Текст книги "Интервенция (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

И всё. Приманка готова. Оставалось только дождаться нападения на пристава со стрельцами, когда они с узницей из Ростова уедут. И, в этот момент, встретить псевдоразбойником со всем радушием, на которое только был способен Подопригора.

Встретили. И что я теперь Янису скажу?

– Сильно?

– Ножом бок зацепило, – поморщился воевода. – И зачем только из возка вылезла! Мы уже и порубили почти всех, старшого окружили да вязать собрались, а тут она. Так этот вор изловчился да засапожник бросил.

– Выживет?

– Не знаю. Крови много вытекло. Мы её перевязали и в Богоявленский монастырь отвезли, благо Углич совсем рядом был. Может монахини и выходят.

Я тяжело вздохнул, прикрыв рукой глаза. Яким затоптался рядом, виновато сопя.

– Вора хоть связали?

– Тут он. С собой привёз.

– Грязному отдай. Тот обо всём дознается. И это, – вновь вздохнул я. – Гонца в Тихвин к Литвинову пошли. В обитель я отпишу, чтобы к болящей его пропустили. Иди.

Хлопнула дверь и я, наконец, смог выматериться, зло ругаясь на себя.

Глава 2

12 марта 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

– Ну, вот и свиделись, Иван Исаевич.

– Свиделись, государь.

За те два с половиной года, как я увёл свой полк из-под Коломенского, большой воевода сильно изменился. Широкий лоб избороздила сеть глубоких морщин, в бороде и волосах появились желтовато-белые нитки седины, левую половину лица изуродовал застарелый, плохо зарубцевавшийся шрам. Но главное, изменились глаза. Не было больше в них того задора и непоколебимой веры, что так привлекала к вождю людей. Погас в них огонь, потускнел, осыпавшись пеплом вслед за утраченной мечтой.

Не передержал ли я его в тюрьме? Хотя, конечно, и условия содержания государева вора, после моего возвращения в Москву, были совсем другие, и Тараско периодически к сидельцу заглядывал, прямым текстом намекая о грядущих переменах в судьбе. И всё равно, не чувствуется в Болотникове той энергии, что позволила бывшему галерному рабу основательно встряхнуть Русское царство, бесцеремонно пнув сапогом в ворота столицы.

– За такую встречу и выпить не грех! – Тараско поставил на столешницу большую, пузатую бутыль, выставил рядом три серебряные чарки.

– Отчего же и не выпить, – сел я на внесённый в темницу столец. – Заморское вино, – небрежно постучал я ногтем по бутыли. – Их самой Тосканы купцы привезли. Не пробовал такое, когда в Венеции жил?

– Не по моей деньге товар, – хмыкнул Болотников, наблюдая за разливающим жидкость по чаркам Тараской. – То вино господское. Но, когда на Москву походом шёл, выпивать доводилось.

Ещё бы ему не доводилось! Не мало усадеб по дороге к столице пограбили. Хотя, конечно, самые богатые боярские вотчины находятся отнюдь не на Юге русского государства.

– Помянем наших товарищей по веслу, – поднял я чарку, – что в Туретчине сгинули, из неволи так и не выбравшись.

Выпили, помолчали немного, вспоминая былое. Болотников ждал, прекрасно понимая, что я сюда не вина с ним распивать пришёл. Что дело у меня к нему есть. Я тоже не спешил, раздумывая, как лучше начать разговор.

– Твоё заключение подошло к концу, Иван Исаевич.

– И куда я теперь? На плаху али как?

– А то от того, как ты на мой вопрос ответишь, зависеть будет, – вздохнул я, крутя в руке чарку. – Ты всё ещё веришь в царя Дмитрия?

Тяжёлое безмолвие стало практически материальным, навалившись на плечи. Тараско застыл, боясь даже вздохнуть, переводя встревоженный взгляд с меня на Болотникова. Тот сразу помрачнел, буравя тяжёлым взглядом столешнику, стиснул, побелевшие на костяшках кулаки, положив руки на стол.

Вот сейчас всё и решится. Заявит бывший большой воевода о своей верности самозванцу и наш дороги навсегда разойдутся. Нет, казнить я его не буду. Хотя, по уму и нужно, конечно, вот только рука не поднимется. Слишком много меня с этим человеком связывает, чтобы вот так хладнокровно его в руки ката отдать. На реку Иркут вместе с Иваном Романовым отправится; острог там ставить, земли окрестные под мою руку приводить. Вот только кто тогда вместо него на Южный Урал поедет? Нет у меня на примете больше надёжных людей, кто грядущие там тяготы смогут превозмочь.

– Я так скажу, государь, – поднял он на меня глаза. – Ты уж не гневись, но на троне московском истинный царевич сидел. За то я и на дыбе твёрдо стоять буду. Хочешь казнить? Твоя воля, казни. Вот только Дмитрий Иванович в то утро изменниками-Шуйскими был убит. Не смог он спасись. Обманули меня. И тот иудейский отрыжка, что под Москвой стоял, не царь вовсе, а вор поганый.

– И как давно ты это понял?

– Ещё там, в Коломенском, сомнения появляться начали. Потому и отпустил вас с Порохнёй, – признался Болотников. – Вот только тем сомнениям я волю не давал. Иначе, зачем все эти тяготы, кровь, лишения? А уже потом, когда в осаде в Туле сидел, стали появляться людишки, что истинного государя в лицо прежде видели и с пришедшим в Стародуб самозванцем сравнить смогли. Вот тогда я веру и утратил да только поздно было.

– Мне служить будешь?

– Буду. Вот только разве можно меня помиловать, государь? Я же за самозванца воровал. Его именем войско к Москве привёл. Выходит и сам главный вор.

– Может и воровал да только против Васьки Шуйского. А он такой же вор был, – усмехнулся я. – А я, пока вы промеж себя ратились, силы набрать сумел. Вот и выходит, что мне ты, сам того не желая, помог. Но полностью я тебя помиловать не могу. Слишком много крови пролилось. Поэтому моё решение будет таким. Поедешь ты, Иван Исаевич, на Камень воеводою; руду искать, заводы возводить. Поедешь уже завтра, покуда я из Москвы самозванца добивать не ушёл. Людишек для сего похода, я полгода собирал; рудознатцы есть, железных дел мастеровые, даже одного аглицкого мастера с тобой поехать уговорил. Знал бы ты, сколько мне это стоило, – покачал я головой, страдальчески сморщившись. – Где руду искать, я тебе примерно скажу. Обживёшься, место для заводов подготовишь, ещё охочих людишек наберёшь. А вскоре купец аглицкий с нужным для возведения заводов товаром приплывёт. Так я вслед за тобой ещё обоз отправлю.

– Заводы ставить – дело не простое, – нахмурился Болотников. – Людишек много нужно будет.

– По всему пути к Камню людей набирай. Но только доброй волей, – добавил я в голос стали. – Оклад хороший положишь, найдутся охотники. Денег дам, – я вновь скривился и неожиданно для самого себя пожаловался: – Разорюсь я с этими прожектами. Серебро, золото, меха; всё как вода сквозь пальцы уходит. И подержать в руках не успеваю. А тут ещё эта война проклятая. Наливай, Тараско, что рот раззявил? Думаешь, у царя жизнь – пряники медовые? Мне, может, тоже молок… Ладно, выпьем, чего уж теперь.

Выпили, допив остатки из показавшей дно бутылки. Тараско со вздохом отодвинул от себя чарку, бросил в мою сторону укоризненный взгляд, намекая на то, что можно было бы и побольше принести. Я намёк демонстративно проигнорировал. Не пьянствовать сюда пришли, а о деле поговорить.

– Завтра ещё до свету тебя выпустят. С десятком конных стрельцов до Нижнего Новгорода доскачешь. Там Кузьму Минина найдёшь. Он и обоз со всем необходимым подготовил, и казну тебе выдаст. Доберёшься до Камня, в первую очередь острог поставь. Места там неспокойные. То башкиры набегут, то казахи. А скоро ещё калмыки объявятся. Народ кочевой, непредсказуемый. Сегодня в дружбе клянутся да под царскую руку просятся, а завтра на тебя же в набег идут. Я к ним послов отправил, на земли к востоку от Каспия их зову.

– А зачем ты их зовёшь, государь, если они непредсказуемы? – удивился Тараско.

– Так они всё равно сами туда придут, – отмахнулся я. – Зато ногаев под корень вырежут. А там, может, и на крымских татар натравить удастся. А мы, если что, подсобим. С этими стервятниками нужно решать вопрос раз и навсегда. Сколько горя они принесли, сколько плодородной земли из-за них пустует. В общем, с калмыками, Иван Исаевич, не ссорься, но будь настороже. Если что, к Строгановым за помощью обратись. Я им уже послание о том отослал.

– Выходит, знал, государь, что я не откажусь? – грустно улыбнулся Болотников.

– Не знал, – вернул я ему улыбку. – Просто, если бы не ты, то кто-то другой туда поехал. Но лучше ты. Слишком трудное дело, чтобы абы кому его доверить. Ты уж постарайся, Иван Исаевич, – поднялся я из-за стола. – Поднимешь заводы; тут тебе и помилование, и честь великая будет.

* * *

Договорившись с Болотниковым, решил заглянуть к сестре. Послезавтра в поход, который, учитывая количество врагов, ещё неизвестно чем закончится. Может так случится, что уже и не вернусь. И это будет катастрофой не только для страны, которая всё же скатится в пропасть кровавой Смуты, но и для конкретно для царевны. В то, как с ней поступит победитель, возможны варианты, но хорошего ждать не приходится.

Покои царевны, находились в другом крыле дворца. Быстро миновав несколько переходов, вхожу в просторную светлицу. Ксения, отбросив вышивку, несмело улыбается, несколько боярышень, встав с лавки, дружно кланяются, стреляя в мою сторону глазами. Сколько знакомых лиц. Тут и Мария Подопригора, и Анастасия Малая, и ещё одна Мария, как-то, между делом, вытащившая меня из трясины. Её отца за сей подвиг я возвёл в царёвы чашники, заодно пожаловав небольшой деревенькой под Костромой, а саму девушку пристроил в свиту к сестре.

Собственно говоря, я специально окружил царевну сверстницами. События четырёхлетней давности не прошли для Ксении бесследно. Убийство практически на её глазах матушки, неудачная попытка спастись бегством с последующим заключением в монастырь, известие о моей гибели и затем, жизнь в постоянном ожидании пострига или выдачи на потеху самозванцу. Всё это наложило на сестру свой отпечаток, превратив жизнерадостную девушку в тихую, молчаливую затворницу с глазами затравленного зверька. Но постоянное присутствие подруг, их беззаботность, энергия и задор, постепенно делали своё дело, пусть медленно, но верно возвращая мне прежнюю Ксению.

И всё же иногда сквозь играющую на губах улыбку, проскальзывал казалось бы уже забытый страх, прятался в глубине карих глаз затаённый испуг. Вот и сегодня сестра явно была сильно взвинчена, тщетно пытаясь скрыть свою тревогу подобием улыбки.

Ладно, сейчас разберёмся, что её тревожит. Повинуясь моему кивку, девушки оставляют меня наедине с сестрой. Царевна, больше не сдерживаясь, неожиданно бросается ко мне на шею и рыдает.

– Ты чего, Ксюша? – откровенно растерялся я, прижимая к себе сестру. – Может обидел кто?

– Ты опять в поход уходишь. Мне страшно, Федя. Страшно, что не вернёшься. Люди сказывают, что враги со всех сторон на нас с войском идут. Много их.

– Кто сказывает? – вот же сплетники! Узнаю кто, язык вырву. – Опять кто-то из твоих подружек страстей понавыдумывала?

– И ничего не напридумывала, – шмыгнула носом Ксения. – О том, что татары большой ордой в набег на нас собираются, по всему Кремлю слухи ходят!

– Собираются, – не стал отрицать я. – Только не такая уж эта орда и большая. После того, как хан Казы Герай, разгромленный батюшкой, обратно в Крым только треть войска привёл, о стотысячных армиях теперь и речи нет. Хорошо, если крымчаки хотя бы половину от прежней силы наберут. А я им навстречу князя Скопина-Шуйского пошлю. Он, не смотря на молодость, воевода опытный. Спуска супостатам не даст.

– А ты разве не с ним будешь?

– Нет, – решил успокоить я девушку. – Я с другим войском на Калугу пойду. Пришло время от воров все русские земли освободить. Но эта война не страшная. После Клушинского разгрома сил у самозванца нет. Не удивлюсь, если он без боя сбежит. А нет, так и того лучше. Схватим вора, посадим на кол и заживём себе спокойно.

– Правда? – отстранившись, Ксения заглянула мне в глаза.

– Правда, – улыбнулся я, сделав честные глаза. – Иначе зачем бы мне осенью невест на смотр в Москву зазывать? Не на похоронах же оплакивать? Вот разгромим татар и ногаев, перевешаем всех воров, что на Юге озоруют, и сразу две свадьбы сыграем.

– Почему две? – опешила от неожиданности Ксения.

– Так тебя замуж давно пора выдавать, – хмыкнул я. – Больше ждать нельзя. Заневестилась уже давно.

– Что жениха уже нашёл? – щёки царевны запылали алым румянцем. – А из какой он страны?

Я, отстранившись от сестры, не спеша подошёл к лавке, сел, беря себе паузу на раздумье.

Из какой, из какой. Из нашей! Где я тебе заморского принца, готового переехать жить в Московию и принять православие, возьму? Тем более в кратчайшие сроки? А отправлять Ксению к католикам или протестантам, не вариант. Патриарх Иаков на дыбы встанет. А мне сейчас с таким союзником ссорится не с руки. Мне его поддержка с намечаемыми реформами очень нужна.

– Не нашёл. И искать его где-то за морем, не собираюсь. Вот вернусь из похода и подберём тебе будущего мужа из бояр или дворян, кто больше по нраву придётся. Вот и будете рядом под моим приглядом жить.

– А разве так можно, Федя? – засомневалась Ксения. – А как же урон чести царской? По обычаю нельзя царскую дочь за служилого холопа отдавать.

– Да откуда он, этот обычай взялся⁈ – начал горячится я. – Ни у Фёдора Ивановича, ни у Ивана Васильевича, ни даже у Василия Ивановича дочерей на выданье не было! А значит, и прецедента нет. Не было раньше запрета ни для одной из дочерей московского государя на брак со служилым князем или боярином, – пояснил я сестре значение вырвавшегося слова «прецедент». – Потому как за последние сто лет ни одной царевны не было! А вот ещё раньше, у Ивана III несколько дочерей было. И одну из них, Феодосию, он за князя Василия Холмского замуж выдал. Служилого князя, не удельного! И никакого урона своей чести в том не усмотрел, хоть Феодосия по матери, Софье Палеолог, ещё и потомком византийских императоров была! Вот так всем ревнителям старины и царской чести и скажем, – резюмировал я. – Тем более, что ты в боярской, а не царской семье родилась. То тоже помнить нужно.

Немного успокоив и обнадёжив сестру, спешу в грановитую палату к созванным в Думу боярам, но попадаю в «засаду» к поджидающим меня в сенях боярышням.

– Царь-батюшка, а правду сказывают, что ты осенью невесту себе будешь выбирать? – краснея, интересуется, вытолкнутая подругами вперёд, Анастасия. Ну, а кого бы они ещё в атаку бросили? Им с такими вопросами к государю лезть невместно, а Настя всё же сестра, хоть и названная. – И любая девица из дворян на тот смотр сможет прийти?

– А тебе что за дело? – решил я немногого потроллить девушку. – Ты же замужем давно. Или Тараско уже не люб?

– Да то не мне! – мгновенно покраснела девушка. – То другим…

– А другим передай, – перебил я её, – что слишком разборчивыми стали. До меня слух дошёл; уже двоим в сватовстве отказано. Моим обещанием жениха найти отнекиваются да заступничеством царевны пользуются. Ну, погодите у меня. Вот вернусь, всех замуж немедленно выдать прикажу. Будете у меня знать.

Напугав таким образом хихикающих девушек, всё же добираюсь до Грановитой палаты, где у входа меня уже ждёт Василий Грязной.

– Всё готово?

– Всё, государь. Мои людишки по первому зову войдут. А в Кремль Ефим со своей тысячей въехал.

– Не много ли чести для одного боярина? – фыркнул я.

– А вдруг у него заступники объявятся? – поддержал моего ближника Никифор. – Глядеть в оба! – рявкнул он столпившимся за спиной рындам. – Дело государево!

Вхожу в зал, киваю, в ответ на поклоны бородачей, всматриваюсь в лица рассевшихся по лавкам бояр. Есть ли среди них сторонники бывшего воровского патриарха? Наверняка. Осмелятся ли они вступится за его соглядатая в Думе? А вот сейчас и проверим!

– Я собрал вас, бояре, чтобы поделится теми слухами, что гуляют по Москве. В то время, когда я собираюсь в поход, чтобы оборонить государство от басурман, воров и латинян, у меня за спиной некоторые из бояр строят козни и плетут заговор.

– То навёт! Мы все здесь к тебе, государь, радеем. Нет среди нас изменников.

Мстиславский, кто же ещё? После рождения дочери и смерти девочки, князь явно на меня озлобился, вновь встав во главе негласной оппозиции. Правда, вперёд по своему обыкновению, князь не лезет, подставляя под удар кого-нибудь из менее осторожных сторонников.

– На Москве по закоулкам шепчут, что если де Мария Шуйская родит мальчика, то значит сам Господь так восхотел, – веско заявил Грязной. – А ещё благословение Филарета вспоминают.

– Государь, – вскочил со скамьи Скопин-Шуйский. – Богом клянусь, в том моей вины нет!

– Сядь, князь, – отмахнулся я. – Я на тебя и не думал даже. Ведаю, что Марию в твоём доме под строгим присмотром держат, а на подворье холопы никого ни днём, ни ночью не пускают.

– Даже если на Москве и шепчутся о том, – влез в разговор мой несостоявшийся сват на грузинской принцессе, думный дворянин Михаил Татищев, – то отчего ты на бояр думаешь, царь-батюшка? У Филарета и без того в городе свои людишки есть.

– Есть, – согласился я. – И не только в Москве. Недавно его сторонники напали на стрелецкий отряд с приставом, что княгиню Лизку Зубатую из Ростова в Тихвинский Успенский монастырь перевозил.

– Убили? По заслугам и смерть, воровке! То Филарет отомстил! А зачем её в Тихвин повезли? – загалдели со всех сторон бояре.

– А затем, чтобы людишек, что на неё нападут, схватить, – усмехнулся я.

– Схватили?

– Их начального человека поймать смогли, – ответил я князю Борису Лыков-Оболенскому. – Да ты его знаешь, Борис Михайлович. То Васятка, сынок свояка твоего, Ивашки Сицкого! Тот самый Васятка, что в Ярославле стрелу в меня метнул да верного слугу моего, Семёна Лутохина убил.

В зале воцарилась тишина. В моих словах было столько яда, что даже распоследнему идиоту стало бы понятно, что сказаны они были неспроста. Бояре, все как один, развернулись в сторону Лыкова, впились в князя глазами, отслеживая реакцию. Тот сильно побледнел, стиснув рукой посох, но голову не опустил, с вызовом смотря мне в глаза.

– Я к чему речь веду, князь. Сицкий на дыбе всех воров, что руку Романовых держат, выдал. А в Москве на тебя, как главного подручника Филаретова, показал.

– Я не подручник. Лыковы у Романовых под рукой никогда не ходили!

– Ах ты, изменник! – взревев медведем, вскочил со своего места Жеребцов. – На государя умышлять удумал! Удавлю, Иуду!

– А ну, стоять! – вот вроде Грязной и голоса почти не повысил, а даже у меня мурашки по спине пробежали. – Охолони, Давыд. Зашибёшь, князя ненароком, а тут дело государево. Тут без розыску никак нельзя!

Вбежавшие в палату холопы набросились на опального боярина, поволокли из дворца. За спиной засопел Никифор, но никто из думцев даже не дёрнулся вслед.

Вот и хорошо. Вот и правильно. Значит, на время мои недруги присмиреют, устрашённые расправой с Лыковым. А там уже и я из похода вернусь. Там уж ес корнем измену начать выкорчёвывать можно будет.

Глава 3

19 марта 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

– Ну, с Богом, Давыд Михайлович, – приобнял я Жеребцова. – Надеюсь на тебя. Ворогам спуску не давай да город к обороне готовь.

– Думаешь, не одолеет Скопин-Шуйский татар? – скосил губы в усмешке новоиспечённый тульский воевода.

– Одолеет, – решительно отмёл я его сомнения. – С князем пятнадцать тысяч поместной конницы ушло. И семь тысяч стрельцов. А там ещё Ляпунов со своими рязанцами на соединение подойти должен. Сила! Но если орда по своему обычаю на загоны разделится, какая-то часть татар может и сюда просочиться.

– Не должны, – покачал головой Дмитрий Пожарский. Князь, неожиданно назначенный главой второго царского войска, взлетел на немыслимую для себя высоту. И, тем не менее, он решительно взял бразды правления войском в свои руки, не стесняясь оспаривать мнение царя. – Джанибек прекрасно понимает, что ты, государь, ему войско навстречу вышлешь, а потому до решающего сражения свои отряды в кулаке держать будет.

– Хорошо, коли так. Лишь бы Прокопий опять воду мутить не начал, – задумчиво покосился в сторону городских ворот Жеребцов. Его полуторатысячный отряд, пришедший вместе с ним год назад ко мне на подмогу, уже скрылся за стенами города. – Тот ещё смутьян!

– Я повелел князю Михаилу, сразу Ляпунова под стражу брать, если тот баловаться начнёт.

– Не начнёт, государь. – снова не согласился со мной Пожарский. – Я Прокопия Петровича хорошо знаю. Он татар с ногаями люто ненавидит.

– Даже сильнее, чем меня? – изогнул я бровь, оглянувшись на князя.

Рядом заржал Тараско, потешаясь над впавшим на мгновение в ступор воеводой.

– Про то не ведаю ничего, царь-батюшка.

Ишь ты, дипломат какой выискался. Не ведает он! Зато я ведаю. Другой вопрос, что деваться рязанскому воеводе некуда. Нет сейчас больше претендентов на престол, кроме ещё не родившегося ребёнка Марии Шуйской и королевича Владислава, кандидатуру которого выдвинули беглые бояре во главе с патриархом. Ну, не к Вору же Ляпунову на поклон идти? Тем более сейчас накануне большого татарского набега. Поневоле, хотя бы на время, под мою руку пойдёшь. Ну, а потом, если от поляков с татарами отбиться получится, я Прокопия, к примеру, воеводой в Галиче посажу. Он поддержкой рязанцев силён. Убери эту поддержку и всё; обычный дворянин, которого затем, при желании, в бараний рог согнуть можно будет.

И не только его. У каждого из моих врагов своя «ахиллесова пята» есть. Нужно только знать, где её искать. Так, к примеру, сына Филарета, Михаила Романова, за вину отца лишённого всех вотчин и родового боярства, я взял к себе в Кремль, присоединив к дворцовой челяди. А чтобы не обидел кто невзначай, Грязного за мальчишкой попросил присмотреть. Я думаю, бывший патриарх данный намёк поймёт. Дураком он точно не был.

Мимо нас, чмокая сочащимся грязью снегом, потянулся к городу обоз. Взгляд зацепился за сгорбленную фигуру в иноземной одежде.

– За иноземцем ещё присмотри, – кивнул я Жеребцову в сторону Жана Лоне. – И помоги, чем сможешь.

Бретонец был мрачнее тучи. Умаялся, наверное, по этакой грязюки до Тулы добираться! А тут его впереди много работы ожидало, потому как, если будущий казённый оружейный завод к осени первую продукцию не выпустит, я этого точно не пойму. Мне его поштучные мушкеты погоды не сделают. Мне их как минимум с десяток тысяч уже вчера надо!

И, не нужно мне говорить, что глупо начинать строительство, когда угроза появления под городом вражеских отрядов полностью не снята. Я и сам это прекрасно понимаю. Просто времени у меня совсем нет. Пройдёт всего с десяток лет и такие мушкеты в других странах появляться начнут. Вот мне и нужно хотя бы на несколько лет раньше свою армию таким оружием вооружить. Тогда и за Прибалтику можно будет пободаться.

Поэтому пусть строят. Я ещё и севернее Тулы, на берегу реки Скниги одному из двух англицких мастеров строительство железопередельного завода поручил. На сорок лет раньше, чем в прошлой истории.

А враги…

Я слишком верю в гений Скопина-Шуйсккого, чтобы появления татарской орды под Тулой опасаться. А с мелкими отрядами и сам Жеребцов прекрасно справится. И Вора теперь, после того как атаман Просовецкий без оглядки из города драпанул, здесь тоже ждать не приходится. Ему бы сейчас в Калуге удержаться. Где уж тут о наступательных действиях думать?

А о запорожском войске пока ничего не слышно. Очень надеюсь, что у Порохни всё получится. Тогда и мне на одну головную боль меньше, и крымскому хану от нас пламенный привет. Пусть на своей собственной шкуре, собака сутулая, испытает, каково это, когда на твою землю с набегом приходят?

Ладно, ехать пора. Сейчас только полдень, даже не спеша изрядный кусок дороги в сторону Калуги проеду. Ночевать в Туле я не собирался. Всё же этот город был второй после Калуги воровской столицей. Здесь начиная с ЛжеДмитрия I всегда самозванцев охотно принимали. И сейчас, даже после дискредитации второго Димки, наверняка у него там сторонников хватает. Пальнёт из-за угла какой-нибудь фанатик и ещё попадёт, не приведи Господь. И зачем мне это шапито, если спокойно мимо города можно проехать?

Единственный минус, эта дорога проклятая! Ведь зарекался же по раскисшим хлябям в поход ходить. Ещё в прошлом году зарекался! А тут ещё и весна, как на грех, пораньше пришла да солнышком припекает. Вот только времени нет совсем! Хочется ещё до появления орды Вора в Калуге успеть запереть и саму орду как можно ближе к окраинам своего государства встретить. Не хочу я, чтобы новые сотни молодых юношей и девушек на Юг по степи с арканом на шеи побрели.

А с дорогами нужно что-то делать. Тут ведь дело даже не в моём удобстве. Дороги – артерии экономики. Если переживу нашествие своих недругов, обязательно начну их строительство по римскому образцу. Там ведь ничего сложного нет. Трудоёмко, долго, недёшево, да. Но зато построенные римлянами дороги уже тысячу лет служат! Мне бы для начала такими дорогами с Москвой оба Новгорода, Смоленск и Тулу соединить, почтовые станции с постоялыми дворами на расстоянии дневного перехода поставить, сменными лошадьми для курьеров озаботится.

Мечты, мечты! Мне уже впору, по примеру Василия Шуйского, царские драгоценности распродавать скоро придётся. Обнищал совсем.

К вечеру солнце скрылось, нырнув в плотную завесу из облаков. С неба посыпал мокрый снег, размазываясь влагой по лицу, начал подниматься ветер.

– Погода портится, государь, – подъехал ко мне Ефим. – Но ты не сомневайся, царь-батюшка, деревенька, что Дмитрий Михайлович для нас на постой определил, уже недалече.

– Хорошо, коли так. Надоела эта слякоть!

– Нужно было в Москве оставаться, – не замедлил с упрёком Тараско. – С Вором мы, Фёдор Иванович, и без тебя бы управились. А ты бы за столицей лучше последил.

– Это зачем же? – тряхнул я головой, стряхивая с шапки снег.

– Ну, как же? – удивился мой друг. – За кем Москва, тот и правит.

– Правит тот, за кем войско, – не согласился я. – Помогла мне та Москва, когда войско под руку Отрепьева переметнулось? А был бы я сам с войском, может и сумел бы измену пресечь. Вон Васька Шуйский, – продолжил я, шмыгая носом, – когда сам войско возглавил, смог Болотникова одолеть, а стоило на других воевод положится, и где он теперь, тот Васька? В аду кости греет. Вот и я, лучше уж здесь с войском побуду. Даже если москвичи мне изменят, с войском всегда есть надежда столицу обратно вернуть. Изменят служивые и всё. Можно опять на чужбину без оглядки бежать. Только в этот раз навсегда.

– Да как же то может быть, государь! Батюшка измены не допустит!

Я оглянулся назад, смерил насмешливым взглядом одного из рынд.

Ну, надо же, заговорил! А то с самой Москвы, кроме «будь здрав, государь» от Бориса Грязнова ничего и слышно не было. Только держится сзади как приклеенный и в спину дышит. И что характерно, даже Никифор между нами не лезет. Видимо, перед отъездом из Москвы, успел со всесильным Слугой государевым пообщаться. Василий Грязной, при желании, умеет очень убедительным быть.

В принципе, против дополнительного охранника я и сам был не против. Понятно же, что случись что, внук бывшего опричника, не раздумывая, за меня жизнь отдаст. Но само постоянное присутствие хмурого, немногословного жильца немного раздражало.

– Государь, – не дал мне ответить Никифор, с тревогой всматриваясь в снежную завесу. – Вроде дозор возвращается.

– Где?

–.Да вон, прямо через поле ломятся!

К нам подъехал десяток всадников из отряда Подопригры, расступились, пропуская вперёд смертельно уставшего, с торчащим из плеча обломком стрелы молодого воина в видавшим виды тегиляе.

– Так это же Петрушка Колупаев, государь, – во второй раз за этот день соизволил открыть рот Грязной. – Сын боярский из Одоева, – пояснил он мне.

– Государь⁈ – неверяще уставился на меня дворянин. Впрочем, за Грязным привычки шутить явно не водилось, поэтому Колупаев, быстро сориентировавшись, буквально сполз с коня, ухнув коленями в белую жижу. – Спаси, государь! От всех жителей Одоева тебе челом бью!

– Это от кого же я их спасти должен? – невесело усмехнулся я. – От их собственной измены? Да и ты, выходит, руку вора держал.

– Колупаевы тебе завсегда верны были, царь-батюшка, – не вставая с колен, поднял голову воин. – Моего батюшку за это Вор, что царевичем Петром себя величал, велел смерти предать!

– Это правда? – оглянулся я на Грязнова. Раз он здесь самый признанный эксперт по одоевскому дворянству, пусть и докладывает.

– Правда, государь, – подтвердил тот. – Сына боярского Никитку Колупаева самозванный царевич три года назад повелел со стены одоевской крепости сбросить.

– Ну, поднимайся, Пётр Никитич, коли так, – усмехнулся я. Двое рынд, соскочив с коней, помогли подняться раненому. – Что там с Одоевым такого случилось, раз ты со стрелой в плече по окрестностям Тулы скитаешься?

– Ногаи, царь-батюшка. Пять сотен к городу подошло. А у нас добрых воев и сотни не наберётся. Кто к Калуге ушёл, кто на Дон подался. Не выдержать нам доброй осады.

– Пять сотен, – протянул у меня за спиной Никифор. – Видать какой-то бей решил впереди орды со своим отрядом проскочить да вволю пограбить.

– Ну, и пусть грабит! – зло поджал губы Тараско. – Раз жители Вору поклонились, пусть Вор их и защищает. Иным впредь урок будет!

Я тяжело вздохнул, наблюдая как гаснет надежда в глазах гонца. В чём-то, конечно, Тараско прав. Именно на Юге русского государства горячо поддерживали всякого рода самозванцев и воров. Именно они стали той базой, в которой черпали силу эти проходимцы. Но это были мои земли, мои города, мой народ. И ещё у меня были личные счёты с ногаями.

– Найдите мне Подопригору. Хватит ему без дела по лесам шастать!

* * *

– Просыпайся, Богдан. Ну, и горазд же ты спать! И не добудишься никак!

– Чего тебе, Ослоп.

– Да Сагайдачный Раду сзывает, – высокий тощий как жердина Остап, за свою худобу и рост получивший от сечевиков меткую кличку «Ослоп», продолжил тормошить товарища. – Хлопцы сказывают, что королевский универсал с призывом на московитов в поход идти, на Сечь привезли. Поднимайся скорее, в шинок сначала забежим. Там Порохня всех товарищам по чарке горилки наливает. Выпьем да пойдём послушаем, что кошевой лыцарству сказать хочет.

При упоминании о горилке Богдан оживился. Пожилой сечевик, кряхтя, поднялся с ложа, нашёл мутным взглядом кадку, припал к ковшу, всасывая в себя тепловатую влагу.

Порохню Богдан уважал. Да и кто на Сечи не слышал об удачливом атамане, отголоски подвигов которого и сюда уже давно долетели? Подняться до царского воеводы, одержать несколько славных побед, встать рядом с правителем огромной страны. И это после неудачного похода в Крым и попадания за рабское весло на галере?

Среди лыцарства очень ценилась удача. Большинство отправлялось на Сечь, втайне мечтая о славе и богатстве. Порохня стал этаким символом, доказывающим, что их мечты реальны. А его отказ, во имя лыцарства, от боярского чина, места рядом с царём и богатого поместья, подняли престиж, вернувшегося на Сечь атамана, на недосягаемую высоту.