Текст книги "Генерал медицинской службы"

Автор книги: Иван Куренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Они светятся!

Как всегда, после утренней «пятиминутки», профессор Вершинин и Игорь Лавров направились в «чистую» половину лаборатории, где над столом колдовал уже пожилой препаратор Веткин – раскладывал препараты, наслаивал на них диагностическую иммунную сыворотку, готовил люминесцентный микроскоп.

Вершинин сел на табурет и принял из рук Лаврова один из препаратов.

– Погасите свет. Начнем!

Комната погрузилась во тьму. Лавров и Веткин затаили дыхание.

– Вижу! – торжествующе воскликнул профессор. – Свечение микробов зеленоватое. Некоторые из них походят на точки. Взгляните, друзья!

Игорь первым приник к микроскопу, жадно всматриваясь.

– Светятся! Они светятся! – восхищенно проговорил он, уступая место препаратору. И Веткин тоже подтвердил:

– Вижу! Светятся!

Вершинин вновь склонился над микроскопом.

– Понимаете, друзья, в чем суть? Даже на третий день после заражения подопытных обезьян в препарате из селезенки продолжают светиться точки. Понимаете, отдельные точки! Это значит, что можно определить даже одну микробную клетку чумы среди тысяч других окружающих ее микробов. Поразительно! Пригласите-ка аспирантов!

Лавров включил свет.

Аспиранты собрались быстро и дружно. Все они были молоды, все носили соответствующее военной академии звание адъюнктов. Глядя на них, Вершинин ощущал гордость, становился таким же пылким, как и его ученики.

Профессор поднялся из-за стола:

– Сейчас я вам расскажу, коллеги, о некоторых новостях, касающихся комплекса наших оборонных мероприятий. Разговор пойдет о сущности скоростного люминесцентно-серологического метода, позволяющего быстро распознать болезнетворные микроорганизмы.

Сущность метода состоит в выявлении антигенов – разных микробных клеток – с помощью специфических иммунных сывороток, окрашенных флюоресцирующим красителем. Для этого нужно взять микробную взвесь. В данном случае мы с доктором Лавровым взяли чумную культуру от погибших обезьян, нанесли ее тонким слоем на предметные стекла, зафиксировали в соответствующем растворе, чтобы бактерии приклеились к стеклу и при этом не утратили своей структуры. Затем обработали, то есть нанесли на стекло, поверх уже зафиксированного препарата, противочумную иммунную люминесцентную сыворотку. Таким образом антигены соединились с люминесцирующим антителом, в данном случае с противочумной иммунной сывороткой и приобрели способность светиться – люминесцировать в ультрафиолетовых лучах.

Сейчас, коллеги, мы с вами рассмотрим такой препарат в люминесцентном микроскопе. Учтите, что при положительных результатах на темном фоне препарата должны просматриваться искомые микроорганизмы, светящиеся по периферии. Кстати, этот метод может быть применен для выявления большинства болезнетворных микробов, а не только возбудителя чумы. Понятно, классические, известные вам, методы обнаружения микробов, то есть выделение чистой культуры микроба, наиболее надежны, но они слишком трудоемки и требуют большой затраты сил и времени – несколько суток после отбора проб. А наша задача – суметь в первые же часы после бактериологической атаки получить данные о зараженности объекта и немедленно, повторяю – немедленно, осуществить научно обоснованные противоэпидемические мероприятия.

Вершинин поднялся:

– Выключите свет!

Щелкнул выключатель, все невольно подались вперед. Вершинин, услышав характерное шарканье по полу, предостерег:

– Не все сразу, товарищи! По одному.

Слушатели необычной лекции сгрудились вокруг стола, нетерпеливо ожидая своей очереди.

Раздался чей-то голос:

– Какое зеленое свечение!..

– Поясняю, – отозвался Станислав Васильевич. – На темном фоне препарата просматриваются светящиеся микробы чумы. Цвет свечения зависит от цвета люминесценции красителя. В данном случае мы использовали для метки сыворотки изотиоцианат флюоресцеина – потому микроорганизмы и дают зеленое свечение. Ясно, коллеги?

Последующие дни Вершинин почти не выходил из института. Спешно готовились диагностические люминесцентные сыворотки, новые препараты. В препаратах этих наблюдались уже не отдельные светящиеся точки, а сплошное свечение, поскольку чумные микробы после трех-четырех дней все активнее поражали легкие, селезенку и другие органы погибших животных.

– Все закономерно, – подытожил Вершинин результаты наблюдений. – Но ведь на фронте будет не так, придется брать мокроту и кровь у живых людей… Вот давайте, Игорь Александрович, и проведем такой эксперимент на обезьянах: слюны у них вполне достаточно.

Результаты, как и предполагал профессор, были положительные: препараты, приготовленные из мокроты зараженных обезьян, светились.

Через некоторое время Вершинин решил поставить опыт в обстановке, близкой к фронтовой. Для этой цели препаратором Веткиным была приготовлена экспериментальная стерильная комната. Именно здесь Вершинин и его неизменный ассистент Лавров намеревались распылять пульверизатором жидкую чумную культуру, а затем тампонами, смоченными в физиологическом растворе, сделать смывы и нанести их на стеклянные пластинки.

– Представьте, – фантазировал Станислав Васильевич, – будто мы обследуем объект внешней среды, зараженной противником. Но… время! Слишком мало отпущено времени. И почему в сутках только двадцать четыре часа? – Он с наигранным сожалением пожал плечами и, не выдержав, рассмеялся. – Кстати, Игорь Александрович, я распорядился поставить в кабинете две раскладушки. Не возражаете?

Да разве мог Лавров возражать! Он готов был круглые сутки находиться рядом с учителем!

– Впрочем, – добавил Вершинин, – вам, холостяку, не все ли равно, а? А вот меня супруга потерзает…

Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Вершинин работал настойчиво и энергично. Но однажды в кабинете резко зазвонил телефон.

– Здравствуйте, профессор! – Вершинин сразу узнал голос начальника Главного военно-медицинского управления Красной Армии Смирнова: – Как скоро сможете подъехать ко мне?

В голосе Смирнова явно улавливались тревожные нотки…

– Ну… где-то около часа…

– Жду!

В трубке щелкнуло. Вершинин, пощипывая бородку, задумался: «Что означает это сухое «жду»? Раньше бы Смирнов сказал: «Жду вас, Станислав Васильевич…»

Уже сидя в «эмке», профессор не переставал гадать: «Что приключилось? Не связан ли этот вызов с институтом…»

Занятый мыслями, Вершинин рассеянно глядел на длинные полосы зеленых насаждений.

– Не на фронт ли, товарищ профессор? – поинтересовался водитель, переключая скорость.

– Возможно, Вася!..

– Вы так часто вылетаете на фронт на консультации, хоть бы меня разок взяли!

– Обязательно возьму!

– Возьмете… Когда война кончится!

Станислав Васильевич, закурив, поглядел на спидометр: стрелка прыгала около восьмидесяти.

Разговор с начальником Главного военно-медицинского управления Смирновым был недолгим. Вершинин вернулся озабоченный и тотчас ёызвал Лаврова.

Игорь застал профессора сосредоточенно рассматривающим огромную карту, занимающую едва ли не всю стену кабинета.

– Вот в этом месте, Игорь Александрович, – Вершинин провел указкой извилистую полосу на карте, – на левом берегу Дона установлена массовая заболеваемость, принявшая характер эпидемической вспышки. Здесь, как вы знаете, Донской фронт. Мне приказано вылететь туда немедленно. – Положив указку на письменный стол, он взглянул на Лаврова. – Как вы на сей счет?..

– Я всегда готов, профессор!

– Жаль, что наш скоростной метод обнаружения болезнетворных микробов еще не отработан окончательно, и нет пока диагностических люминесцентных сывороток. Иначе мы воспользовались бы им… Но ничего, мы еще как-нибудь апробируем этот метод. Кстати, почему бы вам, Игорь Александрович, не пообедать у нас перед отъездом? Жена будет рада. Она ведь у меня мастерица готовить обеды и угощать гостей. Я по телефону вызвал ее из клиники, она дома и ждет нас.

– С удовольствием, – согласился Игорь.

– Ну вот и чудесно!

Елена Николаевна встретила мужа и Лаврова несколько встревоженно.

– Летите на фронт?

– На Донской, дорогая, – ответил Станислав Васильевич, снимая фуражку. – Не волнуйся, не в первый раз…

Детей у Вершининых не было. Их первенец – Володя – двенадцати лет утонул в пруду в Подмосковье. И теперь они – и Станислав Васильевич и Елена Николаевна – относились к Игорю как к родному сыну.

Глаза хозяйки стали печальными:

– Донской фронт… Это рядом со Сталинградом… Там сейчас самое пекло…

Станислав Васильевич успокаивающе улыбнулся:

– Все будет в порядке!

На фронт

Вслушиваясь в рокот моторов, Вершинин думал об обстановке на Донском фронте. Он знал, что по указанию Ставки Верховного Главнокомандующего под совместным руководством маршалов Жукова и Василевского стягивались сюда резервы с тем, чтобы полностью окружить фашистские войска в междуречье Волги и Дона.

Под покровом темноты, в обстановке полной секретности, наращивалась мощь заново переформированных фронтов – Юго-Западного, Сталинградского и Донского. Войска скрытно готовились к наступлению…

Думая об этом, Вершинин пытался представить характер предстоящей работы. В шифровке говорилось, что вспышка болезни очень напоминала грипп… Возможно… Но не нацистские ли бактериологи это зашевелились?.. Зондируют почву, стремясь узнать – насколько мы готовы к защите?.. Что ж, если так, мы покажем свою готовность!

Вершинин повернулся к Лаврову. Но Игорь смотрел в окно, и Станислав Васильевич вновь вернулся к своим беспокойным мыслям.

Даже на заре истории, не имея представления о болезнях, люди задумывались о «бросании заразы на своих врагов». Мало – задумывались! Были случаи, когда нападающие с помощью примитивных катапульт перебрасывали через стены обороняющихся крепостей трупы врагов… Да вон и в «Моисеевых книгах» сказано: «И наведу на вас мстительный меч… И пошлю на вас моровое поветрие, и преданы будете в руки врага… И накажу живущих на земле Египетской так, как я наказал Иерусалим – мечом, голодом и заразным мором…»

А вот в XVIII столетии был зафиксирован самый настоящий прецедент бактериологической атаки. Известно о нем стало благодаря трудам французского бактериолога Шарля Николя. В переписке, которую вели в 1763 году английский генерал, губернатор Новой Шотландии Амхерст и подчиненный ему комендант крепости Форт-Питт, полковник Бухэ, Николь обнаружил доказательства умышленного заражения американских индейцев оспой. Бухэ доставил индейцам одеяла и палатки, которыми до этого пользовались в госпитале больные оспой. Вскоре после этого в индейских племенах штата Огайо вспыхнула жестокая эпидемия… Так что фашисты далеко не оригинальны в своих жестоких планах, – заключил Вершинин…

Штаб Донского фронта находился на левом берегу реки, в шестидесяти километрах от сражающегося Сталинграда. Отзвуки битвы докатывались и сюда – время от времени от взрывов вздрагивали стены и потолок обширного блиндажа.

Константин Константинович Рокоссовский стоял у карты, когда дежурный офицер доложил ему о прибытии представителя Главного военно-медицинского управления профессора Вершинина. Рокоссовский отложил красный карандаш, выпрямился, привычным движением одернул полевую гимнастерку.

– Просите!

Вошел Вершинин. Приложил пальцы к козырьку, четко представился.

– Здравствуйте, Станислав Васильевич! – приветливо улыбнулся Рокоссовский, протягивая руку.

Он здоровался с Вершининым просто, без официальности, так как уже не раз встречался с ним.

– Присаживайтесь!

Сняв фуражку, Вершинин присел и устремил на Рокоссовского внимательный взгляд.

Командующий начал без предисловий:

– На левом берегу Дона, в частях появилось странное заболевание, о чем я уже доложил Ставке. Нечто похожее на вспышку эпидемии. Наши эскулапы уверяют, что похоже на грипп. – Он протянул Вершинину открытый портсигар и сам закурил. – Однако есть одно «но»… Мне доложили, что в местах дислокации летных частей обнаружили такое количество мышей, что они буквально сгрызают всю резиновую изоляцию…

При этих словах Вершинин ощутил спиной легкий щекочущий холодок. Ничем не выдавая волнения, сказал:

– Что касается первичного диагноза – это обоснованно, товарищ командующий. Ведь многие вспышки коварных и тяжелых инфекций поначалу похожи на грипп. Что касается мышей-полевок, вряд ли стоит удивляться: на территории, занятой войной, хлеб не убран, и для грызунов имеется прекрасная кормовая база. Не так ли? Иное дело, если среди них – эпизоотия [3]3
  Эпизоотия– массовое заразное заболевание животных.


[Закрыть]. Тогда… Впрочем, разберемся на месте, Константин Константинович, чего гадать?..

Рокоссовский с надеждой посмотрел на ученого.

После беседы на командном пункте Рокоссовский и Вершинин вышли из блиндажа. Прямо перед ними раскинулся низкорослый кустарник. Непрерывно ухали пушки, где-то рядом поднимались черные облака дыма, земля вздрагивала.

Около медицинского пункта, размещенного в землянке на склоне оврага, Рокоссовский и Вершинин встретили Лаврова. Профессор представил командующему своего помощника.

После дружеского фронтового обеда в компании со штабными командирами Константин Константинович дал Вершинину и его помощнику самолет, чтобы доставить их в район эпидемии.

Вспышка

Армейский эпидемиолог, военврач первого ранга Григорий Петрович Силаев, близко знавший профессора Вершинина, встретил врачей на полевом аэродроме и сразу сообщил, что вспышка началась внезапно и охватила несколько летных частей.

– Симптомы болезни: озноб, головная боль, температура 38–39 градусов, бред… Есть несколько случаев пневмонии [4]4
  Воспаление легких.


[Закрыть]. Кстати, сегодня один из больных заявил, что у него появилась боль в подмышечной области, где начинает контурироваться увеличенный лимфатический узел! Словом, первичный диагноз не подтвердился. Тут, очевидно, что-то существеннее. Тем более, нашествие мышей…

Холодок снова пронизал профессора, но голос его звучал спокойно:

– Да, возможно. А скажите, Григорий Петрович, вы делали бактериоскопию на биполяр? [5]5
  Чумная палочка.


[Закрыть]

– Сделали несколько мазков из мокроты больных, просмотрели в микроскоп. Ничего похожего на чумную палочку нет.

– Реакцию с тулярином ставили?

Силаев замялся.

– Честно, Станислав Васильевич, как только сегодня я увидел, что у одного заболевшего начал контурироваться увеличенный лимфатический узел, хотел поставить аллергическую реакцию с тулярином, но не успел.

– Ну что ж, – вздохнул Вершинин. – Темна вода во облацех! Посмотрим больных.

Над аэродромом появились немецкие самолеты. Они летели не очень высоко, наверняка видели скопление людей, но почему-то не бомбили и не обстреливали.

Силаев усмехнулся:

– Людей видят, а самолеты наши закамуфлированы… На соседний, ложный аэродром ушли.

Спустя несколько минут раздался грохот. Дым и пыль заволокли все вокруг.

Пока шли от аэродрома до полевого инфекционного госпиталя, размещенного в деревне, Станислав Васильевич внимательно рассматривал павших мышей, валявшихся буквально повсюду.

Силаев на ходу рассказал, что мыши не боятся людей: проникают в палатки, забираются в карманы шинелей, полевые сумки, вещевые мешки. Набиваются десятками в обувь, снятую людьми во время отдыха, свободно бегают по спящим…

– Я заметил, профессор, что заболевание среди личного состава чаще всего встречается там, где не убран хлеб. Там мышей – тьма! Там же, где территория очищена, заболеваний нет.

– Существенная деталь, – заметил Вершинин, одобрительно взглянув на Силаева. – Это, так сказать, эпидемиологическое доказательство единства места заражения.

Беседуя, они подошли к деревне, где в домах, покинутых хозяевами, размещались больные, доставленные из частей. Лавров, вслушиваясь в разговор врачей, старался не пропустить ни слова.

Закрыв рот и нос марлевыми повязками, профессор Вершинин, Лавров и сопровождавшие их военные врачи вошли в большое полукаменное здание школы. Повсюду слышались стоны и бред больных. За школой шипели гидропульты. Дезинфекторы орошали территорию раствором хлорной извести. Медсестры, в марлевых повязках до глаз, вписывали в заглавные листы истории болезни температуру; тут же лаборантки брали у больных на анализ мокроту и кровь. Не было и признака той лихорадочной суеты, которая обычно наблюдается в начале эпидемии.

«Грипп? Гм… Но я не слышу ни кашля, ни чихания, – подумал Вершинин. – Только постанывают… Странный грипп!»

Переходя от больного к больному, он пытливо всматривался в бледные осунувшиеся лица. «По-моему, предварительный диагноз ошибочен…»

У койки, последней в ряду, профессор задержался.

– Как величать вас?

– Петренко, Василь Семенович…

– Летчик?

– Так точно, товарищ профессор Вершинин.

– Откуда вы меня знаете?

Что-то наподобие улыбки мелькнуло на горячечном лице лейтенанта.

– Рассказывали, что вы летите к нам…

С трудом приподнявшись с подушки, лейтенант торопливо и с придыханием проговорил:

– Сбил я фашиста, вышел из огня, дотянул до своих… Снова бы в воздух, да вот…

– Медики не пустили? – хитро подмигнул Вершинин.

– Медики…

– Ай-ай-ай! – покачал головой профессор, осторожно ощупывая Петренко. – Весьма неприятный народец, мешают совершать подвиги… Так!.. Ну-ка, поглядим в паху. Не больно?

Летчик покачал головой:

– Не больно… Вот голова побаливает, дышать трудно…

– Понимаю… – Приставив к его груди стетоскоп, Вершинин уловил характерные хрипы в легких. Пневмония! – Отдыхайте пока, все будет хорошо!

Сопровождавший профессора армейский эпидемиолог указал на другого больного:

– Это тот, о ком я вам докладывал.

Станислав Васильевич наклонился над больным и осторожно коснулся его плеча. Тот с трудом открыл усталые серые глаза.

– Лежите спокойно! – Вершинин прощупал подмышечную область. «Да, здесь явно контурируется лимфатический узел. Будущий бубон», – отметил он про себя.

– Давно болит под мышкой?

Больной с трудом разомкнул запекшиеся губы.

– Неделю, наверно… Не помню. Выбросил из палатки мышку дохлую, а отмыть руки не успел – вызвали по тревоге. Может, это от той дохлятины началось?..

– От мышки, от мышки, дорогой! – Вершинин поглядел на своих спутников и в их глазах уловил тревожный вопрос. Но что он сейчас мог ответить? Профессор взглянул на температурный лист: 38… 37,5… Снова 38. Подумалось: относительно легкое течение болезни…

За время обхода было обнаружено несколько случаев ангины с сероватым налетом, пневмонии, у некоторых больных были увеличены лимфатические узлы в паху или в подмышечной области, встречалась и кишечная форма заболевания.

Теперь сомнений не было: туляремия! Вся клиническая симптоматика подтверждает это.

Какая мозаика! Различные формы заболевания – легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная. Но летальных исходов пока не было, а ведь на чумных эпидемиях клиническая картина усилена в сотни раз: лица у заболевших пылают, язык словно начищен мелом, больные бредят, их речь заплетается. Туляремия в общих чертах напоминает чуму с той лишь разницей, что протекает значительно легче. Недаром туляремию называют двоюродной сестрой чумы. Нацистские бактериологи полагают, несомненно, что туляремия вполне пригодна для диверсий, поскольку она терроризирует своим сходством с чумой и, что важнее всего, обладает значительно меньшей, нежели чума, степенью обратного действия. Бактерии туляремии могут обеспечить колоссальный военный эффект, будучи при этом средством относительно безопасным для стороны нападающей, ибо заболевание не относится к инфекциям контагиозным.

Обычно кого настигает болезнь? Тех, кто употреблял зараженную грызунами воду либо пищу. Это – кишечная форма. Болезнь косит тех, к кому прикоснулись больные мыши. Это – бубонная форма. Наконец, вдыхая пыль от подстилочной соломы, насыщенной микробами туляремии, люди заболевают легочной формой.

«Что же остается предположить? – Эта мысль беспокоила Вершинина. – Неужели фашисты воспользовались нашествием мышей и искусственно вызвали эпидемию? Нет, не может того быть! Пока не может. Сейчас враг из последних сил рвется к Волге, на карту поставлено многое, быть может, исход всей войны. Вот если бы гитлеровские войска отступали, тогда другое дело: искусственно вызвав эпидемию, они, возможно, попытались бы задержать наших бойцов в эпидемическом котле. В теперешней ситуации туляремия вполне может перекинуться к немцам, если им удастся потеснить части Донского фронта и вступить на территорию эпидемического очага. Эту опасность противник, несомненно, учитывает. Нет, не от фашистских докторов зависела вспышка туляремии!» – решил он и облегченно вздохнул.

Когда врачи вышли наконец на свежий воздух, Вершинин обратился к окружавшим его:

– Видите, товарищи, какая мозаика? Самые разные клинические формы заболевания – легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная! Думаю, что это дает основание предположить туляремию. Эпизоотия среди мышей-полевок крайне велика. Чума проявила бы себя страшнее. Следует к тому же учесть то, что до войны в этих местах постоянно проводились широкие дератизационные [6]6
  Дератизация– уничтожение грызунов.


[Закрыть]мероприятия. Очаг, наверное, тлел, однако вспышек туляремии не было… Есть вопросы?

Вопросов не было.

– Тогда, – продолжал профессор, – приступим к раннему диагностическому методу исследования. Наше оружие – шприц. Очаг эпизоотии известен. Мы будем вводить всем, кто находится в районе эпизоотии, эмульсию убитых палочек туляремии, иначе говоря, сделаем туляриновую пробу. Спустя сутки на месте укола должно появиться покраснение и припухлость. Такая реакция – верный признак миновавшей или продолжающейся болезни. Если реакция окажется положительной, то ни о какой чуме в данном случае говорить не придется. Не так ли, товарищи? – профессор взглянул на Лаврова, потом на других врачей. – Ведь если честно признаться, еще не все окончательно освободились от мысли, что, может быть, это чума…

– Аллергическая реакция с тулярином подскажет – да или нет, – вставил Лавров.

Вершинин одобрительно посмотрел на ученика:

– Вы правы, Игорь Александрович.

Через сутки, читая реакцию на руке обследуемого, профессор подтвердил:

– Так и есть! Видите – краснота, отек…

– А вот здесь – инфильтрат! – отозвался армейский эпидемиолог, осматривая руку стрелка-радиста…

Пока Лавров исследовал мышей, пытаясь выделить с коллегами чистую культуру микроба туляремии, Вершинин занялся локализацией эпидемической вспышки. Так внутри Донского фронта возник другой, малый фронт, под командованием профессора Вершинина.