Текст книги "Мак"

Автор книги: Иван Гринюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Ладно, Мак. Меня безумно тронуло, что ты не забываешь своего товарища, но в следующий раз лучше составь список тем для разговора. Удачи с судом.

– Пасиб.

Он первым бросил трубку, и я ещё раз убедился в том, что Вадим хороший мужик. Не каждый может похвастаться таким бывшим одноклассником.

Вода в чайнике закипела, и он неистово заверещал.

Не знаю, как заваривать чифир, но обычно чай я пью очень крепкий. Рецепт заключается в том, что сначала надо дать ему настояться, а потом забыть часа на два. После этого обнаружить чай остывшим, подогреть в микроволновке и выпить залпом – цедить такую горечь мелкими глотками невозможно.

Разлив по двум чашкам получившееся золотисто-коричневое варево, я отнёс его в гостиную, где мама смотрела "Свинку Пепу".

– Спасибо, Максик, – сказала она, когда я поставил чашки на миниатюрный столик. – Что-то случилось?

– Да так. Олиного брата изнасиловали. И подкупили судью.

Видимо, это было сказано слишком прямо и грубо, потому что мама охнула и схватилась за сердце.

– Это у той-то девочки, у которой волосы по лицу? – уточнила она, не скрывая изумления.

– Да, ма. Мы хотели отомстить.

Я отпил большой глоток из своей чашки и уставился в экран телевизора, где Пепа пыталась поговорить с подружкой по переписке из Франции. Обеим нехило мешал языковой барьер.

– Нельзя отвечать насилием на насилие, Максик.

Нужно было немедленно согласиться с этим изречением, иначе начались бы разглагольствования про добро и зло. После моего утвердительного кивка мама успокоилась и сосредоточилась на свинке и её упоротых членах семьи, которые имели привычку часто падать на пол от смеха.

Чашка быстро опорожнилась, и я, отнеся её на кухню, заглянул в свою комнату, чтобы поискать в Интернете информацию про судебную хренотень. Пропущу описания того, как изнывающее от старости устройство включалось, сотрясалось системным блоком и выло от натуги. По запросу "обжалование решения суда" Яндекс (принципиально не пользуюсь Гуглом из чувства патриотизма) учтиво предложил пять миллионов сайтов. Из всего этого моря веб-страниц я выбрал первую попавшуюся, скопировал ссылку и отправил Оле в личку. На что она ответила, мол, пробовала подать жалобу, но её вернули, не рассматривая, так как вышел месячный срок с момента вынесения приговора.

Почему они так опоздали? Оля заявила, что "не знала".

Не знала.

НЕ ЗНАЛА.

У меня пригорело, и спустя минуту ей пришло сообщение с оскорблениями и обвинениями в тупости, занимавшее половину видимого диалогового окна. Я не забыл сказать, что они сами виноваты, раз просрали такой шанс.

В ответ меня обозвали скотиной и кинули в чёрный список. Я взбесился, влез в свою валявшуюся на полу косуху, натянул ботинки и, попрощавшись с мамой, ушёл проветриться.

Что мне ещё сказать? Разве в таких случаях люди не должны с ног сбиться, лишь бы найти лазейки? Было трудно послать Олю куда подальше, но я не вижу иного выхода, потому что не ощущаю себя мстителем. А братец тоже великолепен! Кто должен отстаивать честь его задницы? Старшая сестрёнка? Или мужик, который хочет его старшую сестрёнку?

Нет, чересчур подлая мысль.

Меня изводили в школе, начиная с первого по девятый класс. Я был тем изгоем, сидеть с которым было позором. Которого прикладывали башкой об стенку после уроков. На которого с отвращением смотрели и учителя и ученики. Рому так не гнобят. Я даже больше скажу: он является противоположной стороной в этом извечном школьном конфликте. Но вот настал тот день, когда мальчик осознал, что красавчиков тоже могут унижать. Если присмотреться, то можно увидеть, что травля в школе и насилие за её стенами – это одно и то же. Что моё "изгойство" и его унижение – это одинаковые аспекты жизни. Что и меня и Рому никто не мог защитить.

Так какого чёрта я не должен стать этим защитником только из-за того, что десяток лет назад меня обделили протекцией?

Покрутившись по одному микрорайону города, точно запертый в клетке зверь, я по памяти свернул в двор, где вроде бы жила моя старая знакомая. Как только мне на глаза попался трёхэтажный домик, который уже год как грозились снести и построить вместо него чистенькую новостройку для зажиточных, зажравшихся буржуа, я понял, что память не подвела.

В школе мы с Аланой учились в параллельных классах. Уверен, что она, как и любая тян, увидевшая свои подростковые фотки спустя годы, сожгла их все до последней и развеяла пепел по ветру, дабы совсем не сгореть со стыда. Я помню Алану, например, в пятом классе: широкие тёмно-синие штаны, похожие на казачьи шаровары; пиджак в мелкую клеточку аля стиляга сороковых годов; зачёсанные в высокий хвост волосы, болтающиеся сзади жиденьким обрубком. В восьмом она не особо сменила свой стиль, но, соблазнившись последним писком моды, отрезала чёлку. Получилось что-то типа симпатичного соломенного веничка, который сочетался с моей тогдашней козлиной бородкой. Поэтому никакое ритуальное сожжение старых фото не могло выбить у меня из памяти образ этой примерной девочки-отличницы из кавказской семьи.

Теперь у Аланы были "рукава", как у Оливера Сайкса, выбритый висок и проколотые соски. Про последние я знал только из-за фоток, красующихся на её стене Вк, в Инсте, в Твиттере, в Тумблере, в Фейсбуке и, представьте себе, даже в Моём Мире. Девочка в синих шароварах превратилась в девушку, которых мужики, с достоинством почёсывая яйца, завистливо называют шлюхами и мысленно трахают во всех позах. Но к Алане и в школьные-то годы непросто было подступиться, когда выбранная родителями кошмарная одежда и подростковые угри отнюдь не способствовали поднятию её самооценки. А сейчас? Несмотря на вызывающий, озорной взгляд и губы, которые лайкеры в соцсетях называли "рабочими", я почему-то сильно сомневался, что она направо и налево благотворительствует своими достоинствами. По крайней мере, Алана, как умная девочка, делала бы это небескорыстно. Очень небескорыстно.

Когда дверь открылась, в меня вперились гигантские, на пол-лица карие глаза. На выложенных в сеть фотографиях я видел её исключительно накрашенной, причём так сложно и профессионально, что она могла бы вести свой видеоблог по мейк-апу в Ютубе (а, может, и вела). Конечно, в реальности её крылья носа были не такими узкими и аккуратными, а кожа чуть более жирной. Да и тёмные круги под глазами, являющиеся врождённой чертой, нежели результатом бессоницы, Алана тщательно замазывала каким-то косметическим дерьмом, забивающим поры. Было ясно, что она не фотошопила хотя бы по тому, что в коротких видео в Инстаграме её лицо тоже резало глаза своей идеальностью.

А тут раз – и я встретил Алану без макияжа. И сразу испугался, что она может затащить меня в квартиру, расчленить и закопать в лесу, как нежелательного свидетеля.

– Бля, – произнесла Алана таким тоном, будто к ней пожаловал коллектор, от которого она успешно бегала несколько лет.

– Извини. Просто у меня хреновое настроение...

Забыл сказать, что теперь девочка-отличница торгует не телом, как считают абсолютно все её друзья, а делицидом. В простонародье – ЛСД. На самом деле её товар представляет из себя банальный белый порошок, а не лекарственную форму делицида – таблетки или раствор. Как мне известно, много лет назад препарат отозвали с фармакологического рынка по понятным причинам. Мне кажется, Алана называет ЛСД именно так из осторожности. Или, на худой конец, из-за того, что это звучит красивее. Может, я не прав. Плевать. Когда покупаешь колбасу, не допытаваешься, почему она называется "Останкино".

Меня с явной неохотой пропустили в квартиру, потребовали выложить деньги на бочку и ткнули в лицо каким-то самодельным бумажным конвертиком. Сервис на высоте.

– Ал, слу...

– Не называй меня так, сучонок.

Только сейчас я обнаружил сопящий спальный мешок в дальнем углу комнаты. Не знаю, что там спало, но, очевидно, Алана предпочла обзавесись сторожевым псом, чтобы психованные нарики не вздумали ограбить хрупкую девушку. Я был здесь не больше двух, может, трёх раз, и постоянно видел этот спальный мешок, а вот его содержимое – никогда.

– Ладно, – спасовал я, чувствуя себя героем дешёвого американского боевика. – Можно я останусь? Пожалуйста. Ненадолго. Мне некуда пойти, чтобы втихую упороться. Мешаться не буду.

– Нет.

Алана сидела, закинув голые татуированные ноги на стул, стоящий напротив её любимого кресла с высокой спинкой. Истинный голливудский наркобарон (наркобаронесса?). Смотрит на тебя, как царь на холопа, матерится и сидит в крутом кресле. Только сигары в зубах не хватает.

– Я же никогда тебя ни о чём не просил, Алана!

– Ты будешь мешаться, – безоговорочно заявила она. – Думаешь, наркота откроет в тебе благородную девицу?

– Но ты видела меня под ЛСД! Я же ничего не ломал и никого не убивал! Мне вообще говорили, что я тихо сижу в углу и бормочу что-то, как псих. Ну, Алана. Я буду чаще у тебя отовариваться! И друзей позову!

– Не надо никого звать, придурок... Фиг с тобой, оставайся. Но секса не дождёшься. Если начнёшь буянить, разбужу Гришу.

Алана кивнула на спальный мешок, и я, радостный, поспешил принять ультиматум. Очень мне нужен твой секс – себе оставь.

Это был самый чистый, самый приятно пахнущий, самый уютный притон, который я когда-либо видел. Не важно, что это был ещё и единственный притон, который я видел в своей жизни. Но ведь фильмы про торчков никто не отменял? И новостные выпуски, где корреспонденты взволнованными голосами кричат, что полиция прикрыла очередную точку. Вот там-то творился ад и антисанитария. А у Аланы в квартире висели тюлевые занавески, на подоконниках стояли цветы в горшках и плафоны люстр были розового цвета.

Я по-турецки сел у стены, теребя дурацкий конвертик. Пол здесь был чище, чем тарелки у меня на кухне, поэтому хоть сиди на нём, хоть катайся колобком – всё равно не испачкаешься. Скорее, это пол испачкается из-за тебя.

– Алана, – позвал я мою наркобаронессу, задумчиво разглаживающую пятитысячную купюру, и подумал, что назови её "моя наркобаронесса" вслух – лишишься какого-нибудь пальца из десяти имеющихся.

– Ты ещё нет? – раздражённо осведомилась она, имея в виду, не сожрал ли я наркотик вместе с конвертом, чтобы надольше заткнуть себе рот.

– Нет. Слушай, извини, что мешаю, но мне просто интересно. Ты читала "На игле"?

– Смотрела.

– Зря. Фильм – кал ещё тот по сравнению с книгой. Вообще как и любая экранизация, если честно. А "Голый завтрак"?

– "Обед нагишом" смотрела. Боже, Мак, про что дальше спросишь?! "Истые галлюцинации"? "Низкий пилотаж"? Или идеально мне подходящее "Я, мои друзья и героин"?! Ты думаешь, что с наркоторговцем можно говорить только о наркотиках? С другими ты о каких книгах разговариваешь? Дай-ка угадаю: с гомиками о "Горбатой горе", со школьниками про "Над пропастью во ржи", а с офисными дрочерами про "Понедельник начинается в субботу"? Засыпь себе в рот этот чёртов порошок и заткнись. Будь добр. Спасибо.

Я засыпал себе в рот этот чёртов порошок и заткнулся. Мой промах. Забыл, что Алана всё-таки была отличницей и на досуге читала гораздо больше меня.

Не помню, заснул я или нет, но после того, как скомканный конвертик полетел куда– то в сторону, у меня случился какой-то провал в памяти. Все мои воспоминания о том дне вспыхивают кусками, урывками, эпизодами, между которыми была рекламная пауза – темнота. Уверен, что в эти промежутки тоже происходило что-то интересное, но, увы, понятия не имею что именно. Это как лунатизм или алкогольный угар: когда всё кончилось, ты ничего не помнишь и в ужасе слушаешь рассказы друзей о своих приключениях.

Сначала радужка Аланы стала ярко-синей и фосфорецирующей. Она (Алана, а не радужка) смотрела на меня как-то странно, а потом вдруг потекла её подводка, тушь и весь шлак, которыми девки обычно зарисовывают себе веки и ресницы. Девушка стала похожа на панду с очень грустным и жалостливым взглядом. У меня мелькнула мысль, что она вообще-таки была ненакрашенной, но тут же потухла на задворках разума.

Провал в памяти.

Волосы на моих руках прямо на глазах выпрямлялись, превращались в маленьких солдатиков и уходили прочь. На их месте тут же вырастали новые, становились человечками и убегали. И так бесконечно. Я смотрел на свои руки и хихикал. У меня возникла теория, что на самом деле существует скрытый мир, состоящий из таких вот крохотных существ, которых можно увидеть только с расширенным сознанием.

Провал в памяти.

Когда я заполз в ванную комнату, чтобы умыться, то посмотрел в зеркало, висевшее над раковиной и чуть не вскрикнул. У меня поползли вниз глаза. А затем начало таять лицо. Как у бабы из "Люси"Люка Бессона. Мне прочно засело в голову убеждение, что нужно найти синее вещество и выпить его, дабы спасти свою физиономию. С твёрдым намерением добыть вытяжку из беременных тёлочек, я умудрился залезть под ванну. Вытаскивала меня Алана, чьи ресницы превратились в опахала и стали настолько длинными и жёсткими, что заехали мне по щеке, когда она моргнула. Я закричал и убежал.

Провал в памяти.

Ору, как истеричка, и умоляю Алану "смахнуть с моей спины глаголы". Данную фразу я попытался удержать в памяти как интересную и оригинальную. Потом вижу, что из спального мешка вылезает херня с ромвовидной башкой, в середине которой блестит лиловый глаз. Блестит потому, что с него стекает какая-то слизь. Начинаю визжать и убегаю. Это самое идиотское воспоминание.

Провал в памяти.

Обнаруживаю, что мои руки от запястья до плеча покрыты пузырящимися укусами человеческих зубов и рваными ранами. Крови нет. Они просто приобрели фиолетово-красно-охристый цвет. Я кричу: "О боже, это ходячие!" и пристаю к Алане с просьбой отрубить мне руки, чтобы инфекция не пошла дальше. К нам идёт ромбовидный чувак, и мне становится ясно, что это он укусил меня. Ищу острый предмет, которым можно пробить черепную коробку, но внезапно вспоминаю, что зомби-вирус уже давно излечен. Башка этой твари превращается в обыкновенное лицо. Сажусь на своё прежнее место и напеваю песню, которую никогда и в помине не слышал.

Провал в памяти.

Закатал джинсы и сижу на полу, рассматривая свои коленки. Делюсь с Аланой и незомби соображениями, что человеческие колени – это лица младенцев.

Провал в памяти.

Прошу Алану сделать мне кофе. Пью кофе.

Провал в памяти.

Смотрю в окно и думаю, что могу летать. Открываю окно и прыгаю. Приземляюсь на землю и возвращаюсь обратно в квартиру. Алана и незомби смеются, потому что они живут на первом этаже. Упорно повторяю попытки полетать, и с каждым разом надо мной ржут всё больше.

А потом просто стали мелькать не связанные между собой яркие картинки, которые было даже неинтересно запоминать.

Очнулся я посреди ночи на том же месте, где оставил себя, будучи в трезвом уме – на полу у стенки. Спальный мешок сопит, и мне приходится красться на цыпочках в спальню Аланы так аккуратно, чтобы не скрипнула ни одна половица.

В спальне хозяйки квартиры неведомая сила прижимает меня к полу, и я опять оказываюсь ниже плинтуса в буквальном смысле слова. Мир вокруг какой-то плоский, но контрастный и ярко очерченный. Не знаю, как объяснить. На протяжении всего галлюциногенного бреда я словно смотрел на себя со стороны, и сейчас отголоски этого чувства остались. Представьте, что вас разделили на две части, поставили их в разные концы лабиринта и заставили искать друг друга. И вот половинки воссоединились, но, привыкшие быть автономными, не могут освоиться в естественном обличии. Представили? Неуютно, да? ЛСД никогда, вообще никогда не давал мне приятных ощущений, о которых с пеной у рта кричат всякие сосунки, лизнувшие наклейки с лизергидной пропиткой. Изменения восприятия окружающего мира, красочные пейзажи, нарушения ощущения времени, глюки, – всё что угодно, кроме кайфа. Я, скорее, познаю в себе что-то новое, а не расслабляюсь. Не удивительно, что сектанты и фанатики закидываются этой штукой, чтобы погулять по астралу.

Я ещё чувствовал усталось и напряжение, когда вдруг вспомнил про Олю. О, только не сейчас!

Чёрт, я же нагрубил ей.

– АЛАНА!

Мой истеричный шёпот в сочетании с расталкиванием раскрашенного портаками спящего тела произвёл желаемый эффект: после длинного и смачного зевка меня послали на хрен, а, значит, проснулись.

– Алана, какое сегодня число?

– Отъебись.

– Когда меня более менее отпустило?

– Отвали.

– Часов двенадцать прошло?

– Да.

– Тогда я ухожу!

– Слава яйцам... Не возвращайся, пожалуйста.

– И не буду! ЛСД – дерьмо какое-то.

– Сам ты дерьмо! – резко вскочила Алана, да так, что я отпрянул, повалившись назад. – У меня даже не таблы и не пропитки; у меня чистый порошок! Ты где ещё такой найдёшь?! Тебе подсунут сосульки или сахар, а я...

– Да подожди ты! Нормальный у тебя... товар. Это у меня реакция организма... необычная.

– А я виновата, что у тебя организм еба...

– Тссс! – шикнул я. – Я просто констатирую факт.

Мне повезло, что Алана была девушкой. Парень-наркоторговец уже раскрасил бы мне морду во все цвета радуги, а она ведёт себя лояльно и... мягко.

– Эм. Пока, Ал.

– Не называй меня так, скотина.

Девушка сонно потянулась, свалилась на кровать и с головой накрылась одеялом. Держась за стенку, я добрался до входной двери, одновременно стряхивая с одежды невидимые пылинки. Когда мои руки сами собой полезли по карманам, они обнаружили несколько купюр с разными номиналами и... салфетку. Последнюю я развернул, осмотрел и нахмурился. На ней гелевой ручкой был написан адрес Киреева.

И всё-таки сколько сейчас времени? Судя по кромешной тьме, давно за полночь. В начале мая у нас всегда невероятно жарко и душно днём, а прохладно и свежо – ночью. Обычно в светлое время суток я сижу за компом, задыхаясь и захлёбываясь горячим, тяжёлым воздухом, а после заката блаженствую, лёжа на диване, и смотрю мультики или новости вместе с мамой. И выходить на ночные прогулки мне только в радость. Только совершал я такие вылазки крайне редко, причиной чему была типичная лень. Лень одеваться, лень поднимать свою жирнеющую с каждым годом задницу с кресла. Задумаешься, сколько всего не сделал из-за лени – офигеешь на всю оставшуюся жизнь.

Полчаса я стоял перед трёхэтажным домом, где жила Алана, и дышал, задрав голову вверх. Какое же счастье – дышать! Мой бывший одноклассник (другой, не журналист) после окончания школы ударился в буддизм, принялся медитировать, зачитывать мантры до мозолей на языке, и однажды написал у себя на стене, что посредством духовного самосовершенствования осознал, как все проблемы неважны и насколько потрясно просто дышать. Я это к тому, что человек целую религию сменил, чтобы понять сей факт, когда мне потребовалось элементарно нажраться наркоты. Потом, кстати, паренёк удалил аккаунт Вконтакте со словами "Прощайте, заблудшие души" и уехал в Калмыкию.

Я отправился в локацию "Логово Пидараса". Иными словами, в микрорайон, где обитал Киреев. Стресс, ЛСД и внезапный переизбыток кислорода не выбили у меня из памяти его внешность, поэтому, в случае чего, я смогу опознать Ублюдка.

Вообще-то, по моим словам, месть была вычеркнута из повестки дня (ночи?), но я всё равно продолжал самоотверженно топать по безлюдным улочкам с дальнейшей целью строить из себя героя/мстителя/карателя (нужное подчеркнуть). Вот кто меня тянет к Кирееву? Скажите, кто? Оля получила мой официальный отказ, задница получила галлюцинагенных приключений, мама получила обещание, что её сынок не будет делать глупостей. А я иду возлагать себя на жертвенный алтарь клана Ублюдков. И именно на "жертвенный алтарь", потому что из этой битвы мне живым, а, тем более, героем, не выйти.

Во двор дома номер 57 я попасть не сумел, потому как оный снабжался железным забором, видеонаблюдением, шлагбаумом, воротами с кодовым замком, будкой с охранником и беседкой с пьяными агрессивными тинейджерами. Пришлось сесть на лавочку, с которой открывался обзор на двор, и разведывать обстановку, будто партизан.

Логово у этого мужика было из тех, какие вызывают зависть у парней типа меня. С моим смехотворным доходом купить даже самую крохотную квартирку в этом доме было равносильно продаже своей души дьяволу ипотеки. Если предположить, что я буду выплачивать кредит на протяжение десяти лет и что ежемесячная сумма обязательной выплаты значительно сократится, то мне всё равно придётся не есть. Не есть все эти десять лет. Мало того, у меня всё равно не получится отдавать каждый месяц нужную сумму, если я не устроюсь на три работы. Смотрите, как выходит: с утра до вечера я дворник или уборщик (потому что на большую милость от работодателя рассчитывать не стоит), а когда прижожу домой – за деньги мастурбирую в Скайпе со всякими старыми геями-извращенцами. В обеденных перерывах на работе дворника/уборщика я выступаю на концертах нашей группы, а если концертов в этот промежуток времени не планируется, то прошу милостыню у метро. После полуночи, как только извращенцы кончатся и обкончаются, беру свой набор отмычек и по старинке залезаю в дома через форточку до тех пор, пока мне не отвесят люлей. Под утро прихожу домой, в свою новую, дорогую, красивую, люксовую квартирку и сплю часа два, пока не наступит время идти мести улицы или мыть общественные туалеты.

В общем, новостройка с благоухающим и до блеска вылизанным двором была настолько, выражаясь сленгом, мажорной, что я завидовал его жителям и бесился от своей бедности. Перед моими глазами простиралось внушительное скопище Ублюдков, которое нужно было сжечь, залить кипятком, подорвать, сломать и расщепить на атомы. Но я не мог этого сделать, потому что такие средства достижения цели присущи самим Ублюдкам. Хотя подождите. Какой цели? Зачем мне что-то разрушать?..

Пока меня пожирала зависть, тихий и едва ощутимый ветер выдул из моей головы всю накопившуюся за последние двое суток дрянь. Мне захотелось основательно выпить в баре, который я приметил, отважно шагая к жилищу Киреева. И не надо меня осуждать! Неужели лучше бессильно созерцать цитатель Ублюдков? Я впервые после окончания школы чувствовал такую беспомощность, которая накатывает тогда, когда твои тупые, но физически развитые дноклассники прижимают тебя к стенке. Или когда ты хочешь плюнуть в лицо своему начальнику, положив конец унижениям, но не можешь, так как боишься потерять работу. Когда холёные дяденьки в пиджаках объявляют войну и заставляют тебя убивать таких же, как и ты, парней, а тебе нельзя отказаться – ты ведь гражданин, обязанный защищать свою гнилую страну. И когда преступник подкупает суд, а тебе остаётся только сидеть на лавочке, как придурок, и озлобленно глядеть на его логово.

Шестнадцать этажей роскоши и богатства мозолили мне глаза. Я малодушно желал, чтобы все эти личинки Ублюдков, распивающие в беседке украденный из нычек предков алкоголь, один за другим поспрыгивали с крыши остеклённой многоэтажки. Уже вижу, как они выстроились колонной на крыше, по очереди делают шажочек, летят вниз солдатиками – и бум! А колонна всё меньше и меньше, короче и короче. Эх, мечты.

Охранник в будке бдительно косился на меня. Я просидел на лавочке около часа (хотя, учитывая моё отличное в кавычках чувство времени, прошло не более пятнадцати минут) и думал. Думал не о том, как подступиться к Кирееву, а метался между "пить или не пить, идти в бар или не идти". Деньги после отоваривания у Аланы какие-никакие остались, а информации о том, можно ли практически сразу после лизергидов принимать алкоголь, не имелось. Я прикинул, какие могут быть последствия (обморок, повторные глюки, кома) и решил: всё, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Через тунель, въезд в который загораживал шлагбаум, я выбрался-таки из двора, прочь от ублюдочной цитадели. На меня лоб в лоб смотрела вывеска бара, соблазняюще мигая лампочками. Он был настолько близко, что перейди дорогу – и будет тебе вселенское счастье. Я перешёл, увидел на дверях табличку, оповещающую о круглосуточной работе данного заведения, и облегчённо выдохнул, входя внутрь.

Дизайнеры, создавая интерьер этого бара, обыграли тематику деревенского сарая и притом использовали элементы индустриального стиля. Барная стойка, например, сделана из старых железнодорожных шпал с полированной медной столешницей, а кирпичные стены покрыты проволочным ограждением. Металлическая лестница спиральной формы ведёт на второй этаж, а в сортире напоказ выставлены все трубы. Всё в коричневых и бурых тонах. Прямо идеальное место для серьёзных деловых мужчин, но не для меня. Как только я вошёл, ко мне прилипли взгляды офисных крыс, зажиточных и отъевшихся. Таких, которые сдохнут в пятьдесят пять лет от холестериновых бляшек в окружении своих оборзевших детей и злорадствующей жены. Мда уж, приличное заведение. Настолько приличное, что гораздо менее противно находиться в дешёвом кабаке. Парень в мешковатых джинсах, грубых ботинках, поношенной косухе да ещё и с бородой сюда не вписывается.

– Это хипстер или рокер? – услышал я шёпот, когда проходил мимо одного из столиков. Боровы в тенисках и рубашках что-то пообсуждали, гудя как собрание старых сплетниц, и вяленько рассмеялись.

Я в духе одинокого отшельника сел у барной стойки и попросил у бармена сразу целую бутылку дешёвой водки. Мужик с такими жиденькими усиками, что при взгляде на него у вас самих над верхней губой стало бы щекотно, почему-то состроил удивлённую рожу. Оценив хипстерско-рокерский наряд, он посмотрел на мою бороду так, как если бы девчонка с маленькой грудью посмотрела на бидоны своей пышногрудой знакомой. Надо же, а ведь этот тип наверняка старше меня на добрый десяток. В конце концов, я заплатил и получил свою литровую бутылку незнакомой марки с элегантной рюмкой впридачу. На этом бармен оставил меня в покое, натянув максимально брезгливую маску.

За один присест я опрокинул в себя четыре стопки и надолго замер. Бармен обеспокоенно наблюдал за мной краем глаза, а затем не выдержал и масляным голосом предложил выбрать что-нибудь из ассортимента закусок. Я мотнул головой и вновь окаменел. Бармен растерянно обслужил клиента и отошёл от меня подальше.

Пить большими порциями с большими интервалами – моя привычка. Не вижу в ней ничего неприемливого. Но я, наверное, с каждой минутой выгляжу для этих крыс всё страннее и страннее. Ввалился в элитный бар, напялив дермантиновую куртку, один, заросший, подобно вольному бродяге, выжрал сразу четыре рюмки. Видать, в повседневной жизни они встречают таких только спящими на тротуаре.

Ладно, я немного утрирую. Если меня искупать и расчесать, одежду выстирать, а обувь хотя бы слегка протереть, то мой вид окажется не столь шокирующим. После долбанного ЛСД я пропотел, будто в баню сходил, поэтому не исключаю, что от меня несёт, как от целой конюшни. А ещё, кажется, не ел со вчерашнего обеда. Не знаю, может, Алана накормила меня, когда я пребывал в стране грёз? Но вряд ли.

Ох, мать вашу, я же пил кофе. Пил это горькое говно. Как меня инфаркт не хватил, учитывая учащённое сердцебиение от приёма наркотика? И на кой чёрт Алана напоила меня этим шлаком? Знает же, что от её порошка сердце изо рта выпрыгивает. Сдурела что ли? Однако моя ненависть к кофе поубавилась. Очевидно, тоже временный эффект этого галлюцинагенного дерьма.

Уныло разглядывая дизайн бара и с ещё большим унынием оценивая внешность офисных крыс, я прислушался к гвалту, доносящемуся откуда-то со стороны диванов. Столики с диванами – это вообще для элиты. Мне стало любопытно, что за мажоры настолько богаты, что в мегаприличном заведении разговаривают громче других мегаприличных посетителей. Незаметно повернув голову и скосив глаза за спину, я стал похож на глядящего из окопа фрица, только вместо окопа было моё плечо. За самым дальним столиком бурлила компания из шести крыс. Присмотревшись, я заметил среди этого сборища коротко стриженную рыжую голову, чей хозяин строил из себя душу компании. На миг он показался мне знакомым, и, чтобы стряхнуть наваждение, понадобилось одну за другой опустошить ещё три рюмки, из-за чего бармен снова одарил меня странным взглядом. Хотя... А вдруг именно алкоголь и виноват в новых глюках? Не мог я иметь знакомых среди Ублюдков высшего ранга.

Или мог.

– Лёха, уже?! Куда?! – выкрикнуло идеально выбритое, толстомордое существо в пиджаке, когда душа компании отделилась от её тела и встала из-за столика.

Если бы оно не произнесло это имя, я бы и глазом не повёл. Да я и так глазом не повёл, а обернулся, скорее, рефлекторно, как и любой человек, реагирующий на внешние раздражители.

– Да Лиля же заебёт, есь не приду, – объяснился рыжий, виновато поднимая руки вверх.

И тут меня прошиб пот.

Я аккуратно сполз с высокого стула, судорожно хватая неполную бутылку пальцами и не сводя глаз с рыжего, пересёкшего помещение и уже потянувшего на себя ручку двери. Бармен смерил меня полупрезрительным взглядом и проследил, как мигом покрывшийся испариной рокеро-хипстерский бродяга рванул следом за тем мужиком.

Теперь я уверился в том, что у рыжих нет души. Нет, разумеется, нельзя грести всех под одну гребёнку, но это был первый рыжий, которого мне довелось узнать относительно близко. Как сыщик из пошлого детектива, я шёл за этим мужиком с маниакально искривлённой мордой и полупустой бутылкой водки в правой руке. Ладно, сыщику не понадобилась бы водка, но девать её было некуда. Выкинуть? Нет уж – жаба душит.

Мать вашу... Такое странное совпадение.

А я ведь не сразу узнал его. Бесцветные ресницы, бесцветные брови, красная рожа, скопление прыщей на висках. На фотографии было явно видно, что этот мужик из тех, кто отказывается признавать свой возраст и пытается выглядеть лет на пятнадцать моложе. По одежде было видно. Потому что, как правило, сорокалетние люди не напяливают на себя рубашечки и курточки двадцатилетнего сына.

А у него ведь наверняка есть жена и дети. Жену он уже терпеть не может, посылает всеми известными матами и бьёт, а детей... не-е-ет, моя фантазия отказывается заходить так далеко.

В общем, я беззвучно вышагивал за рыжим и боялся так сильно, что бутылка в моей руке тряслась, словно билась в агонии. На внешней улице людей встретилось от силы два-три экземпляра, а когда мы с этим типом друг за другом вошли во двор, они и вовсе испарились. Через тунель пришлось пройти по очереди, потому что мужик мог услышать эхо моих шагов.

Охранника в будке и бухих в стельку подростков я считал за бутафорию, поэтому можно сказать, что во дворе перед ублюдочной цитаделью было безлюдно. Должен сказать, эти декорации очень мешали мне расчётливо думать. Мешали предпринять что-нибудь против Ублюдка. Мешали остаться незамеченным.