Текст книги "Данные достоверны"

Автор книги: Иван Черный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

7

На хутор к Матрене Мацкевич со мной пошли Федор Никитич Якушев, Анатолий Седельников и Николай Кузьменко.

Перед этим я поговорил с Седельниковым и Кузьменко, прямо сказал, что командование отряда хочет назначить их в разведывательную группу.

Седельников встревожился. Сержанту показалось, что таким образом его отстраняют от активных диверсионных действий. Пришлось объяснить, что ему оказывают большое доверие.

И все же Седельников колебался:

– Не имею ни малейшего представления о разведке, товарищ капитан!

– Ничего. Получите представление.

– Даже не знаю, что предстоит делать!

– Объясним... Например, когда пойдем к Матрене, нужно будет вызвать ее на разговор о местных жителях, осторожно узнать, кто хотел бы бороться, а кто продался немцам.

– Да ведь об этом напрямик не спросишь!

– Правильно... Однако вас я спросил о вашем прошлом, и вы мне все рассказали.

– Спросили?.. Просто мы беседовали, вот и...

– Нет. Мы не просто беседовали. Вспомните.

Седельников смотрел озадаченно.

– Товарищ журналист! – засмеялся я. – Где же ваше понимание психологии человека?! Ведь это очень просто! Вы совершенно естественно отреагировали на мою откровенность, открыв свою душу!

Седельников смутился. Кажется, он досадовал и на меня и на себя.

– Не сердитесь! – сказал я. – Этот прием был употреблен не во вред вам!

– Н-да... – мотнул головой мой собеседник. – Если бы знать... Вы это ловко проделали, товарищ капитан. Я даже не заподозрил подвоха.

– По отношению к вам и не было никакого подвоха. Скорее, это был урок. Вам предстоит вести такие же беседы не раз и не два. В самое ближайшее время.

– У меня так не получится.

– Получится!

[65]

Перед тем как идти на хутор, я приказал Якушеву, Седельникову и Кузьменко внимательно прислушиваться к рассказам Матрены и как можно лучше запоминать все, а особенно имена и фамилии, которые она назовет.

– Это наша основная задача! Разговор поведу я, а вы запоминайте. Ясно?

– Ясно, товарищ капитан.

...Мы шли глухим ночным лесом, неприметной, виляющей из стороны в сторону тропой. Впереди – Седельников, за ним мы с Якушевым, сзади – Кузьменко.

Шли долго. Наконец лес кончился, по плечам зашуршал невидимой листвой, царапнул невидимыми сучьями подлесок.

– Выходим, – шепнул Седельников.

Двор Матрены смутно чернел посреди большой поляны. Сквозь одну из ставен еле пробивалась ниточка света.

Убедившись, что все тихо, мы осторожно приблизились.

Седельников взошел на крыльцо, трижды стукнул в крайнее окно. Скрипнули половицы, брякнула щеколда...

Я вошел следом за Седельниковым. Входную дверь за нами закрыли. Невидимая в темноте хозяйка прошла вперед, приоткрыла дверь в избу. Запахло теплом печи, нагретым деревом, кислым тестом.

– Сюда! – шепнул Седельников.

Я натолкнулся на притолоку, шагнул в боковушку, где хозяйка вздувала лампу.

Матрене было лет под сорок. Еще молодое лицо ее, сухое, как говорят – иконописное, приветливо улыбалось над закопченным стеклом лампы.

– Милости просим! – певуче сказала Матрена. – Заходьте, заходьте!

Большие, живые глаза с любопытством оценивали мою новую, в ремнях, куртку, новые диагоналевые брюки, армейские сапоги.

– Мы за хлебом, – сказал Седельников.

– Рановато, – ответила Матрена. – Еще не пекла. Придется обождать.

– Ребятишки-то спят? – спросил я.

– Спят, – сказала Матрена. – Что им сделается?

Мы присели – кто на лавку, кто на застланную рядном постель. Матрена посмотрела тесто, вернулась.

– Курить у вас можно, хозяюшка?

[66]

– Да курите, курите!.. Гляжу, табачок-то у вас городской!

– Вспоминают о нас, хозяюшка... А вы что же, и до войны тут жили?

– И до войны жила.

– Не скучно было?

– За работой скучать некогда. Мы с мужем в колхозе состояли. Не бирюки. А что на отшибе стоим, так муж за лесом присматривал.

– Ну, это иное дело... А колхоз большой был?

– Не то чтобы очень, но и не маленький. Обыкновенный.

– Ну а что теперь с колхозом стало? Как люди живут?

– Какая уж тут жизнь! Хорошо еще, немец гарнизона в Милевичах не держит. Да и то...

– Что «да и то»?

– Да так... Фашист фашистом, а и среди своих гады находятся. Доказывают на тех, кто Советскую власть строил, выслуживаются, иуды... Вон как Герман да Кащобинский!

– Какие это Герман и Кацюбинский?

– Эва! Ими бабы детишек пужают, а вы не знаете? Начальник полиции в Житковичах и его заместитель. Из Залютичей он родом-то, а его заместитель будто бы в прошлом лейтенант. Как немцы пришли, Герман себя и выказал. Всех ведь в округе знает!

– Герман... Не русское имя.

– А он и есть немец. Может, оттого его Гитлер и поставил начальником. Форму полицая нацепил, вместе с помощником своим Кацюбинским пьянствуют, грозят людям... Если, говорят, не будете о партизанах доносить – на столбах повесим. Столбов у нас много, говорят!

– Так... И что же? Боятся Германа?

– Как не бояться? Свои далеко, а он, поди, под боком сидит!

– Понятно... Но вы-то не из пугливых оказались.

Матрена махнула рукой:

– Какая уж героиня! Вижу – голодуете, ну и пеку вот...

Она ушла к печи, долго возилась там, сажала хлебы. Потом вернулась, разрумяненная, пропахшая дымком:

– Скоро управлюсь...

[67]

– Доставляем мы вам хлопоты... Значит, больно худо народ в деревнях живет нынче?

– Смотря где. Там, где немец стоит, – худо. А где нету фашиста – ничего. Хлеб-то припрятали, да и скотинку прирежут, не отдадут полицаям.

– Выходит, сами себе хозяева?

– Почему – сами себе? Так жизнь сложилась, а народ о своей власти помнит... Ждет народ. Ну а кто и в партизаны подался. К вам, значит.

– Однако не все подались, а?

– Не все, – согласилась Матрена. – Иному мужику не под силу уже по лесам и болотам бродить. Да и опасаются за семью. Уйдешь к партизанам, семью и прикончат... Разве не бывало? Бывало! А еще – смущаются...

– Как так – смущаются?

– Да ведь поди разбери, кто нынче партизан, а кто от Гитлера подослан на проверку... На лбу-то у людей не написано, чьи они, верно?

– Верно.

– То-то и оно! Да и не попадешь к вам, слыхать. Сторожитесь вы людей-то.

– Обижаете! Нам тоже не расчет первому встречному доверяться.

– Это я понимаю. Как не понять? Да все ж и честные люди есть.

– Это где же? Уж не в Милевичах ли?

– А хоть бы и в Милевичах! Хоть Пришкеля взять. Или вон Пашку Кирбая из рыбхоза... Не партизаны, а честные.

– Что ж? Может быть... Не подгорит хлеб-то, хозяюшка?

– Не бойся, милый, не подгорит... До войны-то Пришкель в активистах ходил, да и Пашка – серьезный, самостоятельный... Бывало, кто из пограничников приедет – непременно у Кирбаев побывает. Уважали ихнюю семью. Да и то сказать – работящие все, душевные.

– Вот ты говоришь, хозяюшка, работящие, душевные... А нынче-то Пашка где? Небось на немцев работает?

– Куда ж ему податься, милый человек? Как был при рыбхозе на Белом, так и остался. А немцы нагрянули, ну, значит, рыбы требуют... Своих людей там поставили. Не больно-то им противиться будешь, коли жить не надоело.

[68]

– Да, трудное время...

– И не бывало трудней, – с сердцем сказала Матрена.

Вскоре хлеб испекся. Мы нагрузили свой мешок, поблагодарили хозяйку, условились, что придем через день, и покинули одинокий хутор.

Возле леса остановились отдохнуть.

– Запомнили фамилии? – спросил я спутников.

– Пришкель из Восточных Милевичей, Павел Кирбай из рыбхоза. Ну и эта сволочь, Герман с Кацюбинским.

– Вот видите, ниточка наша удлинилась и раздвоилась. Начало положено. Теперь станем разыскивать Пришкеля и Павла. Если это настоящие патриоты – нить поведет дальше... Судя по рассказам Матрены, Пришкель и Павел Кирбай были связаны с пограничниками. А пограничники на плохих людей не надеялись!

8

Вечерело. Со стороны озера Белого, из низины острей запахло сыростью. Солнце садилось в тучу, и воздух на лесной дороге скучно сырел, а в чащобе, в зарослях малинника и крапивы, уже густели сумерки.

– Идет, – тихо сказал Кузьменко.

Мы встали с пеньков, где сидели добрый час, ожидая Павла Кирбая, и вышли на дорогу.

Он и впрямь был недалеко; шагал, чуть сутулясь, опустив голову, изредка вскидывая глаза. Увидел нас, нахмурился, но шага не замедлил.

Мы встречались тут, на дороге из рыбхоза в Залютичи, не первый раз. Неделю назад я, Седельников и Кузьменко вот так же «ненароком» столкнулись с Павлом, поздоровались, попросили спичек. Он дал нам спички, на о чем не спрашивая.

– Кури, – предложил я и протянул для закрутки добрую половину «Правды».

Не составило никакого труда заметить, что Павел тотчас посмотрел, какое число стоит на газетном листе. Однако парень не выдал волнения. Оторвал клочок бумаги, закурил.

– Как живешь, Паша? – спросил я.

Глаза у Кирбая темные, внимательные.

– Понемножку... А я вас вроде не знаю.

[69]

– Это неважно, Паша... Как табачок?

Павел сдержанно ответил:

– Табачок ничего. Главное – бумага хороша...

– Если нравится – еще принесем.

– Неплохо бы... У вас что же, много такой?

– Имеется.

– Богато живете...

– Какой там! Думаем вскорости еще богаче жить!.. Вот, может, у тебя рыбкой разживемся.

Павел чуть приметно усмехнулся:

– Рыбы – можно... Немцев не будет – принесу.

– Следят?

– Следить не следят, а увидят, что таскаешь, – попадет.

– А ты скажи – для своих.

– Ясно, не для чужих...

– Ну спасибо, Паша. Счастливо тебе!

– Бывайте...

В следующую встречу я сдержал слово – принес Павлу экземпляр газеты «Известия»:

– Ты бумаги просил. Вот, держи.

Кирбай взял газету, прочитал заголовок, посмотрел в лицо каждому из нас:

– Спасибо... товарищи.

– Не за что, Паша. А что, рыбки-то не взял?

– Да кто ж знал, что вы нынче придете?

– А если б знал – прихватил бы?

– Еще бы!

– Значит, немцев нынче не было.

– Не было...

Павел помедлил, еще раз взглянул на газету, на нас и решился:

– Они ведь наездом на озере бывают. Прикатят из Житковичей, заберут рыбу – и обратно. А так – тихо у нас.

– И много их приезжает?

– Да когда как... То впятером, а то и вдесятером прикатят.

– Из Житковичей?

– Ага. Гарнизон же там...

– Да это мы знаем, что гарнизон...

Поговорили о том, о сем и опять разошлись, не уславливаясь ни о какой встрече. Но беседа с Кирбаем подсказывала – хороший человек, свой, советский.

Нынешнее свидание должно было решить многое.

[70]

Я поднял руку:

– Здравствуй, Павел!

Кирбай улыбался:

– Здравствуйте! А я уж который день рыбу таскаю, все думаю – увижу вас.

– Вот спасибо так спасибо! Смотри-ка, свежая!

– Чего ж я вам плохую понесу? Озеро-то свое небось.

– Свое-то свое, да немцы на нем хозяйничают.

– Э! – сказал Павел. – Еще неведомо, кто тут настоящий-то хозяин.

Мы посмеялись.

– Слушай, Павел, а ты знаешь, кто мы? – спросил я.

– Чего ж тут знать? Вижу... Партизаны.

– Ну, коли узнал, так таиться нечего... А как узнал?

– Да как? Небось у полицаев московских газет не бывает.

– Молодец, Паша... А у нас разговор к тебе.

– Что ж? Давайте поговорим.

– Садись... Не тошно тебе немцам прислуживать, а?

– Зря такой вопрос задаете. Я не прислуживаю!

– Не обижайся... Как так вышло, что ты не в армии?

– Да вот вышло... Ждали мобилизации, а повесток нет. Пошел в Житковичи – говорят, сиди, вызовем, когда понадобится. Я и сидел... А тут фашисты. И выходит, досиделись...

– Да-а-а... Ну а в партизаны почему не пошел?

– А куда идти? Вот, слышно стало, появились вы, а где вы есть, да как еще посмотрите, как примете – неведомо... Опять же фашисты и полицаи народ на пушку брали. Прикинутся партизанами, человек им поверил, и – нет его.

– Ты, может, и нас поначалу за полицаев принял?

Павел покрутил головой, признался:

– Было дело... Но как газету прочитал, понял – свои. Он открыто, легко улыбнулся.

– Вы и не поймете, что это такое – своя газета! Я ее от строчки до строчки... И сейчас спрятанная лежит. Достану, прочту, и такое на душе, будто армия уже вернулась! Верно!

– Товарищ командир! – сказал Кузьменко. – Может, ему последнюю сводку рассказать?

– Расскажи.

[71]

Кирбай выслушал последнюю сводку информбюро, улыбаясь, как ребенок, получивший ко дню рождения желанный подарок.

– Никогда фрицевой брехне не верил! – воскликнул он. – Честное слово! Не верил, что Москву они взяли, не верил, что Ленинград захватили! И – вот... Вот!

Когда Кирбай немного успокоился, я предложил:

– Послушай, Паша, давай регулярно встречаться. Будешь нам про немцев рассказывать, что знаешь.

– Да что ж? Могу... Только что я знаю-то?

– Ну что знаешь и что узнаешь... Договорились?

– Договорились... Может, вам сейчас что надо? Вы спрашивайте, если знаю – расскажу...

– Ну, к примеру... Как вооружены немцы, которые на озеро приезжают?

– Вооружены?.. Да с автоматами, как обычно. Ну иногда у старшего пистолет.

– Молодые они или старые?

– Не, не старые... Какие средних лет, а какие совсем молодые.

– И всегда из Житковичей?

– Непременно.

– Одни и те же?

– Этого не скажу... Честно признаться, не приглядывался. К дерьму приглядываться...

– А ты приглядись в следующий раз, хорошо?

– Коли требуется – пригляжусь.

– Ну и чудесно.

Нам оставалось договориться о месте встреч.

– Может быть, тут же, на дороге.

Павел помялся:

– Можно и на дороге... Однако могут наши, залютичские, заметить...

– Разве плохой народ?

– Кто говорит – плохой? Но вам и самим вроде лишние глаза не нужны.

– Верно. А все-таки давай в следующий раз встретимся тут, потом придумаем, как быть дальше.

– Хорошо.

Простились.

– Парень вроде серьезный, – сказал Якушев.

– Да, серьезный... Теперь нужно будет проинструктировать Кирбая, как собирать сведения и какие, как готовиться к беседам. И договориться о «почтовых ящи-

 [72]

ках». Чтобы он записки оставлял в надежных, только нам известных тайниках, не встречаясь со связными. Ведь Кирбай прав: лишние глаза не нужны...

* * *

Русый, круглолицый, крепко сбитый крестьянин сидел на лавке в красном углу избы. Увидел нас и весело блеснул голубыми глазами.

Поднялся навстречу, протянул задубелую ладонь:

– С прибытием... Илья.

– Здравствуйте.

– Передали мне, познакомиться желаете.

– Да, хотели бы познакомиться.

– Взаимно. Сам вас увидеть давно хотел. Случая не выпадало.

Мы уже кое-что знали об Илье Васильевиче Пришкеле. Знали, что живет он в Восточных Милевичах своим двором, ведет хозяйство, женат, имеет детей. Знали, держится Илья независимо, на поклон к немцам не ходит и «новый порядок» не уважает. Матрена слышала, как говорил Илья одному из соседей, горевавшему о своем житье-бытье:

– Рано, брат, в портки наклал! «Россия погибла»! Эва, хватил! Когда это было, чтоб Россия погибала? Никогда не было! И не будет! Потому, хоть и широко немец размахнулся, да силенок не расчел. И в аккурат промеж глаз получит. Потому – здесь не Франция, милый, и не какая-нибудь Дания. На фук наших не возьмешь! И опять же – народная власть. Это понимать надо! Люди за нее зубами грызться станут! Но, как известно, в текущий момент взамен зубов имеются танки и самолеты. И, промежду прочим, я не верующий, чтобы немец всю нашу силу изничтожил. Врет! Вот погоди, через годок Гитлер отсюда как наскипидаренный нарезать будет. Если, конечно, его на месте, гада, не прихлопнут, как муху!

Надо думать, Пришкелю не терпелось увидеть партизан, о которых уже ходили слухи. Теперь он и радовался в открытую.

Илья Васильевич ничем не походил на Павла Кирбая. Тот молчалив, сдержан, этот – словоохотлив, душа нараспашку. Из того слова приходилось вначале клещами вытягивать, этот словно угадывает вопрос – ответ готов тут же.

[73]

– Немцы-то? Ха! Они, паразиты, знают, что партизаны от Милевичей близко, и носа к нам не суют. Если и наскочут, так враз смываются... Герои! По бабьим крынкам шукать они герои! А наши мужики – народ верный. Точно говорю. Ну, конечно, остерегаются. Без осторожности-то одни петухи живут, потому и в ощип попадают. А народ – верный. Я – как понимаю? Если сейчас нашему мужику оружие дать и на бой его поднять – он пойдет. Все пойдут. Чего там! Мальчонки – и те, глядишь, гранаты прячут. Это – зачем? Думаешь, рыбу глушить? Не-е-е! Это они, значит, замышляют, как фрица шарарахнуть. А как же? Пионеры!

– Ну, а в Житковичах ваши мужики бывают?

– Как не бывать! Бывают, мил человек. Продать чего или соли купить... С солью-то плохо. Нету ее. А в Житковичах на базаре имеется. Ну и ездиют. И конечно, глядят.

– На что глядят?

– А на все глядят, мил человек. И где живут фрицы, значит, и сколько их там понапихано, и куда полицаи собираются с Германом...

– Зачем же вашим мужикам знать все это?

Пришкель хитро улыбнулся:

– Любопытный народ, понимаешь. А вдруг да пригодится! Мужик-то, он, мил человек, тем и жив, что все примечает... К примеру, лежит на тропочке гвоздок. Другой пройдет и не глянет, а мужик приметит, спины не пожалеет – нагнется и тот гвоздок подберет. Потому – хозяин. А хозяину все сгодиться может.

– Казарма – не гвоздик.

– Тем более, мил человек!

Мы смеялись. Смеялся и Илья Васильевич.

– Ты, дядя, по душе партизан, – сказал Седельников. – Отчего же не с ними?

– Эва! – сказал Пришкель. – А с чем, к примеру, мне партизанить? С ухватом жинкиным? Не-е... С ухватом много не навоюешь. А оружия нам взять, мил человек, негде было. Не запасли, понимаешь, до войны. Конечно, кабы знать, какая стратегия образуется, тогда – да...

– А ты, дядя, остер на язык.

– Зол я, вот и остер!.. Думаешь, легко это – в избе возле печки сидеть, когда гад половину России отхватил? Видать, ты не пробовал этого, товарищ! А я спробовал. И мочи больше нету. И коли уж вы пришли, – вот

[74]

мой сказ – берите меня к себе. С жинкой и ребятишками. Места я здешние наскрозь знаю и людей знаю вокруг. Пригожусь. А двор... Пропади он пропадом – двор! Под чужой пятой все едино и на том дворе не жизнь!

Все, что я знал о Пришкеле, и все, что сейчас видел и слышал, говорило: Илья Васильевич как раз тот человек, какой нам нужен, а вернее – просто необходим.

Никаких сомнений у меня не было. Наоборот, Пришкель сразу подкупал, располагал к себе. И уже одно то, что он хотел идти к партизанам со всей семьей, убеждало – правдив человек и действительно себя не пожалеет.

Однако бойцы в отряде Линькова имелись, а вот нужных людей в окрестных деревнях и селах было маловато...

– Ну а если бы мы не взяли вас в отряд?..

Илья Васильевич растерянно заморгал.

– Это – как же? – пробормотал он. – Не достоин, значит?

Я тронул его за плечо:

– Достойны. Верю, что достойны!

– В чем тогда дело?

– Вот это – особый разговор... Нам, понимаете, очень нужны преданные люди, которые могут давать сведения о гитлеровцах, информировать о войсках противника, об их переброске, о замыслах немецких комендатур. Если, к примеру, вы уйдете в отряд – придется покинуть деревню. Так? А зачем ее покидать? Понимаете?

– Так, так, – живо откликнулся Илья Васильевич. – Догадываюсь...

– Вы, на мой взгляд, можете свободно ездить по населенным пунктам, в которых размещаются немцы, якобы по делам или там в гости. Слушать, что говорят. Приглядываться к людям...

– Так, так... Понимаю!

– А мы будем держать с вами постоянную связь. Заходить к вам или вызывать в лес, беседовать.

– Понимаю, понимаю... Разведывать, значит.

– Да. Разведывать. Но помните – никто не должен знать о ваших делах.

– Это само собой.

Пришкель снова повеселел.

– А как насчет оружия? – спросил он. – Оружие-то дадите? На всякий случай?

– Надо будет – дадим. Не это сейчас главное. Лю-

[75]

дей надо искать. Настоящих. Наших. И выведывать, что немцы предпринимать думают.

– Понимаю. Говорите, что надо, все сделаю! А ко мне в любой день милости прошу! Потому – немца в деревне нету, а мы народ не пугливый. Заходьте!

– Зайдем. Значит, договорились?

– А договорились же! Все сполню! И – не подведу. Не такой человек, если доверено...

Он был взволнован и тронут.

Я снова предупредил Пришкеля, что говорить о наших связях никому не следует, и просил в ближайшее время сообщить, кому, на его взгляд, можно довериться.

– Я и сейчас назвать мужиков могу...

– Как следует подумайте, Илья Васильевич! Нам и в городах люди нужны. В Микашевичах, например. И в первую очередь такие люди нужны, что возле немцев находятся. Знаете, как бывает? Человек свой, советский, а оказался вынужденным на работу устроиться. И немцы, возможно, ему уже доверяют...

– Ага! – сказал Пришкель. – Задание ясное. Все, товарищ начальник. Сыщу. Есть и такие! Не сумлевайтесь.

9

Кузьменко принес записку Павла Кирбая, оставленную в «почтовом ящике».

Кирбай просил увидеться с нами.

При встрече он сказал, что к одной из его сестер, Алиме, подходил приезжавший в рыбхоз бывший инженер Иосиф Гарбуз, житель Житковичей. Гарбуз появился в рыбхозе будто бы затем, чтобы найти материалы и части для восстановления житковичской мельницы. Однако, разговаривая с Алимой, Гарбуз интересовался, не слыхала ли она о партизанах-десантниках, обосновавшихся вроде бы недалеко от Милевичей, в Юркевичском районе.

Алима отвечала уклончиво. Ей показалось, что Гарбуз огорчен недомолвками и недоверием.

– Да на что вам эти десантники? – спросила Алима. – Дело, что ли, к ним какое заимели?

Гарбуз, давно знавший Алиму, помедлил, колеблясь, а потом решился:

[76]

– Да, дело.

– Ну, коли дело... Если услышу о них – скажу...

Передавая эти сведения, Павел Кирбай добавил:

– По-моему, неспроста Гарбуз тут появился, товарищ командир.

– Что значит – неспроста? Подозреваешь провокацию?

Кирбай почесал бровь:

– Знавал я Гарбуза раньше... Наш, советский инженер. Молодой. Сейчас, правда, он лесопилку для немцев вроде бы восстанавливает. Только вот работу здорово подзатянул... Может, Гарбуз в партизаны хочет?

– Вот как? А если он провокатор?

– Не знаю. Не похож на такого... Впрочем, вам видней.

Я задумался.

Не исключалось, что немцы, зная о существовании в Юркевичском районе партизан, подослали Гарбуза вынюхать что-либо.

Но не исключалось также, что Гарбуз как раз из тех честных советских людей, что из-за стечения обстоятельств остались в тылу наступавших немецких армий и теперь искали возможности связаться с партизанами.

В последнем случае Гарбуз оказался бы незаменимым сотрудником! Он легально проживал в Житковичах, общался с гитлеровцами и, конечно, мог добывать ценнейшие сведения.

– Вот что, – сказал я Павлу Кирбаю. – Появится Гарбуз еще раз – предложи ему встретиться с партизанами. Скажем, на нашей дороге от рыбхоза. Где с тобой виделись. Мы пришлем своих людей, они поговорят с инженером.

– Ясно, – ответил Кирбай. – Как только он явится, сразу дам знать.

Инженер Иосиф Гарбуз появился через несколько дней. Получив весточку от Павла, на свидание с инженером немедленно пошел Седельников.

Вернулся Анатолий возбужденный.

– Товарищ капитан! – весело доложил он. – Мы на замечательных людей натолкнулись!

– Так уж и на замечательных?

– А как же, товарищ капитан?! Сами посудите! В Житковичах кроме Гарбуза есть еще три товарища, ко-

[77]

торые желают помогать партизанам, да не знают, как и что делать.

В Житковичах, по словам Иосифа Гарбуза, находились подпольщики: бывший лесничий юркевичского лесничества инженер Горев, один из работников механизированного лесопункта близ Юркевичей Степан Татур и бывший лейтенант инженерных войск Николай Корж.

Николай Корж, услышав о партизанах-десантниках, сообщил об этом Гореву. Товарищи поручили Иосифу Гарбузу связаться с партизанами. Для этого он и прибыл в район озера Белого.

Гарбуз рассказал Седельникову, что до сих пор в Житковичах никто никаких активных действий не предпринимал, но имеются интересные сведения. По его словам, житковичский гарнизон фашистов насчитывал до ста пятидесяти солдат и офицеров. Отряд полевой жандармерии немцев, которым командовал гауптман Дринкель, состоял из трех десятков жандармов и отряда полицаев, возглавляемого Германом и Кацюбинским.

В гарнизоне имелось несколько легких полевых орудий, около двадцати пулеметов немецкого образца и соответственное числу солдат количество автоматического оружия.

Полицаи были вооружены русскими винтовками и двумя пулеметами системы «Максим».

Это были важные сведения!

Но самым значительным показалось сообщение Гарбуза о том, что гауптман Дринкель уже несколько раз предлагал Николаю Коржу, проживавшему у родителей, служить в жандармерии.

По словам Гарбуза, Николай Корж отказался от предложения, ссылаясь на плохое состояние здоровья, и обещал прийти к Дринкелю, как только окрепнет...

– Какое впечатление произвел Гарбуз? – спросил я Анатолия.

– Хорошее, товарищ капитан. По-моему, он не врет.

– Ты договорился о следующей встрече?

– Так точно. Условились, что связь будем держать через Евгению Матвеец, подругу Алимы Кирбай. Она там, на озере живет. И через сына Горева – Игоря, который находится в Житковичах вместе с отцом.

– Это что, взрослый парень?

– Да нет, парнишка лет четырнадцати. Но мальцу-то сподручней пробираться туда-сюда, товарищ капитан.

[78]

– Очень хорошо. Газеты Гарбузу передал?

– А как же? И «Правду», и «Известия». Вы бы посмотрели, как обрадовался человек!

– А листовку с последним сообщением Совинформбюро?

– Тоже передал. И велел, как вы сказали, чтоб они ее переписали и распространили.

– Ну что ж... Поглядим, что получится.

Мне и самому очень хотелось сразу и безоговорочно поверить Иосифу Гарбузу, Гореву, Коржу и их товарищам. Но я не имел права поступать опрометчиво. Это могло обойтись очень дорого, стоить жизни многим десяткам людей, могло привести к срыву полученного мною задания.

Надо было все тщательно проверить. Этого требовала обстановка. Прежде чем делать следующий шаг, необходимо было убедиться, что товарищи выполнили наше поручение и что листовки сработали.

Вызвали в лес Пришкеля (Ильюка) и, не посвящая его в суть дела, попросили съездить в ближайшие дни в Житковичи, осмотреться и узнать, нет ли каких новостей.

Ильюк собрался быстро. Погрузил на телегу несколько корчаг со сметаной, пару лукошек яиц и отправился вроде бы на базар.

Вернувшись, сообщил нам, что в городе появились листовки со сводкой Совинформбюро, вызвавшие переполох среди фашистов.

– Обыски делали, – рассказал Ильюк. – Говорят, облаву замышляли. Кто-то, сказывают, возле самой жандармерии «Правду» приклеил.

После поездки Ильюка было решено пойти на озеро Белое и вручить Алиме Кирбай или Евгении Матвеец две мины и пять термитных зажигалок для передачи их в Житковичи Гореву.

Горев, Корж и Гарбуз взорвали два шедших на фронт эшелона с горючим и подожгли фашистский склад.

Эта вторая проверка подтвердила, что мы имеем дело с настоящими советскими людьми.

Через Игоря Горева подпольщики попросили прислать побольше мин и зажигалок, а также регулярно снабжать их сводками информбюро.

Как раз в те дни были получены несколько радиограмм из Центра.

[79]

В двадцатых числах августа наши войска перешли в наступление на Западном и Калининском фронтах, прорвали оборону фашистских армий и отбросили гитлеровцев на сорок – пятьдесят километров.

По сведениям Центра, немецко-фашистское командование перебрасывало на наш Западный фронт пехотные и танковые части.

Центр требовал максимальной активизации деятельности, требовал установить наблюдение за железными и шоссейными дорогами с задачей проследить путь следования эшелонов и автоколонн врага.

Особое внимание Центр обращал на то, что сведения наши должны быть точны, подробны и своевременны.

Линьков в свою очередь сообщил в Центр о возможностях, которые открываются нам в городке Житковичи, спрашивал совета, как лучше их использовать.

Ответ пришел немедленно. Наше проникновение в Житковичи расценивалось как успех. Работу требовали в основном направить на добывание разведданных, советовали, как предотвратить возможность провала.

На основании рекомендаций Центра Григорий Матвеевич и мы с Сеней Скрипником составили и подписали инструкцию житковичским подпольщикам, руководителем которых остался Горев.

Мы напомнили о необходимости соблюдения строжайшей конспирации и ставили группе конкретные задачи: наблюдать за переброской войск по железной дороге, давать регулярную информацию о работе станции Житковичи, составить план расположения гарнизона гитлеровцев и установить точный его состав, а также продолжать взрывы эшелонов, поджоги фашистских учреждений, складов и зданий, имеющих хозяйственное значение, уничтожать фашистов и предателей.

Мы потребовали также вести тщательный подбор и осторожную вербовку в группу преданных Родине людей, а Николаю Коржу рекомендовали подумать о предложении немцев и поступить в жандармерию, полицию или любое другое немецкое учреждение и войти в доверие к оккупантам, чтобы впоследствии своевременно предупреждать партизан о замыслах врага.

Эту инструкцию Евгения Матвеец на следующий же день передала Игорю Гореву.

[80]

Мальчик ушел в Житковичи, а мы стали ждать очередных сведений.

В те же дни появился в лесу Илья Васильевич Пришкель. Он сообщил, что выполнил нашу просьбу и, как ему кажется, нашел одного подходящего человека.

– Кто это?

– Понимаете, товарищ командир, с этим человеком я еще не говорил. Но от родни его узнал, понимаете...

– Что узнал?

– Значит, так. Родня, значит, у него имеется. Проживают у нас в Милевичах. Ну и рассказывали... Работает парень в Микашевичах киномехаником при немцах.

– Кто же он, наконец?

– Да этот самый, Ванюшка Конопатский! Мать при нем и младший братишка.

– Ну и что?

– Выходит, товарищ командир, паренек молодой, комсомольского, прямо скажем, возрасту, только не тем занят. Фрицев обслуживает, а в партизаны не идет.

– Это точно?

– Так ведь тут какое дело, товарищ командир? Тут обычное, по моему разумению, дело... В армию парень не попал, засел дома, а немцы пронюхали, значит, что он киномеханик, ну и ясно...

– Полагаешь, Конопатского заставили работать?

– Опять же, товарищ командир, гарантиев я дать не могу... Если будет ваше указание, потолкую с Ванюшкой. Может, годится он?

– Подумаем...

Самый беглый взгляд на карту покажет, какое значение могла иметь для нас небольшая станция Микашевичи, через которую идут ветки от Бреста на Житковичи и из Барановичей на Сарны.

Если мы, завязывая один из узелков в Житковичах, получали возможность контролировать эшелоны врага, идущие через эту станцию на Гомель со стороны Лунинца и Бреста, то, обосновавшись в Микашевичах, мы бы имели возможность дополнительно контролировать движение эшелонов в треугольнике Житковичи – Микашевичи – Брест – Барановичи.

Упускать такой шанс мы не имели права.

Сообщили о своих планах в Центр. Нам ответили, чтобы не медлили.

[81]

Теперь предстояло прощупать Конопатского.

Но кому поручить это?

Посылать в Микашевичи партизана мы не могли: городок кишел гитлеровцами, наш человек пропал бы ни за понюх табаку. Тем более что настроения Конопатского были нам неизвестны.

Оставалось одно: направить в Микашевичи кого-нибудь из местных жителей.