Текст книги "В глубинах полярных морей"
Автор книги: Иван Колышкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Комсомольские «малютки»
Дивизион Морозова получил подкрепление. В Полярное начали прибывать новые «малютки»: «М-104», «М-105», «М-106», «М-107» и «М-108». Среди них были наши первые «комсомолки», именные лодки. Свое шефство над флотом комсомол проявил и в такой форме, как сбор средств на постройку подводных кораблей. Почин этот был поддержан и людьми отнюдь не комсомольского возраста. Средства удалось собрать довольно быстро. И результаты этого были налицо.
Первые советские лодки носили красивые, звучные имена: «Декабрист», «Народоволец», «Красногвардеец». Родоначальником серии «щук» была вполне конкретная «Щука», имевшая родных сестер с такими же рыбьими названиями. Но потом лодки сделали безыменными, оставив им только букву, присвоенную всей серии, и цифровое обозначение. То ли боялись, что не хватит имен – ведь подводный-то флот строился большой, – то ли руководствовались еще какими-то соображениями. Но сейчас было решено возродить былую традицию и присвоить «малюткам», построенным на средства, собранные комсомольцами, собственные имена. Это имело большое воспитательное значение.
Новые лодки еще не были «окрещены» – на них не был поднят Военно-морской флаг, они пока что проходили испытания. Но имена за ними уже были закреплены. «Сто четвертая» – «Ярославский комсомолец», «сто пятая» – «Челябинский комсомолец», «сто ше-
[232]
стая» – «Ленинский комсомол» и «сто седьмая» – «Новосибирский комсомолец».
Скорое вступление «малюток» в строй радовало. Несмотря на свои ограниченные боевые возможности, несмотря на то, что использовали их только в ближней зоне, лодки этой серии имели серьезные успехи. Стариков и Фисанович, например, лидировали в боевом счете, оставив позади многих командиров более крупных подводных кораблей.
В День Красной Армии и Военно-Морского Флота у нас состоялось необычное торжество. На палубе одной из «малюток» выстроились моряки, а среди них, на правом фланге, – люди в гражданской одежде: один мужчина и три женщины. Это были представители Ярославской области, прибывшие к торжественному подъему флага на подводной лодке «Ярославский комсомолец»: секретарь Рыбинского горкома ВЛКСМ Михаил Зыбин, колхозница Анфиса Щукина, агроном Антонина Малышева и мастер резинокомбината Александра Соболева.
– Флаг и флаги расцвечивания поднять! – прозвучала команда капитан-лейтенанта Федора Лукьянова – командира корабля. Отгремели чистые, возвышающие душу звуки «Интернационала». После этого начался торжественный акт передачи лодки представителями трудящихся области североморским подводникам.
Командир корабля поблагодарил ярославцев за замечательный подарок Северному флоту, за подводный корабль, построенный на их трудовые сбережения и от лица всего экипажа дал слово не жалеть ни сил, ни жизни самой во имя победы. Тов. Зыбин в свою очередь заверил моряков, что ярославцы будут держать тесную связь с флотом и оказывать еще большую помощь фронту своими трудовыми делами.
На следующий день ярославцы вышли на «своей» лодке в море и совершили небольшое, на несколько часов, плавание.
Встреча с ярославцами крепко запомнилась не только героям дня – морякам «М-104», но и всем нашим подводникам. С точки зрения воспитательной эта встреча стоила десятка бесед и лекций, посвященных связи армии с народом, их единству. Затронуты были сердца людей, что, увы, не всегда могут сделать слова, пусть
[233]
трижды правильные, но слишком часто и однообразно употребляемые.
Вскоре примерно таким же образом состоялось вступление в строй и остальных лодок – «комсомолок».
Связь экипажей этих лодок с теми, чье имя они носили, крепла и дальше. Моряки «Ярославского комсомольца», добившись первой победы, сообщили об этом ярославцам. Вскоре область вновь прислала на флот представителей своей молодежи. А делегация североморских подводников побывала у ярославцев.
Южноуральцам о своих боевых делах сообщали моряки «Челябинского комсомольца». Челябинский обком ВЛКСМ наградил экипаж Почетной грамотой и занес комсомольскую организацию лодки в областную Книгу почета.
«Дорогие товарищи подводники! – писали челябинцы, поздравляя моряков с открытием боевого счета. – Привет Вам от комсомольцев и всей молодежи Южного Урала. С большой радостью мы узнали о потоплении Вами транспорта противника. Уверены, что счет, открытый в первые месяцы сражений, будет неустанно расти. За боевыми делами подводников, которые управляют кораблями, созданными на средства комсомольцев, ежедневно следит не одна тысяча молодых уральцев. Ваш успех – это наш общий успех. Ваша победа – это наша победа…
Желаем Вам новых боевых успехов. Беспощадно и умело громите врага. Помните, что за Вами – могучий Урал, который даст Вам все для борьбы. Уральцы не подводили и не подведут свою армию, свой флот. Вперед на врага, боевые друзья!
С комсомольским приветом. Секретарь Челябинского обкома ВЛКСМ А. Караганов».
Моряков «малюток» было с чем поздравлять. Сражались они с блеском, лихо. Чего стоил, например, залп Федора Лукьянова, командира «Ярославского комсомольца», который, прорвав две линии охранения, поразил транспорт с дистанции пять кабельтовых! Взрыв груженного боеприпасами транспорта был настолько силен, что сама лодка получила небольшие повреждения.
Еще более дерзкой получилась атака у командира «М-122» капитан-лейтенанта Шипина – того самого
[234]
Павла Шипина, который плавал помощником командира на «Щ-403» и после гибели Коваленко привел израненную «щуку» в базу. Став командиром «малютки», он в первом же походе произвел «пистолетный», с трех кабельтовых, залп по транспорту. И на этот раз начинка транспорта оказалась столь гремучей, что не обошлось без повреждений лодки.
Ровно и уверенно, добиваясь победы почти в каждом походе, воевал командир «М-119» капитан-лейтенант Константин Колосов. Это он пробрался в узкую бухту Ютрё-Киберг вслед за ушедшим от атаки транспортом и торпедировал его там, прямо у причала.
Нет ни возможности, ни необходимости перечислять все атаки «малюток», выполненные зимой и весной 1943 года. Очень многие из них похожи друг на друга мастерством, настойчивостью, дерзостью, искусным уклонением от почти обязательной бомбежки – разными были лишь время, место и некоторые внешние обстоятельства. А вот о случаях памятных, необычных, чем-то примечательных рассказать стоят.
Прежде всего о мартовском походе гвардейской «М-171» с новым командиром. Почему с новым? Да потому, что Стариков получил под командование «К-1», заменив Августиновича, назначенного в отдел подводного плавания нашего флота. Командиром заслуженной «малютки» стал капитан-лейтенант Георгий Коваленко, однофамилец погибшего командира «щуки». До этого он служил старпомом на «Щ-422».
В свой первый боевой поход Коваленко пошел, как всегда, с обеспечивающим. Им, по обычаю, был Николай Иванович Морозов. Через сутки после выхода из базы, находясь на перископной глубине, командир увидел четыре сторожевых корабля, идущих строем фронта. «Наверное, за ними пойдут транспорты», – предположил он. Морозов согласился с такой догадкой. Лодка погрузилась на глубину тридцать метров.
Действительно, вскоре послышался новый шум винтов. И вдруг что-то два раза ударило по рубке. Все замерли, ожидая сокрушающего взрыва. Но взрыва не последовало, а до слуха подводников донеслись всплески, словно в воду сбрасывали какие-то предметы. Спустя немного времени раздалось шуршание троса по правому борту. Замерли от неожиданного звука люди. Через ми-
[235]
нуту шуршание переросло в громкий скрежет. Лодка градусов на 12 накренилась на левый борт.
– Попали в трал, – догадался Морозов.
Вскоре все стихло, шум винтов удалился. Лодка всплыла под перископ, а потом и в надводное положение. Осмотрев палубу и ограждение рубки, моряки обнаружили немало повреждений. Антенну порвало, топовый фонарь оказался срезанным, в лобовой части ограждения образовалась глубокая вмятина. Сомнений не оставалось: и впрямь тральщики врага затралили вместо мины подводную лодку. А она своей массой и движением порвала трал.
Ничего себе «рыба» попалась в «сети»!
Экипаж пережил несколько неприятных минут, но в целом приключение это было скорее смешным, нежели тяжелым; повреждения не помешали продолжить поход, а в базе их устранили окончательно.
Другой памятный, но совсем иного рода случай произошел с гвардейской «М-174». Под командованием капитана 3 ранга Николая Егорова эта лодка воевала отважно и славно. При нем она и удостоилась преобразования в гвардейскую. В январе 1943 года Николай Ефимович был направлен на учебу в военно-морскую академию. На его место пришел старпом со «Щ-404» капитан-лейтенант Иван Сухорученко, участник всех боевых походов старой североморской «щуки».
23 марта он четвертый раз повел «малютку» в море. На следующий день лодка начала форсировать минное поле, чтобы приблизиться к вражескому берегу, туда, где пролегали пути немецких конвоев. Она шла знакомым, разведанным нашими лодками «коридором» в частоколе неприятельских мин. Все, как обычно в таких случаях, находились на своих боевых местах и напряженно вслушивались: не раздастся ли шорох минрепа о корпус. Но вот минное поле, по расчетам, осталось позади. Прозвучала веселая команда: «Обедать!»
Старший краснофлотец Баев в крохотном камбузе, разместившемся в первом отсеке, разливал по тарелкам горячий борщ. По своей основной боевой профессии он был торпедистом, но на «малютке» нет штатного кока. Им по совместительству назначается кто-нибудь из умеющих готовить. Обычно выбор падает на торпедистов – ведь их место по боевому расписанию в первом отсеке.
[236]
Это облегчает сочетание двух специальностей. Таким коком-совместителем и был старательный Баев.
Взяв две тарелки с борщом, он спокойно, без предосторожностей – лодку на глубине не качало – двинулся ко второму отсеку. Там на «малютке» находилась командирская кают-компания. Он уже занес ногу над комингсом – высоким корабельным порогом, как грянул страшной силы взрыв. Тарелки полетели куда-то в сторону, а Баева отбросило на колонку воздуха высокого давления.
Первое, что восприняли его чувства, когда он пришел в себя, был шум врывающейся в лодку воды. Увидеть Баев ничего не смог: вокруг была полутьма. Повинуясь скорее выработанному инстинкту, чем сознанию, он бросился к переборочной двери и задраил ее. Теперь он был в отсеке один, изолированный от всех, и жизнь всего экипажа была в его руках.
При тусклом свете одной уцелевшей лампочки Баев увидел пробоину, через которую поступала вода, и доложил о ней в центральный пост. Тут же он в лихорадочном темпе взялся за работу. Вода обдавала его перекрестным душем – она била не только через пробоину, но и через предохранительный клапан, крышки торпедных аппаратов, сквозь щели, образовавшиеся в переборке.
Стоя по колено в ледяной ванне, матрос один на один боролся с напором слепой стихии, не замечая холода, не испытывая страха от одиночества. Все его мысли были сосредоточены на одном: спасти лодку, спасти товарищей, спасти себя. Почти автоматически хватал он распорки, клинья, доски, пробки, паклю – все, что имелось в отсеке для заделки пробоин. Он работал так, как учили его в базе на тренировках по борьбе за живучесть. А учили в базе добросовестно. И аварийный инструмент охотно подчинялся моряку, дело у него спорилось. От этого росла его уверенность в себе, в том, что он выйдет победителем в схватке с бедой.
И вот вода уже не хлестала, а текла тонкими струйками из-под деревянных подушек и пакли. Заработала трюмная помпа, и уровень воды в отсеке стал понижаться. Вскоре оказалось возможным отдраить переборочную дверь. Старший краснофлотец Баев одержал важнейшую для всего корабля победу.
Борьба за живучесть шла не только в первом отсеке. Взрыв мины, от которого в прочном корпусе образова-
[237]
лась пробоина, причинил лодке и много других неприятностей. Например, вышли из строя горизонтальные рули, и поэтому, чтобы не провалиться, пришлось дать пузырь в среднюю цистерну, обеспечив тем самым всплытие на поверхность. Это было рискованно – расстояние до берега не превышало пяти миль. Но иного выхода не оставалось. Положение несколько облегчала пятибалльная волна, на которой разглядеть с берега лодку не так-то просто.
Когда основные меры по сохранению живучести лодки были осуществлены, моряки осмотрели изуродованный корабль. Оказалось, что взрывом оторвало носовую оконечность легкого корпуса по девятый шпангоут. Нарушилась герметичность первой цистерны главного балласта. Нижняя обшивка носовой оконечности загнулась вверх, прижала передние крышки торпедных аппаратов и помяла боевые зарядные отделения торпед. Словом, легче назвать то, что не получило повреждений, чем то, что оказалось повреждено. Вся лодка была тяжело контужена. И все же она не потеряла способности двигаться. В этом было ее опасение.
С дифферентом на нос лодка двинулась в базу. Борьба за поддержание жизни корабля не прекращалась на протяжении всего перехода, то есть около полусуток.
Трудно назвать отличившихся в этом драматическом эпизоде – отличились, по сути дела, все. Но конечно, наиболее суровое испытание выпало на долю Михаила Баева. И он его выдержал отлично.
Баев был из тех людей, которые мечтают о подвиге. В тяжком июле 41-го, когда срочно формировались морские отряды для сухопутья, он писал в рапорте на имя комбрига: «Отец дал мне храбрость и мужество, мать – хладнокровие и выносливость. Презрение к смерти выработал в себе сам. Я всей душой ненавижу фашистов. Если судьба приведет встретиться с гадами, я буду уничтожать их оружием, а в крайнем случае грызть их зубами!» Служба на лодке казалась Михаилу слишком спокойной, тихой и безопасной. И он со всем пылом молодости просился на фронт. Ему отказали. Лодка в то время готовилась к боевым походам, и на учете был каждый специалист.
Но вот пробил час, когда от моряка потребовалось совершить пусть небольшой подвиг, но все-таки подвиг.
[238]
И он совершил его просто, скромно, по-деловому, доказав, что несколько выспренние слова в его рапорте были не просто словами, что он, если надо, способен на большее, чем готовить торпедные аппараты к выстрелу и ароматные борщи.
Североморская семья растет
Международный женский день обернулся нам праздником, не имеющим никакого отношения к представительницам прекрасного пола. В этот день к нам прибыли после ремонта в зарубежных портах две тихоокеанские «эски».
Лодки пришли раздельно, в разное время. Первой появилась в Екатерининской гавани «С-56» под командованием Григория Ивановича Щедрина. Она пришла утром.
У нас на Севере вошло в обычай все вновь прибывающие лодки встречать на надводном корабле в районе Териберки и сопровождать до Кильдинской Салмы. Там встречающий пересаживался на лодку и шел на ней в качестве «лоцмана» до Полярного.
Обычай этот диктовался отнюдь не только законами флотского радушия и гостеприимства. Кильдинская Салма представляла собой весьма узкий пролив, проходить который самостоятельно с первого раза решится далеко не каждый командир. А главное, на подступах к Кольскому заливу частенько появлялись немецкие лодки. Чтобы уберечь нашу лодку от их атак, нужны были командир, знающий повадки врага, и охранение, состоящее хотя бы из одного надводного корабля, пригодного для противолодочной обороны.
Встречать Щедрина ходил капитан 3 ранга Семенов – новый флагштурман бригады, сменивший Аладжанова, выдвинутого на должность флагманского штурмана флота.
После обеда я вышел на «Куйбышеве» для встречи «С-55». У Териберки мы увидели только что всплывшую лодку. Обменялись с ней позывными, подняли приветственный сигнал и легли на курс к дому. У Салмы шлюпка, спущенная эсминцем, доставила меня на лодку. На ее борту я встретился с бравым, очень симпатичным капитаном 3 ранга. Это был командир лодки Лев Михайло-
[239]
вич Сушкин. Мы тепло поздоровались, я поздравил его с прибытием на Северный флот.
От Кучеренко я уже слышал, что Сушкин – прекрасный моряк-подводник, отлично управляющий лодкой. В нем действительно чувствовался старый, опытный командир корабля. По всему было видно, что на лодке он пользуется большим уважением.
Едва мы прошли самое узкое место пролива, как на мостике вдруг появился капитан 2 ранга Палилов, мой давнишний товарищ. Иван Константинович служил на Севере «от Адама», то есть с лета 33-го года. В 1937 году он уехал добровольцем в Испанию. С тех пор нам не приводилось встречаться. Вот уж никак не ожидал встретить на незнакомом корабле старого приятеля! Крепко сближает людей Север!
Иван Константинович был на тихоокеанских лодках в течение всего перехода. Он передал горячий привет подводникам-североморцам от военно-морского атташе в США Ивана Алексеевича Егоричева и от всей советской колонии в Америке. Ну, а расспросам Палилова не было конца. Он горел желанием узнать все сразу: кто из старых сослуживцев остался на Севере, как выглядит Полярное, как живем мы и воюем.
– Погоди, – не успевал я отбиваться от его вопросов. – Теперь уж совсем немного осталось, все сам увидишь.
На пирсе лодку встречали командующий флотом, член Военного совета и начальник отдела подводного плавания. У всех приподнятое, радостное настроение. Да и как не радоваться – растет наша североморская семья! Особенно приятным было то, что оба командира доложили командующему: после осмотра механизмов и пополнения запасов лодки готовы идти в боевой поход.
Вечером Александр Владимирович Трипольский, пришедший на «С-56», обстоятельно доложил мне о переходе. Он подробно рассказал о том, что представляют собой лодки, их командиры и экипажи. Слушать его было интересно. Оценку людям Александр Владимирович давал полную, стараясь быть во всем предельно объективным. В заключение он отметил, что люди настроены по-боевому, дело свое знают отлично, к морю привычны и, стало быть, воевать будут хорошо.
[240]
Итак, бригада пополнилась новыми кораблями. Вот-вот должны были подойти остальные лодки тихоокеанского отряда, завершавшие ремонт в Англии. В недалеком будущем ожидалось прибытие новых «малюток» и «эсок». Надо было думать об изменении организационной структуры бригады.
Первым дивизионом после гибели Котельникова стал командовать Михаил Федорович Хомяков. До войны он плавал на лодках всех типов, и «катюши» были хорошо ему знакомы. Но «катюш» к этому времени у нас осталось всего две. «К-3» ненадолго пережила «К-22». Весной Кузьма Иванович Малофеев совершил со своим испытанным экипажем последний боевой поход. Могила славной «катюши» затерялась где-то в Норвежском море. Таким образом, возникла необходимость пополнить первый дивизион, и туда включили лодки типа «Л». По своим тактико-техническим данным да и по характеру решаемых ими задач они стояли ближе всего к подводным крейсерам.
Второй дивизион объединил лодки типа «С». На место Хомякова командиром его назначили капитана 1 ранга Трипольского. Но когда в Полярное подошли все тихоокеанские «эски» да на подходе оказались «эски», недавно построенные, выходило, что лодок для одного дивизиона получится многовато. Так появилась необходимость создать еще один дивизион лодок типа «С» – пятый. Во главе его стал капитан 2 ранга Павел Ильич Егоров – однофамилец бывшего командира «М-174».
Павел Ильич – североморец со стажем. На наш флот он прибыл с Балтики летом 1939 года в должности командира «Щ-421». Участвовал в войне с Финляндией. Осенью следующего года ушел на учебу в военно-морскую академию. Летом сорок первого был выпущен из академии и вернулся на Север. Назначили его в штаб флота. Но в штабе он, как говорится, не прижился и стал настойчиво проситься на лодку. В конце концов просьбу его удовлетворили и осенью назначили командиром «С-101».
Эта лодка не выделялась боевыми успехами. Более того, к ней прилипло обидное и отнюдь не повышающее моральный дух команды прозвище «бомбоулавливатель». Прозвище это было дано не без основания. Еще в сентябре 1941 года, в первом переходе с завода в Полярное,
[241]
к месту базирования, в результате какой-то путаницы с оповещением лодку бомбила своя авиация. И хотя «С-101» уклонилась от прямого попадания, бомбежка оказалась столь «удачной», что пришлось возвращаться на завод для ремонта. В Полярное лодка прибыла лишь в середине декабря.
«Эска» начала боевые действия, а глубинные и авиационные бомбы так и тянуло к ней. В апреле прошлого года она выходила прикрывать союзный конвой и оказалась так близко от его курса, что корабли охранения начали бомбить лодку. К счастью, бомбометание не отличалось большой точностью, и серьезных повреждений не случилось.
Месяц спустя в районе Тана-фиорда лодка начала было выходить в атаку по конвою, но тут торпедист Троицкий по ошибке, не дожидаясь команды «пли», выпустил торпеду. На обнаружившую себя лодку набросились корабли охранения. Преследовали ее долго, более суток, бомбили яростно. Бомбежка прекратилась лишь на двадцать седьмом часу, когда многие уже начали терять сознание из-за недостатка кислорода и обилия углекислоты в лодочной атмосфере.
За пять боевых походов лодка потопила лишь один транспорт, а сброшено на нее было около тысячи двухсот бомб. Экипаж лодки – умелый, мужественный, стойкий – тяжело переживал эту полосу невезения. Вот и было решено сменить на «С-101» командира, назначить на эту должность Егорова.
В марте, в первом же боевом походе, Егоров дважды атаковывал конвои. И оба раза лодка добилась победы, потопив по одному транспорту. Экипаж прямо-таки воспрянул духом. Не обошлось, конечно, и без бомбежек, особенно после второй атаки. Но уклонение было выполнено мастерски, а у моряков выработался уже столь стойкий иммунитет к бомбежкам, что вражеские атаки не произвели на них сколь-нибудь серьезного впечатления.
Следующий выход в море принес еще одну победу. Затем последовал поход, в котором лодка атаковала пять кораблей. Потоплен был транспорт на семь тысяч тонн и тральщик на восемьсот тонн. Остальные суда получили повреждения. В сердцевине звездочки, нарисованной на рубке «С-101», появилась цифра «6».
[242]
Вот что представлял собой капитан 2 ранга Егоров, назначенный после пополнения бригады новыми «эсками» командирам пятого дивизиона. Лодку он сдал своему старпому капитан-лейтенанту Евгению Трофимову.
Третьим дивизионом продолжал командовать Владимир Алексеевич Иванов. На «Щ-404» его сменил капитан-лейтенант Григорий Макаренков. Таким образом, на всех четырех «щуках», составлявших дивизион, теперь были молодые, назначенные уже во время войны командиры. Впрочем, Шуйского считать молодым командиром можно было лишь с известной натяжкой: он вернулся на свою довоенную должность. А по своим боевым делам все четыре командира-«щукаря» – вполне зрелые подводные воины.
Наша промышленность уже не выпускает «щуки». Но дивизион Иванова не бесперспективен в смысле дальнейшего роста. Мы знаем, что строятся «малютки» нового проекта – двухвальные, с четырьмя торпедными аппаратами, с большей дальностью и скоростью хода. Когда мы получим эти корабли, их целесообразно будет объединить в один дивизион со «щуками». По своим характеристикам они ближе к этим кораблям, чем к ныне действующим «малюткам». Значит, и третий дивизион будет пополняться.
Четвертый дивизион разросся и продолжает получать новые лодки. Одному Морозову трудно вводить в строй молодых командиров: не хватает, что называется, рук. Жизнь подсказала выход: сформировать шестой дивизион «малюток». Командиром его назначили капитана 2 ранга Фисановича. Более подходящую кандидатуру для этой должности представить себе трудно. Он великолепно знает «малютки», прекрасно ими управляет. Израиль Ильич – умный, тонкий тактик, не лишенный к тому же педагогического дара.
* * *
В просторной, светлой комнате береговой базы, напоминающей учебный класс, рядом с черной доской развешаны листы ватмана с нанесенными на них морской обстановкой и ломаными линиями боевого маневрирования. Схемы старательно вычерчены Зубрилкиным – штурманом «Щ-422». А командир лодки – Федор Алексеевич Видяев – стоит у схем с указкой в руках.
[243]
За черными, в цвет доски, столами – командиры лодок, старпомы, заместители командиров по политчасти, комдивы, работники штаба и политотдела. Идет публичный разбор похода…
Обычно лодку, возвращавшуюся с моря, на пирсе встречали командующий флотом и комбриг. Тут же, на причале, командир корабля коротко докладывал о результатах плавания.
– Подробно доложите послезавтра, – распоряжался командующий, – а сейчас – отдыхать.
Но отдохнуть командиру было не так-то просто. Ему предстояло очень обстоятельно, без малейшей утайки обо всем рассказать командирам дивизиона и бригады. Это был живой, творческий разговор, на котором могли возникнуть и полемика, столкновение мнений. Поход обсуждался всесторонне, расставлялись, как говорится, все точки над «и». В назначенное время все вместе шли к командующему. И командующий внимательно выслушивал всех.
Арсений Григорьевич Головко к таким разборам относился очень серьезно и вдумчиво. Он вникал во все детали и мелочи, иногда находил в этих деталях такое, за что мы получали основательную взбучку. Но частности не заслоняли ему главного. В своей итоговой оценке командующий был всегда объективен.
Для нас эти разборы у командующего были очень полезной учебой. А чтобы школа каждого интересного похода имела еще большее число учеников, было решено проводить также и разборы с привлечением широкого круга лиц, и в первую очередь командиров лодок. Такому разбору подвергались все чем-либо примечательные походы. С 1942 года эта практика прочно укоренилась на бригаде.
И вот Видяев докладывает офицерам – это слово все прочнее входит в наш обиход – о своем боевом плавании. На плечах у него, как и у всех присутствующих, выделяются желтые полосы погон. Их ввели на флоте около месяца назад, и глаз с трудом привыкает к этому изменению такой привычной морской формы.
Федор Алексеевич не речист. Но этого-то, в общем, от него и не требуется. Тут важны не красивые слова, а дела. Ну, а о делах красноречиво говорят схемы. С поясне-
[244]
ниями, даже самыми лаконичными, они воспроизводят всю картину атак.
– Двадцатого февраля в четырнадцать пятьдесят, – докладывает Видяев, – акустик Жучков услышал шум винтов. Видимости никакой, снежный заряд. Начали сближаться по акустическим пеленгам. В пятнадцать ноль три обнаружили в перископ мачты. В пятнадцать двадцать одну показался конвой: транспорт и три сторожевика. Потом за кормой транспорта обнаружили четвертый сторожевик и второй транспорт. В ходе атаки замечали все новые и новые суда. В общей сложности насчитали пятнадцать кораблей, транспортов и катеров.
Решили атаковать первый транспорт. Он был самый большой и удобный для атаки. В шестнадцать пятнадцать с дистанции десять кабельтовых дали четырехторпедный залп. Попали двумя торпедами. Транспорт на восемь тысяч тонн водоизмещением затонул. Преследовали нас два сторожевика и три катера-охотника. Но сбросили почему-то всего одиннадцать бомб…
Так же коротко и скупо рассказывает Федор Алексеевич о второй атаке, состоявшейся 27 февраля. Тогда сближение с целью тоже началось по данным акустики. Этой целью оказался сторожевой корабль водоизмещением в восемьсот тонн. За минуту до залпа командир отчетливо увидел на его гафеле фашистский, военно-морской флаг. Удар был нанесен с семи кабельтовых. Три из четырех торпед поразили цель. Со сторожевиком было покончено. Лодку атаковали катера. Сбросили они всего четыре бомбы, но взрывы были близкие и сильные. После этого лодка начала форсировать на большой глубине минное поле, чтобы взять курс в базу. В Полярное «Щ-422» вернулась 1 марта.
Скользит указка по схемам. Внимательно слушают офицеры Федора Видяева. За сжатым описанием хода событий они видят детали, каждому знакомые и понятные, – ведь и самим так же приходилось. Поднимается несколько рук – задаются вопросы. К атакам Видяева все относятся с большим интересом. Он уже привлек внимание товарищей своим «почерком» – цепкостью и стремлением во что бы то ни стало атаковать с возможно меньшей дистанции.
Среди офицеров, присутствующих на разборе, и командиры тихоокеанских лодок: Кучеренко, Сушкин,
[245]
Щедрин. Они ловят каждое слово Видяева. Для них эта школа особенно ценна: им еще не приходилось бывать в боевых походах. А в море они рвутся страшно. Но «С-51» еще не вышла из ремонта, а Сушкину и Щедрину я сказал:
– Сначала пообвыкнете здесь, присмотритесь, примем у вас по учебной атаке, а там и в море пойдете.
Поначалу они, как и Кучеренко, немного обиделись:
– Да разве мы мало в учебные атаки выходили? К чему эти формальности? Только время зря теряем.
Но порядок есть порядок. И прежде чем выпускать лодку в боевой поход, надо удостовериться, что пойдет она действительно не зря, что командир не растратил своих навыков, что ему можно доверить судьбы полусотни моряков.
Побывали тихоокеанцы на разборе видяевского похода. Многое они осмыслили по-новому. А потом на нашей неторопливой плавбазе «Умба» вышел я на Кильдинский плёс, чтобы принять атаки у Сушкина и Щедрина. Ко всеобщей радости, тренировочные атаки были выполнены обоими успешно: скрытно и метко. Не на словах, а на деле продемонстрировали они свое мастерство. Было решено послать лодки на позиции.
* * *
Лодки вышли в море одна за другой, с интервалом в три дня. «С-55» – 28 марта, «С-56» – 31-го. Оба экипажа восприняли это как праздник.
– Успеха мы добьемся обязательно, – уверенно сказал Щедрин офицерам, доводя до них задачи, поставленные на поход. И это не было хвастовством. Григорий Иванович варил в экипаж, верил и в свои силы. Он, в прошлом торговый моряк, капитал парохода, нашел в подводной службе свое истинное призвание и был, по отзывам Трипольского, очень способным командиром. Трипольский, кстати сказать, отправился в этот поход со Щедриным.
Первой открыла боевой счет «С-55». Да как! На следующий день после выхода из базы она атаковала в конвое сразу два транспорта, идущие очень близко друг от друга. Две торпеды попали в головное судно водоизмещением в восемь тысяч тонн, одна – во второе, на две тысячи тонн. Преследовали лодку восемнадцать часов,
[246]
из них семь часов – с бомбежкой. Но из ста семи бомб ни одна не причинила кораблю серьезных повреждений.
Щедрин добился первого успеха 10 апреля. Транспорт, атакованный им из кормовых аппаратов, переломило пополам, причем носовая часть завалилась на правый борт, а кормовая – на левый. Командир даже сумел сфотографировать это зрелище через перископ. Четыре дня спустя произошло еще одно боевое столкновение «С-56» с противником. Снова пришлось давать кормовой залп. Из двух торпед в судно попала одна, но пронаблюдать результаты атаки не удалось.
