Текст книги "Золотая Колыма"

Автор книги: Исаак Гехтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

«КОРОЛЬ»

В избушке их было четверо – трое мужчин и одна женщина. Четверть спирта, банки с вареньем и маслом, нарезанная квадратиками соленая кета стояли на столе.

Сквозь синий махорочный дым выделялся профиль Берлаги, сидящего на скамье.

Берлага рассказывал. Молодая женщина с влажными черными глазами, склонившись вперед, смотрела на него, как зачарованная. Она прислонилась грудью к плечу рассказчика. Потревоженный Берлага повернул к ней голову и неторопливо произнес:

– Катя, отодвиньтесь. Вы мне путаете мысли.

– В Киеве существовать можно вполне. Я туда в последний раз попал с Вишеры, меня на Вишере почти целый год перековывали. Никак бежать не удавалось, чуть не пропал, пока зимой до Северной дороги добрался.

Возле Перми в международном вагоне мне понравился кожаный чемодан. Снял с вешалки шубу с котиковым воротником, а в ней билет до Киева. Пришлось поехать в Киев.

Схожу я в Киеве. Вид у меня шикарный. Вроде дипломата: костюм, шляпа с коричневой лентой, перчатки замшевые, желтые.

И вдруг подходит к нашему вагону дамочка. Смотрит она вокруг, как будто кого-то ожидает, подходит ко мне.

– Позвольте, – говорит, – вас спросить. Не вы ли будете товарищ Бутковский?

– Совершенно верно, мадам, – отвечаю, – я есть Бутковский. К вашим услугам.

– В таком случае, – говорит она, – приветствую вас от имени моего супруга Бермонта, который сейчас выехал в двухдневную командировку и просил меня встретить вас на вокзале.

– Очень приятно, – отвечаю. – Так вы супруга Бермонта? Как его здоровье? Как дела?

– Здоров, – говорит, – совершенно, а дел всегда много у него, как у кассира государственного банка. Вот и сейчас должен был срочно уехать. Прошу вас заехать прямо к нам.

Поехал я к своему старому «другу». Все идет гладко. Поужинали, выпили, поиграла она мне на рояли. Взял я ее тут крепко за руки, смотрю в глаза и говорю:

– Я, мадам, вовсе не Бутковский. И мужа вашего никогда в глаза не видал.

Она сначала замерла и молчит, а потом шепчет испуганно:

– Так кто же вы такой?

– Я, – говорю, – незаконный сын князя Гагаринцева. Специализируюсь на несгораемых шкафах.. Прошу вас извинить меня за обман. Но скажу прямо. Как только я увидел вас на вокзале, во мне произошла катастрофа на почве любви. И теперь нет для меня ничего на свете, кроме вас.

С дамочкой этой у нас любовь была. Когда ее муж вернулся, она мне слепила восковку с банковских ключей, пошел я в банк и вынул оттуда сто двадцать тысяч.

Ну, думаю я, после этого, нечего вам, Василий Иванович, в Советской республике делать. Специальность у вас тяжелая – медвежатник. [1]1
  Медвежатник – взломщик несгораемых касс.


[Закрыть]Рабочий класс этой металлической специальности не любит. Накупил я вещичек всяких и ахнул через границу в Румынию.

Живу там полгода, живу год. Полиции плачу деньги. Работаю по мелкой специальности в гостиницах, да и то редко. Больше кучу. Деньги постепенно все просадил.

И надо вам сказать, ребята, на родину тянет.

По людям своим заскучал, о Вишерском изоляторе с удовольствием вспоминать начал. Щец бы теперь, думаю, каши пшенной, в штосс перекинуться.

Решил вернуться в Россию. Но знаю, что плохо мне придется. Угрозыск по ручке меня сразу определил. Знает, чья работа с киевским банком. Рожа у меня тоже заметная. Никуда не скроешься.

И тут мне одна мысль пришла. Вскрыл я сейф в румынском банке, получил оттуда 20 тысяч долларов и махнул с ними обратно через границу.

Явился прямо в киевский угрозыск.

– Здравствуйте, – говорю, – граждане-начальники!

– Здравствуйте, Берлага, – отвечают. – Очень приятно. Мы тебя давно дожидаемся. Откуда пожаловал?

– Из Румынии, – отвечаю. – Из города Бухареста. Привез вам привет от акул международного капитала. И, между прочим, разрешите представить двадцать тысяч долларов в полный расчет. Теперь мы с вами квиты. И трогать вам меня не к чему.

«Костя-пролетарий» взвизгнул от удовольствия:

– Ловко, Василий Иванович! Ну и как же? Отпустили?

– Отпустят! – мрачно отозвался Берлага. – Деньги отправили в Румынию, а меня сюда на север на восемь лет.

Берлага достал из-под нар новую бутыль со спиртом, налил всем и, стукнув кулаком по столу, крикнул:

– Гуляй, ребята! Берлага угощает!

Катя подбоченилась и прошлась по комнате.

Берлага затянул частушку.

* * *

В покрытое толстым слоем льда окошечко тревожно стукнули. Послышался глухой голос:

– Зекс! Вода!

Жук и Костя натянули полушубки, метнулись на чердак и оттуда через отверстие выскочили в сугроб. Катя залезла под нары.

Дверь открылась. В нее повалили густые клубы пара.

Вошли закутанные в тулупы люди. Начальник района и человек в военном.

– Здравствуй, Василий, – сказал начальник, расстегивая полушубок, – бузишь все?

– Живу, Евсей Иванович, – коротко ответил Берлага.

Начальник осмотрел стол, покачал головой и обратился к военному.

– Отдайте под арест часового. Опять здесь в карцере кутежи и пьянка. Какой же это изолятор?

Берлага усмехнулся.

– Нехватит у тебя стражи, Евсей Иванович. Ты у себя в районе начальник, а я у блатников король. Куда ни посадишь – меня чествовать будут. Выпьешь, может, стаканчик?

Начальник посмотрел на Берлагу с сожалением.

– Жаль. Из тебя мог бы выйти толк.

– Это твои ребята мне под окно бочку спирта из склада прикатили сегодня? – снова начал он.

– Мои, – ответил Берлага.

– Зачем?

– А ты не думай, что без тебя не обойдутся. Просил я у тебя утром бутылку – не дал. Вот мы тебе и показали, кто над спиртом хозяин.

Начальник сел на скамью рядом с Берлагой.

– Берлага, опомнись, пропадешь ведь. У тебя способности. Иди на работу.

Берлага упрямо сдвинул брови.

– Три года не работал и до конца работать не буду. Пусть тебе зайцы [2]2
  Зайцы – крестьяне.


[Закрыть]мантулят. Берлага не такой.

– Слушай, Василий Иванович, – снова начал начальник. – Ты ведь из рабочей семьи. Отец у тебя в Донбассе забойщиком был. И тебе не стыдно быть злостным отказчиком, паразитом? Иди на дорогу, в шурфы или, если хочешь, на аммонал запальщиком назначу. Срок наполовину сократишь. Посмотри, как бригада Чудовного землю копает. Сам нарком оценил.

Берлага пожал плечами:

– Хорошо копает, говоришь? Пусть копает! А папаша у меня действительно не плохой рабочий был. И мамаша старушка хорошая. Только и отец и мать здесь в землю ничего не закапывали, чтобы мне отрывать.

Начальник прошелся по комнате.

– Ладно, Берлага, придется принять меры посерьезней. Я тебя переведу в настоящий изолятор. Крыса не пробежит. Просидишь там всю зиму. Собирайся!

Берлага лениво приподнялся со скамьи.

– Надо осмотреть его, – начал начальник, – он всегда с собой оружие протаскивает.

Берлагу осмотрели. В кармане ничего не было.

– Открой рот! – сказал начальник.

Берлага покосился.

– Открывай!

Берлага разинул рот, сверкнув ослепительными зубами. Начальник ловким движением вытащил прижатое к небу блестящее лезвие бритвы.

– Резаться хочет, – сказал начальник военному, – он уже раз устроил такую штуку. Сделает порез и – в госпиталь. Оттуда бежать. Ну, идем.

Берлага схватил табуретку, бросил ее об пол и закричал:

– Не пойду! Убирайтесь к чорту! Перековщики! Сдохну, не буду работать!

Глаза его налились кровью. Он сорвал с себя рубашку и, сверкая смуглым телом, выскочил наружу.

Желтая луна дрожала в морозном воздухе. Снег скрипел под ногами. Берлага стоял в сугробе голый по пояс, выставив крутую грудь навстречу легкому, но обжигающему тело морозному ветерку.

Глаза у Берлаги сверкали. Руки были сжаты в кулаки. Он молча стоял на морозе, глядя в упор на начальников.

Проходили томительные минуты. Берлага посинел, но не двигался с места.

– Пропадет сумасшедший! – тихо сказал начальник военному. – Надо взять его отсюда.

– Как его взять? – так же тихо ответил военный. – Силу применять мы не можем по уставу. А сам он не пойдет. Это демонстрация.

Начальник подошел к Берлаге и взял его за руку.

– Василий, иди обратно, пропадешь. Сиди там.

Берлага пошел обратно в избушку.

– Пошлите ему врача, – сказал начальник. – И пока не трогайте его. Я сам с ним займусь.

Катя выползла из-под нар и бросилась, плача, к Берлаге.

– Вася, милый! Что ж ты с собой делаешь!

Все еще дрожа от озноба и волненья, Берлага оттолкнул ее от себя:

– Убирайся! Видеть вас всех не могу.

И, уронив голову на руки, он заплакал глухим, прерывающимся рыданием мужчины, не умеющего плакать.

* * *

Северная весна стремительна и бурна. Миллионы тонн снега как будто проваливаются сквозь землю. Реки вздуваются и оживают. Сопки покрываются светлозеленым бархатным ягелем.

Дорожный участок «Боевой» приступил к весенним работам. Рабочие начали снова тяжелую, но увлекательную борьбу с суровой природой.

Медведи убегали все дальше от тревожных свистков, после которых ухали взрывы аммонала, выбрасывающего высоко вверх снопы мерзлой земли и брызги скалистых пород.

За медведями по пятам шли колонны автомашин, ползли тракторы, везущие продовольствие, железо, одежду.

Берлага попрежнему сидел в изоляторе.

Его по приказу начальника никто не беспокоил.

Изредка ему приносили газеты.

Он посерел, осунулся, оброс черной, как смоль, цыганской бородой.

Солнце косыми лучами проникало в мрачную избенку. Весенние зовы тайги звали Берлагу на волю.

Вечерами по чердачному ходу к нему иногда приходила Катя. Она поступила на курсы медицинских сестер. Работа увлекла ее.

– Вася, иди работать, – говорила она. – Все равно наша жизнь дала трещину. Жук – бригадир. Держит почетное знамя. Костя – в агитбригаде работает, актером стал. Я вот тоже учусь. Будем жить, как люди. В шоферы пойдешь… Ты ведь все можешь…

Берлага мрачно усмехнулся.

– Ну и работайте, чорт с вами. Я никому не запрещаю.

Однажды начальник снова пришел в изолятор к Берлаге.

– Ну, как, Василий, сидишь?

– Живу, Евсей Иванович.

– Я, знаешь, решил тебя выпустить отсюда.

Берлага усмехнулся.

– Зря, Евсей Иванович. Мне и здесь хорошо. И потом ни к чему это. Работать не буду. Все равно сбегу.

Начальник вытащил из походной сумки географическую карту и протянул ее Берлаге.

– Ну, если хочешь бежать, так вот тебе карта. Без карты куда побежишь? Поучись, рассмотри как следует и беги.

Берлага с недоверием посмотрел на начальника, но карту взял.

На карте были изображены огромные пространства, с редкими точками населенных пунктов. Высоко вверх, на добрых поларшина, расстилалась пустыня Ледовитого океана. Внизу столь же пустынное охотское побережье. Слева, на расстоянии в полметра, виднелась надпись: Я к у т с к.

Начальник присел рядом с наклонившимся к карте Берлагой и разъяснил ему масштаб. Потом достал из кармана книгу с описанием края и также отдал ее Берлаге.

– На вот, почитай и потом беги, а то пропадешь.

Берлага долго рассматривал карту, потом взялся за книгу.

Книгу Берлага читал всю ночь с увлечением и азартом, отыскивая по ней места на карте.

Два дня спустя он передал через воспитателя просьбу к начальнику:

– Евсей Иванович, пришлите-ка мне еще таких книжек.

Начальник прислал Берлаге «Путешествия Миклухи-Маклая», географический атлас, учебник геологии и еще несколько книг.

Берлага бросил пить и выгнал из изолятора чердачных гостей.

Он корпел над атласом и книгами, изредка тревожно поглядывая на голубевшее весеннее небо, на автомобили, идущие по трассе, и на контору участка.

Возле конторы готовились в путь топографическая и геологическая экспедиции. Седлали лошадей, вешали вьюки, выносили теодолиты, вешки, палатки. Вокруг них с увлечением возилась молодежь, мужчины с дорожными мешками за спиной и женщины, одетые как мужчины.

Однажды молодая женщина-геолог, заинтересовавшись высунувшимся в форточку бледным лицом и цыганской бородкой Берлаги, подошла к окну и спросила его:

– Почему вы сидите, товарищ, в закрытой избе?

– Какой же я вам товарищ? – мрачно ответил Берлага. – Я не товарищ. Я сукин сын.

И захлопнул форточку.

* * *

На другой день Берлага сказал воспитателю:

– Позови Евсей Ивановича.

Начальник пришел к Берлаге. Берлага долго молчал, потом несмело сказал:

– Евсей Иванович! Копать землю все равно не буду.

Евсей Иванович чуть заметно усмехнулся.

– Для этого только и звал?

Берлага помолчал снова и нерешительно произнес:

– Евсей Иванович, пусти меня с ними!

– С экспедицией?

– Ну да! Даю слово, не сбегу.

Начальник посмотрел на Берлагу и ответил:

– Твоего слова мне не нужно. Знаю, что не сбежишь.

ПРИИСК ПЯТИЛЕТКА

Лошади идут гуськом, опустив голову, без поводьев. Управлять ими на таежной звериной тропе – бесполезное дело. Болота, рытвины, заросли мелкого кедровника тянутся сплошной цепью от стана Оротукан до перевала на реке Колыме. Быстро текут хрустальные горные речки, по руслам которых нам, главным образом, и приходится пробираться.

Речки здесь почти все «золотые». Вытекая из горных кряжей, в недрах которых природа создала целые «лаборатории золота», они начиняют колымскую землю золотыми зернами и пластинками.

Наша кавалькада движется по руслу Оротукана – одной из крупных рек, впадающих в Колыму. На расстоянии четырех-пяти километров мы тридцать восемь раз вброд переходим эту реку. Старший геолог Оротуканского горного района Кечек, подобрав ноги на спину лошади, чтобы не замочить своих аккуратных галифе, говорит мне, показывая веткой на прозрачную быструю воду:

– Россыпей здесь, может быть, и нет, но в самой воде имеется золото. Оно рождается в граните и кварце гор и в течение сотен тысячелетий размывается вот такими речками и ручьями. Более крупные куски оседают вниз, в русло реки, и когда в течение геологических периодов реки меняют русла, на их месте, постепенно заносимом землей, остаются россыпи золота… Но имейте в виду, что масса золота еще растворяется в воде и уносится в моря и океаны. В каждом кубическом метре морской воды имеется несколько миллиграммов золота. По существу, ведь, золото – очень распространенный металл… Почему не везде находят его?.. Возможно, что его можно найти в очень многих местах, но в течение десятков миллионов лет оно заносится громадным количеством бесплодной земли. Только в таких молодых геологических районах, как Колыма, Аляска и некоторых других, золото находится близко от поверхности земли…

Далее Кечек ведет целое сложное повествование о геологических и морфологических структурах отложений, о синклиналях и антиклиналях, о третичных и четвертичных эпохах. Кечек приехал на Колыму сравнительно недавно, прямо с Кавказа, чувствует себя здесь прекрасно и увлечен своей работой.

Колыма вообще – заманчивый край для геологов. Десятками слетаются они сюда со всех концов СССР, чтобы осесть на Колыме всерьез и надолго. Более двухсот научных работников-геологов работают в Дальстрое. Нигде в капиталистических странах нет такого количества научных работников в местах золотых разработок. Буржуазные компании в своей хищной погоне за золотом, конечно, меньше всего думают о науке. Советская же золотая промышленность предусмотрительно соединяет свою практическую производственную деятельность с чисто научной работой, раскрывая широчайшие горизонты для своих ученых. Кечек горячо говорит о золотой земле, по которой мы едем, о необычайно интересных научных проблемах, над которыми работают геологи Дальстроя, о богатых перспективах россыпной добычи на Колыме.

– Вот подождите еще годик-два, и мы вам покажем, что такое Колыма! Аляска – маленький кусок земли, а Колыма – страна больше Германии. Геологически это, несомненно, продолжение мощного месторождения, идущего от Аляски до Алдана, Индигирки, Лены. Родство с Аляской несомненно. И районы здесь схожие: геологический возраст, профиль, конфигурация, россыпной характер золота…

В разговор вмешивается второй геолог Оротуканского района Фейгин. Он тоже влюблен в свое дело, но его интересует, главным образом, рудное золото.

– Подумаешь, Аляска! – презрительно произносит Фейгин. – Какой удельный вес Аляски?.. Весь мир добывает за год около сорока тысяч пудов золота. Много ли его приходится на Аляску? Англия одна намывает двадцать пять тысяч пудов в год и получает их, главным образом, в Африке, из рудных россыпей. Полмиллиона кафров и бушменов работают в рудниках Трансвааля, копают в шахтах породу и на обогатительных машинах выпускают целые золотые водопады. Вот это работа!.. Я уверен, что наше будущее – тоже в рудной добыче. Пора оставить надежды только на случайную кустарную добычу, которую приносят реки. Мы должны сами пробиться к руде и взять оттуда золото по-стахановски. Мы должны выйти не только на первое место в Союзе, но и на первое место в мире…

Технорук района, горный инженер Рабинович едет впереди. Он старается примирить разбушевавшихся геологов, одновременно осаживая лошадь, наскакивающую на Кечека.

– Не волнуйтесь, товарищи, не уйдет от нас ни россыпь, ни руда. Советской республике все пригодится. До руды еще успеем добраться, а пока надо россыпи как следует научиться эксплоатировать. Сезон к концу подходит, а мы еще плана не выполнили.

Рабинович все время работает на самых ответственных участках золотой Колымы. Он бродил по ее районам на лыжах и собаках, проваливался в наледи, отмораживал ноги, цынговал. Он присутствовал при самом зарождении золотых приисков и на своих плечах, вместе со многими другими, выдержал всю тяжелую и героическую работу освоения девственных мест и превращения их в крупные производственные золотые цехи.

Рабинович – коммунист. Задор молодости соединяется в нем с предусмотрительностью и твердой волей большевика, а прекрасные личные качества, товарищеский подход и чуткость к людям сделали его любимцем всей приисковой рабочей массы. В свое время он награжден был почетной грамотой ВЦИК за успехи по выполнению программы золотодобычи и неоднократно премирован Дальстроем.

Горячий Фейгин оставляет Кечека и вцепляется в Рабиновича, укоряя его в недооценке рудных перспектив района. Управляющий южным горным районом, маленький круглый Левантин, скосив ястребиные глаза, смотрит на спорящих геологов с легкой усмешкой. Длинные теоретические тирады товарищей забавляют его.

Левантин – старый артиллерист, позже – активный участник гражданской войны. Последняя армейская должность его – начальник управления снабжения IV Туркестанской армии. До золота он добрался сложными путями хозяйственника, пройдя целую энциклопедию хозяйственных производств в Москве, Минске и на Вишере… Левантин сам непрочь порассказать о своем деле и поострить. Перед отъездом, в своей квартире на Оротукане, за ужином он неожиданно заявил мне:

– Хотите, я покажу вам, какую рыбку мы ловим на Колыме? У меня, ведь, организованы свои «рыбные промыслы»… Степан, принеси-ка мальму, которую вчера изловили.

Вместо ожидаемой мною гигантской рыбы Степан принес небольшой холщевый мешочек, из которого Левантин торжественно выложил на тарелку великолепный самородок зеленоватого золота весом в три килограмма, найденный только что на промысле Пятилетка. Самородок по форме был похож на статую Будды и отливал синеватым фосфорическим оттенком. Он занимал почти всю широкую ладонь Левантина.

Такие самородки – нередкость на Колыме. Здесь золото вообще крупное. Сотни тысяч лет, прошедшие с того момента, как золото было выхвачено водой из кварцитов или гранита, – это младенческий геологический возраст, и в течение этого пустякового времени вода и камни не успели размолоть и растереть такие крупные куски ценного металла.

Я невольно вспомнил теперь об этой «рыбке», когда, примиряя спорящих геологов, Левантин сказал:

– Нам больше нужны сейчас не ваши теоретические споры о том, что будет, когда ничего не будет, а нужно золото… И мы его берем там, где легче достать. А когда понадобится, мы достанем его везде: и сверху, и снизу!..

Между тем мы продолжаем свой путь, и Оротукан остается в стороне. Дорога идет в гору на перевал. Горная тропа извилиста и трудна. Лошади осторожно обходят сопку по краю косогора. Эта узенькая, трудно проходимая тропка – центральный путь, по которому ежедневно доставляют с Оротукана на прииски Торопливый, Таежный и другие провизию на вьюках.

С перевала открывается исключительный по красоте вид. Впервые мы увидели Колыму – красавицу реку, стальной лентой разрезающую надвое золотую колымскую землю. Река напоминает Волгу в среднем плесе, где-либо возле Куйбышева или Вольска.

Далеко за Колымой, на левом берегу – таежный пожар. Огненное пламя поднимается высоко вверх. Дым заволакивает белой пеленой весь горизонт. Пожары в тундре – распространенное явление на Колыме. Торфяная почва, мелкий кустарник, мох, начав гореть, тлеют здесь месяцами и даже годами. Был случай, когда пожар продолжался всю зиму и под снегом: торф тлеет на глубине нескольких метров.

Тушить тундру некому, и пожар выжигает иногда олений мох на тысячи квадратных километров, причиняя бедствия тунгусам-оленеводам и заставляя их перекочевывать к нетронутым огнем пастбищам. Именно поэтому тунгусы-охотники и оленеводы с особенной осторожностью относятся к огню в тайге. Они не уходят с места, не потушив костра, а, бросив на землю пепел или спичку, всегда тщательно затаптывают их. Это стало уже законом тундры.

Летом 1935 года герой Советского Союза Молоков, пролетавший из Якутии в Уэлен, попал здесь именно в такой пожар, и непроходимые столбы дыма отклонили его в сторону. Он почти сутки проблуждал на гидроплане среди горных хребтов и вынужден был залететь далеко на юг, на побережье Охотского моря. Позже, в Магадане, Молоков рассказывал, что никогда не представлял себе такого количества и такой густоты дыма и что он с большим трудом спасся от этого бедствия.

Вид горящей тундры представлял величественное зрелище. Пораженные им, мы долго стояли на перевале, наблюдая за разгулом огненной стихии. Однако Левантин отнюдь не разделял наших эстетических восторгов.

– Чорт возьми, – ворчал он, – опять фейерверк!.. Дальстрой вовсе не вводит мне в программу пожары. Это – не мое дело, ведь я же золотопромышленник, а не брандмайор. Проклятое болото вечно горит, и я должен его тушить. Вот наши ударники уже едут на пожар.

По левому берегу Колымы, действительно, полз трактор с прицепом, на котором видны были люди. Это ехали рабочие с прииска Торопливого. Дальстрой возложил на свои горные управления обязанность бороться с пожарами. Рабочие приисков окапывают огромные площади, охваченные огнем, и пламя, теряя на пути пищу, гаснет у канав и рвов.

Ярость Левантина понятна. Пожары, как назло, возникают в самое горячее время добычи золота.

– Послушайте, Рабинович, – говорит он, – надо распорядиться, чтобы, когда кончат тушить, рабочие начали рыть в этих местах шурфы. Там может оказаться золото.

По геологическим данным золота в этом районе не предвидится, но Колыма – страна неожиданностей. В северном ее горном районе однажды хоронили приискового рабочего. Когда в месте, отведенном для кладбища, взорвали мерзлую землю и присмотрелись к ней, там обнаружили больше десятка золотников довольно крупных самородков, обозначающих богатое месторождение. Начальник района, показав головой, сказал:

– Придется отвести под кладбище другое место, а здесь начать промывку. Странно: на пригорке – и вдруг золото!..

Вдали на реке виден пароход. Он медленно движется, с трудом преодолевая быстрину. Пароход идет снизу, из бухты Амбарчик, на побережье Ледовитого океана. Он везет грузы, доставленные для Колымы только что пришедшей с Лены экспедицией под командой капитана Бочека. Среди грузов: экскаваторы, тракторы, лебедки, моторы, консервы, печенье, бритвы «жиллет», фотоаппараты и сотни видов других товаров, которые республика Советов посылает далеким Северным путем своему рабочему отряду, работающему над освоением Колымы.

Пароход направляется к расположенной у поселка Запятая пристани. На Запятой – склады Дальстроя, откуда распределяются грузы, полученные из Архангельска, с Лены, с Чукотки. Налево и направо от Запятой – новые пункты: Зырянка, Лабуя, Оротукан, Ягодный, Столбовая, Ларюковая, Спорный, Стрелка. Мало еще кто в стране слышал эти названия, их нет ни на одной географической карте, кроме карт Дальстроя. Между тем, каждый из этих пунктов – небольшой, но культурный центр, а в будущем город. В большинстве из них уже имеются клубы, электростанции и радиостанции, телеграф, телефон, рабочие поселки. А два-три года назад здесь еще бродили медведи и кругом стояла непроходимая тайга. Трудно было обозначить эти места на географической карте. Они настолько далеки и не изучены, что, например, всего три года назад было обнаружено неправильное расположение самой реки Колымы даже на карте Академии наук: река была нанесена на двести километров восточнее ее подлинного расположения.

Кавалькада наша медленно движется по равнине. Здесь – непролазная топь и зыбучие кочки. Лошади осторожно ставят ноги, ощупывают дрожащую почву и все же время от времени проваливаются в болото. Лишь после долгого пути мы, наконец, выбираемся на шоссе. Грузовые и легковые быстро мчащиеся автомобили то летят нам навстречу, то перегоняют нас. Здесь мы сразу чувствуем себя уже на культурной благоустроенной земле. И лошади, почуяв твердую почву под ногами, переходят на крупную рысь.

Еще десяток километров по шоссе, и мы достигли прииска Пятилетка.

В красивой горной долине, у обычного для золотых приисков горного ручья, перед нами развернулся целый индустриальный пейзаж. Пятилетка – один из крупнейших приисков южного горного управления. Здесь определяются уже контуры механизированной золотой Колымы.

На краю разрезов два экскаватора, вытянувши вперед головы, точно бронтозавры, непрерывно чавкают челюстями… Хриплый гудок, быстрый рокот мотора в будке управления – и экскаватор, с неожиданной легкостью поворачиваясь вокруг своей оси, ковшом вгрызается в скалистую породу. Затем поднимает ковш высоко вверх и, перенеся добрую тонну земли далеко в сторону, вываливает ее под откос, щелкая крышкой.

Один экскаватор заменяет сотню рабочих. Здесь экскаваторами отваливают сверху бесплодные «торфа», добираясь до золотоносных «песков». Золотоносная порода тянется в ширину на несколько десятков метров по берегам реки. Золото в песках видно иногда простым глазом. Смотритель участка показывает мне квадрат в несколько метров диаметром.

– Видите это место? Это наш «Госбанк».

В этом квадрате – везде богатое золото. Встряхнув на руке горсть взрыхленной земли, можно обнаружить на ладони несколько золотых «табличек». Недолго побродив на этом участке, я увидел даже на подошве своих сапог несколько прилипших зерен золота… Но таких участков немного. Так, на соседнем с «Госбанком» участке мы долго наблюдали, как промывальщик мыл в лотке землю. Он промыл десятки лотков и обнаружил лишь несколько микроскопических крупинок золота.

– Позвольте, – невольно удивился я, – да ведь тут, пока намоешь золотник, придется свернуть целую гору земли!

Левантин весело подмигивает.

– Вы рассуждаете, как тот мужик в старом анекдоте, что пришел в свою деревню с золотых приисков на побывку: «Ну, как, – спрашивают его соседи, – трудно золото добывать?» – «Трудно, – отвечает мужик, – сто тачек земли отвезешь, одну с золотом привезешь!..»

Левантин показывает мне только что принесенный с большой бутары мешочек с золотом.

– Вот видите, – говорит он, – не один десяток вагонов породы пришлось перемыть, чтобы насыпать этот мешочек!..

Мы идем дальше по прииску. Посередине его тянется длинная, почти в полкилометра, двухколейная рельсовая дорожка, по которой на проволочном тросе быстро катятся вверх к бутаре вагонетки с песками. Добравшись по настилу вверх, вагонетка опрокидывается в бункер и сползает вниз за новой порцией породы.

В бутаре ревет вода. Это настоящий искусственный водопад. Сотни тысяч кубометров воды проплывают за лето через бутару, промывая тысячи тонн земли. Прозрачная, как кристалл, горная вода с яростью набрасывается на грязную глинистую землю, рыча охватывает ее и крутит в бешеном потоке. Она обгладывает и обсасывает породу со всех сторон и волочит вниз по длинному жолобу, выложенному внизу решетками с отверстиями в медный пятачок. Под жолобом лежат чистые войлочные цыновки. С конца бутары спадает мутная желтая вода, уходящая дальше в русло реки. Совершенно прозрачная река после места промывки превращается в глинистый мутный поток и только на несколько километров ниже снова приобретает свою первоначальную чистоту.

Золото вместе с самыми тяжелыми камнями оседает вниз на дно бутары. Струя воды по дну смывает камни и гальку. Тяжелые золотые песчинки прилипают к войлоку цыновок. Они блестят, прекрасно отполированные природой, и только самородки выделяются на золотом фоне темными красноватыми пятнами.

– Неужели удается таким простым способом уловить все золото? – спрашиваю я начальника прииска Елистратова. – Разве в отвал, куда уходит все это громадное количество промытой земли, не проскакивает золото?

– Конечно, кое-что остается, – отвечает Елистратов. – В отвалах всегда имеется золото, но в сравнительно небольшом количестве. Отвалы допускают, впрочем, также эксплоатацию. Ведь промывать золото считается рентабельным, даже когда его содержится всего несколько сантиграммов на кубометр земли. Тогда пускают в ход драги… А у нас в отвалах довольно солидное количество золота. Но это дело будущего – вторая золотая очередь.

Василий Васильевич Елистратов – один из старых работников Колымы. Рабочий, коммунист, старый работник ЧК, – Елистратов специализировался на научной работе в геологическом институте и стал научно-образованным практиком-геологом. Трудно сказать, впрочем, что больше притягивает Елистратова: наука, золото или любовь к таежным просторам, к борьбе с суровой природой Колымы… Невысокий, худощавый, с бледным лицом неврастеника, Елистратов никак не подходит под стандарт таежных героев. Однако Елистратов – отважный, неутомимый исследователь и путешественник. Мало есть мест на Колыме, которые он не обошел бы на лыжах, пешком, на собаках или оленях… Скупо, как бы нехотя, и крайне просто Елистратов рассказывает об экспедициях, каждая из которых могла бы послужить темой для увлекательной повести.

– Пошел, значит, я в Амбарчик из Среднеколымска. Мороз стоит шестьдесят два градуса. Путь приходится самому прокладывать, никакой дороги нет. Поставишь собак на прикол, пройдешь по тайге с километр, вернешься обратно, потом собаки бегут по этой дороге. Скучно, знаете, это, особенно если раз тридцать в день так проделаешь… Однажды заснул у костра. Проспал часа четыре, чувствую, что ноги у меня какие-то деревянные стали. В кружке оставался чай, – так, знаете, льдом продавило дно; оно из плоского стало полукруглым. Белье мое, фуфайка, торбаза, штаны меховые отсырели и промерзли. Зуб на зуб от мороза не попадает, руки одеревянели. Едва хватило сил нарубить дров и костер разжечь… 23 сентября 1934 года вышел я из Среднеколымска, а 23 февраля пришел обратно. Был в пути ровно пять месяцев и покрыл две тысячи четыреста двадцать четыре километра. Вот и все. Что тут интересного?..