Текст книги "Лавина (СИ)"

Автор книги: Ирина Лем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

  Впрочем, деньги в разумных количествах не помешают. Они паруса свободы, дают возможность путешествовать, открывать мир. Луана и Зария вырастут и сами решат – где им жить. Выбор велик: в Америке, Европе, Азии, Австралии. Да хоть в Антарктиде, по соседству с пингвинами. Или на родине. Главное – стать финансово самостоятельными, а не рассчитывать на фамильное богатство.

  Богатство полученное, а не заработанное слишком опасно. Оно убивает стимул развиваться, стремление достигать. Билл Гейтс лишил детей наследства, оставив лишь деньги на учебу, а он один из умнейших людей своего времени. Фризо не допустит, чтобы дочери росли избалованными владелицами миллионов подобно американской наследнице отелей Хилтон, опьяневшей от богатства. Пусть они останутся нормальными, трезвомыслящими, голландскими девчонками...

  Фризо не заметил, как стал проваливаться в сон. Взрыв смеха вернул его в реальность. На ковре возились уже трое: Мейбл присоединилась к дочерям, они вместе катались, обнимались, целовались. Рюкзаки-чемоданы раскиданы, кофточки-костюмы смяты и забыты. Шум, хохот, хаос.

  В маленьком доме большое счастье.

  А во дворце есть место всему, кроме счастья. Фризо знал не понаслышке. Его безоблачное детство сопровождала одна тень – депрессия отца. Он был добрейшим человеком, но не прижился на новой родине, не нашел места в голландском обществе, которое не простило ему членства в Гитлерюгенде и офицерство в Вермахте. Ощущение ненужности свело его в могилу. На родине он был бы уважаемым человеком, скорее всего политиком, решал бы судьбы послевоенной Германии. А кто он здесь? Всего лишь придаток жены-королевы без права принятия решений, но с правом проживания во дворце. Который стал его тюрьмой. А жил бы он, как все немецкие бюргеры, в собственном доме: с черепицей на крыше, гортензией в саду и Мерседесом в гараже, глядишь, дожил бы до правнуков.

  По праздникам всей семьей ездили во дворец Суздайк – низкий, длинный, как поезд, с двумя флигелями на концах. В тех флигелях жили дед Бернард и бабушка Юлиана. Последние десять лет они не встречались и не общались. Они никогда не любили друг друга, а под конец просто ненавидели. Они двигались к жизненному концу в одном поезде, но в разных вагонах.

  Фризо вспомнил фамильный дворец Хет Лоо. Там разрешалось говорить тихо, ходить неслышно, одеваться прилично, вести себя достойно. Запрещалось бегать и прыгать не говоря уже затеять потасовку с братьями. Потасовки только на улице – зимой в снегу, летом в траве. Боролись чаще всего двое старших, младшего Константина не считали за достойного соперника. В те моменты у Фризо вертелась мысль: «Колотить Александра можешь, но не до смерти, иначе тебе придется стать королем». К профессии монарха он с детства испытывал отвращение.

  И отвращение к обязательным фотосессиям всей семьей. Противно ощущать на себе «всевидящее» око объективов. Рассматривают чуть ли не под микроскопом, каждую морщинку на лице, каждую складку на одежде. Стоишь как голый король, хотя и не король и не голый. Недавно такой случай произошел. Во время сессии дул ветер, одежда облепляла тела. Кто-то из дотошных репортеров разглядел, что под брюками у Александра в районе промежности выделяется значительный бугор. Тут же разослали снимки по бульварным телепрограммам. Продемонстрировали бугор на всю страну и в подробностях обсудили.

  Смех и грех...

  Нет, идиотизм.

  Быть королем – сомнительное счастье.

  Подальше от него.

  И от дворца.

  Заветная мечта лицейской юности Фризо – вырваться на свободу. Окончил учебу и вырвался сразу отовсюду: из лицея, из дворца, из страны. Поступил в Калифорнийский университет и поселился в кампусе в комнатушке на двоих. Спартанская обстановка, только самое необходимое – кровать, стол, стул, полка с книгами. Тесно, но как же свободно!

  И здесь, в альпийском шале – свободно. И счастливо. Фризо смотрел на жену и дочерей, игравших на ковре, и чувствовал, как уголки губ сами собой раздвигаются в улыбке. Три его любимые девочки – вот оно счастье. Вот ради чего стоит жить. Любимые люди – твоя опора. Дом, где счастливо смеются – твое главное богатство. И даже если лавина его захлестнет или другое несчастье обрушится – этот дом будет стоять, как крепость...

  Фризо очнулся от легкого прикосновения. Мейбл сидела рядом, гладила по руке.

  – Ты задремал и чуть не уронил чашку с кофе.

  От ее руки шло тепло. От ее присутствия шло тепло. Фризо коснулся губами ее виска.

  – Спасибо, любимая. Какое у тебя расписание на сегодня?

  – Отдохнем часок после перелета. Девочки слишком возбуждены, не хочу, чтобы у них голова разболелась от избытка впечатлений. А потом пойдем кататься. Но сначала проведем нашу семейную фотосессию. Я уже кое-что сняла. – Мейбл полистала экран телефона. – Смотри. Вот Луана впервые увидела горы в окне вертолета. Глаза круглые, будто в них вставили по монетке. А вот Зария. Вцепилась ей в руку. Испугала как бы вертолет не задел вершину и не рухнул. А здесь ты меня подкараулил, когда я дремала, уставшая, без косметики. И на мой же телефон снял. Это нечестно. – Мейбл шутливо шлепнула Фризо по руке. – Я же здесь бледная и страшная!

  – Ты самая красивая женщина на свете. Даже когда спишь, без косметики или устала, – тихо сказал Фризо. Он нечасто делал комплименты, а если делал – то честно.

  Мейбл взяла его руку, приложила к щеке. Она дорожила тем, что имела. Она любила Фризо и была благодарна. Он дал ей все, что только мужчина может дать женщине. Вознес на самый верх – ввел в королевскую семью, вдобавок стал ей настоящей опорой. Каменной стеной, за которую всегда можно спрятаться – от людей и от печалей.

  По-отечески доброй, надежной, мужской поддержки Мейбл не хватало с детства. Рано потеряла отца, росла с отчимом. Он исполнял долг по воспитанию дочерей жены: оплачивал еду, одежду, учебу, но не более. Хрупкая Мейбл скучала по сильному плечу. Ее привлекали мужчины, которые чего-то добились в жизни, твердо стояли на ногах. Думала – на них можно опереться, и по молодости совершила пару ошибок. Начинала отношения с мужчинами, которых считала сильными, но они оказались с темным прошлым и стояли на ногах совсем не так прочно, как казалось. Очень скоро темное прошлое их настигло: одного убили в мафиозных разборках, другого посадили пожизненно.

  Сомнительные знакомства подпортили ее репутацию. Скандалы – лакомый кусочек для прессы. Не имея доказательств, репортеры придумывали невероятные истории, распускали грязные слухи.

  С Фризо произошло нечто подобное – каких только слухов о нем ни распускали, вплоть до того, что он гомо.

  Кто знает методы репортеров, не верит ни единому их слову. Фризо не верил.

  Какое счастье...

  – Какое счастье, что я встретила тебя, милый. – Мейбл поцеловала его руку.

  И замолчала.

  Фризо тоже молчал. Для любви не важны слова. Важны глаза. В глубоких, голубых глазах Мейбл отражались крошечные лампочки, разбросанные по потолку, как звезды по небу. Из-за этих глаз он пошел на конфликт с Кабинетом министров. Какая ерунда! Ради любимой он бы с целым миром повздорил...

  Звонок. Флориан. Фризо приложил телефон к уху.

  – Привет!... Ты уже здесь?... Да, время есть... Где будешь ждать?... Хорошо. – Фризо нажал красную кнопку и отключился – не только от разговора, но и от происходящего вокруг. Заторопился. Его звали – не только Флориан, но и... горы. Он приехал сюда ради них и вдруг смутился, будто изменил жене и детям. Нет, не стоит смущаться, семью он никогда не обидит и не бросит. Но семья с ним навсегда, а горы... всего на два дня. – Дорогая, пока вы будете отдыхать, я скачусь пару раз. Флориан уже ждет меня. Говорит, нашел какой-то интересный склон. Здесь недалеко, чуть в стороне от зеленой лыжни.

  – Ах, Фризо. Почему бы вам не кататься там, где все?

  – Там, где все, слишком много народа, – сказал Фризо, вставая. – Не люблю, когда мешаются под ногами. Того и гляди наткнешься на неопытного горнолыжника или еще хуже – ребенка. Поранишь, придется платить компенсацию. Счет может пойти на сотни тысяч, учитывая наше происхождение. Потому мы выискиваем уединенные тропы, необъезженные склоны. Не переживай, дорогая. Ничего со мной не случится, обещаю.

  – Хорошо, Фризо. – Мейбл беспокоилась, но не стала настаивать. Фризо – принц крови, не терпит, чтобы ему навязывали мнение. – Только, пожалуйста, не забудь взять с собой бипер и антилавинный мешок.

  – Конечно.

  – Не останешься с нами на ланч?

  – Нет, перекушу в кафе на вершине.

  Фризо надел лыжный костюм – подчеркнуто мужской: черный с серыми полосками по карманам, шлем, вышел на улицу и... зажмурился от водопада света. Будто нырнул в солнце. Будто оно было счастливо светить ему и только ему. Кажется, в аэропорту Израиля прибывающих встречает плакат «Только вас мы и ждали!». Солнце Альп светило так, будто только и ждало Фризо.

  Свежий, колкий от мороза воздух ворвался в легкие, грудь сама собой приподнялась, чтобы глубже вдохнуть. Путы сброшены, доспехи свалены в кучу, границы сметены... Да и какие границы в горах? По ним черту не проведешь, часовых не расставишь. Абсолютная свобода – вот за что Фризо любит горы...

  Снег переливается мириадами бриллиантов, слепит глаза. Фризо опустил со шлема очки, сделанные на заказ – с диоптриями и затемнением, и двинулся к фуникулеру.

  На посадочной станции стояли трое: две девушки в одинаковых, блестящих, как новогодние игрушки, комбинезонах на модельных фигурах и мужчина ниже их ростом, в возрасте «за пятьдесят». Мужчина выглядел несвеже – мешки под глазами выдавали неспокойно проведенную ночь. Девушки были ярко накрашены, будто собрались не на лыжную прогулку, а в ночной клуб. Они без конца хихикали и заискивающе поглядывали на мужчину. Тот, довольный вниманием дам, ощупывал их глазами, иногда приподнимал верхнюю губу в качестве улыбки. Разговаривали на незнакомом, твердо звучащем языке. Из Восточной Европы, догадался Фризо.

  Когда подъехала кабинка фуникулера – с желтыми, противосолнечными стеклами по кругу и диваном на двоих, девушки напряглись. Обменялись злобными взглядами. Собрались подраться за право ехать вместе с мужчиной? Чтобы не допустить потасовки, он предусмотрительно взял одну из них за локоть и сунул внутрь. Второй пришлось дожидаться следующей кабинки и разделить ее с Фризо.

  Девушка уселась на диван, шумно вздохнула, опустила кончики губ и отвернулась. Фризо все равно. Он не собирался с ней заговаривать, чтобы скрасить подъем. Он не знает восточно-европейских языков, она не знает голландского или хотя бы английского. Она охотница за кошельком отечественного происхождения. Сидит в тесной кабинке, но мысленно в просторном Мерседесе – это первый атрибут богатства для восточно-европейцев.

  А Фризо мысленно уже на лыжне, которая плавно плыла под прозрачным полом. Сверху оценить ее сложность невозможно. Видны резкие повороты и нагромождения камней, их надо умело объезжать, не задевая, иначе покатишься кувырком и в один клубок сплетутся лыжи, ноги, палки...

  Черт! Что за мысли. Про предстоящее удовольствие надо думать, а не про возможное несчастье...

  На конечной станции кабинка вздрогнула, качнулась, предлагая покинуть себя старым пассажирам, потому что ее уже ждали новые. Фризо вышел, огляделся. Кругом люди в шлемах и очках в пол-лица. Неузнаваемы. Он прошел бы мимо человека, стоявшего неподалеку, опершись на лыжные палки, если бы тот не окликнул.

  – Эй, Фризо! – Флориан поднял очки и махнул рукой. Субтильного телосложения, в костюме яркой расцветки – красные и белые поля, разделенные черными полосами. Сзади он вполне мог быть принят за девушку.

  Именно из-за дружбы с ним Фризо едва не записали в ряды гомосексуалистов. Кроме изящной фигуры у Флориана приятное лицо. Несмотря что из старинного немецкого рода, выглядел он не по-арийски. Скорее по-итальянски. Кожа с коричневатым оттенком – будто умылся не водой, а капучино. От природы волнистые, темно-каштановые волосы и того же цвета глаза – мягкие, притягивающие. Они действовали одинаково магнетически и на мужчин, и на женщин. Только в данном случае внешность обманчива. Фризо точно знал: друг не гомо и не бисексуал. Нормальный гетеро. Хотя что в наше время нормально...

  – Ну как, не раздумал пощекотать нервы? – спросил Флориан с любопытной и одновременно хитрой улыбкой, заранее зная ответ.

  – Конечно, нет. Показывай, какой склон предлагаешь опробовать. Только не как в прошлый раз – пологий, скучный и безопасный. Детские забавы.

  – Ну не такой уж он был и пологий. Я два раза чуть через голову не кувыркнулся, пока съезжал. Только с третьего раза приспособился. И все равно сердце трепыхалось, как флаг на ветру.

  – Для того мы сюда и приезжаем. Встряхнуться. Размять конечности, проветрить голову, взбодрить сердце. А то иногда такая лень и слабость одолевают, будто не в рабочем кабинете отсидел, а в доме престарелых. Нам не подобает по зеленым трассам кататься. Пусть там дети тренируются. Через трубы ездят да змейку на снегу выделывают. Настоящие мужчины не должны бояться немножко рискнуть.

  – Знаю я твои «немножко», – с добрым ворчанием проговорил Флориан. – Кроме черных спусков никаких других не признаешь. Чем круче, тем лучше. А если он еще ухабистый, то вообще мечта.

  – И что-то мне подсказывает – она скоро осуществится.

  – Как ты догадался? – вопросил Флориан и далее заговорил тоном рекламного объявления. – Специальное предложение. Действует только сегодня и только для тебя. Отличная, опасная лыжня. Называется Пикулин. Наклон семьдесят процентов, длина более 3 километров. Категория «черная», именно то, что ты хотел.

  – Семьдесят маловато. Хотелось бы процентов восемьдесят пять.

  – Ты сумасшедший. Это все равно что съезжать с перевернутой кофейной кружки – почти вертикально вниз. Пикулин тоже неплох. Я туда вчера ходил. Только посмотрел, съехать не решился. Там действительно опасно, предупреждающие знаки стоят.

  – О чем предупреждают?

  – О возможных лавинах.

  – Ерунда, перестраховываются. В начале апреля лавины не сходят. Тут и снега-то мало осталось. Некоторые вершины вообще лысые стоят.

  – Это так. Но ситуация меняется. Из-за глобального потепления снег тает быстрее, чем обычно. Сверху образуется корка, под ней – рыхлая масса. Если корка треснет, то не сможет удерживать нижние слои. Рыхлый снег съезжает единым потоком. Кстати, ты антилавинный рюкзак захватил?

  – Нет. Только бипер. – Фризо показал прикрепленный к ремню аппарат размером с мобильник.

  – А рюкзак? У меня вот он, за плечами, как парашют. При первых признаках лавины дергаешь за шнурок, он раскрывается и окружает тебя будто воздушной подушкой. Давай вернемся...

  – Не надо. Не хочу время терять. Хочу до ланча пару раз съехать, – сказал Фризо. Заметил сомнение на лице друга, добавил: – Все будет хорошо, Флориан. Мы же опытные горнолыжники. Не с таких круч спускались. Лавины нас не догонят!

  Флориан слегка качнул головой. Он не разделял бравады друга, но показаться трусом не хотел.

  – Сразу пойдем на гору или сначала попьем кофе?

  – Кофе потом. – Фризо нетерпеливо поерзал лыжами. – Сначала гора.

  – Тогда следуй за мной. – Флориан опустил очки, взялся за палки и тронулся первым.

  Друзья пересекли поперек пологий склон, широкий, как автотрасса на восемь полос. Снежная трасса была расчищена, накатана, проверена на безопасность. По обочинам ее стояли высокие, густые ели в форме треугольников с сильно вытянутым верхним углом, похожие на стражников с копьями – за обочины не заезжать!

  Как на автотрассе тесно от автомобилей, так и здесь было тесно от людей. Гиды обучали новичков, взрослые – детей. Кто-то спускался самостоятельно, выводя горизонтальные синусоиды, кто-то ехал спиной вперед, снимая на камеру едущего следом. Кто-то поднимался наверх, взявшись за движущийся канат, кто-то стоял неподвижно, болтая со знакомыми. Несколько отважных девушек и парней оголились до пояса и с гомоном неслись вниз, ловко лавируя между остальными.

  «Хорошо, девушки лифчики оставили», – подумал Фризо. Как защита от холода – от них мало толку. Солнце светит, да не греет, мороз градусов пять-семь. В такую погоду лифчик имеет больше эстетическое значение, чем обогревающее. Фризо имел предубеждение против дам, открывающих грудь для всеобщего обозрения – будь то на пляже или на протесте. Они в чем-то ущербны, чего-то не хватает в их чердачке...

  Пологий склон для опытного горнолыжника все равно что таблица умножения для профессора математики. Примитив и пройденный этап. Прошли, не задерживаясь.

  Сразу за лесополосой открывалась другая трасса – довольно узкая, круто шедшая вниз. Она извивалась между крупных и мелких камней, требуя виртуозного владения не только техникой спуска, но и собственного тела. Начало ее загораживали низкие, деревянные барьерчики и высокий плакат с надписью черным по красному: «Пикулин, черная трасса». Под плакатом – объявление «Закрыто. Опасность лавин».

  В другое время Фризо не обратил бы внимания на заграждения. Объехал и съехал. Сейчас не получится: в окне домика для спасателей недвусмысленно торчит фигура с переносной рацией «уоки-токи» возле уха. Пока будешь объезжать – перехватят, заставят вернуться, вдобавок отчитают, как нашкодившего школьника. Не солидно для банкира.

  – Заманчивая трасса, – сказал Фризо, глядя за барьеры. – Похожа на «Диаболо» в Монтафоне. Жаль, что закрыта. – Он огорчился сильнее, чем сам от себя ожидал. Будто лишился подарка, которого ждал целый год и заранее радовался.

  – Что будем делать? – спросил Флориан. Принятие решений он оставлял за другом. Тот из породы монархов, а они от природы лидеры.

  Фризо огляделся. Поперечная лыжня, по которой они пришли, двумя хорошо заметными полосами уходила дальше в лесок из елок. Елки разлапистые, что за ними – не видно.

  – Куда ведет лыжня?

  – Не знаю. Может, к ресторану. Или к лыжной станции. Или к другому спуску.

  – Пойдем посмотрим.

  – Пойдем.

  Фризо вступил на лыжню. Чувствовалось: ее проложили недавно – снегом не припорошенная, не глубокая, с прочным дном. Лыжи скользили идеально. Предчувствие подарка вернулось к Фризо. Настроение подскочило на уровень Гросглокнер – высочайшей горы австрийских Альп и там осталось.

  В хорошем настроении он бывал разговорчив.

  – В ноябре у Луаны день рожденья, – рассказывал Фризо по дороге. – Подарю ей поездку в Шамони. Сходим на обзорную площадку Пик дю Миди – самую высокую в Европе. Ты там был?

  – Нет еще.

  – Советую побывать. Впечатление – словами не описать. Висит над пропастью кабинка полностью прозрачная: пол, потолок, стены. «Шаг в пустоту» называется. Вступить в нее не каждый решится. Зато если решишься, ощутишь себя властелином Земли. Вершины, долины, леса, реки – все далеко внизу. Карта мира в натуральную величину.

  – Ты рассказываешь, а у меня уже голова кружится. Я же высоты боюсь.

  Неожиданное заявление. Фризо остановился. Оглянулся.

  – Как же ты с гор съезжаешь?

  – Гора – не пропасть. Просто дорога под уклон. А если стоишь, и под тобой пустота... Ужас. Из-за этого на самолетах не летаю. Я бы не решился в ту кабинку вступить. Стоишь как над бездной. Между тобой и пропастью только тонкое стекло. Понимаю, что кабинка надежна и прочна, но все же... Сразу мысли: вдруг что-то случится... что-то оборвется, сломается... В подсознании всегда шевелится это «вдруг». Страх непознанного, непривычного – высоты или глубины естествен для человека. Это не трусость, а врожденная осторожность. Встроенное в систему предупреждение об опасности. Как в компьютере – он тоже предупреждает, когда переходишь, к примеру, на неизвестный сайт. А ты не задумывался, что у Луаны комплекс высоты может образоваться?

  – Я как раз хочу, чтобы она избавилась от комплексов. Научилась побеждать страх. Первый раз в кабинке возьму ее на руки. Дети многое воспринимают иначе, чем мы. Рядом с родным человеком им и пропасть не страшна, и море по колено. Пусть ощутит счастье абсолютной свободы...

  Фризо свернул за очередную елку и остановился. Лыжню преградила доска со стандартным текстом, на английском и немецком: «Закрыто. Опасность лавин». И три грозных восклицательных знака. Фризо прочитал, глянул поверх доски.

  Там открывалось белая дорога – сплошная, гладкая, не испорченная ни человеческими, ни звериными следами. Она плавно шла вниз, но не по прямой, а по извилистой, огибающей деревья. Если спускаться, придется лавировать между юными елочками, торчащими из снега – в точности, как в фильме про Джеймса Бонда, который несся с горы в футляре от виолончели. Кстати, прообразом главного мирового шпиона послужил дед Бернард – любитель шикарных автомобилей, красивых женщин, политических интриг. При знакомстве он говорил: «Бернард. Принц Бернард». Очарованный его харизмой Ян Флеминг сделал эти слова визитной карточкой своего героя: «Бонд. Джеймс Бонд».

  Дорога простиралась метров на сто, затем пряталась за соснами. Что дальше – неизвестно. Может быть обрыв, крутой спуск, а может – пологое продолжение.

  Рискнуть или повернуть?

  Кто не рискует, тот не достигает.

  Поворачивать, не достигнув цели, не метод Фризо. Риск в разумных пределах – да. Без риска жизнь так же пресна, как переваренная спаржа. А если ее приготовить по рецепту: слегка отварить, обернуть тонкими полосками бекона и полить соусом, который во французских кулинарных книгах называется «голландский», то будешь есть и пальчики облизывать.

  Жизнь была бы пресной без соуса, и у каждого человека он свой: автомобили, наркотики, любовницы... А у Фризо – горы. Они его наркотики и любовницы. К ним он стремится каждый свободный уикенд.

  А тут... не пускают.

  Еще раз глянул на преградившую путь доску. В отличие от предыдущих – на широких барьерах и двуногих столбах, эта стояла на одной палке и выглядела неубедительно. Не запрет, а предупреждение. Чье-то мнение, которое он должен принять как приказ.

  Чужие приказы Фризо не указ. Запреты – не руководство. У него к ограничениям отвращение с детства, а может и с рождения. Мало того, что на родине ограничивают, еще и тут.

  Не стоит обращать внимание. Перестраховщики. Не о людях они заботятся, а о себе. Чтобы в случае чего сказать «мы предупреждали». Метод чрезмерных предупреждений стал широко применяться после казуса с Макдональдсом, когда одна женщина обожглась кофе и с помощью ушлых адвокатов предъявила иск на миллион. И выиграла, несмотря на кажущееся отсутствие логики. Разве надо предупреждать о том, что дымящийся кофе – горячий, и можно обжечься?

  Разве надо предупреждать о том, что само собой разумеется? Нельзя же на каждое движение навесить предупреждение. Должен же человек и сам понимать. Если берешь нож, есть риск порезаться, если вступаешь в море, есть риск утонуть. Если идешь в горы, есть риск упасть, сломать, столкнуться, попасть под лавину...

  Понатыкали досок – испортили лицо горы. Почему на обычных дорогах не натыкали, там аварии случаются гораздо чаще? Стояли бы на каждом километре плакаты черным по красному: «Не разговаривай по телефону, когда едешь», «Не смотри телевизор во время движения», «Не садись пьяный за руль»...

  Идиотизм.

  Фризо не собирается в нем участвовать, подозревать горы в злых намерениях. Повышенная подозрительность – первый признак шизофрении. Он приехал сюда в гости к горам, и его встретили со всем радушием. Снег переливается, солнце улыбается, воздух врывается в легкие и слегка пьянит. Не день, а праздник. В праздники плохого не случается. Смешно даже думать о несчастье, когда в мире столько радости.

  Радость проникла и во Фризо. Внутри зашевелилось, забурлило, закрутилось ощущение предстоящего спуска, нет – полета, будто заводился мотор у самолета, выезжающего на взлетную полосу. Самолет уже не остановить. Фризо тоже. Он выдернул палку из снега, как занозу из пальца, отбросил подальше.

  – То, что надо.

  Флориан глянул с сомнением.

  – Дикая трасса. Не хочешь сначала спокойно доехать до поворота, посмотреть – что там? Слишком много предупреждений. Я, если честно, повернул бы назад.

  Отступить, поддаться страху? Никогда. В том смысл – проверить характер на стойкость, выйти победителем в соревновании с горой и собой. Интересно покорить лишь тот склон, который представляется недоступным. На который лыжник в здравом уме не рискнет даже посмотреть дважды. Здоровая доза сумасшествия придает пикантность соусу жизни.

  – За мной, Флориан! – крикнул Фризо и первым прыгнул на снежное полотно.

  Несколько раз оттолкнулся, придал ускорение, дальше лыжи покатились сами собой. Фризо оставалось только пружинить коленями и переносить вес с одной лыжи на другую, огибая елки, как палки на гигантском слаломе. Приближался к тому самому повороту, за которым неизвестно что. Сердце билось, ожидая сюрприза.

  И он состоялся. Плавный спуск резко оборвался – впереди выступ, как трамплин. Фризо присел, подпрыгнул и приземлился на отвесное белое полотно. Оно масляно поблескивало и лилось в долину, будто молоко коз, пасущихся на альпийских лугах. Тут и там расселись валуны с неровными краями – они походили на куски черного хлеба, разорванные руками. Далеко внизу виднелись крыши домов и люди – такие маленькие, будто глядишь из окна самолета.

  У неопытного лыжника кровь застыла бы в жилах. У Фризо она забурлила и понеслась быстрым потоком – разносить частички счастья по самым отдаленным клеткам тела. Легкость такая, будто за плечами распустился огромный воздушный шар. Он поднялся к небу и увлек Фризо. Не спуск, а полет. Парение на уровне птиц. В воздухе – ни запретов, ни приказов. Ни барьеров, ни границ.

  Счастье абсолютной свободы в конторе за компьютером не почувствуешь. Вот для чего Фризо приезжает в горы.

  Взлетать на условностями. Выходить за рамки дозволенного. Отключаться от повседневности. Преодолевать страх.

  Чертовски увлекательно. Время от времени мужчина просто обязан устраивать себе встряску, чтобы не закиснуть в житейском болоте. Поступать дерзко – на людях нельзя, на природе можно. В моменты риска лучше узнаешь собственный характер. Будто заново знакомишься с самим собой.

  В голове – ни мыслей, ни желаний. Пусто и чисто. Только ветер гудит в ушах и мчится с Фризо наперегонки. Прошлое прошло, будущее не важно. Важно настоящее – солнце и полет. Наслаждение движения. Ощущение превосходства. Не надо ни на кого оглядываться, никого слушать. Жизнь принадлежит тебе и только тебе.

  Счастью тесно в теле. Оно хочет вырваться наружу с криком – чтобы услышали по ту сторону гор...

  Внезапно снежный покров впереди треснул по всей ширине склона и начал съезжать. Образовалась трещина. Она расширялась, открывала рыхлую, похожую на муку, массу. Лыжи завязли, затормозили. В тот же момент сзади грохнуло и с утробным гулом помчалось за Фризо. Он едва успел нажать кнопку бипера, когда что-то твердое и быстрое, будто поезд на полном ходу, ударило в спину, сбило с ног и стало заворачивать в снег. В один клубок сплелись лыжи, ноги, палки...

  Через несколько секунд кружение остановилось. Фризо лежал, погребенный под многотонной студеной массой, как под каменной плитой. Она давила, не давала ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни позвать на помощь, ни даже открыть глаза...

  Спасатели нашли его через двадцать пять минут, но мозг не живет так долго без кислорода. На месте удалось восстановить работу сердца, другие функции нет. Лучшие медики мира пытались вернуть Фризо, но из комы он так и не вышел.

  Жить беспомощно, как растение, или умереть достойно, как человек – выбор очевиден.

  Семья сделала то, что сделал бы Фризо. Аппараты были отключены.

  Смерть в расцвете – событие чрезвычайное. Случается и с обычными людьми, и с принцами крови. В королевских семьях тоже плачут.

  Семья плакала молча.

  Виллем-Александр вытер слезу, поднял голову.

  – Мой брат говорил: не смотри с радостным ожиданием в будущее, у него всегда есть в запасе скверные сюрпризы. Мы получили его в тот день, когда произошло несчастье с Фризо. Но я уверен, он не хотел, чтобы семья долго тосковала. Брат не забыт, он обретет свое место в памяти родных и друзей. В детях продолжит жить его светлая душа. Мир его останется с нами навечно. А в сердце у меня будет жить благодарность за то, что до конца его короткой жизни я имел удовольствие называть Фризо братом...