Текст книги "Злата. Медвежья сказка (СИ)"

Автор книги: Ива Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 30

Тело медведя хорошо передает его настроение. К примеру, если медведь сидит, отводит глаза в сторону и зевает, словно ему неинтересно, это говорит о том, что он готов подчиниться и не собирается воевать с другими медведями за господство, злачные места или самок. Эти знания у меня были еще до того, как я сама перенеслась в тело зверя, а потом они подкрепились инстинктами второй сущности.

Так вот, «язык» медведей мне стал более-менее понятен. И сейчас этот самый язык не просто говорил – орал во весь голос, что от злобного зверя на тропе надо держаться как можно дальше. Драпать надо со всех ног, пока он меня не заметил.

Но я не могла. Все понимала умом, о Кристинке не забывала, о том, что хотя бы для нее надо остаться живой и вывезти ее к людям, к родственникам Айвена, а потом хоть в прорубь головой. И все равно шла, медленно, как во сне. От ствола к стволу, еще соблюдая осторожность, стараясь ступать бесшумно. Но уже почти не контролируя собственное тело.

Большой, просто огромный, медведище на тропе услышал мои шаги в последний момент, когда мне оставалось до него всего несколько метров пройти лесом, в обход его непонятного занятия. Я еще успела подумать, что как– то странно незваный пришелец успел вырасти: когда я бежала за Кристинкой на скалу, он, конечно, выглядел крупным самцом, но не казался мохнатой горой. Или это оттого, что я вернулась в человеческое тело, а оно у меня заметно меньше медвежьего? Масштаб сместился?

Господи, о чем я думаю… Айвен…

Черно-волосатая гора с недовольным рыком оторвалась от своего занятия и резко, быстро так обернулась ко мне окровавленной пастью. Словно он и не весил несколько центнеров, а был легкой бабочкой в полете. Морда влажная и алая, белые огромные клыки на этом фоне выделяются особенно четко, и в глазах бешенство.

А мне уже все равно! Вот как увидела эти следы пиршества, так и все равно!

– Ах ты… Ах ты гад проклятый! – заорала я надтреснутым от боли и ярости голосом и, как последняя дура, залитая слезами, с кулаками бросилась на мощного зверя. – Скотина! Сволочь! Чтоб ты сдох! Что б тебя… и твою мать! И триста раз во все дыры!

Это было так странно – огромное дикое животное, вставшее было на задние лапы и явно приготовившееся прихлопнуть меня передними как надоедливую муху, чтобы потом разорвать в клочья и сожрать, от моего неумелого, но отчаянного мата вдруг застыло. Вот как стояло в позе вздыбленного мужика с поднятыми когтистыми лапищами – так и заморозилось.

Я не успела вовремя среагировать, да и не могла, наверное, на меня помутнение нашло. Поэтому просто галопом проскакала последние метры до медведя и с разбегу врезалась в него всем телом, в отчаянии замолотив кулаками куда-то в могучий меховой живот.

Атакованный зверь отчетливо хрюкнул и сел на задницу, потом обхватил меня передними лапами и придавил к себе так, что я только и могла, что барахтаться, пихаться и орать. Кусаться не получалось, потому что мне в рот сразу шерсть набилась, тьфу. Я рыдала, брыкалась из последних сил и орала что-то матерное и бесполезное, каждую секунду ожидая, что страшные клыки вопьются в руку или в плечо, и разорвут, и…

А он все никак не впивался, не рвал и не грыз. Держал только, гад, так крепко, что ребра заныли. А потом к моей макушке сверху спустился огромный нос и тщательно обнюхал. И лизнул.

Нет, все же предположение о том, что собирающийся сожрать меня зверь сначала пробует на вкус, слишком сумасшедшее. А другого у меня не было, поэтому я замолчала, перестала отбиваться, вообще застыла, вцепившись пальцами в черный мех.

Медведь чуть-чуть ослабил хватку, еще раз меня обнюхал и вдруг спросил:

– Ты кто?

Следующие пять минут я билась в истерике, невнятно выкрикивая то «Айвен», то «скотина», обнимая медвежью тушу и самозабвенно проливая реки слез ему в мех. Обернувшийся зверем муж держал меня, нюхал, сопел и молчал. А когда я отревелась, настойчиво спросил:

– Ты кто? Ты ведь не Золотинка.

Я замерла. Слезы как-то сами собой кончились.

Оторвав лицо от меховой груди, я снизу вверх посмотрела на медведя. Хотела что-то сказать, но губы дрожали, а язык вообще не слушался. Только что вроде чувствовала такое огромное облегчение, почти счастье, оттого, что он жив, и вдруг… что я ему теперь скажу? Как объясню свой обман? Какие слова вообще тут можно найти?

Оттолкнет, заберет ребенка и уйдет. И будет прав…

– Где моя жена? – в его голосе уже сквозил первый ледок отчуждения.

А я по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Как он догадался, откуда узнал? А, неважно.

– Она умерла? – Медведь опустил лапы, и теперь не он держал меня, а я, как маленький ребенок, из последних сил цеплялась за его шерсть. – Я опоздал. Понятно… Понятно.

Айвен отстранился, осторожно отодвинул меня лапой и встал. Посмотрел в сторону валяющегося на тропе загрызенного противника. Ой… вообще-то у медведей не принято биться до смерти, в природе достаточно более слабому уступить, обратиться в бегство, и никто не будет его преследовать, а тут… о чем я думаю?!

Мохнатая гора, в которую превратился мой… то есть Золотинкин, муж несколько секунд стояла, по-медвежьи покачиваясь с лапы на лапу, а потом молча двинулась в сторону зимовья. На меня Айвен даже не оглянулся.

Как больно. Я все понимаю, правда! Для него Золотинки не стало вот только что, и часть вины за ее смерть самым дурацким образом теперь на мне. Скрыла, обманула, заняла чужое место. Еще и непонятно, с какой целью втерлась в доверие и притворялась умершей женой.

Но я же не нарочно! И я не хотела! Сначала не хотела. Я просто старалась спасти его и Кристинку. Ну и себя заодно, признаю. Я не хотела обманывать. Я не хотела его любить! Я не хотела.

Я не знаю, почему все так получилось, я же не сама своей волей сюда перенеслась! Меня позвали. И я старалась изо всех сил.

Но это все оправдания, нелепые и ненужные сейчас мужчине, который только что потерял любимого человека.

Он ушел и оставил меня одну на лесной тропинке, рядом с мертвым медведем. И я даже обижаться на него не могу за это. Пусть меня другой медведь загрызет, мне почти все равно уже.

– Золо… черт, не знаю, как тебя зовут. Чего ты ждешь? Тут опасно оставаться, тем более если ты больше не медведица. Пойдем домой, Крис там одна. Она же там?

– Да, конечно! – Я торопливо стерла слезы ладонями, глядя в глаза вернувшемуся медведю. Он угрюмо опустил голову почти к самой земле и посматривал на меня исподлобья. – Пойдем скорее!

– Тогда поедем. Садись верхом, не дело девушке бегать по лесу босой. И холодно уже.

Глава 31

– Папа, ты дурак и ничего не понимаешь. – Насупленная Крис забралась ко мне на колени, обхватила руками за шею и прижалась всем телом. – Это мама!

Большой, просто гигантский, барибал, прямо с хорошего гризли величиной, едва мог развернуться в избушке, поэтому, чтобы не снести нашу утлую и скудную мебель, сидел прямо на полу у порога и старался не шевелиться.

Поначалу, когда мы только пришли, Крис ему страшно обрадовалась и бросилась тискать большого папу-мишку так же радостно, как раньше тискала меня. Я в это время осторожно обошла большую меховую гору, забралась на лежанку и укуталась в парусиновое одеяло. Нет, не от холода, просто шастать в одной короткой куртке перед чужим, по сути, мужчиной мне было некомфортно. Он так смотрел… не то чтобы с брезгливостью или неодобрением, все же Айвен не дурак и понимал, что выбора у меня нет, мы не посреди города с одежными лавками с полным кошельком денег, чтобы я могла прикрыться как положено леди.

Но мои голые ноги его явно смущали и нервировали. А вместе с ним неловкость начала испытывать я. Вот вроде пока он считал меня своей женой, никаких таких мыслей в помине не было, а тут полезли, как тараканы из всех щелей.

Ну так вот. Кристинка с папой пообнималась, а потом прилипла ко мне с писком про маму. И Айвен с большого ума не нашел ничего лучше, как ляпнуть про то, что я – не мама.

Ну вот мозги есть, нет?! Я что, в постель его тащу, орясину мохнатую, прямо сейчас? Или зарплату отдать требую? Зачем он это ребенку сказал? Ей сейчас что с этой информацией делать, рыдать и биться в истерике?!

У меня аж все чувство вины разом облиняло, такая злость на придурка взяла. Гринч, не Гринч, а идиот все равно!

Так что с диагнозом Кристины, который она озвучила, ничуть не смущаясь папиным авторитетом, я была полностью согласна. И даже, обняв девочку и прижав ее к себе, выразительно покрутила пальцем у виска, глядя медведю прямо в глаза. Чтобы он знал, что я о нем думаю, и хоть немного использовал мозги, прежде чем рот открывать.

Ребенка я успокоила по-быстрому, плюнув на собственную полуодетость – не недоумков же стесняться, в самом деле (у-у-у-у, медведь тупой, сидит таращится), – соорудила ей ужин из крошеной рыбы и дробленых орешков. Накормила, укачала, рассказала сказку про репку – Крис ее почему-то особенно полюбила. Усыпила, короче, а потом, тщательно укрыв малышку и решив про себя, что раз больше двух недель это была моя дочь, то и дальше так будет, что бы некоторые там себе ни думали, решительно сунула ноги в недошитые Айвеном шлепанцы из кожи оленя и потянула так и просидевшего неподвижно медведя за ухо на выход.

– Пошли! Поговорить надо.

Не знаю, что он там в котелке своем гигантском варил, но пошел за мной без препирательств. Снаружи под навесом уже стемнело, все наши приключения съели вторую половину дня и вечер за один укус, вот вроде только-только в полдень малинкой баловались, ам – и уже ночь.

Я поежилась и прихлопнула комара на бедре, полюбовалась выползающей из-за зубчатого гребня холма щербатой луной и только потом обернулась к Айвену.

– Кристину-то зачем напугал? Что ты этим доказать хотел? Да, я не Золотинка. Но теперь я ее мать, и только попробуй вякнуть что-то против, не посмотрю на твои габариты и начищу медвежью харю к чертям! Понял?!

Погорячилась слегка, да… но уж очень сильно я обозлилась. И вообще! Я тут как проклятая всех спасала, оказавшись не в своем теле, не в своем времени и без никакой помощи, какие ко мне претензии могут быть? Я не его жена? Ну извините! Я старалась!

Медведь молчал. Пялился в темноту, и ни звука. О чем он там думает?

– Послушай, – я немного успокоилась. – Да, я не сказала сразу, что я не Золотинка. Но я не знала, как это сделать. Это первое. А второе… она меня позвала, понимаешь? Чтобы спасти тебя и Кристину. Меня выдернуло из моего мира, из моей жизни, я очнулась – ничего не понятно, и я медведица. А рядом ребенок на елке плачет, и откуда-то четкое знание, что ребенок мой. Крис тогда в медвежьем теле была. Я вообще решила, что переродилась в барибала и сама ее родила. Это потом она превратилась и все стало еще непонятнее. Пока не пришла твоя жена и не объяснила все.

– Золотинка?! – Застывший недвижной черной скалой медведь вскинулся и развернулся в мою сторону с пугающей быстротой и легкостью. Грация дикого зверя завораживала, несмотря на то что такое стремительное движение не могло не напугать. – Приходила?! Куда?!

Главное сразу вычленил, рыло мохнатое. Шок от известия о смерти жены у него никуда не делся, но соображает Айвен с каждой минутой все трезвее.

– Во сне приходила, – вздохнула я и отвернулась. Все понимаю, он любил другую, он чужой, вообще-то, муж, но мне-то почему так больно? Что я успела себе напридумывать за эти две недели, мы ведь даже… а я поверила, дурочка, что он почти что мой. Ну как так, а?! Где были мои собственные мозги?

– Во сне, – как эхо повторил Айвен. И весь как-то сник. Стал смотреть на упорно карабкающуюся по лесенке из звезд луну и в своей неподвижности почти слился с ночной темнотой, на секунду мне показалось, что он в ней растворился, исчез.

– Прости, мне очень жаль, – прозвучало от всего сердца. – Правда. Я…

– Ты ни в чем не виновата. Это я не успел. Не спас. Это из-за меня и моей глупости и жадности все. Пропади оно пропадом, это золото, не зря ба говорила… впрочем, неважно.

Айвен встряхнулся, шумно и размашисто, напугал какую-то ночную птицу, с диким криком сиганувшую с навеса в кусты, и повернул большую медвежью морду ко мне. Вгляделся блестящими среди шерсти глазами в мое лицо.

– Как тебя зовут? Мне надо знать. Ты права. Если Кристинка считает тебя своей мамой, я буду идиотом, убеждая ее в обратном. Ребенку нужна мать, а ты… ты ее спасла, и не один раз.

– Хорошо, – тихим эхом откликнулась я. – Значит, ради Крис мы…

– Да, будем делать вид, что все как раньше. Я научусь превращаться обратно в человека, теперь окончательно понятно, что это все не сказки, не бред, а объективная реальность. Значит, справлюсь. Увезу вас в нормальное цивилизованное место, в дом бабушки и дедушки. Разберусь с родителями. В общем, жизнь наладится. А когда Крис уже будет у родни, когда о ней будет кому позаботиться, я тебя отпущу.

– Куда?! – я снова начала злиться. – Куда ты меня отпустишь? Обратно в лес? Ну спасибо.

Глава 32

– Почему в лес? – не понял Айвен. – Зачем? Ты же…

– А куда еще я пойду? Я из другого мира, из другого времени, если ты еще не понял. У меня тут, кроме вас, никого и нет, – сказала и почувствовала в горле комок, но упрямо его сглотнула. – Золотинка меня позвала, потому что подонок из охраны чуть не убил твою дочь. Меня просто выдернуло из моей жизни, и… а, чего тут объяснять, – я махнула рукой. – И идти мне некуда, понятно?

– Понятно, – кивнул медведь, но мне показалось, что понял он что-то совсем другое, а не то, что я ему объяснила. – Тогда… Конечно, никто тебя на улицу и в лес не выгонит. Я дам тебе имя, денег и отпущу, ты сможешь жить в нормальном цивилизованном месте свободно, как захочешь. О Кристине будет кому позаботиться, и ты не останешься без достойного вознаграждения, можешь быть уверена.

– Ну спасибо! – буквально прошипела я в мохнатую морду. – Я ж тут… только ради вознаграждения, да! С ребенком вожусь, с тобой!

– Ну не ради любви и бескорыстия же, – придурок небрежно пожал мохнатыми плечами. – Ты все же не Золотинка, то есть не моя жена. И не обязана исполнять ее долг, и вообще…

– Я, может быть, и не стала твоей женой за две недели. – Змеюка из меня вышла бы образцовая, сама удивляюсь, как не покусала его от злости. – А вот ты точно слепой идиот и ничего не понял!

Развернулась и, хлопнув дверью, ушла в дом. К Кристинке на полати. Спать!

Думала, всю ночь не засну. Обидно, главное, и даже не столько на Айвена злилась, сколько на себя. Дура стоеросовая, нашла момент влюбляться. И непривычно так вдруг еще в человеческом теле оказалось, неуютно. То ли холодно, то ли жестко, не поняла сразу. То-то Кристинку все время в мохнатое состояние тянет, в нем уютнее и спокойнее, оказывается.

Лежала рядом со спящим дитем, мысли разные думала, поплакала тихонько, чтобы не разбудить. И неожиданно для себя самой уснула. Да крепко, до самого утра спала, не просыпаясь.

Когда тонкие золотистые лучи принялись шарить по дощатому полу, контрабандой пробравшись в узенькое, как щель, вентиляционное окошко под самым потолком, и в светлых полосах, наискось перечеркнувших зимовье, бриллиантовыми звездочками засверкала пыль, Кристина чихнула и проснулась. Села и, разумеется, сразу разбудила меня. Лежанка-то не слишком широкая, прежде дите там одно спало, потому что мне в шкуре на полу было уютнее и просторнее. А теперь пришлось вдвоем тесниться, поневоле соседа разбудишь, если резко сесть.

Медведя в избе не было, но он отчетливо возился где-то там, за дверью, я слышала тяжелые шаги и сосредоточенное сопение. И что Айвен там делает? Неужели дрова заготавливает? Как раз вчера утром, до того как на реку пошли, разговор об этом был, и…

Тут меня догнало памятью о вчерашнем дне, и я невольно съежилась, подтянула коленки к груди и обняла их руками. Но не тут-то было, это я в одиночестве могла предаваться унынию, а в присутствии решительной Кристинки этот номер у меня не прошел.

– Мама! – радостно завопила мелкая и прыгнула на меня с поцелуями и объятиями. – Мама, ты снова человека! Ура! Ура! Теперь мы поедем к бабушке! Она много сказок знает, будет нам рассказывать!

– Кхм… – Я еле успела перехватить дочерний энтузиазм на подлете, когда это шустрое и мелкое еще не успело наставить мне полную коллекцию синяков своими острыми локтями и коленками. Села на лежанке, обняла дочь, уткнулась носом в ее пушистую макушку и застыла. А, пропади все пропадом!

Я в своей жизни там, в будущем, детей пока не планировала. Но когда-нибудь обязательно собиралась завести. Не то чтобы прямо таяла от одного вида нежных пяточек и лукавых рожиц, и что там еще к мелким детям прилагается – громкий визг? Вот. Не таяла. Но в целом этот биологический вид мне нравился. Почти как котята и медвежата.

А тут вдруг – чужой ребенок. Не младенец уже. И такие странные обстоятельства кругом и поперек моей судьбы… а у меня чувство, что это мой ребенок. Мой. Мой! Никому не отдам, ни бабушкам, ни дедушкам, ни тупым медведям!

– Мамочка, ты не бойся, все будет хорошо, я знаю, – пропыхтела Крис мне в плечо и принялась высвобождаться из моих объятий. – Кушать хочу.

Угу, ну правильно. Обнимашки обнимашками, а завтрак и обед по расписанию. Да и мне хватит сидеть и трястись, жизнь продолжается. Ну не вышло с любовью, что теперь, вешаться? Все равно это с самого начала был чужой муж. Вставать все равно надо, работы непочатый край. Когда еще Айвен обратно превратится – неизвестно. И Кристинка, прыгающая из облика в облик при малейшем эмоциональном всплеске, – это не тот ребенок, с которым можно спокойно выходить к людям. Так что зимовку на острове пока никто не отменял.

Собрала сопли в кулак и пошла!

Надо еще самой постараться туда-сюда превратиться, пойму механизм, Айвену смогу объяснить, уже проблемой меньше. Буду относиться к нему как к товарищу и партнеру по выживанию, вот. И всем станет легче сразу. Наверняка. А если он такой дурак и про меня ничего не понял… ну, у парней часто эмпатии как у хлебушка. Им словами через рот объяснять надо. Но я теперь, естественно, с признаниями лезть не буду. Только и Крис не отдам. Выживем, выберемся, а там разберемся, как дальше жить.

– У мамы стали красные волосы, красивые волосы и глаза, – Кристинка, получившая в руки миску с кашей из рыбы и орехов, повеселела и за едой принялась напевать в своем привычном стиле степного акына – что вижу, то пою. – Мама стала другая, но все равно красивая и настоящая… и готовит вкусную кашу, и умеет становится большой черной мамой! У мамы ловкие руки, большой веник и… пчхи! Кхи!

– Ты ешь, петь потом будешь. – Я похлопала дочь по спине, потом вернулась на середину избы и побрызгала на пол из баклажки с водой. Стала быстро подметать доски березовым веником. – Сейчас наведем дома порядок и пойдем…

– Гулять? Рыбу ловить? Малину собирать?

– Нет, малины мы уже насобирались, хватит, – с содроганием поспешила откреститься я. – Другие дела найдем.

– С папой вместе, да? Папа теперь большой медведь, он всем покажет! Только ты, мама, его не бойся. Тебя он не обидит, просто немножко привыкнет и полюбит. У него пока… этот… как его… бабушка еще говорила… когтистый диверсант!

– Что у него?! – обалдела я.

– Когтистый диверсант. Или диссонаст? Короче, папа немножко сошел с ума, но это ненадолго. Ты не бойся. Ты же потому дома пол с утра метешь и ищешь, чем заняться, что боишься выйти и с ним повстречаться? Не надо! Все будет хорошо!

Вот лысые лоси, а? Ребенок-ребенок, деточка непосредственная, хулиганка малолетняя. А как выдаст иногда – хоть стой, хоть падай!

Глава 33

Когтистый диверсант, то есть когнитивный диссонанс, у папы был глубок и непреодолим. Интересная, кстати, бабушка у нашего Айвена, такие слова употребляет. Но пока бабушкой интересоваться рано, до нее как… хм, натурально, до другого материка пешкодралом.

А вот медведь с когнитивным диссонансом тут, прямо перед домиком, сухую ель припер и теперь со всей медвежьей дури дрова заготавливал. А рядом топор валялся – он что, пытался изобразить деревянную игрушку с далекой родины? Была у меня такая, две планки, на которых грубо выструганный медведь с топором. За планки дергаешь, медведь этим топором рубит пенек.

Вот и Айвен, судя по всему, попробовал таким макаром елку расчленить. Но обломался, потому что натуральные медвежьи лапы все же к захвату не приспособлены. Обозлился и на голой дурнине все ветки несчастному дереву поотрывал, мы с Крис вышли на крыльцо в тот момент, когда он уже макушку оттаптывал.

На нас он быстро оглянулся через плечо и принялся доламывать дровину. Да с такой злостью и остервенением, что я решила под лапы к мужику пока не лезть. Пусть пар выпустит. Тихо на ушко предложила Кристинке пойти за дом попереворачивать яблочки-дички на все той же незаменимой парусине – мы два дня назад нашли в овраге целый лес плодовок, радостно обобрали их силами одного мужика и двух трясущих деревья медведок и приноровились насушить богатства на зиму.

Вот так вот мы почти до полудня и занимались каждый своими делами – я развлекала Кристину и себя мелким хозяйством, благо придумывать ничего нарочно было не надо, а косолапый папа валил в лесу сухостой, волок его на поляну перед домом и зверски расчленял. Ему это явно на пользу шло, потому что к моменту, когда солнце взобралось на макушку соседнего холма, с медвежьей морды постепенно слиняло осатанелое выражение «всех убью, один останусь».

Поленница его усилиями у нас вышла большая и… м-м-м… своеобразная. Отдельно бревна горой, отдельно крупно поломанные и растопыренные во все стороны острыми расщепами сучья, и раскрошенная чуть не в опилки прочая древесная мелочь по всей поляне. Мечта безумного дендроненавистника, короче.

Усыпанный ошметками медведь угрюмо обозрел это поле битвы и устало поплелся под навес, где мы с Крис чистили только что собранные на пригорке лисички. Плюхнулся на землю, как большой усталый пес, положил голову на лапы и тоскливо уставился вдаль.

Угу, если мужик собрался страдать, то его еловым бревном с этого пути не собьешь. Но не на ту напал. Я, может, формально ему и не жена, но нам с Кристинкой не нужен тут ни когтистый диверсант, ни унылый медведь, весь из себя устремленный в депрессию. Потом, когда выберемся к людям, напинаем всех врагов и заживем обычной жизнью – пусть хоть исстрадается. А пока его экзерсисы на почве чувства вины угрожают нашей безопасности

– обойдется.

Поэтому я встала, взяла Крис за руку, решительно подвела к отцу и скомандовала:

– Давай его чистить. А то не медведь, а какая-то ходячая заноза. Если сам не умеет, мы его спасем, да, мелкая?

– Ура-а-а-а! – В следующую секунду по папиной широкой спине запрыгало и заплясало одно неугомонное, сторукое и стоногое чудище, щепки и ошметки хвои брызнули в разные стороны, а вместе с ними улетела и тоска.

Ты попробуй тут похандри, если на тебе устроила половецкие пляски двуликая дочь, которая от переизбытка чувств уже два раза перекувыркнулась из ребенка в медвежонка и обратно.

У дитяти острые коленки и крепкие пятки, у медвежонки – солидный вес и когти. Короче, хандре и чувству вины не оставили ни единого шанса.

Сначала я поймала укоризненный и даже где-то неприязненный взгляд исподлобья, а потом медведь забыл, что собирался страдать, и вовсю принялся отбиваться от своего шилопопого потомства. Под шумок и я его деревянным гребнем вычесала, убрав из роскошной черной шубы последние опилки. Айвен сначала не понял, что его чешут, потом вздрогнул, обнаружив мои руки на своей спине, а потом… забыл. Или забил, не знаю. Короче, марафет на нашего хозяина острова мы с Крис заканчивали наводить вдвоем, и никто больше не пытался от нас отделаться.

– Сходи теперь и пометь территорию, – на полном серьезе предложила я, когда медведь был чист, более– менее успокоен и накормлен рыбой. – Ну чего? У тебя сейчас глаза из морды выпадут, не надо так на меня таращиться. У тебя вообще где твои самцовые инстинкты?

– Ты что имеешь в виду? – Айвен явно сомневался в моем душевном здравии или в своем понимании ситуации.

– Это самое, – подтвердила я его самые страшные догадки. – Я, пока была в шкуре, не отлынивала. Прилежно оставляла другим медвежьим мамам с детьми послания о том, что территория занята. Теперь твоя очередь шугануть отсюда самцов, а то шляются как у себя дома.

– То есть я, как бродячий пес, должен обойти остров по периметру и… э…

– Зато ни один чужой самец поперек тебя к дитю не полезет, – ничуть не смутилась я. – Во-первых, ты по сути и есть больша-а-а-ая такая собачка. Во-вторых, зачем тебе весь остров, с ума сошел? Он же огромный, за месяц не обойдешь, и медведей тут как малины в малиннике. Ты пометь территорию от нашей пещеры до побережья, захватив берег реки, где мы рыбу ловили, ягодник за тем холмом, дубовую рощу на западе и во-он ту скалу на востоке. И хватит на первое время.

– Да ты издеваешься! – вспылил Айвен, у которого явно проснулось критическое отношение к идеям

«нежены». Как ты себе это представляешь?! Во мне столько… э… жидкости нет, сколько ты предлагаешь… На этом месте я не выдержала и начала ржать.

– Ой, мама… ой, ма… никогда не думала, что буду учить самца барибала делать медвежьи метки! Айвен! У тебя инстинкты где-то там есть, достань их из мозга и примени по назначению! Ты же видел, как я «пограничные столбы» ставлю, не понял, что ли, что жидкость в этом деле не главное?

Медведь немного смутился и озадаченно почесал задней лапой за ухом. Посмотрел на меня. На возившуюся со щепками чуть в стороне Кристинку. Оглянулся на лес. Явно вспомнил злых медведей, норовящих прибить чужой генетический материал. Побурчал что-то себе под нос и поплелся к западному краю обозначенного мной участка.

Вот так, пусть делом займется. Вспомнит мои действия, со зверем в себе посоветуется. Ему ж надо контакт устанавливать. Внутренний. И разберется, что к чему.

Медведь, он все же не совсем собак и обозначает свою территорию весьма оригинально – он делает пограничные столбы. Для человека непосвященного этот знак медвежьих пределов будет выглядеть как обычное поцарапанное дерево. Однако медведи выполняют целый ритуал, когда метят выбранную елку или, к примеру, дуб. Сначала они делают специальные следовые метки: когда подходят к нужному месту, кардинально меняют походку и оставляют более глубокие, заметные следы. Потом сдирают куски коры, царапают дерево и делают закусы. При этом кусать невезучее растение они могут на разной высоте: стоя на четырех и на двух лапах.

Кроме визуальных отметок есть и другие, недоступные человеку. Медведь применяет запаховые железы. Да-да, вот тут технология почти та же, что и у собак. Только кроме жидкой «отметки» медведь может еще и потереться спиной об оставленные на дереве зазубрины и оставить там клочки шерсти, которые будут излучать дополнительный сигнальный запах.

Короче! В совокупности одного зверюги вполне хватает на грозные знаки по периметру участка. И нечего отлынивать.

Пока он шляется и елки с кедрами дерет, я хоть отдышусь. Привыкну к мысли, что он не мой…