Текст книги "Дерьмо"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глаза доктора Росси наполняются злостью, к которой явно добавлена порция отвращения.

– Экзема может быть в любом месте. Нет никаких свидетельств того, что у вас что-то другое. И это наверняка не венерическое заболевание.

Вот так. Я, можно сказать, в полной растерянности, едва ли не в отчаянии, а этот мудак делает вид, что ничего особенного не случилось.

– У меня никогда такого не было. Даже когда... в общем, у меня такого не было.

– А у ваших родителей? Знаете, это может быть наследственным.

– Нет.

Какие, на хуй, родители! Они тут ни при чем.

– Мы имеем дело с неким обострившимся кожным расстройством, возможно, одной из форм экземы. Нечего и говорить о том, как важно соблюдать гигиену. Я выпишу вам крем.

Я делаю глубокий вдох, и стерильный воздух кабинета заполняет легкие. Стараюсь сфокусироваться на докторе Росси, не вступая в зрительный контакт. Надо смотреть на брови. Есть такой старый прием: смотреть не в глаза полицейскому, а на его брови. Уголовники часто пользуются такой уловкой. Зрительный контакт без зрительного контакта. С полицейскими фокус проходит почти всегда. Уже одно это – определение стратегии и переключение в режим игры – придает мне сил.

– Чем оно может быть вызвано? – четко спрашиваю я. Росси немного сдает. Тон у него уже не такой надменный.

В конце концов мы всего лишь два профессионала, дружески

обсуждающие диагноз. Наше дело идентифицировать проблему и предложить возможные пути решения.

– М-м-м, не исключено, что у вас аллергия на некоторые пищевые продукты. Допускаю, что причиной является стресс и те условия постоянного беспокойства, в которых вы работаете.

Стресс. Так оно и есть. Хуева работа! Это все из-за Тоула! Он сломал Басби и думает, что сломает меня. Ошибочка!

Я беру у Росси кремы и отправляюсь домой. Дом для меня не самое лучшее место и никогда им не был. Я всегда, когда выпадает возможность, работаю сверхурочно. Ребята вроде Гаса берутся за сверхурочную, чтобы поднакопить отгулы к лету и иметь побольше времени на гольф. Что до меня, то я могу спать только днем. Ночью мне нравится бодрствовать.

Отправляюсь домой, чтобы провести спокойный вечерок у телевизора, дроча под один из взятых у Гектора видеофильмов. Пробегаю глазами «Ивнинг ньюс». Очередная статья какого-то хуя, называющего себя «главным криминальным репортером». После ее чтения у каждого любителя черномазых появится еще один повод покритиковать власти. Потом иду на дискотеку к Джемми Джо: неплохая возможность совместить удовольствие с делом. С парковкой в долбанном городе вечная проблема, поэтому скоро начинаю жалеть, что не оставил машину дома. Тем не менее набираться не планирую; хочу подцепить шлюху, отвезти ее домой и наебаться до посинения, чтобы уже потом, может быть, немного поспать.

На входе снова тот парень, Марк Уилсон, хитрожопый придурок. При виде меня он заметно нервничает.

(есть все время ...расту ...корми меня Хозяин ...путешествую внутри этого сосуда и расту, наполняя собой его пустоты, осваивая свободное пространство. Спасибо, что дал мне приют. Спасибо, тебе Хозяин. Спасибо за жизнь. ...есть есть есть есть есть)

Если прошлый вечер я искал возможности обмакнуть конец, то сегодня меня ждет Ложа. Это, наверное, единственное место, где не бывает полицейских. Здесь все иначе, чем в Англии. Попадаются, конечно, такие, кому некуда деньги девать, встречаются, как и на юге, так называемые люди свободных профессий, но большинство в Ложе составляют торговцы. Как и в гольфе: в Шотландии тоже есть гольф-клубы вроде «Сильверноуза». Но попробуйте, если вы торговец, попасть в гольф-клуб в Англии – хуй вам!

Лично я считаю, что фартук – это для бабы, которая крутится на кухне, но никак не для взрослого мужчины, решившего провести вечерок вне дома. Тем не менее в ритуалах есть своя польза; меня они, например, заставляют быть сексуально изобретательнее. В играх это помогает.

Делаю себе тост на гриле, но первый сгорает и попытку приходится повторять. Чтобы избавиться от запаха гари, открываю заднюю дверь. Во дворе вижу велосипед Стейси. Никто так и не подумал поставить его в гараж. И никому нет дела, что он заржавеет. Завожу велосипед и прохожу дальше во двор, притворяясь, что просто прогуливаюсь. На самом же деле мне хочется посмотреть, что там делается дома у Стронака. Он должен быть на тренировке, так что, может, удастся увидеть его птичку. Интересно, чем она там занимается. Однако ее, похоже, дома нет, а болтаться просто так холодно.

Вторая партия тостов получилась что надо. Уже почти полдень. Заполняю бланк учета сверхурочного времени – посещение заведения Джемми Джо – и отправляюсь в управление на машине. Слушаю дебютный альбом «Айрон Мэйден», тот, на котором у микрофона по большей части Пол ДиАнно, а не Брюс Дикинсон.

Только что выпавший снег уже успело прихватить морозцем. На дорогах, разумеется, хаос и недоделки из дорожной службы ничего не могут с этим поделать. Как будто плохая погода стала для них сюрпризом, застала врасплох и они не успели к ней привыкнуть. Машины стоят от Колинтона и, на-

верное, до самого Абердина. И ТАКОЕ ВОТ БЛЯДСТВО СЛУЧАЕТСЯ КАЖДЫЙ ГОД. Так и подмывает вылезти из салона и свернуть шею первому попавшему под руку хрену. Впрочем, в таком случае пострадавших оказалось бы слишком много. Долбаная полиция...

Долбаная аварийная служба!

Мудачье!

Ебать вас некому!

Припарковываюсь около магазинов напротив колледжа Напьера. Теперь это так называемый университет, но каждый хрен знает, что никакой это не университет, а колледж Напьера, Настоящий университет сразу виден, стоит только на него посмотреть, и эта богадельня, где учат плести корзиночки, никак на него не похожа. Правила везде одни и те же. Зато здесь есть приличная булочная, так что я связываюсь с дежурным, говорю, что попал в «пробку» и приеду, когда приеду.

Добравшись до работы, первым делом просматриваю бумаги по убийству Вури. От дел отрывает звонок Гаса Бэйна из Канцелярии. Не знай я этого мудака лучше, подумал бы, что он ошивается возле новенькой – той грудастой блондинки. Но нет, Гас женат на одной и той же старой вешалке, женат вот

семьдесят тысяч световых лет.

Брюс, это Гас. Почту еще не смотрел? Свежий подарочек от нашего пидера сверху.

Я вскрываю один из лежащих на столе запечатанных конвертов, на котором значится имя Ниддри.

РАСПОРЯЖЕНИЕ

Детективам-сержантам Гиллману, Старку, Робертсону, Макиналли, Томасу, Инглису, Клелланду, Ноблу, Филлипсу, Ленноксу и Бэйну.

Дата: 3 декабря 1997 г.

Руководители проводимого в управлении семинара обратили наше внимание на случаи неподобающего поведения некоторых из сто участников. Учитывая это, решено провести индивидуальные собеседования с каждым из участников, а также с руководителями курса.

С учетом вышеизложенного предлагаю вам прибыть в мой кабинет в пятницу, 4 декабря, в 14.15 для личного собеседования.

Старший суперинтендант Ниддри.

Переваривая прочитанное, достаю еще один батончик «Кит-Кэт». Появляются стонущие Инглис и Гиллман.

– Вот тебе и утречко, – фыркает Гиллман. – Что это еще за херня?

Начальство, должно быть, прищемило Ниддри задницу. Это дело с рук не сбросишь, а жаль. Ребята продолжают обсуждать новость, и тут появляется Гас, который только добавляет жару.

– Вот что я вам скажу, – объявляет он и, улыбаясь, смотрит на меня, – я никуда не пойду без федерального представителя.

Абсолютно ясно: старый козел хочет столкнуть меня с Ниддри и Тоулом и таким образом выбить из числа претендентов на должность детектива-инспектора. Какой же предсказуемый этот недоумок. Пожалуй, есть смысл подыграть.

– Ты прав, Гас. Какого хуя? Что еще за дерьмо? Я сейчас же позвоню Ниддри. Собери остальных ребят и скажи: ни хрена никуда не пойдем без федерального представителя. Они просто хотят найти крайнего. Им надо наказать кого-то для примера, потому из-за этих чертовых бумаг и сладкоголосых сучек дело об убийстве черномазого так ни хера и не движется.

– Верно, – говорит Гас.

Я сажусь и стараюсь собраться с мыслями. Потом снимаю трубку и звоню этому хрену Маршаллу из гребаного Форума по правам черножопых или как их там. Как же он меня достал!

– Здравствуйте, мистер Маршалл? Это детектив-сержант Робертсон.

– Я никак не могу связаться с вами, чтобы договориться о встрече...

– Да, похоже, мы с вами как корабли в ночи. Два часа пополудни вас устроят?

– Да, вполне. Мне приехать к вам?

Нет, это вовсе не обязательно. Я заставил вас ждать, так что я к вам и приеду.

Довольный собой, кладу трубку. Потом звоню Ниддри и делаю знак Гасу, чтобы поставил чайник.

Детектив-сержант Робертсон. По поводу вашего распоряжения. Меня не устраивает назначенное время. Я договорился о встрече и не могу ее отменить.

– Отмените. Порядок есть порядок, – резко говорит Ниддри. Он просто бесится, когда я звоню непосредственно ему. Все

должно идти через Тоула. Ниддри твердо верит в незыблемые принципы иерархической структуры организации. Жесткая вертикаль. Никаких обращений через голову. Перед новичками распинается о том, что «моя дверь всегда открыта», но горе тому, кто ПО глупости попытается переступить его порог.

Но против Ниддри у меня есть верная карта. Я знаю, что хуеплеты из новых лейбористов, получившие большинство в городском управлении, еще никак не опомнятся после своей победы и мнят из себя хрен знает кого. У них зуб на Ниддри и компанию, и один из этих павлинов спит и видит себя на его месте.

– Я встречаюсь с людьми из Форума по расовому равенству и межобщинным отношениям.

На другом конце провода повисает тишина.

– Черт... послушайте... вам надо туда пойти. Перенесем собеседование на четверг. В три тридцать.

Ниддри кладет трубку. Я же продолжаю держать свою у уха и незаметно для Гаса, который возится с кофе, набираю номер Тоула.

– Брюс Робертсон, – шепчу я. – Ниддри назначил мне другое время для собеседования. Я собираюсь на встречу с людьми из Форума. Ставлю вас в известность как своего прямого начальника. – Я повышаю голос, чтобы слышал Гас. – Пойду, но захвачу с собой федерального представителя, Драйсдейла из южного отдела.

Гас поднимает брови и ставит передо мной чашку с эмблемой «Хартс». Чашка не моя, а Инглиса. Хоть что то оторвал от этого мудака.

Думаю, Роббо, вы неправильно поняли распоряжение, – говорит Тоул.

– То есть?

– Это обычное собеседование. Речь в данный момент не идет о каких-то дисциплинарных мерах в отношении отдельных лиц.

– То есть вы хотите сказать, что дисциплинарные меры могут последовать?

– Нет... не обязательно. Речь идет об открытой дискуссии без каких-либо выводов.

– Значит, это консультативное мероприятие?

– Э... да... но это консультативное мероприятие может иметь отношение и к дисциплинарной системе Эдинбурга.

– Мое присутствие обязательно?

– Присутствовать должен каждый.

– Это приказ или пожелание?

– Роббо, все, чего я жду от вас, это добровольного сотрудничества. Если не получится, тогда мне придется ввести в действие дисциплинарный элемент.

– Понятно...

Намеренно затягиваю паузу. Наконец Тоул не выдерживает.

– У меня нет времени на такую ерунду. Увидимся в кабинете Ниддри в назначенное время. Все прочее отмените.

Разговор окончен. Итак, Тоул повесил все на меня! Кем он, мать его, себя возомнил? Мальчиком на посылках для Ниддри, вот кем.

– У меня нет времени на всю эту чушь, Ниддри! – кричу я в трубку. – У нас на шее убийство!

Я швыряю трубку на рычаг. Гас поднимает брови.

– Ну, Роббо, ты и задал Ниддри жару!

– С этими разъебаями только так и надо, – говорю я. – По-другому они не понимают. – Поворачиваюсь и вижу, что в комнату входит Соня, одна из тех штатских, что работают в канцелярии. – Извини, Соня. Производственный жаргон.

– Ничего, все в порядке, – бормочет Соня. – Но я Хейзел.

– Конечно... конечно... Хейзел.

Уверен, она принимает во все дырки. Немного молода для меня. Хотя, если у нее уже течет...

– Думаю, Хейзел слышала и кое-что похлеще, – смеется Гас. Смех у него неприятный, с хрипотцой, и девчонка нервно

улыбается.

– Вот что, Хейзел, ты можешь кое-что для меня сделать. Позвони в Форум. Я договорился о встрече завтра в два. Скажи, что я не могу, но заеду к ним в другое время.

– Хорошо... я... Вам кто-то звонил, когда вас не было, – говорит она. – Какая-то женщина.

– Ого! – со смехом восклицает Гас. – Да ты становишься популярным!

– Мне? Что?

– Она не назвалась и номера телефона тоже не оставила. Сказала, что вы знаете.

– Точно...

Твою же мать! Наверняка это Кэрол. Поняла, что надо вернуться. Вечером оставлю сообщение на автоответчике.

Тоул и Ниддри, козлы, испортили мне праздник. Из-за них я пропускаю все важные звонки. Чертовка Кэрол. Уж лучше бы я остался в Австралии. Что бы сейчас делали эти недоумки? Или можно было бы не уезжать из Лондона. Был бы уже старшим констеблем. Снова начинает чесаться задница. Трусы сбились и натирают расчесанное место. Так потеть нельзя. Стресс, как сказал доктор Росси, вся причина в стрессе. А стресс из-за недоделков, которые ни хрена не соображают в полицейской работе. Все, что они умеют, это сосать собственные хуи да облизывать задницы.

Решаю сходить в столовую на ленч. Хотя нет, до обеда еще далеко. Слишком поздно для завтрака и слишком рано для ленча. Я называю это время временем Брюса Робертсона. Айна даст мне бутерброды с беконом, и тут я слышу за спиной вкрадчивые голоса. Оборачиваюсь – какие-то мудаки в костюмах, и один из них тот наглец Конрад Доналдсон, адвокат, тратящий денежки налогоплательщиков на то, чтобы защищать ту самую шваль, которую мы с риском для жизни пытаемся убрать за решетку: насильников, убийц, педофилов и всяких прочих.

– Практикуете каннибализм, Брюс?

Он кивает на тарелку и улыбается.

Я твердо смотрю ему в глаза. С каким удовольствием я бы поимел этого ублюдка. Все, что мне нужно, это двадцать минут наедине с ним в комнате для допросов.

– Привет, Конрад.

Я вымученно улыбаюсь.

Мне хочется смять его физиономию, бросить его на пол и втоптать эту наглую, жирную, самодовольную харю в землю. Я бы бил по ней каблуком, бил до тех пор, пока череп не треснул и содержимое не расплылось по линолеуму. А потом я бы съел обед и даже не поперхнулся. Серьезно.

Он улыбается и поворачивается к своим приятелям.

– Позвольте представить: детектив-сержант Брюс Роберт-сон. Один из главных реакционеров в полицейских силах. Насколько я знаю, из шахтерской семьи.

– Плохо знаете, – мягко говорю я, твердо глядя ему в глаза. – Должно быть, спутали меня с кем-то.

– Хм, – бормочет Доналдсон, поднимая брови.

Я отхожу, сжимая поднос побелевшими от напряжения пальцами. Сквозь звон в ушах до меня доносится миролюбивый голос Доналдсона. Меня тошнит, у меня кружится голова. Я сажусь в углу и остервенело поедаю бутерброды, разрывая жилистое мясо острыми зубами, представляя, что это костлявая шея мерзкого адвоката. Восходящая звезда новых лейбористов, Конрад Доналдсон.

Наверх я возвращаюсь уже почти успокоившись, но стоит только подумать о Доналдсоне и ему подобным, как грудь распирает от дикой ярости. В какой-то момент меня даже начинает колотить. Зубы стучат. Надо выпить, и я ухожу пораньше. Отправляюсь в расположенный внизу клуб. Уже одно ощущение толстого ковра под ногами действует успокаивающе. Приятная перемена после служебных помещений с их дешевым тонким ковролином. Сам бар ничем особым не поражает. Не то что раньше. Когда он только открылся, здесь было до хрена всякой всячины вроде недешевых безделушек и античных ваз, но вещи постоянно пропадали, так что пришлось менять декор на более функциональный. Пара сопляков играют в бильярд, но я замечаю Боба Херли.

– Вижу, как раз вовремя, – улыбаюсь я.

– Ладно, Роббо. – Он поворачивается к бармену. – Еще пииту легкого и немного бренди.

– Давай уж побольше и того и другого, раз этот хуй английский угощает.

Я подмигиваю бармену. Херли немного бледнеет. Расовая принадлежность – всего лишь одна из карт в колоде, и если играешь всерьез, то пользуйся всей колодой как и когда сочтешь нужным. Я всего лишь напомнил Херли о том, кто он здесь: гость, которого лишь терпят, и не только в этой стране, но и в этой жизни.

Мы с Херли плотно садимся в уголке. Спустя какое-то время заявляется – надо же! – Тоул, но я делаю вид, что не замечаю мудака. Он устраивается в соседней кабинке и разворачивает «Ивнинг ньюс». Жалкий засранец, ни друзей, ни повеселиться. Только пытается заигрывать с ребятами, когда ему что-то от них надо. Меня больше интересует Херли.

Он разосрался с женой и все еще пребывает в меланхолии.

– Мы с Крисси разошлись из-за ее семьи. Ты же знаешь, каково это: быть полицейским.

Голос у придурка жалобный, как у Тони Ньюли, и слово полиция» звучит у него смешно. Это он-то полицейский? Тупица.

– Ты рассказываешь им все, ее друзьям, родственникам, соседям. Рассказываешь, чем зарабатываешь на жизнь, а они начинают относиться к тебе, как к прокаженному. Сидят у тебя в доме и молчат, как будто попали на допрос. Разговора не получается, постоянно возникают какие-то паузы, а родственнички цепляются за любой повод, чтобы поскорее уйти. Приглашаешь – не приходят. С тобой обращаются... – Он вздыхает, резко, как от боли, и повторяет: – С тобой обращаются, как с прокаженным.

– Точно.

Херли прочищает пальцем ухо и вытирает его о нижний край сиденья.

– Одно время я даже рассказывал всем, что работаю сантехником или продаю страховки. Вот тогда они готовы были выложить о себе все. Ты вроде как признаешься, что делаешь что-то незаконное. Они все в это замешаны. Все. – Он гневно повышает голос. – Каждый из них – долбаная Джеки Трент. Они все, все – Джеки Трент.

Краем глаза замечаю, что Тоул встает и уходит. Мудак.

– Вот именно, – говорю я. – А ведь ты служитель закона.

– Точно. И именно она не в состоянии понять. Когда действуешь так, как должен действовать служитель закона, когда достаешь свисток и останавливаешь этих ублюдков, она поворачивается и говорит: «Это моя семья. Я ухожу».

– Таковы женщины, – замечаю я, опрокидывая виски.

Если пьешь виски – никакие глисты не заведутся.

Ничего в ней особенного, в этой Крисси. Перед видеокамерой не смущалась, но когда я достал вибратор, немного завелась. Пришлось плести всякую любовную чушь, чтобы удержать тупую корову от истерики.

– Мне иногда трудно переключиться. Все дело в том, что, будучи полицейским, привыкаешь видеть вещи под определенным углом: выискиваешь то, что не так, обращаешь внимание на то, как люди себя ведут, становишься подозрительным. Ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет устроить им проверку. Вот это ее и задевало: то, что я задавал вопросы ее родственникам. А получалось как-то само по себе, я и сам не замечал, что проверяю их. Не в силах выйти из роли, не в силах переключиться. Ты просто не можешь по-другому, вот в чем загвоздка, Роббо.

– Тут уж либо да, либо нет, приятель, – с улыбкой говорю я. И не сомневайся, придурок, с твоей женой у меня всегда

будет «да».

– Верно. – Он снова вздыхает на манер Тони Ньюли. – Вот она и ушла. Все кончено. На этот раз навсегда.

– Ты женился на службе, приятель. Да пребудет с тобой сила, ибо эта сучка уже не вернется.

– Ты у нас счастливчик, Роббо, – говорит он таким тоном, словно обвиняет меня в чем-то.

– Это точно, у нас с Кэрол все в порядке. Она особенная. Таких мало. Представь, сегодня в меню стейк!

– Она еще и готовит! – Херли качает головой. – Есть ли на свете что-то, чего не умеет эта женщина?

Ишь, на сладкое потянуло. Хочет, чтобы я рассказал, как у нас с Кэрол в постели. Неудивительно, что его жена подставляет каждому встречному. Хуй разговорами не заменишь.

– Это вопрос ценностей, – говорю я, допивая виски. Заваливает Гас Бэйн, и мы делаем новый заход. Я стараюсь

держать себя в рамках, но старый хрыч любит приложиться к стакану после работы. Херли отваливает, возвращается к своим ста несчастьям. В полиции его недолюбливают, я уж не знаю почему. В этом недоделке есть что-то такое, что вызывает отвращение, что-то, что заставляет смаковать его неудачи, которым несть конца. В нашей игре быстро распознаешь неудачника. Самые худшие из них те, которые считают себя фаворитами, и им приходится напоминать об обратном. К таковым, например, относится юный джентльмен по имени Рэй Леннокс.

– Молодой Леннокс не очень-то открывал рот на семинаре, – говорю я Гасу.

– Да, в тихом омуте...

Гас добродушно улыбается.

– Послушай, Гас. – Я понижаю голос. – Не пойми меня неправильно, но я бы посоветовал тебе поменьше трепаться, когда рядом Рэй. Заметь, сам я против парня ничего не имею. Он мне даже нравится. Только не болтай лишнего.

– Что ты имеешь в виду, Роббо? – встревоженно спрашивает Гас.

– А ты разве не знаешь, какие они сейчас, эти молодые? Готовы сдать тебя не задумываясь, если только им есть от этого какая-то польза. Все они такие; без году неделя в полиции, а уже хотят быть старшими констеблями. И Рэй такой же. Думает, что все знает. Эти молодые, они совершенно безжалостны и готовы воткнуть нож тебе в спину, чтобы получить свое.

– Нет, Рэй на такое не способен... хороший парень... – неуверенно бормочет Гас.

В его возражении я чувствую сомнение. Значит, пора нажать покрепче.

– Послушай, Гас, где сейчас Рэй Леннокс? Его же нет здесь, с нами, верно? Нет. Ставлю три к одному, нет, четыре к одному, что он пьет с этими сучками в каком-нибудь баре в городе. Как тогда, после семинара.

– Но это же его дело... они молодые, какая им радость торчать тут со стариками.

– Все верно, Гас. Я и сам ничего не имею против. Ветер ему в парус. Надеюсь, он выебет обеих, сделает из них бутербродец. Беленькая снизу, желтая сверху, а наш молодчик посередке.

– Ты страшный человек, Брюс, – ухмыляется Гас.

– Дело-то в другом. Как думаешь, о чем идет речь в их миленькой компании? О нас с тобой. А потом эти разговорчики против нас же и обернутся.

– Хм-м-м, – задумчиво тянет Гас. – Я понимаю, к чему ты клонишь. По-твоему, юный мистер Леннокс играет на две стороны? И нашим, и вашим?

– По большей части не нашим, и так будет до тех пор, пока он не перестанет трепать лишнее.

– Буду за ним присматривать, – кивает Гас, дотрагиваясь пальцем до глаза.

Хорошо хоть в Ложе сегодня большая ночь. Мы допиваем что осталось и отправляемся к Стокбриджу. К вечеру подморозило, на дорогах скользко. Едва ползущее такси безуспешно пытается свернуть в переулок, соскальзывает к тротуару и натыкается боком на фонарный столб. Машина останавливается, из нее вылезает недовольный водитель и начинает прикидывать, на сколько он влетел.

– Мать твою!.. – бросает он и резко распахивает дверцу. Я киваю Гасу. Из такси выползают две шлюшки. Вот этот

козел и подбросит нас до Шрабхилла.

Первой выходит молоденькая киска. Точнее, пытается выйти. У водилы перекошенная физиономия, и ему не до пассажиров. Он просто придерживает дверцу и нетерпеливо спрашивает, все ли в порядке. У девчонки нога в гипсе, костыли елозят по льду, и встать у нее никак не получается.

Как будто... а, хуй с ними...

Я быстро подхожу и беру девицу за руку.

– Держитесь... вот так. Сможете встать?

– Спасибо...

Помогаю ей выйти из машины, Гас подбирает костыли. Чувствую аромат духов. Стою рядом с девицей и ощущаю ее тепло. Я могу стоять так вечно...

Боже, я вспоминаю... как давно это было...

А потом... В моих штанах распрямляется пружина, и приходится согнуться, как танцору перед последним танцем, чтобы скрыть предательскую выпуклость.

– Вам далеко? На тротуаре так скользко...

– Нет, мне бы только дойти до подъезда. – Девица кивает на ближайшую дверь.

– Я помогу подняться по ступенькам, – улыбаюсь я и беру се за руку.

– Большое спасибо, вы очень добры, – говорит она, когда мы доходим до двери.

– Не за что. Вы уверены, что сможете идти по лестнице? Я хочу, чтобы она сказала «нет», хочу, чтобы пригласила

меня подняться вместе с ней, предложила кофе. К черту старикашку Гаса с его сморщенной рожей и дурацким масонским дерьмом, пойдем со мной, обними меня, как когда-то... ...Хрен там. Времена теперь другие.

– Спасибо, все хорошо. Честно. Еще раз спасибо. Она улыбается.

– Ну что ж...

Это не она. Это и не могла быть она. Но мне так хотелось, чтобы это была она. Ха!

Чушь! Дерьмо собачье! Чего мне хотелось, так это опрокинуть еще пинту пива!

– Пошли, Гас, нам пора. Хватит и того, что мы помогаем всяким недоумкам в рабочее время.

Я вваливаюсь в такси.

– Ты в порядке, Брюс? Чем-то расстроен? Гас садится рядом и заглядывает мне в глаза.

– Буду в порядке, когда мы доберемся туда, где должны быть. Эдинбургский масонский клуб, – кричу я водиле. – Гони на Шрабхилл. Рядом с автопарком.

Мы молча мчимся по обледенелым улицам.

ЖЕСТКИЙ РАЗГОВОР

Ребята в клубе тужатся показать, какой у них сегодня великий день. День посвящения. Новобранцы заметно нервничают, как и положено. Парочка юнцов из полиции, других я не знаю.

Чувствую себя хреново – как-никак целый день не ел, – поэтому решаю немного переждать, пока закончится вся эта нудная хрень, а уж потом подзаряжусь, когда начнется главное.

(есть, есть, я ем. есть. есть. есть я ем. Ем через кожу и удерживаюсь челюстями, Медленно очень медленно я поглощаю окружающую меня материю. Перевариваю и вывожу экскременты через свое тело. Я должен есть, чтобы двигаться, поглощать, чтобы жить, есть, чтобы расти. Я чувствую, как расту. Есть. Есть. Есть. Есть. есть есть есть это поглощение, все это пережевывание, оно служит доказательством моего существования. Оно, а не мысли. Это единственный способ интерактивной связи с окружающей средой Моя проблема в том, что я слишком простая биологическая структура, не имеющая механизма трансференции всех моих великих и благородных мыслей в дела. О, да, я могу воспринимать свое тело как простую структуру: ввод, переработка, вывод. Есть, переваривать и испражняться. Прямо через кожу. Все просто но я знаю наверняка, что сложность моей души даже не начала приближаться к тому базовому организму, которым является мое тело, Я просто знаю это, потому что чувствую, чувствую в своем естестве, которому доверяю так же, как ограниченной информации, получаемой из окружающей среды. Тогда как мне себя называть? Только Я, если уж быть точным. Но во всей этой загадке должно быть что-то еще, кроме моего прекрасного Я. Неким образом я понимаю, что живу внутри другого организма. Окружающая среда является другим существом, хозяином. Я так и буду называть его – Хозяин. Интересно, ощущает ли Хозяин меня, и если ощущает, то какие чувства испытывает ко мне. Я думаю, что Хозяин ввиду своей неизмеримо большей сложности является, вероятно, эмпириком, a следовательно, считает, что разум можно вывести только из поведения, что, как я знаю, является ложной посылкой. Я знаю это, так как то, что я чувствую в душе, не согласуется ограничениями, наложенными на меня физической формой. Но тогда, если Хозяин знает о моем присутствии и рассматривает оное как нежелательное, что он может сделать? Это ужасно меня тревожит. Будучи простым организмом, я полагаю, что мне не следует обременять себя такими заботами. Однако же, полагаю, всех  нас должен волновать  вопрос выживания.)

То, что мы устроили прошлым вечером в масонском клубе, можно назвать сумасшедшей вечеринкой. Особенно отличился бедолага Блейдси. Утром будет помирать со стыда. В животе война, отрыгается чем-то острым, а изжога свидетельствует о том, что внутрь попало нечто, приправленное карри.

Я перебираю бумаги на столе, еще раз просматриваю показания свидетелей. Конечно, они все видели. Сильвия Фриман и Эстелла Дэвидсон. Две потаскушки, которых мы допрашивали в связи с убийством ниггера. Они были в тот вечер в клубе. Вот здорово, если выяснится, что эти бляди ошивались там и в другой вечерок. Досадно: не могу вспомнить, как именно они выглядят. Проблема в том, что когда пытаешься представить себе какую-нибудь птичку, то в первую очередь в голову лезет одежда – обычно платье, топ или что-то в этом роде, когда тебе надо совсем другое: задница, сиськи, глаза, рот, волосы и вес такое. То есть, я хочу сказать, ты же не припираешься в «Челси герл», «Некст» или «Ривер айленд» только для того, чтобы подрочить на пару брюк, топ или юбку на вешалке, верно? По крайней мере если ты не полный мудак вроде моего приятеля Блейдси. Так или иначе, я вызову этих подстилок и устрою им спецдопрос имени Брюса Робертсона. Если б соловей моооог пееееть как тыыыыы... Ну и тощища.

Я еще некоторое время вожусь с бумажками, но образы Сильвии и Эстеллы упорно не желают обретать сколь-либо реальные очертания, поэтому я звоню Блейдси.

– Дополнительный четыре-ноль-один-семь, Клифф Блейдс. Чем могу быть полезен?

– Прежде всего избавься от своего педерастического английского акцента.

– О, Брюс, привет. Как ты?

– Лучше не бывает, малыш, – отвечаю я, и в этот самый момент волна тошноты сотрясает тело, а руки начинают дрожать так, что трубка едва не вываливается из пальцев. Я хочу домой. Я хочу в постель. – Выбить из колеи старину Брюса Робертсона не так-то просто. Несколькими стаканчиками тут не обойтись. Серьезно, дружище.

– А я, должен признаться, совсем разбит. С утра было так плохо, что уже хотел позвонить и сказать, что не выйду на работу. Вообще-то я бы, наверное, так и сделал, если бы не Банти. Она сегодня дома. Короче, я подумал, что уж лучше пойти на работу, чем предстать перед ней в таком состоянии.

– Как насчет вечера? Что, если мы с тобой повторим попытку, а? Никаких уступок ИРА!

– Э... даже и не знаю, Роббо. Вообще-то мне надо...

– Перестань, Блейдси! «Блейзер»! Сегодня!

– Ну, видишь ли, Банти... Она немного...

– Вот что я тебе скажу, Блейдси. Она тебя в грош не ставит, поэтому и обращается как с дерьмом. Ты сам ей это позволяешь: вытирать о себя ноги. Итак, «Блейзер»?

– Ну ладно. Только ненадолго. Пропустим по парочке и все.

– Вот это молодец! Пропустим по маленькой, брат Блейдси. Ровно в девять в «Блейзере».

– Ладно...

– А ты вчера был в ударе, – говорю я.

– Да? Боюсь, не помню, как все...

– Очень удобно, мистер Блейдс, очень удобно.

– Послушай, я там ничего такого?..

– Расскажу в «Блейзере». Мне пора.

– Но...

– Пока, Блейдси.

Я бросаю трубку. Херли прав. Проблема в том, что если ты полицейский, то и на людей поневоле смотришь либо как на потенциальных преступников, либо как на возможных жертв. Поэтому каждый, кто не такой, как ты, то есть не полицейский, вызывает либо ненависть, либо презрение. Все мои приятели полицейские за исключением Блейдси и Тома Стронака, соседа-футболиста, которого я считаю в некотором роде приятелем. Но в общем только Блейдси. И надо сильно постараться, чтобы он не заметил, как я его презираю.