Текст книги "Мы - 'Таллинские'"

Автор книги: Иван Орленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Тогда Ольга стала просить девушек раскрыть секрет и уверяла, что никому об этом не расскажет. И они не выдержали, обо всем рассказали Ольге Никитичне. А тут как раз начальник эшелона подошел к вагону и с суровым видом спросил:

– Ну, как настроение?

– Вы говорите, что мой муж погиб, а я в это не верю...

– Дело ваше. Можете верить или не верить. Мой долг известить вас...

– Он ушел, а я чувствую как сердце забилось сильнее, – рассказывала потом жена. – А вдруг это правда?

День близился к концу. С моря подуло прохладой. Поудобнее устроила своих девочек спать, укрыла, чем только могла, обняла их, чтобы было потеплее... Всю ночь так и просидела возле них, не сомкнув глаз... Утром поезд остановился на какой-то станции. Сколько будет стоять – никто не знал. Все женщины из эшелона бросились покупать что-нибудь из продуктов. Побежала и я. Думала, пока мои девочки спят, я им завтрак приготовлю. Только успела купить еду, как услышала гудок нашего паровоза. Поезд тронулся с места и стал набирать скорость. Все бросились догонять. Побежала и я, но споткнулась и упала. Все, что было у меня, полетело под откос. Только когда поезд остановили, я добралась до своих испуганных девочек. Ну, а завтрак все-таки получился – выручили девушки-бойцы. Они дали моим детям по кусочку хлеба и организовали чай. Спасибо им за это!

Вскоре эшелон прибыл на конечную станцию. Его встречали офицеры. Среди них моя жена узнала Острошапкина и обратилась к нему:

– Скажите, пожалуйста, где находится мой муж Орленко?

– Сидит как миленький в Майкопе, – в шутливом тоне, улыбаясь, ответил Острошапкин. – Сегодня запрашивал разрешения на перелет к нам, но ему не дали – не пускают горные вершины. Видите? – и показал рукой в сторону Кавказского хребта. – Завтра, как только погода улучшится, будем принимать его здесь...

Началась разгрузка эшелона. В первую очередь выносили имущество училища. Женщин с детьми на ночь оставили в вагонах.

Утром на следующий день жена, чуть свет, начала смотреть на горы. Как и вчера, их окутывали облака. Но потом они начали таять и вскоре совсем исчезли.

Дождавшись, когда проснутся дочери, жена быстро их одела и вывела из вагона на перрон. В конце эшелона, как и вчера, она увидела группу офицеров. Среди них мелькнуло родное лицо.

– Папа нас встречает! – крикнула Ольга Никитична. Подхватив дочерей, она подбежала ко мне, бросилась на грудь, да так и замерла.

– Что случилось? – спросил капитан Острошапкин. Мне также было непонятно поведение жены. Но все объяснил смущенный начальник эшелона, рассказав об истории с гробами.

– На самом деле неприятная история, – сдерживая раздражение, сказал Острошапкин. И уже, обращаясь ко мне, добавил: – Значит, долго будешь жить, Иван Феофанович. Можно спокойно ехать на фронт. Будь уверен – тебя ни пуля, ни снаряд не возьмут...

Вот тогда после благополучной посадки и вспомнились эти вещие слова капитана.

* * *

Кстати сказать, часто наши боевые подруги задают вопрос, а почему о них мало пишут? И даже возмущаются этим. Я разделяю такое мнение.

Здесь я рассказал только один эпизод, а сколько других невзгод выпало на долю наших жен! Война, она неразборчива и никого не милует. Часто мы, как и они, жили надеждами. Получишь, бывало, письмо от семьи и сразу забывается усталость, удваиваются силы, удесятеряется ненависть к врагу. Так уж устроен советский человек!

Верные боевые друзья

Над Рижским заливом наш полк проводил боевые операции вплоть до освобождения Риги. Когда Советская Армия блокировала в Курляндии группу немецко-фашистских войск в составе 30 дивизий, мы перенесли свои действия в Южную Прибалтику. Фронт двигался на запад, а вместе с ним и наш Краснознаменный Балтийский флот. Все это нас радовало, придавало силы. Торпедоносцы и топмачтовики были готовы в любое время наносить удары по вражеским военно-морским базам и конвоям в новых районах и с новых аэродромов. Успешным действиям летный состав во многом обязан своим боевым помощникам и друзьям – авиационным специалистам. Они самоотверженно трудились во все дни войны, заслужили похвалу и боевые награды.

Большим почетом в полку пользовался техник-лейтенант М. И. Максимкин. Михаил Иванович – участник войны с белофиннами, а с 1942 года до конца Великой Отечественной войны провел на фронте, обеспечивая бесперебойную работу самолетов. К таким, как М. И. Максимкин, в полку всегда относились с особым уважением за их высокое чувство долга, дружбу и товарищество. Приведу только один пример. В одной из операций сильно повредило мотор самолета. Для его замены требовалось не менее полутора суток. Михаил Иванович с помощником мотористом решили: "Не уйдем от самолета до тех пор, пока не выполним работу, а выполнить ее мы должны в кратчайший срок. Война того требует, а отдыхать будем потом".

Сказали и сделали: мотор заменили за 18 часов и обеспечили участие самолета в Рижской операции.

Механика старшину Василия Григорьевича Терещенко иначе и не называли как по имени и отчеству. Причем, произносились они всегда с почетом и уважением. Ему не везло: четыре раза самолет, который он обслуживал, возвращался с тяжелыми повреждениями, а один раз был разбит снарядом настолько, что на ремонт требовалось не менее двух суток.

В. Г. Терещенко с помощью товарищей в два раза сократил время ремонта, проявив высокую сознательность, понимание воинского и патриотического долга. В том, что командир звена Богачев потопил наибольшее количество вражеских транспортов, немалая заслуга и механика Терещенко.

Техник звена старший техник-лейтенант коммунист Михаил Сергеевич Маркин пробыл на фронте с первого дня войны до последнего. Он слыл в летно-техническом кругу как человек, работавший за троих. Он проверял каждый самолет, давал советы механикам как лучше обеспечивать работу того или иного агрегата, а когда случалась беда – повреждали мотор или самолет, – Михаил Сергеевич становился неутомимым. Строгая, но справедливая требовательность, помноженная на личный энтузиазм М. С. Маркина, заражали механиков, мотористов, оружейников и других специалистов – они приводили израненные торпедоносцы и топмачтовики в боевую готовности за короткий срок. Во время важнейших операций самолеты делали по 2 – 3 вылета в сутки и не было ни одного отказа, ни одного дефекта по вине технического состава.

Старший техник по радио Николай Яковлевич Беляев – большой специалист своего дела. В полку говорили: "Даже самый придирчивый судья не сможет предъявить обвинения радиослужбе". Радиотехника – наука сложная, и материальная часть ее замысловатая. Трудно порой молодому стрелку-радисту ее освоить, но Беляев не отходил от такого радиста, не оставлял его до тех пор, пока не убеждался, что сумел помочь товарищу овладеть техникой. Он оставался уверенным, что радиосвязь будет надежно обеспечена и командир сможет пользоваться ею при руководстве боем без всякого сомнения.

А оружейники, торпедисты, прибористы – сколько они приложили труда для обеспечения боевых вылетов! Сотни тяжеловесных бомб и торпед подвешено руками офицеров и сержантов, таких, например, как старший техник по вооружению Тихон Емельянович Якубов. Творческая мысль никогда не покидала этого человека. Под его руководством была сконструирована и внедрена тележка для подвески бомб крупного калибра, которая значительно облегчала труд и сокращала время готовности самолета к вылету в четыре раза.

Судьба столкнула вместе во фронтовой обстановке инструктора военно-морского авиатехнического училища Павла Герасимовича Кириенко со своими питомцами, бывшими курсантами. Старший техник-лейтенант П. Г. Кириенко вел в училище теоретический курс и практику по авиадвигателям. Требовательный и строгий, он держал курсантов, будущих механиков, что называется, "в форме". Материал на лекциях он излагал четко, доходчиво и требовал от своих слушателей глубоких знаний. В 1944 году П. Г. Кириенко суждено было встретиться со своими подопечными в боевой обстановке – в нашем 51-м авиаполку. Это были трудные дни в полку. Мы получили новую технику, новое пополнение. Все следовало, как говорится, "притереть", чтобы создать единое целое – боевую авиачасть.

Кириенко назначили техником самолета. Механиком прикрепили к нему выпускника училища Евгения Ивановича Добина, мотористом А. П. Диева, тоже недавнего курсанта. Наш аэродром находился почти на передовой. Самолеты после посадки заруливали на стоянки в лесных опушках. Там их быстро замаскировывали ветками деревьев и специальными сетями, и только потом приступали к осмотру и ремонту. Но это не все. Иностранные машины имели серьезные конструктивные недостатки. Например, система отопления кабин работала от бензовоздушной смеси, подаваемой нагнетателями двигателей. В условиях боевого полета в случае повреждения смесь могла загореться. В то же время система трубопроводов и тросов управления к печкам сжигания смеси располагались так, что при осмотре и ремонте техническому составу было трудно к ним подобраться. Встал вопрос о демонтаже этой системы.

Работа оказалась сложной, трудоемкой, но ее выполнили в кратчайший срок поочередно на машинах, готовившихся к боевым вылетам без вывода их из строя.

Много хороших слов хочется сказать и в адрес техника Суркова. Он успевал всюду. Его простые и доходчивые разъяснения вносили исчерпывающую ясность в самые трудные и сложные вопросы. Был случай, когда машина вернулась с поврежденным воздушным винтом. Нужно было его снять и установить новый. Долго возились, но винт заменили. Однако на работавшем двигателе не изменялся угол атаки. Кириенко и Сурков сообща еще раз просмотрели инструкции и, наконец, нашли нужный вариант установки винта. Это был еще один шаг в освоении новой зарубежной техники.

Сложнее было ремонтировать и производить профилактический осмотр органов приземления самолета. Машины тяжелые, а "козлы" с домкратами для подъема – неудачные. При малейшем колебании самолета в приподнятом положении они деформировались и это создавало дополнительные трудности. На помощь пришли работники передвижных авиаремонтных мастерских. Они изготовили более мощные подъемники, что ускорило выполнение наиболее трудоемких работ.

В повседневной работе технический состав проявлял полное взаимопонимание и взаимовыручку. Если образовывался какой-либо "затор" у одного, то к нему тут же приходил на помощь другой и сообща быстро вводили самолет в строй.

Много добрых слов можно сказать в адрес руководителей технической службы полка – старших инженеров Григория Федоровича Яковлева и Александра Ивановича Медведева, инженеров: по ремонту – Леонида Петровича Захарова, по вооружению – Анатолия Яковлевича Киселева, по спецоборудованию – Василия Григорьевича Попова, начальника минно-торпедной службы Константина Михайловича Киселева, механиков Сергея Валентиновича Зыкова, Николая Алексеевича Стерликова, Владимира Андреевича Орлова, Ивана Ивановича Михалева и многих других.

В своих воспоминаниях я не смог рассказать о всех достойных товарищах, привести другие характерные и поучительные эпизоды из боевых будней технического состава, и пусть они простят меня за это. Хочу лишь сказать, что каждый из них не жалел сил и самого себя ради победы над врагом.

Принимай, земля литовская!

14 октября 1944 года полк перебазировался на новое место. Одни экипажи произвели посадку в Паневежисе после выполнения боевого задания, другие прилетели туда со старого нашего аэродрома, взяв с собой на борт технический состав и подвесив торпеды. На литовскую землю мы прибыли уже не новичками, а с опытом и почетным наименованием "Таллинских".

Теперь 8-я минно-торпедная Гатчинская авиадивизия КБФ собралась в одном месте и представляла из себя большую силу. Шутка сказать, в ее составе насчитывалось три ударных и два истребительных полка. Это был мощный кулак, а не растопыренные пальцы. Мы получили возможность взаимодействовать со штурмовиками, несшими боевую службу в южной части Балтийского моря. А самое главное, наш 51-й минно-торпедный полк будут прикрывать от взлета до посадки новенькие ЯК-9д Героев Советского Союза П. И. Павлова и А. А. Мироненко. Что и говорить, защита надежная!

Паневежис – небольшой литовский городок. На юго-востоке от него в 1940 году – в первом году восстановления Советской власти в Литве командование Красной Армии приступило к строительству аэродрома, однако тогда достроен он не был. Фашисты сначала его не использовали, а затем, когда Красная Армия повела успешное наступление, развернули большие работы по достройке аэродрома. Строился он руками военнопленных и угнанных в рабство советских людей. Об этом свидетельствуют надписи на русском языке, сделанные на цементных плитах. Привожу одну из них: "Здесь работали русские. 12. 04. 44 года". Отступая, гитлеровцы разрушили аэродром. Они взорвали служебные здания, взлетно-посадочную полосу. Но наши бойцы из строительного батальона в короткий срок привели его в рабочее состояние.

Аэродром позволял нормально работать всем пяти полкам 8-й дивизии. Для нас были приготовлены места стоянок самолетов в укрытии, командный пункт и помещения для личного состава. Самолеты уходили в небо сразу после выруливания из капониров на полосу.

Здесь, на аэродроме, авиаторы еще раз собственными глазами увидели зверства немецко-фашистских извергов. Был обнаружен ров, в котором оказались зарытыми 17 тысяч мучеников: пленных красноармейцев, евреев, литовцев.

Недалеко от аэродрома гитлеровцы соорудили огромный лагерь для пленных. Несколько рядов колючей проволоки опутывали длинные дощатые бараки – "клоповники", внутри которых в два этажа тянулись нары, заваленные тряпьем, соломой, разной дрянью. Во дворе через каждые 20 – 25 метров возвышались смотровые посты с огневыми точками и прожекторными установками.

В конце войны, уже после освобождения Литвы от фашистов, еще продолжали действовать созданные буржуазными националистами диверсионно-террористические банды. Они зверски убивали партийных и советских работников, а также крестьян-новоселов. Так, в Купишкиском уезде, который непосредственно прилегал к аэродрому, до конца 1945 года бандиты убили 80 крестьян. Зверства недобитого врага вызывали у личного состава ненависть к фашистским извергам, поднимали на бой, на мщение.

Прибыв на новое место, мы провели в полку партийные и комсомольские собрания, на которых обсудили задачи по повышению бдительности, нацелили личный состав на преодоление трудностей как в организации полетов, так и в бытовом устройстве. Мы не прекращали боевой работы даже в день перебазирования. Те экипажи, которые прилетели раньше, в тот же день уходили на задание.

Но начало боевой деятельности на новом месте стало для нас горестным. Не вернулся из первого боевого полета командир 1-й эскадрильи капитан Андрей Лукич Михайлов, участник войны с белофиннами, награжденный орденом Красного Знамени. Андрей Лукич – мой земляк с Украины и мы знали друг друга по совместной работе еще на Тихоокеанском флоте.

Погода в тот день установилась как по заказу: низкая облачность, и видимость 2 – 3 км. О такой погоде особенно мечтают наши экипажи-разведчики.

Михайлову ставилась задача пройти по маршруту вдоль береговой черты от Паланги через Ирбенский пролив до Риги, выяснить движение вражеских кораблей на коммуникациях и состояние погоды. Экипаж был отлично подготовлен для такого задания. Но вскоре после взлета связь с самолетом оборвалась...

А на второй день – 15 октября группа, ведомая опытным заместителем командира авиаэскадрильи, выполняя боевое задание в Балтийском море, на обратном пути уклонилась от маршрута, потеряла ориентировку, вышла на линию фронта Курляндской группировки фашистов, где и был сбит огнем зенитной артиллерии врага один из ведомых группы – командир звена лейтенант Николай Васильевич Иванов. Эта тяжелая утрата произошла в результате непростительной ошибки ведущего группы и прежде всего штурмана. Для всех нас этот скорбный случай послужил поучительным уроком.

Тяжело было на душе в тот день. Впрочем, как и во все дни, когда мы теряли боевых товарищей. К вечеру нервы натянулись до предела, не хотелось ни с кем говорить.

– Выйдем на воздух, – заметив мое состояние, предложил начальник штаба Иванов.

– Давай! – согласился я.

Мы вышли с командного пункта и сели на ствол срубленного дерева. Оба молчим, а думаем об одном и том же: как тяжело воспринимаются потери боевых друзей! Еще тяжелее писать об этом родным и близким. В душе мы проклинали фашизм и войну, которые унесли столько молодых, активных жизней, принесли нашим людям много горя.

В памяти возник образ этого сильного и мужественного человека, великого труженика, боевого летчика.

Я вспомнил все сказанное Михайлову перед его трагическим боевым вылетом. Искал в себе причину гибели Андрея Лукича. Искал, но не находил. Знал я этого талантливого командира хорошо. В нем легко улавливалось главное, что облагораживает человека: он проявлял нетерпимость к любым недостаткам, никогда не удовлетворялся результатами своего труда, хотя летал днем и ночью без ограничений, всегда искал что-то новое, более совершенное.

И вот, его нет среди нас. Во мне все кипело, бурлило. Готов был сделать что угодно, лишь бы вернуть к жизни замечательного командира эскадрильи капитана Андрея Лукича Михайлова.

И еще я представил себе, какое горе постигнет его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и маленькую дочь Раечку, когда они получат скорбную весть о гибели самого дорогого им человека – сына, мужа и отца, а мы не в силах их утешить, облегчить их горе... Одно ясно: оставшиеся в живых будут ещё сильнее бить фашистских извергов. В это я верил, как верил в окончательную победу. Мы будем уничтожать фашистов как бешеных псов, потому что от них идут все наши беды...

Но тут из двери командного пункта выглянул дежурный офицер майор И. И. Семилов:

– Вас к телефону, товарищ командир полка!

Звонил замполит Добрицкий. Он сообщил:

– Прибыл к нам начальником связи полка лейтенант Владимир Васильевич Быков. Помните – раньше он служил у нас начальником связи 1-й эскадрильи. Я уже с ним беседовал. Молодой, правда, но, думаю, с обязанностями справится.

Быкова я помнил хорошо. Толковый связист, с ним легко будет работать.

Вообще быстро растет наша молодежь. Есть среди них и талантливые. Иногда даже в душе им завидуешь: молоды и талантливы, чего еще нужно человеку?

Перед глазами встали лица молодых летчиков, уже включившихся в боевую работу: младших лейтенантов В. П. Полюшкина и В. М. Кулинича. Они быстро вошли в число тех, кто добывал боевую славу 51-му минно-торпедному авиаполку. Такими же хорошими бойцами стали летчики 3-й эскадрильи А. А. Богачев и М. В. Борисов, штурманы Н. И. Конько, И. И. Рачков, С. И. Жебуртович, И. Н. Яковлев.

* * *

В конце 1944 и в начале 1945 года основными районами боевых действий нашего полка были Лиепая, Ирбенский пролив, Клайпеда, Данцигская бухта. Осенью и зимой, когда ночи на Балтике стали длиннее, вражеские конвои успевали в темное время суток пройти наиболее опасную часть пути – из Германии в блокированный порт Лиепая. Днем они отстаивались под сильной защитой средств ПВО.

Экипажей, которые летали днем и ночью, у нас насчитывалось не так уж много – мой экипаж и экипажи командиров эскадрилий. А нужно было наращивать минные постановки на подходах и в портах Лиепая, Клайпеда, в Данцигской бухте и готовить кадры ночников.

Мы как-то решили провести у себя учебные ночные полеты. Спрашиваю разрешения у командования дивизии в ту ночь не летать на Лиепаю. На мою просьбу последовал такой ответ:

– Вот разика два-три слетаешь на минные постановки, а потом вози своих летчиков хоть до утра.

Вначале я подумал, что мне ответили шуткой, но потом убедился, что так требовала обстановка. Мы начали ставить мины ночью и днем, в порту Лиепая и на подходе к нему.

Лиепая – самый крупный порт, питавший прижатую к морю вражескую курляндскую группировку. Разведка установила, что фашисты усилили морские перевозки сюда из портов Северной Германии.

Не имея возможности уничтожать вражеские транспорты на переходе морем ночью, командование приняло решение – нанести комбинированный удар днем непосредственно по порту топмачтовиками 51-го минно-торпедного и пикировщиками 12-го полка. Штурмовикам 11-й авиадивизии ставилась задача подавить огонь зенитной артиллерии. Истребительное прикрытие осуществлялось силами 21-го и 14-го авиаполков.

По имевшимся у нас данным, порт охраняли 30 зенитных батарей, в которых насчитывалось свыше 100 орудий, плюс зенитная артиллерия кораблей. Помимо этого, по приказу Гитлера, в Лиепаю были направлены лучшие воздушные асы фашистской Германии.

К утру 30 октября в порту скопилось до 15 транспортов, два миноносца, два сторожевых корабля и четыре тральщика. По ним и предстояло нанести удар.

В тот день, как обычно, после завтрака летный состав собрался на командном пункте полка, чтобы получить боевое задание.

Штурман второй эскадрильи капитан Николай Петрович Федулов сообщил, что вместе с командиром эскадрильи майором Борисом Евгеньевичем Ковалевым они согласны добровольно выполнить задание.

– Уже весь личный состав находится у самолетов и ждет распоряжения, доложил майор Ковалев и тут же добавил: – Мы просим командование считать этот полет подарком личного состава второй эскадрильи к двадцать седьмой годовщине Великого Октября.

– Вам поставлена очень тяжелая и весьма ответственная задача, – сказал я в ответ. – Мы знаем, что вторая эскадрилья сражается стойко и мужественно, но здесь, вероятно, потребуется переступить порог возможного, и вы должны быть к этому готовы. Действуйте!

А на стоянке второй эскадрильи уже висел красочный плакат, на котором четко были выведены слова А. С. Макаренко: "Храбрый – это не тот, который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости и быть не может. Вы думаете, идти на смерть под пули, под снаряды – это значит ничего не испытывать, ничего не бояться? Нет, это именно значит и бояться, и испытывать, и подавить боязнь".

Глубина в порту, где стояли транспорты, не превышала 10 метров. Это исключало применение торпед, а потому было отдано предпочтение фугасным бомбам крупного калибра.

Для лучшей отработки взаимодействия с истребителями прикрытия предполетная подготовка проводилась совместно. Прикрывали операцию две группы истребителей, по восемь "яков" в каждой. Одну группу возглавлял капитан Сушкин, а вторую – капитан Емельяненко.

– Эскадрилья к вылету готова, лишнее горючее слито, – доложил после проверки самолетов инженер полка Георгий Федорович Яковлев.

Через несколько минут взревели моторы топмачтовиков, и все самолеты один за другим быстро поднялись в воздух. Теперь и для технического состава начались томительные минуты ожидания. Каждый из них знал, что у торпедоносцев и топмачтовиков легких атак не бывает. Как потом выяснилось, бои над Лиепаей были самыми тяжелыми. О полете подробно доложил Николай Петрович Федулов после возвращения из госпиталя. Вот что он рассказал: " После Паланги мы взяли курс в море и на удалении 30 километров от берега пошли на север параллельно береговой черте. На траверзе Лиепаи видна была работа штурмовиков и пикировщиков, а немного выше множество наших и фашистских истребителей вели воздушные бои. Активно действовала вражеская зенитная артиллерия. На внезапность рассчитывать уже не пришлось, и мы на удалении 12 – 15 километров от берега вышли на цель двумя группами. По команде "Приготовиться к атаке!" самолеты перестроились и с интервалом около 30 метров, резко маневрируя, начали обстреливать цели, одновременно войдя в зону действия зенитных установок. Огня было страшно много. Вдруг в моей кабине появилась пыль от пулевых пробоин. А в это время стрелок-радист Бельчаев закричал:

– Нас атакуют истребители! – и тут же открыл огонь из башенных пулеметов, но как-то быстро его прекратил.

– Почему не стреляешь? – спросил я.

– "Мессер" ушел с отворотом влево. Видимо, ищет более легкую добычу, ответил Бельчаев.

– Стреляй по кораблям, – добавил я. Обе группы организованно произвели атаку, сбросили бомбы по транспортам, стоявшим в порту. А когда вышли из зоны огня, напряжение быстро спало. Осмотревшись, я сначала ничего не заметил. Спрашиваю у летчика Ковалева, как идут дела? Отвечает, что все в порядке, только вот приборы не работают. Радист сообщил, что у него все обстоит благополучно.

Успокоившись, я стал более внимательно осматривать самолет и увидел, что из левого мотора показываются языки пламени. Сквозь черный дым заметил, что один наш ведомый – самолет летчика Кузьмина, объятый пламенем, вместе с другими ведомыми продолжает следовать за нами. Но в то время, когда я докладывал своему командиру обстановку в воздухе, самолет Кузьмина взорвался. Так погибли смертью храбрых летчик младший лейтенант Александр Яковлевич Кузьмин, штурман младший лейтенант Федор Сабирович Аменкаев и стрелок-радист сержант Анатолий Яковлевич Кузьмин.

О том, что горит наш самолет, я не докладывал командиру. Садиться на воду в районе расположения вражеских войск мы не могли.

Майор Ковалев спросил у меня: "Что будем делать? Без приборов далеко не улетим". Я ответил: "Как пройдем линию фронта, можно садиться у берега на воду".

Вскоре линия фронта оказалась позади. Убедившись, что на берегу находятся наши войска, посоветовал садиться.

После посадки самолет прополз по воде и, оседая, зацепился за подводные камни. От удара я потерял сознание и пришел в себя только когда очутился в воде. Самолет медленно тонул, и надо было что-то предпринимать. Попробовал снять колпак башни и вылезти из самолета, но колпак не открывался. Летчик от удара о приборную доску тоже потерял сознание, а затем, придя в себя, вылез на плоскость, разбил ногой колпак на башне и фонарь в штурманской кабине. Я с большим трудом вылез на плоскость. Затем мы вдвоем, израненные, вытащили стрелка-радиста Бельчаева: у него оказалась перебитой нога. До берега было не так далеко, всего метров 40 – 60. Майор Ковалев прыгнул в воду и поплыл, а мы остались на плоскости. Самолет сел на грунт, верх фюзеляжа оказался на поверхности воды.

Прошло минут сорок и к нам подошла резиновая лодка. Позаботился командир. Она подобрала нас и доставила в санбат. Здесь я почувствовал, что руки и ноги не действуют: сильно повреждены при посадке. Пролежал в санбате ночь, а утром на машине нас отправили в лазарет в Палангу, а дальше в 1-й военно-морской госпиталь в Ленинграде..."

Возвратившись из госпиталя, Николай Петрович Федулов был назначен заместителем начальника штаба полка по разведке. Майор Борис Евгеньевич Ковалев получил новое назначение, сержант Петр Иванович Бельчаев в полк не возвратился.

В результате операции топмачтовики второй эскадрильи потопили в Лиепае три транспорта общим водоизмещением 23 000 тонн и сторожевой корабль. Лучше всех действовали экипажи командира эскадрильи майора Ковалева, командиров звеньев младших лейтенантов Богачева и Репина, летчика младшего лейтенанта Соболева.

Потом мы частенько "навещали" Лиепаю и каждый вылет в этот район считался подвигом. Например, 14 декабря 1944 года совершила налет группа заместителя командира третьей эскадрильи лейтенанта М. В. Борисова и потопила три вражеских транспорта общим водоизмещением 16 000 тонн.

Мужественно действовала 22 декабря группа топмачтовиков командира третьей эскадрильи капитана К. А. Мещерина. Она потопила крупный транспорт и три сторожевых корабля. "В ударах по военно-морской базе Либава особенно хороших результатов достигли топмачтовики 51-го минно-торпедного авиаполка. В трех ударах (30. X, 14 и 22. XII 44 г.) на долю топмачтовиков, составлявших всего 21% от всех ударных сил, пришлось 75% от суммарных потерь транспортов и кораблей противника".

Суровая война все дальше уходила на запад, заполняя новые боевые странички истории 51-го минно-торпедного авиаполка.

Как лопнул "Ирбенский щит"

Изгнанные с материковой части Эстонии, гитлеровцы пытались удержаться на острове Сааремаа. Их теснили и здесь. Наконец, в руках врага остался лишь небольшой полуостров Сырве, имевший для командования гитлеровской группы армий "Север" большое значение. Он контролировал Ирбенский пролив, а поэтому его сильно укрепили и назвали неприступным "Ирбенским щитом". Овладеть им препятствовали военные корабли 2-й боевой группы вражеского флота под командованием вице-адмирала Тиле, обстреливавшие наступавшие части Советской Армии. В состав группы входили крейсера "Адмирал Шеер", "Лютцов", "Принц Ойген", эскадренные миноносцы и другие корабли. Их прикрывали истребители.

Командование Краснознаменного Балтийского флота решило нанести удар по группе Тиле силами авиации. В проведении операции принимала участие 9-я штурмовая авиадивизия, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Я. З. Слепенков. Нашему 51-му минно-торпедному полку приказали выделить в оперативное подчинение Слепенкова эскадрилью топмачтовиков.

Кого послать к штурмовикам? Решение не простое. После обсуждения выбор единодушно пал на 1-ю эскадрилью капитана Ивана Дмитриевича Тимофеева. В его экипаж входили штурман старший лейтенант Алексей Сергеевич Сирик и стрелок-радист, начальник связи эскадрильи старшина Виктор Арсентьевич Дикарев. Звеньями командовали старший лейтенант В. П. Фоменко, лейтенанты А. Г. Горбушин и В. А. Астукевич.

До прибытия в полк Тимофеев работал инструктором в авиаучилище, потом перегонщиком самолетов. Все время рвался на фронт и добился своего. С первых вылетов показал незаурядное мастерство. 25 сентября 1944 года экипаж потопил фашистский транспорт. Вскоре в Рижском заливе он уничтожил большой морской буксир. Все члены экипажа стали кавалерами ордена Красного Знамени.

– Начало у вас хорошее, – сказал я капитану, знакомя его с новым заданием. – Вы человек смелый, решительный, что очень важно для боевого командира. Поэтому и доверяем вам выполнение важного поручения.

– Все сделаем, чтобы оправдать доверие, – ответил капитан.

Решающие бои по очищению полуострова Сырве от гитлеровцев начались 18 ноября. На первых порах плохая погода (сплошная облачность, густой снег) ограничивала действия авиации. Погода улучшилась лишь 23 ноября. В тот день топмачтовики, взаимодействуя со штурмовиками и истребителями, поработали хорошо. Вот что потом рассказывал Сирик об одном из вылетов: "Обстановка для топмачтовиков сложилась не очень благоприятная. Стоял ясный осенний день. Видимость по горизонту практически не ограничена, что исключало возможность использования такого важного тактического элемента, как внезапность. К тому же в районе целей барражировали истребители фашистов.