Текст книги "Играй в меня (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9

Дима

Алкоголь бесновался в крови, стучал наковальней в голове. Я зашёл за угол, хотел было закурить, но понял, что тогда меня просто вырвет. Все же не стоило столько пить… С алкоголем я был на вы, особенно, после того, как понял, что сердечных ран, он, увы, не лечит.

И я был чертовски прав. И за сомнительное удовольствие быть пьяным сегодня, я расплачусь адской головной болью завтра. И все. А где же дивиденды?

– Деньги, – сказал я сам себе, остановившись перед дверью. – У тебя много денег, чувак. Очень много. И станет ещё больше. И сейчас, дорогой мой, ты не просто бухаешь, ты завязываешь полезные знакомства. И все эти пьяные уроды, что трахают сейчас проституток, они – полезные.

Именно в тот момент, что я беседовал с дверью я понял, что я действительно пьян. Это рассмешило. Быть пьяным – очень смешно.

– Ты сам такой, – теперь я обращался к двери, словно она олицетворяла моё альтер эго. – Пьяный в жопу и идёшь трахать проститутку.

А вот это уже не смешно. Если подумать, так даже грустно. И домой очень хочется. А где мой дом? Квартира роскошная съёмная? Квартира в Москве? Мамина? Я так стремился в родной город и только сейчас понял, что дома у меня нет. Остро, до боли в груди захотелось к Кате. Какой с пьяного спрос? Можно даже не объяснять ничего. Просто постучаться, она впустит. А потом в охапку её, и прижаться, и вдыхать запах её волос. И все, не нужно ничего больше.

Но даже в задурманенном алкоголем мозгу, где-то очень глубоко и далеко жил разум. Он твердил, что я этого не сделаю. Потому, что у меня есть Юлька. Жизнь новая. Потому что своей любовью я давно переболел.

Поэтому я толкнул дверь. Оказывается, я замёрз за то время, что с ней беседовал, и теперь тепло просто обрушилось на меня, от него покалывало в самых кончиках пальцах, а алкоголь в моей крови цвёл пышным цветом. Я не хотел идти дальше, через маленькую комнату с кожаным диваном, бутылкой вина на журнальном столике. Я понял, это сей уголок именно для секса. Маленькая гостиная, совмещенный сан. узел, и комната, в которой меня ждала девушка.

Входить я не хотел. Сделал это себе назло. Она, девушка, мой специальный заказ, сидела ко мне спиной. Горела только настольная лампа, комната терялась в сумерках. Свет играл на её рыжих волосах. Они были прямыми, строгое каре, кончики не касались плеч. Девушка чуть ссутулилась. Выпирали позвонки, едва прикрытые тонкой тканью платья. Казалось, согнись она ещё немного, и позвонки прорвут ткань, вырвутся на волю шипами. Странно, девушка словно уже ненавидела меня.

Смешная. Все вокруг смешное, когда ты пьян. Я коснулся её плеча помимо воли. Она чуть дернулась, странная проститутка, право слово. Зацепила меня этим, своей необоснованной ненавистью. Я же ничего ей не сделал…пока. Захотелось пойти дальше. Молния, едва заметная, хорошо спрятанная от любопытных глаз, на боку. Я потянул к ней руку, девушка сжалась. Потом решилась, и даже руку приподняла, дабы мне не мешать. Платье сползло на талию, собралось складками. В комнате было тепло, но её кожа пошла мурашками. Я провёл по ней пальцем, пытаясь их согнать, стереть.

Я хотел её, эту безымянную рыжую девушку. Она напомнила мне Катьку, в наши первые дни. Тогда страсть в ней боролась с врожденной стыдливостью. Сбрасывала одежду, а сама руками прикрывалась, и одновременно губами к моим тянулась… Как давно это было.

Я опустился на колени перед стулом, на котором сидела девушка. Хотелось быть с ней на одном уровне. Подумал было – надо развернуть её к себе лицом. Но тогда она перестанет быть на Катю похожей… Я уткнулся лбом в её спину, и кожей чувствовал, что она мелко дрожит. И руки у меня наверняка холодные… Неважно. Пусть холодные. Скользнул ими к её груди, сжал в ладонях. Грудь была упругой, от холода соски сжались.

Она проститутка, напомнил я себе. Но казалась такой чистой…ее кожу хотелось пробовать на вкус, что противоречило моей брезгливости, принципам. Но я сдался, лизнул спину, проведя языком как раз по позвонкам. Она вкусная, и на вкус на запах…

Девушка всхлипнула. В волосах блестит рыжина, словно напоминая, что она не Катя. Я поступил просто – выключил свет. Теперь можно заблуждаться сколько моей душе угодно.

Рыжую я поднял на руки, едва не споткнувшись и не уронив. Она судорожно вцепилась в мою рубашку, видимо, трезво оценивала мои силы. Свалил её кулем на постель, едва не запутался в брюках, торопливо их снимая. Упал на постель, нашёл её в темноте, свою девушку. Теплая, одновременно озябшая. Все в том же своём скомкавшемся на талии платье. Стягиваю его, сразу же снимаю трусы, отбрасываю в сторону бюстгальтер. На ней остались чулки, но их я тоже снял – хотелось чувствовать её кожу.

Она восхитительна, говорят мне мои ладони. Они оглаживают её тело, впалый живот, грудь, бедра, ягодицы. Отталкивают её руки, что пытаются прикрыть, спрятать от меня то, что сейчас необходимо мне так сильно, что я сам боюсь своих желаний.

– Красивая, – шепчу я, и втягиваю в рот её грудь. – Вкусная…

Забыл о своих стереотипах, продажная женщина – грязная. Поцеловать бы, да отворачивается. Ловлю её лицо руками, прижимаюсь к губам, проникаю в приоткрытый рот языком. Кожа солёная. Она плачет. Остановиться бы, да сил нет. Я успел забыть, когда последний раз желал женщину с такой силой. Это не степенный супружеской секс. Эту девушку даже трогать больно, внутри все сворачивается тугим узлом.

– Не плачь, – почти умоляю я, пьяный придурок. – Пожалуйста.

Она снова всхлипывает. Послушно закидывает на мою шею руки, раздвигает ноги. Она плачет, но готова принять меня. Горячая, мокрая. Я врываюсь внутрь и буквально вздыхаю от облегчения. Но легче не становится. Словно мой член раскален. От него жар волнами по телу, искрами в мозг. Или это алкоголь? Меня словно качает, уносит, я схожу с ума под её всхлипы, своё судорожное, прерывистое дыхание, размеренный скрип кровати.

Я действительно сошёл с ума – мне кажется, что подо мной Катя. Моя Катя, ничья больше. Сходить с ума мне нравится. Сколько мне не было так хорошо? Лет десять, нет, даже больше. Как выдернули из моей жизни Дюймовочку, с корнями, с кровью… Ушла и все волшебство с собой забрала, оставила только серую, скучную жизнь.

– Ненавижу, – шепчу в едва уловимо пахнущее цитрусом ухо.

И правда, ненавижу. За то, что я так пьян. За то, что она не Катя. Мне хочется сделать ей больно. Но даже на пике и пьяным во мне живёт табу, вбитое ещё родителями – нельзя делать больно женщине. Но устоять не могу, тянусь к её груди, сжимаю её, понимаю, что сильно…хочется кусать, чувствовать кровь на зубах, кричать. Странная смесь отчаяния и страсти кипела в жилах.

Я двигаюсь так быстро, что кровать грозит развалиться под нами. Наслаждение, которое кажется таким близким, мучает меня своей недостижимостью, маячит на самом краешке сознания, дразнит.

Видимо, луна выглядывает сквозь прорехи в тучах. Такая же пьяная, как я, как сегодняшний вечер. Пятно скользит по постели, подкрадывается к ней, к моей незнакомке. На доли секунд освещает её лицо. Мне кажется, что она и есть Катя. И одновременно с этим на меня обрушился мощнейший оргазм. Скомкал моё тело, сломал, лишил возможности дышать, думать, жить…

Я упал на её тело, такое тонкое и хрупкое, обманчиво родное и знакомое. Чужое, продажное. То ли осознание этого факта навалилось, то ли алкоголь взбунтовался, но к горлу подкатила рвота. Я оторвался от неё, от рыжей девочки, пошатываясь поднялся, в сотый раз убедившись в том, что чертовски пьян. Вывалился в прихожую. Обернулся на мгновение – девушка сидит, прижав к груди чёрное платье. Смотрит – на меня. Так серьёзно, что страшно. Я на свету, она видит меня как есть, пьяного, голого, возможно, жалкого… А сама прячется в полумраке, только глаза блестят.

Желудок сжимается в спазме, напоминая, что пить – здоровью вредить. Я бросился в ванную, склонился к унитазу, и именно в тот момент, в который все, что я выпил за вечер низвергалось из меня с болью и стонами вперемежку, я вдруг чётко понял – она не как Катя. Она Катя и есть.

Голова буквально раскололась на части, не дожидаясь утреннего похмелья. Мысли кружились, хаотично сталкивались друг с другом, отказывались упорядочиваться. Я сел на пол, на холодную плитку. Затем заставил себя подняться, умыться ледяной водой. Она струйками стекала по груди, но в чувство не приводила. В голове билось её имя – Катя.

Решившись, рывком распахнул дверь, заглянул в комнату. Незнакомки, кем бы она не являлась, уже не было. Только лифчик одиноко свисал со спинки стула.

Глава 10

Катя

Его вырвало. Стошнило. Наверное, это закономерно, даже правильно. Именно так этот секс и должен был закончиться. Нужно бы порадоваться, что не на меня. Я сидела на постели, слушала вовсе не аппетитные звуки из ванной. Меня словно парализовало. А потом опомнилась.

Господи! Вряд ли его будет тошнить всю ночь. Сейчас он выйдет из ванной, надо будет о чем то с ним говорить, улыбаться даже. А я не смогу. Я вскочила на ноги, нашла своё пальто, накинула его прямо на голое тело, собрала в охапку свои вещи, сапоги, и босиком выбежала на улицу.

Снег обжег ступни. Из дома доносилась музыка, взрывы смеха, крики. Пьяный женский визг. Ненавижу, всех ненавижу. Я бежала, не в силах остановиться, боялась, что сейчас Димка обнаружит моё отсутствие, выйдет меня искать. Машина Игоря стояла на парковке, он обещал дождаться. Не обманул.

Я ввалилась в автомобиль, пропахший сигаретным дымом, блаженным теплом, едва уловимым запахом бензина, едва не застонала, не веря, что смогла убежать.

– Настолько плохо? – спросил Игорь.

– Не спрашивай, – отозвалась я.

Залезла на сиденье с ногами, спрятала их под полами пальто, не в силах согреться. Заставила себя обуться. Игорь закурил, предложил сигарету и мне, я отказалась. Тогда бы меня тоже вырвало, как Димку.

– Не гони ты так, – почти ласково сказал Игорь у моего подъезда. – Не настолько все и страшно.

– Надеюсь, в следующий раз трахать будут тебя.

Прощаться я не стала. Влетела в квартиру, заперлась. Потом придвинула к двери комод, чтобы точно никто не проник. Вдруг Димка решит все же поговорить, или вдруг у него дар так же проникать в моё жильё, как у Сеньки.

Ноги болели. Одна ступня даже кровила, босиком бегать, я вам скажу, то ещё удовольствие. Снег мягок и пушист только на вид. Я пустила горячую воду, почти по максимуму, залезла в душ, успев подумать, что если не прекращу мыться с такой частотой, то у меня просто облезет кожа.

Уперлась лбом в кафельную плитку на стене и позволила горячим струями бить в спину. Господи, как гадко! От того, что там был Дима не легче. Хуже в сто раз. Гаже. Боже, у меня теперь даже чистой первой любви нет. Все изгадил, все испачкали…

Я тихо заскулила, пытаясь выплеснуть из себя отчаяние. Но его было слишком много, так, что оно лилось через край и никак не заканчивалось. И слёзы не текли, ни в какую. Может, все уже выплакала?

Подушечки пальцев сморщились, а я все стояла, не в силах уйти. Не могла шевелиться, не хотела. Выключила воду, села в ванную, уткнулась лбом в колени. Когда прогретый воздух остыл, стянула с крючка халат. Завернулась в него, и легла калачиком на дне ванной.

Наверное, тогда, много лет назад, у нас бы все получилось. Мы можем лишь предполагать, а судьба играет нами, как хочет. Подсовывает нам препятствия, чтобы мы спотыкались лишний раз, совершали сотни, тысячи проступков и ошибок. В итоге, путь, который казалось было вел к счастью, оказывается слишком извилист и тернист, и приводит в тупик.

Во мне рос мылыш. Он был совсем крохотным, несколько недель. Похоже, его присутствие вызывало неожиданные изменения в моём организме. То, что я распухну его вынашивая, я считала нормой – не великая плата за право стать матерью. Но мой организм считал иначе. Он сопротивлялся. Мучал невыносимой утренней тошнотой, изматывающей, бесконечной. Хорошо, что мамы не было дома – догадалась бы обо всем сразу. Моё сердце то замирало, словно раздумывая, стоит ли ему вообще дальше трудиться, то начинало частить так, что я задыхалась, чувствуя, как каждый его дробный удар отзывается в моём мозгу, отдается утроенным эхом.

Димка продолжал подрабатывать, видела я его все реже. Чаще со мной была Лялька. Сеньку я тоже старалась избегать, понимая, что всех обманываю, и путаюсь, тону в этой лжи. Ложь засасывала меня, словно болото, мне казалось, я слышала, как она довольно пыхтит и хлюпает, примериваясь, как бы ловчее утянуть меня на дно.

– Беременна? – спросила Лялька.

– Да, – просто ответила я, радуясь, что хоть кому-то можно сказать. – Не говори никому. Пока… Я сама.

– От Димы?

Я вспыхнула. Тогда, в моей голове ещё не укладывалось, что заниматься сексом и рожать можно не по любви. Это с кем-то другим случается. Со мной – никогда. Я не такая.

Лялька вернулась ночью. Гладила мои волосы, шептала глупости успокаивающие, я даже не вслушивалась, просто важно было, что рядом кто-то есть.

– Моя мама больше всего на свете хотела меня, – вдруг начала Лялька. – У неё никогда ничего своего не было – детдомовская. Даже одежды… Она мечтала, что у неё будет свой мирок. Квартирка. Своя, без чужих. Может даже кот. Работа, пусть даже скучная, требующая ежедневного присутствия. А главное – малышка. Больше жизни мама хотела дочку. Свою. Маленькую, хорошенькую. И любить так, чтобы и мамино детство компенсировать. Плести косички, шить платья куклам, гулять за ручку. Ты знаешь, она и правда была замечательной мамой. И так боялась, что сучий диабет унесёт её раньше моих восемнадцати, и меня в детский дом заберут… Я тоже ребёнка хочу. Не сейчас, конечно… Но мальчика. Девочки слабые, их легче обидеть. И сына назову Львом. Чтобы и имя было храброе.

– Левка, – улыбнулась помимо воли я. – Красивое имя.

– А ты в мужские разборки не лезь. Вынашивай своего ребеночка. Пусть сами они грызутся, твои мужчины. Главное, чтобы от Жорика и его товарищей отвязаться.

Она была умнее и мудрее меня, Лялька. То, на что мне потребовались годы она раскусила сразу же. А может, со стороны видней… И я видела, что она болеет за Сеньку. Она была странной. Готова была отдать все тому, кого любит. Она любила меня, но любила и Сеньку. Я видела, как она на него смотрит. Как умирающий от голода на кусок хлеба. И все равно готова была уступить. Отдать нас друг другу, чтобы мы были счастливы. Если бы все было так просто. Мое счастье в ее рамки не укладывалось.

Жорик не отвязывался. Руки больше не распускал, но смотрел многообещающе. Я смогла сократить время своей «работы» отговариваясь тем, что я маме нужна и приболела. Мне верили – выглядела я отвратно. Щеки ввалились, глаза в пол-лица, похудела. Жаль, что Жорика это не отвращало.

– Ты колешься? – отозвал меня в сторонку Игорь.

– Нет! – ужаснулась я.

Игорь не был деспотом. Нет, я слышала, как он орал на других. Один раз при мне избил парня, вроде как, за дело. Но меня не трогал, защищал даже немножко. Я всем тогда казалась чистой, просто заблудившейся. Жалели…

– Мне кажется, я тебя теряю.

Это уже Димка. Вырвался ко мне на три ночи в неделю, обнимал так, словно раздавить хотел.

– Глупости, – отвечала я. – Просто заняты очень. Я люблю тебя.

– Надо срочно жениться, – улыбался он.

Целовал, ругался, что ребра торчат, заставлял завтракать. Я мужественно давилась и сдерживала тошноту. Едва дверь за ним закрывалась, я бросилась к унитазу и прощалась с овсянкой, с пригоревшими с одного бока Димкиными оладушками…

Уже наступала зима. Маму выписали, потом и правда отправили в санаторий. Мне с ней не получилось – санаторий был для сердечников и попасть в него было очень сложно. Сенька бесился, Димка радовался. Лялька смотрела внимательно, словно ждала.

– Перееду пока к тебе, – обрадовал меня с утра Димка.

У меня не было сил ни огорчаться, ни радоваться. Казалось, силы высосал из меня мой ребёнок. Я кивнула, с трудом поднялась с постели. Подкатила к горлу тошнота. Санузел был слитный, я включила воду погромче, уже привычно обняла унитаз. Когда вышла – Дима ждал меня у дверей.

Взял за руку, повёл в комнату, усадил напротив себя.

– Мне не нравится то, что происходит, – серьёзно начал он. – Ещё летом все было иначе. А сейчас…я словно навязываюсь, а ты терпишь меня из милости. Я уже родителям сказал, что мы поженимся, а ты кольцо снимаешь, когда к маме идёшь. Катя, честно скажи.

Говорил спокойно, нарочито спокойно. А сам – струна натянутая. И ждёт моих слов, и боится. И не хочет меня потерять. Я тоже не хочу, очень не хочу. И я решилась.

– Дим, мне просто тяжело очень. Я неважно себя чувствую. Я…беременна.

Он посмотрел на меня, моргнул даже пару раз. Потом улыбнулся, неуверенно.

– Это что…у нас ребёнок будет? – я кивнула. – Ни хрена себе…

– Ты огорчен?

– Господи, Катя, я такого навоображал! Рожай хоть троих сразу, прокормим!

И засмеялся. На руки меня подхватил, закружил. Меня снова замутило, но теперь я могла хотя бы блевать с чистой совестью. А Димка караулил за дверью со стаканом водички, то и дело спрашивая – плохо, да? Сильно? А может, в больницу?

Было самое начало декабря. Моей беременности – девять недель. Я уже сходила и встала на учёт. Анализы даже сдала… Врачу не понравился шум моего сердца. Он посмотрел мою карту, сказал, что при моём диагнозе так быть не должно. Меня отправили на кардиограмму. Потом к кардиологу. Потом к ещё одному…Это тянулось несколько дней. Меня передавали из рук в руки, как безвольную игрушку. Сетовали на гемоглобин, на апатию, и на сердце, сердце…я так устала, что просто хотела вырвать идиотское сердце из груди, и лечь выспаться. Спать я не могла. Тревога не хотела отпускать и ночью.

В итоге, мне повезло. Наверное. В сходила от одного врача к другому, большая часть из них даже затруднялась поставить мне точный диагноз. Я попала к кардиологу мамы. Он хорошо был со мной знаком, приходилось общаться в силу обстоятельств.

– Малышка, – сказал мне нестарый ещё врач. – Ты рожать не можешь.

– Я подумаю, – обещала я. – У меня же ещё есть время думать?

– Думай, – смотрел он на меня с печалью, внимательно. – Только смотри, как бы все за тебя не решилось. Ты же знаешь, что с сердцем твоей мамы? Ей сорок лет, две операции уже, и прогнозы…врать не буду. Так вот – у тебя хуже. Если вовремя прооперироваться, в хорошей клинике, шансы есть. Будешь рожать – ни одного.

Ему я верила. Да, в принципе, я понимала, что меня не обманывают. Но на аборт решиться не могла. И каждый день просыпалась, прислушивалась к себе. К сердцу, к тому, кто рос в моей матке. Порой даже казалось, что ребёнок шевелится, хотя я знала, что на таком сроке это ещё не возможно. Он ещё слишком крохотный, ребёнок, которого хотят лишить жизни. Я включала старый, работающий через раз тарахтящий компьютер и читала – у ребёнка уже есть пальчики. Крохотные, ещё без ногтей. Внутри меня уже человек, пусть и такой маленький. И его жизнь от меня зависит.

Димка радовался. Следил за тем, что я ем. Витаминки покупал. Заставлял меня гулять, я цеплялась за его локоть и по сторонам смотрела – боялась увидеть кого-то из ненужных знакомых. Все же, по официальной версии, я девушка Сеньки…

Сенька поймал меня у подъезда через несколько дней, после того, как я узнала, что моему ребёнку, скорее всего, не суждено родиться.

– Куда пропала?

– Ты велел мне пропасть, вот я и пропала…

– Катя! Ты что, ещё не поняла, что это не игрушки все? Что подработку на лето ты выбрала не самую удачную?

– Ты же работаешь! – вспылила я. Кивнула на его машину: – Не жалуешься…

– Я мужчина, – ответил Сенька, словно это все объясняло и оправдывало.

Я опустилась на холодную скамейку. Спорить с Сенькой не имело никакого смысла – сама видела, что все пошло через задницу. Открыла сумку. Поворошила шорох ненужной всячины, что там обитала, добралась до бокового внутреннего кармашка.

– На, держи, – протянула я Сеньке бумажку. – Такого формата в вашей конторе годится?

Он взял справку, повертел. В ней, чёрном по белому, что у гражданки Коломейцевой, меня то есть, беременность, целых девять недель. Про мои диагнозы не слова – справку выписал районный гинеколог. Сенька смотрел то на бумажку, то на меня.

– Ты что, и правда беременна? – устало опустился рядом со мной на лавку. И сдулся весь, словно проколотый надувной шарик. Я бы пожалела его, но что-то с моей жалостью случилось – и на себя то не хватало. – От Димки?

– Сень!

– Прости… Да, ты же не такая у нас. Дюймовочка. Любовь до гроба, все дела… Только жизнь не такая простая, Кать. Для того, чтобы просто быть счастливым, нужно как минимум душу дьяволу продать. Я бы продал, но где дьявол, где я? Не докричаться.

– Пока, Сень..

На меня саму свалилось слишком много боли, чтобы принимать ещё и чужую. Я никогда не была эгоисткой. Но сейчас хотелось просто встать и уйти, чтобы не слушать, я знала, что ничего хорошего Сенька не скажет, только в очередной раз разбередит душу. Но уйти он не давал.

– Смешно наверное, но я все надеялся… Люди имеют обыкновение надоедать друг другу. Любовь сменяется раздражением, усталостью, ненавистью даже. Я ходил вокруг да около, ждал. Что надоест, что наиграетесь… А теперь беременна вот. Поздравлять тебя нужно, да?

Наверное в этот момент стало больше ещё одним человеком, который ждал что крохотный ребёнок, в котором ещё и трёх сантиметров нет, перестанет жить.

Катя

Во мне не осталось ни жалости, ни любви. Все силы уходили на то, чтобы жить. Я смотрела на Сеньку и знала, что люблю его. Что многие годы провела с ним бок о бок, думала, что всегда так будет. Но самой любви нет, не чувствовала. Вся я была нацелена на своего ребёнка. Глупости, невозможно залюбить впрок человека, который даже не родился, но похоже именно это я и собиралась сделать.

Я просто встала и ушла. Вечером вернулся Димка. Говорил что-то, в глаза заглядывал, а я по-прежнему ощущала себя выжатой досуха.

– Я устала, – сказала я Димке и ушла с кухни.

Наверное, он обиделся. Хотя кому вру? Точно обиделся. Вошёл в комнату. Я лежала, свернувшись калачиком под одеялом, баюкая свою неожиданно разбитую так рано жизнь. Посмотрел на меня. Ушёл молча, а ведь остаться хотел. Задерживать его я не стала.

На следующий день пришла Лялька. Звонила в дверь, стучала. Я велела убираться, не открыла. Нужно было на учёбу, сессия скоро. О том, что может позвонить Игорь и мне придётся идти и «работать» я старалась не думать. Мне хотелось, чтобы обо мне забыл весь мир.

Вечером телефон вновь завибрировал. Новенький, даже неплохой модели, он приносил одни лишь плохие вести. Подавал звуки с завидной регулярностью весь день, но сейчас телефон я взяла. Осторожно, стараясь не просматривать списки пропущенных вызовов, боялась, что от меня опять чего-то потребуют. Последняя СМС была от Ляльки.

«На прошлой квартире в десять»

Прошлая квартира была на Можайского, не так далеко. Сил я в себе совершенно не чувствовала, но и подводить Ляльку не хотелось. Да, я знала, что просто в декретный отпуск меня не отпустят. Позвонила. Лялька трубку не брала. Посмотрела на часы – девять. Успею. Идти нужно.

Тогда я не подумала, почему Лялька не берет трубку, хотя вот только написала СМС. Почему нужно идти на Можайского? Штаб Игоря вновь переехал. Я просто встала. С трудом дошла до ванной, умылась. Отражение пугало. Щеки впали, глаза блестят странным, необъяснимым блеском, словно меня лихорадит, словно я пьяна. Бледная кожа, едва розовые губы. Что вообще находили во мне мужчины, в такой измученной? Куда смотрели? От Дюймовочки одна тень осталась.

Начало зимы, на улице темно, словно полночь уже, а время десятый час. Я ежилась, стоя под козырьком подъезда и не решалась в эту темноту сделать первый шаг. Там наверху квартира, каждый уголок в которой знаком, в ней пахнет духами мамы, Димой пахнет. Там мнимый покой. А здесь что?

Я почти вернулась. Но напомнила себе – Ляля. Игорь, который так просто не отпустит. Промахов пока лучше не допускать, иначе вернутся сторицей. Нужно довериться Сеньке, и, как он сказал, привлекать к себе меньше внимания. Почему я тогда Сене не позвонила? Потому что последний наш разговор висел надо иной, словно Дамоклов меч? От того, что понимала, что могу сделать его счастливым. Могу, да. Но какой ценой? Я чувствовала, словно отбираю у голодного последний кусок хлеба. Нет, с Сенькой, говорить не хотела.

Поэтому я пошла. Дворами, привычно. Снег шёл, крупный, хлопьями, красивый. Ветра нет совсем, кружится, падает так медленно, словно позволяя любоваться собой в свете фонарей. На Можайского ряды старых, уже под снос домов. Многие из них все ещё заселены, мне нужен один из них.

В подъезде темно. Светит лампочка над дверью, но тускло, с неохотой. Пахнет пылью и кошками. Нужная квартира на втором этаже. Здесь света на лестничной площадке нет вовсе. Дверь чуть приоткрыта, тёмная щель гипнотизирует.

– Ляль? – зову я, одновременно гадая, что она вообще здесь потеряла.