Текст книги "По следам минувшего"

Автор книги: Ирина Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

У городского газона есть природные аналоги – луга и степи. Они были и остаются главной опорой могущества человека. Оттуда происходят основные источники его богатств – культурные злаки и домашний скот. Оттуда, по-видимому, пришел и сам человек.

Луга и степи – это гигантские солнечные батареи, превращающие энергию света в вещество. Трудно поверить, что гектар луговой степи, то подсушиваемой, то подмораживаемой, производит в год почти столько же зеленой массы, что и гектар тропического леса, где деревья поднимаются на стометровую высоту, щедро орошаются дождями и освещаются жарким солнцем все триста шестьдесят пять дней в году. Однако это так. Более того, сравнение оказывается далеко не в пользу тропического леса. Подсчитано, что в тропическом лесу один грамм листьев создает примерно тридцать граммов органического вещества в год, а в степях и прериях – целых сто! И вещество это оказывается тоже разным, В лесу большая его часть уходит в древесину стволов, а в степи – в травянистые листья и стебли злаков.

В общем, тропический лес и степь – это две совсем не похожие биологические системы. И может быть, самое важное различие в том, что лес не приспособлен к тому, чтобы его ели, а степь не может без этого нормально существовать.

В результате, в тропическом лесу почти нет крупных животных: лишь полчища членистоногих заняты своей вечной работой – разрушением мертвых стволов и листьев. Степь же, до того как в нее пришел человек со скорострельной винтовкой, была полна неисчислимыми стадами травоядных.

Леса в том или ином виде существуют на Земле с начала карбона. А вот степей, пампасов и прерий – зеленых, сизых и голубых просторов, заросших злаками (именно таковы, например, степи Южной Африки), – не было до середины кайнозоя. Их возникновение – пожалуй, самая крупная биологическая революция после вымирания динозавров.

Много позже биосфера Земли подвергалась грозному удару Великого четвертичного оледенения. И все же травка, разросшаяся по равнине, оказалась сильнее ледника, стирающего горы. Ледник убил многое и не создал почти ничего. Степь же сделала биосферу такой, как она есть сейчас. Но кто же «сделал» саму степь?

Степь удержится лишь там, где деревьям не удастся расти или хотя бы сомкнуть кроны.

Три силы могут задержать лес: сухой климат, пожары и травоядные. В сухом климате деревья не могут расти. Во всяком случае, расти плотно – им не хватит воды. И второе – деревья плохо переносят повреждения и от огня, и от растительноядных зверей и насекомых. В общем, чем суше климат, тем реже леса, тем больше травоядных и больше пожаров. И наоборот: чем меньше лесов, тем суше климат на обдуваемых ветрами и прогреваемых солнцем пространствах.

С чего же все началось? С климата?

Некоторые экологи считают, что началось с изобилия растительноядных млекопитающих. Именно они постепенно теснили лес с речных пойм, с опушек и все быстрей тянули за собой злаковую степь, которая, как газон, становилась лишь пышнее от вытаптывания и выедания.

Степь – неразрывное сообщество травы и травоядных – появилась не вдруг. Сама основа ее, злаки, известна еще со времен динозавров. Но злаки еще не степь. Судя по анализам древней пыльцы, злаков было мало не только в верхнем мелу, но и в палеогене. И они еще не образовали характерных степных сообществ.

Положение начинает меняться только к концу палеогена. Ученые находят в отложениях, относящихся к этому времени, все больше пыльцы растений открытых пространств и все больше животных, которые, судя по зубам, могли питаться этими растениями. В следующем периоде, неогене, степи завоевали мир. Они пришли и туда, где сейчас полярная тундра. И туда, где теперь пустыни. Они изрядно потеснили леса. Вместе со степями и саваннами по свету распространились и их обитатели: неисчислимые стада копытных, мириады грызунов, новые стремительные хищники, страусоподобные птицы и новые насекомые – прежде всего кузнечики. Этот новый мир был так заманчиво обилен, так богат пищей, что далеким предкам человека захотелось спуститься с деревьев в степь. И все же причины этой биологической революции не совсем ясны. Ведь в борьбе на равных лес всегда сильнее травы. Как ни дружно стоят стебли, как ни плотна дерновина, всегда найдется место, где упасть и прорасти семечку дерева.

Носорог эласмотерий.

Торфяной олень мегацерос.

Глава XII

ЗВЕРИ И КОНТИНЕНТЫ

Наконец-то мы вступаем в привычный для нас мир – мир знакомых травяных ландшафтов с ярким солнцем и сильными ветрами. Стада пасущихся лошадей, мастодонтов и антилоп обычны для этого степного пейзажа. Палеонтологи хорошо изучили этих животных. Изучены и растения, среди которых они жили. Неясным пока остался только вопрос, как же образовались сами степи.

Палеонтологи еще не разгадали многих тайн кайнозоя. Происхождение степей – только одна из них. Другие связаны с явлением, которое мы сегодня называем «мобилизмом» – движением материков.

В те времена Южный суперматерик – Гондвана – раскололся на части, и они расползлись в разные стороны и зажили своей «островной» жизнью. Это Южная Америка, Африка, Австралия и Новая Зеландия. Изоляция не могла не повлиять на обитателей этих материков. И звери, населявшие их, оказались такими разными, что о каждом из островных континентов нужно говорить особо.

НОВАЯ ЗЕЛАНДИЯ

Новая Зеландия откололась от Гондваны еще 200 миллионов лет назад, в мезозое, в триасовом периоде. Большая ее часть до кайнозоя была покрыта морем, а суша представляла собой мелкие острова. И только в миоцене, когда горы поднялись из океана, Новая Зеландия приобрела современные очертания.

У Новой Зеландии есть одна отличительная особенность – отсутствие млекопитающих. Барьер океана оказался для них непреодолимым, и те зоны обитания, которые на других материках заняли звери, на Новой Зеландии достались птицам – птицам бегающим: моа и киви, которые, вероятно, произошли от древних летающих птиц. Тут оказались и коротконогие моа – эмиды, и длинноногие – динорнисы трехметрового роста. Эти птицы жили в Новой Зеландии до тех пор, пока туда не добрались полинезийские охотники и не перебили их. Последняя птица динорнис была убита 200 лет назад, и сегодня палеонтологи изучают ее по

скелетам, целые кладбища которых найдены в Новой Зеландии. Сегодня из наземных птиц киви – единственные коренные жители. И в тихую звездную ночь еще можно услышать их жалобный крик, за который они и получили свое название.

АВСТРАЛИЯ – ЗАПАСНОЙ ВАРИАНТ ПРИРОДЫ

Так хочется назвать фауну этого материка. И не без основания. Австралия и в самом деле с конца мелового периода представляет собой заповедник, где в условиях полной изоляции жила и развивалась совсем особая группа млекопитающих – сумчатые животные.

Самое замечательное в них то, что внешне они нам, никогда не видевшим их прежде, хорошо знакомы. Мы не ошибемся, если назовем сумчатую белку – белкой, сумчатого волка – волком, сумчатого крота – кротом, а сумчатую куницу – куницей. Такой параллелизм в развитии плацентарных и сумчатых животных наводит на мысль о «запасном варианте природы». В самом деле, если представить себе, что развитие плацентарных вдруг на каком-то этапе потерпело бы крах и «венец творения» – человек не появился бы в конце концов на Земле, то вполне возможно, что сумчатые, как верные дублеры, довели бы «задуманное» природой до конца, и, как знать, может быть, ходили бы тогда по Земле, управляли бы сложнейшими механизмами и летали бы в космос… сумчатые люди. Поскольку естественный ход эволюции на Земле остановился, а остановил его – своим активным вмешательством в дела природы – сам человек, то можно почти наверняка сказать, что никогда уже не возникнут сумчатые копытные и сумчатые приматы, то есть те отряды, в создании которых несколько поотстала усердная группа австралийских дублеров.

Что же представляют собой сумчатые? Те же звери, только детенышей рождают недоразвитыми и потом вынашивают их в выводковой сумке на животе. Беспомощные крохи присасываются к соску матери и не вылезают из сумки первые шесть – восемь месяцев своей жизни. Главное отличие скелета сумчатых от скелета плацентарных с точки зрения анатомии – наличие у первых сумчатой кости, которая поддерживает выводковую сумку.

Вероятно, сумчатые в позднем мелу жили на всем земном шаре. Не найдены они только в Азии. Но уже с середины третичного периода плацентарные вытеснили их со всех материков, кроме Австралии и Южной Америки.

В Австралии развитие сумчатых шло без помех. Их остатки известны с начала третичного периода. В те времена Австралия была тропическим и субтропическим континентом. В отложениях раннего неогена нашли предков коалы, а в плейстоценовых появился кускус – зверек, напоминающий белку-летягу.

Палеонтологи установили, что в конце третичного периода кенгуру были крупными короткохвостыми животными, объедавшими листву с деревьев. В одной из каменоломен удалось найти остатки этого зверя. Ученые подсчитали, что при жизни он весил около двух тонн, ростом не уступил бы жирафу, а прыгал не хуже сегодняшних своих правнуков.

В те же времена жили и гигантские, величиной со свинью, вомбаты.

В раннем неогене в Австралию проникли и южноазиатские грызуны. Но их появление никак не повлияло на дальнейшее развитие и благоденствование сумчатых.

Примерно 2 миллиона лет назад жил в Австралии дипротодон. Название его переводится как «двупростозуб». По величине он не уступал большому носорогу, а строением напоминал вомбата. Одна голова – в метр длиной. Современником его был и тилаколео – сумчатое чудовище величиной со льва. У него большие разрезающие зубы, и пока неясно, был ли он хищником или зубами разрезал крепкие плоды, которыми питался.

С плейстоцена живут в Австралии страус-эму и казуары – единственные нелетающие птицы этого континента.

В заключение – еще об одной общей черте сумчатых. Их мозг развивался медленнее, чем мозг плацентарных.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ

В самом начале кайнозоя Южная Америка потеряла всякую связь с Северной и стала островным материком. В те времена там жило много сумчатых и еще очень мало плацентарных млекопитающих. От древних плацентарных и произошли удивительные южноамериканские звери – нотоунгуляты, что значит «южные копытные». Их теперь находят в третичных отложениях этого континента. Нотоунгуляты были очень разнообразны. Некоторые по образу жизни напоминали грызунов и зайцев. Другие – носорогов и гиппопотамов. Третьи походили на лошадей и слонов. Соответственно и величиной они были разные: маленькие – с кролика – и большие – со слона. Палеонтологическая летопись рассказывает, что особенно привольно жилось нотоунгулятам в позднетретичное время. Дело в том, что хищники острова-материка были еще примитивнее и «глупее» копытного населения. Это были сумчатые хищники, в том числе и сумчатые саблезубые тигры. Гораздо опаснее сумчатых хищников оказались хищные бегающие птицы фороракосы.

Птица фороракос могла бы заглянуть в окна второго этажа. Голова больше лошадиной. Клюв – как секира. Глянет кровожадная птица – и разрубит на куски зазевавшегося зверя.

Хищные бегающие птицы фороракосы были самыми грозными хищниками южно-американских саванн. Рост их достигал пяти метров. Фороракосы питались мелкими древними копытными нотоунгулятами, обитавшими только в Южной Америке. В конце концов фороракосы настолько истребили их, что зоны обитания мелких нотоунгулят постепенно заполнили невероятно размножившиеся броненосцы. Произошло это еще 85 миллионов лет назад, когда Южная Америка еще не была соединена с Северной.

Трудно даже представить себе, что этот палач южноамериканских саванн – родственник наших милых и грациозных журавлей.

Фороракосы навели свои порядки в Южной Америке, уничтожая мелких нотоунгулят, которые были их основной пищей, и зоны обитания мелких нотоунгулят вскоре заполняются невероятно размножившимися броненосцами.

«Золотой век» нотоунгулят кончился, когда в конце третичного периода Панамский перешеек соединил Южную Америку с Северной. По образовавшемуся мосту в заповедные земли ринулись высшие копытные. За ними устремились хищники и, к великой радости для себя, обнаружили легкую добычу. Нотоунгуляты не выдержали конкуренции с высшими копытными, не могли противостоять быстроногим и ловким хищникам Севера, а потому очень быстро прекратили свое существование.

Смычка материков оказалась роковой и для сумчатых. К началу антропогена в Южной Америке можно было встретить уже только опоссумов и ценолестесов – маленьких, похожих на мышей зверьков.

Остатки южноамериканской фауны очень богаты, разнообразны и, казалось бы, хорошо изучены. Но на самом деле и здесь нас ждут нерешенные вопросы. Ну, хотя бы – откуда взялись в Южной Америке широконосые обезьяны в среднетретичное время, в период полной ее изоляции? Возникли самостоятельно или в неизвестный пока палеонтологам отрезок времени все-таки существовала связь между Южной Америкой и Африкой?

МЫШЕБОБР И СОВА-СТРАУС С ОСТРОВА КУБА

Интересно, что история фауны материка-острова Южной Америки как бы в миниатюре повторилась на лежащем к северу от него настоящем острове – на Кубе.

Южные копытные хоть очень несмело, но все же перебрались по Панамскому перешейку в Северную Америку. За нотоунгулятами устремились и фороракосы. Их остатки находят во Флориде. Севернее забраться им было не суждено. И уж конечно, ни нотоунгуляты, ни фороракосы, как, впрочем, и многие другие звери, не добрались до острова Куба. С древних времен на Кубе жили грызуны из группы дикобразов. Группа эта очень любопытна. Типичным ее представителем, кстати сказать, является не дикобраз, а морская свинка, некогда завезенная в Европу вместе с табаком, картофелем, какао и другими диковинками Нового Света.

Американская свинка, ставшая у нас домашним и лабораторным животным, конечно же, не морская, а просто заморская. Но многие ее родичи действительно имеют отношение к воде, например речная мышь миопотам – грызун размером с кабана или миокастор – мышебобр. Более того, лжеморские свинки, вернее, их далекие предки, навели палеонтологов на мысль о настоящих морских предшественниках грызунов.

Дело в том, что предки морских свинок и дикобразов жили в Старом Свете, что называется, испокон веков, с начала палеогена. В Южной же Америке они появились только в конце палеогена, как раз тогда, когда она была полностью изолирована от остальных континентов. Чтобы объяснить эту загадку, пришлось предположить, что предки морских свинок и дикобразов совершили морское путешествие из Африки в Америку на естественных плотах – деревьях.

Позднее, опять-таки морским путем, грызуны добрались и до Кубы и заселили ее леса. Многие из них достигали крупных размеров.

А вот хищные млекопитающие на остров так и не попали. Не смогли преодолеть великого водного барьера. И все же место хищника долго не пустовало. Кубинские палеонтологи выяснили, что в позднечетвертичное время на острове жили очень крупные совы, размером с филина. Они-то и охотились на родичей морских свинок, большинство из которых животные ночные. Но самым страшным врагом грызунов была исполинская бегающая сова, сова-страус, ростом с первоклассника, получившая название орнимегалоникс, что значит «птица с гигантскими когтями». Остатки орнимегалоникса были найдены еще в пятидесятых годах, но только совсем недавно полный скелет этой птицы посчастливилось отыскать на Кубе советским палеонтологам. И теперь во всех деталях можно представить себе облик огнеглазой птицыпризрака, бесшумно несущейся на длинных когтистых ногах по влажному черному ковру прелых листьев меж черных колонн ночного леса.

Мезогипнус, обитатель саванн Америки, был одной из первых лошадей современного типа.

ГОЛАРКТИКА – ГЛАВНОЕ ПОЛЕ ЭВОЛЮЦИИ

Но все-таки главным полем эволюции в третичное время, особенно в середине его, была Голарктика – древний северный суперматерик. Здесь формируются и развиваются основные группы животных, населяющие Землю сегодня. А постоянные сухопутные мосты, связывающие Голарктику с Африкой, способствовали расселению этих животных и на экваториальном материке.

В ту пору, когда лошадь была величиной с фокстерьера и при каждом шорохе пряталась в заросли кустов, в Северной Америке жила птица диатрима. Была она выше самого высокого баскетболиста. Верой и правдой служили ей жилистые ноги, а зоркие глаза вовремя успевали заметить опасность или желанную добычу. Быстро мчится хищная диатрима. Не уйти от нее перепуганной лошадке.

Время шло. Климат становился все суше и холоднее. Поредели леса. Степи покрыли Землю. Древним лошадям все труднее было прятаться от врагов, и быстрые ноги стали их единственным спасением. Поэтому лошадка-гиппарион хоть и не больше пони, но уже легка и грациозна. Ее ноги и в голени, и в ступне достаточно длинные. Она может шагать более широко, а значит, и бегать быстрее своих предшественников. Сильно изменились и зубы лошадей. Теперь они могут справляться не только с мягкими растениями, но и с жесткой травой. Все это позволило гиппарионам стать настоящими путешественниками. По суше Берингии, которая время от времени поднималась из пучин океана и как надежный мост соединяла два континента, гиппарионы перебрались в Азию, заполонили Сибирь и Европу, добрались до Африки и расселились там. Остатки этих лошадей встречаются и в пустыне Гоби, откуда ее кости, черепа и целые скелеты привозят сотрудники Советско-Монгольской палеонтологической экспедиции.

У современника гиппариона – плиогиппуса – тело уже крупнее и массивнее. От его потомков и произошли современные лошади, зебры и ослы.

На примере развития лошадей интересно проследить, как когтистая лапа, которая служила и для передвижения и для хватания, за 60 миллионов лет эволюции превратилась в ногу с копытом. Итак, кондиляртр фенакодус, предок лошадей, – пятипалые лапы. Правда, первый и пятый пальцы уже несколько укорочены, а средний, напротив, слегка удлинен. Эогиппус, потомок фенакодуса, жил 50 миллионов лет назад. На передних ногах четыре пальца, а на задних по три. Мезогиппус жил 40 миллионов лет назад. На передних ногах по три пальца. Причем средний больше боковых, которые теперь уже едва касаются земли. Гиппарион жил 8 миллионов лет назад, у него всего один палец на ноге с роговым ногтем-копытом. Два других пальца так коротки, что не достигают земли. И наконец, современная лошадь. Известна примерно 1 миллион лет. От боковых пальцев остались только грифельные косточки. Эволюция сделала свое дело. Современная лошадь – прежде всего хороший и выносливый бегун.

Эти качества вовремя оценил человек. Лошадь теперь – домашнее животное. Если бы не это обстоятельство, то, скорее всего, на Земле не было бы такого количества лошадей. Они стали бы такой же редкостью, как зебры, если вообще не исчезли бы благодаря «стараниям» того же человека.

ОБЫЧНАЯ СВИТА ТРЕХПАЛОЙ ЛОШАДИ

Современниками трехпалой лошади – гиппариона были родичи слонов – мастодонты, саблезубые кошки, а также верблюды, свиньи, жирафы, олени и антилопы. Все вместе они составляли так называемую «гиппарионовую фауну», которая была особенно типична для Европы, Азии и Африки. Но пришло похолодание четвертичного периода, и эта фауна вымерла везде, кроме Африки, которая так и осталась жарким тропическим континентом. Там фауна эта постепенно превратилась в фауну современных саванн. Но несколько миллионов лет назад саблезубые кошки, мастодонты, странные жирафы и верблюды бродили по Украине, но Западной Сибири, по Кавказу и по Средней Азии – по всему огромному пространству от Англии, которая еще не была островом, до Тихого океана. Были в свите гиппариона и птицы: длинноногие истребители змей – марабу, степные дрофы и, конечно, страусы!

Скелеты страусов находят не часто, зато осколки их яиц в отложениях неогенового периода почти так же обычны, как черепки посуды в археологических раскопках. Но когда палеонтологи как следует изучили эти осколки, рассмотрев их под микроскопом, выяснилось странное обстоятельство: многие «страусиные» яйца оказались вовсе не страусиными. Хорошо просматривался совсем другой рисунок тончайших пор, благодаря которым «дышит» каждое яйцо. И этот другой рисунок каналов был известен знатокам. Его уже видели на скорлупе самых больших яиц в мире. Яйца эти до сих пор находят целыми в болотах острова Мадагаскар. Около восьми литров воды можно налить в такое яйцо. Оно крупнее, чем все известные яйца динозавра. А откладывала эти яйца уже вымершая птица-слон эпиорнис, существо с неправдоподобно толстыми для птицы ногами.

Эту птицу, видимо, еще встречали современники Синдбада-морехода, и именно она и ее яйца стали источником легенды о птице Рух.

Бескрылый эпиорнис – не страус. Он относится к особому отряду, который, по мнению специалистов, никогда не покидал Мадагаскара. Но осколки скорлупы сообщили совсем другое. Сказочная птица Рух гуляла по нашим степям в «свите» маленькой, но «перспективной» лошади-гиппариона.

ЛЕТНЕЕ УТРО 10 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ НАЗАД

Раннее утро застало мастодонта на пути к водопою. Нестерпимый зной последних дней высушил ручейки и большие лужи. Река обмелела, и днем вода в ней нагревалась так, что совсем не освежала разгоряченное тело.

Мастодонт спешил. Над его головой неслышно скользнула летучая мышь, но он не заметил ее. Не заметил он и клыкастого поджарого зверя, высунувшего из кустарника серую свиную голову. Убедившись, что перед ним всего-навсего мастодонт, он тоже вылез на тропу чуть позади великана.

Лес просыпался. Гомонили птицы. В траве шныряли землеройки и мыши, пугая маленьких осторожных оленьков. Все чаще раздавались пронзительные крики обезьян.

Берег был пуст, и только на влажном песке остались глубокие трехпалые следочки – знак того, что здесь все-таки уже успели побывать гиппарионы. Мастодонт наклонил голову и с наслаждением втянул прохладную воду. Еще глоток. Еще. Он стоял в воде почувствовал, как прохладные маленькие волны подкатывали под его брюхо. Шлеп, шлеп и опять шлеп. Но вот шлепки стали беспорядочными. Мастодонт повернул голову к берегу. Прямо за его спиной спешил на быстрину носорог хилотерий, спасаясь от своего злейшего врага – разбойника саблезуба. Но сейчас грозный хищник даже не взглянул на хилотерия. Он был сыт, и только мучительная жажда пригнала его сюда в этот ранний час. Напившись вволю, саблезуб лениво отошел в сторону, растянулся на песке и закрыл глаза. Медленно, очень медленно, наслаждаясь водой и прохладой, побрел мастодонт к противоположному берегу мимо встревоженного хилотерия. Сначала в воде исчезли его ноги, потом тело и голова. Только короткий хобот, словно перископ, продолжал двигаться над поверхностью. Перебравшись на другой берег, мастодонт вылез из воды и побрел прочь сквозь густую зелень кустов.

ПАЛЕОТРАГУСЫ И ИХ РОДНЯ

Там же, где жили пугливые гиппарионы, паслись мастодонты, бродили хилотерии и поджидали добычу разбойники саблезубы, на опушках веселых буковых лесов, совсем таких, какие нынче растут у нас на Кавказе, жили жирафы палеотрагусы – дальняя родня наших пятнистых длинношеих современников. Но узнать в них жирафов было бы мудрено. Лошади – не лошади, жирафы – не жирафы. Шея лошадиная, а на голове рожки. Уши ослиные, а ноги полосатые, как у зебры.

Но еще нелепее выглядел родственник палеотрагуса – жираф сиватерий. Вот уж над кем природа помудрила всласть! Огромный буйвол с короткой шеей, с короткими и толстыми рогами, совершенно лосиными, и с длинными ослиными ушами. Сиватерий вымер, не оставив потомков, еще в самом начале третичного периода.

КОЕ-ЧТО О ВЕРБЛЮДАХ

История верблюдов начинается в середине третичного периода с маленьких четырехпалых жвачных размером не больше кролика. Сегодня палеонтологи уже достаточно хорошо знают, как постепенно изменялись формы их тела и увеличивался рост. В нашей стране историей верблюдов занимался академик Юрий Александрович Орлов. Еще в 1925 году он отправился в экспедицию на реку Ишим в Кокчетавской области, где надеялся найти кости третичных млекопитающих. И на берегу речки Ветекей, пересыхающем правом притоке Ишима, его ждала настоящая удача.

Юрий Александрович так рассказывает об этом большом событии: «Спустившись в извилистый овраг, по которому протекала речка, я пошел вниз по течению и на одном из поворотов остановился как вкопанный: в тесном обрыве берега, на глубине нескольких метров, виднелось множество раковин двустворчатых моллюсков, ослепительно белых на ярком солнце. Под обрывом лежали кости каких-то ископаемых млекопитающих, кое-где торчавшие из самого обрыва. Кости темные, окаменевшие и тяжелые, звонкие при постукивании друг о друга, уже по характеру своей сохранности должны были быть более древнего возраста. Да и по форме некоторые зубы и кости копытных явно не могли принадлежать млекопитающим четвертичного периода; млекопитающие третичного периода, притом различные, найдены!»

В этом местонахождении Юрию Александровичу удалось найти кости и зубы не очень крупного ископаемого верблюда.

История верблюдов сродни истории лошади, и исследования их остатков начались уже давно. В 1825 году Жорж Кювье описал коренные зубы верблюда из Западной Сибири. Верблюда этого он назвал мерикотерием. Правда, когда слепки с зубов мерикотерия попали в руки Орлова, он не нашел в них отличия от зубов современного двугорбого верблюда. Это сразу заставило специалистов усомниться в том, что Кювье описал ископаемые зубы.

Настоящие верблюды появились в раннем палеогене. Скелеты их найдены в Северной Америке. Верблюды оказались с кролика величиной, и стопа у них была четырехпалая. Потом, до четвертичного периода, последовательно наблюдается увеличение их размеров, удлинение черепа, увеличение высоты зубов, переход к хождению на двух пальцах. В Северной Америке верблюды вымерли в конце третичного периода. До этого они успели расселиться по Южной Америке, где превратились постепенно в шерстистых лам. Через Берингийскую сушу часть верблюдов перебралась в Азию и в Европу, а потом уже в Африку, где они вскоре и вымерли, уже не без помощи человека. Одногорбых верблюдов человек вывез в Африку гораздо позднее.

На первый взгляд выходит, что с верблюдами и их историей все ясно. Но только вот вопрос: каким образом они, пробираясь Берингийской сушей в Азию, пересекли Великий северный лес? И как оказался в Восточном Казахстане скелет гигантокамелюса – американского верблюда, равного которому по величине среди верблюдов не было и нет?

У саблезубых кошек было гораздо меньше зубов, чем в пасти современного льва или тигра. Зато верхние клыки с режущими краями достигали необычайных размеров.

Чтобы нанести удар такими кинжалами, саблезубы раскрывали пасть очень широко. Нижняя челюсть откидывалась вниз под углом более девяноста градусов. Гибкие прыгучие кошки размером с крупного тигра могли нападать на любую добычу. Первые саблезубые кошки появились примерно 30 миллионов лет назад. А последние были современниками человека. Их остатки находят в Америке, Европе и Азии.

О СЛОНАХ И СЛОНООБРАЗНЫХ

Эволюция слона чем-то похожа на эволюцию лошади. В самом деле, давайте посмотрим, каким путем пришел в наши дни величественный слон.

…Хлюпает и чавкает болотная жижа. Зверь, с большую свинью величиной, бредет вдоль берега реки, по пути ощипывая растения, до которых может дотянуться удлиненной верхней губой. Тапир – не тапир. Бегемот – не бегемот. Ни хобота, ни бивней. Это предок слона – меритерий. Назвали его так потому, что кости его были найдены около озера Мерис в Египте.

У маленького слоника фиомии уже есть бивни, а верхняя губа вытянулась в небольшой хобот. Пройдет несколько миллионов лет, и на смену ему придет его исполинский потомок – могучий мастодонт с очень длинной нижней челюстью, украшенной короткими бивнями и совсем еще маленьким хоботом.

Водяной слон больше похож на бегемота, чем на слона. Целыми днями бродит он по речным затонам, хлюпает толстыми короткими ногами в липкой грязи, открывает рот-землечерпалку, забирает в себя водяные растения и ест их. А плоские бивни помогают ему расправляться с корнями. Все, что приходится ему не по вкусу, он отбрасывает языком с похожей на лопату нижней челюсти. А длина этой челюсти не меньше двух метров. Во рту водяного слона восемь зубов – по два с каждой стороны челюсти. Называется такой слон платибелодон, что значит «ложкозуб».

Остановился у реки дальний родственник слона – динотерий, то бишь «удивительный зверь». Но ничего удивительного в нем вроде бы и нет. Слон как слон, только очень большой, почти пяти метров в высоту, да бивни вниз торчат.

Обратите внимание, как постепенно у слона развиваются средства защиты – бивни и толстая кожа. Для того чтобы удержать бивни на весу, слону пришлось укоротить свою шею. Одновременно хватающая верхняя губа развивается в длинный хобот, которым слон свободно касается земли.

Чахлые ели и сосны, низкорослые березы и вереск стелются по неприветливой северной степи. Медленно бредут между ними слоны. Только мохнатые. Очень мохнатые. Шерсть жесткими рыжими клочьями свешивается до земли. Мохнатых слонов называют теперь мамонтами. Разгребают они бивнями снег и поедают прошлогоднюю осоку и веточки березы. Медленно пережевывают жесткую пищу. Всего четыре зуба у мамонта, но зато каждый – с человеческую голову. И когда зуб снашивается, его вытесняет сползающий вниз по десне следующий молодой зуб, а старый просто выпадает. И так всю жизнь. А уши у мамонта маленькие. Слоновьи уши-веера ему не нужны – и так холодно!

Шерстистый «северный слон» – мамонт, – возможно, был первым из крупных зверей, истребленных человеком. Из его шкуры и костей строили древние хижины. Из клыков высекали первых идолов.

Его мясо было главной пищей охотничьих племен. Мамонты кочевали вместе с ледниками, поэтому в период наибольших похолоданий их можно было встретить в Крыму и даже на берегах Средиземного моря. Четыре зуба-жернова в пасти мамонта отлично приспособлены для перетирания жесткой растительности, а массивные изогнутые бивни служили им для разгребания снега. Мамонты жили в холодных степях – более сухих и малоснежных, чем современная тундра. Поэтому спутниками мамонтов были не только северный олень, песец и лемминги, но и лошади, бизоны и сайгаки.

О НАХОДКАХ ОСТАТКОВ МАМОНТОВ

Вероятно, нет в литературе более популярного доисторического животного, чем мамонт. Мамонтов знают все, и потому буквально не проходит дня, чтобы в печати не появились сообщения о находках его костей, бивней, скелетов. Хотя иной раз оказывается, что остатки скелета не имеют к мамонту никакого отношения. Речь идет не о раскопках, которые ведут ученые, а о находках, встречающихся бульдозеристам во время рытья котлованов, о находках школьников и строителей. Первая мысль, что приходит всем в голову: неведомые кости – не что иное, как остатки мамонта.