся с задания?

– Больше самолеты в воздух выпускать нельзя, товарищ генерал. В горах вечерние сумерки наступают внезапно. Через полчаса все окутает непроглядная тьма. Аэродром же для полетов ночью не приспособлен: нет фонарей, которыми можно обозначить посадочную полосу и границы аэродрома, а главное отсутствует прожектор. Да к тому же многие летчики прибыли только что из училищ и ночью никогда не летали…

– Немедленно высылайте еще одну группу на штурмовку!

На одном аэродроме с истребителями размещался и полк штурмовиков Ил-2. Мы, как правило, вместе вылетали. И задача у нас была одна – штурмовка наземных войск противника.

Собрались на задание быстро, по тревоге. Через несколько минут уже вся группа штурмовиков и истребителей направлялась в район станицы Советской.

Штурмовка была успешной. Фашисты, видать, уже не ожидали налета, их войска скопились на дорогах и вблизи них. И штурмовики, и истребители всю силу своего огня обрушили в самую гущу фашистов. Но над целью долго задерживаться нельзя. После двух-трех атак ведущие групп собрали всех в боевой порядок для следования на аэродром.

Возвращались на большой скорости, так как солнце уже начинало прятаться за горизонт. В воздухе хорошо просматривалась вся группа самолетов. Бельский впервые был в такое время в воздухе, любовался картиной предвечернего Кавказа и радовался, что в этот вылет взяли и его.

Вот и аэродром. Странное дело, местность вокруг аэродрома узнается легко, хорошо видны очертания гор, но внизу, под собой, ничего не видно. Лишь по расположению гор угадывается направление посадочной полосы. Первыми садились штурмовики. За ними – истребители.

Поскольку земля не просматривалась, Бельский решил подходить к ней на минимальной скорости.

коснулся земли, полностью убрал газ и начал тормозить. Вскоре подбежали механики и, сигнализируя карманным фонариком, сопровождали его к стоянке.

Через несколько минут начался разбор полета. Заместитель командира полка капитан Аленин доложил о выполнении задания. Затем Дзусов говорил о том, как пришлось ему поволноваться за нас, пока не приземлились все самолеты.

Он рассказал, как один летчик-штурмовик сел поперек летной полосы, при пробеге попал в овраг и сломал шасси. Но, к счастью, никто не пострадал, хотя самолет пробежал через стоянку, на которой были другие машины и много технического персонала.

Но вот Дзусов стал рассказывать, посмеиваясь, как один наш самолет сел не у посадочного знака «Т», а далеко от него. Бельскому даже в голову не пришло, что летчиком этой машины был… он. Все от души смеялись, но больше всех сам Дзусов. Смеялся и Бельский, ведь садиться пришлось в полной темноте, дальше консолей крыльев ничего не было видно. К тому же, для него такая ситуация сложилась впервые, ведь ночью он до этого не летал. Рулил по аэродрому на малой скорости, куда указывали ему огнем фонарика механики… Ну а Бате было весело оттого, что молодые летчики не подвели его.

Первый же вылет утром следующего дня стал для Бельского памятным и чуть было не оказался последним…

* * *

Увлекшись атаками колонн, он не смог своевременно подстроиться в боевой порядок, оторвался из-за этого от группы. На его одинокий самолет ринулось шесть «мессершмиттов». Несколько раз удавалось Бельскому увернуться от их огня, но все же его самолет был в конце концов подбит: машина частично потеряла управляемость и начала гореть.

На выручку пострадавшему летчику бросились все другие летчики группы. Они оттеснили «мессершмитттов», сбив при этом двух из них. Едкий дым врывался в кабину Бельского, отчего становилось тяжело дышать, слезились глаза. Продолжать длительный полет, чтобы возвратиться на свой аэродром, он не мог. Поэтому пошел на вынужденную посадку.

Напугало летчика и другое обстоятельство. Во время атаки «мессершмитта» он всем своим телом ощущал удары снарядов по правой плоскости крыла, один из них разорвался в непосредственной близости от кабины. Но Бельский не почувствовал, что осколки попали в него: один в плечо и несколько – в ногу.

Когда же друзья отбили его у врага и окружили своим спасительным кольцом, Иван вдруг ощутил потоки теплой жидкости на правой руке. Посмотрел – из раны на плече лилась кровь.

Приземлился прямо на улице села Эльхотово, расположенного на берегу Терека. Как только закончился пробег самолета, летчик выключил мотор, выскочил из кабины и начал жадно вдыхать свежий, чистый воздух, вытирая слезящиеся глаза.

К самолету подбежали несколько подростков:

– Давайте мы поможем погасить пожар на самолете. Покажите, где горит.

Дым валил из фюзеляжа, из-за бронеспинки. Бельский только смог показать им люк, где были инструменты. С помощью отвертки и плоскогубцев они открыли капот фюзеляжа. Там горела тканевая обкладка радиатора. Смекалистые ребята быстро выбросили куски горевшей ткани из самолета. Огонь удалось погасить, не дав перекинуться ему на бензопроводы и бензобаки.

В это время появилась откуда-то санитарная машина. Медики сразу же взяли летчика в «плен».

– Раздевайтесь, вам надо, оказать первую медицинскую помощь!

Бельский вначале запротестовал: раны, мол, у него чепуховые, не стоит беспокоиться. Но отвязаться от медиков было невозможно. Пришлось подчиниться. Раны в самом деле оказались несерьезными. Но раненого летчика основательно забинтовали. Поблагодарив медиков и юных помощников, Иван улетел на аэродром и Орджоникидзе.

Не успел вылезти из самолета, как тут появился Дзусов.

– Товарищ командир… – начал было докладывать ему Бельский.

– Отставить! Все знаю. Кровью истекает, а еще козыряет. Немедленно в санчасть!

– Товарищ командир! Да я совсем легко ранен… Пусть механики заменят подбитые детали, и я снова полечу на задание…

– Какие могут быть задания? Ишь ты, уговаривать еще меня будет. От всяких полетов отстраняю на время лечения, не меньше чем на две недели… Отправляйтесь в санчасть!

Машина «скорой помощи» уже подъехала к стоянке. В санчасти вновь осмотрели раны Бельского, вынули несколько торчавших осколков и забинтовали. Но отпустить наотрез отказались.

Вечером в санчасти появился Дзусов. Подробно расспросил у врачей о самочувствии только поступившего летчика. Ему сказали, как и самому Бельскому до этого, что раны легкие и он сможет скоро возвратиться в строй. От радости Бельский решил вновь обратиться к Дзусову, чтобы отпустили на аэродром. Не хотелось оставаться в санчасти, тем более, что чувствовал он себя здоровым, но командир решительно отрезал:

– Никуда не пойдешь! Отдыхай, залечи раны, а главное – наберись сил. Воевать нам придется еще долго.

Дзусов был исключительно строг к своим подчиненным, но за этой строгостью каждый ощущал настоящую человеческую доброту. Поэтому все летчики очень любили своего командира, всегда называя его в разговорах между собой: наш Батя.

…Во время боев за освобождение Донбасса, когда полк базировался на аэродроме в Мариуполе, к Бельскому подошел парторг полка капитан Гришко:

– Бельский, ты уже давно воюешь, и неплохо. Мы уже все тебя хорошо знаем. Многие дали бы тебе рекомендацию в партию. Что ты об этом думаешь?

Бельский давно мечтал стать коммунистом. Но ему казалось, что он еще не заслужил права быть членом партии великого Ленина. Особенно мучило его воспоминание об одном случае.

Однажды, когда полк был в Закавказье, в запасном авиаполку он с Владимиром Канаевым ушел в самоволку. Собирались вернуться к вечерней поверке, но опоздали. На «расправу» к Бате попали уже утром следующего дня. Получили по взысканию. Было, конечно, очень неприятно, стыдно не только перед командиром, но и перед боевыми друзьями. Пятно самоволки ложилось на весь полк.

И вот теперь, когда заговорил с ним парторг, он вспомнил тот случай.

– Как же я напишу заявление? А самоволка? – высказал сомнение он.

– А ты не беспокойся! Я пойду к Бате, он снимет взыскание.

– Вот когда снимет, тогда другое дело. А сейчас что я отвечу коммунистам, когда они спросят, есть ли у меня взыскания?

Парторг направился к Дзусову, который невдалеке разговаривал с группой летчиков.

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

– Я вас слушаю.

– Да вот, Бельского в партию пора бы принимать. Заслужил он…

– А как же иначе? – прервал его на полуслове Дзусов. – Конечно, пора. По четыре-пять раз в день вылетает на задания, сбивает фашистов…

– У него, товарищ командир, взыскание, наложенное вами.

– Вы что, товарищ капитан, – перешел на официальный тон Дзусов, занимаетесь регистрацией взысканий, которые я накладываю на подчиненных? Так вот, знайте, товарищ капитан, у Бельского нет никаких взысканий! Нет. Поняли?

Вскоре Бельский повел группу на задание. Был бой. Вместе с Петром Гучеком они сбили по самолету.

На КП следили за ходом боя по радио и знали его результаты еще до возвращения группы с задания.

Как только подрулил Бельский к капониру и выключил мотор, возле его самолета появились члены партбюро, с ними был и начальник политотдела дивизии полковник Дмитрий Мачнев.

– Ну вот что, Бельский, – начал парторг, – ты только что подтвердил свою характеристику, данную тебе коммунистами. Члены партбюро пришли, чтобы разобрать твое заявление о приеме в партию.

Рядом стоял Дзусов и улыбался, прищурив свои добрые глаза. Потом он первым поздравил Бельского, крепко пожав ему руку.

…Когда кто-нибудь из летчиков попадал в трудную ситуацию, Дзусов всегда приходил на помощь, Вспоминается такой случай, происшедший с Бельским во время боев на Кубани.

…Утром он был в санчасти и на аэродром приехал, когда другие летчики уже совершили по вылету. Какие боевые задания предстоят, он не знал. Когда подошел к своему самолету, увидел в небе большую группу бомбардировщиков. В это время с КП полка взвилась ракета – сигнал на вылет.

Бельский быстро залез в кабину, запустил мотор и вслед за другими взлетел. Приблизившись к бомбардировщикам, узнал: наши Пе-2. С земли же ему показалось вначале, что это вражеские бомбардировщики. Стало ясно, что они идут на боевое задание, задача истребителей – прикрывать их. Бомбардировщиков было много, более тридцати, поэтому он не усомнился в задании, когда услышал по радио голос летчиков соседнего, 16-го полка, которые базировались с их полком на одном аэродроме. Это они взлетали и подстраивались к общей группе.

Летели в направлении Новороссийска. С Бельским в паре летел сержант Юрий Малин. Отчетливо слышно, как ведущий группы истребителей из 16-го полка Александр Покрышкин отдает команды своим летчикам, налаживая боевой порядок. Голоса же летчиков 45-го полка почему-то начали отдаляться, а вскоре их вообще не стало слышно.

Уже когда были над Цемесской бухтой, подходя к Малой земле, куда не раз до этого сопровождали свои бомбардировщики, к Бельскому обратился Покрышкин:

– Бельский, ты здесь, с нами?

– Да, я здесь, в паре с Малиным, – ответил он.

– Тогда примыкай к группе непосредственного прикрытия!

Бомбардировщики тогда хорошо поработали. В воздухе было много истребителей противника, но ни одному из них не удалось пробиться к бомбардировщикам. Их накрепко связала боем группа прикрытия, которую возглавлял Александр Покрышкин. Возвращались на большой скорости, со снижением. Впереди уже хорошо видна была река Кубань, когда на самолете Бельского стрелки температуры охлаждающей жидкости и масла резко пошли вправо – перегревался мотор.

Как раз впереди Бельский заметил аэродром с капонирами, поэтому сразу же пошел на посадку. Вместе с ним приземлился и ведомый.

Аэродром был пуст, и Бельский решил лететь на свой аэродром на самолете напарника, чтобы сообщить о случившемся. Малин же оставался с его машиной. После посадки сразу же пошел на КП полка, Дзусов встретил его вопросом:

– Ты где это был?

– Сопровождал бомбардировщики на Малую землю.

– Кто тебя посылал туда?

Бельский молчал. Решил не говорить, что не знал боевого задания.

Дзусов, видно, сообразил, в чем дело, поэтому он, улыбнувшись, сказал:

– Вот чудак!

Часа через два после этого Бельского позвали вновь на КП.

– С тобой хочет говорить офицер из штаба армии, – сказал начальник штаба.

«Что бы все это значило?» – недоумевал Иван.

– Объясните, где это вы летали? Только все подробно, – услышал Бельский.

Конец этому неприятному разговору положил вошедший в землянку Дзусов.

– Вы чем занимаетесь, товарищ майор? – спросил он у начштаба.

– Да вот пытаюсь разобраться… – ответил тот.

– А я уже разобрался: летчик ищет боя. Это главное…

Оказывается, летчикам 45-го полка следовало прикрывать бомбардировщики лишь над аэродромом. Сопровождать и прикрывать их над целью должны были соседи, летчики 16-го полка.

Когда истребители 45-го полка сели, то среди них не оказалось двух самолетов, на которых летели Бельский и Малин. А потом возвратились уже и летчики 16-го полка, а их пары все не было. Начальник штаба сразу же доложил вышестоящим инстанциям о «таинственном» исчезновении двух самолетов…

Конечно, в штабе армии быстро разобрались, в чем дело и поняли, что произошло недоразумение. И помог, конечно, Дзусов; приятно было сознавать Бельскому, что командир стоит за него горой.

В Алексеевке

После освобождения Мелитополя Бельский из-за болезни еще некоторое время в боях не участвовал. Не пришлось ему полетать над Днепром в районе Никополя над родными местами. А когда развернулись бои по уничтожению фашистской группировки на никопольском плацдарме, когда в сводках Совинформбюро начали мелькать названия освобожденных хорошо ему знакомых населенных пунктов, он места себе не находил. Что с родителями? Живы ли они? Эти мысли не давали покоя. Хоть бы одним глазом взглянуть на родную Алексеевку, хоть бы слово услышать от отца и матери, от земляков-односельчан.

Как-то Бельский поделился своими мыслями с Борисом Глинкой. Борис сказал, что тоже мечтает повидать родных, которые остались в Кривом Роге.

И тогда они решили идти вместе к командиру дивизии Покрышкину с просьбой отпустить хотя бы на самое короткое время для поездки к родным. Как будут добираться, об этом почему-то не думали. Пусть только отпустит…

Александр Иванович выслушал их внимательно, а затем сказал:

– Понимаю, конечно, повидаться надо. Но как собираетесь вы это сделать?

– Мы просим отпустить нас на пять дней. Надеемся, этого времени хватит, чтобы побывать у родных и своевременно вернуться в часть, – сказал Борис Глинка.

– Нет, отпустить я вас так не могу. Где и как вы будете переправляться через Днепр? А каким транспортом будете добираться там, где недавно шли бои?

Они, естественно, на такие вопросы дать сколько-нибудь вразумительные ответы не могли. Бельскому же казалось, что их мечте не суждено сбыться. Но Покрышкин после небольшой паузы сказал:

– Рассчитывать на неизвестность нечего. Но побывать у родителей вы должны. Берите связной самолет По-два и летите вдвоем!

Бельскому с Глинкой хотелось танцевать от радости. Такого поворота дела они не ожидали.

– Жаль, что нет Дмитрия, – продолжал Александр Иванович. – Ему тоже надо бы повидать родителей. Но он вернется из Москвы только перед самым вылетом дивизии на фронт. Придется вам передать родным от него привет, рассказать о его боевых успехах. Ну а теперь идите и готовьтесь к полету на завтра! Да, вот еще что: я получил сообщение, что летчик Богашев, который был сбит за Днепром, находится сейчас где-то в Никополе. Считали его погибшим. Будет возможность разузнайте подробно о нем.

Примчавшись на аэродром, они отдали распоряжение о подготовке самолета, а сами занялись подарками. Остаток дня и наступившая ночь казались бесконечными.

Еще до восхода солнца были на аэродроме. Техник прогрел и опробовал мотор, затем подзаправил бензином баки, еще и еще раз проверил исправность самолета. Вот и подошло время вылета. Сели в кабины, присоединили переговорный аппарат, от которого уже отвыкли. Борис плавно дал газ и пору лил на взлет: еще раз опробовали мотор. Все в порядке. Можно и взлетать. А в это время к самолету во весь дух несется дежурный, на ходу сигнализируя руками: «Выключить мотор!» Наконец он подбежал к самолету:

– Комдив передал: вылет отменить!

Вот тебе и на! Что за сюрприз! Мысленно каждый уже давно дома, но приходится вылезать из кабины самолета. Стоят понурившись. Почему комдив отменил свое решение?

Вскоре появилась и машина комдива. Покрышкин направляется к самолету, у которого стоят в неизвестности Борис Глинка и Иван Бельский, улыбается:

– Я передумал. Пусть вначале слетает заместитель начальника политотдела майор Неунывайко. А потом уж полетите вы. Только объясните хорошо летчику местные приметы: как узнать село, где можно невдалеке от дома посадить самолет. Словом, проведите с ним надлежащую штурманскую подготовку.

Позже стало известно, что отменил Покрышкин их вылет по предложению начальника политотдела. Когда полковник Мачнев узнал о готовящемся полете, он посоветовал комдиву вначале послать как бы в разведку своего заместителя.

К счастью, майор Неунывайко вернулся из «разведывательного полета» с хорошими вестями: родители обоих летчиков живы и здоровы. Правда, сказал он, живут бедно, фашисты позабирали все, даже сесть в домах не на что.

На следующее утро, доложив о готовности к полету, техник с улыбкой добавил:

– В фюзеляже, под верхним капотом, укреплены кое-какие грузы. После посадки откроете капот, а там читайте надписи: кому что. Это подарок вашим родителям от гвардейцев.

Подарками были завалены и обе кабины. Из-за них летчики еле втиснулись в самолет.

Вот и время вылета. Уже больше половины аэродрома пробежали, а самолет все не отрывается от земли. Глинка убирает газ и, как только скорость разбега уменьшается, говорит Бельскому в переговорный аппарат:

– Туго дело, Иван, наши гвардейцы перестарались!

А тому уже и так ясно, что самолет перегружен, – маломощный мотор не в состоянии поднять машину с таким грузом. Глинка разворачивается для повторного взлета, но опять ничего не получается. Только с четвертой или пятой попытки самолет слегка оторвался от земли, на какой-то миг повис в воздухе, вначале медленно, нерешительно начал увеличивать скорость, затем уверенно перешел в набор высоты, отчего оба летчика облегченно вздохнули.

Как только подлетели к Днепру, Бельский все свое внимание приковал к земле. Самолетом управлял Глинка, поэтому ему ничего не мешало рассматривать привычные с детства места. Как-то даже не верилось, что он их не видел раньше с высоты полета…

Пролетели Никополь, вот впереди и Алексеевка. Отчетливо видно небольшое озеро. Оно недалеко от дома Бельских. «Я в стране своего детства», – пронеслось в мыслях Бельского. Нет, ни о чем не нужно сейчас вспоминать. Потом. Потом. Главное – не отвлекаться, чтобы выбрать место для посадки. Вчера самолет Неунывайко приземлился далеко, километрах в трех от дома, Ивану же хочется выбрать площадку поближе.

Как раз напротив колхозного двора, через улицу, дом его родителей. Он подробно объясняет это Борису. Тот делает несколько пристрелочных заходов, выбирая площадку, и наконец уверенно сажает самолет и начинает рулить поближе к колхозному двору.

На улице появляется много людей. Женщины, ребятишки бегут к ним, машут руками, что-то кричат. Глинка останавливает машину и выключает мотор. Летчики вылезли из кабины и направились в сторону бегущих. Сделали несколько шагов и… провалились в толщу снега. Оказывается, они попали в противотанковый ров, весь засыпанный снегом.

Вот и они, земляки Бельского. Те, что постарше, сразу узнали его. Обнимают, целуют и… плачут. Трудно описать эту сцену встречи, всю гамму чувств встречающихся. Ему одно ясно: он среди родных людей, односельчан, на лицах которых и радость, и слезы. Перебивая друг друга, они спешат поделиться с гостем всем пережитым: рассказывают, кого фашисты расстреляли, кого отправили на каторгу в Германию, кого бросили в тюрьмы… За плечами у алексеевцев месяцы оккупации, но люди уже ожили, свободно и радостно вздохнули.

Иван попадает в объятия матери и отца. Когда все направляются к дому Бельских, мать, как всегда, плачет, приговаривая: «Ну как же ты, сыночек? Да неужели это ты?» Отец смотрит на сына молча, увлажненными глазами, тоже как будто все еще не веря, что видит перед собой его живым, здоровым, улыбающимся…

Иван с Борисом занялись выгрузкой гвардейских подарков. Чего только нет в этих свертках – и консервы, и мука, и различные крупы, и сахар, и хозяйственное мыло, и многое-многое другое. До чего же предусмотрительны их друзья!

Все входят во двор дома, оживленно разговаривают. Вот и порог. Иван оглядывается. Весь двор запружен людьми. Нет, всем не войти в дом.

Дом его родителей начинает походить на сельский клуб, куда сплошным потоком движутся люди. Всем хочется посмотреть на земляка.

На столе появляется нехитрое сельское угощение: вареный картофель, соленые огурцы, капуста, нашлась даже выпивка… После скромного завтрака и обильных разговоров начались песни. Горечь тяжелых утрат, боль, страдания, радость возвращения к жизни – все звучало в этих песнях.

Через несколько часов Иван Бельский проводил Бориса Глинку, улетевшего в Кривой Рог, а сам вернулся к родителям. Хотелось больше узнать о пережитом ими, о судьбах его ровесников. Ивана никто о войне не расспрашивал. Только отец молча останавливал свой взгляд на груди сына, где висела Звезда Героя. Сын ждет: что-то спросит или скажет отец.

– Не думал, сынок, не думал… Знал, что духом силен, но не думал, не гадал…

– Вы о чем, тато?

– Да вот, что станешь Героем, что так здорово будешь бить врага, не думал… – сказал отец и заплакал. Потом опустил голову и медленно вышел в другую комнату.

…Впервые слезы отца Иван увидел в тридцать девятом году. Съехались они тогда все домой – братья и сестры. Радости, казалось, не было предела. И вдруг… несчастье: меньший Василий попал под машину. Горько рыдала вся семья. Но и в дни похорон и траура не видел никто слез отца. Он стойко, мужественно переносил горе. Всегда, в самые трудные минуты старался держаться твердо, с достоинством. А вот спустя неделю после той трагедии в семье, когда Иван собирался уезжать в институт, ему довелось впервые увидеть слезы отца. Старший брат Григорий и сестра Надежда уже уехали, теперь пришел его черед – он оставлял родителей одних. Мать собирала сына в дорогу, укладывала чемодан. Каждую вещь она внимательно рассматривала, будто хотела запомнить ее. Она тихонько плакала и приговаривала:

– Костюм-то твой, сыночек, уже поношенный. Да и белья теплого нет – того и гляди, простудишься. Надо все это справить еще до того, как в армию пойдешь.

К слезам матери Иван уже привык. Пусть поплачет: на душе будет легче. Здесь же молчаливо присутствовал и отец. Когда мать заговорила о предстоящей службе в армии, отец как-то неловко отвернулся и, наклонив голову, вышел из комнаты. «Что это с отцом? Неужели и он не выдержал?..» – подумал Иван и пошел вслед за ним. Отец сидел в другой комнате у стола, закрыв лицо руками. Плечи его судорожно подергивались от рыданий… Он плакал, не в силах больше молчаливо переносить тяжелое горе. Оно усиливалось расставанием с сыном, которого с детства считали в семье слишком робким, слабым. Из-за этого родители всегда его как-то особенно жалели, не позволяя даже выполнять самую обыкновенную работу по хозяйству. Ивану вспомнилось, как несколько лет назад, приехав на каникулы домой, он вместе с сестрой Надеждой и братом Василием копал картофель, собирал тыквы и переносил их во двор, к погребу. Пришел отец. Увидев, чем они заняты, забрал у Ивана мешок, который он собирался уносить, и тоном приказа сказал:

– Тебе, Ваня, нельзя носить мешки. Сейчас же уходи!

А через несколько дней произошел аналогичный случай. Колхозный бригадир попросил помочь: начали косить просо, а на лобогрейках некому работать.

Брат Василий сразу же согласился и начал одеваться. Он каждое лето работал на колхозном поле. Последовал его примеру и Иван. Мать пробовала уговорить его остаться дома. Но он твердо сказал: пойду вместе с братом.

Ему впервые пришлось работать на лобогрейке. Трудно было, но он радовался: у него получалось не хуже, чем у Василия.

Когда трактор начал разворачиваться для следующего заезда, к ним подбежал взволнованный отец. Молча забрал у Ивана вилы, уселся на лобогрейку и проработал до конца дня вместе с Василием.

…Иван помнит, как сжалось его сердце, когда он впервые в жизни увидел слезы отца. Нечем стало дышать.

– Тато, тато, что случилось, что с вами?

– Ничего, сынок. Стар и слаб стал. Вот, кажется, уже все и прошло…

Как тяжело видеть скупые отцовские слезы!

А вот сейчас, увидев плачущего отца, Иван умышленно не пошел за ним. Пусть поплачет один. Сын понимал, что нынешние слезы отца – не только отзвук пережитого, всего, что заставило его волноваться и страдать в тяжелые дни фашистской оккупации. Сегодня отец радовался тому, что дожил до счастливых дней освобождения, радовался вместе с сыном. Это были слезы большого человеческого счастья.

Мать и старшая сестра Ирина начали рассказывать о жизни семьи во время оккупации. И не столько о тяготах и лишениях, сколько о тревогах и волнениях за отца. Сколько он перенес издевательств и лишений от фашистов и их прислужников. Но за него всегда заступались земляки-односельчане, особенно соседи…

– А мы, Ваня, знали, что ты Герой, еще в первый день освобождения, сказала вдруг сестра Ирина. – Как вошли первые наши освободители, мы давай приглашать их в дом да угощать, чем было. Видели, что фашисты удирают, так всю ночь с мамой готовили… Вот мама угощает да все поговаривает: «Кушайте, родненькие, кушайте. И моих сыночков кто-нибудь угощает, если они живы… Один, старший, может, и жив, по земле он, как и вы, ходит, а вот меньший, наверное, давно уже где-то голову сложил… На летчика учился перед войной. Фашисты все тут хвастались, что советских летчиков всех как есть перебили…» А потом достала твою фотографию и показывает им, нашим-то гостям. Старшой, видать, их командир, – взял карточку в руки, смотрит-смотрит да вдруг и говорит: «Вот знакомая личность. А ну-ка, погодите, мамаша». Подошел к своей командирской сумке, висевшей у порога, открыл ее и вынул какой-то журнал. Смотрит в него, а потом спрашивает: «Мамаша, а ваш сын – И. И. Бельский?» «Точно так, – говорит мама, – Ваней зовут его, Иваном Ильичом, а фамилия наша Бельские». А сама села от волнения и слова выговорить не может. «Так вот, мамаша, ваш сын – Герой Советского Союза. Узнаете?» И показывает журнал «Фронтовые иллюстрации» со многими фотографиями. Тебя мы узнали сразу. Но журнал был еще за февраль, а сейчас – апрель. То-то мы поволновались за это время, пока не прилетел твой начальник, – закончила свой рассказ Ирина.

Через два дня вернулся самолетом из Кривого Рога Борис Глинка. У него дома тоже было все сравнительно благополучно. Главное, родители живы. Отцу, старому шахтеру, тоже было нелегко в оккупацию, но какое счастье теперь пришло в его дом – два сына не только целы и невредимы, а и носят Золотые Звезды Героев. У Дмитрия их две.

Бельский к тому времени успел побывать в Никополе. Разыскал летчика Богашева, о котором говорил Покрышкин. Возвращались в часть на самолете втроем, радостные, взволнованные встречей с родными и земляками.

Когда прощались у самолета, летчикам бросилась в глаза одежда их земляков. Это были какие-то странные лохмотья. Присмотрелись внимательнее и тут поняли, в чем дело. Удирая, фашисты часто бросали маскировочные халаты, брезенты, мешки. Наши люди все это подбирали и шили из этой «материи» себе одежду.

На какое-то мгновение Иван Бельский испытал чувство, словно впервые идет на фронт, как тогда, весной сорок второго, из Сталинграда. Но теперь уже не мучили сомнения. Он знал, был уверен, что будет бить фашистов в воздухе и на земле еще крепче, еще злее. От увиденного дома ненависти к фашистам прибавилось втрое.