Текст книги "Чужестранец (СИ)"

Автор книги: Иван Элейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 4

Когда караван остановился, Платон обернулся назад и увидел, что часть огней продолжает ехать вперед и встаёт параллельно, пытаясь сформировать, если не кольцо, то хотя бы коридор.

Он соскочил на землю, глянул на Игоря, но того уже не было ни на козлах, ни рядом. Двинулся вдоль огней, пока не увидел всадников. Их было больше десятка, хотя в темноте могло скрываться и больше, а перед ними стоял никто иной как Ящер. Узнать его было можно даже по силуэту – гордо распрямленная спина и гладкая, плотная голова. За Ящером стояли еще двое караванщиков, которых Платон не знал.

Ящер разговаривал с человеком на верблюдобыке, активно жестикулируя. Платон обратил внимания, что у кочевников эти существа были худощавыми и поджарыми, более похожими на верблюдов. Ящер продолжал размахивать руками, словно объясняя что-то, наездник лениво покачивал головой.

Что-то вылетело из темноты и вонзилось в грудь Ящера. Не было ни предупреждения, ни шума, просто лидер каравана осел на землю всё еще держа руки смешно поднятыми. Когда он завалился на бок, а руки упали вниз, двое его спутников уже падали на землю.

Платон выругался себе под нос и побежал внутрь круга из повозок. Бросил взгляд – кольцо не успели замкнуть, судя по свету факелов. Сейчас их зажмут здесь и раздавят, как клопов. Платон вытащил меч из ножен.

У переднего конца каравана кипел бой. В отблесках огня проявлялись сцены – копейщики с щитами, вставшие бок о бок, скачущие всадники, падающий воин со стрелой в груди. Платон бросился к воину.

Это была Илона. В груди слева, у неё торчал арбалетный болт, был слышен свист воздуха. Плохая рана. Женщина пыталась что-то сказать, но Платон не успел наклониться – к нему скакал воин с кривым мечом, напоминающим саблю. Удар сердца. Еще удар. Сабля с левой стороны, значит, нужно перекатиться на правую. Платон бросился в сторону, земля врезалась в плечо, ребра вспыхнули острой болью.

Всадник проскакал в метре от него, копыта его скакуна с хлюпаньем прошлись по телу Илоны. Платон поднимался на ноги, пытаясь понять, что ему делать. Всадник начинал разворачиваться к нему и внезапно повалился и упал с лошади. В его боку торчало копье. Свет факела высветил мужчину, который сидел с ним за костром в первую ночь. Что-то просвистело над ухом у Платона и мужчина упал на землю.

В воздухе раздался крик:

– Стоим! Стоим на месте!

Ответом ему было гортанное завывание из темноты. Платон подобрал меч, оброненный при перекате и кинулся в темноту.

***

Юфус со своими парнями стояли в куцом подобии фаланги, прикрывая друга друга щитами, а позади них двое караванщиков пытались попасть дротиками в скачущих перед ними кочевников. Когда Платон вынырнул из темноты рядом с ними, один из кочевников с гоготом бросился к нему, держа короткое копье. Уходить влево или вправо? Удар сердца. Второй удар.

В шее верблюда возник дротик – кому-то из копьеметателей удалось прицелиться.

В воздухе раздался уже практически рев:

– Сто-о-оим!

Туша скакуна по инерции продолжала нестись вперед и Платон снова бросился на землю в сторону. Больно ударился локтем, на секунду потерял ориентацию в пространстве. Кочевник рядом хрипел и пытался выбраться из-под верблюда зажавшего его ногу. Платон поднялся на ноги, перехватил меч и подошёл к кочевнику. Двое его товарищей с криками скакали перед «фалангой», но приблизться не могли из-за копий.

Меч неожиданно стал казаться очень тяжелым. Платон поднял его над шеей кочевника и только тогда увидел его лица – перекошенное, бордового цвета, напоминающего о засохшем ожоге, с лихорадочно блестящими глазами, с торчащими из-под губы клыками и рогоподобным выростом на лбу. Не человек, абсолютно точно. Меч с хлюпаньем вошёл в шею, на лицо и руки брызнула теплая кровь. Желудок скрутило – благо, вчера ничего не ел.

Платон бросился взгляд на бойцов и бросился обратно во тьму, к другой стороне коридора.

***

Амалзия танцевала в темноте и каждое движение несло смерть. Шаг, еще один. Земля вспыхивает, выдавая длинный язык пламени прямо перед носом верблюдобыка. Шаг, еще шаг. Копье в воздухе распадается в пепел, наконечник глухо падает в пыль. Шаг, еще шаг. Высокий кочевник с топором вспыхивает и издает неожиданно высокий крик. Шаг, еще шаг. Пытающийся зайти со спины кочевник с удивлением взирает на свои руки, охваченные огнём, и выпускает удила. Шаг, еще шаг.

Платон смотрел на это с ощущением ужаса и благоговения. Пустыня горела. Горели редкие кустики травы, горела земля, горела одна из повозок. Горели всадники и горели их скакуны. В южной оконечности каравана было светло как днём и посреди всего этого стояла Амалзия, удивительным образом уклоняясь от любых атак. Чудовищно грациозно. Несколько караванщиков добивали всадников, метавшихся между всполохами огня, но это было ничто по сравнению с тем, что делала одна рыжая женщина.

Платона резко дернуло, что-то резануло по плечу и он в который раз за эту ночь очутился на земле, а в следующую секунду Игорь уже помогал ему встать на ноги.

– Не стой столбом, парень!

Ответить он не успел – Игорь растворился в темноте.

По плечу текло что-то липкое и теплое, рубашка мерзко прилипла к телу. Он нащупал оброненный меч и взял его в левую руку, с трудом подавив дрожь. Вызвал интерфейс и выбрал «Трепет». Неясно почему, просто казалось, что нужно что-то сделать, кому-то помочь.

В голове зазвучал голос. Совсем не тот, что у связности – андрогинный, переливающийся, словно мелодия флейты.

«В коридоре плещутся пламя и кровь. Рядом кто-то испустил дух, его сердце больше не бьётся. Пламя пугает их, возвращает в те времена, когда они были живыми, но они не сдадутся так просто. Добыча так близко, женщина так хрупка, а смерть ходит рядом.»

Волосы на теле Платона встали дыбом. Он не просто слышал этот шёпот, он ОЩУЩАЛ всё это, словно бы смотрел сверху.

«Пустыня трясется, словно бы кровь льется в первый раз. На севере стонут мореплаватели без корабля. Они молят своих морских богов о подмоге. На востоке странники нашли способ вскрыть сосуд, в котором спрятались чужаки. Они пугают животных и тянут жилы, как и века назад.»

Он ощущал всё это. Последний вздох умирающего, страх кочевников перед пламенем и их вожделение перед добычей. Отчаяние и ярость Юфуса и его людей. И оживление всадников, пытающихся сдвинуть телеги. Он даже услышал, как ржут испуганные верблюдобыки. Его трясло, но хватило сил заорать:

– На востоке! На востоке! Они сейчас прорвутся!

И он снова бросился в темноту в надежде, что остальные за ним последуют.

***

Телеги несло в сторону, животные в панике бежали вглубь пустыни, а всадники подгоняли их криками. Как только это произошло – всадники хлынули в брешь. Их было не очень много – человек шесть, но для Платона они были единой массой. Он сжал меч крепче, а правую руку завёл за спину, словно вставая в стойку. Всадники не спешили – он видел, как они озираются по сторонам, проверяя, не бежит ли сюда подмога, не заметил ли их кто-то, кроме этого раненого парнишки с маленьким мечом.

Платон мысленно попрощался с жизнью. Удар сердца. Еще один. Всадники окружили его, будто насмехаясь и не желая убивать. Удар сердца. Хотелось закричать, но горло сжало невидимой рукой. Удар сердца.

И тут всё закружилось. Что-то мелькнуло в воздухе, один из всадников понесся на Платона, а он в ответ резанул мечом по чему-то плотному и ушёл в сторону. Топот копыт. Пыль, набивающаяся в глаза. Ноющее тело. Битва окончательно распалась на фрагменты.

Вот Игорь легким движением перерезает горло кочевнику, спрыгнувшему с раненого скакуна. Вот в щит Лаза входит копьё. Вот неизвестный мужчина с ревом катается по земле, сцепившись с кочевником в рукопашной схватке. Вот кто-то кричит.

И наконец, пламя. Оно возникает со всех сторон, окружая их. Выжившие встают спина к спине, сжимают в руках оружие, а оставшиеся трое всадников пытаются контролировать своих ездовых животных.

А потом они загораются и начинают кричать. Громко, истошно, жутко. Пламя словно покрывает каждую часть их тела, горит одежда, горит амуниция, горит вообще всё. Платону едва удается уклониться от обезумевшего верблюда и устоять на ногах.

Сначала парень пытался дойти до другой стороны каравана, но усталость навалилась непомерным грузом и он остановился, опираясь на колесо повозки – только на одну минуту, отдышаться, прикрыть глаза.

За закрытыми веками мелькали брызги крови и языки пламени.

***

Из темноты Платона вырвала боль. Темнота долго пыталась удержать его, но боль была сильнее. Болело практически всё, левый бок был липким, из-под корки ожога сочилась мерзкая влажная жидкость. Весь правый рукав был залит кровью, сквозь разрезанную материю была видна глубокая ссадина. Помимо этого ужасно болели мышцы практически во всем теле.

Он вытер пот со лба и приподнялся. Снова лежал в повозке на смятой куче одеял, запачканных пятнами крови и источавших неприятный тухловатый запах.

Всё повторяется. Снова и снова. Вылез из повозки, сощурился от солнца, взглянул на лагерь. Сколько раз еще придется просыпаться израненным?

Караван стоял на месте, хотя уже давно наступил день. Повозки остались в том же положении, что и вчера. Караванщики выглядели помятыми и потерянными. Кто-то возился с повозкой, кто-то успокаивал верблюдов, кто-то ковырялся в вещах. Платон подошёл к Лазу, который сидел в тени повозки и пытался перемотать руку бинтом.

– Давай помогу.

Лаз молча кивнул и отпустил бинт. Платон уселся рядом на землю и снял как попало намотанный бинт. Отряхнул от налипшего песка, смотал обратно в рулон. На руке у Лаза была некрасивая рваная рана.

– Плохая рана, загноиться может, – сказал Платон, – есть чем обработать?

Лаз махнул здоровой рукой.

– Забудь. Сейчас не до того.

Платон начал наматывать бинт тур за туром. Спиралевидную повязку руки помнили.

– Знаешь, в Грано мы стояли под стенами Дезойирмода. Долго стояли, несколько недель, пока в величайшем городе на свете не кончились запасы. Когда они вышли за стены, чтобы сражаться, я обделался. В самом прямом смысле слова. – Голос мужчины было удивительно спокойным и отстраненным. – А это была совсем другая битва – тысячи солдат, слева и справа от тебя стоят товарищи, а ты закован в броню. Когда противник обращался в бегство, его не добивали. Здесь всё иначе. Дикость. Хаос.

Платон сделал последний тур и завязал узел.

– Не слишком давит?

– Не. Нормально. – Лаз хлопнул его по плечу. – Ты молодец, Платон. Не знаю, что там было с тобой в прошлом, но тут ты сделал всё правильно. Многие на твоем месте бы паниковали, а ты спас как минимум несколько жизней.

Платон откинул голову назад и посмотрел в безоблачное небо.

– Знаешь, я никогда никого не убивал. Напрямую, во всяком случае. Возможно принимал решения, из-за которых кто-то не выжил, и всегда считал, что разница невелика. Если из-за твоего бездействия погиб человек, то это не сильно отличается от того, как если бы ты убил его своими руками.

– Странная философия. – хмыкнул Лаз.

– Странная, да, но по факту всё оказалось иначе. Ощущения… – Платон бросил взгляд на свои руки, покрытые чужой засохшей кровью, – отличаются. И теперь я сомневаюсь, чему стоит верить – ощущениям или логике?

В противоположной части лагеря люди собирались в толпу. Была видна рыжая копна волос Амалзии, короткий ежик Игоря, белая борода Вола, черные кудри Юфуса – там были практически все выжившие. Лаз поднялся на ноги и протянул руку Платону, помогая встать.

– Знаешь, если выберемся отсюда, я расскажу тебе одну историю про логику. Возьмем по кружке холодного Ассуркского эля, поболтаем о жизни. А пока – делай, что должно, и будь, что будет.

***

Возле головной повозки образовался импровизированный полукруг, в котором спорили Юфус и Амалзия.

– Тела нужно похоронить! Они были нашими товарищами и заслуживают хотя бы минимальных почестей. – Раздались одобрительные возгласы со стороны толпы и товарищей Юфуса. – Мы не можем бросить их на съедение диким животным!

– Мы не можем тратить время, Юфус! – У Амалзии вид был на удивление свежий, особенно на фоне остальных, грязных, перемазанных в своей и чужой крови. Некоторые привели себя в порядок, но в целом караван сейчас напоминал сборище побитых бродяг. – Чем дольше мы стоим на месте, тем выше шанс, что кочевники вернутся, а тогда еще больше людей окажется в песке!

Юфус повернулся к людям, вытянул руки ладонями кверху, словно показывая чистоту намерений.

– Друзья! Мы прошли много миль, пролили много крови! Я не прошу о справедливости – пустыня не даёт её. Я не жалуюсь, что из-за невнимательности этой женщины, – последнее слово он произнес с особым презрением, – погиб мой друг и товарищ. Это нормально. Все мы теряем, все мы приобретаем. – Снова одобрительные возгласы со стороны толпы. – Я говорю лишь о том, чтобы не повторять предыдущих ошибок, о том, чтобы соблюдать правила. О традициях.

Последнее слово повисло в воздухе.

– Ты бросаешь мне вызов? – спокойно спросила Амалзия.

– Да. Я говорю, что ты не справлялась со своими обязанностями и не можешь вести этот караван. Я говорю, что люди должны решать, кому они доверяют свою судьбу. И я говорю, что бросаю тебе вызов.

– Хорошо. Решим это здесь и сейчас, время не ждёт.

Юфус согласно кивнул. Но прежде чем они успели начать, из толпы выбрался Вол и встал между ними. Старик тоже выглядел чистым – на одежде ни пятнышка крови, стоит ровно, будто и не было никакой битвы в его жизни.

– Прежде чем вы начнете, я выскажу то, что уже высказывал Амалзии. Мы потеряли часть повозок, у нас не хватает людей, чтобы их везти, один из верблюков, – Платон подумал, что это удивительно банальное название для таких тварей, – был убит случайной стрелой. Путешествие стало опасней, а мы потеряли Ящера, с которым был мой уговор. Поэтому я требую удвоить свою долю!

Люди в толпе неодобрительно зароптали. Кто-то выкрикнул:

– А ты не охренел ли?

Старик стоял прямо, будто проглотил палку, и никак не отреагировал на выкрик.

– Сколько составляла твоя доля? – негромко спросил Юфус.

– Три части.

В ответ на это возмущения усилились – многие ругались, некоторые откровенно угрожали. На Вола, впрочем, это не произвело особого впечатления.

– Вы знаете, что я могу уйти без вас, а вот вам без меня придётся туго. Решайте сами.

Старик отошёл в сторону и оперся на колесо ближайшей повозки. Кто-то из людей Юфуса схватился за меч, дернулся было в его сторону, но бывший капитан сделал какой-то жест и сорвиголову быстро осадили.

– Вол, ты понимаешь, что твои требования бесчестны по отношению к остальным? Ты не проливал кровь, но хочешь забрать то, за что сражались остальные. – Юфус говорил громко, преодолевая ропот толпы.

Вол невозмутимо пожал плечами.

– Да, именно этого я и хочу.

Платон огляделся. Из всего каравана участия в споре не принимал только Игорь – он стоял чуть в стороне, скрестив руки, и наблюдал. Платон подошёл к нему.

– Сколько всего частей в добыче?

– Тридцать пять. Амалзия должна была получить две, Вол и Ящер по три. Остальным по одной части.

– То есть всего в караване было 30 человек?

– Угу. – Игорь ухмыльнулся. – А что, решил тоже заявить свои права на долю?

– Не совсем.

Платон мысленно сказал «реза». Оставалось только два активных навыка – Корреляция и Дух свободы. Дух свободы вряд ли подходит, ни о какой свободе тут речи не было. Значит, Корреляция.

В голове раздался новый голос. Тихий, слегка утомленный, торопливо скачущий от слова к слову.

«Ага, так-так. Вижу.»

«Мне нужно понять, как разрешить конфликт.»

«Так-так, понятно. Давай вглянем на факты. В толпе восемнадцать человек, считая Игоря, хотя вряд ли он кого-то поддержит. Темная лошадка. Обоих претендентов не считаем, тебя тоже – вряд ли они собираются дать тебе право голоса»

«Голоса? Была же речь о вызове на поединок, разве нет?»

«Ты невнимательно слушал. У Юфуса нет при себе оружия и вряд ли он собирается биться со Знающей, к тому же они несколько раз проговорили про то, что будут решать люди. Прямые выборы, оптимизированная система для подобных условий. Эффективно. Слушай внимательно, пока время не кончилось. Люди Юфуса, их четверо, поддержат его без вопросов. Аналогично, все три женщины и Лаз явно на стороне Амалзии, даже встали поближе к ней. Значит, остаются девять сомневающихся. Убедишь хотя бы пятерых – сможешь определить будущее, остальные примут правила игры, как минимум до конца путешествия. Суровые условия пустыни. На стороне Юфуса традиции, но его недолюбливают – он чужак для остальных. На стороне Амалзии разумные доводы, я бы сказал, но её не то что не любят, её боятся. Очернять оппонента может быть эффективным, моя оценка в шестьдесят пять процентов, но если достучишься до их жадности, то это сработает с вероятностью в девяносто.»

Голос затух, не успев договорить «процентов». Черт. Придётся разбираться дальше самому. Ладно, он уже делал это, так? Убедить людей пожертвовать деньги, убедить отказаться от собственных благ ради общего блага, убедить, что нужно закупать москитные сетки, а не спасать отдельных людей. Это должно быть даже проще, чем кажется.

Платон протиснулся через толпу и вышел в центр.

Глава 5

Платон протиснулся через толпу и вышел в центр. Гомон постепенно затих.

– Я хочу высказаться!

Юфус сплюнул на землю.

– Ты не член каравана и не можешь принимать решения. Жди в стороне, ты и так натворил достаточно.

– Он имеет право говорить, – произнесла молчавшая всё это время Амалзия, – голоса у него нет, но в пустыне человек берет воду от того, кто её дает.

– Мы не обязаны слушать, – донеслось откуда-то со стороны товарищей Юфуса, – того, кому не доверяем!

– Эй, Платон проливал кровь вчера вместе с вами! Он доказал всё, что нужно! – Лаз говорил хрипло, словно его горло сдавил спазм. Он повернулся к Платону и сказал. – Если у тебя есть, что сказать каравану, то мы выслушаем.

В толпе гуляли шепотки, но отчетливого протеста никто больше не выражал. Платон снова взглянул на небо – голубая гладь с семью жгучими кусками света посреди неё. Глубокий вдох. Начали.

– Вы не обязаны мне верить. Это правда. Я никто для вас, я не скован обязательствами, – он бросил взгляд на Амалзию, – я не претендую на долю, я не переносил того же, что перенесли вы. Но многие из вас были ко мне добры и я жив благодаря вам. Лично каждому и всему каравану в целом. Я бы мог сгнить в пустыне, умереть от ран, меня могли проткнуть копьем, могли разрубить на две части.

Платон прокашлялся и обвел толпу взглядом. Его слушали – отлично. Игорь смотрел скептически, но остальные, кажется, верили его словам.

– Но всего этого не случилось. И я бы хотел отплатить вам, но у меня нет ничего, кроме моего сердца и моего разума. Я не решаю за вас, не требую и не настаиваю, я просто предлагаю выбирать так, чтобы все в итоге были живы и, желательно, богаты.

В толпе раздалось несколько смешков. Люди Юфуса смотрели насупленно, но в остальной части толпы мелькали улыбки. Значит, можно начинать считать.

– Смотрите. Вчера погибло восемь человек, значит, повозок остается одиннадцать, остальные некому будет вести, верно я говорю? – он обернулся к Юфусу, тот с неохотой кивнул.

– Двенадцать, – подал голос Вол, – я в одиночку управлюсь со своей повозкой, Амалзия тоже. Остальным требуется отдыхать, увы.

Платон снова бросил взгляд на Игоря. Тот был самой невозмутимостью. Что еще скрывает этот человек?

– Даже лучше. Это означает, что добыча уменьшилась на пятую часть. Вместо тридцати пяти частей у вас всего будет двадцать восемь. Две получит Амалзия, три – Вол, это не подлежит спору.

Платон взглянул на Лаза, тот согласно кивнул.

– Остается двадцать три части. И двадцать человек, на которые эти части должны быть поделены. Это означает, что каждый из вас может получить чуть больше, чем рассчитывал изначально. Это немного, но это лишние сытые дни, лучшая одежда, лекарства для ваших детей, меч чуть покрепче, дом построенный чуть быстрее.

Они заглотнули наживку, Платон знал. Теперь оставалось самое сложное – забрать её обратно, подсунув им надежду вместо денег.

– Но я предлагаю отдать эти три части Волу, как он просит. – В толпе удивленно зароптали, люди переглядывались. Даже Вол уставился на говорившего. – Никто из вас ничего не лишается, вы получите столько же, сколько должны были получить еще вчера. До этой бойни. Каждый останется при своих, никто не будет обижен.

По толпе пробегались напряженные шепотки, так что пришлось повысить голос.

– Подумайте вот о чем. Вы отдаете деньги на которые не рассчитывали, но получаете безопасность и скорость. Вы доберетесь до дома быстрее во сколько? В два раза? В три? Недели вместо месяцев? Если караван замедлится, то сколько раз на него еще нападут? Кто из вас готов умереть и лишиться всего?

– Добыча принадлежат каравану, – не выдержал Юфус. – Каждому из тех, кто вышел из Псайкры три месяца назад, а не старику, который пальцем не шевельнул, чтобы кто-то из нас прожил чуть дольше!

– Ты прав, Юфус. Они принадлежат каравану, но караван не может обойтись без Вола. Есть только два мира: в одном вы получаете чуть больше денег и огромный шанс сгинуть вместе с этими деньгами в пустыне, а в другом вы остаетесь добираетесь до дома, оставшись при своих. Вам может не нравится Вол или его требования, но, как я слышал, в пустыне человек берет воду от того, кто её дает.

Люди в караване его услышали. Их выбор ужался до двух вариантов, один из которых был вполне понятным. Жадность могла бы победить в общем случае, но ситуация была особенной – смерть они видели этой ночью, а деньги были далеко отсюда – в днях и неделях пути. Одно было предельно реальным, а другое эфемерным и ненадежным.

Из толпы вышел мужчина с косым шрамом, пересекающим лицо.

– Ты говоришь дело, парень, но решать это будет уже тот, кого выберут ведущим. – Из-за поврежденной губы каждое слово сопровождалось странным присвистом. – Так что пусть они выскажутся и мы решим.

Платон на секунду замешкался, потом наклонил голову, благодаря за то, что его выслушали и отошел в сторону, встав рядом с Лазом. Тот одобрительно хлопнул его по спине.

Юфус сделал шаг вперед. Медленно обвёл взглядом всех слушателей. Его черные глаза были спокойны. Если Платон и вывел бывшего капитана из себя, то совсем ненадолго.

– Человек, о котором мы ничего не знаем, сейчас сыпал цифрами и подсчетами. Он говорил о шансах и о богатстве. Это всё правда. Я же говорю о том, что есть и другая правда, не правда счетоводов, а правда пустыни. – Он говорил тихо, но караванщики не шумели и ловили каждое слово. – Правда в том, что есть традиции. Правда в том, что мертвых положено хоронить. Правда в том, что посреди плавания уговоры не меняются. Правда в том, что вчера погибли люди, потому что она, – он указал на Амалзию, – была медлительна и недостаточно внимательна. Её обязанностью было охранять караван, но она с ней не справилась. Я говорю, что она подавно не справится и с тем, чтобы вести караван.

Под конец Юфус говорил уже эмоционально, так что голос его звенел. Он остановился и выдохнул.

– Я не буду сыпать лишними словами. Мы похороним мертвых, мы не будем делить добычу по новой, мы доберемся до города и будем жить так, как хотели, зная что добились этого кровью и потом, а не обманом от магов и чародеев.

Слова «маг» и чародей" прозвучали в его устах хуже ругательств, в толпе раздались неодобрительные возгасы, но было понятно, что относятся они именно к магам и чародеям, а не к речи Юфуса. Несколько человек из «не определившихся» сдвинулись ближе к миектцам. Юфус отошел и встал рядом с ними. Амалзия осталась одна перед толпой.

– Я никогда не хотела быть лидером. – Хриплый голос звучал громко и уверенно. – Я с радостью бы уступила эту ношу кому-то другому. Но я хочу выжить. Вы все слышали, что сказал Платон. Неважно, что думают другие, – она метнула взгляд в Вола, – но мой уговор подразумевает заботу о безопасности каравана. Вы знаете, что я предлагаю. Быструю, безопасную дорогу, возможность вернуться к семьям, если они у вас, не проливая больше крови и не теряя жизней. Мы дадим Волу то, что он просит. Мы бросим мертвецов, но позаботимся о живых. Решайте, что для вас важней.

И она отступила, встав рядом с Лазом, а мужчина со шрамом снова вышел вперед.

– Чем бы этот вызов ни кончился, в караване останется мир. Кто не согласен с этим – пусть лучше покинет нас прямо сейчас.

Никто не шевельнулся.

– Хорошо. Поднимите руки те, кто считает, что ведущим должен быть Юфус.

В воздух взлетели четыре руки с бронзовыми браслетами – миектцы не сомневались ни секунды. Следом поднялись еще четыре руки – те, кто сдвинулся после речи Юфуса.

– Итого восемь. Теперь поднимите руки те, кто считает, что ведущей должна быть Амалзия.

Платон обернулся. Лаз поднял свою руку первым, за ним подняли руки еще семеро. Мужчина со шрамом осмотрел толпу и тоже вскинул руку вверх.

– Итого девять. Двое не голосовали, им есть, что добавить?

Вол махнул рукой, Игорь пожал плечами.

Караван сделал свой выбор.

***

Куару трудно было назвать городом или даже деревней, скорее это был большой полевой лагерь. Ряды шатров всех форм, размеров и цветов, окруженных даже более или менее живой растительностью, повсюду пыль, много суеты и шума.

Когда они прибыли, к ним подъехал всадник на верблюде вроде тех, что использовали кочевники. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он и был кочевником – темно-красная кожа и клыки стали заметны, как только он скинул капюшон. Платон даже схватился за меч, но Игорь положил ему руку на плечо и предостерегающе покачал головой.

Всадник спешился и подошёл к каравану, Амалзия спрыгнула с козел и подошла к нему.

– Меня зовут Гван киб’Брок, и я сегодняшний страж Куары, пристанища усталых и покоя жаждущих. Никто здесь не таит зла. – сказал кочевник, отвесив неглубокий поклон.

– Меня зовут Амалзия, и я веду этот караван в Псайкру. Мы хотим пополнить запасы и отдохнуть. Никто из нас не таит зла. – Амалзия поклонилась в ответ.

– Ты знаешь правила, Амалзия с Севера?

– Да. – Она на какую-то секунду замялась. – Все члены каравана оставят оружие и никто не обнажит в рамках города даже маленького ножа. Мы заплатим за вход и будем соблюдать ваши законы. Никто не заговорит с вашими женщинами, не навредит вашему имуществу или рабу, – её словно бы передернуло от этого слова, – и будет относится к источнику, как к принадлежащему собственной матери.

– Ты действительно знаешь правила, Амалзия с Севера. Какую оплату вы предлагаете за вход?

– В полудне езды отсюда мы оставили повозки. В них есть сталь, алюминиум и другие металлы, немалым запасом. Намного больше, чем нужно, думаю, можно считать это платой за удаленность.

– Это хороший дар. – Кочевник кивнул. – Но я не вижу этих повозок здесь, значит, вы не можете их нам отдать.

– Мы можем вернуться за повозками и доставить их вам, как только мои люди пополнят запасы воды.

– Вы можете. Но пока вы не принесете дар, вы не притронетесь к источнику и никто не сможет обеспечить вашу безопасность. Я попрошу вас держаться подальше от Куары. Таковы традиции, Амалзия с Севера.

Амалзия уперла руки в бока, взгляд у неё был гневный.

– Это займет не больше полудня. Мои люди передохнут и утром доставят эти повозки! Одной такой хватит, чтобы обогатиться!

Кочевник наклонил голову вбок.

– Ты пытаешься подкупить меня?

Амалзия замолчала и уставилась на него.

– Хорошо. Пытаться подкупить стража Куары – тяжкое преступление, за которое лишают руки. Вы должны принести дар или должны искать воду в другом месте. Решайте.

Амалзия остановилась. Платон двинулся было к ней, но Игорь, снова словно появившийся из ниоткуда, остановил его.

– Ей нужно договариваться и самой. Не подрывай её репутацию лишней помощью. К тому же кочевники упертые, как черти, так что вряд ли твои аргументы помогут.

Пришлось остаться и наблюдать. Амалзия не сдвинулась с места, как и кочевник. Это длилось минуту или две, но никто из каравана даже не попытался вмешаться. В конце концов Амалзия кивнула и сказала:

– Мы заплатим железом. Нас 23 человека, считая меня.

Страж что-то подсчитал, загибая пальцы, потом кивнул.

– Договорились.

Из ближайшей повозки вытянули тяжеленный мешок, который со звоном ухнул на песок. Страж развязал тесемки, глянул внутрь и удовлетворенно кивнул. Погрузив мешок на верблюда, он сказал:

– Добро пожаловать в Куару, господа.

***

Пока все разворачивали лагерь, Платон заглянул в интерфейс и оказался озадачен – все 4 очка восстановились, а помимо этого засветилась надпись «Доступно повышение». Насколько он помнил, повышение дается за поражения и проигрыши, но в какой момент он проиграл? Это произошло между выступлением перед караванщиками и текущим моментом, но когда именно?

Возможно, система засчитала за проигрыш согласие отдать железо, что было бы странно, потому что он не принимал участия в конфликте. Либо система решила, что он потерпел поражение в конфликте в караване?

Это могло означать одну из двух вещей. Во-первых, могло быть такое, что для того, чтобы поражение засчиталось, не нужно было проигрывать, а достаточно быть участником проигрывающей группы или что-то в таком духе. Вторая возможность была еще более соблазнительной – система каким-то образом предсказывает последствия его будущих действий. И его борьба за судьбу каравана приведет к каким-то негативным последствиям в будущем. Только вот научиться использовать такую сложную схему будет непросто.

Как распределить очки? Повышать то, что у него есть, пока не стоит – среди других навыков может скрываться что-то очень полезное и эффективное, к тому же смущает вся эта история про влияние характеристик на личность. Значит, выбор из 5 вариантов. Может попросить совета у одного из остальных навыков? Нет, не стоит слишком сильно на них полагаться, никто ведь не знает, как именно они работают и какие у них цели.

Расплав звучит слишком непонятно, даже догадаться трудно. Способность, делающая любого попаданца гениальным металлургом? Спекуляция тоже звучит странно. Что-то то ли из философии, то ли из экономики. Вероятно, речь про какие-то хитрости, но всё равно звучит не слишком надежно. Полумрак тоже пока оставим, слишком мрачно – у Платона уже появились кое-какие мысли относительно нелюдимости Игоря и его странной способности постоянно исчезать. Воля к мощи или единство? Единство звучит полезно, да и общение с людьми, кооперация всех сортов – это его сильная сторона. Но в этом же и проблема – нет смысла развивать только сильные стороны, когда у тебя есть уникальный инструмент сбалансировать и подкрепить слабые. Быть jack of all trades, как говорят американцы.