Текст книги "Силуэты разведки"

Автор книги: Иван Бессмертный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Василий БАКУШИН:
«Когда Гесс смотрел на меня, по спине бежали мурашки»

После окончания Второй мировой войны прошло более 60 лет. Истек и срок секретности, наложенный на некоторые особо деликатные события той поры. Сегодня еще не очень охотно, но все же начинают раскрываться отдельные архивные материалы. Понемногу начинают говорить уже не скованные подписками о неразглашении свидетели и участники ранее засекреченных событий.

Моему собеседнику есть о чем рассказать. После войны он вел оперативную работу с нацистскими преступниками, осужденными Нюрнбергским трибуналом и отбывавшим наказание в межсоюзнической тюрьме Шпандау.

Конспективно биография полковника Бакушина выглядит так. Он прибавил себе годы и шестнадцатилетним пареньком добровольцем ушел на войну. Его сразу же заприметили и направили для обучения в некое закрытое заведение, спецшколу, которая в реестре высших военных учебных заведений значилась как «школа поваров». После интенсивного курса обучения он блестяще владел немецким и был отлично подготовлен для ведения оперативной работы. Всю войну Бакушин прослужил во фронтовой разведке. Как записано в его личном деле, им совершено 44 глубоких рейда в тыл врага. В задачу его подразделения входили: сбор сведений о дислокации войск противника, захват «языков», а также диверсионная работа. В 44-м Бакушина из разведки перевели в контрразведку – СМЕРШ. Чуть позже попал в штаб Группы советских войск в Германии.

Участвовал в заседаниях Нюрнбергского трибунала. С 47-го по 53-й годы – оперативная работа в межсоюзнической тюрьме Шпандау. Потом – многолетняя служба в КГБ СССР. То, чем занимался в этот период Василий Бакушин, пока, как я понял, разглашению не подлежит. Единственное, что мне удалось выяснить, полковник Бакушин был задействован в тайном канале неофициальных контактов между высшими политическими лидерами СССР и ФРГ. Руководил работой тайного канала тогдашний заместитель генерального директора ТАСС (как выяснилось позже – генерал КГБ) Вячеслав Кеворков. Но это уже другая история. Мы же говорим с полковником Бакушиным о нацистских преступниках и тюрьме Шпандау.

Караулы Шпандау

– После приговора Нюрнбергского трибунала часть военных преступников были осуждены к различным срокам лишения свободы. Все они были помещены в межсоюзническую тюрьму в Шпандау. Я в ней представлял интересы СССР.

–  А что, представляло собой это специфическое учреждение?

– Это была обычная тюрьма в Западном Берлине. Но особенность ее состояла в том, что после заточения в нее этих важных персон она охранялась по очереди караулами всех стран антигитлеровской коалиции. Наши отдежурили месяц, караул сменяют американцы, потом – англичане. Каждый месяц при смене караула обязательно происходил парад. Охрану несли отборные, особо вышколенные подразделения. Среди обслуживающего персонала не было ни одного немца.

–  Какова была численность караулов?

– Примерно по одной роте. Красивые, хорошо подготовленные солдаты. В будущем из таких здоровых ребят формировали части спецназа. К тому же всё они были очень хорошо подготовлены в строевом и моральном плане. И когда сменялся караул – особенно советский и американский – это, конечно, зрелище было впечатляющее. Всегда собиралась толпа зевак. А вот англичане, шотландцы в своих юбочках… И музыка у них была слабенькая, какое-то пиликанье – это уже было не то.

Центр неофициальной дипломатии

– Кстати, эта тюрьма сыграла очень важную позитивную роль с точки зрения смягчения международной напряженности. Общеизвестно, что взаимоотношения между союзниками после Фултонской речи Черчилля в 1946 году испортились до невозможного. Все официальные контакты были прекращены. И вот в тюрьме Шпандау очень осторожно начали происходить неофициальные контакты. Сперва мы, сотрудники разведслужб, встречались на нашем уровне. Спустя какое-то время к нам присоединились и клерки из американского и английских посольств. В конечном итоге эти контакты постепенно переросли в неофициальные встречи министров и послов. И уже послы начали договариваться о будущих официальных переговорах.

–  И все это происходило в тюрьме?

– Да. Только об этом еще нигде не было написано. «Я был тогда Николай Огнев».

–  В чем состояла лично ваша функция в этом специфическом заведении?

– В мою задачу входила инспекция содержания военных преступников – каково их самочувствие, есть ли просьбы, вопросы, пожелания. Помимо этого, имелось у меня и более тонкое, деликатное задание – «активно» беседовать с американскими и английскими представителями. Это, вообще-то, было интересное общение. То есть, они знают, что я разведчик (другой военный там никак не мог оказаться), а я знаю, что они разведчики…

–  У вас была тогда другая фамилия?

– Да.

– Какая, если не секрет?

– Уже не секрет. Я был тогда Николай Огнев.

В «предбаннике» Гесса

–  Как известно, различные сроки отбывали высшие руководители Третьего рейха – Гесс, Дёниц, Ширах и Шпеер. Вы могли бы охарактеризовать некоторых из них? К примеру, Рудольфа Гесса, «человека № 2» в гитлеровской Германии.

– Рудольф Гесс отбывал пожизненное заключение. Он содержался в камере размером примерно 3 на 7 метров.

–  Каков был ее интерьер?

– Стол. На нем фотографии его внучки и сына. В «предбаннике» – его униформа обер-лейтенанта люфтваффе. Нюрнбергский трибунал разрешил ему иметь при себе этот костюм, в котором он перелетел в Англию…

Еще в «предбаннике» постоянно находился открытый гроб. А когда Гесс смотрел в окно – за решеткой он видел вырытую под могилу яму. Это тоже было сделано в соответствии с решением трибунала. По существу, это было морально-психологическое наказание за его злодеяния.

–  А как он все это воспринимал?

– Он был какой-то толстокожий – ко всему адаптировался и на эти ритуальные атрибуты особого внимания не обращал. Во всяком случае, я не заметил, чтобы это его травмировало.

–  Он имел возможность, скажем, читать газеты?

– Опять-таки, согласно решению трибунала, и Гесс, и все остальные заключенные имели право читать газеты, но только не политического содержания. И за этим, кстати, строго следили.

Они имели право получать письма от близких родственников. Гесс, когда его охраняли наши, всегда мне жаловался, что почему-то к нему доходят не все письма… Жаловался он и на боли в животе. Неоднократно мы вызывали к нему врачей. Заключенные имели право также на свидание со своими близкими. И все, кроме Гесса, этим правом пользовались. Гесс же за все годы пребывания в тюрьме ни разу не виделся, ни с женой, ни со своими близкими. Я спрашивал его, чем объяснить такую замкнутость. Мне он отвечал, что, мол, пусть в памяти близких мой образ останется таким, каким я был в молодости…

–  Как выглядел Гесс?

– Он был очень высокий. Глубоко сидящие, маленькие, сверлящие карие глаза. Когда он на меня смотрел – по спине бежали мурашки. Темный цвет лица – у него же мать арабка. Сам он родился в Египте и приехал в Германию только в 15 лет. То есть, где-то арабский Восток в нем намешан. Он долго не женился. Потом Гитлер как-то женил его – с горем пополам…

Надо сказать, что именно Гесс был самым неприятным из всех заключенных. Даже в тюрьме он оставался твердокаменным нацистом. Он ведь был одним из главных идеологов фашизма. «Майн Кампф» написал не Гитлер, а Гесс. Гитлер только подписался.

Тайна Рудольфа Гесса

– Видимая сторона его истории как будто общеизвестна. В мае 41-го года Гесс на одномоторном самолете вылетает в Англию. Встречается там с некоторыми финансовыми магнатами, ведет какие-то переговоры. Англичане его задерживают и якобы в качестве военнопленного содержат до конца войны. И передают уже только в распоряжение Нюрнбергского трибунала. Это знают все. Но за внешней и общепонятной простотой кроется большая тайна.

Обратите внимание: Черчилль во время выступлений в парламенте 20 мая и 10 июня фактически ушел от вопросов депутатов о задержании Гесса. «В настоящее время, – сказал он, – я ничего не могу сообщить о нем…» В Германии военных, хоть каким-то образом посвященных в дело Гесса, немедленно задерживали и забирали в гестапо. И до самого конца войны фюрер категорически отказывал в их освобождении из-под ареста…

–  Вам по долгу службы, возможно, удалось что-либо узнать об этой загадочной истории?

– Несколько раз я пытался разговаривать с Гессом и о том, почему он летал в Англию. Это же для нас был вопрос вопросов. Он ведь даже в Нюрнберге на заседании трибунала не дал вразумительных объяснений.

–  А как вел себя Гесс на процессе в Нюрнберге?

– Он сидел рядом с Герингом. И тот часто пытался с ним говорить, жестикулировал, но Гесс не реагировал и только обводил зал мутным взглядом. Защита выдвинула версию о душевном расстройстве. Но после тщательной международной психиатрической экспертизы он был признан вменяемым. Но причину своего полета в Англию так и не объяснил.

Ничего путного не рассказал Гесс и мне. Уже потом, по другим каналам, в другом месте и в другое время я узнал, что он имел в Англии встречу с Черчиллем. И разговор их был суперконфиденциальный. Ни американцы, ни англичане, ни немцы эту тайну (содержание разговора Черчилля и Гесса) пока не открывают. У нас она тоже еще до сих пор не открыта и находится в специальных архивах.

–  То есть КГБ имел запись этого разговора?

– А вы как думаете?..

–  А как в тюрьме воспринимали Гесса Ширах, Дёниц и Шпеер?

– Они игнорировали его присутствие. Когда выходили на прогулку и даже когда все вместе сходились в маленьком доме, эти трое всячески его избегали. Никогда с ним даже не разговаривали. То есть, наблюдалась подчеркнутая отчужденность.

Сделка на предварительном следствии

–  Как известно, Нюрнбергский трибунал некоторых руководителей и военных деятелей фашистской Германии приговорил к смертной казни. Это, учитывая особенности советского правосудия, которое и своих, и чужих всегда наказывало «по всей строгости закона», выглядит вполне логично. Непонятно другое: как свирепая советская Фемида позволила, чтобы международный трибунал оставил в живых ряд высших чинов Третьего рейха? Казалось бы, зачем такие проблемы – содержание тюрьмы, караул…

– Моя версия такова: это стало возможным в результате тайной сделки на предварительном следствии между союзниками – участниками трибунала и некоторыми бывшими руководителями фашистской Германии. То есть, подследственные рассказали что-то очень важное (что именно, думаю, мировая общественность узнает еще не скоро, если вообще узнает), а взамен им была дарована жизнь…

– Официально приговор выносился как бы с учетом степени виновности каждого. К примеру, тот же Шпеер, хотя и был министром вооружения, лично не давал указаний насчет расстрелов, не руководил карательными операциями. Хотя на его военных объектах использовался рабский труд как советских людей, так и граждан других стран, оккупированных гитлеровцами. Поэтому Шпеер получил приговор – 20 лет заключения. Срок немалый. И он отсидел его от звонка до звонка. Но вы, безусловно, правы. Все они дали более или менее ценные показания. Особенно Шпеер.

Интеллигентный Шпеер

– Каков был Шпеер?

– Это был самый умный и самый образованный среди всей этой публики. По образованию он архитектор. Личность очень обаятельная. Выходец из интеллигентной семьи. Его отец был известный архитектор. Потом уже он сам возглавил архитектурное общество Германии. Занимался наукой. Но черт попутал его с Гитлером.

–  Почему его приблизил к себе фюрер – это тоже интересно…

– Сам он мне рассказывал так. Гитлер считал себя непревзойденным художником. И когда звезда Шпеера-архитектора начала восходить, он приблизил его к себе с таким расчетом, чтобы Шпеер дал оценку его художественным работам. Шпеер пару раз позитивно отозвался о художествах Гитлера, и фюрер увидел в нем человека, который может усилить его имидж. Гитлера ведь игнорировали ученые, художники. Считали его дилетантом. А тут Шпеер, известный и уважаемый человек… И вот на этой основе произошло сближение. Вскоре Гитлер предложил ему министерскую должность.

Надо сказать, что хоть Шпеер и разделял гитлеровскую идеологию, он не был фанатиком фашизма. Если всем остальным заключенным Шпандау запрещалось заниматься физическим трудом, то ему было позволено сделать гипсовый проект парка Сан-Суси в Потсдаме.

К Шираху возили врачей из Москвы

–  Что вы могли бы сказать об остальных заключенных Шпандау?

– Вот, например, Ширах. Это был нацист даже покруче Гесса. Он возглавлял союз гитлеровской молодежи. Страдал болезнью глаз. Мы ему всячески помогали, приглашали специалистов из Москвы.

–  Вот вам еще одно подтверждение моей версии, что все оставленные Нюрнбергским трибуналом в живых дали очень важные показания. Иначе возили бы к ним специалистов из Москвы?

– Да, мне нечего возразить. Так вот, московские врачи помогли Шираху. Но как ни пытались его разговорить, вызвать на неофициальное человеческое общение (причем мы же были не какие-то любители, а профессионалы), нам это так и не удалось.

Розы от… Вилли Брандта

–  Скажите, вернувшись в Союз, вы следили за судьбой своих бывших подопечных?

– Конечно. Каждый; из них отсидел назначенный трибуналом срок. Когда уже освободили Шираха, Шпеера и Дёница, в заключении остался один Гесс. Его перевели тогда в Моабитскую тюрьму. И создали там примерно такой же режим, как в Шпандау. Там Гесс и закончил свой земной путь. Таким образом, завершилось и его пожизненное заключение.

Шпеер отсидел 20 лет. Потом его освободили. А в это время обер-бургомистром Большого Берлина был Вилли Брандт, будущий канцлер ФРГ. Так вот, Вилли Брандт к его освобождению прислал букет роз.

– Как бывшие заключенные жили после освобождения?

– Они обитали в Западной Германии. И у них там особых проблем не возникало. Дёниц и Ширах вскоре умерли. Шпеер после освобождения издал интереснейшие мемуары. Они также были изданы у нас.

Анатолий БАРОНИН:
«Резидентом по блату стать невозможно»

Профессор Института Службы внешней разведки Анатолий Воронин – человек с прошлым. Он был резидентом КГБ в Гане, Нигерии и Либерии, более 25 лет прослужил в Первом главном управлении КГБ СССР. В конечном итоге, в 1986 году, сделал выбор в пользу украинской разведки. И тогда, и сейчас он считал и считает ее очень сильной и надежной, перспективной разведкой с хорошими традициями, кадрами и результатами работы.

– Значит, вы был и резидентом…

– Знаете, резидент – это не совсем точное определение рода занятий. Вот немцы, они более четко определяют – главный уполномоченный БНД в какой-то стране.

Работа в резидентуре строится на жесткой вертикали. Централизация полнейшая. Резидент там – единственный чрезвычайный уполномоченный представитель разведки своей страны. И все сотрудники спецслужбы должны ему подчиняться. Даже, когда приезжал из Москвы какой-то начальник из управления внешней разведки, он в период своего пребывания в данной стране обязан подчиняться резиденту. Когда я первый раз отправлялся за рубеж в качестве резидента, один генерал мне сказал: «Даже если к тебе приедет Юрий Владимирович Андропов, пока он будет там, он обязан подчиняться тебе». Я тогда представил себе, как он мне будет подчиняться. Но таков порядок. Резидент назначался коллегией КГБ по представлению председателя. Он был не только резидентом разведки, но и резидентом КГБ.

– Какое-то время вы были, если можно так сказать, рядовым разведчиком и только потом стали резидентом?

– Безусловно. Резидентом по блату стать невозможно. Первая моя полугодовая командировка – это была обкатка. Затем – уже боевая командировка. Правда, там я вырос до зам. резидента. Третью и четвертую, долгосрочные командировки я уже провел в качестве резидента.

– А под каким прикрытием вы работали?

– Под дипломатическим. Нас этому обучали в разведшколе, причем подготовка была очень тщательной. Преподавателями были опытнейшие дипломаты. Скажем, один из курсов читал Анатолий Добрынин, который два десятка лет был послом СССР в США. Все это позволяло работать на уровне с «чистыми» дипломатами, а иногда и лучше.

–  И вдобавок ко всему еще вербовать важные источники информации, отрываться от наружного наблюдения…

– Вообще-то уходить от «наружки» нельзя. Вернее, можно, но в исключительных случаях. Если разведчик, действующий под прикрытием, пытается уйти от наблюдения, он тем самым лишний раз подтверждает свою причастность к разведке. В следующий раз контрразведка сделает все возможное, чтобы не дать возможность работать, будет буквально внаглую ходить по пятам или, чего еще хуже, подстроит такую ситуацию, после чего убегать перехочется.

Однако бывают ситуации, когда просто необходимо отрываться, чего бы это ни стоило. Был у меня такой случай. Из центра поступило задание раздобыть техническую документацию на один современный европейский самолет. Этими материалами якобы располагала и страна моего пребывания. В центре решили, что в Африке секреты хуже охраняются. Хоть я и был другого мнения, но меня никто не спрашивал. И все же после мучительных поисков удача улыбнулась. Оказалось, что нужными мне документами располагает близкий родственник моего источника. И вот в один из дней он подает обусловленный сигнал о необходимости проведения срочной встречи.

Выезжаю из посольства, – а передвигался по городу исключительно на автомобиле, – и вскоре замечаю за собой хвост. Делать нечего, виду не подаю, изучаю местные достопримечательности, пытаясь притупить бдительность. Хотя знаю, что сзади тоже профессионалы, дистанцию держат четко. Наконец удается смоделировать ситуацию, по которой якобы они по своей вине меня потеряли. Затем еще длительное время петляю по городу, несколько раз проверяюсь и перепроверяюсь. Лишь стопроцентно убедившись, что все чисто, иду на встречу. И тут, как в анекдоте, меня ждут две новости: одна – хорошая, другая – плохая. Источник, разбирающийся в авиации, как и я, притащил целую кучу документации и чертежей. А вся проблема в том, что к утру их нужно незаметно положить обратно в сейф родственника. Возвращаясь в посольство, прикидываю, сколько времени нужно на копирование всего этого и молю Бога, чтобы не было «наружки», когда поеду отвозить документы.

–  Анатолий Викторович, а часто ли ставились подобные задачи из разряда невыполнимых?

– Знаете, в разведке не существует понятия «невыполнимое задание». Для того так долго и тщательно подбирают и готовят разведчика, затрачивают для этого большие силы и средства, создают условия для его вывода за границу, сопровождают дальнейшую дорогу, чтобы он смог максимально реализовать все свои качества. Нет, разведчик – не супермен, как это часто показывают в зарубежных фильмах, тем не менее, это человек особой профессии и выполнять любые задания центра – его работа. Другое дело, что для этого могут потребоваться время, деньги, или, скажем так, большие деньги…

–  На словах все выглядит красиво, а как на практике?

– А на практике как у Штирлица. Помните его ворчание перед радистом после получения задания установить, кто ведет сепаратные переговоры с союзниками. Мол, они там все с ума посходили исчитают, что он чуть ли не вхож к самому фюреру, и все может. Примерно так же сначала отреагировал и я на получение срочного задания из Москвы добыть штамм «болезни Эбола». В то время, а это был 1970-й год, сообщение о страшной эпидемии, поразившей деревушку Ласса на северо-востоке Нигерии, моментально облетело весь мир. За считанные часы от неизвестной болезни, похожей на тиф, там вымерло все население. В прессе появились предположения о возможных испытаниях бактериологического оружия, делались намеки на нашего главного противника. Одним словом, нужны были образцы вируса, чтобы создать антивирусные препараты. Задача стратегической важности.

К счастью, в то время в Нигерии работала советская миссия врачей. Я выбрал из них более-менее подходящего специалиста, сели мы на УАЗик и вдвоем направились искать эту деревню, расположенную за 1200 километров от столицы. Нашли. Добились разрешения исследовать тела умерших. Результаты нулевые. Оказалось, что нужны были образцы крови, взятые у больного еще перед смертью. А к тому времени эпидемию уже остановили, новых проявлений не было. Пришлось искать подходы к местным медикам, у которых такие образцы сохранились. Таким образом, удалось заполучить нужные пробирки с кровью.

–  То есть просто так зашли в местную больницу, попросили пару пробирок со страшным вирусом, вам их упаковали, вы сказали спасибо и уехали?

– Ну, не совсем так просто (хитро улыбается). Нужно знать психологию местных жителей, на чем можно сыграть, чем заинтересовать. В этот раз в ход было пущено все красноречие плюс накрытая «поляна» за наш счет и, конечно же, за спасибо такие дела не делаются.

–  Существует мнение, что эпизод, о котором вы рассказали, – это было испытание бактериологического оружия американцами.

– Не думаю, что это было испытание. Они, наверняка, не хотели выпускать джинна из бутылки. Тем не менее, тогда вымерла вся деревушка. Почему я не думаю, что это были испытания? Ведь, первыми умерли от этой болезни сами американцы – врач и две медсестры. То есть в данном случае произошел некий сбой.

Другое дело – совершенно четко можно утверждать, что бешенство коров в Западной Европе, ящур и птичий грипп – все это появилось не случайно. Здесь речь идет об искусственном происхождении этих болезней для решения вопросов экономической конкуренции, борьбы за рынки сбыта. «Ножки Буша» надо же продвигать, а кто-то там кур разводит. С коровьим бешенством то же самое. Отказалась Европа покупать американское мясо – тут же появилось коровье бешенство.

–  Анатолий Викторович, когда вас слушаю, складывается впечатление, что все у вас получалось как-то уж слишком просто и быстро. Переубедите, что это не так, иначе получается сплошная романтика.

– Знаете, в разведке даже через 30–40 лет после каких-то событий нельзя раскрывать всех деталей и подробностей, а уж тем более говорить о конкретных лицах. Вот и приходится иногда делать это завуалировано. На самом деле все гораздо сложнее и занимает достаточно много времени. Разведка не терпит поспешности. Как-то в одной из африканских стран, где я в то время работал, нужно было найти подход к влиятельному высокопоставленному чиновнику из президентского окружения. К нашей стране он не очень хорошо относился, на приемы в посольство не приходил, избегал контактов. Я начал наводить о нём справки, собирать информацию о его привычках, увлечениях, родственниках, слабых и сильных сторонах. Оказалось, что у него очень много детей, и он в них души не чает. На этом решил сыграть. Во время приема в одном из посольств подошел кнему, завел нейтральный разговор и как бы невзначай посетовал, что уже давно нахожусь за границей, соскучился по детям, оставшимся на родине, переживаю за них. Так плавно мы переключились на тему детей, он оживился, глаза сразу заблестели и подобрели. В конечном итоге он пригласил меня к себе домой.

Направляясь в гости, я знал о его детях почти все, поэтому каждому прихватил соответствующий подарок. Прощаясь, я чувствовал себя Дедом Морозом. К тому же я узнал все даты рождения и старался их не пропускать, а это случалось почти каждый месяц. Причем мои отношения с детьми были предельно искренними, и они меня действительно полюбили, а уж хозяин после этого и подавно. Он пригласил меня зайти к нему на работу. Как раз в это время представители нашего посольства пытались получить реакцию руководства страны пребывания по одному важному вопросу международной политики. И тут, попивая перед ним кофе, я замечаю на столе протокол заседания президентского совета на эту тему. Читать приходится вверх ногами, всеми силами стараюсь скрыть свою заинтересованность, но, судя по всему, не получается. Но вместо того, чтобы спрятать документ, он дает возможность его дочитать, да еще и переворачивает на следующую страницу, где окончание. При этом как будто не замечает моего интереса, отвлекаясь на свои дела.

После этого случая мне пришлось тщательно отработать технику чтения вверх ногами и затем неоднократно использовать ее для изучения важнейших документов на столе у моего знакомого. Конечно, я понимал, что он дает подсмотреть материалы выборочно, руководствуясь какими-то своими соображениями, но и это представляло колоссальную ценность. А воочию мы говорили о погоде, рыбалке, детях, политике.

–  Анатолий Викторович, в то время, судя по фильму «ТАСС уполномочен заявить», в Африке было неспокойно, часто случались перевороты и в этот процесс активно вовлекались иностранные разведки. Вас это каким-то образом коснулось?

– Во-первых, в реальности события разворачивались не в Африке, как это показано в фильме, а в другом месте. Хотя в остальном все построено на конкретных событиях с небольшим домыслом Юлиана Семенова. Кстати, директором этого фильма был мой приятель, который знал, чем я занимаюсь. Я как раз находился в Москве между загранкомандировками, и он предложил мне быть консультантом сериала. Но в конечном итоге руководство КГБ назначило консультантами представителей контрразведки, ведь это была их операция.

Что касается остального, то мне пришлось быть свидетелем четырех государственных переворотов и одной гражданской войны. Первый раз это произошло в 1966 году в Гане, где я в то время был уже заместителем резидента советской разведки. По нашим меркам, он носил антисоветскую направленность и был инспирирован извне. В три часа ночи началась стрельба. Нужно было срочно ехать в посольство и информировать Москву. Сначала сел в машину, но затем передумал, решил, что пешком безопаснее. Всю дорогу, а это около километра, вокруг хаотично летали трассирующие пули. Все остальные дни тоже приходилось проводить на улицах, чтобы докладывать реальную картину, даже подвозить солдат с оружием.

В следующий раз, уже в другой стране, как-то во время очередного путча поздно вечером возвращался на машине домой после встречи с источником. Неожиданно останавливает военный патруль. Автомат Калашникова в грудь, обыскивают. Начинаю протестовать, объяснять, что я дипломат, показываю на номера автомобиля, предъявляю паспорт. Никакой реакции, даже наоборот, раздражаются, передергивают затвор и кладут палец на спусковой крючок. В это время я замечаю, что сержант пытается что-то прочитать в моем паспорте, держа его вверх ногами. Ну, думаю, плохи мои дела, раз ребята даже в школе не учились. К счастью, неожиданно подъехал офицер, быстро во всем разобрался, извинился за подчиненных, мол, что с них возьмешь, безграмотные. Напоследок у меня еще хватило сил шутить, что чуть не схлопотал пулю из своего же автомата. Посмеялись, обнялись, и я в холодном поту поехал дальше.

–  Известно, что существует неписанный кодекс поведения разведок. Одно из его положений требует не вербовать «под чужим флагом» – что это значит в современных условиях?

– Это значит: нельзя вербовать под флагом той страны, с которой существуют очень хорошие межгосударственные отношения.

Кстати, в апреле 1992-го года в Алма-Ате состоялось совещание руководителей разведок стран бывшего Советского Союза, за исключением трех прибалтийских карликовых государств. На этом совещании было принято такое решение: каждая страна берет на себя обязательства – не вести разведку друг против друга.

И если уж говорить о кодексе чести, то в разведке есть принцип корпоративности. Это когда все сотрудники разведки, не потому что они любят или не любят страну своих соперников, не допускают таких действий в отношении коллег по другую сторону баррикады, которые бы кончились кровью или смертью. То есть кодекс чести требует уважения труда разведчика, который не является нашим другом.

–  А как же аварийные ситуации на дорогах?

– Это контрразведка делает. Вы же знаете, что, например, дипломатическая служба построена на принципе паритетности. Так и в разведке. Если я тебе сделаю бяку, то ты мне ответишь тем же. Хотя подковерная интеллектуальная борьба идет постоянно.

У меня, кстати, Нигерии были хорошие отношения с резидентом ЦРУ. Кстати, он прекрасно знал, что я знаю, что он – резидент.

Резиденты ЦРУ, в отличие от других, стремятся приоткрыть завесу таинства, подрасшифровать себя. И знаете из-за чего? Если вдруг кто-то пожелает предложить свои услуги, чтобы знал, к кому обращаться. А, вообще-то, американцы – самый перепуганный народ в отношении инициативников. Я, например, всегда говорил: «Никогда не гоните, давайте посмотрим, кто к нам пришел».

Кстати, у нас, в Украине, пару лет назад была потрясающая сцена. Один энтузиаст-украинец пришел в американское посольство предлагать услуги. Кончилось это тем, что его взашей оттуда выгнали, выбросили его бандероль – и все это с криком: «Уберите своего провокатора!» Именно для того, чтобы такого не было, американцы всегда немного приоткрываются. В свою очередь умные инициативники всегда очень приглядываются, к кому обратиться, чтобы их не выставили.

–  Следующий вопрос насчет агентуры. Мне почему-то думается, что спецслужбы, желая заагентурить человека, могут его обхаживать только до тех пор, пока он не даст расписку, а потом – возможен шантаж.

– Если бы я попытался кого-либо шантажировать, этим самым я подставил бы себя под возможное выдворение. Знаете, в разведке по принуждению не работают. Даже агентура. Если человек не хочет, если он отказывается или же отказывается уже в ходе сотрудничества, надо пожать ему руку, сказать – «спасибо!», и отпустить с миром. Иначе – все может очень плохо закончиться. На разведку должны работать энтузиасты, люди увлеченные. К слову сказать, знаменитая «Кембриджская пятерка» ни копейки не взяла от советской разведки.

Идейных сейчас совсем не стало. Вы посмотрите: все эти резуны, гордиевские, они считают себя борцами. А какие они борцы, они подонки, самые настоящие, которые предали нас и наших друзей за деньги.

–  Ваша жена была с вами?

– Да. Только в первой командировке я был один.

–  Она тоже работала в разведке?

– Нет, она трудилась в посольстве. Почти все жены разведчиков работали в посольстве.

–  В посольстве нанимали на работу и местных жителей?

– Да, но кем? – садовниками, вахтерами…

–  Они же, наверное, все были завербованы местной спецслужбой?

– Безусловно. В этом никто из нас ни на секунду не сомневался. Но с другой стороны – а что они могут? Все дело в том, что сотрудники-иностранцы не имеют права входить в помещение посольства выше представительского помещения на первом этаже. А второй, третий и выше этажи для них недоступны. А внизу – ничего секретного, зал для приемов, помещение для бесед с посетителями. А вот легальная резидентура, которая всегда размещена на средних этажах, должна быть защищена, прикрыта всеми правами и привилегиями, которыми располагают дипломатические представительства.