Текст книги "Генерал медицинской службы"

Автор книги: Иван Куренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Коллеги

Черный «мерседес» остановился у респектабельного особняка на окраине Познани. Человек в коричневой форме вышел из «мерседеса», поднялся на крыльцо и бросил дежурному эсэсовцу:

– Скажите фрау, что обед, возможно, несколько задержится. Я жду гостя.

– Слушаюсь, господин рейхсарцтефюрер [7]7
  Шеф врачей в фашистской Германии.


[Закрыть]!

Пройдя в кабинет, рейхсарцтефюрер Блюменталь опустился в глубокое кожаное кресло, машинально взглянул на портрет Гитлера, на эмблему огромного орла, державшего в лапах свастику, и закурил.

Ситуация на Восточном фронте складывалась очень тревожная. Поражение под Москвой заставило Гитлера пойти на крайние меры. Не случайно он отдал приказ рейхсмаршалу Герингу – начать секретную подготовку к бактериологической войне… И вот рейхсарцтефюрер Блюменталь – заместитель Геринга по вопросам бактериологической войны… И приятно, и…. страшновато! Впрочем, мозг ученого хорошо натренирован, недаром профессора Блюменталя считают выдающимся специалистом в области медицинской микробиологии.

Здесь, близ Познани, уже началось переоборудование помещений бывшего польского научно-исследовательского бактериологического института. Здесь же сооружался испытательный полигон. Поскольку опыты предполагалось ставить на людях, спешно возводилось здание экспериментальной клиники. На полигоне будут рваться снаряды: мины, бомбы, гранаты, начиненные болезнетворными микробами, а в экспериментальной клинике будут изучаться миксты – раненые и зараженные…

Рейхсарцтефюрер направлял всю научно-исследовательскую работу института на изучение возбудителей самой страшной, самой эффективной для военных целей чумной инфекции и на культивирование бактерии туляремии. Вот почему его глубоко заинтересовали агентурные данные с советского Донского фронта: «Что-то, должно быть, любопытное там происходит! Надо будет уточнить, что за вспышка»…

Все, чего достигла научная мысль в сфере медицинской микробиологии, было отдано в полное распоряжение вновь испеченного рейхсарцтефюрера, и Блюменталь вместе с семьей перекочевал в Познань, оставив свою засекреченную лабораторию в Берлине в надежных руках помощников.

Правоверный нацист, профессор Блюменталь, в отличие от многих своих единомышленников, отлично разбирался во всем том новом, чего достигла современная медицина. Еще до нападения на Советский Союз ему было известно, что там хорошо действует противоэпидемическая служба. Это, главным образом, и тревожило Блюменталя… Нет, он не ввяжется в бактериологическую войну, пока не будет твердо уверен в превосходстве над русской противобактериологической защитой… Именно поэтому Блюменталь неотлучно находился на работе, приезжая домой лишь для краткого отдыха.

Сегодня установившийся порядок пришлось нарушить: ожидался из Берлина старый его коллега профессор Гейман.

Белокурая горничная сообщила:

– Профессор Гейман!

– Просите господина профессора!

Переступив порог кабинета, Гейман выкинул перед собой руку и гаркнул:

– Хайль Гитлер!

В клетке испуганно заметалась канарейка.

– Хайль! – Блюменталь улыбнулся. – Можно подумать, здесь взорвалась новая бомба [8]8
  Имеется в виду атомная бомба, над которой работали фашистские физики. К счастью для человечества, они не успели довести до конца свою страшную работу.


[Закрыть]. Какой голос у вас, коллега! Садитесь.

Чуть выпуклые водянистые глаза на красно-кирпичном лице Геймана сузились:

– Говорите, мой голос напоминает взрыв новой бомбы? Ваши слова, господин рейхсарцтефюрер, производят впечатление. Уж не появилась ли она и впрямь, эта бомба?

Блюменталь сдвинул брови:

– К сожалению, нет… Изготовить ее не просто… Физики до сих пор возятся с изотопами урана…

Оба помолчали.

Еще будучи студентом Берлинского университета, Блюменталь подружился с Гейманом – сыном фабриканта, которому миллионы его отца прекрасно заменяли отсутствие титулов. Именно деньги отца позволили ему попасть в круг студентов, выходцев из прусского юнкерства, к которым принадлежал и Блюменталь. Помимо медицины молодые студенты увлекались философией Шопенгауэра и Ницше, мрачные идеи которых вполне отвечали их реакционным представлениям о народе, революции, демократии…

Молчание Геймана и Блюменталя прервала фрау Блюменталь, сорокалетняя полнеющая блондинка. Гейман учтиво поднялся с кресла.

– Здравствуйте, профессор, – фрау Блюменталь протянула Гейману унизанную перстнями руку. Потом повернулась к мужу:

– Обед готов!

– Прошу, коллега, – поднялся с кресла Блюменталь.

Обедали втроем в уютной столовой. Фрау Блюменталь отослала человека, прислуживающего за столом, и принялась хозяйничать сама. Возможно, муж и гость коснутся в разговоре темы, о которой вовсе незачем знать слугам.

Тоненько звякнули хрустальные рюмки, задвигались тарелки с закусками…

После обеда хозяйка внесла кофейник. Отпивая мелкими глотками горячий кофе, Гейман поинтересовался:

– Как работает у вас мой бывший ученик доктор Штаркер?

– Выше всякой похвалы: предан фюреру и науке!

– Да, этот молодой ученый подает большие надежды, – согласился гость, вытирая салфеткой мясистые губы.

Блюменталь поднялся из-за стола.

– Я приглашаю вас, коллега, посмотреть наш институт.

…Пока знакомый нам «мерседес» с зашторенными стеклами доставляет ученых мужей в бактериологический институт, что расположен недалеко от Познани, мы познакомимся с молодым доктором Гансом Штаркером, о котором так лестно отзывались хозяин и гость.

Ганс Штаркер входит в игру

Еще три месяца назад Ганс Штаркер не мог и предполагать, что все так сложится.

С самого начала войны молодой ученый лелеял мечту помочь силам, бесстрашно вступившим в единоборство с фашизмом. Немногочисленные берлинские друзья Штаркера время от времени подавали голос из подполья, куда пришлось уйти всем немецким коммунистам и антифашистам.

Ганс был на особом счету у подпольщиков, возлагавших на талантливого ученого большие надежды. Работая в лаборатории профессора Геймана, он находился вне всяких подозрений и мог передавать в подполье все, что касалось чудовищных замыслов бактериологической войны.

Именно друзья подсказали Штаркеру: хорошо бы проникнуть в бактериологический институт в Познани, в самое логово рейхсарцтефюрера Блюменталя, и теперь молодой ученый строил варианты этой опасной и трудной операции.

Ганс родился в Советском Союзе. Его отец – Альфред Штаркер, инженер, работал на одном из заводов Урала. То, что отец был не только инженером, но и тайным агентом старой немецкой разведки, Ганс и не подозревал. Отец восторженно встретил приход к власти фашистов и дал понять, что будет работать и на третий рейх. Нацисты приняли во внимание желание Штаркера-старшего, и соответствующие органы поручили ему собрать сведения о военных объектах на Урале. Было и еще одно очень деликатное задание: не препятствовать подрастающему сынку Гансу близко общаться с русскими мальчишками, чтобы в будущем из него получился полноценный разведчик, умеющий говорить по-русски без малейшего акцента. Так что Ганс беспрепятственно играл с мальчишками в бабки, ловил в речке пескарей, ходил по грибы и ягоды.

Немец по рождению, он говорил по-русски едва ли не с четырехлетнего возраста так, что трудно было придраться. Семи лет пошел учиться в русскую школу (опять же с ведома фашистской разведки). От родителей Ганс унаследовал чисто немецкую аккуратность. В школе отличался прилежанием. Немецким языком владел столь же успешно, как русским. Порой мать Ганса, фрау Марта, возмущалась тем, что отец позволяет сыну близко общаться с русскими мальчишками, но отец не уставал повторять о пользе подобных знаний…

– Мы с тобой не очень богатые люди, – говорил он. – И мы не сумеем дать сыну высшее образование в Германии. Но тут, в Советском Союзе, он бесплатно окончит любой технический вуз. Станет инженером и будет получать на том же заводе, где я работаю, большое жалование. Накопим с ним денег и уедем на родину…

Фрау Марта успокоилась. Она всегда мечтала о богатстве.

Прививая вкус сыну ко всему русскому, отец, не обладавший большим воображением, не догадывался, что любознательный мальчик, общаясь с пионерами, впитывал в себя совершенно другое мировоззрение.

В 1934 году органы государственной безопасности отметили в своем досье, что инженер Альфред Штаркер проявляет слишком большой интерес к объектам, которые не входят в сферу его инженерной деятельности. Директор завода деликатно сказал Альфреду Штаркеру, что он очень благодарен ему за работу на заводе, но… на его место приехал свой – советский инженер. Надо же растить и своих специалистов!

Штаркер побледнел: рушились его планы. Надо было уезжать в Германию.

И вот в 1934 году семья Штаркера вернулась на землю отцов. Этой родины Ганс не знал. Он не мог принять нацизма, но, уступая настояниям отца, вступил в «Гитлерюгенд». Чтобы не казаться среди воинствующих юнцов белой вороной, Ганс маршировал под дробь барабанов, но все чаще ловил себя на мысли: во имя чего?..

Блестяще окончив медицинский факультет Берлинского университета, он, как сын благонадежного отца, выдворенного большевиками из Советского Союза, очутился в епархии профессора Геймана и вскоре стал его любимым учеником. Пытливый и энергичный молодой врач нравился Гейману.

«Чего это я понадобился шефу, ни свет ни заря?» – размышлял Ганс, направляясь в то утро в лабораторию.

Поднявшись на второй этаж, позвонил. Дежурный бактериолог остановил на нем покрасневшие от бессонницы глаза:

– Что стряслось, Ганс?

Штаркер пожал плечами.

– Пока еще не стряслось. Доброе утро, Франц. Шеф получил шифровку из Познани и поднял меня телефонным звонком с постели. А я….

Он не успел договорить, в дверях пропускника возникла тушеобразная фигура шефа.

– Не удивляйтесь столь раннему вызову, мой друг! – сказал Гансу профессор Гейман. – Сегодня мы начнем не с обычного осмотра пробирок и морских свинок… Прошу ко мне!

В кабинете он вручил Штаркеру расшифрованную радиограмму с таким торжественным видом, словно делал это по поручению самого господа бога. Содержание радиограммы было кратким: «Направляйте Ганса Штаркера Познань».

Толстое лицо Геймана просияло.

– Сам рейхсарцтефюрер Блюменталь приглашает вас работать к себе в институт.

– В качестве кого? – непроизвольно вырвалось у Ганса.

– Кого? – рассмеялся Гейман. – Ну, хотя бы в качестве научного сотрудника института. – И, взяв ученика под руку, подвел его к креслу. – Это для вас большая честь, мой друг. Я горд, больше того – завидую вам!..

Уже стоял день, жаркий и душный, когда Ганс Штаркер покинул лабораторию. Он был в смятении: что же это? Ужель сбывается, наконец, то, о чем он столько мечтал?.. Улицы, которыми он шел, уже не блестели чистотой, как обычно; редкие прохожие, попадавшиеся ему навстречу, торопливо пробегали, поглядывая на чистое небо: опасались налета союзной авиации, которая все чаще и чаще тревожила столицу гитлеровского рейха.

Штаркер миновал станцию подземки у Александерплац. Неподалеку зеленел небольшой сквер, пустовавший в этот час. Ганс не раз сиживал здесь. Он вошел в узенькую аллею, прислушиваясь к хрусту гравия под ногами, и выбрал скамью в самом конце.

Итак, настала пора действовать! Прежде всего необходимо немедленно связаться с друзьями. Его последняя информация о чудовищных экспериментах в профессорской лаборатории оказалась самой ценной из всего, что он сообщал антифашистскому подполью. По тайной рации зашифрованная тревожная весть пересекла линию фронта и попала к русским товарищам.

Оглянувшись, Ганс зашел в телефонную будку, позвонил по условленному номеру и вызвал на связь своего человека. Он стал особенно осторожным после того, как по городу прокатилась новая волна арестов. Но сейчас… Сейчас было крайне необходимо связаться с подпольем и сообщить, что завтра он уже будет у Блюменталя, на его страшной фабрике микробов…

На аллее появился человек в темных очках – связной. Ганс поднялся навстречу.

– Еду работать в Познань!

Человек понимающе кивнул и скрылся.

Фабрика микробов

Итак – Познань…

Уже третий месяц Ганс Штаркер находится здесь, в институте рейхсарцтефюрера Блюменталя. А сегодня – новость: прилетел из Берлина Гейман. К чему бы это? Уж не собирается ли рейхсарцтефюрер приспособить к своей адской кухне и этого борова? Конечно, ему самое место на испытательном полигоне и в экспериментальной клинике, там, где живые превращаются в мертвых, исчезая бесследно! В таких делах Гейман незаменим…

Фабрика микробов профессора Блюменталя начиналась на огромном пустыре за городом. Она представляла собой несколько невзрачных с виду зданий, выложенных из серого камня, и площадок, где продолжалось строительство новых корпусов. Весь этот комплекс окружала высокая изгородь из колючей проволоки в несколько рядов, за ней высился тесовый забор, в котором нельзя было отыскать ни единой щели: постороннему глазу тут делать нечего… По углам пустыря, ощетинившись пулеметными стволами, маячили сторожевые вышки.

Рейхсарцтефюрер Блюменталь привык брать быка за рога. На этот раз «быком» оказался профессор Гейман. Как только они въехали на территорию института, Блюменталь в сопровождении дежурного повел его за собой. В старом двухэтажном здании им подали специальную одежду, маски, резиновые сапоги. Проходя по лабораторным отсекам, Гейман не без зависти отметил, с каким почтением поднимались из-за столов многочисленные сотрудники при виде всесильного рейхсарцтефюрера. С завистливым чувством он обозревал новейшее оборудование, которое демонстрировал Блюменталь. Нигде подолгу не задерживались. Особенное внимание профессора Геймана привлекали внушительные шкафы-термостаты. Они, казалось, весело подмигивали сигнальными лампочками: это, мол, не в твоем берлинском курятнике! В термостатах выращивались микробы. Получение биологических средств в больших количествах обычно не составляет особого труда, особенно в случае с чумными бактериями, но здесь – и Гейман это понимал – все было подчинено не просто быстроте, а сверхбыстроте.

Блюменталь давал пояснения:

– Для поточной культивации микробов, которая обеспечила бы необходимую в них потребность, у нас имеется все. И не за горами дни, дорогой коллега, когда мы получим культуру чумных возбудителей в огромнейших количествах.

Гейман, удивленный открывшимся ему великолепием, только кивал.

Спустились в подвал.

– Здесь у нас вивариум, – тоном заправского гида продолжал рейхсарцтефюрер. – Несколько тысяч крыс нашпигованы чумоносящими блохами. Но… – он озабоченно окинул взглядом помещение вивариума, загроможденного клетками, в которых кишели крысы, – я начинаю сомневаться, дорогой Гейман: достаточно ли эффективен такой способ заражения? Хотел бы знать ваше мнение. Ведь нападение с чумными крысами осуществить в крупных масштабах невозможно, к тому же такой способ грозит неконтролируемой эпидемией, а это крайне нежелательно… По-моему, передача чумы воздушным путем вернее. Притом, будет вызвана не бубонная, а легочная форма чумы – очень страшная форма заболевания. Да и масштабы!..

Гейман, до этого внимательно слушавший, энергично заговорил:

– Вполне согласен с вами, господин рейхсарцтефюрер. Главное преимущество легочной формы – исключительно высокая контагиозность. Но и в этом случае передача инфекции усложнена…

– Вот именно! – Блюменталь был доволен собеседником. – Легочную форму чумы можно с успехом распространить в нужных масштабах аэрозольным [9]9
  Аэрозоли– мельчайшие капельки жидкости, тонко распыленные в газе (туман), или мелкие твердые частицы в газе (дым).


[Закрыть]способом.

Он хотел что-то добавить, но Гейман опередил:

– Учтите, господин рейхсарцтефюрер, что солнечный свет, особенно ультрафиолетовые лучи, быстро обезвреживает бактерии, находящиеся в аэрозольном состоянии…

– Это учтено, – кивнул Блюменталь. – Ночь!.. Именно ночь должна стать нашим союзником. Если бы можно было раздвинуть рамки времени!.. Мы провели бы серию исследований, чтобы добиться повышенной устойчивости чумных бактерий к ультрафиолетовым лучам. Но меня и так все время подгоняет рейхсмаршал Геринг…

Автоматический бесшумный подъемник доставил их на второй этаж. Они очутились в довольно вместительной комнате, облицованной плитами мягких тонов. В углу за столом, низко склонившись над микроскопом, сидел Ганс Штаркер. Он быстро поднялся, отодвинул круглый вращающийся табурет и поклонился бывшему учителю.

Гейман улыбнулся.

– Здесь, – сказал Блюменталь, – святая святых! – Тут мы выводим культуру чумного микроба штамма РС. И знаете, с чьей помощью? – хитро взглянул он на гостя.

– С его? – кивнул Гейман в сторону Ганса.

– Да, да! С вашим учеником!

– Нет, каков, а? – восхищенно воскликнул Гейман, явно желая подчеркнуть свою доброжелательность к молодому ученому.

– Мы с доктором Штаркером продолжаем опыты, которые я начал еще в Берлине: изменяем, вернее, повышаем вирулентность чумного микроба. И вашими молитвами, кстати! – Он многозначительно взглянул на Геймана. – Помните, в свое время вы настойчиво предлагали искусственно получать чумные бактерии сильнейшей вирулентности. Вот этим-то мы и занимаемся сейчас.

Гейман был явно польщен. А рейхсарцтефюрер воодушевился, любовно оглядывая опытный стол:

– Мы уже получаем такие агрессивные виды бактерий, каких нет в природе. Они идеальны для целей бактериологической войны.

Чувствуя на себе взгляд Геймана, Блюменталь продолжал почти в экстазе:

– Нужно создать такие условия, при которых каждый стакан выпитой воды, каждый кубический метр вдыхаемого воздуха непременно заражал бы человека! В конечном счете это зависит от количества заражающего вещества. Приходится считаться с такими обстоятельствами, как чрезмерное рассеивание бактерий во внешней среде и необходимость их массового производства. Мы стремимся получить бактерии наибольшей вирулентности, чтобы даже наименьшее их количество давало ожидаемый военный эффект.

Гейман слушал с напряженным вниманием. Еще бы – ведь его идеей воспользовался сам рейхсарцтефюрер. А Ганс Штаркер наблюдал за происходящим. Он видел, как Блюменталь подошел к небольшому сейфу, подобрал шифр и бережно вынул металлический цилиндр. Не спеша отвинтив крышку цилиндра, достал ампулу, наполненную мутноватой жидкостью.

– Знаете, что здесь такое, коллега? Микробы штамма РС, вирулентность которых в десятки миллионов раз выше вирулентности для морских свинок и белых мышей. В десятки миллионов раз!

Уловив изумленный взгляд Геймана, Блюменталь с удовольствием добавил:

– Хотите знать, как это удалось?.. Наши поиски начались давно, еще в Берлине. Мы с моим молодым коллегой, – он многозначительно взглянул на Ганса, – провели многократное пассирование микроба штамма РС через организм азиатской пищухи, в результате чего чумной микроб приобрел прекрасные свойства. Кстати, по данным разведки, в Советском Союзе еще до войны было налажено производство живых противочумных вакцин, причем в огромном масштабе. Но против нашего питомца у них вакцины нет!

Рейхсарцтефюрер с наслаждением щелкнул пальцами. Потом вложил ампулу в цилиндр и, аккуратно завинтив крышку, спрятал свое богатство в сейф.

– Года три назад я вывез этот штамм из Юго-Восточной Азии, где изучал вспышку чумы.

– РС… Почему штамм так назван?

– С этих букв начиналось имя моего пациента, болевшего бубонной формой чумы. У него-то я и выделил эти микробы.

Гейман развел руками:

– Я ошеломлен! Поистине ошеломлен, господин рейхсарцтефюрер!

Решающий час

Профессора наконец покинули святую святых и направились в санпропускник, где предстояли дезинфекция, мытье и переодевание. Ганс Штаркер склонился над микроскопом, но уже ничего не видел, находясь под глубоким впечатлением беседы двух ученых.

Между тем, в рабочем кабинете рейхсарцтефюрера завязался важный узел дальнейших событий.

Институтский кабинет Блюменталя отличался от домашнего строгой обстановкой. Ничего лишнего, никакой пышности в убранстве: рабочий стол под белоснежной простыней, к нему примыкает еще один – длинный и узкий, за которым рейхсарцтефюрер обычно проводит совещания с сотрудниками. Вдоль стен – застекленные шкафы, наполненные книгами. В дальнем углу – сейф мудреной конструкции.

– Вы должны нам помочь, коллега, – Блюменталь вытащил из ящика коробку с сигарами. – Именно вы!

Холеное лицо Блюменталя помрачнело:

– Рёйхсмаршал Геринг не дает мне покоя. И вы должны помочь мне, профессор. Короче, приглашаю вас к себе в институт…

И хотя Гейман предполагал, что такой разговор рано или поздно возникнет, приглашение шефа явилось для него приятной неожиданностью. Он поднялся и прижал короткопалые руки к своей широченной груди:

– Господин рейхсарцтефюрер… Такая честь… Я могу только благодарить вас!

– Нет, коллега, это я благодарен вам, если, конечно, ваши слова выражают согласие….

Хитрец, он знал слабую струнку своего единомышленника и безошибочно играл на его честолюбии.

– С сегодняшнего дня вы мой заместитель по научно-исследовательским работам. Мне необходим не только хороший специалист, но и советник, человек, которому я мог бы довериться целиком. И я избрал вас! Мы давно и хорошо знаем друг друга.

Искренний и доверительный тон шефа глубоко тронул толстокожего Геймана. Он снова привстал с табурета и щелкнул каблуками.

– Мы готовимся применить в этой грубой войне бактериологическое оружие, – осторожно подбирая слова, продолжил Блюменталь. – А ведь, говоря по правде, плохо представляем себе, готовы ли к этому русские? Разумеется, – поспешно добавил он, – я имею в виду их противобактериологическую защиту. Противник, несомненно, силен, но…

Блюменталь поднялся с табурета и, подойдя к стене, откинул штору. Глазам Геймана открылась карта Советского Союза. Взяв указку, рейхсарцтефюрер провел ею по карте.

– Вот здесь, где расположены войска Донского фронта, вспыхнула эпидемия. По данным нашей агентуры – грипп. Но меня интересует другое: по данным той же разведки – там, на полях, масса неубранного хлеба. Следовательно, мышей-полевок становится с каждым днем все больше, они дают огромный приплод! – Блюменталь пронзил взглядом своего новоиспеченного советника. – Понимаете, что это значит? Скорее всего, там не грипп, а туляремия. Да, да! Но тогда это нам на руку: мы же, помимо чумы, планируем для предстоящих атак с воздуха и туляремию, весьма сходную с чумой. Эффект паники она дает не меньший, ибо надолго выводит из строя человека. – Он помолчал, постукивая по карте указкой. – Заманчиво и то обстоятельство, что культуру туляремии можно в холодное время года распылять с воздуха… Это же колоссально! – Блюменталъ даже прищелкнул пальцами и вдруг переменил разговор:

– Скажите, кто из вашей берлинской лаборатории мог бы выполнить весьма серьезное задание на благо рейха? Тут требуется врач-бактериолог, хорошо знакомый с клиникой и эпидемиологией инфекционных заболеваний.

– Какого порядка задание, господин рейхсарцтефюрер? – не понимая, к чему клонит шеф, спросил Гейман.

Блюменталь положил указку на место и сел.

– Этот человек должен быть заброшен за линию фронта! Нам нужен осведомитель, чтобы получать точные данные, минуя обычную агентуру. Разумеется, этот человек должен безукоризненно владеть русским языком. Подберете кандидатуру? – в упор спросил он.

Гейман задумался.

– Это нелегкая задача, – наконец сказал он. – Конечно, все мои люди строго проверены и преданы фюреру, но…

– Что «но»? – повысил голос Блюменталь, и лицо его залилось краской. – Вы понимаете, о чем речь?

– Конечно, господин рейхсарцтефюрер! И думаю о таком человеке. Такая ответственность, такой риск…

Блюменталь терял терпение.

– Короче! Кто это?..

– Ганс Штаркер.

– Гм… Штаркер… Это неплохо, но ведь он нужен здесь. Это единственный человек, которому я доверяю работу с чумной культурой штамма РС. Нет, нет, он нужен мне, как воздух!

Наступило долгое молчание. Как ни напрягал свою память профессор Гейман, ни одно подходящее имя не приходило ему на ум.

– Что ж, – со вздохом проговорил Блюменталь. – Видно, Штаркер… Неужели так бедна талантами берлинская лаборатория? – ехидно спросил он своего нового заместителя. Тот обидчиво поджал губы. – Ну, извините, это, конечно, в шутку!

Все это время Ганс Штаркер оставался в лаборатории. Он продолжал механически манипулировать микроскопом. «РС… РС… – стучало в мозгу. – Какие страшные позывные! Надо что-то предпринимать. Сейчас же, немедленно! Но что именно? Там, за многие тысячи километров, должны узнать правду об этой чудовищной, адской фабрике микробов! И чем скорее, тем лучше. В моих руках – ключ от фабрики смерти, и я должен открыть замок! Но как? Как это сделать?..»

Ганс машинально повернул голову в сторону сейфа, и мозг пронзила мысль: «Ведь там припрятана не одна такая ампула!»

Решение пришло быстро: достать из сейфа ампулу и передать ее связному. Друзья-антифашисты переправят ее через линию фронта в Советский Союз, там расшифруют содержимое и создадут обезвреживающие средства против чумного штамма РС.

Достать из сейфа ампулу ничего не стоило. Ганс имел ключи от сейфа и знал сочетание цифр в шифре замка.

«Да, но ведь в сейфе всего шесть ампул, – мелькнула мысль. – Блюменталь аккуратный человек и помнит все мелочи… Остается одно: вложить в цилиндр ампулу с другим штаммом чумной бактерии, менее вирулентным, но под тем же номером. По виду их не отличить, по счету же число ампул сойдется… Допустим, шеф случайно возьмет для эксперимента подложную ампулу… Чем объяснит он снижение вирулентности при хранении? Будет продолжать работу над устойчивостью штамма?.. Если будет – время начнет работать против него… Ну, а если нет?..»

И все-таки Штаркер решился.

Для подделки ему понадобилось не более тридцати минут. Оглянувшись на входную дверь, чувствуя, как бьется сердце, он подошел к сейфу, нащупал в кармане ключ…

«Все! Наконец, все!»

Едва он успел закрыть сейф, как в лаборатории раздался звонок. Ганс снял трубку.

– Слушаю.

– Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, – сказал Блюменталь мягким голосом. – Жду вас.

Всего десять минут понадобилось Гансу, чтобы пройти процедуру и очутиться в рабочем кабинете шефа. Он внутренне подобрался, обдумывая причину неожиданного вызова… Неужели при работе с сейфом сработала тайная сигнализация? Но ведь он доверяет мне работу с чумным штаммом РС! Нет, тут что-то другое… Шеф неподдельно любезен.

– Присаживайтесь, доктор, – указал Блюменталь на стул. – Вы знаете, мы только что с профессором Гейманом обсуждали вашу кандидатуру и пришли к общему мнению, что именно вы сможете справиться с весьма серьезным заданием. Ваши знания в области микробиологии, эпидемиологии и клиники инфекционных заболеваний, безукоризненное владение русским языком – вот причины, благодаря которым мы остановили выбор на вас. Нам необходим врач-осведомитель для передачи квалифицированной информации с той стороны фронта. Нам надо знать, какие действия предпринимают русские военные врачи для ликвидации эпидемии туляремии на Донском фронте. Если вам удастся успешно выполнить задание, вы будете щедро награждены рейхсмаршалом Герингом по моему ходатайству.

– Я сделаю все, чтобы оправдать оказанное мне доверие! – обрадованно проговорил Ганс.

– Похвально. Итак, задание будет состоять вот в чем…

Ганс Штаркер внимательно слушал рейхсарцтефюрера, стараясь не пропустить ни слова. И их беседа затянулась до поздней ночи.

– Завтра я свяжусь с начальником соответствующего отдела абвера [10]10
  Абвер– гитлеровская военная разведка.


[Закрыть], а сейчас идите отдыхать. Спокойной ночи!

Через несколько дней Блюменталь вновь вызвал к себе Ганса Штаркера.

– Так вот, – начал он, – абверовцы подготовили для вас великолепную легенду – комар носа не подточит! Документы получите на имя военврача третьего ранга Сергея Ивановича Туманова, который после окончания военного факультета Центрального института усовершенствования врачей командируется на Донской фронт в качестве врача-бактериолога.

Говоря это, Блюменталь пристально смотрел в лицо Ганса, с удовлетворением отмечая про себя решимость молодого ученого.

– Все ли вам ясно, доктор? – с теплотой в голосе спросил он, закончив инструктаж.

– Да, господин рейхсарцтефюрер!

– Агенты абвера перебросят вас через линию фронта, все оговорено.

…Два дня ушло на подготовку. Наконец сборы окончились и Ганс в форме советского военного врача, с одной «шпалой» на темно-зеленых медицинских петлицах, предстал перед абверовцем. Тот придирчиво оглядел его и остался доволен.

– Как только прибудете на Донской фронт, немедленно спрячьте свою рацию, не держите ее в чемодане, – наставлял агент Штаркера. – Шифровальные и дешифровальные блокноты храните в герметическом футляре, будьте осторожны. Документы, известные вам, во внутреннем кармане кителя. Помните, какие?

– Удостоверение личности, врачебный диплом, командировочное предписание, – перечислил Ганс, как на экзамене.

Уловив паузу, абверовец нахмурился: – О комсомольском билете забыли!