Текст книги "Теперь всё для тебя (СИ)"

Автор книги: Ирма Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Разумеется. Как и вероятно ее отец, – решила я шокировать до самого конца молодого человека, который теперь и вовсе стал белым как полотно.

Все может измениться в этом мире, однако одно неизменно – лорда Николаса Дарроу боятся до нервного тика абсолютно все, кроме членов его семьи. Правда, мама как-то по большому секрету сообщила мне, что до свадьбы искренне верила, будто отец ее однажды убьет собственными руками. Потому что причин для этого имелось масса. Правда, папа в свою очередь по настолько же большому секрету сказал, что точно никогда бы и пальцем не тронул вздорную и чересчур умную девчонку, которую однажды не иначе как по воле провидения взял в свой дом компаньонкой для племянницы.

Тут Де Ла Серта переменился в лице, и я даже заподозрила, что он вовсе может лишиться чувств от суеверного ужаса, который вызвал в нем страх перед гневом моего всесильного отца.

– Ну что же ты, гаджо? Или как перед колдуном ответ держать нужда появилась, так сразу и спекся? – принялась насмешничать я, наслаждаясь видом смятения на лице молодого человека. – Лорд-то дочек обеих любит одинаково, так что все равно какую обидишь, голову снесет в любом случае.

Оспаривать данное утверждение Мануэль не стал, словно бы находясь в глубокой прострации. А я же взмахнула юбками и пошла в сторону табора, даже не обернувшись ни единого раза, хотя, признаться, хотелось посмотреть, что же сталось по итогу с моим бедовым возлюбленным. Однако куда более важные дела требовали моего немедленного внимания.

В кибитку тети Шанты я по итогу буквально шустрой белкой запрыгнула. Дыхание к тому времени уже было тяжелым, против воли после встречи с Де Ла Серта я шла куда быстрей привычного, почти бежала. Впрочем, бежала не от иберийца, скорее, от самой себя.

– Ну надо же, наша Звездочка снизошла до старой больной тетки, – поприветствовала меня насмешливо тетя Шанта. – Надоело прятаться от всего на свете?

Стало даже как-то неловко, если честно, словно все это время я просто трусливо скрывалась от всех проблем и их источников, за дядей и тетей, за родителями, за братом с сестрой…

– Я… я не пряталась, – одновременно и возмущенно, и пристыженно воскликнула я, едва не с обидой. – Просто не было возможности прийти, Мануэль Де Ла Серта постоянно вился вокруг табора. Вокруг особняка родителей этот несносный человек тоже вился на мою голову.

Тетя улыбалась с хитринкой.

– Рассказывай, Звездочка, рассказывай. И глаза-то отвести ты не могла своему черноокому, и хворь на него напустить – тоже тебе не по силам. Вот о чем ни упомни – ни на что ты не способна, первая шувани на всю столицу.

Настолько пристыженной я не чувствовала уже очень и очень давно.

– Но, тетя… – жалобно воскликнула я. – Как ты можешь говорить…

В ответ шувани уперла руки в бока и напустилась на меня с упреками.

– Я-то еще как могу. Да ты этого мальчишку щелчком пальца убить можешь безо всякого труда, а бегаешь от него как перепуганный кролик. Вспомни о своей гордости, девочка.

Я о ней вообще-то и не забывала, но как демонстрировать гордость иначе, чем делала я в роли леди Евы? Не могла же я в самом деле напасть на Де Ла Серта и выбить из него все то, чем его наполнила неласковая природа? Даже если порой приступы гнева и толкали меня именно к такому неблагоразумному поступку.

– Я о ней помню, тетя Шанта, – вздернула я подбородок. – Но пришла я совершенно не для того, чтобы обсуждать с тобой Мануэля Де Ла Серта. Кажется, я попала в большую беду…

Шувани посмотрела на меня с недоумением, растерянностью и тем беспокойством, что проявляется, когда волнуешься о близких.

– И бедой ты зовешь не своего бестолкового поклонника? – уточнила тетя, наверняка надеясь, что единственная моя проблема заключена в Де Ла Серта.

Я покачала головой и понурилась. Было так неловко, так стыдно признаваться в том, что по собственной глупости нарушила разом все правила, которые мне с самого детства твердили и отец, и тетя Шанта, и даже няня Шарлотта.

– Я не смогла сама спасти себя, брата и Де Ла Серта, когда мы попали в ловушку фрейлины Благого двора, – старательно не смотря на шувани, начала я свою исповедь. – У меня просто не хватало сил, чтобы обороть фэйри.

Тетя поцокала языком, вероятно, сообразив, к чему именно я веду.

– И когда уже казалось, гибель неминуема, ко мне кто-то обратился и предложил помощь, предложил силу… Я согласилась, тетя Шанта, – прошептала я, вжимая голову в плечи. Настолько глупой и никчемной я себя прежде, наверное, никогда не чувствовала.

Цыганка молчала долго, очень долго, словно ей требовалось время для осмысливания всего, что успела натворить ее неразумная племянница.

– Ну, что же, Звездочка моя, ты, конечно, глупость сотворила великую, тут никто не станет спорить, другое дело, что эта глупость позволит тебе, да и тем троим остолопам совершить еще больше глупостей. Так как не ошибаются, Чергэн, только мертвецы. А не согласись ты – полегли бы все, верно я понимаю?

Если смотреть с этой точки зрения, мой поступок выглядел и логичным, и разумным, но все равно не оставляло ощущение, что был еще какой-то способ спастись.

– И что говорит твой отец, Звездочка? – продолжила расспросы тетя Шанта.

Пусть она старалась утешить меня, однако голос моей цыганской родственницы звучал хрипло, надтреснуто, словно бы ее волнение было выше всяких разумных пределов.

– Папа не чувствует во мне совершенно ничего странного, – произнесла я тихо и горько усмехнулась. – Но в этом-то и заключается главная странность, тетя. Дело в том, что теперь голос того существа снова заговорил со мной. Предлагал прибрать к рукам Мануэля Де Ла Серта при помощи той силы, которой я обладаю. Оно не оставило меня. И оно называло меня шувани. Чем бы ни было то существо, тетя Шанта, оно пришло из этой части моей жизни, оно связано с рома.

Ругалась моя тетка долго и вдохновенно, поминая многочисленных знакомых, незнакомых и то, каким образом они поспособствовали продолжению рода человеческого и не только. Как минимум шувани сильно испугалась, как максимум… она начала подозревать что-то, предполагать, кто именно решил вмешаться в мою жизнь.

– Тут не нужно и карты раскладывать, чтобы понять. И правда ведь, с нашей стороны пришло, потому поди папаша твой не видит ничего, не по его части наша ворожба, – пробормотала тетя Шанта.

Она… она ведь боялась. Ее страх был сильным настолько, что я буквально могла его ощутить. Шувани определенно если не знала правду, то имела веские поводы что-то подозревать. И одни только подозрения ее уже приводили в крайнюю степень смятения.

И меня заодно.

Тетя не относилась к нервным и мнительным особам, которые готовы переживать из-за любого пустяка.

Я сжалась еще больше и принялась разглядывать собственные руки, с которых почти невозможно было свести следы трав, и в противовес тому ухоженные аккуратные ногти. Такие руки не могли принадлежать ни цыганке, и благородный леди. Что-то посередине. Так и я вся целиком – что-то посередине.

– Кто с тобой говорил? Мужчина или женщина? – почти шепотом спросила тетя Шанта.

Неужто у той силы, что ко мне обратилась, мог вообще быть пол? Верилось в подобное с трудом.

– Не знаю, наверное, голос мог бы быть как мужским, так и женским, – после недолгих раздумий ответила я.

Тетя Шанта расстроенно вздохнула, а после как будто наоборот воспряла духом.

– Ладно, Звездочка моя, не будем сейчас о худшем. В конце концов, может все и не так страшно, так и нечего звать…

Вот тут стало действительно жутко, до мурашек. Что же на самом деле "так страшно, худшее"? О чем же настолько ужасном не желает рассказывать тетя Шанта?

– Что звать? – спросила я, титаническим усилием воли заставив себя выпрямиться и посмотреть в глаза родственнице. – Расскажи прошу, я должна понимать, с чем имею дело.

Я всегда была именно такой – не пряталась от опасности, как бы страшно не было, сражалась, лишь одна неизвестность страшила и только. Кому как не тете Шанте, моей наставнице в колдовском искусстве, было знать, какова я была? И все одно, шувани отводила взгляд и словно не решалась говорить о своих догадках мне. На ее лице отражалась непередаваемая смесь страха, смущения и стыда. Но тетя была одним из честнейших людей. Даже по меркам гаджо.

– Это тот случай, Звездочка моя, когда благо в неведении, – с печальной улыбкой ответила тетя Шанта и тут же принялась лазать по многочисленным мешочкам, что были развешаны в кибитке как неведомые украшения.

Такие слова заставили буквально зашипеть от злости. Мне противело оставаться в неведении и дрожать от неизвестности. Я была Чергэн, внучкой шувани Лачи, леди Евой, дочерью лорда Николаса Дарроу, мне не подобало бояться и прятаться.

– Ну-ну, уйми норов, Звездочка, – бросила через плечо тетя Шанта с некоторой снисходительностью. Так обращаются лишь к малым детям. – Я больше повидала в этой жизни и лучше знаю, как быть с твоей бедой.

Вот как разбираться со своенравным возлюбленным – так первая шувани в столице, а теперь вдруг "я больше повидала в этой жизни"? Право, где логика в такой резкой перемене?

В итоге тетя нашла в каком-то кульке то, что упорно искала несколько последних минут. Мне протянули деревянную подвеску, кажется из сосны, по крайней мере, пахло похоже.

– Это будешь носить хоть днем, хоть ночью, Зведочка. И следи, чтобы к телу прилегало. На подкладку сорочки приколи, да понадежней.

Амулет я приняла с некой оторопью, потому как едва мне сравнялось десять лет, как чужие обереги и амулеты я носить перестала – хватало своих. Да и проще было именно с теми магическими предметами, которые создавала своими руками. Вот только на этот раз тетя Шанта посчитала, что мне никак не обойтись без ее помощи.

Чужая сила ощущалась как крохотные холодные иголочки, которые беспрестанно покалывали кожу. Не тетя создавала тот амулет, что ныне мне предписывалось носить.

– Кто сделал эту вещь? – напряженно спросила я, не понимая, почему такой трепет вызывает во мне та сила, что я чувствовала теперь.

Шувани усмехнулась грустно и самую малость задумчиво.

– Твоя бабка, Лачи. Она ведь была невероятно могущественна, Звездочка, пожалуй, никого сильней нее мне видеть не доводилось. Даже твоя прабабка, думаю, послабей была…

Никогда прежде при мне никто не упоминал мою прабабку, словно бы бабку Лачи мою действительно нашли в капусте как убеждают подчас взрослые слишком уж доверчивых детей. Никто за всю мою жизнь не произносил вслух ее имени.

– Как звали мать Лачи? – спросила я с растерянностью и почти трепетом.

Я всегда знала правду происхождении своей семьи, всегда знала, чья кровь течет в моих жилах и говорит во мне. Однако никому и в голову не пришло рассказывать о прабабке. Значит, с ней что-то было не так…

– Не стоит ее поминать, Звездочка, – кивнула тетя Шанта. – Сильна она была так, что ее и твой отец опасался. Таких и после смерти не стоит звать.

Тетя тоже была не из слабых, более того, я не могла с уверенностью сказать, кто бы победил, вздумай она сразиться с моим отцом, однако же тети Шанты папа не опасался. А моей прабабки почему-то да.

– Она невзлюбила моего деда, не так ли? – спросила я, почти не сомневаясь в том, какой ответа получу.

Гордость цыган подчас превосходила и гордость благородных людей, прабабка могла и не считаться с тем, что зять – лорд и один из богатейших людей в стране. Гаджо он гаджо и есть, так и чего говорить?

– О таком "невзлюбила" не говорят, – только и сказала тетя Шанта. – Но все пустое, Звездочка, умерла старуха, еще ты на свет не родилась, а она уже небо не коптила. Так и нечего попусту поминать ее, особенно на ночь глядя. Амулет только носи постоянно, Чергэн, ни на минуточку не снимай.

Мне оставалось только пообещать тете сделать точно так, как она и сказала, хотя… на самом деле, я не была уверена, что сумею вести себя настолько осторожно и осмотрительно, как того хотела бы моя родственница. Подобное поведение попросту противоречило моей истинной натуре, которую я не хотела менять ни в угоду чьим-то пожеланиям, ни в угоду собственным страхам.

Когда я покинула табор, оказалось, Мануэль Де Ла Серта вовсе не угомонился, более того, теперь к нему присоединился и его младший брат, правда, Теодоро выглядел до крайности недовольным, кажется, его к погоне за норовистой цыганкой привлекли, исключительно манипулируя на чувстве родственной привязанности.

– Гаджо, тебе жить надоело? – уточнила я с закономерными подозрениями, поскольку вот так преследовать цыганку, подходить вплотную к табору, может оказаться и опасно для жизни. Я шувани, меня уважают среди рома настолько, что и против благородных пойдут, если потребуется для моей защиты.

– Он попросту помешался, – проворчал Теодоро, глядя на меня словно бы виновато. – Если что, ведьма, я просто стою рядом и не имею никакого отношения к безумствам моего брата. И вообще, Мануэль, по чину ли тебе волочиться за цыганкой? Оставь это Дарроу, раз уж ему так хочется.

Я почти кровожадно ухмыльнулась и произнесла:

– Послушай брата, гаджо, в отличие от тебя, его еще не оставил здравый смысл.

Вообще, к Теодоро я испытывала даже некоторую симпатию, и подозревала, что если бы полюбила его, а не старшего из братьев Де Ла Серта, бед было бы куда меньше. Но судьба оказалась ко мне жестока и наградила таким вот возлюбленным… И быть вместе нельзя, и заставить его отступиться от меня возможности нет. Стоит только Мануэлю Де Ла Серта отказаться от одной моей ипостаси, как его тут же чем-то прельщает другая. Впору рыдать над этой безысходностью.

– Ты слишком хороша, красавица, чтобы вот так запросто тебя позабыть. Да и если жениться на приличной девице мне не светит…

Я закатил глаза и раздраженно перебила молодого человека:

– На Еве Дарроу тебе жениться не светит, а на других – так всегда пожалуйста. Иди, очаровывай богатых невест. Или боишься, женишься на другой – Дарроу тебе откажут в покровительстве? Так зря. Не из того теста члены этой семейки, раз взялись тебе помогать, то уже и не бросят.

Не считая того, что отец, мягко говоря, не пришел в восторг, когда узнал, что проворачивают в Альбине без его ведома коварные колдуны. Их величества правили во всем, что касалось людей обычных, однако там, где речь заходило о делах колдовских, всем ведал единолично мой батюшка, лорд Николас Дарроу, и стоило только ведьме или колдуну нарушить тот неписанный свод правил, который был установлен в Альбине, как на голову преступника обрушивался весь гнев лорда Дарроу, который не ведал жалости и милосердия.

Приносить в жертву людей и продавать души нечистой силе в нашей стране было категорически запрещено, так что Де Ла Серта могли не сомневаться в том, что в беде мой отец их не оставит.

– Можно подумать, только из-за этого я желаю заключить брак с леди Евой. Породниться с Дарроу, знаешь ли, Чергэн, весьма почетно. А тебе просто стоит смириться с тем, что таким как ты уготована участь любовницы, не больше.

Я огляделась, на самом деле опасаясь, что кто-то из моих сородичей-цыган появится, и Де Ла Серта получит то, что заслужил уже давно. К счастью Мануэля, свидетелей у нашего разговора, по крайней мере, тех, каких бы я приметила, не наблюдалось.

– Меня тебе не получить.

Ни в одном из моих видов, как бы отчаянно я сама ни любила этого упрямца, который совершенно слеп, а подчас и глух. Впрочем, недогадливость иберийца мне исключительно на руку, если вдуматься.

Возвращаться в родительский дом в сопровождении таких упорных сопровождающих было делом совершенно невозможным, я не могла показать, куда иду, ни под каким видом. Пришлось по итогу сперва перепуганным зайцем прыснуть в сторону, а после бросить себе за спину щепоть заговоренной травы, что отвела бы преследователям глаза на несколько минут, за которые я уже успею раствориться в толпе. Поймают они меня, как же. Не от таких ноги уносила.

Уже спустя четверть часа я шла в толпе по бедному району столицы, то и дело приставая к прохожим с предложением рассказать, что было и что будет. Добропорядочные горожанки пятились и поспешно прятали за юбки детей, буде те шли с ними. Да и мужчины тут, на окраине, были не настолько состоятельны и упорно не желали потратить пару монет на то, чтобы узнать собственную судьбу. К тому же наверняка они думали, будто цыганки разве что наврать горазды. Как это ни парадоксально, однако же более образованные люди верили в предсказания куда охотней и даже находили занимательным поговорить с кем-то вроде бедной гадалки.

Двигаясь в людском потоке, я продолжала зорко оглядываться по сторонам, понимая, что после двух столкновений подряд с Мануэлем во мне зародилась паранойя, и предупреждала о возможности встречи с упорным молодым человеком и в третий раз. Словно бы сама судьба все чаще и чаще сталкивает нас. Лбами. До звона в ушах.

Как бы то ни было, за ужином я уже сидела в родительском доме за столом, сохраняя видимость спокойствия. Под платьем скрывал амулет тети Шанты, надежно приколотый к лифу изнутри. Пусть я и была раздражена ее нежеланием давать ответ на мой главный вопрос, пренебрегать советом шувани стало бы верхом глупости. Но если цыганка не желает давать мне ответ на этот вопрос, возможно, удастся что-то вызнать у отца… Конечно же, он не разбирается в колдовстве рома, но зато может что-то знать о народе своей матери и, возможно, поможет разобраться, кто же решил обратить внимание на мою скромную персону.

А уж о моей цыганской прабабке отец знает наверняка…

– Ты что-то бледновата сегодня, дорогая, – посмотрела на меня матушка, которая, разумеется, неладное почувствовала и безо всякого колдовства. В этом она была непревзойденным мастером. – Что случилось?

Я покачала головой и с чуть натянутой улыбкой ответил:

– Ничего, что могло бы тебя взволновать, мама. Просто устала немного.

Были вещи, которые мы со Вторым попросту не могли рассказать нашей матери, потому что… ну в чем смысл беспокоить ее, если справиться с колдунами и ведьмами нашей маме просто не под силу? О нет, о таких вещах мы рассказывали всегда только отцу.

– Дорогой? – уставилась матушка на отца с откровенным подозрением.

Папа хранил полнейшую невозмутимость, которая, предполагаю, давалась ему нелегко. Жене лорд Николас Дарроу врать не любил, но в ситуации, подобной этой, говорить правду не спешил. Он любил супругу искренне, в этом не сомневалась ни сама мама, ни мы с братом и сестрой, именно поэтому папа и не спешил посвящать супругу в ту часть жизни семьи, которая касалась магии и колдовства.

– Что такое, милая? – уточнил с невозмутимым видом отец, поднимая на маму спокойный расслабленный взгляд.

Матушка поджала губы и отложила в сторону вилку.

– Дорогой, мне кажется, тебе стоит быть со мной пооткровенней. Или ты намереваешься сказать, что происходящее с нашими детьми меня не касается?

В голосе матушки проскользнули достаточно опасные нотки, которые могли предвещать большие неприятности для нашего всемогущего отца. Пусть матушка и не была колдуньей, однако же обладала той сакральную властью, которую обычно получают любимые жены над своими супругами.

Отец дрогнул, однако устоял.

– Я предельно откровенен с вами, моя милая, – произнес он и скупо улыбнулся, впрочем тут не было совершенно ничего странного, не в его обычае демонстрировать эмоции, и это свойство передалось и мне.

– Я уже не так слепа и доверчива, как до нашей свадьбы, – упорствовала в своем стремлении к правде мама, буравя взглядом сидящего на противоположном конце стола отца. Кажется, после ужина кому-то грозит полноценный допрос, даром, что обычно именно папе приходится добиваться правды от врагов короны.

– Драгоценная моя, будь вы слепы и доверчивы до нашей свадьбы, я бы не стал на вас жениться, так что не стоит преуменьшать свои неоспоримые достоинства, – принялся улещивать любимую супругу папа. Он терпеть не мог ее обманывать, однако расстраивать терпеть не мог еще больше. – Вам совершенно не о чем волноваться, Кэтрин. Откуда эти странные фантазии?

Матушка обвела по очереди взглядом всех членов нашей семьи и изрекла:

– Сердцем чувствую. Материнским.

Пресловутое материнское сердце помогало подмечать спрятанные разбитые коленки, ссоры между нами, которые пусть и были редкостью, а все же случались, мелкие шалости и те опасности, которые неизбежны, если ступаешь на поприще колдовства. Мы, дети, старательно прятали все неприглядное или хотя бы опасное, что происходило в нашей жизни от матери… с огромным искусство прятали, что признавал и отец, и няня Шарлотта, но мама все равно что-то замечала, делала выводы, а после задавала вопросы, на которые нам категорически не хотелось отвечать.

– На этот раз материнское сердце ошибается, – отозвался папа мягко.

Взгляд, полученный им в ответ, мягкостью не отличался.

– Вы каждый раз говорите мне это. И что после?

Мы со Вторым переглянулись с плохо скрываемым волнением. Каждый раз после дело оборачивалось не лучшим образом. Нет, разумеется, мы выкручивались каждый раз, отделываясь малой кровью то в прямом, то в переносном смысле… Но все равно матушка сообразит, что ее в очередной раз надули.

– Да все же в порядке было, – обезоруживающе улыбнулся Эдвард, которому досталась как минимум большая часть обаяния, которое отсыпали на нас двоих. От Второго млели даже домашние, не в силах не умиляться.

В игру тут же включилась и Эмма, начав трескотню о ближайших званых вечерах, нарядах и кавалерах, которые увивались за ней. Излишнее количество поклонников младшей дочери беспокоило леди Кэтрин Дарроу не меньше, чем колдовские подвиги старших детей, так что отвлекающий маневр Эммы сработал просто идеально. Мама считала, что младшенькой еще рано слишком увлекаться молодым людьми, и это сестре начали доходчиво и обстоятельно разъяснять.

После ужина я намеревалась с глазу на глаз переговорить с отцом, однако сразу по окончании трапезы он отбыл – получил послание от его величества, а монархов не заставляют ждать. Ну, по крайней мере, пока речь не идет о неминуемой гибели.

Ночи я опасалась, и сильно, когда сон завладевал сознанием и контроль ослабевал, к колдунам и ведьмам частенько являлись сущности, пытающиеся смутить, толкнуть на темные дела. Но, видимо, амулет тети Шанты работал без нареканий… А может, та сущность, что пожелала прийти на помощь, и вовсе не планировала постоянно преследовать меня.

Однако стоило мне расслабиться и начать засыпать, как тут же пришла в себя: зеркало засветилось синеватым призрачным светом. Стало быть, гости все-таки пожаловали, пусть и вовсе не те, каких ждала. Я села на постели, и уставилась в стекло, которое перестало отражать мою спальню. Теперь зеркало стало окном, и через него на меня смотрел Охотник Неблагого двора. Как же все-таки иронично сложилась жизнь моих родителей и моя собственная – мы враждовали с Благим двором, однако же с двором Неблагим отношения сложились в каком-то смысле теплые, если вообще так можно говорить о сотрудничестве с фэйри, нечистью, чья суть изначально враждебна людям.

И все-таки расслабились мы, перестали переживать о безопасности в собственном доме, зеркала висели даже в спальнях. А через зеркала многие могут смотреть, и кто-то даже мог прийти.

– Здравствуй, ведьма, – вполне дружелюбно произнес Охотник, не пытаясь перейти из своего мира в наш. В случае фэйри так проявлялась своего рода вежливость, а также демонстрировались добрые намерения.

– И что тебя ко мне привело? – спросила я, не приветствуя нечисть.

Фэйри нельзя было желать здоровья, нельзя было говорить, что рад встрече, нечисть может посчитать, что ее желают видеть, и в покое уже не оставит никогда.

– Да вот замучило любопытство, – усмехнулся бледными губами Охотник. – Все-таки не каждый раз видишь подобные занятые истории. Можно даже гордиться, что в какой-то мере поучаствовал.

Если только фэйри вообще способны испытывать гордость или иные подобного рода чувства. И поди догадайся, что на самом деле привело ко мне Охотника, чего он на самом деле сейчас желает.

– В чем поучаствовал? – задала я именно тот вопрос, который и хотели от меня услышать.

Да, разумеется, нечистая сила решила поиграть в собственную игру, которая может обернуться мне и на беду, да и не только мне, но отказываться от сведений фэйри было не с руки.

– В становлении сильнейшей из ныне живущих колдуний. Как бы ни были сильны твой отец, твои дед и бабка, твоя прабабка – твоя судьба превзойти каждого из них. К твоим ногам будут падать все, вымаливая милость.

Растерянности моей не было предела, ведь отлично я понимала, какими силами обладаю и на что способна. Чтобы предо мной преклоняли колени и молили о милости? Слишком смелые предположения для цыганской колдуньи, что могла много, однако всесильной не была.

– Если будет на то воля твоя, сумеешь сокрушить и Благой двор, – почти мечтательно протянул фэйри, и я, кажется, начала понимать цель визита Охотника ко мне посреди ночи.

Война между Неблагим и Благим двором длилась тысячелетиями еще с тех пор, когда люди были дики и невежественны, именно так говорил отец, когда рассказывал о нечистой силе. Победу одержать не мог ни один, поскольку силы их были равны, да и кто знает, что случится в мире, если однажды не станет одного из дворов народа Холмов? Быть может, само мироздание покачнется от такой потери.

Но подобная опасность никогда не останавливала фэйри, страх смерти был им несвойственен, как и вообще большинство страхов, а также боль, сочувствие… Все это оставалось на нашу долю, людскую.

– Зачем же мне сокрушать Благой двор? – с закономерным сомнением уточнила я, начиная понемногу подозревать, что Охотник желает от имени своего Короля подтолкнуть меня к авантюре, равно глупой и опасной для любого смертного.

Мне украдкой удалось подслушать когда-то разговор между родителями, из чего я сделала вывод, что некогда отцу уже приходилось схватиться с фэйри Благого двора, и та стычка по сути окончилась ничем: сам лорд Дарроу не сумел уничтожить докучливую нечисть, а фэйри пусть и не победил, все-таки убрался в Страну холмов, потрепанный, но несломленный. Если мой отец не смог окончательно уничтожить одного фэйри, пусть и сильного, на что могла я вообще рассчитывать, если речь шла о целом Благом Дворе?

– Быть может, потому, что Благой двор желает отомстить всему твоему роду, ведьма? – осведомился Охотник с насмешливой улыбкой, от которой я похолодела. – Для вас два десятка лет – почти вечность, для моего народа – мгновение, к тому же в стране холмов время идет иначе. Когда-то твой отец и твоя мать посрамили Шута Благой королевы, тем самым оскорбив весь двор разом. Поэтому теперь и ты, и твой брат, и твоя сестра, и даже мать – желанные жертвы для всех фэйри Благого двора.

Мысли в голове просто заметались…

Могло ли на самом деле так быть, что Благой двор выступил на стороне неизвестного колдуна, только чтобы нарушить мои планы, нарушить планы Дарроу? Если б только знать наверняка… И что делать теперь? Действительно вступать в союз уже с Неблагим двором, которому только с руки устранить извечных противников чужими руками?

К тому же разве не может Охотник попросту обманывать меня во благо своего сюзерена? Фэйри лукавы и жестоки по отношению к людям, жизнь любого смертного не стоит для дивных и ломаного гроша.

Я пыталась понять, что и как можно говорить нечистому, чтобы не попасть впросак, ввязавшись, к примеру, в невыгодную для себя сделку с Неблагим двором. Самым забавным лично мне казалось то, что на самом деле невозможно было заключить выгодной сделки с фэйри, рано или поздно такие договоры все равно обернутся бедою.

– Никогда прежде еще мне не доводилось сталкиваться с Благим двором, – усмехнулась я многозначительно. – Кажется, они совершенно не заинтересованы во мне или моей семье. И только Де Ла Серта и тот, кто продал душу одного из братьев, волнуют фэйри Благого двора.

Убедить меня в правдивости собственных слов Охотнику не удалось бы при всем желании, я не верила в добрые намерения нечисти. В корысть – да, и эта корысть меня изрядно пугала хотя бы потому, что я не знала ее сути.

– Лишь потому, что подданным Благого двора было велено не показываться никому из вашей семьи. Дичь боятся спугнуть раньше времени, – отозвался Охотник, лукаво сощурившись. – Или ты считаешь, в наших обычаях предупреждать перед тем, как начать охоту?

О нет, вот подобных признаков чести в фэйри никогда не слышала. Правда, люди подчас были не лучше. Стрелял в моего брата уж точно не один из дивных, свои постарались, из плоти и крови.

– И зачем ко мне явился, а не к отцу, если решил предупредить? – задала я, наверное, самый каверзный вопрос, после которого лицо Охотника в зеркале начало красноречиво таять.

Вот кто настолько грубо уходит от ответа? Одни лишь дивные.

И за что только все эти беды свалились на мою несчастную голову?

За завтраком отца не было, мама сказала, что он так и не вернулся ночью. Подумалось, что матушка наша в каком-то смысле святая женщина, раз покорно сносит постоянные отлучки мужа, который, как мне порой казалось, куда больше времени отдавал государственному благу, чем своей семье.

Совета по поводу фэйри просить было не у кого, и от этого накатывало чувство беспомощности, да и расспросить о прабабке я могла только отца. Мое расстройство не укрылось ни от кого за столом, однако удалось легко отговориться плохим сном и сильной мигренью. Почти не соврала, потому как спала и правда отвратительно, а виски ломило нестерпимо. Другое дело, что у дурного самочувствия имелась весьма особенная первопричина, о которой не нужно было рассказывать матери или младшей.

Со Вторым я намеревалась поделиться дурными новостями после завтрака. Ну не портить же любимом брату аппетит, в самом деле?

– Ты бледней покойницы, Первая, думаю, это неспроста, не так ли? – поинтересовался близнец после трапезы, когда мы решили провести время вдвоем в саду. Эмма тоже хотела пойти с нами, но один мой предостерегающий взгляд – и младшая без слова протеста отправилась вышивать.

– Неспроста, – подтвердила я подозрения брата. – Ночью мне нанес визит фэйри. Охотник. Он несколько туманно намекал на мое грядущее величие, а также склонял объявить войну Благому двору.

Под ногами шуршал едва слышно песок, который уже старательно сдувал ветер. Опять садовнику Джереми работы прибавится. Дорожки были его особенным, любимым поводом для причитаний.

Эдвард держал меня под руку, со стороны можно было бы даже предположить, что заботливый брат старается не дать сестре споткнуться во время прогулки. Вот только у меня не имелось привычки спотыкаться на ровном месте, просто когда мы касались друг друга с близнецом, всегда становилось спокойней и даже казалось, что наши силы увеличивались.