Текст книги "Мак"

Автор книги: Иван Гринюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

На самом деле, думать и что-то просчитывать было ни к чему. Мой план созрел ещё в тот момент, когда Киреев прощался со своими крысами. Больная, воспалённая алкоголем голова уже давно всё решила за меня. А я-то боялся, дрожал, потел, волновался, стучал зубами, убеждал голову не делать глупостей. Голова не слушала и твердила, что так будет лучше, что это для моего же блага – хотя, я не совсем понимал, какое мне выпадет благо – и отказывалась советоваться со мной.

Киреев ещё не достигнул того пятачка парковки, с которого его смог бы заметить охранник, но шёл туда довольно целеустремлённо, засунув руки в карманы и иногда харкаясь на сухой асфальт. С каждым его шагом моё сердце разгонялось с геометрической прогрессией. Я боялся не только спонтанно совершить поступок, продиктованный пьяной головой. Я боялся не успеть совершить этот поступок, а потом долго жалеть о своей нерасторопности.

В конце концов бутылка водки стала раскачиваться, как маятник. Во рту пересохло, и в какой-то миг мне захотелось отхлебнуть из неё пару глотков. Впрочем, не просто захотелось – я так и сделал, постепенно ускоряясь, чтобы догнать рыжего Ублюдка.

Мои говнодавы ступали мягко, словно мокасины. Танковая подошва, как ни странно, не создавала шума, заставляющего вскакивать с постели жителей всего квартала. Что ж, бывает и такая обувь, чья внешность обманчива.

Как же стрёмно, голова. Что ты вытворяешь со мной? За сегодняшнюю ночь мы убили больше нервных клеток, чем за двадцать три года.

Раньше волнение я переносил легко, а организм не особо парился и не демонстрировал нехорошие последствия стрессовых ситуаций. Но теперь, стоит мне поволноваться, как сердце начинает колотиться и побаливать, накатывает тошнота и головная боль, а ночью в качестве контрудара появляется бессонница. И это в двадцать три. Господи, дай дожить хотя бы до тридцати.

Еле сдерживающий сердце внутри себя, готовый блевануть от страха, испуганный и ошалевший, я крепче ухватил бутылку, нагнал Ублюдка и, пока он не успел обернуться на нетерпеливый топот, замахнулся. Кристально чистое стекло, имевшее форму бутылки, опустилось на прыщавый затылок и со звонким криком потеряло своё единство. Осколки, будто конфетти, осыпали голову и плечи Киреева. Водка полилась вслед за стеклом.

Я не выпустил из рук горлышко с зазубренными краями. Ублюдок не потерял сознание, но опустился на колени, так и не увидев моего лица. Пребывая в луже водки и стекла, он ещё даже не осознал, что ему сделали. Мне некогда было церемониться, наносить второй удар или рассматривать в темноте кровь, которая резво потекла из его затылка. Я просто драпанул прочь, что есть сил, дабы не напороться на охранника из будки или ещё какого-нибудь чувака в форме.

Когда я пробегал мимо универмага, электронное табло над его вывеской показывало 03:18.

Когда я наконец притормозил, заскочил в круглосуточный магазин и спросил у удивлённой продавщицы, сколько времени, она огляделась в поисках чего-нибудь острого и, пристально смотря мне в глаза, ответила:

– Полчетвёртого.

Я выдохнул что-то типа "Спасибо" и поспешил удалиться на улицу, чтобы не смущать даму своим присутствием.

Главное, не думать о случившемся, пока дыхание и сердечный ритм не нормализуются. Сейчас гораздо полезнее размышлять, куда идти: домой или в участок с повинной.

Вряд ли у меня есть шансы наткнуться на ночной общественный транспорт, а разъезжать на такси – уж простите, я не миллионер. После визита к Алане и последующего посещения бара в карманах и без того пусто.

И тогда я пешком отправился к Оле, выкинув по дороге остатки бутылки. Не знаю, что меня толкнуло идти именно к ней. В душе мне, конечно, хотелось рассказать о своём крестовом походе в опасную локацию, однако были сомнения, что она погонит поганой метлой ту сволочь, которая позволила себе нахамить ей в такое прекрасное утро. Я просто надеялся, что спустя сутки гнев выветрился настолько, что Оля выслушает меня и, может быть, накормит.

...Я долго стоял перед вымазанной какой-то дрянью и обклеенной объявлениями дверью подъезда. В моей протрезвевшей и отказывающейся признавать свою вину голове прокручивалась сцена визита. К Оле врывается взмыленный идиот и с выпученными глазами орёт что-то про хирургическую смену внешности и побег из страны, а потом она с визгом прогоняет его и звонит в полицию. Нет, слишком пессимистично. Уж кто-кто, а Оля меня выслушать должна. Тем более, я не планировал мести – всё произошедшее со мной, Киреевым и бутылкой вышло спонтанно. Мне вот тут на ум пришла мысль: а вдруг я всё-таки обознался и оприходовал по башке не того Ублюдка?

Трясущимся, как у немощного старика, указательным пальцем я набрал на металлической коробке домофона цифру "29". Из динамика послышались противные, пронзительные гудки: "Би-бип, би-бип". Я зажмурился, моля богов, чтобы эта пискля не разбудила весь дом. Первые этажи уже наверняка в курсе прихода ночного гостя.

– Да? – бодро отозвался женский голос. Оля явно встала с постели не только что.

– Это Мак.

– Мак? Тот самый Мак? Да ладно?

– Да.

– Какими судьбами?

Не уловив в её тоне негативных эмоций, я сказал:

– Извини. Я наговорил тебе ерунды.

– Ты пришёл извиниться в четыре утра? – поразилась Оля. – Ты пьян?

– Чуть-чуть. Но не в этом дело. Я, если честно, не ради извинений пришёл... Мне надо кое-что тебе рассказать.

– Боже, Тролль! А до утра подождать?

– Уже утро, – ляпнул я.

– Господи! Хорошо, что отчима нет. Заходи, дурачок.

Замок разразился ещё более мерзким на слух "пип-пип-пип" и впустил меня в подъезд. Когда я поднялся на четвёртый этаж, то увидел, что Оля, раскрыв входную дверь, стоит на лестничной площадке. Она молча провела меня внутрь квартиры. Я здесь ни разу не был и поэтому осмотрелся. Моему взору предстала просторная комната, где, как сказал бы наш басист, "есть, что украсть". Одна лишь гостиная по площади равнялась всей нашей с мамой квартирке. Полы, как я успел разглядеть, были сделаны из натурального камня и паркетной доски. Стены отделаны деревянными и замшевыми панелями. Центральным элементом комнаты был – вы не поверите – камин. Я вживую увидел настоящий камин! А над ним переливался глянцем экран плазменного телевизора.

– Мак, ты ужа-а-асно выглядишь, – отметила Оля. Её жёлто-зелёные глаза бегло оценивали мой внешний вид.

– Спасибо, – сказал я и повернул голову на свет, исходящий из соседней комнаты. За широким столом из какого-то явно дорогого дерева сидел Рома, неловко положив руки перед собой на столешницу. До сего момента я видел его только на фотографиях, в гламурных фильтрах навороченных фоторедакторов. Нет, в понимании сверстниц он был действительно красив: золотистого оттенка патлы, слащавая морда, причёска аля бэд бой, стройный и пахнущий недешёвым мужским парфюмом. Оля называет брата тамблербой и, по-моему, это не оскорбление. Но сейчас Ромке не помешал бы фильтр в реальной жизни. Думаю, Фотошоп смог бы убрать мешки под глазами и нездоровую бледность, только в мои глаза эта программа не встроена. Я заметил, что парень гораздо худее, чем на последнем фото – скулы готовы были порвать натянутую на них кожу.

– Привет, – поздоровался я и тут же отвёл взгляд.

Рома не ответил.

– Мак, что ты хотел сказать? – спросила Оля и закрыла дверь, отрезав от нас своего брата.

– Оль, можно попросить? Есть что-нибудь пожевать? Извиняюсь, конечно, но просто сегодня я ел только ЛСД и водку.

– Что-о-о?! – прогудела она так громко, будто у неё внутри был тромбон. – Что за ненормальный?! Ты пытался покончить с собой?! Тролль, как ты мог поступить так безрассудно?! Надо было поговорить с нами!

– Я не пытался покончить с собой, – спокойно возразил я. – Похороны слишком дорогие – у мамы нет таких денег. И я не смешивал, это по отдельности.

Пришлось честно сознаться, как, ища успокоения, я посетил наркоторговца и сразу после окончания глюков решил, что невозможно жить в этом жестоком мире на трезвую голову. По моей легенде, мне понадобилось выпить в таком месте, где меня не обнаружили бы друзья и знакомые. Бар с запредельными ценами на другом конце города подходил как нельзя лучше. Там, по невероятному стечению обстоятельств, отдыхал со своими интеллигентными друзьями сам Киреев. Алкоголь прибавил мне смелости и неуёмного желания карать Ублюдков. Опустошив литровую – нет, двухлитровую! – бутылку водки, я грозной походкой направился к столу, за которым беспечно хлестали коньяк эти свиньи. "Эй, – говорю, – ты Киреев?" Ублюдок поджал хвост и пропищал, мол, он. "Ты поганый преступник, заслуживающий наказания! Ты навлёк на себя гнев святой инквизиции!" Киреев медленно поднялся из-за стола, заведомо капитулируя. Но я не желал прощать ему грехи. Настоящий мужик может искупить свою вину лишь кровью. Выхватив из-за пазухи катану, я ловко срезал головы его друзей, будто никчёмную ботву. Пол бара залила фонтанирующая из открытых ран кровь, и Киреев, тщетно пытаясь убежать, подскользнулся и рухнул в багровые лужи. Не спеша, я угрожающе пошёл на него, волоча за собой катану, как вошедший в раж маньяк. "Умоляю, не надо!", – кричал Ублюдок. Не говоря ни слова, я отбросил меч, словно бесполезную игрушку, схватил Киреева за плечи и поднял над полом. "Каково же быть жертвой?!", – спрашиваю. Он плачет, и эти слёзы, едва успев скатиться по щекам, превращаются в бактерии сибирской язвы, ибо Ублюдки даже на физиологическом уровне выделяют всякую вредоносную дрянь. Чтобы Киреев больше не смог творить зло и заразу, я разрываю его пополам, как хлопчатобумажную тряпку. Кишки с обиженным стоном вываливаются наружу, желудок, моля о помиловании, соскользает в кровавую лужу, а...

– Ма-а-ак, – скептически протянула Оля, намекая, что устала слушать этот фантасмагорический пиздёж. Во время моего повествования она сходила на кухню и принесла мне сухпаёк: печенья, паштет из гусиной печени, варёную сгущёнку, протёртое яблочное пюре в консервной банке и аскорбинки. Ко всему этому прилагалась чайная ложка.

– Ладно, – вздохнул я и вскрыл паштет. – Я обдолбался, пошёл к дому Ублюдка, передумал, бухнул, встретил Киреева в баре, побежал за ним и огрел бутылкой по башке. И теперь я здесь, потому что не знаю, как жить дальше. И потому что хочу есть. Оля, меня посадят?

Паштет, несмотря на свою мерзкую консистенцию и тошнотворный вкус, был буквально выжран мною до последней крошки (или капли; эта субстанция не похожа ни на жидкость, ни на твёрдое вещество).

– Он тебя видел?

– Нет.

– Тогда забей.

Я забил и засыпал себе в рот всю пачку аскорбинок.

– Мак, ты зря так рисковал.

– Уже поздно сожалеть.

Вдруг Оля подалась вперёд и обняла меня за шею. Я прекратил пережёвывать аскорбинки и с недоверием посмотрел на эту девчонку.

– Молодец, всё правильно сделал. Только Роме не говори. Он считает, что его сестра святая и стелится по полу перед законом.

Рома на данный момент подглядывал и подслушивал через узкую щёлку между дверью и дверной рамой. В меня вперился его прищуренный глаз.

– Спасибо, Мак, – поблагодарила Оля так сердечно, что мне стало стыдно.

– Но я не смог нормально... эм... отомстить, если это можно назвать местью.

Я принялся хрустеть печеньями.

– Ты скромничаешь. Погоди, принесу консервный нож для сгущёнки.

Пока Оля несла нож, печенья исчезли в моём сморщенном от голода желудке. Не то что бы их было мало, но мои челюсти работали с чудовищной скоростью.

– Не знала, что ты употребляешь, – сказала Оля, положив передо мной инструмент для вскрытия банки.

– Странно. Мне вообще-то говорят, что я вылитый наркоман. Ну, борода, отсутствие работы и жизненных перспектив, участие в музгруппе. Всё сходится. Если б наша группа ещё и популярной была, то типичный образ музыканта.

Было необычно сидеть в тёмной комнате, с жадностью пожирать набор готовых к употреблению продуктов и разговаривать с девушкой, которая длительное время упорно втаптывает тебя во френдзону. Хотя, длительное ли? Я попытался максимально сузить круг своего общения до людей, знакомых со мной не более трёх лет. Из "ветеранов" осталась только Алана да бывший одноклассник-журналист. Поэтому полтора года увиливания за Олей – для меня действительно длительное время.

– Я всё пытаюсь доказать, что Ублюдки – рак социума, а сам-то из-за своего сегодняшнего моветона скатился до нравственного уровня их клана, – внезапно признался я и набил рот сгущёнкой, ожидая Олиной реакции. Видимо, она не знала, что мне порой удаётся разговаривать не так односложно, как быдло с неполным общим образованием, поэтому Оля недоумевающе вылупилась на меня и никак не отреагировала на это заявление.

Всё-таки я не перестану ратовать за автономизацию Быдла как отдельного клана. Во-первых, их численность не меньше, чем у Ублюдков. Во-вторых, у них тоже есть свои особые законы и обычаи. В-третьих, они несут меньший вред, нежели Ублюдки и, если всё же умудряются что-то натворить, то делают это случайно в связи со своей недальновидностью. А почему бы и нет?

– Мы все попали в немного странную ситуацию, – констатировала Оля и продолжила после моего утвердительного кивка: – Думаю, надо постараться забыть всё. Просто забыть и стараться жить дальше.

– Признать, что государству, родным и друзьям насрать на наши проблемы, и жить дальше. Осознать, что мы по жизни будем одиноки и беспомощны, и жить дальше. Понять, что если покажешь свою слабость, тебя запинают ногами и посмеются, но жить дальше. Смириться с тем, что наше существование будет развиваться по примитивному, ничем не выделяющемуся из массы сценарию, и жить дальше. Принять тот факт, что до конца жизни придётся пахать на дерьмовой работе, есть дерьмовую пищу и взращивать своих неблагодарных выродков, и...

– Тролль, заткнись! – не выдержала Оля, чей оптимизм за время нашего знакомства я изрядно подорвал. Сначала у неё зарождалась мысль, будто бы я в вечной депресии, но потом она поняла, что это всего лишь описание реальной жизни. Да уж, легко быть оптимистом, когда у тебя есть деньги. К счастью, мне удалось сдержаться от высказывания последней фразы, которая яро рвалась наружу.

– Ты так легко всё это говоришь: "Стараться жить дальше". Жить дальше – удел слабаков. Сильным духом хватает ума засунуть шею в петлю.

– Тро, перестань. Ты коверкаешь мудрую мысль на свой лад.

– У каждого своя правда.

– Мак!

Банка сгущёнки ополовинилась, а к моему горлу подступила тошнота от гигантского количества употреблённого сахара. Ради приличия я всё же покончил с этим рассадником углеводов – не думаю, что кто-то взялся бы доедать после меня, а выкидывать жалко.

– Спасибо, Оль.

– Не за что. И всё-таки ты неправ. Если все будут мыслить, как ты, то человечество вымрет.

– Дай Бог.

– Мак! Лучше жить дальше и бороться.

На последнем слове Оля сделала логическое ударение.

– Вот и борись. А я сегодня уже достаточно поборолся.

– Я не про физическое воздействие, – устало прикрыла она глаза, словно бы говоря: "Как мне надоело объяснять этому тупице элементарные вещи!". – В подростковом возрасте я была панком...

– Окстись, окаянная.

– Мак!

– Идти против системы – так же бесполезно, как и сидеть сложа руки. Я думаю, что если б вы со своими единомышленниками лет десять назад чего-нибудь добились посредством социального протеста, то до сих пор были бы ортодоксами панковой культуры. Не правда ли?

– Дело не в этом! – нервно взмахнула руками Оля. – Просто я выросла из ирокеза и обилия фурнитуры на одежде!

– Любопытно. Тогда как христианин я заявляю, что вырос из церкви и обилия икон.

– Это разные вещи!

– Это одно и то же. Для адептов и того и другого эти системы ценностей строят идеологию и виденье мира. Или как-то так. В любом случае, отречься что от панков, что от христианства – тождественные предательства. Это как общаться с другом и говорить, что он самый лучший, а потом, как шлюха, метнуться к тому, кто тебе в данный момент удобнее.

– Мак!

– Но я что-то заговорился. Мне пора. Ещё раз от души спасибо.

– Уже? А куда пойдёшь?

– Понятия не имею. Но пока точно не домой. Не хочу шокировать маму своим внешним видом.

– Может, подождёшь до утра у нас? Отчима нет – поспишь в его комнате.

Вау. Девушка, которая длительное время меня френдзонит, предлагает остаться у неё дома на ночь. Раньше такой вариант развития событий существовал только в моём воображении. Заманчиво? О да. Согласиться? О нет. Очевидно, я сошёл с ума, потому что отказался лишь из-за неожиданно возникшей и ужасно заинтересовавшей меня мысли. Мне предстояло серьёзно её обдумать, а Оля со своим оптимизмом и борьбой с софизмами будет мешать.

– Извини, но сейчас не могу сидеть на одном месте, – придумал я отмазку и, чтобы избежать лишних вопросов, поспешно вышел в прихожую.

Проходя мимо чуть приоткрытой двери, из-за которой выглядывала четверть Роминого лица, я произнёс:

– Удачи.

И принялся зашнуровывать свои говнодавы. Получилось как-то неловко. В мысле, не с ботинками, а с Ромой. Удачи? Чёрт, зачем я это сказал? Наверное, в его глазах я выглядел круглым идиотом, потому что тот слишком резко отпрянул от своего наблюдательного пункта и закрыл дверь.

– Мак, не надо больше никого бить, ладно? – сказала Оля на прощание.

– Поздно, мне уже понравилось.

– Мак!

За сегодня моё имя произнесли с укоризненной интонацией столько раз, что теперь оно звучит для меня, как оскорбление типа "скотина" или "козёл". Пора уходить из этого дома, иначе даже самые грубые ругательства станут казаться благозвучнее.

– До встречи, что ли, – неуверенно попрощался я и побежал вниз по лестнице, перескакивая по три ступени. Скорее всего, Оля некоторое время стояла на пороге и смотрела мне вслед, потому что хлопка входной двери не было слышно вплоть до того, пока я не покинул подъезд.

Странные деньки выдались. Мечусь между квартирами, районами, домами. Бью людей. Употребляю наркотики. Неуклюже бухаю. А теперь ещё в голову лезут безумные мысли, которые я готов воплотить в жизнь хоть сейчас. Впрочем, прежде нужно с кем-то посоветоваться. И привести себя в порядок прежде, чем возвращаться домой, иначе мама сильно удивится настолько заметной и неприкрытой неопрятности. Я, конечно, свинья в плане гигиены, но в данный момент меня и вправду можно класть в грязевые лужи рядом с боровами. Так, так. Кто живёт ближе всех к Оле?

Гоблин.

Какие там у нас параметры? Уровень воспитания: интеллигентный извращенец. Уровень эмпатии: бесчувственный эгоист. Основное оружие: цинизм и сарказм. Определённо подходит в моей ситуации. Будь у меня проблемы с делами личного характера, я бы и шагу не ступил в его нигилистскую однокомнатную пещеру. Но, думаю, сейчас он единственный, кто способен трезво оценить моё положение и дать совет. Было бы неплохо сначала позвонить Дэну и спросить, может ли он устроить мне аудиенцию. Пусть Гоб живет один и не нуждается в согласии сожителей, но всё равно не любит незваных гостей. А мой сотовый находится дома где-то в залежах грязной посуды, севернее тарелки с чёрствым куском торта и левее горы из носков. Надо выкручиваться...

Если вы хоть раз гуляли по городским улицам ранним утром, то знаете, что в это время прохожих в десятки раз меньше, чем даже поздней ночью. Однако я поставил себе цель во что бы то ни стало отыскать средство связи. В подобных ситуациях жалеешь, что на российских улицах нет телефонных будок. Мне относительно повезло, потому что я помнил номера своих друзей наизусть. Первой моей жертвой оказалась мужская особь неопределенного возраста и неопределенного телосложения, скрытого широкой спортивной курткой и огромными штанами, в которые можно вместить еще и меня. Если он был гопником, то представляю его шок, когда я обратился к нему с просьбой дать позвонить. Первый блин всегда комом, поэтому человек с размытыми очертаниями ускорил шаг и поспешил скрыться с моих глаз. Потом я увидел девушку, цокающую каблуками через парковку перед магазином автомобильных деталей, и решил не приближаться к ней и не делать резких движений – а вдруг подумает, что бородатый парень, нуждающийся в срочном звонке не кто иной, как маньяк?

На седьмом человеке мне улыбнулась удача. Моим спасителем оказался старый дворник, шагающий в бытовку, которая располагалась в подвале неприметной многоэтажки. Я аккуратно приблизился к нему, стараясь выглядеть наиболее безобидно. Услышав за спиной шаги, он обернулся и недоумённо приподнял брови. Рассыпаясь в извинениях, готовый быть посланным куда подальше, я разъяснил ситуацию и по-простецки заверил старика в своей честности. И сказал, мол, если вы меня отошьёте, то настаивать не буду. Дворник смешливо прищурился и какое-то время обдумывал мои слова, словно бы составлял в уме приговор. Затем странно хехекнул и вытащил из кармана грязной куртки чёрный кирпичек с кнопочками, который напоминал мой собственный. Сначала я остолбенел от неожиданности, но тут же спохватился, взял мобильник и горячо поблагодарил мужика. Интересно, часто его обманывают с такой-то простодушностью?

Не отходя от хозяина древнего аппарат ни на шаг, я набрал номер Дэна, молясь, чтобы спросонья он не начал материть меня. Мне ответил равнодушный, безэмоциональный голос. Создавалось впечатление, что его обладателя оторвали не от созерцания сновидений, а от важной работы. Обрисовав своё положение, я попросил временного убежища и получил согласие, сказанное всё с тем же безучастным тоном. Великолепно. Пусть только попробовал бы отказать – убил бы его без письменного разрешения.

Дворник, слушавший разговор, снова издал дурацкое "хехе" и забрал свой телефон обратно. После этого он потерял ко мне интерес и стал возиться с неподатливым замком на двери подвала.

* * *

Я постучался в железную дверь, идеальную для укрытия во время зомби-апокалипсиса, и стал ждать. Когда мне надоело стоять на сувенирном резиновом коврике с надписью "Hello, bastard", пришлось приступать к решительным действиям. Но до выламывания двери не дошло (в частности, из-за страха сломать ногу или плечо), потому что она открылась, стоило только дёрнуть ручку. Гоб и не думать запираться в своём холостяцком бомбоубежище.

Из всех нас Дэну с жильём повезло больше остальных. Квартира была однокомнатной, но и жил-то он один, без родителей или прочих сожителей. Тем более, по нескольким причинам тут вряд ли кто-нибудь согласился бы обосноваться:

а) Сумбурный режим сна и бодрствования Дэна не позволял с точностью определить, в какой момент он наконец ляжет отсыпаться, а в какой снова вскочит с постели и начнёт шуметь похлеще моего старого компьютера. Вот и сейчас, в настолько ранее утро, что даже дворники ещё не продрали глаза, Гоб сидит на диване с ноутбуком и что-то строчит на клавиатуре.

б) Телевизор и спутанные биты электронной музыки звучат здесь круглосуточно.

в) В холодильнике всегда пусто.

г) Три декоративные крысы наделены полной независимостью и свободой, из-за чего беспрепятственно бегают по квартире. Возможно, их уже не три, а три десятка.

д) Вечно открытые окна. Зимой тут всё промерзает, но Дэн только плотнее укутывается в одеяло.

Есть масса причин, по которым нормальный человек не захочет сожительствовать с Дэном, но только тех, что я перечислил, мне бы для вынесения вердикта хватило.

– Не наступи на Асмодея, – не отрывая глаз от монитора, говорит Гоб.

Я с удивлением смотрю под ноги и вижу, что на меня заинтересованно пялится жирная крыса с засаленной чёрно-белой шёрсткой. Сажусь на корточки. Зверёк не шелохнулся.

– Как же низко пал Асмодей, – прокомментировал я и ткнул пальцем сероватый, лысый хвост, который казался каким-то чешуйчатым. Да, видимо, эта часть крысиного тела и вправду в мелких чешуйках. А когда гладишь её против предполагаемого роста волос, она ещё и колючая.

Асмодей с любопытством наклонился к моему пальцу.

– А где остальные демоны "Гоетии"?

– Ценю твой тонкий юмор, – отозвался Дэн.

– Ценю твой сарказм. Чё делаешь?

– Да так. Ворк энд трэвел.

– То, что ты работаешь – это понятно. А с трэвелом не совсем.

Дэн жестом подозвал меня к себе. Он занимался удалённой работой и составлял графические дизайны и макеты либо интерьера, либо одежды, либо зданий, либо комнат, либо книжных обложек, либо... В общем, спектр довольно широк. Самое главное, что Гоб промышлял не любительаким фрилансом, где обдуришь или ты или тебя. У него были несколько проверенных и надёжных заказчиков, являющихся юридическими лицами. Последнее особенно внушало уважение. Один такой проект стоил как мамина пенсия, только в месяц Дэн создавал их в количестве пяти-шести.

Гоб показал мне окно с его проектом – всё-таки это был интерьер – и вкладку с каким-то сайтом, где предоставлялась коллекция видео про путешествия по миру. Ясно.

– Надо же, какое совпадение, – сказал я. – Как раз хотел обсудить с тобой путешествия.

– Обсудить? – переспросил Дэн таким тоном, словно я предлагал ему непристойные вещи. – Ты вроде хотел перекантоваться, чтобы маманю не напугать. Кстати, реально страшно выглядишь.

– Спасибо. Но мне просто нужно поставить диагноз: спятил я или нет.

– Да, – безапеляционно заявил Гоб.

– Рано ещё. У нас не было консультации. Можно у тебя помыться? – попросил я, чувствуя себя бездомным, который ходит по друзьям и просит то поесть, то в душ. Пойду ли я к кому-нибудь ещё?

– Угу, – апатично промычал Дэн. – Но не рассчитывай, что после этого между нами что-то будет.

– А я-то надеялся.

В ванной комнате обнаружилось дьявольское чадо: маленький и пугливый крысёнок с серой шкуркой и белым пятном на загривке. Может быть, Асмодей не имел к нему отношения. Мне бы хотелось, чтобы этот зверёрыш был сыном крысы по имени Сатана. "Дитя Сатаны" звучит круто.

Крысёнок юркнул за стиральную машинку, а я разделся и отдался горячей воде. Мы с ней не испытывали близость уже два месяца.

Интересно, как люди умудряются заниматься сексом в душе? Как может возбудить вид моющегося человека? Например, я во время водных процедур – это не альфач из рекламы мужского дезодоранта с элегантно облепившими лоб волосами. Я в душе – это бомжеватый мужик, который стоит, уперевшись рукой о кафель, и чешется во всевозможных местах. Может, если кто-нибудь согласится со мной поэкспериментировать, мой потенциал раскроется?

Дитя Сатаны один раз выскочило из своего укрытия, но, увидев меня без одежды, получило тяжёлую психическую травму и опять скрылось из виду. Я закончил мыться, взял первое попавшееся полотенце из трёх висевших на крючках, немного вытерся и оделся в свою одежду. Волосы и борода были мокрыми, но меня это не сильно волновало. Ботинки перед тем, как войти в ванную, я оставил перед входной дверью. Надеюсь, после принятия душа хоть что-то во мне изменилось к лучшему.

Но Дэн разрушил все мои надежды:

– Когда ты пришёл, то был похож на бомжа. Теперь ты похож на мокрого бомжа.

– Спасибо. А ты не очень гостеприимный, – отметил я, наблюдая, как Гоб завис в своём ноутбуке.

– Мда, мой дворецкий в отпуске.

Я плюхнулся на диван рядом с ним и, как бы невзначай, рассказал об инциденте с Киреевым, краем глаза следя за реакцией друга. Он не изменился в лице. Вообще. Ни разу.

– Вижу, у тебя чересчур насыщенная жизнь, чтобы удивляться таким историям. Если ты хочешь знать, Рома почти в порядке. Не считая превращения в безэмоционального робота... Гоб, а почему ты становишься Ублюдком?

– Потому что Ублюдком быть проще, – совершенно серьёзно и спокойно ответил он. Я ожидал другой реакции.

– Но ты ведь не впившешься в их клан.

– Резонное замечание. Зато знаю, как вписаться. Стать ублюдочнее Ублюдков, не?

– Не. Ты сгниёшь изнутри из-за своей алчности, продажности и желчи.

– Тут должна быть шутка про депутатов.

На подлокотник дивана запрыгнула мать адского семейства, которая была раскормлена до размеров маленькой собачки. Её блестящая от кожного сала шуба мела серый окрас. А вот, очевидно, и Сатана.

– Гоб, это Сатана? – спросил я, кивая головой на питомца.

Дэн недоумевающе перевёл вгляд с меня на крысу, а потом снова на меня.

– Нет, это Лилит.

– Жаль. Слушай, у меня тут возникла идея, и мне срочно нужно твоё мнение.

– Валяй.

– Я не хочу бороться с Ублюдками, да и вписываться к ним тоже. Я хочу бежать. Куда подальше. Если часто менять своё местоположение или уйти туда, где нет людей, то контакт с ними то и дело будет обрываться.

– Тупая теория, но продолжай.

– В общем, мне надо срочно уехать. Прямо сейчас. Заграницу. Где ни я никого не буду понимать, ни меня. Чтобы из-за языкового барьера я общался с людьми только по жизненно необходимым причинам. Ты думаешь, это идиотизм? Бросить всё и уехать? Возможно, надолго.

– Деньги есть? – прямо осведомился Гоб.

– Да, – не соврал я.

– Виза есть?

– Сделаю.

– Инглиш на примитивном уровне знаешь?

– Йес, ай спик инглиш.

– Тогда вэлком ту заграница.

– Спасибо. Ты действительно помог.

– Бьёшь меня моим же оружием? – усмехнулся Дэн, отбивая по клавиатуре сбивчивый бит.

– Мне не постичь искусства сарказма.

– Ну-ну. Даёшь дауншифтинг, Тролль. Только выбирай место подальше отсюда. За тысячи, за десятки тысяч километров.

– Понадобится путёвка на луну.

– Неплохо. Там прохладно и нет людей – что может быть лучше?

– Юпитер.

– Нет, там проблема с поверхностью, по которой можно хотя бы элементарно ходить.

– Шутку про российские дороги в студию.

– О да.

Со спинки дивана мне на плечо спрыгнул чисто чёрный крысёнок. Какие-то они подозрительно ручные.

– Ты крысолов, что ли? – задал я риторический вопрос. – Это, я так понимаю, Люцифер?

– Снова не отгадал. Бельфегор.

– Воу. А вон тот, на телеке?

– Белиал.

– А тот, который царапает тебе макушку?

– Берит.

– А Сатана-то где?

– Был низвергнут с небес по воле Господа.

Я смерил Дэна презрительным взглядом гордого плебея, давая понять, что его метафоричные образы слишком сложны для моего ума.

– В общем, я не заметил, что он залез в мусорный пакет, чтобы набить пузо объедками, и случайно вынес его на помойку. И пакет и Сатану.

Я почтительно склонил голову в знак скорби по умершему. Хотя, это же крыса, пусть и декоративная. Вряд ли она сдохнет на помойке, в обители отходов человеческой жизнедеятельности. Если только диким пасюкам не захочется побаловаться каннибализмом. Или это разные виды – домашние и дикие крысы? Ах да, род-то один. Интересно, если бы стали выращивать декоративных людей, то их поедание людьми обыкновенными считалось бы каннибализмом?

– Гоб, мы отклонились от темы. К тебе приходит твой бро, говорит, что хочет отдать себя на произвол судьбы, совершив необдуманный поступок... А ты и в ус не дуешь?

– Я же сказал: вали на все четыре стороны. Это ж твоя жизнь, чувак. Чего ты меня спрашиваешь-то? Самому-то хочется? Если хочется, значит, надо. Лучше б с мамкой посоветовался, чем с мужиком, с которым вы пересекаетесь раз в неделю.