Текст книги "Любовь"

Автор книги: Иван Чекалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

ЯРОСЛАВ(чистосердечно). И я тоже.

МИША. Ты ей стихи читал когда-нибудь?

ЯРОСЛАВ(подумав). Нет.

МИША. А в любви как признавался?

ЯРОСЛАВ. Ну как…

ВИТЯ. А я сейчас покажу.

Витя поднимается из-за стола, подходит к Ярославу и встает перед ним на колено. Молчание. Друзьям становится неловко.

ЯРОСЛАВ. Ну?

ВИТЯ. Пошли трахаться?

МИША. Тьфу!

Он поднимает Витю и возвращает на место. Вдруг у Миши дзынькает телефон. Он хочет перевернуть его экраном вниз, но вспоминает сюжет собственной пьесы и с неохотой читает сообщение. Он улыбается.

ВИТЯ. Наташа?

МИША(кивает). Вам привет.

ВИТЯ и ЯРОСЛАВ (одновременно). И ей.

МИША. Соскучился! Люблю ее.

Друзья молчат, уважая его чувство. Но Ярослав не выдерживает. Его раздирают этические противоречия.

ЯРОСЛАВ. Любви нет!

МИША и ВИТЯ (одновременно). Иди на хуй!

Ярослав всплескивает руками. Лиза не писала со вчерашнего дня – это выбивает его из колеи.

МИША. Ладно, давайте дальше. Там есть один момент клевый. Сейчас…

Перелистывает страницы. Это несложно – их немного.

МИША. Во. Сейчас, я начну… «И как?»

ВИТЯ. Что как?

МИША. Да в пьесе же, вот. «И как?»

ВИТЯ. А. «Херней занимаются и думают, что это очень смешно. Невозможно этот балаган выносить. Еще все с такими серьезными рожами слушали».

МИША. «И чего, совсем никого интересного?»

ВИТЯ. «Вася только. Но он нажрался».

МИША. «А девушки?»

Молчание.

Молчание продолжается.

Одинокий смешок в зале повторяется – и теперь ему не так одиноко.

МИША. Ну? (Пинает под столом Ярослава.) Чего ты рассеянный-то такой сегодня? В университете что-то?

ЯРОСЛАВ. Да там контра была. Ща… «Ви-тя корчит ро-жу, ко-то-рая в их к… Кругу означает: “Все девушки были (хихикает) некрасивые”».

ВИТЯ(мрачно). Это он хорошо читает.

МИША. Не сбивай!

ЯРОСЛАВ. «Миша по-ни-мающе ки… Кивает. Молчание. Все мысли Вити крутя́тся вок-круг девушки Стругацких».

МИША(с обидой). Сам ты девушка Стругацких!

ЯРОСЛАВ. «В голове своей он уже представил, как будет выглядеть их дом и пару раз пердумал…»

Миша с Витей хохочут. Ярослав в недоумении.

ЯРОСЛАВ. А что это за слово!

МИША. Перепридумал, Ярослав!

ЯРОСЛАВ. А, бля… Ну там сколько слогов.

ВИТЯ. Шесть!

МИША. Пять.

ВИТЯ. Ну пять! Может, тебя к логопеду сводить?

МИША(авторитетно). У меня дефектолог знакомый есть.

ЯРОСЛАВ. Ну а на хрена там две приставки?

Миша приобнимает друга, хлопает его по плечу.

МИША. Это одна приставка, товарищ. Учиться тебе еще и учиться.

Вдруг у Ярослава звонит телефон. Звучит «Океан Эльзи». Это определенно настраивает на его сторону Мишу – известного эстета, а Витю, как офицера запаса, приводит в недоумение.

МИША. Лиза?

ЯРОСЛАВ. Ага.

ВИТЯ. Смотри в слове «враг народа» буквы не перепутай.

МИША. Это два слова.

Ярослав удаляется в комнату. В этот момент осветители вытворяют небольшой трюк со сценой – выключают свет на кухне и включают в комнате. Необходимо это техническое новшество для того, чтобы зритель сосредоточился на главном, не отвлекаясь на частности.

Ярослав снова садится на разобранную кровать, берет в руки гитару. Начинает наигрывать ту же грустную мелодию. Отвечает на звонок.

ЯРОСЛАВ. Да. Да, это я. Да. Как дела? (Улыбаясь.) И я тебя люблю. Да. Да ну что ты такое говоришь! Ты прекрасная, нет на свете девушки красивее, умнее и талантливей тебя – ты мой свет, Лизочка, моя душа… Конечно. Да, милая, да, да – с тобой я чувствую себя бедным Абеляром, недостойным Эрастом, целующим прекрасную и нежную Элизу. Я хочу жить с тобой, хочу просыпаться, чувствуя тебя в своих объятиях, и не будет мне счастья без этого, никогда! Я думаю о тебе всегда – с друзьями, на учебе, когда преподаю; без тебя мне нет жизни, моя чудесная, прекрасная Лиза. Содержание снов и дневных видений целиком в тебе и только тобой исчерпывается, мне все время тебя мало, ты – мой мир, моя вселенная, самая прекрасная вселенная на свете. Я люблю тебя! Люблю!

В комнате медленно тускнеет свет, зрителю должно быть достаточно упоминания возлюбленной Абеляра и текста главного хита певицы Гречки, чтобы убедиться в романтической натуре Ярослава. Ежели этого мало – помилуйте, драматург бессильно опускает кисть.

Одновременно светлеет кухня – снова два друга, Миша с Витей, снова только они вдвоем. В данный момент они увлеченно читают Мишин текст. Именно этот акт самовлюбленной аутотерапии и завершает пьесу – после него зрителя ждут лишь занавес, очередь в гардероб и разочарованный разговор в такси.

МИША(пылко, теряя связь между художественным вымыслом и реальной действительностью). По-настоящему закрытые времена большого искусства не дают: тому свидетельством и сталинская эпоха и, в общем-то, николаевская.

ВИТЯ. Да, наверное. (Оживляясь.) Перечитай Гашека – там не только про искусство, вообще очень ясно становится, как рождаются бравые солдаты Швейки.

Оба уже не читают текст, а проговаривают сокровенные мысли. И как проговаривают!

ВИТЯ(горячо). А вообще знаешь, я же только Канта дочитал – и вот подробность идеалистической философии, ее направленность на просвещение – это то, что нужно сейчас, думаю. В конце концов, эти времена когда-нибудь закончатся…

МИША. А столько всего сломано…

ВИТЯ. Да, столько всего сломано, что кому-то нужно будет поднимать все заново. Кому-то, кто умеет подняться над ситуацией, кому-то с мозгами, кто умеет оставить предрассудки и обиды позади…

МИША. И кому, как не нам.

ВИТЯ. Кому, как не нам.

Занавес. В гардероб выстраивается очередь, большая, словно в гастроном. Таксисты собираются с духом, оглядывая вываливающую на мороз толпу.

КОНЕЦ

Эпилог

Упряжка

Комедия

Может быть, за годом год

Следуют, как снег идет,

Или как слова в поэме? Борис Пастернак

Сцена запорошена снегом. В центре широкие сани, на них большой красный мешок. Из него выглядывает коробка с надписью «С Новым, 2022 годом!». Вдали темно, за тучами виднеется луна. Слабый ветер. В глубине сцены раскидистая елка. К ней приближается пьяный, бормочущий себе что-то под нос мужик с топором. Он одет явно не по погоде: белая водолазка и красная демисезонная куртка нараспашку. При виде елки он целует ее в ствол, крестится и, широко размахнувшись, начинает рубить. Все действие пьесы мужик рубит елку.

К саням неспешно подходят олени и надевают на себя упряжи. Рудольф самый крепкий, взрослый и строгий. Его нос мерцает красным светом. В особенно эмоциональные моменты нос полыхает, как рубин, чего Рудольф стесняется и потому пытается со всеми быть сухим и равнодушным. Он, очевидно, лидер, альфа-самец. Артюр, напротив, совсем маленький и явно еще очень молодой олень – он дрожит от холода и все время боязливо озирается по сторонам. Вася и Петя не отходят друг от друга ни на шаг и выглядят одинаково: они одного роста, цвета; оба очень крупные и слегка грубоватые, особенно Вася. Давид и косуля Даша заметно отличаются от остальных оленей, как, впрочем, и друг от друга: спина Давида шерстистая, серо-рыжего цвета, вдоль позвоночника проходит темная продольная полоса; голова его светло-серая, с маленькими глазами, но самое удивительное – это его рога, они, в отличие от рогов остальных оленей, направлены назад. Косуля Даша напоминает гибрид оленя и козы: она миниатюрная и стройная, с длинной шеей, крошечной головой и совсем без рогов. Встраиваются в сани они парами, в следующем порядке: во главе Рудольф вместе с Артюром, за ними Петя и Вася, а ближе всего к саням встают Давид и косуля Даша.

Наконец все олени, кроме Артюра, справляются с упряжками. Артюр в своей путается – и Рудольф, слегка толкнув его в бок, одним движением накидывает на него упряжь. Звучит стук топора. Все смотрят на мужика вдали.

ВАСЯ(возмущенно). Сукин сын! Одно дерево осталось, единственное. А он, блин, рубит. Рубака, блин.

ПЕТЯ. Может, он семье рубит.

ВАСЯ. А у елки, может, тоже семья!

ПЕТЯ(протяжно). Об этом я как-то не задумывался.

Олени стоят молча, перетаптываясь с копыта на копыто. Мужик вдалеке начинает пьяно напевать «Jingle Bells». Вдруг Артюр громко чихает – все кроме Рудольфа от него испуганно шарахаются.

ВАСЯ. Прикройся!

КОСУЛЯ ДАША(испуганно). А если он вот это вот… (Шепотом.) Заразный?

ДАВИД. Конечно заразный! Это можно очень легко определить. Видите, какой щуплый?

КОСУЛЯ ДАША. Вижу, вижу!

ДАВИД. А это, между прочим, симптом! Щуплый – это симптом!

КОСУЛЯ ДАША(в ужасе). Он еще и дрожит!

ДАВИД. Тогда финита ля комедия. Пневмония. Дрожит – это пневмония!

ПЕТЯ(примирительно). Наверное, простыл.

ВАСЯ. Дурак! У него кости видны, скелетон, блин. Ковидный! Морду прикрой!

РУДОЛЬФ(громогласно). Заткнулись!

Все замолкают. Нос Рудольфа вспыхивает.

РУДОЛЬФ(отвернув морду). Отчитывайтесь. Подарочный вес.

ДАВИД. Шестьдесят одна тысяча восемьсот сорок три тонны.

РУДОЛЬФ. Плохо. В том году было шестьдесят пять. Причина?

ПЕТЯ. Так дети с родителями весь год. (Заговорщически.) Мне пацаны с нарты говорили, у них одна хозяйская малявка, короче, отыскала щенка хаски, взяла за оба уха и ка-а-ак…

РУДОЛЬФ. Хватит. Василий, отчетное время полета.

ВАСЯ. Часов семь.

РУДОЛЬФ. Точнее, Василий.

ВАСЯ. Ну шесть-семь… (Пауза.) Да не знаю, чего прикопался!

АРТЮР(самоуверенно). Шесть часов сорок три минуты и двадцать секунд. (Тише, заметив, что его все слушают.) Плюс-минус.

ВАСЯ. Молчи, задохлик.

АРТЮР. От задохлика слышу!

ВАСЯ. Сукин…

РУДОЛЬФ. Хватит! Артур, хорошо.

АРТЮР. Я Артюр, дядя Рудик!

РУДОЛЬФ(грозно). У меня в упряжке ты будешь Артуром. Так назвал тебя отец.

АРТЮР. Но…

РУДОЛЬФ. Разговор закончен. (Нежнее.) Дарья… Как ваше копыто? Восстановилось?

КОСУЛЯ ДАША. Так как же, конечно. Вот только наступать не очень пока комфортно, это вот правда, что не очень комфортно, но так-то восстановилось, конечно. Я ведь когда упала, ну вы помните…

РУДОЛЬФ (басом, с придыханием). Помню…

КОСУЛЯ ДАША. Я ведь тогда не совсем даже на копыто, я же спотыкнулась и еще хвостом смягчила, так вот мне сказали, что если бы не хвост, то все, без копыта бы была, представляете? Бескопытная! (Заливается высоким противным смехом.)

ДАВИД. Простите, я просто в первый раз – вы давно уже в упряжке, да?

КОСУЛЯ ДАША. Ох, ну что ты, только два года, но мне и самой немного, так что даже и не только, а целых два года, да, два года! Год весь на лугу, у себя, ну там, где живу, я животное свободное, гуляю где хочу, а зимой пообщаться сюда еду, сплетни всякие порассказывать, а то скучно одной весь год, одной да одной.

ДАВИД. Ага… (К Васе и Пете.) А вы?

ВАСЯ. Каждый год с Петрухой ездим.

ПЕТЯ(кивает). Ездим. Как штыки.

ВАСЯ. Обоюдоострые, блин.

ДАВИД. А сами откуда?

ПЕТЯ. Сибиряки мы, тягловые. С одного села. Живем вот как сейчас в упряжи, рядом, а видимся только здесь, раз в год, сечешь?

ДАВИД. Отчего же?

ПЕТЯ. А смены разные. Мы же грузы всякие возим, только он ночью, а я с утра. Не пересекаемся.

ВАСЯ(кивая). Вообще, блин, нет.

ПЕТЯ. Только вот здесь базарим, да. Тут, знаешь, и подзаработать получается, а работа ведь несложная. Вес большой, конечно, зато и деньги хорошие, к тому же там, ну… Дело, в общем, хорошее. И деньги тоже.

ВАСЯ. Деньги да-а-а…

ПЕТЯ. Зато Вася вон скоро вольным оленем станет!

ДАВИД(удивленно). Неужели?

ПЕТЯ(кивая). Ну. Это ж ведь труд какой, ты не представляешь, с утра до ночи горбатиться. Мы-то давно уже уйти пытаемся, только они все отмалчивались раньше. И тут, нате-здасьте, как снег на голову: Васе в марте говорят…

ВАСЯ(строго). Завали, блин.

ПЕТЯ. Я ж рассказать только.

ВАСЯ(направив рога на Петю). Ты че, с первого раза не всекаешь? Объяснить?

ПЕТЯ(отшатнувшись). Да молчу я, молчу…

Долгая пауза.

ДАВИД. Артюр, а мне почему-то кажется, что вы натура артистическая. Вот я на вас смотрю и думаю: вы либо художник, либо поэт. Ошибаюсь?

АРТЮР(удивленно). Как вы догадались?

ДАВИД. Художник?

АРТЮР. Поэт.

ДАВИД. Это у вас в глазах. Лирическое такое, знаете… Прочтете что-нибудь?

АРТЮР(строго). Вам не понравится.

ДАВИД. Вы знаете, в Китае, откуда я родом, я читал столько плохих трехстиший, что, уверяю вас, наихудшие строки для меня уже позади. Не стесняйтесь.

АРТЮР. Ну хорошо. (Подумав, откашливаясь.) Судьбоносное:

Тяжела доля оленья:

Нет ни дома, ни двора.

Только пепел да поленья —

Такова его судьба.

Молчание, все смотрят на Артюра. Мужик вдалеке падает и начинает делать снежного ангела. Вася принимается хохотать.

АРТЮР(обиженно). Не всем дано понимать стихи.

ДАВИД. А по-моему, очень точно! Особенно про пепел, замечательный образ. Вот у меня дома…

ВАСЯ. Задохлик!

РУДОЛЬФ. Еще слово – и вылетишь из упряжки.

Молчание. Олени переглядываются.

РУДОЛЬФ. Он мой племянник. Его отец просил показать Артуру…

АРТЮР(тихо). Я Артюр.

РУДОЛЬФ(не обращая внимания). Просил показать, что такое настоящая жизнь северного оленя. Так что если я услышу еще хоть одну реплику в его адрес – полетите отсюда.

КОСУЛЯ ДАША(часто моргая). Что, и я полечу?

РУДОЛЬФ(смягчаясь). К вам у меня будет отдельный разговор…

Нос Рудольфа багровеет, он замечает это и отворачивается.

АРТЮР. Ну хорошо, Давид, а откуда вы родом? Я похожих на вас оленей еще не видел.

ПЕТЯ. Видок у тебя, конечно, да. Ниче такой.

ДАВИД. Это долгая история, друзья. Представьте себе, я из вымирающего вида. Да-да, вымирающего!..

Мужик бьет себя топором по руке. Взвывает.

ДАВИД. Я вырос в Китае, в заповеднике. Меня растили под бесконечным присмотром, с походами по клиникам, с едой, приготовленной людьми…

ВАСЯ. Подфартило.

ДАВИД. Если бы так! Всю жизнь я мечтал о свободе. И вот, улучив момент, сбежал из своей темницы и направил копыта сюда. Я многое слышал о вашей упряжке и решил, что лучше места для оленя мне не отыскать.

Молчание. Артюр снова чихает, но на этот раз от него никто не отшатывается. Потом Артюр чихает второй раз, третий. На четвертый Вася не выдерживает.

ВАСЯ. Да захлопни уже хлеборезку!

АРТЮР(визгливо). Сам закрой!

Вася пытается вырваться из упряжки и толкнуть Артюра, но Рудольф с силой бьет по нему задним копытом. Вася отшатывается.

РУДОЛЬФ. Остыл!

КОСУЛЯ ДАША. Вы скажите лучше, как год у кого прошел, ну этот в смысле, который кончается сейчас. Вот у меня прекрасно, я и скакала, и прыгала, и однажды грибов столько нашла, что потом уйти никуда не могла, а потом ушла, а там браконьер был, но я убежала и еще плюнула ему в сумку, когда убегала.

ДАВИД. А как вы плюнули?

КОСУЛЯ ДАША(в замешательстве). Так слюной.

ДАВИД. Ну вы ведь от него убегали. А сумка не с ним была?

КОСУЛЯ ДАША. С ним.

ДАВИД. А как тогда плюнули?

КОСУЛЯ ДАША. Слюной.

Пауза.

ПЕТЯ. Вот у меня год отвратный был.

ДАВИД. Почему же?

ПЕТЯ. Вася подтвердит. Ну не то что отвратный прям. Как обычно, короче. Тащим по полдня, а потом спим по полдня. Ладно бы еще бабы были – так какое там, одна на все село.

ВАСЯ. Слепая, блин.

ПЕТЯ(на выдохе). Слепая.

ДАВИД. То есть плодиться не с кем?

ПЕТЯ. Да ладно плодиться, ну просто как-то…

ВАСЯ. Скучно.

ПЕТЯ. Во. Скучно.

ДАВИД. Так не случилось же ничего плохого?

ВАСЯ. Каждый день, как батраки, блин, возим эти банки сраные. И людей с банками. А я… (Мечтательно.) Я иногда представляю, что у меня свой луг есть. Ну, небольшой такой луг, но свой. Людей там никаких, ну ни одного вообще, и упряжек нет, и саней. А зато мох, бобы всякие, грибы вот в избытке. Сколько хочешь. И солнышко. А то у нас муть серая на небе все время. Задрало.

ПЕТЯ(кивает). Задрало.

ВАСЯ. Главное, так, сука, каждый год… Я ведь и не жил толком. Ну, сам то есть, для себя. Каждый год с Петей идем просить об увольнении, а им хоть бы черт. Только в том году… (Робко.) В начале года, короче, сказали, что отпустят, если год отхожу. В ноябре отпустить обещали.

Пауза.

ДАВИД. И ничего?

ВАСЯ (хмуро, в себя). Жду еще.

ДАВИД. Уже ведь конец декабря! Так они вам отказали?

ВАСЯ(грубо). Сказал, блин, что жду еще. Молчат, значит. (Примирительно.) Че их трогать. Передумают еще…

АРТЮР(вдохновенно). Василий, ты когда говорил про свой луг, про людей – ты говорил, как настоящий поэт! Ты не пробовал писать стихи? Мне кажется, у тебя бы прекрасно вышло!

ВАСЯ. Иди лесом.

Молчание. Ветер усиливается, мужик скидывает куртку и начинает делать перед елкой разминку. Артюр набирается смелости и тихо, озираясь на Рудольфа, заговаривает.

АРТЮР. А я всегда мечтал писать стихи. Знаю, что смешно, но ведь так хочется! Иногда вот смотришь на ветер и думаешь: не ветер это, а порыв. Ну, прекрасный. А потом глядишь на брата своего, на оленя северного, и понимаешь: какой олень, дурак, это же гордый зверь!

КОСУЛЯ ДАША. Да-да, а иногда смотришь на снег зимой, а под ним лишайничек… (Пауза.) Вкусный…

Пауза.

РУДОЛЬФ. Задерживается старик наш.

ПЕТЯ. Так небось письма разгребает. В этот год раза в три больше прислали.

ДАВИД. А что просят?

ПЕТЯ. Я почем знаю. Но, видать, не подарки, раз мешок легкий.

Пауза.

ВАСЯ. Снега тоже, блин, никакого.

КОСУЛЯ ДАША. Так это же глобальное потепление, что снега нет – так и надо! Люди по домам сидели, заводы стояли, вот природа и выздоравливает: как копыто мое, так и природа выздоравливает.

ДАВИД. Наоборот ведь должно быть.

КОСУЛЯ ДАША. Нет-нет, копыто в порядке.

Пауза.

РУДОЛЬФ(собравшись с силами, его нос постепенно краснеет). Дарья, мне нужно с вами поговорить. Давайте отойдем на минутку.

КОСУЛЯ ДАША. Давай, чего же нет-то.

Рудольф высвобождается из упряжки, помогает освободиться косуле Даше и уходит за сцену. Петя и Вася многозначительно переглядываются. Мужик снова падает в снег и засыпает.

ДАВИД. Артюр, а позвольте поинтересоваться. Что за тайна скрывается за вашим именем?

АРТЮР(негромко). Рембо.

ДАВИД. Прошу прощения?

АРТЮР. Артюр Рембо. Великий поэт. Папа назвал меня Артуром, в честь деда, а мне это имя никогда не нравилось. И я решил, что буду Артюром.

ДАВИД. Как интересно. А как ваш год? Удался? Многое успели написать?

АРТЮР. Да много, только я все сжег. (Заметив недоуменный взгляд Давида, неохотно.) Плохо все было.

ДАВИД. Плохо?

АРТЮР. Мне кажется… Мне кажется, чтобы написать хорошие стихи, нужно жить в хорошее время. Ну то есть не в хорошее… В интересное. А сейчас все это так уныло. Тоскливо очень.

ВАСЯ(злобно). Родился с серебряной ложкой во рту и жалуешься. Нытик, блин.

ПЕТЯ. Нормально говорит. Продолжай, малой.

АРТЮР(медленно, постепенно распаляясь). Я вот на днях подумал, попытался вспомнить, что за год-то произошло… И знаете, что понял? Все ведь ругаются: такой год, сякой год, столько плохого успело случиться, хуже не бывает. Послушаешь – прямо конец света. А я вдруг понял, что не конец света, совсем не конец света – в том-то и трагедия! В том-то трагедия, что не плохой был год, а мелкий, словно… Ну словно пыль. Дядя Рудик на днях папе сказал, я случайно услышал: не год это, а глыба, и придавило, говорит, меня этим годом, словно глыбой…

Вася отворачивается от оленей, смотрит на мужика. Тот просыпается и снова начинает рубить елку.

АРТЮР(с неожиданным воодушевлением). А совсем ведь не как глыба! Даже наоборот! Как будто глыба эта стояла и стояла, многие годы стояла, и ее все эти годы сверху ветер обдувал, а снизу море подтачивало. Ну словно весь мир был против этой глыбы, вся природа. А глыба держалась, хотя все хрупче и хрупче становилась. И все думали, что придет день – и обвалится. И придавит. Всю землю придавит, море течь перестанет, штиль установится вечный. А она… (Чихает.) Она просто рассыпалась! Пылью стала. И никто даже не заметил! А ветер как дул, так и дует, только разносит он теперь эти пылинки крошечные, глыбу эту… И весь этот год – он словно за завесой этой пыльной. Оборачиваешься назад, а там сплошная пелена. Пыльная и старая.

Вася начинает подрагивать, словно у него нервный тик. Никто не обращает на него внимания, все внимательно слушают Артюра.

АРТЮР. Ничего нового! Без ужасов, без криков. Но это ведь хуже всего! Столько лет все тянули резину, и единственное, что поддерживало, – это понимание: лопнет! Рано или поздно, может через десять лет, а если повезет, то и раньше, лопнет, громко, с помпой – и, может, даже унесет с собой тех, кто тянул ее, так ведь тем более: какое событие без жертвы! А оказалось – не лопнула. Просто рассыпалась, облепила ветер и стала самим воздухом. И мы дышим резиной. А хочется дышать свежим воздухом! Просто в этом году все как будто поняли, что ничего нового уже не будет; больше того, что само это ожидание, многолетнее напрасное ожидание, нежелание действовать, ежегодная надежда на новый год – она в итоге привела к тому, что вся наша жизнь – это сплошные мечты. Мы ничего не делаем! Мы только ждем! И дышим старым воздухом! Пылью дышим! Вместо того, чтобы убежать, сорваться с места, лопнуть самим наконец эту резину!

Вася срывает с себя упряжку и бьет Артюра копытом. Тот падает, отшатывается к Давиду. Сам Давид испуганно вжимается в сани. Петя пытается освободиться, чтобы помочь Артюру, но запутывается в упряжке.

ВАСЯ(исступленно). Пыль, говоришь? Резина? Ты, блин, зачморыш херов, ты знаешь, что такое тянуть? Ты хоть раз водил сани? Грузы возил? Я всю жизнь к херам угробил на это, а ты еще ноешь? Я каждый, блин, год сюда прихожу, думаешь, чтобы сопли эти слушать? Я уже отмудохал свое! Год мне дали, ты, сука! Я ночью выхожу, ночью прихожу, каждый херов день, я, сука, ни разу в жизни бабу не имел, я кроме работы не видел ничего, а ты еще жалуешься? Да я тебя убью к херам! Не нравится, блин? Да? Убью!

Вася наступает на Артюра и уже готовится ударить его, как вдруг подбегает Рудольф и валит Васю на землю. Он исступленно бьет Васю рогами. Его нос горит рубиновым цветом. В стороне в ужасе глядит на Рудольфа косуля Даша. Артюр приподнимается с земли и встает на одно копыто. Рудольф продолжает отчаянно бить Васю, пока вся сцена не заливается кровью, и куски оленьего мяса не падают под ноги зрителям в партере. Вдруг слышится треск дерева – елка валится и с грохотом падает на мужика. Рудольф замирает, оборачивается на елку, вслед за ним оборачиваются остальные олени. Начинает идти снег. Молчание.

КОСУЛЯ ДАША(тихо). Поехали, может, мальчики?.. А?

КОНЕЦ

P. S

В комнате три на пять поздним вечером на стареньком поскрипывающем диване сидят (sic!) двое. Его зовут Ваней, он поэт и очень-очень умный мальчик. Ее – Беатриче, она пианистка из Вены и Ванина муза. Они обнимают друг друга за плечи. Комната небольшая, но уютная, слева пристроилось пианино, справа – рабочий стол; освещено все люстрой, не слишком яркой – как раз, чтобы возлюбленные видели друг друга.

Да, Ваня с Беатриче любят друг друга. Любят давно, сильно и преданно, любят так, как любят в рыцарских романах. Всё на свете им по плечу, а горы кажутся холмиками, когда они рядом. И хотя в мире неспокойно: война, болезни, разорванные связи, безденежье, отсутствие понимания между самыми близкими людьми, – Ваня и Беатриче все это переживут.

Почему? Они тоже люди, в их жилах течет та же кровь. Их трогают болезни, они живут во время войны и думают о ней каждый божий день. Они не могут видеться друг с другом, потому что живут в разных странах. И тем не менее нет людей счастливее Беатриче с Ваней.

Бывает, и они ссорятся. Иногда они не говорят друг с другом по нескольку дней. Злость, ревность, раздражение – все это у них случается. Бывает, им даже не хочется друг друга. Редко, но бывает.

И все-таки они счастливы.

Счастье можно измерить. Это очень просто.

Счастье – это когда останавливается время. Когда близость чувствуется кожей.

Счастье – это когда ссора с любимым страшнее войны.

В издательстве Freedom Letters вышли книги:

Сергей Давыдов

СПРИНГФИЛД

Сергей Давыдов

ПЯТЬ ПЬЕС О СВОБОДЕ

Дмитрий Быков

БОЛЬ-

ШИНСТВО

Демьян Кудрявцев

ЗОНА ПОРАЖЕНИЯ

НЕПОСЛЕДНИЕ СЛОВА

Сборник речей российских политзаключённых

Шаши Мартынова

РЕБЁНКУ ВАСИЛИЮ СНИТСЯ

Shashi Martynova

BASIL THE CHILD DREAMS

Translated by Max Nemtsov

Евгений Клюев

Я ИЗ РОССИИ. ПРОСТИ

Ася Михеева

ГРАНИЦЫ СРЕД

В серии «Слова Украïни» выходят в свет:

Андрій Бульбенко

Марта Кайдановська

СИДИ Й ДИВИСЬ

Andrey Bulbenko

Marta Kaidanovska

JUST SIT AND WATCH

Александр Кабанов

СЫН СНЕГОВИКА

Генрі Лайон Олді

ДВЕРІ В ЗИМУ

Генри Лайон Олди

ДВЕРЬ В ЗИМУ

Сборник современной

украинской поэзии

ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА

Алексей Никитин

ОТ ЛИЦА ОГНЯ

Артём Ляхович

ЛОГОВО ЗМИЕВО

В серии «Как мы дошли до жизни такой» опубликованы

Юлий Дубов

БОЛЬШАЯ ПАЙКА

Первое полное авторское издание

Юлий Дубов

МЕНЬШЕЕ ЗЛО

Послесловие Дмитрия Быкова

Сайт издательства www.freedomletters.org

Телеграм freedomltrs

Инстаграм freedomletterspublishing

Издатель

Георгий Урушадзе

Технический директор

Владимир Харитонов

Редактор

Татьяна Венгерская

Автор стихотворения и фотографии на обложке

Беата Прохорова

Дизайн обложки

Марии Кулагиной

Выпускающий редактор

Людмила Кузнецова

Корректор

Ната Шевченко