Текст книги "По следам минувшего"

Автор книги: Ирина Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Геологи разделили кайнозойскую эру на три периода. Первый из них, палеогеновый, длился 40 миллионов лет. Неогеновый продолжался 25 миллионов лет, а четвертичный, или, как его еще называют, «антропогеновый», начался 1 миллион 850 тысяч лет назад и продолжается по сей день. Часто палеогеновый и неогеновый периоды объединяют в один период, называемый «третичным».

В самом начале прошлого века геологическое строение Парижского бассейна изучали два великих ученых. Это были профессор естественной истории Александр Броньяр и знаменитый Жорж Кювье. В результате этих исследований в 1810 году появилась их совместная работа с геологическим описанием Парижского бассейна. В этой же работе была впервые установлена третичная система.

Четвертичный период был выделен в 1833 году Чарльзом Лайелем. Но назвал он его «плейстоценом» и считал частью третичного периода. Позже он заменил термин «плейстоцен» на «позднетретичные отложения». Однако в 1881 году на Международном геологическом конгрессе в Болонье было принято решение разделить кайнозой на третичный и четвертичный периоды. Палеоген и неоген входили в состав третичного периода на правах эпох. Но в конце XIX века ученые склонялись к мысли, что палеоген и неоген все-таки удобнее считать самостоятельными периодами.

ЗАТЯНУВШИЙСЯ ЭПИЛОГ

Как ни странно, но рассказы о кайнозое в популярных книгах всегда несколько скучноваты, даже если их авторы хорошо знают эту эпоху. Так и кажется, что литературный просчет допустила сама природа. И действительно, до конца мезозоя история жизни разворачивалась как бы по законам приключенческого жанра: отрицательные герои становились все страшнее, чудовищнее и страннее, события все загадочнее, судьба наших предков – млекопитающих – висит на волоске. И вдруг где-то в середине истории следует кульминация, а за ней – развязка: зло наказано, добродетель в лице млекопитающих торжествует.

А рассказ между тем продолжается: кто-то из героев отправляется в Азию из Америки, а кто-то – наоборот. Судьба чьих-то потомков оказалась очень счастливой, а чьих-то – совсем не задалась.

Но история жизни – не роман, и для биологов кайнозойская эра кое в чем важнее и интереснее предыдущих эпох. Ведь это история нашего мира, именно она определила его сегодняшнее лицо и в какой-то мере определяет будущее.

Итак, перед нами пройдут еще 70 миллионов лет, разделяющие последних динозавров и первых людей. Все шло, как и прежде: климат становился то теплее, то прохладнее, моря то наступали на сушу, то вновь отступали, новые хозяева, как и их предшественники, усердно осваивали воду, воздух, леса и почву, осваивали и менялись сами. Но это был уже другой мир и другая история. И мир этот оказался сложнее предшествовавших, и явно спешил сделаться еще сложнее. Сменяющие друг друга фауны возникают, словно кинокадры замедленной съемки. Тут и травоядные гиганты, и могучие хищники. Но главным теперь оказались не размеры тела, не челюсти, а мозг. Такого быстрого роста и совершенствования мозга еще не было в предшествовавшие миллионы лет.

В кайнозое все происходит быстро, даже чрезмерно быстро. В этом мелькании жизненных форм очень трудно разобраться, трудно выделить главное. С одной стороны, это вроде бы затянувшийся «рептильный» эпилог, а с другой – скомканный суматошный пролог к еще более стремительной истории человечества.

ЗАЯЦ, ВОЛК И ЯГНЕНОК

Земля без динозавров выглядела уже вполне обычно. По берегам рек и озер росли привычные нам сосны, кедры, кипарисы, платаны. Из воды торчали обычные камыши и осока. Среди осоки вышагивали журавли и ловили лягушек. В воде плавали пережившие своих родичей-ящеров крокодилы и похожие на крокодилов каймановые рыбы. Тоже ничего особенного. Таких рыб и сейчас можно увидеть в реках и озерах Кубы. Такой примерно была Земля, доставшаяся млекопитающим 70 миллионов лет назад. Необычно тогда выглядели сами млекопитающие: словно лилипуты в стране, покинутой великанами. 150 миллионов лет прошло с тех пор, как мы с вами расстались с маленькой двинией, но ее потомки так и не выросли.

Все они перешли в кайнозой прямо из эпохи динозавров, и сами их размеры – результат своеобразной «стрижки газона»: крупные формы немедленно истреблялись динозаврами.

Теперь, когда «подстригать газон» было уже некому, все млекопитающие оказались в благоприятных условиях, но возможности и судьбы их оказались разными. Собственно, границу кайнозоя перешли три разных племени зверей. Самыми заметными и самыми крупными были многобугорчатые, названные так по строению зубов. Эти древние существа практически оставались на уровне развития двинии и были своеобразными «яйцекладущими грызунами». Они пережили весь мезозой, но первый же век кайнозоя оказался для них последним, и они вымерли, не оставив «наследников».

Вторым племенем оказались сумчатые крысы, похожие на американских опоссумов.

Третьим – настоящие звери: плацентарные, главные герои кайнозоя. Они появились позднее других млекопитающих, только в раннем мелу, однако успели прожить к началу кайнозоя почти 70 миллионов лет – ровно половину своей истории.

На первый взгляд плацентарные достигли не многого: такие же ничтожные размеры, такой же крысоподобный облик, такой же маленький мозг с неразвитыми полушариями, как и у всех древних млекопитающих. Однако в самом начале кайнозоя их разнообразие возрастает бурными, прямо-таки фантастическими темпами. Еще в конце мела единственными плацентарными были насекомоядные, а в раннем кайнозое, который геологи назвали палеоценом (начало палеогенового периода), вдруг обнаруживаются корни почти всех современных отрядов. Правда, для неспециалистов все они на одно лицо. Распознать можно, пожалуй, только предка зайцев – маленького, коротконогого, длиннохвостого, но все-таки похожего на будущую «звезду» мультипликационных фильмов. Откуда прибежал этот заяц? Когда успел отделиться от линии общих насекомоядных предков, совершенно непонятно. Многие ученые считают, что зайцы были современниками динозавров.

В пустыне Гоби, в меловых отложениях Нэмэгэту, найден череп крохотного существа – заламбдолестеса, одного из самых древних насекомоядных на Земле. Поначалу его сочли предком всех настоящих ежей. Однако более обстоятельное изучение зубов заламбдолестеса показало, что этот ежеподобный зверек – возможный предшественник кайнозойских зайцеобразных. Выходит, что сказочное братство ежей и зайцев имеет вполне реальную основу.

Но куда более неожиданное родство обнаружилось у отрицательного героя сказок и мультфильмов – у волка, типичного представителя отряда хищных. До недавнего времени все палеонтологи считали, что хищники происходят непосредственно от насекомоядных, возможно, от древесных лазающих форм.

Казалось бы, это самый логичный путь развития – от хищных насекомоядных к более совершенным настоящим хищникам. Однако в истории млекопитающих эволюция часто действует вопреки логике. Если от хищных ежей к травоядным зайцам она шла по прямой дороге, то на пути к волку сделала прямо-таки заячью петлю.

Среди млекопитающих палеоцена уже давно были известны небольшие тонкотелые зверьки с длинной и низкой головой, с длинным хвостом и довольно короткими слабыми ногами – кондиляртры, что значит «древние копытные». Их лапы были пятипалыми, с плоскими широкими когтями. У более поздних форм появляются настоящие копытца. На челюстях – клыки. По-видимому, это всеядные животные, хотя многие из них явно предпочитали растительную пищу. История кондиляртр прослежена хорошо. Именно они дали начало современным парнокопытным – свиньям, оленям, быкам и непарнокопытным – лошадям. Кондиляртры оказались предшественниками и всех хищников – кошек, собак и медведей.

Когда это стало известно, русское название отряда кондиляртр пришлось заменить. Теперь они называются не древние копытные, а хищнокопытные. Почти что овцеволки. И выходит, что их потомки – волк и ягненок – если не родные, то двоюродные братья.

«Громовые звери» – бронтотерии – были дальними родственниками современных лошадей. Обитали они на влажных равнинах Северной Америки и Евразии. Широко расставленные пальцы ног помогали им передвигаться по заболоченной почве. Их пищей были сочные прибрежные растения и молодая листва кустарников. Рога бронтотериев – мощные выросты носовых костей – были особенно развиты у самцов и служили им оружием в турнирных боях в брачный период. Последние бронтотерии вымерли 50 миллионов лет назад, в конце палеоцена.

Вообще палеоцен – эпоха неузнаваемых зверей. Но среди них есть один, которого узнал бы каждый, – летучая мышь. Они появились именно тогда и были такими же, как сейчас. Едва научившись ходить по земле, плацентарные устремились в воздух. Несомненно, это была серьезная проверка жизнеспособности новых хозяев Земли: ведь десятки миллионов лет до этого в пятый океан ринулись потомки рептилий – птицы, и, в отличие от динозавров на суше, они не собирались отдавать завоеванное пространство.

И еще одно, самое важное для нас событие произошло в начале кайнозоя: по ветвям деревьев с ликующим писком и визгом впервые пронеслись стайки пушистых зверей с пушистыми беличьими хвостами – первые приматы, наши предки.

Всего 10 миллионов лет продолжался палеоцен. В его начале было мышиное царство. А в конце – уже все, чему надлежало впредь быть на суше, в воздухе и в воде. Все современные отряды млекопитающих. Еще несовершенные, еще неуклюжие, но все – от землеройки до кита и слона. Кстати, настоящие грызуны – крысы и мыши – появились одними из самых последних.

ТЕНИ ДРЕВНИХ РАВНИН

Гудит, грохочет ночь. Несутся куда-то вдаль, рвут хрупкую лунную паутину угловатые тени. Что это? Обвал? Землетрясение? Нет. Кто-то вспугнул стадо «громовых зверей» – бронтотериев. Хриплый протяжный рев – и в свете месяца мелькнуло косматое тело. Зловещим огнем загорелись глаза. Жутким светом блеснули ряды зубов в непомерно огромной пасти. Это пробудился ужас ночей – эндрюсархус.

Метнулся в сторону и приник к земле маленький, похожий на крысу зверек. Страшно в ночи дедушке всех ежей – псевдиктопсу. Ведь колючек у него еще нет, и он не научился сворачиваться в мускулистый плотный шар.

А когда все смолкло, вдруг будто забегали лунные зайчики. Это резвятся крошечные, не больше лисицы, древние лошадки эогиппусы. Бесшумно ступают по росе маленькие ножки. Мелькают в воздухе гибкие хвостики с кисточками на конце. Долго им нужно еще расти и учиться бегать, чтобы стать настоящими лошадьми.

Начнем с того, что «громовые звери» и эогиппусы – ближайшие родственники: и те и другие – потомки древних кондиляртр и не только принадлежат к одному отряду непарнокопытных, но и к одной группе «лошадеподобных». Но что касается бронтотерия, то внешнего подобия лошади тут нет и следа. Этот самый крупный зверь из лошадиной родни был величиной со слона, а видом скорее напоминал носорога. Эта ветвь исполинских рогатых «лошадеподобных» полностью вымерла задолго до конца палеогена.

С эогиппуса начинается история настоящих лошадей. Зверь этот, лишь немногим крупнее кошки, обладал, как выяснили палеонтологи, одной «кошачьей» особенностью – очень гибким позвоночником. У современной лошади жесткая прямая спина. Собственно, поэтому на ней и можно ездить верхом. Такая же неподвижная спина у верблюда и у слона. А кошка, бегущая галопом, складывается почти вдвое. Точно так же, дугой выгибая спину, бегали и четырехпалые эогиппусы.

Если маленький эогиппус олицетворял собой будущее, а «громовые звери» были настоящим той далекой эпохи, то страшный эндрюсархус уже тогда представлял собой далекое прошлое – самое начало века млекопитающих. Он из группы тех самых «хищнокопытных» кондиляртр, которые дали начало и волкам и овцам. Породив настоящих хищников и многочисленные отряды копытных, они еще много миллионов лет продолжали свою эволюцию. Последние кондиляртры не были хищниками «по званию», они сохранили свое примитивное строение, даже копыта на пальцах, но «по профессии» большинство из этих зверей были хищниками. Некоторые, отличавшиеся мощными дробящими зубами, достигали размеров медведя. Но нет и не было хищного зверя, с которым можно было бы сравнить эндрюсархуса.

Первооткрыватель этого чудовища, американский ученый Рой Эндрюз (в его честь и был назван зверь) нашел во время экспедиции в Монголию в Восточной Гоби только его череп без нижней челюсти. Позже монгольская палеонтологическая экспедиция под руководством И. А. Ефремова отыскала нижнюю челюсть этого зверя. Полного же скелета до сих пор никому найти не удалось.

Эндрюсархус.

Судя по найденным остаткам, это было существо, напоминающее гиену или волка, но волка четырехметровой длины и почти слоновьего роста. Крупнее его были лишь хищные динозавры. Череп его втрое больше головы самого большого льва или медведя.

Некоторые палеонтологи считают, что древний исполин был не хищником, а всеядным зверем, чем-то вроде сверхкабана. Но если даже говорить о всеядности, то это всеядность медведя, а не кабана.

Очень уж редки остатки эндрюсархуса, что совсем не типично для растительноядных зверей. И до новых находок, до изучения полных скелетов, мы можем по-прежнему считать его грозой толстокожих бронтотериев, рядом с которыми он некогда жил.

Современниками и возможными жертвами эндрюсархуса были и болотные носороги аминодонты, коротконогие клыкастые обитатели низменных равнин. Чтобы догнать такую добычу, не нужно быстро бегать. И для больных или ослабевших от старости зверей клацанье копыт эндрюсархуса звучало зловещей музыкой смерти.

Мир в те времена был заселен довольно плотно. Одновременно с бронтотериями жили археомериксы – мелкие жвачные не больше кошки, напоминающие оленя без рогов и с длинным хвостом. По равнинам бродили падалееды энтелодоны – это были волосатые, клыкастые звери величиной с быка. Тогда же можно было встретить и диковинного арсинотерия. Специалисты относят его, так же, как слона, к группе полукопытных. Большущий носорог арсинотерий был щедро украшен рогами. Одна пара – на носу. Маленькие рожки – на лбу. Рога на носу срастались своими основаниями и наверняка были мощным оружием против нападающих хищников.

ИНДРИК-ЗВЕРЬ

В 1911 году англичанин Клайв Фостер Купер нашел в Белуджистане, на границе Пакистана, три шейных позвонка и кости конечностей какого-то гиганта. По этим остаткам Купер решил, что перед ним кости носорога, и назвал своего носорога «белуджитерием», что значит «зверь Белуджистана».

Через четыре года русскому палеонтологу, будущему первому директору Палеонтологического института Академии наук СССР А. А. Борисяку, доставили ящики из Северного Туркестана, с территории нынешней Киргизии. К ящикам было приложено письмо, где сообщалось, что в бассейне реки Кара-Тургай, возле Челкар-Тениза, найдено большое количество костей мамонта. Эти кости и были в ящиках. Мамонты не очень интересовали Борисяка. Но надо было посмотреть, в каком состоянии кости, и решить, как распорядиться ими дальше.

Борисяк вскрывает ящики и сразу понимает, что перед ним вовсе не мамонт. Он поражен необычным видом и величиной костей.

Безрогий носорог индрикотерий выглядит как гибрид слона и жирафа. Он был крупнейшим наземным млекопитающим всех времен. Индрикотерий жил в саванне 30 миллионов лет назад. Питался он листвой высоких деревьев и потому был «вне конкуренции»: более мелкие носороги, предки лошадей, родичи свиней и мелкие жвачные животные кормились уже на «нижних этажах». «Безрогий носорог»? А почему тогда вообще носорог, а не кто-нибудь другой? Дело в том, что эту группу назвали в те времена, когда известны были только современные носороги – рогатые. А позже выяснилось, что древние их родичи были как раз без рогов.

Скорее всего, это какой-то носорог, предполагает Борисяк. О находке Купера он еще ничего не знает и называет своего зверя индрикотерием – в память о чудовище древнерусских легенд, которое землю сотрясало и реки вспять пускало.

В 1922 году американская палеонтологическая экспедиция нашла в Монголии целый череп этого диковинного зверя. Находка значительная, потому что ни у Купера, ни у Борисяка целого черепа не было. Находку эту описал американский профессор Осборн, он счел ее остатками белуджитерия.

Между тремя учеными завязалась оживленная переписка. Более того, когда Осборн описал череп, он подарил Борисяку и Куперу по великолепному слепку с него.

Поучительную историю о создании реконструкций индрикотерия рассказал А. А. Борисяк.

«Вот первая реконструкция Осборна, когда он знал только один череп – он придал животному вполне носорожий вид. Затем он прочел мою первую статью, где давалось описание конечностей, и его реконструкция получила иной вид. В это время у меня был полный скелет, но не было головы – я придал ей слишком носорожий характер. Наконец, я узнал голову из статьи Осборна – получилась та реконструкция, которая отвечает скелету, поставленному в музее Академии наук!»

Сейчас, когда кости гигантского безрогого носорога хорошо изучены, специалисты считают, что семейство индрикотериев обособлено от других носорогов, а белуджитерий и индрикотерий – два самостоятельных рода в этом семействе.

Только что было сказано: Осборн реконструировал индрикотерия. А позднее профессор-палеонтолог и художник-анималист К. К. Флеров в свою очередь реконструировал внешний вид индрикотерия. Как же это делается? Как определить, что представлял собой зверь при жизни?

Прежде всего изучаются кости ископаемого животного, их форма. Специалисты пытаются сравнить найденные древние скелеты со скелетами современных животных. И если зверей этих удается отнести хотя бы к одному классу, то можно с уверенностью сказать, что и расположение мышц у них будет одинаковым. А вот форма мышц зависит от формы костей, к которым они прикрепляются. Так шаг за шагом удается «нарастить» мускулы на найденный скелет. Вслед за этим «восстанавливают» кожу. Вот только цвет кожи или цвет шерсти, если речь идет о животных, покрытых шерстью, пока еще восстановить не удается.

Палеонтолог идет от скелета к восстановлению облика животного, а от облика – к восстановлению условий, в которых оно могло существовать.

Так стало ясно, что индрикотерий, под брюхом которого мог пройти теперешний бегемот, был бегающим безрогим носорогом.

Не правда ли, странно звучит: «безрогий носорог»? А почему тогда вообще носорог, а не кто-нибудь другой? Дело в том, что эту группу назвали в те времена, когда известны были только современные носороги – рогатые. А позже выяснилось, что древние их родичи были как раз без рогов.

СТРАННЫЙ ЗВЕРЬ ХАЛИКОТЕРИЙ

Из современников индрикотерия особенно интересен еще один странный зверь – гигант халикотерий. Халикотерий – копытное. Но вместо копыт у него когти. В этом он – исключение среди копытных. Голова и шея у него лошадиные. Спина и хвост как у тапира. Зубы как у бронтотерия. Ноги – носорожьи. И только когти свои собственные, ни на кого не похожие.

Жили халикотерии в лесах, питались древесной листвой и молодыми побегами. Любили встать на задние ноги, зацепиться за стволы деревьев когтями передних лап. Правда, на этот счет у ученых нет единого мнения и профессор Чикагского университета А. Ромер считает, что халикотерии питались корнями, для добывания которых им и нужны были когти.

Долгое время когти этого зверя находили отдельно от скелетов. Они были предметом споров и разногласий в ученом мире, пока не удалось найти полный скелет, который и рассеял все сомнения. Когти действительно принадлежали халикотерию, и никому другому.

«ДАЙТЕ МНЕ ОДНУ КОСТЬ, И Я ВОССТАНОВЛЮ ЖИВОТНОЕ!»

Сейчас, когда мы говорим о животных третичного периода, нельзя не упомянуть, что именно с них началась наука об окаменелостях. Именно кости третичных животных привлекли к себе внимание человека, которого мир впоследствии назовет отцом палеонтологии. И его гордое восклицание у нас в заголовке – результат кропотливейших, многолетних исследований и размышлений. Конечно, речь идет о величайшем естествоиспытателе первой половины XIX века, французском ученом Жорже Кювье.

В 1830 году почти одновременно француз Блэнвилль и профессор естественной истории Московского университета Фишер фон Вальдгейм назвали «науку об окаменелостях» греческим словом «палеонтология».

А началось все с того, что в 1796 году двадцатишестилетний Жорж Кювье, только что назначенный членом Французского института (так после революции стала называться французская академия наук), делает доклад об исследованных им костях ископаемых слонов. Он доказывает, что современный слон и ископаемый мамонт относятся к разным видам. Это было его первое палеонтологическое исследование.

С каждым годом интерес Кювье к палеонтологическим остаткам все усиливается. Он стремится выяснить условия, при которых сохраняются в земле ископаемые кости. Он ищет содействия известного уже нам геолога А. Броньяра, который, как вы помните, выделил юрский период. С его помощью Кювье начинает изучать геологию окрестностей Парижа. В каменоломнях Монмартра, где добывали гипс, он собирает окаменелости. Там, в слоях, относящихся к середине третичного периода, он находит наиболее ценные остатки – материал для своих важнейших работ. Великолепное знание анатомии современных животных помогает Кювье правильно оценить собранный им материал. Ни одна мелочь не проходит мимо внимательного взгляда ученого. «Своей колоссальной работоспособностью он, как никто, оправдал известное изречение, что гений есть труд», – сказал о нем А. А. Борисяк.

Кювье удается найти лошадеобразных животных – палеотериев, неизвестных науке грызунов, летучих мышей, а также сумчатого волка и лисицу, отличающихся от современных.

«Рассказывают, – пишет Борисяк, – что он мог легко переходить в течение дня последовательно от одной научной работы к другой, не теряя ни минуты: каждая работа имела свой стол, иногда – отдельный кабинет, где все заготовлялось к его приходу: литература, препараты, инструменты. Тонкую препаровку описываемых ископаемых он вел сам, и многие таблицы к его сочинениям нарисованы им собственноручно».

Такая тщательность в работе, наблюдательность и умение сопоставлять факты позволили однажды Кювье одержать победу в научном споре. В присутствии своих недоверчивых коллег он взял кусок породы, из которого торчала только передняя часть скелета с зубами. Кювье тут же объявил, что перед ним не кто иной, как дидельфус – ископаемая сумчатая крыса.

Все пришли в изумление и потребовали доказательств. Тогда Кювье с большой осторожностью очистил скелет от породы, и скептики убедились, что он прав: среди прочих костей была косточка, которая встречается исключительно у сумчатых – она служит им для поддержания выводковой сумки.

Кювье был очень увлеченным исследователем, и в воспоминаниях современников сохранились заметки об этой его черте.

«Однажды, – вспоминает миссис Ли, которая бывала в его доме, – Кювье зашел в комнату своего брата, чтобы попросить того выбить какую-то окаменелость из обломка, в котором она заключалась, – услуга, которую брат часто ему оказывал. Не застав его, он обратился со своей просьбой к находившемуся тут же Лорильяру. Последний немедленно принялся за дело и освободил кость, нисколько не повредив ее. Через несколько минут Кювье зашел посмотреть на свое сокровище и, найдя его в полной целости, пришел в такой неистовый восторг, что Лорильяр, не имевший понятия о значении этой находки, подумал, что он помешался. Наконец, держа кость в одной руке и схватив другой Лорильяра, он потащил его к своей жене и свояченице и представил им, восклицая: «Я нашел наконец мою ногу и обязан этим Лорильяру!»

Кювье описал и восстановил более ста пятидесяти видов ископаемых млекопитающих и рептилий. Энергии и таланта его хватало на все: и на науку, и на организационную деятельность. Профессор уже в двадцать шесть лет, он становится бессменным секретарем отделения естественных наук Французской академии и занимает эту должность на протяжении тридцати лет. Тогда же он сближается с Наполеоном I – в то время президентом академии. Наполеон поручает Кювье и еще пяти инспекторам организовать лицеи в различных городах Франции и назначает его членом совета созданного им Императорского университета. В университете стараниями Кювье был создан естественный факультет, а при нем – естественно-исторический кабинет. Кювье вводит преподавание естественных наук в средней школе. С возвращением Бурбонов на престол Кювье назначают президентом Комитета внутренних дел при Государственном совете и, наконец, членом Государственного совета, где он старается смягчить действия свирепствовавшей тогда реакции.

Луи-Филипп делает его пэром. Менялась власть, а Кювье оставался на высоких административных постах. И это не мешало ему, прежде всего, оставаться верным рыцарем Ее Величества Науки.

В заключение хочется рассказать один забавный случай из жизни этого замечательного человека, о котором не упускают возможности упомянуть все, кто пишет о Кювье.

Дело было так. Студенты, очень любившие своего профессора, решили однажды подшутить над ним. Как-то ночью, нарядившись в шкуру дикого барана, один из студентов вдруг разбудил своего учителя глухим возгласом: «Кювье, Кювье, я пришел съесть тебя!» Кювье проснулся, но, увидев рога и копыта, заметил: «Рога, копыта… Травоядное… Ты меня не можешь съесть!» – и, повернувшись на другой бок, снова заснул.

С точки зрения современной науки великий Кювье был слишком категоричен в своих выводах – ведь в его время еще не были найдены когтистые «лошади» халикотерии и копытные хищники кондиляртры.

Родственники лошадей – халикотерии – жили во влажных лиственных лесах 30 миллионов лет назад. Их конечности, однако, были украшены не копытами, а когтями.

Поднявшись на задние ноги, халикотерии когтями передних вцеплялись в ствол дерева и ощипывали листья с высоких ветвей. Гигант халикотерий – исключение среди копытных. Голова и шея у него лошадиные. Спина и хвост – как у тапира. Зубы – как у бронтотерия. Ноги – носорожьи. И только когти свои собственные, ни на кого не похожие. Долгое время когти этого зверя находили отдельно от скелета. Они были предметом споров и разногласий в ученом мире, пока не удалось найти полный скелет, который и рассеял все сомнения.

ПЛЕННИКИ ЯНТАРЯ

Если вам приходилось бывать на Кавказе и прогуливаться по раскаленным улочкам его курортных городов, то вы, вероятно, обратили внимание на весьма оригинальный сувенир, выставленный в витринах даже самых маленьких магазинчиков. Скорпион в «янтаре»! Скорпион, безусловно, настоящий. Более того, сугубо современный. А вот «янтарь» ничего общего с древней смолой не имеет. Это эпоксидная смола – детище современного технического прогресса.

Каким же образом пришла людям в голову мысль заключить животное в смолу? Мысль эту подсказала им сама природа. Еще в древности жители Прибалтики находили на берегу моря желтые прозрачные «камни». Иногда внутри этих камней оказывались клещики, жуки, пауки, мухи, комары, веточки растений или даже маленькие зверьки. Позднее специалисты установили, что желтые камни – янтарь – есть не что иное, как смола из доисторического леса.

В России о происхождении янтаря из смолы писал еще М. В. Ломоносов. Он же отметил, что иногда куски эти содержат насекомых.

Ломоносов решительно отвергал всякие фантастические догадки на сей счет и в поэтическом четверостишии так объяснил это явление:

В тополевой тени гуляя, муравей

В прилипчивой смоле увяз ногой своей.

Хотя он у людей был в жизнь свою презренный,

По смерти, в янтаре, у них стал драгоценный…

Написано очень точно – муравьи в балтийском янтаре чрезвычайно обильны, встречаются там и сережки тополя. Сам же янтарь – смола древней сосны, которая так и называется: сосна янтароносная.

Янтарь собирают на побережье Балтийского моря. Много его возле города Паланги в Литве, а еще больше под Калининградом. Геологи установили, что волны вымывают янтарь из так называемой «голубой земли». А «голубая земля» лежит под «зеленой стеной» – толщей глауконитового песчаника. Про минерал глауконит мы уже рассказывали. Он помог определить возраст первых позвоночных: «древнезуба» и «старозуба». Помог он и на этот раз. По содержанию радиоактивного аргона в глауконите было установлено, что балтийский янтарь образовался как раз тогда, когда жили эндрюсархус и «громовые звери» бронтотерии, то есть примерно 50 миллионов лет назад. Сам янтароносный лес рос не там, где теперь находят прозрачный камень, а еще дальше к северу, на Скандинавском полуострове. В Прибалтику же янтарь вынесли древние реки. Но хотя в янтароносном лесу росли сосны и жили муравьи, он был больше похож на современные леса Кавказского побережья и даже на горные леса Индии.

Вместе с муравьями здесь жили термиты и богомолы, которые совсем не выносят холодной зимы. Там же в изобилии рос кипарис, и, что совсем удивительно, в скандинавском лесу летали предки знаменитой африканской мухи цеце.

Янтари, правда, не такие красивые, как прибалтийские, встречаются во многих местах земного шара. Есть янтари древнее прибалтийских, есть моложе. И почти везде в них можно найти отлично сохранившихся насекомых. Насекомые эти почти такие же, что живут и сейчас. За 50 миллионов лет они мало изменились. Изменилось только их распределение по Земле. Поэтому ископаемые насекомые очень точно могут рассказать, в каком климате и среди какой растительности жили они в той или иной точке земного шара и как изменялись условия их жизни.

Пока мы писали эту книгу, уже знакомый вам ученик профессора Родендорфа Владимир Васильевич Жерихин из знаменитой лаборатории на Полянке сопоставил все данные по ископаемым насекомым и пришел к неожиданному выводу: до конца палеогена, по-видимому, не было степей и саванн, а также галерейных тропических лесов влажного климата – джунглей, стало быть, не было важнейших ландшафтов, без которых трудно представить себе нашу планету.

Так вот, появление этих ландшафтов на границе палеогенового и неогенового периодов было последней из великих экологических революций, которая сделала Землю пригодной для появления на ней Человека Разумного.

ГАЗОН И ДЖУНГЛИ

Все мы привыкли к призывам «По газонам не ходить!» и уже забыли, что сами газоны придуманы как раз для хождения. Настоящий газон выдерживает не только хождение, но и всесокрушающий натиск лавины футбольных команд в разгар летнего спортивного сезона. Разумеется, это не наскоро посеянная чахлая травка, а ухоженный и подстриженный ковер с упругой многолетней дерновиной. Рассказывают, что самые лучшие газоны Англии – те самые, где нет табличек «не ходить!» – подстригаются уже сотни лет. А вот запущенный, одичавший газон вытоптать довольно легко. Неповреждаемым его делает именно систематическое повреждение.