Текст книги "На грани тьмы"
Автор книги: Иштван Немере
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Меня нечего обвинять. Знаете, сколько ученых мира работает на военную промышленность? Выполняют заказы. Нас просят или нам приказывают, и мы делаем, – развел руками Амстел.
– Но это может привести к мировой катастрофе!
Доктор сел на место и совсем другим тоном сказал:
– Предвидя ваши вопросы, отвечу: против болезни Кортези нет лекарств. Соответствующих опытов с препаратами, годными для массовых вакцинаций, не проводилось. Для этого необходимо более основательно изучить механизм действия БЦ-8. Теперь понимаете, почему запретили стрельбу в районе института? Ведь если хоть одна пуля попадет в цилиндр, всем конец!
На верхнем этаже президентского дворца расположены апартаменты с окнами, выходящими во внутренний, хорошо охраняемый парк. У ведущей на крышу лестницы, где постоянно в полной готовности держат вертолет, стоят телохранители. Рядом в комнате ожидания их начальник, пилот и дежурный врач убивают время за картами.
Секретарь – молодой человек с нервным лицом, в очках от Диора, в безукоризненном костюме – осторожно приоткрывает большую резную дверь.
– Господин президент! Военный министр господин Фальконер сейчас явится.
– Прекрасно. Немедленно вызовите Стейдела и Фрогне.
– Сию минуту, господин президент!
Президенту Ореллону за шестьдесят. Заметно лысеет, постоянно носит очки, исключая те случаи, когда выступает на митингах профсоюзов или позирует фоторепортерам для плакатов в дни избирательной кампании. Он розовощек, склонен к полноте, даже пальцы у него жирные. Четвертый год он пребывает на этом посту.
Отодвинув лежащие перед ним бумаги, Ореллон нехотя встает, когда отворяется дверь.
– А, Фальконер… Входите, входите! В какое грязное дело вы снова влипли?
Фальконеру сразу ясно, что разговор будет не из приятных. Он к этому подготовился, принес с собой кое-какие документы. Министр в штатском, хотя имеет чин генерала. Он моложав, на загорелом лице, несмотря на седьмой десяток, почти нет морщин, из-за чего президент ему завидует. Об этом министру доложили верные люди.
– Мы в этом деле неповинны, – быстро говорит Фальконер.
– Как бы не так, генерал, как бы не так! По-вашему, охрана института была достаточной? Мне доложили, что человек, занимающий там ключевую позицию, – директор, профессор, как его?.. – разъезжает по городу с одним-единственным телохранителем! А ваши люди не способны защитить столь важный объект!
– Господин президент, – Фальконер явно сдерживается, стараясь оставаться вежливым и предупредительным, – охрана института малочисленна потому, что мы хотели избежать шума, не вызывать толков. В свое время под вашим руководством было вынесено памятное решение…
– Под моим руководством, да. – Президент проглотил слюну. – Но не забывайте, я уступил вашим пожеланиям. Вы и члены генерального штаба постоянно допекали меня шпионскими донесениями, в которых сообщалось, что наши враги занимаются исследованиями подобного рода. Я и сейчас не убежден, что это правда!
К счастью для генерала, дверь в эту минуту распахнулась. Секретарь без доклада пропустил двух мужчин.
– Это мои специалисты, – бросил президент Фальконеру, ответившему улыбкой, которая застыла на его лице легко снимаемой маской. – Советник по делам здравоохранения Стейдел, – представил он пятидесятилетнего блондина с быстрыми, нервными движениями. – И Фрогне. Советник по избирательной кампании.
Лысеющий краснолицый крепыш неловко согнул в поклоне толстую бычью шею.
Фальконер знал обоих понаслышке, в особенности Фрогне. В партии президента он занимал какой-то незначительный пост. Типичный серый кардинал! Настоящую работу он вел здесь, в президентском дворце. Сейчас, когда приближались выборы, Фрогне был особенно необходим президенту.
Тот, несомненно, тоже подумал об этом:
– Приближаются выборы, и надо же, какая фатальная случайность! Что будет, если разразится скандал?
– А случайность ли это? – быстро спросил Стейдел.
Фрогне его понял.
– Если правда, что там велись бактериологические исследования, об этом могли узнать многие. Такие вещи хранятся в секрете лишь до поры до времени. Даже военные тайны. В институте работают по меньшей мере тридцать человек, знающих, какая идет игра. Исследователи, лаборанты и прочие. У большинства есть жены, мужья, Дети, любовницы и другие доверенные лица. В конце концов просто удивительно, что слухи об этом не просочились гораздо раньше, – сказал Фрогне.
– Если пресса начнет копать, какие опыты там ведутся, – произнес генерал, – все станут обвинять нас в том, что мы нарушили международное соглашение.
– И будут правы, – раздраженно щелкнул пальцами президент. – А если они поднимут этот вопрос, сколько всяких дел всплывет!
– Через три недели выборы, – прозвучал низкий, как набат, голос Фрогне. – И я подозреваю, что за этим делом стоит либо Наварино, либо Грондейл.
– Вечно вам ужасы мерещатся. – Президент еще не потерял надежды.
– Институты общественного мнения считают, что партия Наварино получит сорок процентов голосов. Грондейл много воды не замутит, но как стрелка весов может сыграть важную роль, если наберет процентов двадцать.
– Увидим, увидим. – Президент о чем-то задумался, погрузившись в черное кожаное кресло. Фальконер нашел время подходящим, чтобы обратиться к советнику по здравоохранению:
– Возможно, террористы не подозревают о том, какое оружие попало им в руки?
– Пока не знаем. Вероятнее всего, их послали туда раздобыть описания опытов. Именно это докажет виновность правительства.
Услышав последние слова, президент поднял глаза к потолку, но ничего не сказал. А Фрогне, ни на кого не глядя, продолжал спокойно, вполголоса рассуждать:
– Многие рассчитывают на победу Наварино. Это и вы хорошо знаете, генерал. Разумеется, генеральный штаб исключение, но в министерстве внутренних дел немало сотрудников думают, что после выборов Наварино даст им больше, не станет держать на коротком поводке контрразведку, разрешит жестко разделаться с левыми. Они считают нашу внутреннюю политику в этой области слишком мягкой.
– Значит, по-вашему, за всем этим стоят сторонники Наварино? – сердито спросил президент.
– Без доказательств ничего нельзя утверждать, – осторожно ответил Фальконер, – но кое-какие признаки подозрительны. Например, что это произошло именно накануне выборов.
В дверь проскальзывает секретарь, по всему видно, что ему хотелось бы сделаться невидимкой. Он молча протягивает президенту записку и неслышно удаляется.
– Вот, пожалуйста! – встает президент; его собеседники тоже вскакивают. – Это донесение о том, что министр внутренних дел разослал по столице и провинциям своих соглядатаев и начались повальные обыски и аресты левых.
– Лучшего предлога ему не сыскать, – говорит Фрогне, водя носком ботинка по рисунку ковра. – Но это не изменит тяжелой ситуации.
– Что произойдет, если производство бактериологического оружия получит огласку? – спрашивает президент.
– Первый шаг – опровержение! – решительно говорит Фальконер. – Представитель правительства заявит, что в институте ведутся исключительно сельскохозяйственные исследования.
– Но ничем не прикрыть фактов, если разразится эпидемия. Наше опровержение гроша ломаного не будет стоить! – замечает Стейдел. – Самое большее, что мы сможем сделать, – заверить, что эпидемия вызвана какой-нибудь другой болезнью.
– Если это действительно дело рук наших политических противников, они легко загонят нас в угол, – хмурится Фрогне.
– Пока мы вынуждены ждать. – Президент изрекает свою любимую фразу, которой пользуется главным образом во время телевизионных выступлений.
– Другого нам и не остается, – с горечью заключил Фрогне.
– Подождем еще? – спрашивает Бренн Эберта.
Тот подходит к окну, долго глядит на второй этаж главного здания, потом отвечает вопросом на вопрос:
– Канализационные тупики перекрыты?
– Я сразу вызвал коменданта института, он превосходно знаком со всеми помещениями, и приказал перекрыть выходы канализационных каналов, водопровод, запереть гаражи и котельные. Электричество отключено, телефоны прослушиваются полицией. – В голосе майора звучит обида. Он не новичок в своем деле. Он начальник лучшего в стране отряда коммандос.
Но голова Эберта, очевидно, занята другими мыслями, он не замечает нюансов в тоне Бренна.
– Скоро полдень, а они все еще молчат, – говорит он.
– Тянут время, – предполагает Трааль.
– По-моему, не случайно. На что-то рассчитывают, – размышляет вслух Эберт.
На холме у Малагского моста Масперо находит почти пустую автостоянку и ставит туда машину.
– Может, это розыгрыш? – сомневается Пьетро, беря в руки магнитофон, но, взглянув на сумку с рацией, умолкает.
Масперо выключает мотор. Кладет рацию на колени, вытягивает антенну. Пьетро внимательно осматривается по сторонам. Кудрявый, с бачками, в распахнутой на волосатой груди красной с синим рубахе, весельчак и слегка циник, Пьетро работает в одной из четырех частных «независимых» радиокомпаний города, в «Радио Маддалена». Его обязанности там, пожалуй, напоминают функции Масперо в «Мустанге». Не раз бывало, репортеры помогали друг другу в подобных ситуациях. Тем охотнее, что они не конкуренты.
– Вытяни антенну из окна, и начнем. Скорей бы с этим развязаться, – говорит Пьетро.
Масперо включает рацию, зажигается маленькая зеленая лампочка. Журналист подносит к губам микрофон:
– Вызываю «Флору»! «Флора», «Флора», откликнитесь, перехожу на прием!
Некоторое время Масперо слышит только тихое гудение. Будто из космоса доносится. Вероятно, так гудят далекие миры… Он повторяет вызов. И слышит спокойный, твердый мужской голос:
– Я «Флора». «Флора» слушает. Кто вызывает?
– Виктор Масперо из «Мустанга». И Пьетро Хаутас из «Радио Маддалена». Если вы согласны, мы сделаем о вас репортаж.
– Валяйте! Правда, времени у нас немного.
Первый вопрос задает Масперо:
– Где вы сейчас?
– В так называемом Исследовательском институте сельского хозяйства. В двенадцатом районе города.
– Почему в «так называемом»?
– На самом деле это заведение принадлежит военному министерству. С ведома правительства и при его материальной поддержке здесь уже три года ведутся опасные опыты.
– Что вы имеете в виду под словом «опасные»?
– То, что здесь производят, может в течение нескольких дней истребить целый город, целую страну.
– Это звучит неожиданно. Не расскажете ли подробнее?
– В моих руках доказательства. Жаль, что вы не можете их увидеть. Цель опытов, которые здесь ведутся, – изготовить для армии бактериологическое оружие.
– Насколько мне известно, подобное оружие и опыты по его производству запрещены международным соглашением, – говорит Масперо. – Если все, что вы сказали, правда, это настоящая «бомба»!..
– Повторяю, опыты ведутся с ведома нынешнего правительства и лично президента Ореллона, больше того, поощряются ими.
Микрофон перехватывает Пьетро:
– «Радио Маддалена»! Слушателей очень интересует, кто вы такие.
– Мы бойцы Третьего фронта.
– Террористы?..
– Не наклеивайте ярлыки на тех, кто пытается противостоять несправедливости ущербного, изнеженного общества.
– Вы считаете, что боретесь конструктивным образом? Я имею в виду ограбления банков, поездов, угон самолетов, ответственность за которые вы брали на себя…
– У нас нет времени для идеологических дискуссий! В данном случае мы, безусловно, правы. Мы сорвем маску с вашего прогнившего правительства. Пусть все знают, на что тратятся деньги налогоплательщиков. Пусть и за рубежом станет известно, как выполняет правительство Ореллона международные обязательства!
– Вы руководитель Фронта?
– Нет, я руковожу только этой группой.
Микрофон снова у Масперо.
– Имя свое вы, конечно, нам не сообщите?
– Само собой.
– И не скажете, сколько человек захватило институт?
– Нет. Утром мы заняли главное здание, а теперь окружены полицией и небезызвестной командой «гепардов»… Мы взяли больше десяти заложников, среди них директор института и другие ученые, которые занимались этими проклятыми опытами.
– Что вы намерены делать?
– Наша цель – открыть общественности глаза на то, что происходит за кулисами власти.
– Документы, которые вы захватили, интересны?
Крутится лента в магнитофонных кассетах. Палит солнце. Полдень миновал. Голос, доносящийся из аппарата, спокоен:
– Безусловно! Мы унесем их с собой.
– Но как вы из института выберетесь? Ведь вы окружены!
– Не забывайте, что в наших руках заложники. И кое-что еще!
– А именно?
– Несколько цилиндриков с ядом, который настряпали эти ученые! Бактериологическое оружие. Мы знаем, какое средство в наших руках. Достаточно сломать один цилиндр – и миллионы людей в столице погибнут. Вы этого хотите? – теперь голос звучал громко и агрессивно.
– Мы этого не хотим, – осторожно ответил Масперо.
– Все равно. Бактерии у нас, а мы никогда не колеблемся.
– Ну что же, давайте закругляться. Спасибо за интервью. Будем внимательно следить за ходом событий.
– О’кей! Закончим!
Раздался щелчок, и снова послышалось тихое гудение. Пьетро выключил рацию. Масперо запустил мотор, и они тронулись со стоянки. Пьетро вынул кассеты, одну из них отдал Масперо.
– Вы будете первыми, – сказал Масперо. – Звуковой материал ваш. А мы…
– Ясно! «Мустанг» все опубликует. Когда газета попадет на улицы?
– Сейчас узнаю. Вы, конечно, сошлетесь на нас?
– А то как же.
Масперо связался по телефону с редакцией. Машина уже мчалась по Малагскому мосту.
– Леонте? Слушай внимательно, я буду краток. Передай в типографию, чтобы были готовы. Что значит к чему? Специальный выпуск, старик! Ты правильно понял. На одной полосе. Пока сто тысяч экземпляров, а там посмотрим. Предупредите мальчишек-газетчиков. Материал передаст «Маддалена» через сорок минут и объявит о нашем специальном выпуске. Мы выйдем с полным текстом репортажа. Заголовок можно набирать: «Террористы в тайной бактериологической лаборатории». Ты понял правильно. Бак-те-ри-о-ло-ги-чес-кой. А подзаголовок такой: «Отставка правительства ожидается через несколько часов». Я сейчас подъеду.
Он положил трубку. Несколько минут они ехали молча. Пьетро судорожно сжимал магнитофон. Заговорил он не скоро.
– Знаешь, что будет, если мы пустим в эфир эти несколько фраз в конце пленки? Начнется такая паника, что город просто разнесут.
– Ты прав.
– Выбросим эти фразы.
– О’кей! После упоминания о заложниках вырежь пленку до фразы «Спасибо за интервью».
– Ладно. Будет сделано.
В двенадцать часов сорок минут зазвонил телефон.
– Эберт слушает, – поднял трубку полковник.
– Нам нужна еда, – кратко сообщил Лиммат.
Благодаря усилителю слова его были слышны всем находящимся в комнате. Доктор Амстел нервно облизнул губы. Трааль вспомнил о столовой в полицейском управлении, густом запахе еды, вентиляторе, приятно ерошащем волосы на затылке. Появился офицер «гепардов» Чаринг с каким-то донесением.
– Когда мы начнем переговоры? – поинтересовался полковник.
– Терпение, терпение! Пришлите нам сначала обед. И погорячее. Пусть его принесет на второй этаж женщина.
– Ни в коем случае! Еще заложницу захотели?
– Не нервничайте, шеф! Женщина принесет еду на лестничную клетку, мы опустим веревку с крюком, она повесит на него корзину с посудой. И не забудьте о ножах и вилках.
– Сколько вам порций? – схитрил Эберт. Его уступчивость преследовала определенную цель, но для Лиммата это было шито белыми нитками.
– Не считайте меня ребенком, полковник. Пришлите двадцать порций. – И Лиммат положил трубку.
– Спеси-то сколько, – проворчал Трааль.
– Ничего, поубавим, – с угрозой пообещал Эберт.
– Моему отряду принесите восемьдесят две порции. И побольше! – велел Бренн появившемуся полицейскому офицеру.
Трааль ощутил усталость. Он встал в пять утра, с шести на службе. Ноги его налились свинцом. Он поднялся и, чтобы размяться, стал прохаживаться взад и вперед по маленькому помещению. Необходимость все время оставаться на одном месте угнетала его. Лето в разгаре, снаружи настоящее пекло, тени почти совсем исчезли. Солнце словно неумолимый огненный шар. В своих укрытиях сидят, не шевелясь, «гепарды».
Эберт набрал номер президента, через несколько секунд его соединили, и он кратко доложил, что пока ничего существенного не произошло.
– Что значит ничего существенного? – рассердился президент. – Почему вы ничего не предпринимаете?
– Вы сами знаете, господин президент, о штурме и думать нельзя! В лабораториях есть такие препараты… не буду говорить по телефону, вам лучше меня известно, господин президент. Вдобавок они в руках террористов, и те, к сожалению, знают, чем завладели. Перестрелка может привести к ужасным последствиям.
– Так что же тогда делать? – нетерпеливо спросил президент. – Они там до вечера просидят? Или, может быть, несколько дней, недель?
– Будем вести с ними переговоры.
– Подобные переговоры всегда кончаются бегством террористов за границу. Надеюсь, вам ясно, полковник, что этого не должно произойти? Ни в коем случае не выпускайте их за рубеж, да еще с этими материалами!
– Разумеется, господин президент. Мы с коллегами обсудили все возможные меры, даже те, что на первый взгляд кажутся невероятными.
– Надеюсь, Эберт, вы понимаете, что поставлено на карту?!
– Понимаю, господин президент.
– Держите меня в курсе событий. Не принимайте серьезных решений без моего участия. – И президент, не прощаясь, положил трубку. Но Эберт не обиделся. Он понимал его положение – ставка действительно велика. Полковник и сам был неспокоен. Ведь если рухнет президент, с ним падет все его окружение. В том числе руководитель отдела национальной безопасности…
Бренн оживился.
– Газ! – воскликнул он.
– Когда он подействует? – быстро спросил Эберт.
– В течение тридцати секунд.
– Не пойдет! – решительно отрезал Эберт.
Трааль ничего не понял. Поймав его удивленный взгляд, Эберт объяснил:
– Майор имеет в виду газовую атаку против террористов. Газ подействует через двадцать пять – тридцать секунд.
– Хорошая мысль! – воодушевился капитан, но уполномоченный правительства охладил его:
– Ничего хорошего. У них будет двадцать пять секунд с момента, когда они заметят действие газа, до того, как потеряют сознание. Этого времени хватит, чтобы разбить один или несколько цилиндров. И бактерии окажутся на свободе.
– Да, нужно что-то другое, – согласился Трааль.
В двенадцать пятьдесят полицейская машина привезла из ближайшего ресторана обед для заложников и террористов. Женщина-полицейский в белом халате понесла к зданию серебристые бачки и плетеные корзины с посудой из пластмассы.
– Подмешать бы в еду какое-нибудь лекарство, чтобы их одурманить, – спохватился Трааль.
Бренн и полковник переглянулись. Затем с улыбкой сожаления посмотрели на него. В ответе майора ощущался богатый опыт:
– Во-первых, террористы всегда пробуют полученную еду на заложниках. Во-вторых, если мы подсыплем средство, действующее не сразу, у них хватит времени для какой-нибудь пакости. Не говоря о том, что такие средства сказываются на всех по-разному. Это зависит от возраста, веса и прочих обстоятельств.
Они помолчали. Где-то проехал поезд, донесся монотонный гудок дизель-электровоза.
Потрясшая общественное мнение «бомба», вторая по счету, взорвалась в тринадцать часов. Первая – утренняя новость о непонятном нападении террористов – не стала сенсацией. Большинство только плечами пожимали – сколько в нынешние времена подобных случаев! «И чего это они напали на сельскохозяйственный институт? – озадаченно говорили некоторые и сами себе отвечали: – Террористам нужны деньги». В последнее время экстремистские группировки расплодились, словно грибы после дождя.
В подвале редакции «Мустанга» грохотали печатные машины.
В тринадцать часов дежурный диктор «Радио Маддалена» прервал музыкальную передачу и сообщил: через несколько минут будет зачитано чрезвычайное сообщение. Две минуты спустя снова прервал передачу и заявил: событие, о котором радиослушатели вскоре услышат, по своему значению далеко превосходит все случившееся за последние месяцы. При этом смутно намекнул, что известие, которое передаст «Радио Маддалена», повлияет на ход приближающихся выборов. Затем снова заиграла музыка. Она звучала в радиоприемниках бесчисленных автомашин. В городе и в провинции. Ее слушали обедавшие в это время семьи. «Радио Маддалена» всегда передавало много музыки, и за это его любили. Перерывы для кратких сообщений и рекламы бывали сравнительно редко. Слушали «Маддалену» идущие по улицам подростки, чиновники, торопливо заглатывающие куски у стоек буфетов, дельцы в такси, залах аэропортов, на террасах своих вилл, в шикарных бассейнах. Слушали его в тесных квартирках окраин, бабушки и домашние хозяйки, покуривающие на лесах рабочие в защитных шлемах, больные в больницах.
В тринадцать часов четыре минуты музыку снова выключили. Тишина, продолжавшаяся несколько секунд, предвещала недоброе. И вот в нее ворвался взволнованный голос Пьетро Хаутаса. Он рассказал, как они с Масперо записали на магнитофон сенсационное интервью. Затем в эфире прозвучал записанный ими разговор. В тринадцать часов шестнадцать минут все слушатели уже знали, в чем дело.
Когда пленка кончилась, Хаутас заявил: через час, если события в институте не изменятся, радио повторит передачу. Но, добавил Пьетро Хаутас, текст интервью можно прочитать и в специальном выпуске «Мустанга», который вскоре появится на улицах. И вновь заиграла музыка.
Типографские машины «Мустанга» работали на полную мощность.
А в это время президент принимал делегацию руководителей «Союза рыболовов». С его улыбающихся губ слетали ничего не значащие слова, он пожимал руки направо и налево. Принял подарок – великолепную удочку-супермодерн для ловли форели. Фоторепортеры толкались, щелкали затворами, стараясь опередить друг друга. У входа в большой зал аудиенций переминались с ноги на ногу представители владельцев гостиниц. Начальник протокольного отдела поглядел на часы: тринадцать часов восемнадцать минут. В тринадцать тридцать должен прибыть министр иностранных дел одного островного государства. Начальник нервничал, мысли его лихорадочно мчались наперегонки с секундными стрелками часов.
Вошел секретарь в очках от Диора. Теперь даже он не мог скрыть волнения. Президент заметил это и быстро распрощался с рыболовами. Секретарь что-то шепнул ему на ухо. Начальник протокольного отдела, увидев болезненную гримасу на лице президента, окончательно понял, что и министру иностранных дел придется обождать, не только владельцам гостиниц.
В тринадцать тридцать из управления полиции прибыл на мотоцикле курьер. Он привез адресованную Траалю магнитофонную ленту. Присутствующие внимательно прослушали интервью «Радио Маддалена». Ленту передали из центральной радиоперехватной, где постоянно записывали на магнитофон передачи всех легальных (и неофициальных тоже) радиокомпаний. Через неделю, если передача не вызывала каких-либо конфликтов, ленту стирали. Одновременно из радиоперехвата Траалю сообщили, что аппаратура настроена на все находящиеся в частных руках коротковолновые передатчики. Весьма вероятно, окруженные террористы поддерживают связь со своими сообщниками вне института с помощью радио.
– Значит, все-таки сведения просочились, – проворчал Эберт.
Бренн молчал. Ему было абсолютно наплевать, кому и что известно об этом деле. Его интересовали только террористы и культура бактерий. Да жизнь заложников. И еще он хотел, чтобы атака, когда они получат приказ от полковника, оказалась удачной.
Эберту доложили по телефону, что на улицах продают специальный выпуск «Мустанга». Он задумался, прикусив губу. Всего на секунду. План у него был готов.
– Нужно как можно быстрее ударить по источнику информации! Сейчас каждое известие опасно. Трааль, это ваша задача, мы не можем посвящать в дело посторонних.
Капитан полиции ответил не задумываясь:
– Это не в моем районе.
– Не имеет значения! Как уполномоченный правительства я поручаю вам и беру на себя всю ответственность перед вашим начальством.
Трааль кивнул и, не прощаясь, вышел. Почти сразу же донесся рев удаляющейся полицейской сирены.
Было тринадцать часов тридцать шесть минут.
Профессор Дрейменс уже отобедал. Один из террористов в натянутом на голову черном чулке унес его тарелки, столовый прибор. Настал черед получить свою порцию самой молодой ассистентке. На другом конце стола ел руководитель лаборатории со второго этажа. Его все еще тошнило, он давился, насильно запихивая еду в рот, старался не думать о происходящем. «Может, все обойдется», – внушал он себе.
На стол поставили очередные две тарелки. Ложки получили рыжеволосая секретарша и перепуганная взлохмаченная пожилая уборщица. Горло у секретарши пересохло и сжалось, она едва могла сделать глоток, а у уборщицы так дрожали руки, что суп расплескивался с ложки.
Дрейменс пытался собраться с мыслями. Он вспомнил специальные курсы для руководящих лиц, которые посещал несколько лет назад. Там обучали тех, кто служил в учреждениях, работающих в режиме повышенной опасности. Прежде всего, говорили им, нельзя терять спокойствия. Главное – хладнокровие. Для страха у террористов причин не меньше, чем у заложников. Им объясняли, что заложник никогда не должен брать на себя посредничество между полицией и террористами, это обычно плохо кончается. Заложник должен сознавать, что он, только пока жив, представляет для похитителей ценность.
Потом профессор подумал о жене, дочери и внуке. Последний раз он видел малыша на прошлой неделе. А вдруг никогда больше не увидит? Он вздрогнул, медленно повернул голову к окну. Солнце светило ярко. Перевалило за полдень. До каких пор это будет тянуться? Когда это кончится?
– Вы были правы, – мрачно сказал президент, обращаясь к Фрогне.
Советник по избирательной кампании молчал. Что он мог ответить?
– Скверно, – суммировал свои соображения Стейдел.
– Первая задача – опровергнуть, – решительно заявил президент. – Представитель правительства через двадцать минут зачитает информацию о том, что в институте ведутся опыты, относящиеся исключительно к сельскому хозяйству. Любое сообщение о бактериологических исследованиях, о создании бактериологического оружия абсолютно необоснованно, – закончил он, отдуваясь.
– Проклятые писаки! – Министр Фальконер сердито хмурил брови. – Вечно они всюду суются!
Секретарь принес несколько экземпляров специального выпуска «Мустанга». Все углубились в чтение.
– Вот, полюбуйтесь! – воскликнул президент. – Безоговорочно обвиняют правительство! Меня даже лично упомянули!
– Этого следовало ожидать, – проворчал Фальконер.
– Теперь вся надежда на «гепардов», – сказал Стейдел.
Лиммат послал к заложникам Катарину. Гейд, Маарен и Манч стояли в коридоре, в дверях секретариата. Отсюда они могли наблюдать за всеми стратегическими пунктами второго этажа.
– Скоро начнем переговоры, – объявил Лиммат. Его высокую фигуру ловко облегал пиджак, на загорелом лице ни следа тревоги. Черные волосы прикрыты, словно шапкой, чулком.
– Думаешь, они будут упрямиться? – спросил Гейд, скрестив на груди массивные руки.
– Конечно! – пожал плечами Лиммат. – Но в конце концов им придется уступить. Полковник еще утром упомянул о переговорах. Пока потянем время, а там и начнем.
– Не спеши, – предупредил Манч. Он был бледнее обычного и нервно моргал, поглядывая то на лестничную клетку, то на дверь лифта. Но повсюду царила тишина.
– Нам спешить сейчас некуда, подождем, пока станут уступчивее, – сказал Маарен и прислонился к стене. Движения у него, как и всегда, были замедленные.
– Не бойтесь, я в этом прекрасно разбираюсь. Не впервые в таком деле. В позапрошлом году в банке, когда мы унесли три с половиной миллиона франков, я тянул с переговорами, пока они, щадя заложников, не согласились почти на все, что мы требовали. И сейчас так будет.
– Ты участвовал в той операции? Я читал о ней в газетах, – улыбнулся Маарен. Казалось, ему сразу стало легче.
– Смотри о деньгах не забудь! – тоже почувствовав облегчение, добавил Манч.
– Скоро начнем, – сказал Лиммат, взглянув на часы.
К четырнадцати часам Виктор Масперо пожал все возможные лавры. Он купался в славе. Его шеф Леонте принес шампанское. Коллеги и кое-кто из наборщиков поздравляли журналиста.
– Вот это да! – в который раз повторял Леонте. – Молодец парень! Всего за час сделал специальный выпуск, и кто знает, сколько еще шкур мы сдерем с этой лисы! Бактерии – прекрасная тема! – Он потирал руки, глаза его сияли. Масперо был счастлив. В конце концов, ради этих минут он живет. В такие моменты забываются недели неудач, утопающие в коврах приемные боссов, откуда его вышвыривали спесивые секретари, телефонные звонки, поднимающие по ложной тревоге, неизвестные любители шуток, ночью выманивающие его из дома на безлюдные городские окраины, где ничего не стоило распроститься с жизнью, ибо всегда найдутся охотники сквитаться по старому счету.
Но сейчас он наслаждался успехом. Мало кто из коллег ему завидовал. Большинство радовались: популярность «Мустанга» возрастет, тираж увеличится, а это поднимет и их доходы. Чествование еще не кончилось, когда кто-то вызвал Леонте из корректорского зала. Тот быстро вернулся, не в силах скрыть смущения, отозвал в сторону Масперо:
– Иди в мою комнату. Там с тобой хотят поговорить. Срочно!
Масперо глянул в честные голубые глаза Старика и вышел. «Вечно испортят радость», – досадливо щелкнул он пальцами. Войдя в комнату шефа, журналист насторожился. Возле кресла стоял мужчина в полицейской форме. Офицер.
– Капитан Трааль.
Масперо кивнул и с горечью сказал:
– Значит, цветочки уже были, а теперь пойдут ягодки. Головомойка! Удивлен, что вы явились в форме.
– Я представляю уполномоченного правительства, полковника Эберта. Садитесь, вам придется ответить на несколько вопросов. Думаю, нет смысла говорить, о каком деле идет речь.
Масперо молчал. «Интересно, они уже были у Пьетро?» – подумал он. Капитан словно прочитал его мысли.
– Я беседовал с вашим коллегой Хаутасом. От него мы узнали, что на магнитофонной ленте было несколько фраз, которые не вошли ни в передачу, ни в материалы специального выпуска. Мы знаем, что это за фразы.
– Да. Они могли вызвать страшную панику.
– Вы правы. Думаю, мы поймем друг друга и в остальном.
Масперо выжидательно уставился на полицейского.
На допрос беседа не походила. Отвечая Траалю, журналист рассказал, как ему позвонил неизвестный. Потом принес и прокрутил магнитофонную ленту, на которую записал свой разговор с ним. «Хорошо, что я догадался это сделать!» – мысленно похвалил он себя. Капитан Трааль сунул кассету в карман.
– Рация останется у вас. На каких бы волнах ею ни пользовались, она будет прослушиваться. Планы неизвестного явно связаны с вами и Хаутасом, поэтому он просил вас вечером быть в редакции. Им нужно, чтобы захваченные террористами документы были опубликованы в «Мустанге» и прозвучали по «Радио Маддалена».
