Текст книги "В глубинах полярных морей"
Автор книги: Иван Колышкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Развеянный миф
В начале октября второй дивизион пополнился двумя лодками типа «Ленинец» – «Л-20» и «Л-22». Они пришли с завода, проходили достройку, а потом осваивались экипажами.
Для бригады это очень ценное приобретение. «Ленинцы» по своему основному предназначению – подводные минные заградители. Они принимают солидный запас мин, и в корме у них надежные миносбрасывающие устройства – куда надежнее, чем на «катюшах». Могут использоваться эти лодки и в торпедном варианте, атаковать транспорты и корабли. Для этой цели у них в носу шесть торпедных аппаратов. Обладают они и солидной дальностью плавания.
Таким образом, появление на бригаде «ленинцев» частично разгружало «катюши» от минных постановок и давало возможность больше использовать их по основному назначению – для крейсерства на дальних коммуникациях немцев.
«Двадцаткой» командовал капитан 3 ранга Виктор Федорович Тамман. Он прошел большую жизненную школу на море. Как и многие другие наши командиры, о которых я уже говорил, много лет плавал в торговом флоте на разных должностях, вырос до капитана парохода. А потом – призыв по спецнабору в Военно-Морской Флот, обычная в таких случаях подготовка, после чего – служба на подводных лодках. Уже не один год командует он лодками. Это умный, находчивый и вполне зрелый подводник.
Во главе экипажа «Л-22» стоит наш старый знакомый – капитан 3 ранга Валентин Дмитриевич Афонин. Это он выходил с нами стажироваться на «Щ-421» во время ее последнего похода. Стажировка у Афонина получилась насыщенной событиями – ему пришлось не только изучать театр, но и принимать участие в борьбе за живучесть лодки. Если не брать в расчет трагичности всей ситуации, то можно сказать, что школу Афонин по-
[196]
лучил хорошую, представление о характере боевых действий на Севере у него сложилось достаточно полное. Все это послужило солидным дополнением к его уже немалому командирскому опыту.
В дивизионе Хомякова, потерявшем «Д-3», осталось теперь четыре лодки.
Первой начала боевые действия «Л-22». С октября и до нового года она успела три раза побывать в море, и каждый раз ее мины становились точно в назначенном месте и на заданном углублении. Выйти в торпедную атаку ей ни разу не удалось.
«Л-20» тоже начала действовать в октябре и тоже использовалась в минном варианте.
Как потом доносила разведка, на минах, поставленных этими лодками, подорвалось и затонуло несколько вражеских транспортов и кораблей.
Примерно в то же время, что и «ленинцы», в состав бригады вошли и две новые «малютки». Одной из них – «М-119» – командовал капитан-лейтенант Константин Колосов, второй – «М-121» – капитан-лейтенант Василий Кожакин. Они частично восполнили потери в дивизионе Морозова. Я говорю частично, потому что к осени дивизион недосчитывался уже трех лодок. Навсегда осталась в море «М-173» вместе с новым ее командиром Валерьяном Терехиным. По времени эта потеря почти совпала с последним, окончившимся гибелью походом «К-2», где командиром был Василий Уткин, – той самой «К-2», чей выстрел в бухте положил начало прочной традиции – салютовать в честь каждой одержанной победы…
Обе новые «малютки» быстро вступили в строй действующих. Совершив по одному боевому походу с Морозовым, Кожакин и Колосов получили право плавать самостоятельно. Но Кожакину не улыбнулось боевое счастье. 7 ноября «М-121» вышла на позицию и не вернулась…
Наши с Виктором Котельниковым дивизионы пополнения не получили. Осталось у нас по четыре «катюши» и «щуки». Это, конечно, не радовало. «Стареем, растем, – иной раз подумывал я, глядя на широкие нашивки, появившиеся на наших рукавах в октябре, – а лодок не прибавляется». Но эти огорчения не могли затмить большого и радостного подъема, который овладел всеми нами в ту на редкость суровую, штормовую осень. Уж очень здорова оборачивались наши дела на всех фрон-
[197]
тах. Вести, одна радостнее другой, приходили то с Волги, то с Северного Кавказа, то из-под Великих Лук.
Люди с нетерпением ждали очередной политинформации. Уже успело позабыться то болезненно-сосущее чувство, появлявшееся перед очередным выпуском последних известий: «Неужели сдали еще один город?» Тогда от политинформаций ждали хоть какого-нибудь объяснения происходящему, которое помогло бы рассеять горькое недоумение. Сейчас старались уловить какие-то новые детали, рисующие развитие очевидных всем успехов.
Стоило лодке всплыть после долгого пребывания под водой, как внимание всех сразу же приковывалось к радиорубке, где чародей-старшина с черными наушниками на голове подправлял настройку и принимался записывать последние известия. Моряки чувствовали: назревают события куда более грандиозные, чем прошлогоднее наступление под Москвой, готовится настоящий перелом в ходе войны.
В отсеках лодок и в кубриках береговой базы разговоры в основном приходили к одной теме:
– Ну, теперь пойдет…
– Мы их до самого Берлина погоним!
– Что там до Берлина? До Бискайского залива. Германию с Францией от фашизма освобождать надо? Надо. Бельгию с Голландией надо? Надо. А на союзников надежда плоха.
Матросы прекрасно понимали, что к чему.
* * *
С большими и светлыми надеждами встретили мы Новый год. Трезво и беспристрастно оценивая положение дел на нашем морском театре, мы не имели оснований для пессимистической оценки года минувшего.
Правда, немцы достигли еще большего численного превосходства на море. В летние месяцы количество фашистских надводных кораблей в северных портах Норвегии достигало максимума. Обращены эти силы были главным образом против наших внешних коммуникаций. Но, как мы видели в истории с PQ-17, они сыграли роль «сил устрашения», а не сил активного действия. Однако и этого, в сочетании с более чем странным поведением английского морского командования, оказалось доста-
[198]
точным, чтобы конвой понес жестокий урон от торпедоносцев и подводных лодок противника. Но наиболее ощутимый результат для нас дали не столько сами потери, сколько решение союзников приостановить отправку конвоев в Советский Союз из-за якобы слишком большого риска.
Риск, понятно, на воине неизбежен. Но это был уже не военный, а политический вопрос.
Пытался противник воздействовать и на наши внутренние коммуникации. Немецкие лодки появлялись у горла Белого моря, в Карском море, подходили к берегам Новой Земли. Но успехи их были скромными. В августе в Карское море проник надводный рейдер – «карманный» линкор «Адмирал Шеер». Он потопил героически сопротивлявшийся ледокольный пароход «Сибиряков», попытался уничтожить артогнем зимовку на Диксоне, но, получив отпор 152-миллиметровой батареи, прекратил дуэль и отправился восвояси. Это была единственная попытка немцев использовать против наших внутренних коммуникаций свои крупные надводные корабли, попытка явно авантюристическая. И наше несомненное упущение состояло в том, что не удалось организовать удар по рейдеру подводными лодками и авиацией.
Но самое главное – и мы не могли этого не чувствовать! – противник начал выдыхаться. И не случайно много лет спустя бывший генерал-лейтенант вермахта Курт Типпельскирх писал в «Истории второй мировой войны» о действиях германского флота на Севере: «Успехи этого лета (1942 г. – И. К.) явились кульминационной точкой борьбы с судоходством противника в этом районе».
Не сумели немцы сковать активность Северного флота, воспрепятствовать ему в решении оперативных и тактических задач, надежно прикрыть приморский фланг своих войск. Об этом говорили успешная высадка десанта в районе Мотовского залива и действия наших надводных кораблей, прикрывавших десантников огнем. Об этом говорила и непрекращающаяся с нашей стороны подводная война, непосредственно влияющая на боеспособность северного крыла лапландской группировки.
В начале войны гитлеровцы явно недооценили возможности нашего подводного флота. Они, видимо, с при-
[199]
сущим им высокомерием не принимали его всерьез и в результате оказались неподготовленными к противолодочной обороне. Мы получили полгода «форы»: полгода мы топили транспорты и корабли, не неся потерь в лодках. Противник, разумеется, принимал меры, наращивая противодействие. Но и мы быстро набирались столь необходимого нам боевого опыта.
Можно с уверенностью сказать, что, если б с первых дней боев мы натолкнулись на такую противолодочную оборону гитлеровцев, какой она стала к 1942 году, нам уже тогда не удалось бы избежать тяжелых потерь, а урон, понесенный противником, был бы куда меньший. Причем и опыт и материальные возможности позволяли немцам организовать такую оборону сразу же с началом войны.
Сейчас противником уже установлены плотные минные заграждения, прикрывающие наиболее оживленные участки своих коммуникаций со стороны моря. По всей вероятности, большинство наших невернувшихся лодок нашли свою гибель именно от мин. Неприятельские суда теперь не только не ходят в одиночку – они получают значительно возросшее корабельное и авиационное прикрытие. Конвои следуют обычно противолодочным зигзагом. Их охранение нередко состоит из двух линий. И все же наши лодки прорываются сквозь все заслоны, атакуют и топят транспорты, а потом, как правило, благополучно отрываются от преследования.
* * *
Если отбросить ложные мотивы, которые не позволяют в чем-либо давать положительную оценку врагу, то должен признаться, что до войны, да и в начале ее, мы были весьма высокого мнения о немецких подводниках. Еще четверть века назад немцы первыми оценили огромные возможности подводного флота и развили его необычайно. Они обладали наиболее богатым опытом в его боевом использовании. Естественно, что опыт и традиции тех лет не мог не воспринять гитлеровский подводный флот. Среди этих традиций наряду с отвратительной жестокостью были и заслуживающие уважения настойчивость, предприимчивость, дерзость. Когда началась вторая мировая война, мы наслышались о том, как хозяйничали немецкие подводники в Атлантике, о том, как,
[200]
сходясь в «волчьи стаи», германские лодки терроризировали конвои. Кое-что в этой информации было преувеличено, но недооценивать такого противника было нельзя.
С тревогой в душе мы ждали от гитлеровских подводников больших неприятностей. Но наши худшие опасения оказались напрасны. Летом число немецких лодок в Норвегии достигало сорока единиц. А добились они меньшего, чем наши двадцать лодок. Но не только в этом было дело. С самого начала войны происходили у нас внезапные встречи в море с лодками врага. Особенно часты были они в 1942 году. И противник не показал себя в тех случаях, о которых мы знали, превосходящим нас в бдительности, тактической мудрости и быстроте решений. В одних случаях мы успешно уклонялись от его атак. В других случаях атаковали его сами. Победы над немецкими лодками имели и Стариков, и Столбов, а подводный поединок Бондаревича вошел яркой страницей в боевую летопись бригады.
Из потерянных нами лодок какую-то часть мы могли отнести на счет неприятельских подводников. Но сопоставление всех данных говорило о том, что эта часть не могла превысить числа потопленных нами гитлеровских субмарин.
Какие же выводы делали мы из всего этого?!
Во-первых, миф о каком-то превосходстве фашистского подводного флота оказался не более чем мифом, так же как и легенда о непобедимости германского вермахта. Командиры и экипажи обладали хорошей подготовкой, но назвать ее выдающейся значило бы допустить явное преувеличение. К этой оценке мы, естественно, подходили с высоты собственного опыта. И стало быть, во-вторых, наш опыт, наша боевая выучка значительно возросли. В своем искусстве ведения подводной войны мы не только сравнялись с врагом, но в ряде случаев и превзошли его. Это был приятный вывод.
Мы еще не имели радиолокации. У нас не было такой, какой хотелось бы, радиосвязи. Это ограничивало наши возможности, сказывалось на боевом управлении, на взаимодействии лодок между собой и с другими родами сил. Но, несмотря на все это, мы могли доложить Родине, что ее усилия, затраченные на строительство подводного флота, не пропали даром.
[201]
Новогодние подарки
Над зимним ночным морем хозяйничал ветер. Он гнал с океана крупную пологую волну, вытрясал из туч густой колючий снег и яростно нес его над черной, вспененной водой. Временами с неба просачивался колеблющийся свет полярного сияния. Угрюмая, леденящая душу картина открывалась взору людей с мостика подводной лодки.
Еще каких-нибудь четверть часа назад лодка была под водой. На перископной глубине при свете и в относительном тепле подводники встречали один из самых веселых и любимых праздников – Новый год. На этот раз для них не существовало ни звона курантов, ни танцев, ни красивой музыки. Монотонно гудели электромоторы, стояла на местах неусыпная вахта. Но настроение все-таки было новогоднее, приподнято-праздничное. И причин тому было немало. Уже не оставалось никаких сомнений, что фашистам не вырваться из сталинградского котла. Уже считанные дни доживало неразомкнутым блокадное кольцо вокруг Ленинграда. И новые, невиданные победы угадывались впереди.
А на счету лодки в этом походе уже было минное заграждение, удачно поставленное 29 декабря.
И новогодние хлопоты, без которых и праздник не праздник, тоже довелось пережить морякам. В первом отсеке появилась маленькая елочка, прихваченная с береговой базы запасливыми торпедистами. Украсили ее незатейливо, чем могли, повесили два лозунга: «Поздравляем с Новым, 1943 годом!» и «Откроем боевой счет в Новом, 1943 году!»
В ноль часов штурман старший лейтенант Николай Ямщиков доложил командиру:
– Время вышло!
И капитан 3 ранга Тамман поднял свой стакан:
– С Новым годом, товарищи!
– С Новым годом! С новым счастьем! С новыми победами!
Звякнули стаканы и кружки с «боевой» стограммовой нормой.
Виктор Федорович обошел отсеки, пожал руку каждому моряку, поздравил, пожелал боевых успехов.
[202]
Прошли торжественные минуты, и «Л-20» всплыла на поверхность. Лодка продолжила поиск в надводном положении – она выполняла вторую после постановки мин задачу, полученную на этот поход.
В 3 часа 11 минут сигнальщик Иван Мазуров в неверном свете северного сияния различил крадущийся вдоль берега конвой. Тут же прозвучал сигнал торпедной атаки. Лодка легла на курс сближения.
Спустя пять минут конвой был уже виден довольно ясно. Три транспорта шли строем кильватера в окружении нескольких сторожевых кораблей и катаров. Тамман избрал целью средний, самый крупный транспорт водоизмещением около десяти тысяч тонн. Атака получилась скоротечной. В 3.21 легли на боевой курс. Через четыре минуты выпустили по транспорту шесть торпед с временным интервалом.
Вскоре на мостике увидели, как яркая вспышка озарила транспорт в районе грот-мачты, вверх взметнулся огромный столб черного дыма. Сильнейший грохот прокатился над морем. Затем прозвучал взрыв послабее.
В 3.28 лодка погрузилась и отвернула от места атаки, ожидая преследования. Но его не было. В 4.07 всплыли в надводное положение. Кабельтовых в пяти от лодки ходило два катера со светящимися прожекторами. Они вылавливали людей с потопленного транспорта.
Корабельный редактор вскоре выпустил боевой листок. В заметке под заголовком «Новогодний подарок» говорилось, что фашистскому транспорту удалось просуществовать в наступившем году всего три часа двадцать одну минуту.
«Л-20» выполнила 5 января свою третью по счету задачу – высадила на вражеское побережье разведгруппу и, проплавав еще неделю, возвратилась в базу. Потопленный ею транспорт был первой победой бригады в 1943 году.
В следующем, январско-февральском походе эта лодка совершила еще две успешные торпедные атаки, причем в первой из них одним залпом потопила сразу два корабля: транспорт и сторожевик.
Второй новогодний подарок принесла гвардейская «М-171». Она вернулась с моря 7 января. Это был – подумать только! – ее восемнадцатый боевой поход с начала войны. Правда, победа «малютки» была менее пол-
[203]
ной и эффектной, чем победа «ленинца». Стариков – уже гвардии капитан 2 ранга – попал в транспорт одной торпедой. Для крупного транспорта такой «порции» очень часто не хватало. А проследить, что стало с торпедированным судном, Стариков не мог. Помешали корабли охранения. Пришлось успех признать неполным. Но и поврежденный транспорт был неплохим вкладом в победный счет бригады.
29 января в следующем походе «М-171» повредила торпедой еще один большой транспорт.
Таким же образом «не повезло» и Краснознаменной «М-172». Фисанович попал в сторожевик, случайно заслонивший собой атакованный транспорт. Все в лодке слышали взрыв, но проследить за подорванным кораблем не удалось. Его тоже отнесли к разряду поврежденных.
Зато четыреста четвертая «щука» оказалась более везучей. Владимир Иванов дважды – 17 и 22 января – атаковал транспорты, и обе атаки принесли лодке не частичный, а полный успех. Впрочем, всерьез говорить о везении не приходится. Четырехторпедный носовой залп «щуки» вдвое эффективнее двухторпедного залпа «малютки». Для того чтобы поразить цель наверняка, по большей части требовалось попадание двух торпед. Стало быть, командир «малютки» в равных со «щукой» условиях должен был стрелять снайперски. «Щука» же и при менее точной стрельбе имела все шансы отправить противника на дно.
Зимой стрелять было труднее. Атаки проводились преимущественно из надводного положения. Волна бесцеремонно обходилась с лодкой, сбивала ее с курса. Особенно здорово бросало «малютку» – она ведь действительно была маленькой. Да и гребной вал у нее имелся только один, что делало лодку более рыскливой. Выстрел одиночной торпедой из надводного положения для нее чаще всего вообще оканчивался промахом. Поэтому к такому методу действий почти перестали прибегать. Для «щуки» же при надводной стрельбе на волне попадание двумя торпедами из четырех считалось вполне хорошим, а при большой дистанции залпа даже отличным результатом.
Иванов стрелял в свежую погоду и оба раза издали – с расстояния примерно в пятнадцать кабельтовых. И обе цели были поражены двумя торпедами.
[204]
Тут следует сказать о большой щепетильности, с которой наши командиры оценивали результаты своих атак. Трудно, порой очень трудно было точно установить, что сталось с атакованным судном. Отмечались почти невероятные случаи, когда никто в лодке, даже гидроакустик, не слышал взрыва. А в перископ было совершенно ясно видно, как транспорт тонет. Что ж, законы, по которым звук распространяется в водной среде, капризны. Но гораздо чаще случалось наоборот. Взрыв слышали все, а увидеть, что произошло после этого взрыва, не удавалось никому. Мешали корабли охранения, или снежный заряд, или плохая видимость, или и то, и другое, и третье вместе.
Тут на помощь приходил гидроакустик. Он докладывал, слышен ли шум винтов атакованного корабля или нет. Но поскольку кораблей в конвое бывало много, акустик легко мог ошибиться. А если он и безошибочно сообщал, что шум винтов прекратился, это еще не означало наверняка, что судно утонуло. Оно могло остаться на плаву и, исправив боевые повреждения, прийти домой своим ходом. Его, наконец, могли отбуксировать до ближайшей базы. Другое дело, если гидроакустик улавливал звуки, свидетельствующие, что судно действительно погружается. Но при тогдашней конструкции акустических станций такое случалось нечасто.
Казалось бы, что, по крайней мере теоретически, для тщеславного, честолюбивого командира не исключена возможность заняться «приписками», относя, к числу потопленных поврежденные корабли. Чаще всего взглянуть в перископ на результаты атаки успевал только командир. Если же судить об этих результатах приходилось по гидроакустическим данным и по сопоставлению многих косвенных признаков, то и тут вряд ли кто-нибудь из членов экипажа стал бы отрицать полную победу, когда командир утверждает, что она достигнута. Тут сыграли бы роль и авторитет командира и по-человечески понятная готовность каждого верить всему, что подтверждает успех, а не наоборот – ведь победа была желанна всем.
На деле же такого рода умышленные «приписки» исключались. Командиры наши были настоящими коммунистами и высоко дорожили своей партийной и профессиональной честью. И они твердо руководствовались
[205]
правилом: докладывать о результате атаки, как о сомнительном, если не удалось пронаблюдать за целью или получить другие, заслуживающие доверия данные о ее потоплении. Личная убежденность тут не бралась в расчет, если ее нельзя было подтвердить фактами.
Конечно, в таком деле не могли быть полностью исключены ошибки, хотя и ненамеренные, ибо в оценке событий неизбежно присутствовал субъективный элемент.
* * *
Итак, в январе продолжали греметь салюты над Екатерининской гаванью. Командир береговой базы Морденко припасал поросят для новых победителей.
[206]