Текст книги "Лавина (СИ)"

Автор книги: Ирина Лем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

  Зато получилось другое: карьера, семья, дети. Дети – главное. Главное – воспитать их людьми, умеющими отличать настоящее от подделки: видеть красоту лица, а не макияжа, оценивать по делам, а не по разговорам, в грохоте города способными остановиться, прислушаться к тихим голосам природы: щебету птиц, шепоту ветра, шелесту волн.

  Какая природа в крупнейшем мировом мегаполисе под названием Лондон? Он красив снаружи, но пуст внутри, как яйцо Фаберже, из которого вынули драгоценное содержимое. Там каждый сам за себя и по большому счету никто никому не нужен. Фризо живет в Лондоне, потому что работает, но в первую очередь – потому что желает оградить детей от нездорового внимания отечественной прессы. Британская пресса держит под особым надзором своих королевских особ, до голландских ей мало дела.

  На праздники, на летние каникулы Фризо и Мейбл увозят детей на родину, в семейный замок Дракенстайн. Каналы, полные рыб и уток, сады, полные птиц и цветов. Экологически чистые луга и коровы в бело-коричневых пятнах с тяжело висящим, розовым выменем – именно оттуда берется молоко, а не из магазина. Некоторые городские дети этого не знают. Они никогда не валялись в траве, а коров видели только на картинках.

  Дракенстайн – лучшего места для детства не найти. Фризо был там счастлив.

  И дочери будут. Луана и Зария – дети мегаполиса, но не заложники. Когда покинут родительское гнездо, смогут жить где захотят. И никто им не будет указывать – что говорить, что делать, кого любить, с кем дружить. Их жизнь не будет принадлежать государству и зависеть от мнения протокола.

  А где бы желал жить сам Фризо?

  Сейчас там, где сейчас. Что ни говори, а Лондон – это центр мира. Здесь под рукой все, необходимое для бизнеса – идеи, технологии, деньги. А когда состарится... Уедет в старый добрый Дракенстайн – ловить щук и бродить по садам, фотографируя бабочек. Но это не скоро. Старость Фризо не грозит в ближайшие лет... пятьдесят – если будет следовать советам профессора Шрёдера.

  Да, хочется пожить подольше. Вместе с Мейбл. Вспомнилась их первая встреча. Вернее, знакомство. Много раз они встречались мимолетно на международных конференциях и в кулуарах деловых дворцов – там, где собирается высший свет мирового бизнеса и благотворительных организаций. Там, где мужчины демонстрируют финансовую состоятельность, дамы – финансовую самостоятельность. И каждый стремится чем-то выделиться.

  Мейбл выделялась тем, что ничем не выделялась. Ни макияжа, маскирующего настоящее лицо, ни бриллиантов, важно сверкающих на пальцах. Она не была вызывающе красива – ярких женщин Фризо, в отличие от брата Александра, не любил. Они бросаются в глаза, как настойчивая реклама «купи меня».

  В женщине главное не красота, а излучение. У Мейбл излучение в теплых тонах. Хрупкость во взгляде и беззащитность в улыбке – редкость среди мировой элиты, излучающей лишь высокомерие и холодный расчет.

  Несомненный ум – глупышке не доверили бы выступать на самых высоких трибунах. Ну и если честно – фигура потрясающая. Всё на месте и ничего лишнего. Самое волнующее не выставлено напоказ, а умело прикрыто платьем. Не агрессивная продажа, а тонкий намек. Именно такой женщиной хочется обладать.

  Их познакомила Нелли Круз, еврокомиссар по новейшим технологиям. Нелли много сделала для европейского пользователя средствами коммуникации, но еще больше – для Фризо: познакомила его с любовью всей жизни.

  Сейчас его любовь стоит у зеркала, разглядывает себя. Одета в гладко сидящие джинсы и кофточку со множеством пуговиц впереди, которую подарила ей свекровь. Беатрикс приняла и полюбила новую невестку, несмотря на сложности, сопровождавшие ее приобщение к семье, дарила ей свои вещи, а Мейбл с удовольствием надевала – взаимное расположение не на словах, а на деле.

  И старомодная кофточка, и модные джинсы смотрелись шикарно благодаря по-юному хрупкой фигуре, которая ничуть не изменилась после рождения двоих детей. Мейбл повернулась к зеркалу одним боком, потом другим, провела рукой по животу, проверяя наличие жира.

  Совершенно зря. Насчет лишнего веса может не беспокоиться: жировых складок в виде спасательного круга на талии не наблюдается, даже намека нет. Мейбл одобрительно кивнула сама себе и глянула в зеркале на Фризо. Он тоже кивнул и поднял большой палец. Комплимент от мужа – самый дорогой. Но процесс приведения себя в порядок еще не закончен. Мейбл наклонилась к зеркальной поверхности и занялась критическим разглядыванием лица. Достала косметичку, пудреницу, кисточку и стала помахивать по щекам и лбу, будто стряхивала усталость.

  Фризо усталости не ощущал, только тепло и спокойствие, как в детстве. Кстати, а чем дети занимаются?

  Луана сидела на коленях и с деловитым видом что-то искала в своем чемодане – уменьшенной копией родительского. Она перекладывала вещи с места на место и так увлеклась, что начав снимать куртку, на полпути про нее забыла, так и сидела с одним неснятым рукавом. Другой болтался по ковру, но, по всей видимости, не мешал.

  Зария успела снять верхнюю одежду перед тем, как лечь животом на ковер и раскрыть книгу. Она отрешилась от снежного мира за окном, и погрузилась в тропический, судя по обложке, где нарисованы вечнозеленые джунгли и обезьяны, прыгающие по лианам.

  Фризо почувствовал себя немного заброшенным.

  – Что читаешь, Зария?

  Девочка не ответила. Кажется, не расслышала. Фризо повторил:

  – Алло, Зария! Что читаешь?

  Она услышала, повернулась, но из другого мира не вернулась. Взгляд рассеянный, чуть удивленный. Но вот в глазах вспыхнула искорка узнавания, девочка быстренько вскочила и, не выпуская книжки из рук, с разбега прыгнула на диван.

  – Пап, а змея знает, что она скользкая?

  Вот он – детский вопрос, на который взрослый не сразу ответит.

  – Ну... что скользкая может и нет, а что ядовитая знает точно.

  – Да, иначе не бросалась бы на людей и зверей, – мудро заключила Зария и тут же перескочила на другое. – Пап, а кто придумал интернет?

  Вопрос полегче. Но как попроще объяснить...

  – Интернет придумала группа молодых людей. Они занимались сначала компьютерами и их возможностями. Потом решили создать глобальную сеть для общения и обмена информацией...

  Зария едва дослушала. Она открыла рот, чтобы опять начать говорить, но не решалась, потому что ее учили не перебивать старших. Она ерзала от нетерпения и страха забыть что-то важное. Когда папа сделал паузу, подбирая слова, она тут же затараторила:

  – А у меня книжка есть, бабушка Беатрикс подарила. Называется «Как это работает». Там есть любопытный, лохматый мамонтенок. Знаешь – кто такой мамонтенок? Это сынок мамонта. Он ходит, задает всем вопросы. Если хочешь, дам тебе почитать, когда сама закончу.

  – Нет, спасибо. Лучше расскажи – что интересного ты узнала вместе с мамонтенком?

  – Ой много чего. Что бумагу делают из дерева. Смешно да? Такое толстое дерево и такая тонкая бумага... А раньше писали на тростниках...

  – На папирусах...

  – А ты знаешь – что общего у застежки-молнии и египетской пирамиды?

  Глазки девочки засверкали от предвкушения торжества. Вдруг папа не знает того, что знает она. Когда сам открываешь мир, кажется, что другие забыли это сделать. Дети в восемь лет мудрецы и всезнайки.

  – Ээээ... нет. И что же? – Фризо подыграл дочери. Не стоит портить ей торжество. Пусть она почувствует сладость знания и возможности им поделиться.

  – Камни на пирамиде и зубчики застежки цепляются друг за друга. Вот так.

  Она растопырила пальцы, воткнула друг в друга, согнула, сделав один крепкий кулак. И тут же перескочила на другую тему.

  – Когда мы пойдем на лыжах кататься?

  – После ланча. Буду учить вас с Луаной делать «пиццу».

  – Ха-ха-ха! Смешно. Мы что – пойдем пиццу готовить на лыжне? Это же невозможно! От печки весь снег растает, – проговорила Зария с поучающей интонацией. Точно с такой интонацией она недавно объясняла щенку Лорду, залезшему передними ногами в миску: молоко надо пить, а не топтать.

  – Нет, «пицца» – это способ торможения. В горнолыжном спорте очень важно научиться быстро тормозить и правильно падать.

  – Как это – правильно падать? Разве этому надо учиться? Каждый умеет падать. Это же происходит само собой. Вот так.

  Зария соскочила с дивана, коротко подпрыгнула, подогнула колени и упала на белый, пушистый ковер, спрятав лицо в ворс, как в снег. Полежала секунду и словно кукла-марионетка – без малейших усилий вскочила, снова забралась к отцу под бок.

  – У тебя хорошо получилось, – похвалил он. – Только когда стоишь на склоне, кое-как падать опасно. Покатишься с горы, как олибол с тарелки. В прошлом году твоя кузина Алексия упала неловко и сломала ногу. Так что запомни, дорогая: падать надо умело: не вперед и не вбок, а на попу.

  – Ха-ха! – развеселилась Зария, услышав про «попу». Закинула голову и стала хохотать немного преувеличенно и очень задорно, закрывая глаза и открывая рот.

  Во рту не хватало двух передних зубов. Фризо вспомнил: один качался и висел «на ниточке». Зария боялась идти ко врачу и молча страдала – не от боли, но от страха. Подошла старшая Луана, залезла ей в рот и резко дернула. Зария раскрыла глаза. На лице промелькнули несколько выражений за пару секунд: испуг... ожидание боли... удивление – боли нет... понимание – есть вещи, с которыми можно справиться без посторонней помощи. Второй зуб она вырвала сама. Ходила по дому, с гордостью демонстрировала и дырку, и вырванный зуб, и те, которые еще сидели, но качались. Она почти все их вырвала самостоятельно.

  Самостоятельность – это вера в себя. Приобретается в семье. Когда родители в тебя верят, начинаешь сам чувствовать себя увереннее.

  Родители воспитывают детей не словом, но примером, по принципу «делай как я». Именно так животные воспитывают свое потомство, лучшего способа не придумано. И обязательно похвалить, когда у ребенка что-то получилось: завязал шнурок или построил башню из кубиков. Заслуженная похвала внушает убежденность – ты сможешь.

  Отсмеявшись, Зария обратилась к сестре:

  – Слышала, Луана? Ты должна научиться падать на попу...

  – Ты сама сначала научись, – парировала сестра. Еще не хватало, чтобы младшая ей указывала.

  Молодец, не растерялась, отметил Фризо.

  Умение быстро соображать и поступать, не ожидая помощи со стороны, тоже приобретается в детстве. Когда родители не сюсюкают с ребенком, а разговаривают как с равным, и если упал – не бегут на помощь, а дают возможность подняться самому.

  Луана отвернулась от чемодана – с ним скучно, и отправилась к дивану, там интереснее. Устроилась с другого бока от папы, спросила:

  – А когда научимся падать, что тогда?

  – Тогда будем учиться тормозить. Съезжая с горы, развиваешь приличную скорость. И чтобы не столкнуться с другим лыжником или деревом, к примеру, надо быстро тормозить. Это посложнее.

  – Посложнее, потому что надо делать «пиццу»? – спросила Зария и снова засмеялась. Просто, без причины. Потому что хорошо. В доме тепло, рядом – родные люди, впереди – приключение, которого она ждала всю жизнь... ну или по крайней мере две недели...

  – Да. Разводим ноги и соединяем концы лыж, как бы образуя кусочек пиццы. – Для наглядности Фризо соединил пальцы под углом. Детям легче воспринимать информацию глазами, чем только ушами. Поэтому в детских книжках непременно должны быть иллюстрации. Полезно для развития воображения. Не известно – кем станут дочери в будущем, но воображение пригодится в любой профессии.

  – Ну, я побежала. – Луана спрыгнула с дивана, покружилась, попрыгала, потом изобразила – как будет ехать на лыжах и делать «пиццу». На месте не сиделось и не стоялось. Столько впечатлений, новостей – не вмещается в голове. Там все кипит, бурлит, не дает покоя. Хочется прыгать до потолка и орать от счастья. Нет, орать, пожалуй, не стоит. Некогда. Столько дел надо переделать... и главное – подготовиться к прогулке. А то замешкается – семья уйдет кататься без нее.

  Луана бросилась обратно к чемодану.

  – Мама, где мой лыжный костюм?

  – А мой? – тут же вопросила Зария и тоже спрыгнула с дивана.

  – Костюмы лежат на ковре. Голубой с желтыми полосками – Луаны, серый с розовыми – Зарии. – отозвалась Мейбл.

  Она держала недопитую чашку кофе и следила за дочерьми. Они возбуждены – в хорошем смысле, но возбуждение может легко перерасти в ссору. Надо держать ситуацию под контролем, чтобы не допустить рукоприкладства. Девочки хоть и королевской крови, но сцепиться умеют не хуже фанатов «Аякс» и «Файенорд». Среди сестер часто встречаются отношения «любовь-ненависть», Мейбл знает из личного опыта. Ничего необычного. У Александра дочки тоже те еще задиры. На глазах фотографов делают милые мордашки, а исподтишка не постесняются друг друга шлепнуть или ущипнуть.

  К детским ссорам ведут две причины: несправедливость или зависть. В данном случае несправедливость отсутствовала, для зависти повода не имелось – лыжные костюмы ничем, кроме расцветки, не отличались. Девочки бросили на них критические взгляды, оценили, успокоились и занялись своими женскими делами: рассматривать, разглядывать, примерять. И болтать, конечно. Самое главное в обновке – чтобы ее было кому показать и обсудить.

  – Ой, розовая молния, точно такая, как на моем рюкзаке! – Зария притащила рюкзак, положила рядом с костюмом. – Вот, видишь? А на конце пёсик висит. Я его Принц Гарри назвала.

  – Почему Гарри? – спросила Луана.

  – Потому что рыжий.

  – А у меня на молнии медвежонок. Зовут Гризли.

  – Ну и глупо. Гризли – не имя, а общее название. Имя нужно придумать другое. Например, Ганс. Так зовут шофера, который нас в школу отвозит.

  – Почему это мой мишка должен зваться Ганс?

  – Потому что наш Ганс похож на медведя: у него длинные, черные волосы и борода. Вылитый медведь-гризли, я их по Дискавери видела.

  – Ха-ха-ха! – засмеялась Луана. Доводы Зарии показались убедительными, но нельзя же соглашаться. Так недолго авторитет старшей сестры потерять. – Ничего он не похож. Похож... не на медведя. Скорее на... на... – девочка задумалась, соображая. – ... на Синтерклааса. У того тоже борода, только белая.

  – Ой, придумала, – сказала Зария с интонацией пожилой, ворчливой женщины, что выглядело забавно. – У них ничего общего. Ганс рулит, а Синтерклаас исполняет желания. Я ему в следующий раз костюм принцессы Эльзы закажу. Ну той из «Холодного сердца». Вот взмахну рукой и заморожу тебя, как Эльза заморозила сестру Анну...

  Зария взмахнула рукой, будто волшебной палочкой. Луана прыгнула на нее, будто защищалась от колдовства. Обнявшись и смеясь, девочки покатились по ковру.

  Фризо смотрел и улыбался. Дочки очаровательные – в мать. И умные – в обоих родителей. Какое счастье, что не он не послушал Кабинет и не отказался от Мейбл... Когда дети подрастут, отправятся учиться в лучший мировой университет Оксфорд. Университеты на родине тоже на хорошем счету, но там мешает фактор принадлежности к самой известной в стране фамилии. Любопытство сокурсников будет сопровождать их на каждом шагу и мешать учебе.

  Повышенное внимание посторонних – слишком большой стресс. Не стоит подвергать ему юную психику Луаны и Зарии. Пусть чувствуют себя на равных с другими студентами. Пусть живут без надзора прессы, который с детства сопровождал Фризо. И до сих пор сопровождает Александра, а теперь и Максиму. Недавно дотошные фотографы разглядели на ее платье рисунок, отдаленно напоминающий свастику. В прессе и в телевизоре подняли вой, будто она уже отправила евреев в концлагерь.

  Нет, Фризо не надо, чтобы его детей рассматривали под микроскопом. Чтобы успехи подвергали сомнению, а ошибки выставляли напоказ.

  Пусть дочери живут без страха чужого осуждения. Пусть учатся поступать по своему усмотрению, а не по протоколу. Привыкают рассчитывать на себя, а не требовать привилегий по праву монаршей крови.

  Привилегия – расплывчатое понятие. Это как на дороге, когда выезжаешь с правой стороны: вроде имеешь преимущество, но надо ждать, когда тебе его предоставят. Значит – зависишь от других.

  Зависеть Фризо не любил.

  Его дети будут независимы – в выборе профессии, супруга, друзей. Свобода – величайшая привилегия человека. Для счастья не важно ни место жительства, ни количество монет в портмоне. Нигде в мире не увидишь столько улыбок, как на Кубе – люди бедные, но счастливые.

  Впрочем, деньги в разумных количествах не помешают. Они паруса свободы, дают возможность путешествовать, открывать мир. Луана и Зария вырастут и сами решат – где им жить. Выбор велик: в Америке, Европе, Азии, Австралии. Да хоть в Антарктиде, по соседству с пингвинами. Или на родине. Главное – стать финансово самостоятельными, а не рассчитывать на фамильное богатство.

  Богатство полученное, а не заработанное слишком опасно. Оно убивает стимул развиваться, стремление достигать. Билл Гейтс лишил детей наследства, оставив лишь деньги на учебу, а он один из умнейших людей своего времени. Фризо не допустит, чтобы дочери росли избалованными владелицами миллионов подобно американской наследнице отелей Хилтон, опьяневшей от богатства. Пусть они останутся нормальными, трезвомыслящими, голландскими девчонками...

  Фризо не заметил, как стал проваливаться в сон. Взрыв смеха вернул его в реальность. На ковре возились уже трое: Мейбл присоединилась к дочерям, они вместе катались, обнимались, целовались. Рюкзаки-чемоданы раскиданы, кофточки-костюмы смяты и забыты. Шум, хохот, хаос.

  В маленьком доме большое счастье.

  А во дворце есть место всему, кроме счастья. Фризо знал не понаслышке. Его безоблачное детство сопровождала одна тень – депрессия отца. Он был добрейшим человеком, но не прижился на новой родине, не нашел места в голландском обществе, которое не простило ему членства в Гитлерюгенде и офицерство в Вермахте. Ощущение ненужности свело его в могилу. На родине он был бы уважаемым человеком, скорее всего политиком, решал бы судьбы послевоенной Германии. А кто он здесь? Всего лишь придаток жены-королевы без права принятия решений, но с правом проживания во дворце. Который стал его тюрьмой. А жил бы он, как все немецкие бюргеры, в собственном доме: с черепицей на крыше, гортензией в саду и Мерседесом в гараже, глядишь, дожил бы до правнуков.

  По праздникам всей семьей ездили во дворец Суздайк – низкий, длинный, как поезд, с двумя флигелями на концах. В тех флигелях жили дед Бернард и бабушка Юлиана. Последние десять лет они не встречались и не общались. Они никогда не любили друг друга, а под конец просто ненавидели. Они двигались к жизненному концу в одном поезде, но в разных вагонах.

  Фризо вспомнил фамильный дворец Хет Лоо. Там разрешалось говорить тихо, ходить неслышно, одеваться прилично, вести себя достойно. Запрещалось бегать и прыгать не говоря уже затеять потасовку с братьями. Потасовки только на улице – зимой в снегу, летом в траве. Боролись чаще всего двое старших, младшего Константина не считали за достойного соперника. В те моменты у Фризо вертелась мысль: «Колотить Александра можешь, но не до смерти, иначе тебе придется стать королем». К профессии монарха он с детства испытывал отвращение.

  И отвращение к обязательным фотосессиям всей семьей. Противно ощущать на себе «всевидящее» око объективов. Рассматривают чуть ли не под микроскопом, каждую морщинку на лице, каждую складку на одежде. Стоишь как голый король, хотя и не король и не голый. Недавно такой случай произошел. Во время сессии дул ветер, одежда облепляла тела. Кто-то из дотошных репортеров разглядел, что под брюками у Александра в районе промежности выделяется значительный бугор. Тут же разослали снимки по бульварным телепрограммам. Продемонстрировали бугор на всю страну и в подробностях обсудили.

  Смех и грех...

  Нет, идиотизм.

  Быть королем – сомнительное счастье.

  Подальше от него.

  И от дворца.

  Заветная мечта лицейской юности Фризо – вырваться на свободу. Окончил учебу и вырвался сразу отовсюду: из лицея, из дворца, из страны. Поступил в Калифорнийский университет и поселился в кампусе в комнатушке на двоих. Спартанская обстановка, только самое необходимое – кровать, стол, стул, полка с книгами. Тесно, но как же свободно!

  И здесь, в альпийском шале – свободно. И счастливо. Фризо смотрел на жену и дочерей, игравших на ковре, и чувствовал, как уголки губ сами собой раздвигаются в улыбке. Три его любимые девочки – вот оно счастье. Вот ради чего стоит жить. Любимые люди – твоя опора. Дом, где счастливо смеются – твое главное богатство. И даже если лавина его захлестнет или другое несчастье обрушится – этот дом будет стоять, как крепость...

  Фризо очнулся от легкого прикосновения. Мейбл сидела рядом, гладила по руке.

  – Ты задремал и чуть не уронил чашку с кофе.

  От ее руки шло тепло. От ее присутствия шло тепло. Фризо коснулся губами ее виска.

  – Спасибо, любимая. Какое у тебя расписание на сегодня?

  – Отдохнем часок после перелета. Девочки слишком возбуждены, не хочу, чтобы у них голова разболелась от избытка впечатлений. А потом пойдем кататься. Но сначала проведем нашу семейную фотосессию. Я уже кое-что сняла. – Мейбл полистала экран телефона. – Смотри. Вот Луана впервые увидела горы в окне вертолета. Глаза круглые, будто в них вставили по монетке. А вот Зария. Вцепилась ей в руку. Испугала как бы вертолет не задел вершину и не рухнул. А здесь ты меня подкараулил, когда я дремала, уставшая, без косметики. И на мой же телефон снял. Это нечестно. – Мейбл шутливо шлепнула Фризо по руке. – Я же здесь бледная и страшная!

  – Ты самая красивая женщина на свете. Даже когда спишь, без косметики или устала, – тихо сказал Фризо. Он нечасто делал комплименты, а если делал – то честно.

  Мейбл взяла его руку, приложила к щеке. Она дорожила тем, что имела. Она любила Фризо и была благодарна. Он дал ей все, что только мужчина может дать женщине. Вознес на самый верх – ввел в королевскую семью, вдобавок стал ей настоящей опорой. Каменной стеной, за которую всегда можно спрятаться – от людей и от печалей.

  По-отечески доброй, надежной, мужской поддержки Мейбл не хватало с детства. Рано потеряла отца, росла с отчимом. Он исполнял долг по воспитанию дочерей жены: оплачивал еду, одежду, учебу, но не более. Хрупкая Мейбл скучала по сильному плечу. Ее привлекали мужчины, которые чего-то добились в жизни, твердо стояли на ногах. Думала – на них можно опереться, и по молодости совершила пару ошибок. Начинала отношения с мужчинами, которых считала сильными, но они оказались с темным прошлым и стояли на ногах совсем не так прочно, как казалось. Очень скоро темное прошлое их настигло: одного убили в мафиозных разборках, другого посадили пожизненно.

  Сомнительные знакомства подпортили ее репутацию. Скандалы – лакомый кусочек для прессы. Не имея доказательств, репортеры придумывали невероятные истории, распускали грязные слухи.

  С Фризо произошло нечто подобное – каких только слухов о нем ни распускали, вплоть до того, что он гомо.

  Кто знает методы репортеров, не верит ни единому их слову. Фризо не верил.

  Какое счастье...

  – Какое счастье, что я встретила тебя, милый. – Мейбл поцеловала его руку.

  И замолчала.

  Фризо тоже молчал. Для любви не важны слова. Важны глаза. В глубоких, голубых глазах Мейбл отражались крошечные лампочки, разбросанные по потолку, как звезды по небу. Из-за этих глаз он пошел на конфликт с Кабинетом министров. Какая ерунда! Ради любимой он бы с целым миром повздорил...

  Звонок. Флориан. Фризо приложил телефон к уху.

  – Привет!... Ты уже здесь?... Да, время есть... Где будешь ждать?... Хорошо. – Фризо нажал красную кнопку и отключился – не только от разговора, но и от происходящего вокруг. Заторопился. Его звали – не только Флориан, но и... горы. Он приехал сюда ради них и вдруг смутился, будто изменил жене и детям. Нет, не стоит смущаться, семью он никогда не обидит и не бросит. Но семья с ним навсегда, а горы... всего на два дня. – Дорогая, пока вы будете отдыхать, я скачусь пару раз. Флориан уже ждет меня. Говорит, нашел какой-то интересный склон. Здесь недалеко, чуть в стороне от зеленой лыжни.

  – Ах, Фризо. Почему бы вам не кататься там, где все?

  – Там, где все, слишком много народа, – сказал Фризо, вставая. – Не люблю, когда мешаются под ногами. Того и гляди наткнешься на неопытного горнолыжника или еще хуже – ребенка. Поранишь, придется платить компенсацию. Счет может пойти на сотни тысяч, учитывая наше происхождение. Потому мы выискиваем уединенные тропы, необъезженные склоны. Не переживай, дорогая. Ничего со мной не случится, обещаю.

  – Хорошо, Фризо. – Мейбл беспокоилась, но не стала настаивать. Фризо – принц крови, не терпит, чтобы ему навязывали мнение. – Только, пожалуйста, не забудь взять с собой бипер и антилавинный мешок.

  – Конечно.

  – Не останешься с нами на ланч?

  – Нет, перекушу в кафе на вершине.

  Фризо надел лыжный костюм – подчеркнуто мужской: черный с серыми полосками по карманам, шлем, вышел на улицу и... зажмурился от водопада света. Будто нырнул в солнце. Будто оно было счастливо светить ему и только ему. Кажется, в аэропорту Израиля прибывающих встречает плакат «Только вас мы и ждали!». Солнце Альп светило так, будто только и ждало Фризо.

  Свежий, колкий от мороза воздух ворвался в легкие, грудь сама собой приподнялась, чтобы глубже вдохнуть. Путы сброшены, доспехи свалены в кучу, границы сметены... Да и какие границы в горах? По ним черту не проведешь, часовых не расставишь. Абсолютная свобода – вот за что Фризо любит горы...

  Снег переливается мириадами бриллиантов, слепит глаза. Фризо опустил со шлема очки, сделанные на заказ – с диоптриями и затемнением, и двинулся к фуникулеру.

  На посадочной станции стояли трое: две девушки в одинаковых, блестящих, как новогодние игрушки, комбинезонах на модельных фигурах и мужчина ниже их ростом, в возрасте «за пятьдесят». Мужчина выглядел несвеже – мешки под глазами выдавали неспокойно проведенную ночь. Девушки были ярко накрашены, будто собрались не на лыжную прогулку, а в ночной клуб. Они без конца хихикали и заискивающе поглядывали на мужчину. Тот, довольный вниманием дам, ощупывал их глазами, иногда приподнимал верхнюю губу в качестве улыбки. Разговаривали на незнакомом, твердо звучащем языке. Из Восточной Европы, догадался Фризо.

  Когда подъехала кабинка фуникулера – с желтыми, противосолнечными стеклами по кругу и диваном на двоих, девушки напряглись. Обменялись злобными взглядами. Собрались подраться за право ехать вместе с мужчиной? Чтобы не допустить потасовки, он предусмотрительно взял одну из них за локоть и сунул внутрь. Второй пришлось дожидаться следующей кабинки и разделить ее с Фризо.

  Девушка уселась на диван, шумно вздохнула, опустила кончики губ и отвернулась. Фризо все равно. Он не собирался с ней заговаривать, чтобы скрасить подъем. Он не знает восточно-европейских языков, она не знает голландского или хотя бы английского. Она охотница за кошельком отечественного происхождения. Сидит в тесной кабинке, но мысленно в просторном Мерседесе – это первый атрибут богатства для восточно-европейцев.

  А Фризо мысленно уже на лыжне, которая плавно плыла под прозрачным полом. Сверху оценить ее сложность невозможно. Видны резкие повороты и нагромождения камней, их надо умело объезжать, не задевая, иначе покатишься кувырком и в один клубок сплетутся лыжи, ноги, палки...

  Черт! Что за мысли. Про предстоящее удовольствие надо думать, а не про возможное несчастье...

  На конечной станции кабинка вздрогнула, качнулась, предлагая покинуть себя старым пассажирам, потому что ее уже ждали новые. Фризо вышел, огляделся. Кругом люди в шлемах и очках в пол-лица. Неузнаваемы. Он прошел бы мимо человека, стоявшего неподалеку, опершись на лыжные палки, если бы тот не окликнул.

  – Эй, Фризо! – Флориан поднял очки и махнул рукой. Субтильного телосложения, в костюме яркой расцветки – красные и белые поля, разделенные черными полосами. Сзади он вполне мог быть принят за девушку.

  Именно из-за дружбы с ним Фризо едва не записали в ряды гомосексуалистов. Кроме изящной фигуры у Флориана приятное лицо. Несмотря что из старинного немецкого рода, выглядел он не по-арийски. Скорее по-итальянски. Кожа с коричневатым оттенком – будто умылся не водой, а капучино. От природы волнистые, темно-каштановые волосы и того же цвета глаза – мягкие, притягивающие. Они действовали одинаково магнетически и на мужчин, и на женщин. Только в данном случае внешность обманчива. Фризо точно знал: друг не гомо и не бисексуал. Нормальный гетеро. Хотя что в наше время нормально...

  – Ну как, не раздумал пощекотать нервы? – спросил Флориан с любопытной и одновременно хитрой улыбкой, заранее зная ответ.

  – Конечно, нет. Показывай, какой склон предлагаешь опробовать. Только не как в прошлый раз – пологий, скучный и безопасный. Детские забавы.

  – Ну не такой уж он был и пологий. Я два раза чуть через голову не кувыркнулся, пока съезжал. Только с третьего раза приспособился. И все равно сердце трепыхалось, как флаг на ветру.

  – Для того мы сюда и приезжаем. Встряхнуться. Размять конечности, проветрить голову, взбодрить сердце. А то иногда такая лень и слабость одолевают, будто не в рабочем кабинете отсидел, а в доме престарелых. Нам не подобает по зеленым трассам кататься. Пусть там дети тренируются. Через трубы ездят да змейку на снегу выделывают. Настоящие мужчины не должны бояться немножко рискнуть.

  – Знаю я твои «немножко», – с добрым ворчанием проговорил Флориан. – Кроме черных спусков никаких других не признаешь. Чем круче, тем лучше. А если он еще ухабистый, то вообще мечта.

  – И что-то мне подсказывает – она скоро осуществится.

  – Как ты догадался? – вопросил Флориан и далее заговорил тоном рекламного объявления. – Специальное предложение. Действует только сегодня и только для тебя. Отличная, опасная лыжня. Называется Пикулин. Наклон семьдесят процентов, длина более 3 километров. Категория «черная», именно то, что ты хотел.

  – Семьдесят маловато. Хотелось бы процентов восемьдесят пять.

  – Ты сумасшедший. Это все равно что съезжать с перевернутой кофейной кружки – почти вертикально вниз. Пикулин тоже неплох. Я туда вчера ходил. Только посмотрел, съехать не решился. Там действительно опасно, предупреждающие знаки стоят.

  – О чем предупреждают?

  – О возможных лавинах.

  – Ерунда, перестраховываются. В начале апреля лавины не сходят. Тут и снега-то мало осталось. Некоторые вершины вообще лысые стоят.