Текст книги "Сборная солянка (Reheated Cabbage)"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Уэлш Ирвин
Сборная солянка (Reheated Cabbage)

САМА ВИНОВАТА

Я так себе думаю, а чего, сама виновата. Говнари из больнички в целом на моей стороне, вслух, конечно, ничего не говорят, но в душе – как пить дать. С ними все как обычно, честно выдать то, что на душе, им слабо. Как там говорят, профессиональная этика, ебись она конем. Во врачи мне ходу нет. Среди этих гондонов меня бы взорвало через пять минут. Врачебный такт? Засуньте себе в очко.

И все равно, сама виновата, знала ведь, что в воскресенье по “Сетанте” будет прямая трансляция футбола, “Хибз” против “Хартс”, и я хочу посмотреть. А она такая:

– Поехали в Кингзноу, сводим детишек в паб, посидим на летней веранде…

– Не получится, – отвечаю, – футбол в два. “Хибз” играют с “Хартс”.

– Давай хоть ненадолго, Малки, – канючит она. – Погодка-то отличная. Детишкам хорошо бы на улицу.

Ну мне и подумалось: а неплохая мысля. На игру я припас в холодильнике пивасика, но для разогрева оприходовать пару кружечек тоже душевно.

– Шевели костями, и рожу сделай попроще, – говорю.

Пришли мы на станцию Кингзноу, и я предлагаю: дернем напрямки. А баба разворачивается и чешет по платформе к надземному переходу. Говорю ей, мол, хватит выебываться, и прыгаю на рельсы. Тут она принялась разоряться: типа поезд сейчас приедет, ты только глянь, какая толпа народу. Я в ответ – не забывай, подруга, я ж работал на железной дороге. До того, как нас с Тэмом Девлином уволили. За пьянку, прикинь? Там жуть как загонялись на эту тему. Даже если всего пару пинт оприходовал – вылетаешь на улицу. Не сказать, чтобы я керосинил круче всех, но из меня сделали козла отпущения, как заявил гондон из профсоюза. Правда, толку-то с его слов.

– Едет же поезд! – говорит баба. – Люди стоят не просто так!

Смотрю на вокзальные часы и объясняю:

– По расписанию пять минут ни хера нет! Хорош гундеть!

Хватаю ссыкуху Клэр, помогаю слезть на пути, перевожу на ту сторону и ставлю на платформу. Козлик Джейсон, мелкий засранец, бодренько перебирается сам, и вот, свершилось, моя бабища потихоньку сползает на рельсы. Сил нет смотреть на эту жирную блядь.

Я, значит, поднимаю Клэр на платформу, тут раздается стальной такой посвист, и рельсы под ногами начинают дрожать. Звук такой, будто несется междугородний экспресс. Ох бля, до меня доходит, на другой ветке затопление, и все попиздовали через нашу станцию. Читал же статью в “Ньюс”!.. Пулей взлетаю наверх и кричу своей корове:

– Руку давай, еб тя!

– Ладно, уломала, – говорю, – только зависать там не будем, в два футбол, чтобы к началу вернулись.

И прикидываю, хер с ней, пусть будет по-ейному, может, заткнет свой фонтан.

Вышли мы, а денек стоит – закачаешься. Притопали в паб, хвать за кружки, и понеслась: баба заказала “Смирнофф айс”, а я – пару пинт “Стеллы”. Довольные спиногрызы рубают чипсы с соком. Тут пацан, козлик охамевший, решил, я типа не вижу, и дернул девку за волосы; пришлось ему накернить. У него чуть глаза не повыскакивали, когда я своротил ему челюсть на бок. Говорю:

– Джейсон, только посмей удариться в слезы, как маменькин сынок, ебну еще раз.

Гляжу на часы, сколько там до футбола, а эта дурында зарылась носом в кружку. Я ей командую, мол, допивай и почапали, а она давай гундеть:

– Ну чуть-чуть подожди, может, еще по одной? Так-то я уже допил, и она тоже.

– Только залпом – и по ногам.

Я присосался к пинте, а в бабу прямо не лезет. Вечная картина: как мозги долбить, она первая, уболтает, а дальше толком ни хрена не может. Я ей говорю:

– Не тормози, бежать пора.

Киваю спиногрызам, чтобы шли за мной, а баба задержалась, ковыряется там, клуша жирная. Вот вам главная причина, почему она сама виновата: толстая как свинья, и врач об этом ей всю плешь проел.

Кричу:

– Резче!

Эта овца смотрит на нас с таким выражением, что

у меня трясучка начинается.

Тащу ее, но скоростной экспресс – это ж кошмар на колесах, они когда пролетают, так кажется, станция сейчас разлетится, а баба тяжелая, едва осилил наполовину заволочь ее на платформу. Она вопит, мол, дети-дети, я ей, хули дети, с ними все нормуль, живее шевелись, но поезд уже здесь, еблысь! – и могучая сила вырывает ее у меня из рук.

Бля буду, чуть не обосрался. Я уж думал, ее унесло в какой-нибудь Абердин… А она тут, лежит на платформе чуть дальше, в паре метров, смотрит на нас и орет: “Ах ты, пиздюк тупорылый!” – и это она мне, на глазах у толпы народу. Я ей отвечаю, мол, ебаль-ник закрой, или я двину тебе в пасть сапогом, вставай уже и тащи сюда свою жирную жопу. Тут ссыкуха Клэр как давай ржать, смотрю на Джейсона, а тот словно в землю врос, стоит столбом. Хотел было накернить этому козлику, но тут взгляд падает вниз, и до меня доходит, что у бабы-то нету ног, отрезало поездом начисто. Ползет она, значит, к нам, дряблыми руками подволакивает свою тушу, а за ней тянется кровавый след.

Самый пиздец – что я вижу? Дальше на платформе лежат себе ноги, отрезанные к хуям. Обе, по самые бедра. Кричу своему козлику:

– Джейсон! Не стой столбом, еб тя, подбери мамкины ноги! Тащи их сюда!

Я подумал, отвезем их в больничку, вдруг пришьют на место. Адрисливый балбес выпал в осадок, ни ответа, ни привета, знай себе ревет. Какой-то гондон кричит, мол, вызывайте “скорую помощь”, баба моя лежит на земле и матерится, а я как подумаю, ну блядь, футбол начнется через десять минут, мне плохо становится. Но тут меня осеняет: “скорая” ж наверняка поедет мимо нашей хаты, я соскочу, а к бабе приеду чуток попозже, типа после игры. Говорю:

– Мужик, в точку. “Скорая” – это охуенно.

Ссыкуха Клэр почапала к мамкиным ногам, ухватила их в охапку и бежит к нам, а я как наебну козлику Джейсону в челюсть, он некисло так прочувствовал, сразу все слезы высохли.

– Хули ты не пошел за ногами, козел тупорылый, грамотно придумал – пусть сестра сбегает? Она же крошка еще! Тебе сколько лет? Девять! Веди себя как взрослый, еб тя!

Какой-то старый пердун держит мою бабу за руку и приговаривает, мол, все будет в порядке, держись, “скорая” уже едет, не двигайся, в общем, гонит всякую херню. Другой мужик говорит мне:

– Господи боже, ужас какой.

– Ясен хуй, ужас, – отвечаю ему, – там уж небось голы сыпятся градом.

Тупорылый дедок подходит к нам и выдает:

– Я понимаю, вы сильно переживаете, но все будет в порядке. Она нормально держится. Попробуйте утешить детей.

– Тоже дело, – отвечаю ему.

Тут выруливает “скорая”, а я объясняю детям:

– Мамка на время поедет в больничку, но с ней ничего такого страшного.

– У нее больше нет ног, – говорит ссыкуха Клэр.

– Да, я заметил, но с ней все в порядке, ничего страшного. Поймите, любому другому, нормальному человеку вроде нас с вами погано без ног. Но мамка у вас такая жирная, что и так вскоре не смогла бы на них ходить. Дошло?

– Мамка умрет? – спрашивает Джейсон.

– Хер его знает. Я ж не доктор, ага? Джейсон, хватит задавать дебильные вопросы. Хули ты как маменькин сынок? Она даже если умрет, я не говорю, что так будет, но вдруг, просто на словах, да? Представим, что она помирает, просто скажем так…

– Притворимся, – говорит ссыкуха Клэр. А у нее поболе мозгов, чем у мамашки.

– Правильно, деваха, притворимся. Вот помрет она, заметьте, просто скажем так, и вам придется вести себя хорошо и не напрягать папу. Потому что вы знаете, каким я бываю, если меня напрягать. Причем не важно, прав я или неправ; просто учтите, что не стоит в такие моменты злить отца. А то получите у меня! – И с этими словами хватаю мамку за руку и трясу под носом у детей.

Когда санитары осилили погрузить ее в машину, учитывая немереный вес, уже кончился первый тайм, убиться. Я взял у спиногрызов ноги и собрался было зашвырнуть в кузов следом за ней, но парень в халате забрал их у меня, обернул в целлофан и сунул срезом вниз в ведро со льдом. Мы забрались внутрь, и водила рванул с места. Неподалеку от дома я говорю ему:

– Мужик, остановись вон там, чуть подальше, на кругу.

– Чё? – спрашивает он.

– Высади меня тут, – повторяю ему.

– Никаких остановок, дружище, до самой больницы. Нельзя терять ни минуты. А там оформишь жену и будешь заниматься с детьми.

– Ну ладно, – отвечаю, а мысль работает. – Там в палатах есть телики?

Этот гондон ошалело смотрит на меня, но отвечает:

– Да, телики есть.

Неебический мудак. Тем временем бабе на рожу приспособили кислородную маску, и санитар убеждает ее не говорить, а я про себя думаю: ну попробуй, хули, я вот сколько лет эту пасть заткнуть не могу. А она все гонит на меня, с понтом дела я во всем виноват. А ведь сама, как обычно, хотела еще выпить, бухая корова. Говорил тебе, занималась бы ты так с детьми, как въебываешь по бухлу, небось они бы так не отставали в школе, особенно козлик Джейсон. Поворачиваюсь к нему и говорю:

– Не думай, что можешь закалывать школу из-за того, что твоя ебнутая мамка залегла на койку на пару недель. Пора бы тебе как следует поучиться, сын, я тебя предупредил.

Иногда мне кажется, что я слишком прессую своего козлика. Но если вдуматься, мой папахен обращался со мной ровно также, как сейчас говорят, жестоко, и что? Пиздюли ни капли мне не повредили. Вот он я, живое доказательство того, что дети от побоев только лучше становятся. Сколько лет живу, и вот, прикинь – до сих пор меня не принимали копы, буквально ни разу. Я прочно выучил урок: чту уголовный кодекс и держусь подальше от гондонов в форме. Все, что мне от жизни нужно – бухнуть, посмотреть футбол и время от времени перепихнуться.

К слову говоря, пришла мысль: каково будет ей впердолить, безногой-то. Приехали мы в больницу, а тут доктор, гонит о том, что я в шоке, а у меня на уме один футбол, если эти гондоны уже вкатили голешник, я стопудово буду в шоке. Поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– Слышь, мужик, а мы с ней сможем, ну, туда-сюда?

Этот мудак не вдупляется.

– Ну вот, мы в постели? – Он кивает. – Прикинь, ноги-то ей оттяпало, и как я ей, присунуть-то смогу? . . – В смысле? – спрашивает гондон.

Тугой наглушняк. А еще врач, не хуй собачий. Мне казалось, для такой работы нужна хоть капля мозгов.

– Я спрашиваю про половую жизнь, – объясняю ему.

– В том случае, если ваша жена выживет, половая жизнь у вас будет нормальной, – отвечает этот гондон, уставившись на меня, будто я маньяк какой.

– Ништяк, – говорю. – Я рад до усрачки, потому что раньше там нормального и рядом не лежало! Если, конечно, не считать за норму трах раз в три месяца, а по мне так это хуево донельзя.

Так что вот сижу, пытаюсь смотреть футбол по телику в приемной. Ни пивка, ни хуя, местные маньяки донимают меня формулярами и вопросами, одуревшие дети бесятся, талдычат, мол, как там мамка, в порядке, когда мы поедем домой, короче, достают, как могут. А я ведь их предупреждал, домой придем – свое получите, сказал я им.

Правда, чует моя жопа, выйдет баба из больнички и, не дай бог, не сможет заниматься по хозяйству, мне тогда пиздец. Это же кошмар и тихий ужас! Заботиться о жирной безногой бляди! Такая прелесть, что просто слов нет! И здесь эта толстая корова тоже виновата. Устроила мне неебические головняки. А игра была откровенно не фонтан, хули, очередная ничья, по нулям, прикинь?

ГРЕХ НАДУШУ (ТЕБЕ ЖЕ НРАВИТСЯ)

Стояла влажная, удушливая погода. Жара варила заживо. Смог, крепко замешенный на пыльце, резал глаза. Шальные слезы на долгую память. Сраный Лондон. Прежде я любил солнце и жару. Сейчас они меня изничтожают, высасывают все соки. И еще кое-что. Девицы по такой погоде, как же они одеваются. Сущая пытка, просто ебануться.

Мой приятель, Энди Барроу, решил у себя дома в Хэкни объединить две комнаты в одну, и я помогал ломать стену. От напряжения и строительной пыли в горле застряла колючка. Навалилась вареная вялость, может, от того, что в последние дни я бухал по ночам. Не, сегодня домой пораньше. Доезжаю до Тафнелл-парк, и в дверях своей квартиры на втором этаже чувствую, что мироощущение выправилось, и можно бы снова куда-нибудь затусоваться. Меня никто не встречает; Селина и Иветта куда-то убрели. Записки, приличествующей случаю, нет, если не считать бумажки с лаконичным: “ДЕВОЧКИ УШЛИ ЗАЖИГАТЬ. ОТЪЕБИСЬ”.

Зато Чарли, довольный, как слон, пообщался с автоответчиком.

“Джо, свершилось. Девочка. Я в “Корабле” на Уордур-стрит. Зависну часов до шести. Подползай, если успеешь. И купи уже мобилу, упертый шотландский гондон”.

В жопу мобилу. Терпеть не могу и сами телефончики, и их мудацких хозяев. Кошмарная навязчивость чужих голосов: достанут своими проблемами где угодно. Был недавно в Сохо на свирепом отходняке, так по всей улице стояли тупые дрочеры и говорили сами с собой. Яппи ведут себя, как бомжи: бухают на улице и бормочут всякий бред себе под нос, точнее, в крохотные, едва заметные микрофоны мобильников.

Затусить меня уговаривать не надо, пить хочется немилосердно. Задержав дыхание, резко выламываюсь на жару, и через пару метров чувствую, как сажа и выхлопные газы вгрызаются в плоть. В подземку я спускаюсь уже мокрый как мышь. Внизу можно насладиться прохладой, но это пока не войдешь в поезд. Напротив сидит пара жеманных гомиков, их педерастичные голоса ввинчиваются мне в череп. Наблюдаю два комплекта мертвых, нечеловеческих, бойскаутских глаз – черта, присущая многим голубцам. Гадом буду, у этих гондонов мобилы есть.

Напоминает о том, как пару месяцев назад нас с Чарли занесло в “Два пивовара”, гейский паб в Кла-пэме, рядом с парком. Мы зашли туда только потому, что проходили мимо, а там было открыто допоздна. Как выяснилось, зря. От шарнирных жестов, визга, пронзительных голосов гомосечества меня накрыла волна омерзения. В животе сгустился ком тошноты и стал пробивать себе дорогу вверх, стиснув горло так, что мне стало трудно дышать. Я скорчил рожу, Чарли все понял, мы допили и ушли.

Сгорая от стыда и неловкости, мы брели по Клапэм-Коммону, печальные последствия нашей лени и любопытства давили на сердце. И тут я заметил, что к нам направляется один из этих. Его болезненный рот кривился, а ведь он туда берет хуй знает что, и его гримаса предназначалась мне. Тошнотные, как бы извиняющиеся глаза пидора словно заглянули мне в душу и проникли в самое существо.

Этот хуесос смотрел на меня.

На меня!

У меня упала планка, и я ему вломил. Судя по ощущениям в теле, от всей души. Мощный напас в зубы, и гомик отскочил назад, вцепившись в разбитый рот. Осмотр показал, что костяшки не содраны, значит, его порченая кровь не попала внутрь. Чарли, ни слова не говоря, включается в процесс, прописывает говномесу боковой в рожу. Только пятки в воздухе сверкнули, и тело тяжко рухнуло на бетон.

Чарли – хороший товарищ, всегда прикроет, хоть сейчас мне помощь ни к чему, но он, что называется, любит принимать участие. Вписывается из любви к этому делу. Похвальная черта. Упавшего пидора мы обработали ногами. Тот стонал, хрипел, булькал окровавленным ртом. Мне так хотелось изничтожить кукольное личико гомосека, что я не отрываясь лупил и лупил по нему сапогом, пока Чарли не оттащил меня.

Сверкающие глаза Чарли распахнулись во всю ширь, а губы – наоборот, сжались.

– Джо, остынь, у тебя крыша поехала? – выговаривал он мне.

Я опустил взгляд на измочаленную, стенающую тушу. Хорошо мы над ним поработали. Согласен, меня основательно вскрыло, просто не люблю пидоров. О чем и сообщил Чарли, пока мы убегали по парку в темную ночь, оставляя позади хнычущую жертву.

– Я сторонник другой точки зрения, – ответил мой истекающий адреналином друг. – Если бы все мужики перековались в говномесов, жизнь стала бы куда краше. Никакой конкуренции, все бабы мои.

Украдкой оглядываясь, я чувствовал, что мы уходим незамеченными. Стремительно темнело, вокруг ни души. Грохот в груди потихоньку затихал. Ночной воздух холодил кожу и успокаивал нервы.

– Вон там валяется педик, – махнул я рукой назад. – Твоя деваха ждет ребенка. Ты согласен, чтобы в школе его учил извращенец? Чтобы такой вот гомосек навязывал ему свои взгляды?

– Расслабься, дружище, ты отметелил мужика, и я тебе помог, а вообще по жизни у меня простой девиз: не лезьте ко мне, и я не буду лезть к вам.

Жаль, Чарли не видит логику развития событий – как эти выблядки подминают под себя все вокруг.

– Не, ты послушай, – пытаюсь объяснить, – в Шотландии пытаются отменить статью 28 Закона о местном управлении, а ведь только она и защищает детей от гомосеков.

– Не гони, – сказал Чарли, качая головой. – Когда я учился в школе, никаких статей и в помине не было, во времена отца и деда – тем более. И без них прекрасно обходились. Невозможно внушить человеку, кого ему трахать. Он или такой, или сякой.

– В смысле? – спросил я.

– Знаешь, если в тебе от природы нет голубизны, вряд ли ты захочешь впердолить мужику, – говорит он, смотрит на меня и давит лыбу.

– Чего ты этим хотел сказать?

– Может, шотландцы в этом плане отличаются, вы же ходите в юбках, – заржал он. Заметив, что мне отчего-то не смешно, он толкнул меня в плечо. – Расслабься, Джо, я ж прикалываюсь над тобой, упертый дятел. Хоть зашли мы неудачно, но свою порцию кайфа получили. Двигаем отсюда.

Мягко сказать, я не в восторге. Есть вещи, которыми не шутят, даже близкие друзья. Ладно, проехали, будем считать, что меня топорщит паранойя после махача – вдруг кто видел, как мы метелим пидора. Вообще-то Чарли – правильный пацан и хороший кореш, мы по приколу часто наезжаем друг на друга, но черту не переступаем. Он – охуенный чувак. Ну и мы двинули оттуда, в знакомый ночной клуб, и выкинули из головы все, что произошло.

А поди ж ты, поездка в метро навеяла воспоминания. Достаточно было глянуть на тошнотных жопотрахов напротив. Бу-э-э-э. Меня чуть не вывернуло, когда один из них игриво мне улыбнулся. Спокойно, Джо, отвернись, дыши глубже. Пальцы вонзаются в обивку кресла. Мне выходить на Лестер-сквер, ебанись, педикам тоже. Пропускаю их вперед к лифту, который вынесет нас на улицу. Там полно народу. От одной мысли, что толпа прижмет меня к этим говномесам, по коже бегут мурашки, лучше я подожду следующего. Так что меня основательно мутит, когда я выбираюсь на поверхность и двигаю на Уордур-стрит, к “Кораблю”.

Подтягиваюсь в бар, а там Чарли треплется по мобильнику. Пизда. По ходу смутно знакомая деваха пришла с ним. Он пока меня не замечает.

– Девочка. В четыре двадцать утра. Два с половиной кило. Обе чувствуют себя нормально. Лилли… – Он видит меня и расплывается в широкой ухмылке. Я сжал его плечо, а он в ответ кивнул на девушку, и до меня дошло, что это его сестра. – Ее зовут Люси.

Люси улыбнулась мне, склонила голову, подставляя щеку для поцелуя, чем я не замедлил воспользоваться. Первое впечатление – охуенно ладная подруга. Длинные каштановые волосы сверху прижаты темными очками. Одета в синие джинсы и голубую маечку. Второе впечатление (по идее, обратное) – она похожа на Чарли.

Я знал, что у Чарли есть сестра-близнец, но встречаться не доводилось. Теперь она стоит напротив. Полный отвал башки. Прикол в том, что она и впрямь похожа на него. Нив жизнь бы не представил себе женщину, похожую на Чарли. Зато увидел ее наяву. Надо признать, худенькая, женственная, прелестная версия, но при том – вылитый Чарли.

Смерив меня оценивающим взглядом, улыбается. Втягиваю пивной животик.

– Я правильно понимаю, ты – тот самый знаменитый Джо?

Тот же южнолондонский говорок, что и у Чарли, но выше тоном и чуть в нос. Акцент у Чарли такой густой, что когда я впервые с ним встретился, мне показалось, он косит под работягу, хотя по жизни образованный.

– Есть такое дело. А ты, значит, Люси, – подтверждаю я очевидное, бросаю взгляд на Чарли, не отрывающегося от мобильника, и снова обращаюсь к его сестре: – Что-нибудь случилось?

– Да, девочка родилась. В четыре двадцать утра. Два пятьсот сорок.

– Как Мелисса себя чувствует?

– Нормально, ей пришлось тяжело, но хотя бы Чарли был рядом. Он вышел, а тут схватки начались, и…

Чарли вешает трубку, мы обнимаемся, он жестом просит, чтобы принесли выпить, и перехватывает нить рассказа. Выглядит он счастливым, уставшим и слегка ошеломленным.

– Джо, я был рядом! Пошел выпить кофе, иду назад и слышу “Показалась головка”, я как ломанусь внутрь, и оп-па – оно уже у меня на руках!

Люси посмотрела на него неодобрительно; густые черные брови точь-в-точь как у брата.

– Не оно, а она. Лилли, помнишь?

– Да, назвали Лилли…

У Чарли снова звонит мобильник. Он поднимает брови и пожимает плечами.

– Привет, Дзйв… а га, девочка… в четыре двадцать утра… два с половиной килограмма… Лилли… Наверное, в “Розы”… Перезвоню через часок… Пока.

Едва он перевел дыхание, как телефон снова зазвонил.

– Забавно, что мы раньше не пересекались, – сказала Люси, – потому что Чарли постоянно о тебе рассказывает.

Развиваю тему.

– Да, он просил меня быть шафером на свадьбе, но у меня разболелся отец, пришлось срочно к нему ехать. Пожалуй, так даже лучше вышло, вместо меня позвали друга из его района, он знал семью, все дела.

Папахен мой вскоре поправился. Не сказать, чтобы он так уж рад был меня видеть. Он так и не простил мне, что я не пришел на первое причастие нашей Анжелы. Я не смог признаться, что виноват мудак священник. Не сейчас. Слишком много воды утекло. Но однажды этот гондон свое получит.

– Сложный вопрос, я бы не отказалась увидеть тебя в килте, – хихикает Люси. Ее личико словно лучится смехом. Я понимаю, что она уже подвыпила и расчувствовалась, но при том активно со мной заигрывает. То, что она так похожа на Чарли, что они как инь и ян, лишает меня присутствия духа, но странным образом возбуждает. Прикол в том, что я помню грязные инсинуации этого засранца после того, как мы в Клапэм-Коммоне отмудохали гомика. Интересно, что он будет чувствовать, если я перепихнусь с его сестрой.

Мы с Люси болтаем, а Чарли тем временем улавливает настроение, витающее в воздухе. Он продолжает трепаться по мобильнику, но уже без прежней вальяжности; чувствуется, что он хочет побыстрее закруглиться с разговорами и понять, что у нас происходит. Ну я покажу этому скоту. Припомню, как он говорил всякие гадости. Английская сволочь.

– Найджел, уже в курсе? Слухами земля полнится. В полпятого утра… девочка… два с половиной… обе хорошо… Лилли… в ” Розах”… часов в девять, но я тебе перезвоню через часок. Пока, Найдж.

Привлекаю внимание бармена и жестами обозначаю заказ: три “Бека” и три стопочки “Смирнофф”. Чарли поднимает бровь.

– Джо, не гони, впереди длинная ночь. Сегодня в “Розах” будем делиться здоровьем с малышкой.

– Строго одобряю.

Люси берет меня за руку и говорит:

– Мы с Джо уже начали.

Походу Чарли от души меня разрекламировал, потому что я вроде как склеил его сестру, не сказав толком ни слова. Судя по выражению его физиономии, он того же мнения; считает, что перестарался.

– Так, мне надо отойти, – мямлит он. – Мэл с крошкой завтра возвращаются, надо разобраться, порешать вопросы. Встретимся ближе к ночи в “Розах”. Не напивайтесь вусмерть.

– Хорошо, папочка, – говорю я с бесстрастной рожей, и Люси хохочет, может, чуть громче, чем стоило бы. Чарли улыбается и говорит:

– Знаешь что, Джо, она чистой воды фанатка “Миллуол”. Когда вылезала из мамки, пинала врачей!

Секунду размышляю.

– Назови ее не Лилли, а Милли.

Чарли отклячивает нижнюю губу, поднимает бровь и трет челюсть, словно и впрямь обдумывает такой вариант. Люси пихает его в грудь.

– Только попробуй! – Потом заявляет уже мне: – Ах ты негодник, на что ты его подбиваешь!

В тихом пабе ее голос звучит слишком громко, люди оборачиваются, но никак не реагируют, они понимают, что мы дурачимся по пьяной лавочке. Она мне жутко по душе. Зацепила. Я оценил, как она сделала один лишний шажок в мое личное пространство. Мне нравится, как она наклоняется ко мне, когда что-то говорит, как стреляют ее глазки, как она возбужденно жестикулирует. Да, сейчас такой момент, когда эмоции зашкаливают, но она по жизни кипучая, безгранично напористая, по ней видно. Моя симпатия к ней крепчает, от бухла все плывет, и я перестаю видеть в ней Чарли. Как же трогательно смотрится родинка на подбородке – да нет, какая родинка, это прелестная мушка; как мило разметались пышные каштановые волосы. Потрясающая женщина.

– До встречи, – говорит Чарли. Он по-медвежьи стискивает меня в объятиях, потом обнимает и целует Люси. Стоит ему сделать шаг к выходу, как снова звонит мобила. – Марк! Привет! Девочка… В четыре двадцать… Извини, Марк, ты куда-то пропадаешь, подожди, сейчас я выйду на улицу…

Мы с Люси неспехом опустошаем стаканы, прежде чем отправиться следом за ним. Бредем по Олд-Комптон-стрит, вокруг жопотрахи так и роятся. Куда ни глянь – везде они. Меня с души воротит, но ей ничего не говорю. В наши дни чуть ли не у каждой девушки в Лондоне есть дружок-педераст. Верный приятель для тех моментов, когда настоящий мужик съебнул в туман. Дешевле собаки, к тому же не надо его кормить и выводить на прогулку. Правда, в случае с животным не приходится выслушивать по телефону эльзасское блеянье-сюсюканье о том, как его партнер бордер-колли отсосал у странного ротвейлера в парке по соседству.

Мерзкие гондоны…

Встаю с табуретки, но приходится рухнуть назад, потому что голова идет кругом. Сердце молотит в ребра, в груди нарастает боль. Надо сбавить обороты, меня вечно угондошивает, когда я бухаю по такой жарище.

– Джо, ты как себя чувствуешь? – спрашивает Люси.

– Лучше не бывает, – улыбаюсь я, приходя в себя. Но из головы не выходит, что сегодня у Энди мне тоже пришлось сесть. Я ухватил кувалду и совсем было собрался долбануть по стене, как вдруг что-то свело в груди, и я, если честно, подумал, что сейчас потеряю сознание. Посидел, и все прошло. Просто квасил в последнее время не по-божески. А все от того, что снова остался один.

Встаю, мне не терпится уйти в другой паб, но я фокусирую внимание на Люси, не отвлекаясь на мельтешение гомосеков. Заказываем еще по пиву, потом решаем употребить по пицце в “Пицца-Экспресс”, пусть закусь впитает градус.

– Странно, что мы раньше не встречались, ты же лучший друг Чарли… – размышляет Люси.

– …аты его близняшка, – перебиваю ее. – Хотя, сказать по правде, ты его куда красивее.

– Ты тоже, – отвечает она, оценивающе меня разглядывая. Пару секунд мы смотрим друг на друга через стол. Люси – худенькая девчонка, но в плане сисек есть за что подержаться. Сочная грудь на поджаром теле – убойное сочетание. У меня от такого зрелища гарантированно перехватывает дыхание. Она снимает с головы очки и откидывает волосы с глаз выверенным жестом девочки-припевочки, который, несмотря на манерность, всегда провоцирует выброс гормонов. Не то чтобы она строит из себя фифу, ничего подобного, она просто соль земли, как и ее брат.

Сестра Чарли.

– Наверное, именно так выглядит неловкое молчание, – шучу я.

– Не хочу ехать в Льюишем, – говорит Люси и, наклонившись вперед, улыбается во все зубы. Она сидит на ладошках, наверное, чтобы не размахивать ими. Она – большой мастер активной жестикуляции, я имел возможность убедиться в предыдущем баре.

Ладно, ну его на хуй, этот Южный Лондон.

– Да я тоже пока туда не спешу. Если честно, мне слишком хорошо с тобой вдвоем.

– Ты мало говоришь, зато каждое слово греет душу.

Вспоминаю об избитом пидоре в парке и скалю зубы в улыбке. Сплошная нежность.

– Ты такая милая, – говорю ей. “Сплошная нежность”.

– Ты где живешь? – спрашивает она, складывая бровки домиком.

– В Тафнелл-парке, – отвечаю. Надо бы развить тему, но смысла нет. Она справляется за двоих, а я чувствую, что способен говорить исключительно о ебле, но что-то не хочется. Учитывая специфику моей половой жизни в последнее время.

Жуткий облом – жить на хате с двумя ладными девками, но ни с кем не крутить. Мне говорят, мол, свезло так свезло, а на самом деле – сущая пытка. Но как выяснилось, чем чаще повторяешь, что ни одну из них не дерешь, тем меньше люди верят. Ощущаю себя тем ушлепком из сериала “Мужик в доме”, который тоже вписался с двумя бабами.

Да, я бы не отказался перепихнуться.

По ходу она тоже.

– Давай поймаем такси, – настойчиво предлагает Люси.

В машине впиваюсь ей в губы. Я уже отвык от женского общества и морально готов встретить стиснутые ледышки, мол, я все неправильно понял, но нет, ее ласковые уста раскрыты, и вот уже наши языки сплетаются. Выходя на воздух, перебрасываемся фразами, и оказывается, мы оба хотим забыть своих бывших. Скороговоркой выбалтываем откровения, ведь наша связь через Чарли накладывает обязательства, и мы благовоспитанно спешим поделиться своими обстоятельствами. По мне, так окончательность разрыва не играет роли. Вместо мучительного воздержания вполне можно перепихнуться по старой памяти.

Здорово, что я застелил постель свежевыстиранным одеялом. Селина и Иветта до сих пор не вернулись, тоже большая удача, не надо будет представлять девочек друг другу. Мы несемся в спальню, и я впердоливаю сестре-близняшке лучшего друга. Я лежу на ней, она закусывает нижнюю губу, совсем… как Чарли на Ибице в прошлом году. Мы склеили двух девочек из Йорка, и когда драли их у себя в номере, я заметил, что Чарли корчит такую же сосредоточенную рожу. Как похожи у них глаза и брови.

Эта мысль сбила с настроя, у меня даже опал немного.

Я вышел из нее и прошептал: – Давай сзади.

Она развернулась, не вставая на колени, легла на живот и развратно улыбнулась мне. На мгновение я задумался, хочет ли она в задницу. Не сегодня. Глядя на ее прелести, я снова возбудился, навязчивое сходство с Чарли вылетело у меня из головы. Я воздал должное и длинным волосам, и тонкому стану, и нежным ягодицам, раздвинутым передо мной. Опираясь на руки, чтобы не раздавить даму, я вжал головку меж ее бедер, но сразу войти не смог.

Потихоньку дело пошло на лад, и вскоре я драл ее, как отбойный молоток. Люси издала тихий благодарный стон. Замечательно, ценю секс без воплей. Чтобы не кончить слишком быстро, я перевел взгляд на спинку кровати. И вскоре…

…нахлынуло…

ВВУУУУУХ…

УФФФ…

ох…

оооооо…

Боже…

Мне показалось, что я уже отстрелялся, в глазах потемнело, комната завертелась, но когда я пришел в себя, мы продолжали трахаться.

Только вот накатило ощущение, что габариты Люси изменились. Тело стало толще и крепче. Она лежала тихо, как в отключке.

А в постели нас уже трое!

Рядом спит Мелисса, жена Чарли! Я посмотрел на Люси, но ее не увидел. Подо мной лежал Чарли. А я… я… ебал его в жопу…

Я ЕБАЛ…

Судорога ужаса поднялась из паха и охватила все тело. Хуй тут же обмяк, и я вытащил его, обливаясь потом. Меня колотило.

Последним штрихом стало то, что вместо собственной квартиры я оказался дома у Чарли.

ХУЛИ ТВОРИТСЯ…

Я сполз с постели и огляделся. Чарли с Мелиссой крепко спали. Люси пропала бесследно. Вместе с моими вещами. Охуеть, где я и как сюда попал?