Текст книги "Любовь"

Автор книги: Иван Чекалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Итак, в свой одиннадцатый по счету день рождения Даша проснулась в пять утра. Час она валялась в постели, еще полчаса корчила рожи, потом поиграла в зоопарк и как его директор выгнала смотрителя, кормившего верблюдов колбасой. Мама постучалась в разгар этой эмоциональной сцены.

– С днем рождения, зайка.

Даша не стала объяснять, что она вовсе не зайка, все зайки спят в вольерах и снятся им заячьи небеса, она – директор зоопарка; все это не требовалось знать маме, от которой ожидался только леопард. Но мама не подарила Даше леопарда. Вместо этого она протянула ей большую деревянную штуковину, обтянутую бантом. На штуковине было шесть струн, дырка посередине, а всем своим видом она подозрительно смахивала на гитару. Даша посмотрела на маму в недоумении.

– Это твоя первая гитара, солнышко!

И мама обняла Дашу, до которой только-только стали доходить масштабы развернувшейся трагедии. Она молча проглотила слезы, ни слова не сказав, поцеловала маму и только потом надрывающимся голосом произнесла:

– Спасибо, мама.

Но, видно, чем-то Даша все же себя выдала, поскольку мама тут же принялась оправдываться:

– Когда мне исполнилось одиннадцать, мама подарила мне гитару. Я была в ужасе! Мне так хотелось куклу! Или браслет!..

«…Или колечко», – с надеждой подумала Даша.

– Какой-нибудь девчачий подарок! – словно не замечая Дашину кручину, продолжала мама. – Но потом, солнышко, потом эта гитара меня выручала столько раз! Когда казалось, что выхода нет совсем, я брала гитару, играла на ней, и все снова становилось хорошо. Веришь?

И хотя Даша тогда кивнула, в ее душе на всю жизнь разверзлась бездонная пропасть.

Мама вручила Даше гитару и стала учить ее настраивать… Но подождите! Даше снится сон. Этого никак нельзя пропустить. Ей все время снится что-нибудь интересное.

Глава 9

Сон

Море

Даша плавает в клочках цветной бумаги, бумага переливается на солнце, а на берегу бегают маленькие мальчики – Даша заплыла так далеко, что они кажутся ей крошечными точками мандаринового цвета.

Дорога

Даша едет в машине, за рулем папа. Он ставит радио «Культура» и травит анекдоты. Даше смешно и неловко одновременно. С ней рядом сидит бабушка и сватает ее мандариновым мальчикам.

Ежики

Целый океан разнообразных ежиков: настоящих, плюшевых, колючих, синих и зеленых. Когда им голодно, они смешно сопят и в поисках еды бултыхаются в море из бумаги.

Свадьба

Даше делают предложение руки и сердца. Дима встает на колено и выглядит при этом ослепительно прекрасно. Она отказывается, но не потому, что не хочет замуж, а потому что боится. Проходит много лет, исполненных отчаяния, пока она наконец не передумывает; Даша отправляется на поиски Димы и находит его в Перу, где он занимается раскопками дворца. Даша признается Диме в любви, и они женятся в Тоскане, где каждому на входе раздают по мандарину. Подружка невесты – Аня, друг жениха – большущий мандарин.

Тюрьма

На свадьбу врываются ежики и арестовывают Диму за политические разговоры. Его сажают в тюрьму. С Дашей они встречаются очень редко, раз в полгода. Однажды Даше удается спрятать в цедре мандарина ключ, чтобы помочь Диме сбежать, но ключ подходит лишь для папиной машины. Проходит время. Дашу пытаются соблазнить разные мальчики. Один катается с ней в лодке по бумажному морю. Вокруг них горы, водопады, гейзеры. Другой мальчик всегда идет впереди Даши. Он ругает свои туфли. У него коричневая сумка, точно такая же, какую носит Дима. Проходит время. Дима выходит из тюрьмы. В тюрьме он подружился с сектой убийц-полуволшебников. Даша их боится. Дима почти все время молчит и редко возвращается домой. Даша плачет. Она одна дома. Шторм. Бумага с моря запечатывает окна. Дима все не приходит, хотя должен был прийти два часа назад. Где-то под полом ежики царапают паркет. Димы не видно даже в подзорную трубу. На столе у Даши ужин, она приготовила его для Димы – суфле из мандаринов. Оно покрылось плесенью и превратилось в огромного страшного мальчика. Огромный страшный мальчик пахнет ежиками и сопит. Огромный страшный мальчик повторяет: «Даша, Даша, Дашенька». Огромный страшный мальчик забивает Дашу в угол. Огромный страшный мальчик улыбается и булькает, когда пытается дотянуться до Дашиных волос. Огромный страшный мальчик хватает Дашу. Огромный страшный мальчик вытягивает шею. Огромный страшный мальчик выкатывает глаза, и Даша чувствует, что если прямо сейчас, в эту самую секунду не проснется, то он ее…

Глава 10

Папины шаги

Даша вскочила с постели и заплакала. «Ты дома, Даша, все хорошо». Она огляделась. Ничего не изменилось. Проверила часы – словно и не спала. А столько всего снилось! Как удивительно бывает: проживаешь, пока спишь, целую жизнь, наполненную историями, подробностями, сюжетами, а потом просыпаешься – и нет их всех, слава богу еще, если что-то сможешь вспомнить!

Во входной двери щелкнул замок. Даша юркнула под одеяло.

Это были папины шаги. Их Даша бы узнала где угодно. Она и забыла: папа уехал в гости к брату и так до сих пор не возвратился. Мама, пока у Даши была прощальная вечеринка, пошла с подружками в кино, но мама-то вернулась, да и притом очень невовремя, так что пришлось всех прогонять, а папа вот вернулся только сейчас. Он постарался тихо повесить куртку, разуться, но со страшным грохотом уронил что-то на пол. В маминой комнате включился свет.

– Все спят?

– Конечно! Чего не отвечал?

– Мы с Володей выпили немного, ему коньяк начальник подарил…

– Много пили?

– Да нет.

– Тише! Ты как ее довезти собираешься?

– Кого?

– Никого!

– Слышь, а мне Володя-таки сказал.

– Что сказал?

– Про восемь лет.

– Про что?

– Ну. «Где ты был последние восемь лет?» – сказал.

– А ты ему?

– Налил.

Свет в родительской комнате потух, в квартире снова стало тихо. Даша поглядела в окно – и ей показалось, что густое небо соткано из лоскутков ста тридцати восьми разнообразных тканей.

Глава 11

Где Даша была последние восемь лет

Лучше спросите, где Даша не была! Она путешествовала по Франции, Италии и Греции; с родителями ездила в Брюссель, где посмотрела «Смерть Марата»; вместе с классом побывала в Ярославле, вернувшись из которого (дело было в шестом классе) на переходе со станции «Чистые пруды» на «Сретенский бульвар» пережила событие невообразимой важности, связанное с Колей П., который был не только очень симпатичным, но и читал ей с выражением стихи – не без ошибок, но ведь с выражением!

За эти восемь лет Даша повзрослела на все десять – ведь в этот промежуток она не только наездилась по мировым столицам, но и, к примеру, в первый раз поцеловалась. Она вообще много чего за это время сделала впервые: впервые ела черную икру, тартар, креветки; попробовала впервые алкоголь (до этого лишь раз пригубила, в Керчи, тогда дедушка Саша дал ей пиво вместо яблочного сока) и сигареты (мы, ей-богу, до сих пор пугаемся об этом говорить). Кроме того, все эти годы Даша принимала жизненно важные решения. В тринадцать Даша придумала, что будет носить шапку, – и всю среднюю школу ее честно носила. Тогда же поклялась, что ни за что, ну вот ни в жизнь больше не сядет с Колей П., – слово пришлось нарушить лишь однажды, ей было шестнадцать. Именно в это время Даша стала музыкантом – сначала долго играла на гитаре, потом – на фортепиано. В пятнадцать стала писать песни, в шестнадцать выпустила первый альбом. В семнадцать твердо решила превратиться в музыканта, а в восемнадцать выпустилась из школы – и, вместо того чтобы идти на психологический факультет университета, как того ждали родители, пошла на курсы юных музыкантов. На курсах Даша познакомилась с целой прорвой мальчиков и девочек, но никогда не забывала школьных подружек и Витю, мальчика, цитировавшего Пушкина гораздо лучше Коли П.

За эти восемь лет Даша Наумова выплакала триста ведер слез, из которых только первые две сотни предназначались Вите, а остальные были пролиты по поводу мировых проблем (чем Даша заслуженно гордилась), и высмешила смеха больше, чем светит звезд на небе. В семнадцать Даша получила первую зарплату. Раньше родители давали ей деньги за оценки (пятерка – пятьдесят рублей, четверка – тридцать, за тройку она не получала ничего, а после двойки отдавала сорок; такую финансовую схему Даша со временем признала неудачной, ибо должна была родителям ужасно много денег). Зарплату выдали за урок вокала, она учила мальчика и поэтому занятия долго не продлились. Первую же тысячу рублей Даша потратила на то, чтобы купить себе гантели – ведь несмотря на то, что выглядела она очень и очень хорошо, сама это подчас не замечала. Три года она сидела на диетах, пять лет пыталась заниматься спортом, всю жизнь расстраивалась, глядя на весы.

Было еще кое-что важное, о чем, пожалуй, стоит рассказать. Это она тоже сделала в первый – ах, но не в последний! – раз, об этом она мечтала очень много лет, этого боялась и не знала точно, что это такое. Она неоднократно видела, как это делают в кино, слышала об этом от взрослых подружек, а несколько мальчиков (включая Колю П.) имели наглость ей об этом намекнуть. День, когда это наконец случилось, Даша Наумова запомнит на всю жизнь. Ей было семнадцать, и она… В тот день ей… Сначала к ней подошел мальчик с музыкальных курсов… Нет, никак не выходит! Постойте, мы попробуем иначе. В тот самый день жара летнего вчера совершенно отвечала внутреннему жару Даши… Эх! Нет, здесь точно нужно отыскать подход. Не думайте, мы не избегаем этой темы. Но ведь так трудно!.. Вот если бы об этом написали Петрарка или Дант… Давайте вернемся к музыке – прибьемся к этой гавани безопасных тем – а тот июльский вечер отложим для следующей книги.

Глава 12

Как Даша гитару настраивала (продолжение)

Мама поцеловала Дашу в лоб и ушла готовить завтрак. Даша осталась одна. Вернее, не совсем. С гитарой.

«Жизни больше нет, – подумала она. – Есть череда тяжелейших ударов. Наверное, это и называется взрослеть. Ах, боже! Сколько еще страданий выдержит моя душа?» На ум приходили воспоминания прожитых трагедий. «Я как Жанна д’Арк!» – поняла Даша, обращая взор в окно. Она старалась сидеть неподвижно, не сутулясь и не моргая, чтобы выглядеть древнегреческой богиней. Решив, что это у нее получается очень хорошо, Даша немного успокоилась. Мамин подарок все еще ее терзал. И хотя подарок этот был противен Даше до глубины души, одного она не могла не признать: гитара была что надо. Дело было даже не в блестящем лаке (хотя на солнце он блестел, как золотой рудник) или красивой древесине – дело было в чем-то таком, что в двух словах и не расскажешь; но чем дольше Даша глядела на гитару, тем больше ей хотелось на гитаре поиграть.

Сначала Даша невзначай, словно бы случайно, придвинулась к инструменту. Потом вдруг оказалась еще на сантиметр ближе. И еще чуточку – пока между ними не осталось две-три складки одеяла. Тогда Даша, намеренно не глядя в сторону подарка, нащупала его вслепую. «Будь гордой, гордой, гордой…» – гипнотизировала она себя, а сама уже тянулась к гитаре второй рукой. Теперь она нащупала струны. Очень странное ощущение – мама сказала, что нейлоновые струны намного легче металлических, а казались они при этом натянутыми, как Дашины нервы перед днем рождения.

И вот Даша наконец решилась. Она подтянула к себе гитару и положила левую руку на струны. Попробовала парочку зажать – струны послушно поддались, хотя и оставили на пальцах глубокие следы. «Терпи! Красота требует жертв», – так она подумала, но выдержала все равно совсем немного. Тогда ей пришло в голову просто дзынькнуть по струнам; она высоко подняла правую руку и со всей мощью древнегреческой богини ее опустила:

БДРЯМ!

М

М

М

м

м

м

м

Даша облизнула загудевшие от боли пальцы. Собралась с духом и снова ударила.

ДЗЫН!

Н

Н

Н

н

н

н

н

«Какое „н“! – Даша топнула ногой от возмущения. – Какое „н“, когда я хочу „м”! Даже не „м”, а…»

– М-м-м! – повторила Даша вслух.

Надо найти тот, первый звук, из него можно сделать что-то совершенно невероятное. Даша это нутром чуяла. Она дернула каждую струну отдельно: мы-ны-лы-зы-ды-вы. Тогда, очень внимательно прислушиваясь, Даша положила большой палец на первую, самую толстую струну – и резко опустила его вниз:

БДРЯМ!

М

М

М

м

м

м

м

Даша просияла. Лучик надежды блеснул в костре Жанны д’Арк. Обнимая гитару обеими руками, Даша чувствовала, что влюбилась. Никаких учительниц, когда она вырастет, никаких ветеринаров или актрис – она будет музыкантом! Соберет свою рок-группу (девчачью, разумеется – с Лизой, Наташей и Полиной Беленькой), станет выступать на громадных футбольных стадионах и зарабатывать большую кучу денег. Даша почти придумала название для группы и обязательно бы еще побаловалась с гитарой, если бы не мамин голос, вдруг выдернувший ее из прояснившегося будущего в безлеопардовое настоящее:

– Кушать, солнышко!

* * *

Перед завтраком Даша прижалась напоследок к гитаре и приняла печальное выражение лица – чтоб мама знала, как подвела родную дочь.

Глава 13

Мама

В детстве маму Даши никто не звал «мама Даши». Ее звали Гульнар. Причин тому было несколько. Во-первых, она была из Азербайджана. Во-вторых, никакой Даши еще не было.

Гульнар родилась в пригороде Баку, и оба ее родителя – дедушка и бабушка Даши – были очень красивыми людьми. И конечно, как все красивые люди, они были строгими. Ведь те, кому красота дается от рождения, даже не представляют, скольких трудов она стоит маленькой некрасивой девочке. Это понял когда-то поэт Заболоцкий и описал в следующих строках:

Среди других играющих детей

Она напоминает лягушонка.

Заправлена в трусы худая рубашонка,

Колечки рыжеватые кудрей…

В дошкольные годы Гульнар была веселой – никогда в себе не замыкалась – и общительной; с первого же дня, проведенного во дворе, обзавелась тьмой тьмущей друзей. Это вообще был, что называется, золотой состав двора тринадцатого, пятнадцатого и семнадцатого домов: пройдет лет двадцать-тридцать – и мальчик Хасан превратится в известнейшего ресторатора Баку с двумя звездами «Мишлен», две девочки-сестры поедут в Голливуд играть exotic femme fatale и завоевывать оскаровские статуэтки, а еще один тихоня, который особенно любил разглядывать Гульнар, когда та играла в классики, станет (как ни сложно в это поверить) новым президентом Азербайджанской республики, сместив на этой должности чрезмерно засидевшегося бюрократа. Куда ни плюнь – везде успех.

Но Гульнар его вкусила раньше всех. Никто не мог тягаться с ней. Она была самой бойкой, самой смелой, самой дерзкой девочкой, слухи о которой долетали и до соседних дворов. На нее приходили поглядеть не только мальчишки (что Гульнар показательно игнорировала), но и девчонки; иногда даже первоклассницы.

Школа пролетела быстро. Все оставалось по-прежнему. Гульнар ни о чем не задумывалась. В классе она представляла партию угнетенных, соперничавшую с партией Маши. В партию Маши, кроме самой Маши (звезды – точнее, звездочки), входили многочисленные льстецы, подхалимы и отличники. В партии угнетенных были двоечники, хулиганы и прочая местная интеллигенция; согласно уставу, в партии не было лидера, но все всё понимали – и в каждой стычке с длиннющими Машиными ресницами участвовала именно Гульнар. У нее было много мечт: стать оперной певицей, прославиться, уехать в Москву и познакомиться с Сергеем Жигуновым; она мечтала о большом красивом доме и семье, где она не будет, как ее мама, готовить бесконечные супы, а найдет важную работу, чтобы готовил за нее будущий муж.

Потом был переезд, вся семья собрала вещи и купила билеты в Нижний Новгород. С того дня Гульнар стала рассеянной. Затем – институт, юридический факультет, еще больше непонятностей, законы, конституции, Хаммурапи. Девяностые годы: страшно ходить по ночам, ссоры с родителями и – он! – муж, вернее, тогда еще просто однокурсник со смешной прической. Гульнар, запутавшаяся окончательно, влюбилась в него и только в этой своей влюбленности все ясно понимала.

Папа Даши, которого тогда еще не звали «папа Даши», потому что Даша еще на свет не появилась, подрался с кем-то на институтской вечеринке из-за Льва Толстого. Гульнар, вовсе не бывшая белоручкой, быстрее всех разобралась, что делать, обработала синяки и вытерла кровь. Они начали встречаться. Даша появилась очень скоро – за день до получения дипломов.

Пройдет еще сколько-то лет – родится Настя. И вот тогда-то Гульнар станет «мамой Даши». Вокруг все менялось: власть, время, место проживания, муж Вася, дочка Даша, дочка Настя, марки машин, модели самолетов, отношение родителей к ее раннему браку, отношение Васи к религии и атмосферные явления – но Гульнар, ее душа и чувства оставались такими же, как двадцать лет назад. Она совсем перестала мечтать. Приняла, что никогда не познакомится с Сергеем Жигуновым. С обидой молча следила за тем, как мальчик Хасан превращается в известнейшего ресторатора Баку, а тот тихоня, с которым она одна во всем дворе общалась, стал пугающим трехподбородочным политиканом. Муж Вася преуспевал – открыл первый бизнес, затем второй, перевез всю семью в Москву, в очень красивый дом напротив итальянского посольства, и сам в этом доме почти не бывал. А Гульнар занималась Дашей и Настей, растила их, старалась изо всех сил – и почти не вспоминала, какой когда-то была маленькой и смешной.

Глава 14

Beata Beatrix

В половине пятого утра Даша окончательно смирилась с тем, что не заснет. «Надо что-нибудь выдумать, – решила она, – чтобы не впасть в отчаяние и как-то скоротать время. Можно задержать дыхание!.. Но если я задержу дыхание, то мои щеки надуются, словно два космических объекта, а это даже у самых красивых девушек выглядит непривлекательно. Что еще можно? Можно походить туда-сюда». Даша встала с кровати, оправила ночнушку и походила по комнате. «Сорок четыре шага. Кровать, люстра, тумбочка, гитара, дверь, окно. Люстра, тумбочка, кровать. Гитара. Люстра. Сорок восемь шагов». На семьдесят шестом она остановилась. Прямо перед нею, в окне, виднелся Тимирязевский лес – шебуршащий, колючий, что-то такое невероятно важное сам себе шепчущий. «И я как тот лес, – подумала Даша, представляя себя героиней чеховских рассказов. – Шебуршу и щетинюсь, и под сенью моей расцветают великие мечтания». Даша прикусила ноготь и улыбнулась. Такая вот ночь – это было самое ее любимое время; тишина, темнота и много-много свободного пространства, воздуху много – будто бы она не в своей квартире кусает ногти, а ждет чего-то прекрасного в высокой башне; и словно не она это совсем, а Лорелея, расчесывающая золотые кудри.

«Эх! – подумала Лорелея. – Сколько всего прекрасного можно сотворить, если только быть к этому достаточно готовым! Вот, например, лес. Разве бы вырос этот замечательный лес сам, на пустом месте, если бы тот, кто его сделал, не был к этому готов? Надо ведь обязательно все рассчитать, знать, где сажать дуб, а где осину, что с чем приживется, где попросить птиц сесть, на какой ветке. Или другой пример. Вечеринка. Она была сегодня, а кажется, что столько лет прошло с того времени, когда я убиралась, готовила салат и пришла сначала Ульяна, раньше всех – ей делать нечего всегда, – потом Полина Беленькая и Лиза, вовремя и вдвоем. Полина принесла сидр, а Лиза принесла… А Лиза принесла тоже сидр. И мы говорили долго о… О чем же мы говорили? О Диме немного говорили, о войне говорили. Да, Лиза говорила, что ей говорили, что у нее двоюродная тетя прямо сейчас в Донбассе. Ужас. А как правильно пишется – в Донбассе или на Донбассе? Не важно, это все ужас, ужас, ужас… Потом приехали Витя с Мишей, молчали, принесли вино. А Миша понравился Полине! Точно! Она так не сказала прямо, но смотрела на него, как эти деревья в лесу смотрят друг на друга. И Маша была, Маша принесла гитару, мы с ней пели, красиво пели, у Маши такой голос красивый, это она, наверное, Лорелея, а не я. Я – Гвиневра. Нет, Гвиневра старая. Я – Беатриче. Точно. Беатрикс, Беата, Беатриче. Эталонный образец Прекрасной Дамы в классической литературе. А Дима… нет, ну Дима – Дант – это уже что-то слишком».

Даша рассмеялась и упала на кровать. На потолке мерцали цветные, ярко-красные круги. Ей не было ни тепло, ни холодно – она не чувствовала температуру; не было ни весело, ни грустно – знала, что любая, даже самая маленькая мысль сейчас может ее развеселить или расстроить. Такое душевное настроение, когда ты будто бы вне всяких эмоций, находило на нее нечасто. Ей-то все казалось, что этот узкий коридор человеческого чувства – удел людей возвышенных, рациональных, типа ее папы, или Димы, или хотя бы президента Российской Федерации. Но когда оно случалось с ней самой – это всегда было неожиданно прекрасно.

Но бог с ней, с девочкой и ее бессонной ночью – что же делать нам с вами, дорогой читатель? Не прерывать же идиллию? Тем более в такой напряженный час. Но как же развивать фабулу, двигать колесики сюжета без драмы, какого-нибудь хоть мало-мальски эффектного катарсиса? Не построишь же повесть на фразе «…ей не было ни тепло, ни холодно, ни весело, ни грустно». Ни бе, ни ме, ни а, ни бе. Каша-малаша бессмысленная.

А с другой стороны – почему сразу идиллия? Разве не возникает прямо сейчас, в данную конкретную минуту, в голове у Даши мысль – пока еще крохотная мысль, размером с маленькую букашку, но уже давно назревавшая и потенциально разрушительная? Может же трагедия начаться с одного действия, одного случайно брошенного слова. Почему же ей не начаться с одной идеи? С такой, например, что в Тбилиси у Даши ничего не выйдет. Что не станет она никогда музыкантом – и виноват в том не переезд, не Дима и даже не война – а собственная Дашина голова, которая ну никак, вот просто органически не способна придумать что-нибудь талантливое. С той идеи, что каждое действие Даши Наумовой неправильно, что вся она неправильная, что темный Тимирязевский лес и вправду похож на нее своей темнотой и непроглядностью. Что, сколько бы она ни билась, все без толку и уж лучше бы осталась она в Москве, чтобы не расстраивать папу и маму, которые обязательно расстроятся, когда она уедет. Что без нее лучше и Диме, и Вите, и музыкальным курсам, и всем-всем на свете, а она только бесконечно все портит. Что она неудачница. Никудышная неуклюжая неудачница.

Да, это уже что-то! С такими мыслями легко двигать сюжет!

Глава 15

Планы на будущее

«Ты не неудачница. Ты будешь писать песни. Ты заработаешь кучу денег. Ты поедешь в Тбилиси, станешь всемирно известным музыкантом и познакомишься с Билли Айлиш», – Даша строго-строго нахмурилась.

Стать всемирно известным музыкантом – это было хоть и важной, но далеко не единственной ее целью; Даша знала по кино и книгам, что известность не синоним счастья.

Она была мудрее. В ее планах находилось место и обыкновенной скучненькой радости – которая пришлась бы по душе ее родителям, – и радости человека особенного, которая всегда индивидуальна и зависит только от нее. С того момента, как Даша познакомилась с Самой Крутой и Невероятной Певицей на Свете, она твердо решила: музыка, большие концертные площадки, визги слушателей – это то, ради чего стоит жить. Но еще был Дима; значит, надо совмещать, значит, ищем компромисс.

И вот – Тбилиси. Компромисс. Но ведь сколько всяких «за» и «против»! «Несметное количество всяких “за” и “против”», – подумала как-то Даша, но не сдалась, а внимательно все их пересчитала.

ЗА: Там Дима.

ПРОТИВ: Здесь мама с папой.

ЗА: Там можно говорить на улице, что хочешь, и крикнуть на концерте: «Нет войне!»

ПРОТИВ: Здесь все знакомое: улицы, кафешки, сороки, язык, небо, Тимирязевский лес и клуб «Клуб».

ЗА: Там хинкали.

ПРОТИВ: «Бегут из России трусы и несчастные слюнтяи» – так говорит папа, и хотя я с этим безусловно не согласна, но ведь и правда кажется, что я сбегаю и всех бросаю и все бросаю, как будто это все не родное и близкое, а чужое и далекое.

ЗА: Там можно найти продюсеров и музыкальный лейбл.

ПРОТИВ: Здесь не нужно тратить много денег, а там будут проблемы с квартирой, карточкой «Мир» – и вообще проблем будет много.

 ЗА: Там Дима.

ПРОТИВ: Там ничего неизвестно, нет никаких гарантий, что я не то что стану успешной, а просто заработаю себе на еду; положим, квартира на первые два-три месяца у нас есть – ее снял Дима, но Дима работает на уда-ленке в России и в любой момент может остаться без работы, а у меня нет ни работы, ни денег, ни связей, чтобы зарабатывать музыкой, а может быть, не хватает и таланта; если я перееду, то стану нищей /буду работать официанткой/ превращусь в грузинку с большой грудью.

ЗА: Здесь нет будущего и не будет; в Москве я никогда не стану музыкантом, а Дима не сможет вернуться домой из-за мобилизации и призыва; я не смогу обеспечивать родителей, потому что не найду работу и меня посадят в тюрьму /убьют/ превратят в домохозяйку.

ПРОТИВ: Война скоро закончится.

ЗА: Война никогда не закончится.

Таким образом, «за» получалось больше, но не сильно – Даша старалась быть честной с самой собой и своим сердцем. Значит – ехать. Но снова – ехать в пустоту, в никуда; ладно еще ехать в поезде, в машине, но ведь нужно всю себя пересобрать, сделать из музыки работу, превратиться из русской в космо… каспа…

«Каспалолитку? – попыталась Даша вспомнить слово. – Космополитку. Дура. Последняя дура». Она присела на кровати. Только что обретенного спокойствия как не бывало. Гармония улетела, покаркивая, и не было в этом ничего смешного или забавного. Вообще больше не было ничего смешного. Да – она не станет музыкантом. Да – виноват не переезд, а ее дебильные детские хотелки. Да – она все делает не так, да – она всех расстраивает, да – без нее всем лучше, да – она дура, неудачница, да, да, да.

«Заебало! Почему ты ведешь себя как школьница?» Даша стукнула кулаком по стене. Костяшки пальцев загудели, ей это понравилось, и она ударила еще раз. «Иди ты на хрен!» Еще раз. «Иди на хрен!» Рука, затекшая от долгого лежания в кровати, умоляла о движении, и Даша поспешила удовлетворить это желание.

Она колотила стену и злилась, злилась и чувствовала, что весь ее детсад, вся ее девчачность, каждое ее кокетничанье долгие-долгие годы копились, копились, чтобы сейчас вылететь, выстрелить в эту ужасную старую вонючую стену, дурацкую, гадкую вонючую стенку; она колотила и колотила, колотила, хотя рука побагровела, колотила, хотя могли проснуться родители, колотила, хотя хотя хотя хотя – хотя даже об этом не думала, хотя только думала: «На хрен, на хрен, на хрен», хотя ноги подкашивались, а кроме нее и Тимирязевского леса ничего не было, колотила, колотила – все вокруг не так, все вокруг не так из-за нее, и она колотила дальше, колотила, пока между костяшек не выступила кровь и Даша, боявшаяся вида крови с детства, не разрыдалась.

Глава 16

Мысли Даши Наумовой (о смерти)

Рассмотрим слезинку с биологической точки зрения.

Что такое слеза? Вода. Вода водой. Но это намного больше, чем вода. Слеза соленая. Когда слеза попадает на язык, мы чувствуем ее вкус. Слеза вылечивает раны – как физические, так и связанные с душевным равновесием. Слеза не прозрачна – это миф. Слеза бывает всякая: синяя, зеленая, оранжевая, бывает слеза матовая, а в одной песне даже пелось о слезе малиновой, «длинной, как вокзал».

Даша плакала короткими, желто-песочными слезинками. Стукаясь об пол, они издавали звук «плямс», точь-в-точь как в каком-нибудь мультфильме. Но чаще они вовсе не долетали до пола, а высыхали прямо на Дашиных щеках – тогда на ее коже оставались примятые рельсы. Когда-то в богом забытой старине, лет эдак пять назад, она еще плакала перламутровыми ромбиками, но то время безвозвратно утеряно. Может, его вообще никогда не было.

Сейчас Даша уже не плакала. Кровь тоже остановилась. Даша снова стояла у окна – на сей раз настежь открытого – и держала между пальцев сигарету. Изредка Даша подносила ее к губам – и через несколько секунд выпускала густой туман гулять. Туман сначала боялся, очень медленно подбирался к окну, но затем смелел и, почувствовав свежий воздух, тут же вылетал наружу. А потом рассеивался, оседая то на мелких плоских крышах, то на кронах деревьев.

Мысли прятались от Даши, словно мышки. Ни одну не поймать.

Туман гуляет

Самолет

Не высплюсь

Красиво

Вокзал

Время

«Устала, – подумала Даша. – И рука болит. – Она затянулась. – Не буду дышать. Умру. Прямо сейчас». Даша крепко сжала зубы.

– Пусти! – возмутился запертый во рту туман.

– Не пущу. Если ты уйдешь, то у меня никого больше здесь не останется.

– А зачем тебе кто-то здесь, если ты едешь туда?

– Чтобы мне отсюда слали открытки.

– Я не умею писать.

– Ты можешь слать открытки без надписей.

Туман задумался.

– Но у тебя есть мама, и папа, и Настя, – напомнил он.

– Это другое, – возразила Даша.

– Подружки.

– Пф!

– А Дима?

– Дима там, а не тут.

– Точно.

– В том-то и дело. Дима там, а не тут.

Туман еще раз задумался.

– Я понял! У тебя есть ты сама.

– Это не то же самое!

– Не то же самое? – переспросил туман.

– Совсем другая штука.

– Ну и иди тогда на хрен! Дура.

– Повежливее!

– А то что? – туман поерзал на Дашиных деснах. – Съешь меня?

– Вот именно! Съем тебя!

– Вот так прям и съешь?

Даша кивнула:

– Так прям и съем.

Туман усмехнулся:

– Не съешь.

– Почему это?

– Кишка тонка.

– Ах, кишка тонка! Ну хорошо, тогда считаю. Раз… два…

– Ладно, ладно! Сдаюсь. Извини.

Даша и туман помолчали.

– Пусти меня, пожалуйста. Я хочу посмотреть, какие там звезды, и как луна под землю закатывается, и как деревья пахнут.

– Что тебе там делать? Я тебя выпущу – и ты исчезнешь. А так я не открою рот до самой своей смерти – обещаю! – и мы всегда будем рядом.

– Да, – согласился туман, – но разве ж это жизнь? Только и делать, что сидеть и мучиться. Не радоваться, не грустить, не принимать никаких решений. Разве ж это жизнь?

– Ты ведь распадешься на кучу крошечных туманчиков. Миллион! И все – пуф, как не было.

Они снова помолчали.

– Даш.

– А?

– А говорят, что бывает страна, где всегда туманы. Правда?

– Англия.

– Ты там была?

– Была. С родителями.

– А я вот не был, – разочарованно вздохнул туман. – Даша, пусти меня, пожалуйста. Я хочу к птицам и автобусам. Пусти меня.

– Уверен?

– На сто процентов.

Даша помолчала.

– Но подожди, ты же…

Но тут Даша закашлялась – и туман пулей выскочил в окно. Она даже не успела заметить, как так вышло.

* * *

Даша выкинула сигарету, плотно закрыла окно (вся комната промерзла и просигаретилась). Она испытывала какое-то новое чувство, которого толком не понимала, понимала только, что нужно попробовать заснуть. Забравшись под одеяло, Даша шепотом, как мантру, повторила в сто сорок девятый раз: