Текст книги "По методу профессора Лозанова"

Автор книги: Иван Менджерицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Лучше всего откровенно.

– Видите ли, я работал инженером-экономистом в одном в общем-то приличном учреждении. Не скрою от вас: пупа на работе не рвал. Но дело свое знал. Тоска меня иногда охватывала неописуемая. Жалование – 180 рублей, перспективы – нулевые…

– Так какие же перспективы, если пупа не рвать?

– Я, понимаете, Александр Иванович, – правильно? Хорошая у меня память на имена? Так вот смысл жизни – в чем? Я – холост, детей нет.

– Никогда не были женаты?

– Не был. Да и зачем? Если б встретил ту, единственную… но, увы. Встретил многих. Добрые, славные, отзывчивые. В гости приходили с удовольствием, бокал вина принимали с удовольствием, от всего остального тоже никто не отравился.

Крымов вздохнул:

– Я вовсе не просил посвящать меня в интимные подробности вашей жизни.

– Да разве теперь это интим? Вот откуда, скажем, у гражданина большие деньги или сундуки ломятся от дефицита и холодильник – это вот интим. А остальное – проза.

– Именно прозаическая сторона вашей жизни, – проговорил Крымов, – меня как раз интересует.

– Понимаю. Три с половиной года не работаю, а живу, как передовик, лауреат и новатор. Да?

– Вот-вот.

– Александр Петрович…

– Иванович.

– Извините. Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что получая зарплату 180 рублей в месяц, он купил автомобиль, не верьте.

– Не поверю, – пообещал Крымов. – Но вы своей жизнью доказываете как раз обратное.

– Я – исключение. Я перед законом чист, как бутон майской розы перед рассветом. Светлая память Варваре Лукинишне! Светлая память!

– Если можно, понятнее для непосвященных, – попросил Александр Иванович.

– А вы ничего не знаете? – понизил голос Лебеденко. – Варвара Лукинишна – родная мама моей покойной мамы, моя бабушка, почив в бозе три с половиной года назад, оставила мне наследство.

Он захихикал.

– Чтоб вы не придирались к покойной старушке – светлая ей память – вскрою всю подноготную ее небольшого, но приличного состояния. Ее отец – Лука Спиридонович – был известным ювелиром еще тогда, в ту пору, по другую сторону горизонта. Ну, до Октября 17-го. А муж – уже мой родной дедушка, Александр Михайлович, был удачливым изобретателем уже в наше, благословенное время. Его изобретения внедрялись, и скажу вам – отличные он получал дивиденды. И представляете: какое везение! Я единственный родственник! Главное – единственный наследник! На книжке бабушки – светлая ей память – 60 тысяч рублей, нотариально мне завещанные, и дачка в Абрамцево, которую у меня оторвали с руками, всего за двадцать. Торги не моя стихия.

– И тут вы сели и подсчитали? – догадался Крымов.

– Совершенно верно. Двадцать плюс 60 по Малинину-Буренину получается 80. Тот же результат на счетах, то же самое на компьютере. Дальше. В год я получал две тысячи рублей. Итак, 80 делим на два. Получается, что 40 лет я могу жить, нигде не работая. Но это расчеты приблизительные. Потому что еще проценты капают.

– Но тратите вы теперь больше 180. За одну «Волгу» 15 тысяч отвалили.

– Да разве ж мне сорок протянуть? При моем образе жизни и склонностях покопчу небо лет пятнадцать. Не больше. Так зачем же надрываться? Пусть жизнь будет праздником.

– Должен вас огорчить, Георгий Анатольевич. В нашем обществе вести паразитический образ жизни нельзя.

– Но деньги-то мои – законные.

– Чужим трудом добытые.

– Трудом близких мне людей. Может, они вкалывали ради моего светлого будущего.

Крымов вытащил из своего портфеля Уголовный кодекс РСФСР. Сказал, обращаясь к Лебеденко:

– Я вам прочитаю небольшое извлечение из статьи 209-й. Вот. Слушайте внимательно. – Цитировал: – «За ведение в течение длительного времени паразитического образа жизни не могут быть привлечены к уголовной ответственности несовершеннолетние, инвалиды, пенсионеры, а также беременные женщины, женщины, имеющие детей в возрасте до 8 лет, либо занимающиеся домашним хозяйством». Ну, к какой из этих категорий вас можно отнести?

Лебеденко молчал.

– Мой вам совет, – проговорил Крымов, – в течение месяца устройтесь на работу.

– О, боже, – вздохнул Лебеденко, – ну что за общество?! Почему нельзя жить на честно заработанные деньги…

– Не вами, – сказал Крымов. – Вот в чем дело. Будь моя воля, Георгий Анатольевич, я бы ваши законы о наследстве пересмотрел. А то, порой, паразитов они плодят.

– Господи, вот незадача, – бормотал Лебеденко. – Я все собирался год прожить в весне. А вы – работайте, работайте, работайте. Труд из обезьяны сделал человека, а из человека придаток к машине.

– А это как же вы собирались «год прожить в весне»? – не без интереса спросил Крымов.

– Сделал первый раз в жизни, как дедушка Александр Михайлович, изобретение, а вы его разрушаете. Я хотел февраль-март прожить в Средней Азии. Весна уже идет, наваливается. Апрель-май – в Крыму. Июнь-июль – в Прибалтике, август – в Подмосковье, сентябрь-октябрь – на Кавказе, а ноябрь-декабрь – опять Средняя Азия.

– До пенсии вам, Георгий Анатольевич, восемь лет осталось. Тогда и совершите свое увлекательное путешествие длиною в год. Еще и заметки напишете в журнал «Турист» под заголовком: «Отдых труженика-миллионера». А пока – поработайте.

– Поработайте. Легко сказать. Меня же теперь в приличное место не возьмут.

– А вы попробуйте к товарищам обратиться. Ну, туда, где раньше служили.

– Не возьмут! – убежденно сказал Лебеденко. – Я ведь тогда, как наследство получил, сразу прогулял… ну, страшно сказать – 93 дня! Ну, потом пришел с заявлением: по собственному желанию. Директор у нас был Мельников. Славный, в общем, мужик. Крови не жаждал. Он, может, и подписал бы. Но не было его – в командировке. Ну, а помощнички его навалились – закатали в трудовую – прогулы. А теперь и стаж на три с половиной года прервался. Куда ж возьмут с такой записью? В вахтеры-лифтеры?

– Ваши проблемы, – холодно заметил Крымов. – Но только еще раз предупреждаю: если в течение месяца на работу не устроитесь, придется переменить место жительства. Поверьте слову, на менее благоустроенное…

Под вечер в своем кабинете Крымов с Агеевым обсуждал, как он любил говорить – новости этого часа.

– Подведем итоги, – сказал Александр Иванович. – Я правильно понял: ты убежден, что ни Петр Степанович Курышев, ни Георгий Анатольевич Лебеденко, ни Надежда Алексеевна Мартынова на Мельникова анонимки не писали?

– Так точно, товарищ полковник.

– Do yon speak English? – неожиданно спросил Крымов.

– Это в каком смысле? – не понял Агеев.

– Какой тут может быть смысл? Говоришь ты по-английски или нет?

– A Little.

– Как?

– Я сказал по-английски: «Немного».

– Я-то в свое время учил немецкий, – почему-то уточнил Крымов. – Так вот, нам с тобой надо выяснить: нет ли анонимщика среди людей, претендовавших на пост Мельникова. Как ты докладывал, и Кирилл Викторович Хрунин, и Алексей Васильевич Сазонов, и Нина Александровна Ващенко собираются в ближайшем будущем в длительную заграничную командировку.

– Верно.

– И всем им предстоит в течение месяца заниматься на курсах английского языка, где ведется преподавание по методу профессора Лозанова. Верно?

– И вы что же, товарищ подполковник, хотите, чтобы и я пошел на эти курсы? – В голосе Агеева слышался ужас.

– За что я тебя ценю, – сказал Крымов, – так это за догадливость. Все складывается на редкость удачно. Ты освежишь свои знания английского…

– Который мне просто необходим в повседневной жизни, потому что я живу не в Черкизово, а на Бейкер-стрит.

– Остроумно, – похвалил Крымов. – В общем, Кузьмич, попутно с изучением английского ты постараешься разобраться: кто из выше названных товарищей мог писать анонимки, а кто нет.

– Да, похоже, Александр Иванович, – после заметной паузы, чуть растягивая слова, говорил Агеев, – я знаю, кто это делал.

Крымов недоверчиво посмотрел на него, потом засмеялся:

– Вот, видишь, Кузьмич, стоит только пригрозить тебе курсами, как ты сразу же находишь анонимщика.

Агеев изобразил обиду:

– Я ведь действительно знаю, кто писал на Мельникова.

– Знаешь или предполагаешь?

– Предполагаю, но у меня есть веские доказательства.

– Кто?

Агеев не удержался и вновь сделал выразительную паузу.

– Тебе бы в театре играть, – сказал Крымов. – Был бы лучшим исполнителем подтекстов.

– Думаю, анонимки писала Нина Александровна Ващенко, 1944 года рождения, окончила МИСИ имени Куйбышева, инженер-строитель, в тресте работает пятнадцать лет, начальник отдела крупнопанельного строительства.

– Аргументы? – спросил Крымов, подвигая к себе стопку чистой бумаги.

– Аргументы – жизнь, – веско заметил Агеев.

– Кузьмич, если можно без афоризмов.

– Пожалуйста. Наш выдающийся эксперт Павел Васильевич Лукин предполагает, что исполняла анонимки женщина.

– Должен тебя огорчить – начал ты, прямо скажем, не с самого веского доказательства. В нашей стране никак не меньше ста миллионов женщин. Почему же твой выбор пал именно на Ващенко?

Словно не слушая возражений, Агеев продолжал, загибая пальцы:

– Анонимки исполнены женщиной – раз. Сотрудником треста – два. Человеком, который реально может претендовать на директорский пост – три. Это, кстати, проверено. Нина Александровна в числе возможных кандидатов. Она тщеславна, рвется к власти – это четыре. К тому же у нее, судя по всему, были личные мотивы ненавидеть Мельникова или, скажем помягче, относиться к нему с неприязнью. Ну так как – все это не существенно?

– Если можно, Кузьмич, расшифруй последний пункт.

– Пожалуйста. У Нины Александровны Ващенко есть дочь. Та самая Надежда Алексеевна Мартынова, которая проработала в тресте четыре месяца оператором ЭВМ и уволилась по собственному желанию за месяц до прихода первой анонимки на Мельникова.

– Подождите-ка, – проговорил Крымов, – еще вчера ты утверждал, что она к анонимкам не имеет никакого отношения.

– Не имеет, – подтвердил Агеев. – Но имеет отношение к Мельникову. На стене ее комнаты висит его фотография. Стоит ее спросить о нем, как она начинает рыдать.

– Ну и что?

– В одной из анонимок было написано, что у Мельникова была молодая любовница. Мартынова 65 года рождения. Ей было восемнадцать, когда ее приняли на работу в трест. Нина Александровна Ващенко – ее мать, наверняка узнала о связи дочери с директором и быстро ее спровадила из треста. А теперь скажите мне, Александр Иванович, вам было бы приятно, если бы ваша восемнадцатилетняя дочь завела бы роман с человеком, которому за 60.

– Я не пришел бы от этого в восторг, – ответил Крымов, – хотя, как ты знаешь, у меня не дочь, а сын.

– Ну, как вам мои аргументы?

– Аргументы твои, Кузьмич, не хочется тебя расстраивать – средненькие.

Агеев выглядел обиженным.

– Выходит… – начал он, но Крымов его прервал.

– Выходит, что с понедельника ты начнешь ходить на эти курсы. Мне уже объяснили в чем суть лозановского метода. Поделюсь.

– И в чем же суть?

– Обучение с помощью игры. Группа будет небольшой – всего несколько мужчин и женщин. Вам дадут английские имена, вы выберете себе профессию и начнете играть, а точнее жить, по терминологии Станиславского, в предлагаемых обстоятельствах. Скажем, ты уже не Юрий Кузьмич Агеев – оперативный сотрудник БХСС, а Вальтер Скотт – частный детектив, конкурирующий со Скотландярдом.

– Я только думаю, – сказал Агеев, – что мне надо бы выбрать другую профессию. Зачем же так светиться?

– Роль частного детектива в курсе Лозанова предусмотрена. И она как раз по тебе. Кто, как не частный детектив, может задавать вопросы окружающим? Любые вопросы.

– А вы не боитесь, товарищ подполковник, что я так войду в роль частного детектива, что захочу открыть собственное сыскное бюро?

– Что ж, желаю успеха. У меня для твоей гипотетической конторы и название замечательное есть.

– Ну? – спросил Агеев.

– Она будет называться – «У Кузьмича».

– Вам бы только шутить, – сказал Агеев.

В ожидании вдовы Мельникова Александр Иванович рисовал на листочке перекидного календаря сложные геометрические фигуры, вспоминал свой последний разговор с Агеевым. Думал о том, что был к Кузьмичу несправедлив. Аргументы Агеева, которые он отверг, на самом деле были достаточно серьезными. Надо бы покапать версии Агеева, прежде чем посылать его на курсы английского языка.

В дверь его кабинета постучали. Часы показывали ровно десять. Вера Сергеевна Мельникова была на редкость пунктуальна.

– В смерти мужа, – заявила она, – есть и моя вина. Я, понимаете, должна была, обязана была, заставить его с работы уйти. Ему было уже за шестьдесят. Получил бы пенсию, ну, может быть, еще где-то поработал бы на скромной должности. Во всяком случае, анонимки на него уже бы не писали. А он все твердил – трест, видите ли, без него погибнет. А ведь ничего – не погиб. Все на месте, его только нет.

– А может, он не хотел уходить и потому, что не мог позволить торжествовать тем, кто так этого добивался? – спросил Крымов.

Она опустила голову, плечи ее ссутулились, сказала:

– Не знаю… Стыдно признаться, но я, Александр Иванович, сразу не осознала. В жизни дочери сложности, двое детей… В общем, всем надо было помогать. А Володя – он из той нынче редкой породы мужчин, которые никогда не жалуются, не пытаются свои тяготы на плечи близких переложить… Вы даже не представляете, как мне в жизни повезло. Всегда чувствовала себя защищенной, как за каменной стеной, испытывала удивительное чувство надежности. Это ведь редкость, верно?

Крымов кивнул.

– И вдруг этот сильный мужественный человек на глазах стал меняться. Вы даже не представляете, как это было страшно. Просыпаешься ночью – его нет. Вышагивает в своем кабинете из угла в угол. Потом я заметила, как он начал вздрагивать при каждом телефонном звонке, при звонке в дверь. Спешил первым вынуть почту из ящика… Руки у него начали подрагивать… Боже, как все это было больно видеть.

– Значит, и домой приходили анонимки?

– Да, две. Чудовищная грязь. Я ему сказала: «Володя! Неужели ты думаешь, что я могу поверить во все это?» А он только шептал: «Спасибо, спасибо, родная».

Она вдруг вскинула голову, сказала требовательно:

– Александр Иванович! Вы должны этого человека найти! Невозможно представить, что он уйдет от наказания.

– Вам или Владимиру Ивановичу и по телефону звонили?

– Звонили. Да только никогда ничего не говорили. Снимешь трубку – молчок. И вот так за вечер по несколько раз, чтобы мы все время ощущали этот пресс.

Она задумалась, И неожиданно резко:

– Представляете, минут через пятнадцать после того, как врач неотложки констатировал смерть мужа, раздался телефонный звонок. И опять молчание. И тогда я во весь голос крикнула:

– Владимир Иванович умер! Вы, подлецы, добились своего! Но и я своего добьюсь. Я еще увижу вас на скамье подсудимых!

– Вам что-нибудь ответили?

– Нет. Сразу положили трубку. И подобные звонки прекратились.

– Скажите, Вера Сергеевна, как вы думаете, Владимир Иванович предполагал, кто мог все это делать?

– Я уверена, что даже знал. И мы из-за этого рассорились с ним однажды, впервые за нашу совместную жизнь. Я требовала, чтобы он пошел в милицию, в прокуратуру. А он говорил, что доказать все это невозможно. Я требовала, чтобы он сказал мне кто этот человек. А я бы уж нашла на него управу. Володя успокаивал меня, говорил, что и так все образуется. Хотя вот, – она вытащила из сумочки конверт, из него листок. – Вчера нашла среди бумаг мужа. Почерк у него был неважный. К тому же это черновик. Я вам прочитаю?

Крымов кивнул.

– «Уважаемый товарищ прокурор! Обращается к вам директор специализированного треста В.И. Мельников. В течение последних нескольких лет я подвергался многократно злостной клевете со стороны неизвестного лица. Анонимки на меня рассылались во всевозможные инстанции. Это привело к тому, что мою работу, работу треста бесконечно проверяют. Ни одна проверка не подтвердила „сигналов“ анонимов. Но все это не прошло для меня даром. За это время я дважды перенес инфаркты. Они, вне сомнения последствия этих передряг. Но обратиться к Вам меня заставляют не личные интересы. Желая оклеветать меня, клевещут и на весь наш коллектив. Создана совершенно невыносимая обстановка для нормальной работы, уважаемый товарищ прокурор. Прошу помощи! Прошу защиты!»

– Подпись под письмом есть?

– Да. – Она протянула Крымову листок.

Он его взял, сказал задумчиво:

– Почему же Владимир Иванович это заявление не послал?

– Может быть, просто не успел. Может быть, он написал его незадолго до смерти. Я даже не исключаю, что в тот день Володя видел человека, который все это писал.

– Почему вы так решили?

– Володя пришел домой поздно. И на мой вопрос, где задержался, не ответил. Сказал другое: «Какая же он мразь!» Вы ведь найдете этого мерзавца, Александр Иванович? Вы обязаны его найти.

… Комната напоминала зал. Возможно, правда, она только казалась просторной потому что в ней было немного мебели – шесть стульев, кресло, видеомагнитофон, пианино, кассетный магнитофон, проекционный аппарат. В углу стоял свернутый в трубку экран.

Их было семеро – трое мужчин и четыре женщины. Преподавательница сидела в кресле в середине комнаты, а остальные на стульях вдоль стены.

– Вы никогда не знаете, где и когда вы можете встретить друга, – сказала преподаватель.

– Это верно, – заметил Агеев.

– Я попросила бы пока без комментариев. Это название первого урока. По-английски это звучит так: «You never know where and when you meet a friend». Повторите, пожалуйста.

– Теперь традиционное начало: «„Good evening, ladies and gentlemen! I am glad to meet you. Welcome to our classes!“ Добрый вечер, дамы и господа! Я рада с вами познакомиться. Добро пожаловать на наши занятия!» Повторите по-английски.

Все дружно повторили.

– Итак, – говорила преподаватель Раиса Степановна – высокая, стройная, напоминающая балерину, – у вас теперь новые имена и новые профессии, новая жизнь. Дамам я предлагаю на выбор три профессии. Кто хочет быть кинозвездой?

Женщины улыбнулись, но никто из них в кинозвезды подаваться не спешил.

– Ну смелее, – улыбалась Раиса Степановна. – Это ни к чему вас не обяжет. Голливуд не спешит заключить с вами контракт и «Мосфильм» тоже.

– Я, пожалуй, – сказала женщина лет пятидесяти, похожая на кого угодно, но только не на кинозвезду.

– Прекрасно, – проговорила Раиса Степановна. – Галина Николаевна Белова с этого момента становится кинозвездой мисс Джейн Кинг. И на другие имена не откликается.

– Почему «мисс»? – спросила Галина Николаевна. – Это я к тому, чтобы знать – могут ли у меня быть дети, муж?

– Конечно, могут! – Раиса Степановна была щедра. – Просто все кинозвезды, мисс Кинг, всегда «мисс» вне зависимости от возраста, от количества детей и браков… Ну, а кто хочет быть врачом?

– Я! – решительно сказала женщина помоложе и поэффектней, она куда с большим успехом, чем Галина Николаевна, могла бы претендовать на роль кинозвезды.

– Замечательно, – отреагировала Раиса Степановна. – Значит, Нина Александровна Ващенко теперь врач Кэтрин Гринвуд. А уж ее фантазия подскажет – стать ей хирургом или стоматологом.

– Хирургом, – сказала Нина Александровна.

– Да, это вам больше подходит, – не удержался Агеев.

– Браво! – воскликнула Раиса Степановна. – Именно такие диалоги вы скоро и будете вести только по-английски… – И обернулась к третьей женщине – лет тридцати в свитере и джинсах. – Вам, Ирина Васильевна, досталась на первый взгляд не очень завидная роль продавца, правда, из роскошного универмага. Итак, вы продавец мисс или, на выбор, миссис Эн Кремлинг.

– Эн, – повернулся к ней Агеев, – как получишь адидасовские кроссовки, свистни. У меня 42-й, но, если надо, втиснусь в 41-й.

Агеев не был пошляком и прекрасно понимал сомнительность своих шуток. Но присмотревшись к людям, с которыми ему предстояло работать, он решил, что в их глазах ему лучше всего быть бесхитростным, недалеким пареньком, не блестяще воспитанным, не очень ловким, не слишком гибким. Таких никто не боится и не принимает в расчет.

– Послушайте, – обратился к Агееву импозантный мужчина с седыми висками, в дорогом костюме, – мы ведь собрались здесь не для того, чтобы упражняться в остроумии? Если, конечно, это можно считать остроумием.

– Простите, но вы не правы, – возразила Раиса Степановна. – Чем атмосфера здесь будет непринужденнее, тем лучше… – И уже Агееву: – Вы, кстати, Юрий Кузьмич, кем бы хотели стать – архитектором, актером или частным детективом?

– Конечно, частным детективом, – сказал Агеев. – Во всяком случае, это дает возможность любого из вас заподозрить в страшном преступлении.

– Видимо, первым подозреваемым окажусь я? – высказал предположение импозантный мужчина.

– Не сомневайтесь, – заверил его Агеев.

– Итак, – подытожила Раиса Степановна, – Юрий Кузьмич Агеев превращается в Ника Адамса – частного детектива.

– О'кей, – отозвался Агеев.

– А что выберете вы, Кирилл Викторович? – спросила она у импозантного мужчины.

– Я, пожалуй, стану актером, учитывая несколько натянутые отношения с частным детективом. Я ведь окажусь у него под колпаком.

– Наверняка, – заверил его Агеев.

– А какие преступления может совершить артист? – рассуждал Кирилл Викторович. – Ну, отобьет главную роль у коллеги или жену у главного режиссера.

– А левые концерты? – спросил Агеев.

– В Ла Скала? – уточнил Кирилл Викторович.

Все рассмеялись.

– Позвольте представить вам, – сообщила Раиса Степановна, – Кирилла Викторовича Хрунина, который отныне становится выдающимся трагиком или комиком Диком Ричардсоном.

– Жизнь коротка, искусство вечно, – воскликнул Агеев.

– Ну, а Алексею Васильевичу Сазонову выпала роль архитектора Майкла Флинна.

– Как прикажете, – отозвался Алексей Васильевич, поправляя очки в тонкой оправе.

– Итак, начинаем! – торжественно проговорила Раиса Степановна. – «Good evening, ladies and gentlemen! I am glad to meet you! Welcome to our classes!» Repeat once more.

– Can you build castles in the air? – спросил Агеев Крымова.

– Ты можешь не утруждать себя английским. Ты не стесняйся – давай сразу по-русски. Я ведь признался, что изучал немецкий. Не развивай у меня комплексы неполноценности. Оставь это занятие для более высокого начальства.

– О'кэй, босс, – заулыбался Агеев. – Так вот я и спрашиваю Сазонова: «Умеете вы строить воздушные замки?» Он отвечает: «Могу, но только изредка».

– Какие вы все там остроумные ребята подобрались, – сказал Крымов. – Хочу напомнить, что меня, человека практичного, не интересуют воздушные замки Сазонова. Меня интересует – мог ли он писать анонимки на Мельникова.

– Но, товарищ подполковник, – Агеев уже не улыбался, – мне кажется, что путь, избранный нами, не может сразу дать результаты.

– Он вообще может не дать результата, – согласился Крымов. – И мы ведь рассчитываем не только на эти занятия. Я, например, собираюсь вызвать сюда для беседы и Ващенко, и Хрунина, и Сазонова.

– Тем более, – сказал Агеев, – вам хорошо бы знать заранее, что они из себя представляют.

– Возможно. Я, кроме того, собираюсь предпринять еще кое-какие действия. Тебе же хочу сказать: не распыляйся. Сосредоточь свое внимание на ком-нибудь одном. Еще неделю назад ты в этом кабинете утверждал, что анонимки писала Ващенко.

– Было.

– Вот и начни с нее.

Крымов встал, подошел к столу, перелистал какие-то бумаги. Спросил:

– У вас завтра четвертое занятие?

– Да.

– Иди сюда. Вот смотри – это курс английского языка по методу профессора Лозанова с русским переводом. Четвертое занятие. Ты – Нина Александровна Ващенко. Я – Юрий Кузьмич Агеев. Я начинаю: «Когда вы приехали, мисс?»

– Я приехала вчера.

– Но вчера у нас не было свободных номеров.

– А мне и не нужен был номер. Я остановилась у своей подруги.

– Как ее зовут?

– Какое это имеет значение?

– Все имеет значение, – заметил Крымов. – Это следует, Кузьмич, произнести внушительно. И дальше, отбросив заранее заготовленный текст, ты в лоб ее спрашиваешь: «Зачем нужно было писать о нем все эти гадости, когда вы прекрасно знали, что его уже нет в живых?» И внимательно наблюдаешь за ее реакцией.

– Грубовато. Но допустим. Дальше-то что? – спросил Агеев.

– Ты, Кузьмич, склонен к импровизации, – проговорил Крымов. – По такому принципу и строй беседу. Светская болтовня и вдруг резко: «Кто-нибудь, должно быть, очень жестоко обошелся с вашей дочерью?»

– Мне было бы проще вести себя так с Хруниным, – сказал Агеев. – А Нина Александровна Ващенко – милая женщина.

– Милая, – согласился Крымов, – если анонимки не писала.

Они разбились на пары, оживленно беседовали. А преподавательница Раиса Степановна, сидя в кресле, как всегда в центре, с неподдельным интересом слушала их.

Агеев – он же частный детектив Ник Адамс – беседовал с Ващенко, то есть с врачом Кэтрин Гринвуд.

АДАМС. – Я подозреваю вас в тяжелом преступлении.

ГРИНВУД. – Я полагаю – это шутка.

АДАМС. – Вы убили человека.

ГРИНВУД. – Я убила многих людей… зарезала… скальпелем в операционной. Такова моя профессия.

АДАМС. – Этого человека вы убили иным способом.

ГРИНВУД. – Я знала одного такого – он умер от любви ко мне.

АДАМС. – Этот человек любил не вас.

ГРИНВУД. – Но это невозможно. Невозможно не полюбить меня.

АДАМС. – Он полюбил вашу дочь (она молчит).

АДАМС. – Почему вы молчите?

ГРИНВУД. – Женихов дочерей надо ценить. Во всяком случае, убивать их не следует.

АДАМС. – Но он был женат.

ГРИНВУД. – Настоящая любовь способна преодолеть и не такие преграды.

АДАМС. – Он был намного старше ее.

ГРИНВУД. – В этом есть свой смысл. Значит, он чего-то уже добился в жизни.

АДАМС. – Возможно, но он годился ей в отцы, или даже в деды.

ГРИНВУД. – Тем более на старика у меня не поднялась бы рука. Я не нажала бы курок.

АДАМС. – Вы убили его не с помощью огнестрельного оружия.

ГРИНВУД. – Я зарезала его кухонным ножом?

АДАМС. – Есть более тонкие способы.

ГРИНВУД. Понимаю – яд кураре.

АДАМС. – Можно убить человека при помощи… почты.

ГРИНВУД. – Я где-то читала об этом. Вы посылаете человеку бандероль, и когда он вскрывает ее, она взрывается.

АДАМС. – Можно обойтись и без взрывчатых веществ. Само содержание письма может оказаться взрывоопасным.

Гринвуд хотела ему что-то ответить, но в это время к ним подошли Хрунин – актер Дик Ричардсон и Белова – кинозвезда Джейн Кинг.

– Какая удача, – сказала кинозвезда. – Нам с Диком предложили роли в одном шоу.

Ващенко молчала, молчал и Агеев, не сводя с нее глаз.

– Рассудите нас, доктор, – говорил Дик Ричардсон. – Мы тут поспорили. Чему соответствуют показания Цельсия по Фаренгейту.

– Все очень просто, – ответил Агеев. – Когда больной умирает, не суть важно по какой шкале подсчитывали его температуру.

– У этих частных детективов, – сказал Ричардсон, – всегда черный юмор.

– Все сюда, – позвала их Раиса Степановна. Она сидела за фортепьяно. – Ну, дружно, хором вчерашнюю песенку. – Заиграла и запела сама: – «My Bonnie is over the ocean. My Bonnie is over the sea. My Bonnie is over the ocean. And bring back my Bonnie to me…»

Все дружно подхватили песенку. Особенно старался Агеев. А Нина Александровна как-то странно посматривала на него, опершись на спинку стула.

… – Ну, а в конце занятия мы спели эту песенку со словами, полными глубокого смысла, – рассказывал Агеев Крымову. – «Мой любимый за океаном, мой любимый за морем. Мой любимый за океаном. Верните мне моего любимого».

– Значит, ты утверждаешь, что Нина Александровна отреагировала?

– Еще бы. Она просто в рот воды набрала.

– Значит, после твоей реплики, что само содержание письма может быть взрывоопасным, Нина Александровна ничего тебе не сказала?

– Нам помешали кинозвезда и выдающийся актер современности Дик Ричардсон – Кирилл Викторович Хрунин. Вы знаете, товарищ подполковник, он мне как-то не симпатичен.

– Ты хочешь сказать, что его тоже подозреваешь?

– Не без того.

– Плохи наши дела, Кузьмич. Широкий круг подозреваемых – верный признак того, что истинного виновника надо искать в другом месте.

– Вы же собирались с ними поговорить. Вызовите первым Хрунина.

– А почему не Ващенко?

– С ней я еще бы поработал немного.

– Твой совет, Кузьмич, немного запоздал. Я им всем уже разослал повестки. Завтра в 12 должна придти Нина Александровна, послезавтра – Хрунин. А в четверг – архитектор Майкл Флинн, то есть Сазонов. Вчера вечером все они получили повестки, а сегодня с утра один из них мне позвонил. Пытался выяснить по телефону, зачем он нам понадобился и предлагал встретиться немедленно. О чем это говорит?

– Или он – неврастеник, – сказал Агеев, – или на душе неспокойно.

– Вообще-то когда повестку из милиции получает даже совершенно невиновный человек, – проговорил Крымов, – он сразу же начинает вспоминать про все свои прегрешения, начиная с ранней юности.

– Но из троих позвонил один, – напомнил Агеев.

– А что думает частный детектив Адамс по поводу того, кто именно позвонил?

– Логика утверждает, что это была Ващенко, а интуиция подсказывает – Хрунин.

– Отправь на пенсию свою интуицию и логику, кстати, заодно. Звонил – Алексей Васильевич Сазонов. Но его просьбу я не удовлетворил. Приму его в среду, не раньше.

– Пусть еще немного созреет?

– В определенных ситуациях это бывает полезным. Поэтому на завтрашнем занятии удели ему больше внимания. Давай посмотрим текст, и на его основе сочиним свой. Итак, я Ник Адамс, ты – Майкл Флинн. Начинаем, как всегда с пустяков. Адамс говорит: «Вы не откажетесь от чашки кофе?»

– Кто любит кофе, кто чай.

– Могу я вам предложить чашку чая?

– С удовольствием.

– И, кстати, мы сможем кое о чем поговорить.

– Вне сомнения.

– Меня интересует, – говорил Крымов-Адамс, – ваша точка зрения на известную формулу: «Для достижения цели хороши любые средства».

– Если только они не носят криминальный характер.

– Но есть преступления, за которые очень сложно привлечь к уголовной ответственности.

– Вы полагаете?

– Я это хорошо знаю.

– Что вы имеете в виду?

– Клевету.

– Разве сложно найти клеветника?

– Очень. Особенно, если он аноним и у него неподмоченная репутация.

– А почему вы рассказываете об этом именно мне?

– Я хочу, чтобы вы знали – мы его ищем и надеемся на успех. Ну, как? – спросил Крымов.

– Лично мне нравится, – сказал Агеев. – Особенно интересно то, что из лозановского текста мы с вами, Александр Иванович, взяли всего одну фразу: «Вы не откажетесь от чашки чая?» Так что к занятиям придется крепко готовиться.

Крымов засмеялся:

– Это говорит о том, что нам не чужды экспромты, что у нас есть склонность к импровизации. Знал я одного человека, который поднимая бокал, привлекал всеобщее внимание: «Позвольте экспромт? Пью за дам. Произношу этот тост, заранее не готовясь». Наш случай?

Агеев смеялся.

– Хочу тебе напомнить еще две немаловажные детали: про Ващенко тоже не стоит забывать, а главное – не забывать про машинку, на которой были исполнены анонимки. Вот наш путь к успеху.