Текст книги "Про людей и звездей"

Автор книги: Ирина Майорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Совесть

Уля спускалась в курилку, когда сотовый заиграл мелодию из фильма «Профессионал». Таким позывным у нее были отмечены абоненты из раздела «друзья». Сейчас звонила Лилька.

– Здорово, карга старая, – жизнерадостно приветствовала она Ульку. – Три дня от тебя ни слуху ни духу. В сортир провалилась, что ли?

– Да ты сама провалилась! – весело ответствовала Асеева. – Я уж думала, ты с папиком куда-нибудь за границу свалила, пузо толстое на пляже в Ницце греешь.

– Ни хера! – пожаловалась (впрочем, не меняя бодрой интонации) Лилька. – Он один укатил, только не в Ниццу, а в Лондон, у него там какой-то стол.

– Он чего, еще и антиквариатом решил заняться? – удивилась Уля.

– Каким антиквариатом? – зашлась в смехе Лилька. – Круглый стол у него там по вопросам бизнеса. Ну и тупая же ты, Асеева, а еще в газете работаешь!

Дальше пошел треп о тряпках, брюликах, мужиках, которые в большинстве своем страшные жлобы и собственники, но иногда встречаются и вполне нормальные: которые и за границу на курорт свозят, и чемодан шмотья накупят, и башку отрывать не станут, если увидят, что ты другому глазки строишь.

Лилька по части мужиков была настоящий профи. С шестнадцати лет (до ее нынешних двадцати двух) главным делом жизни Улиной подруги были поиски и удержание подле себя богатых папиков-спонсоров. Лилька была профессиональной содержанкой и своего «ремесла» нисколько не стыдилась. Асеева же, гордясь своей финансовой независимостью, относилась к приятельнице свысока, но временами ей страшно завидовала: спит до полудня, насчет «бомб» не парится, имеет все, что хочет. А весь труд – пару раз за ночь ноги раздвинуть. Хотя… Среди часто меняющихся папиков Лильки встречались и настоящие садисты. Один даже был конкретный, с диагнозом. Перед тем как поиметь «рабыньку», он привязывал ее веревками к кровати, хлестал многожильной плеткой с кусочками свинца на «хвостиках», подвешивал к потолку в немыслимых позах. Лилька терпела, потому что папик был неимоверно щедр: подарил ей «Форд-фокус», купил комплект с бриллиантами и сапфирами, завел платиновую карточку «Виза». Она бы и дальше с ним жила, но папика посадили. То ли за мошенничество в особо крупном размере, то ли за неуплату налогов – Лилька не вникала, потому как сразу бросилась на поиски нового спонсора.

Как-то, будучи подшофе, Асеева позволила высказать подруге свое «фи». Дескать, и не надоело тебе, дорогая Лиля, ходить в проститутках? Займись делом, начни зарабатывать деньги, чтобы иметь право себя уважать. Вот как я, например. Бабки получаю не за траханье, а за качественную работу, меня знают в мире шоу-бизнеса – знают, считаются и даже боятся. На что Лилька, которую Асеева всегда считала не очень далекой, вдруг выдала умозаключение, приведшее собеседницу в состояние легкой оторопи: «По части себя ты очень ошибаешься, Уленька. Если смотреть широко, то мы обе с тобой проститутки. Только я почище тебя буду, потому что продаю только свое тело. А ты своему вонючему Габаритову душу продала. Вот скажи честно: если тебе человек нравится, ты знаешь, что он хороший, добрый, а шеф заставляет про него гадость писать – ты ж напишешь? Напишешь-напишешь! А сволочь расхвалишь, венец терновый на него наденешь? Наденешь! Так чего ж ты передо мной кобенишься, когда Габаритов имеет тебя во все дырки, да еще и при большом скоплении народа? А ты ему при этом в ножки кланяешься и спасибо говоришь?»

Тогда они крупно поругались, чуть не подрались, но уже через неделю вместе отправились на вечеринку в казино «Шангрила». Любовь к пьяному шумному веселью в обществе звезд объединяла и объединяет их так крепко, что всякие там философские заморочки о цели и смысле жизни представляются полной ерундой.

Проболтав с Лилькой полчаса, Уля наконец добралась до фотоотдела.

– Тюрин, где фотки? – деловым тоном поинтересовалась редакторша.

– Так я их давно на верстку скинул, – не поворачивая головы, ответил Алексей.

– Как скинул?! Кто тебе разрешил?! Я же еще не смотрела!

– А ты чё на меня орешь? Ты мне не начальница, – так же, не утруждая себя поворотом головы, лениво процедил Тюрин. – С верстки пришли, сказали «срочно», я заглянул к тебе, тебя нет…

– Да я на улице была, по телефону разговаривала!

– А вот бегать за тобой по подворотням я точно не нанимался.

– Хамло! – крикнула Уля в затылок Тюрину и потрусила на верстку.

И с порога увидела то, чего опасалась. На гигантском мониторе одного из верстальных компьютеров уже красовался макет будущего разворота с фоторепортажем из «Пушкинского». По центру стоял огромный снимок Пепиты в платье с измятым, точно изжеванным, воротом, с размазанным в углах глаз макияжем и катастрофическими морщинами у рта и крыльев носа. Морщины казались особенно глубокими из-за потрескавшегося в проблемных местах грима. Уля знала, что такое бывает даже с самой качественной косметикой, когда, наложив ее на физиономию, несколько раз попадаешь из духоты в прохладу. А Пепита сначала ехала в «Пушкинский» в машине с кондиционером, потом сидела в открытом кафе при температуре +27, потом опять кондишн ну и так далее. Ракурс тоже был выбран такой, будто камеру держал лютый враг Пепиты. Певица обернулась через плечо, отчего шея пошла безобразными складками, а подбородок собрался в большой мешок.

– А-а-а, Асеева! – обрадовался, увидев Улю, ответсек Роман. – Нашлась наконец-то! А то я уж хотел шефа будить, спрашивать, куда ты запропала. В редакции же только он доподлинно знает, где ты находишься в любую минуту дня и ночи. Гони скорее заголовок и текст. Только не расписывайся сильно – мы тебе место только под две тысячи знаков оставили. А заголовок с Пепитой чтоб был. Видал, какая она помятая! Как будто с бомжами на вокзале ночевала. Ну ты и напиши что-то вроде: «Пепита пустилась во все тяжкие» или «Пепита опустилась ниже плинтуса». В общем, у тебя на этот счет фантазии побольше, чем у меня.

– Я запрещаю ставить эту фотографию в номер, понял? – пошла на ответсека мощной грудью Уля. – Ни как центральную, ни как второстепенную!

– А больше нечего ставить-то, – спокойно возразил Роман. – Итак еле-еле на разворот наскребли, а на центральную только Пепита и тянет. Не Забурелова же с очередной шлюхой на полполосы разверстывать.

– Я сказала: «Запрещаю!» – зашлась в визге Уля.

– Да ты кем себя возомнила, чтоб тут командовать?! – вышел-таки из себя непробиваемый, как бронежилет последнего поколения, Рома. – То в фотоотделе визжала и ногами топала, то тут представление устраиваешь. Иди отсюда, не мешай работать!

– Я сейчас к Габаритову пойду, скажу, что ты своим идиотством мне агентуру гробишь! Пепита мне половину тем сливает и, между прочим, забесплатно, а после такого дерьма она со мной даже разговаривать не будет!

– Это твои проблемы. Предложишь взамен что-нибудь получше этого, как ты сама выразилась, дерьма, с удовольствием поставлю. Только давай быстрей – по графику этот разворот через сорок минут уже у корректоров должен быть.

Уля поплелась к себе. Пролистала ежедневник с темами отдела, заглянула в папку «запас» в своем компьютере. Можно было и не листать, и не смотреть. Она и без того знала: ничего, чем можно было бы забить разворот, у нее нет. Может, сходить в отдел переводов и попросить Артура с Сонькой пошарить в Инете и содрать из «Sun», «Daily Mirror» или «News of the world» скандальчик про какую-нибудь импортную звездюльку? Нет, не пойдет. Еще на подверстку зарубежная знаменитость потянет, а в качестве главного материала Габаритов иноземцев не пропустит. У него девиз, как у героя фильма «Игрушка», владельца всяких там газет, заводов, «толчков», пароходов: «Французы любят французских покойников». А русские, выходит, русских. И тут Асеевой пришла в голову гениальная мысль: «А что, если Махалова размахать не на две полосы, а на четыре?» Текст она мигом хоть до десяти килобайт соорудит. Делов-то – залезть в присланный Антоном по электронке файл с его готовящейся к изданию книгой «Секс-исповедь звезды» и скопировать оттуда пару-тройку глав.

– А фотографий Махалова в архиве – хоть жопой ешь! – вслух подбодрила себя Уля. – Причем с разными бабами: он любит телок потискать.

Асеева уже направилась к верстке, чтоб поделиться с Романом своей суперидеей, но на полпути затормозила. Самостоятельно ответсек решение о замене материала принимать не станет – пойдет к Габаритову. Уж лучше Уля сделает это сама. Юли в приемной не было, и Асеева постучала в закрытую дверь кабинета шефа. Тишина. Постучала еще раз, громче. Дверь распахнулась так резко, что Уля отскочила.

– Чего тебе? – буркнул Габаритов, потирая короткопалой широкой ладонью помятую, заспанную физиономию.

Уля изложила, «чего ей».

– Пусть остается Пепита. Дуговская права: мы твоим Махаловым народ уже до сблева накормили. Хватит ему и двух полос.

– Но, Алиджан Абдуллаевич, – заканючила Уля, – Пепита же после этого нам ничего сливать не станет.

– Ну и не надо! – окончательно проснулся Габаритов. – Она что, одна на всю тусовку? Другого кого найдешь. А то завела знакомство с тремя уродами: Пепитой, Баксовым и Махаловым – и суешь их во всякую дырку! Вон учись у Дуговской: у нее пол-Москвы в осведомителях ходит, а она все новых и новых вербует.

Такого Асеева стерпеть не могла: чтоб ей ставили в пример Дуговскую!

– Да чего ей не вербовать-то? С ее-то контингентом! Пусть она попробует хоть раз какую-нибудь звезду на скандал раскрутить – а я посмотрю, как у нее получится!

– Получится, получится, – заверил Габаритов. – Ты думаешь, они с тобой, Улей Асеевой, что ли, дружат? Они с газетой дружить хотят. Вот выпну тебя из редакции, никто из них даже имени твоего не вспомнит, а звонить и на тусовки будут звать того, кто твой стол займет.

– Но я… – растерялась Уля и тут же нашла последний аргумент: – Я на агентуру почти ничего не трачу, мы только барменам, швейцарам и администраторам в ресторанах и отелях платим, а Дуговская каждый месяц сумасшедшие тыщи по ветру пускает!

– Не твоя забота, – оборвал Улю Габаритов. – Все, иди и делай, что говорят.

Уля поплелась в фотоотдел. Надо рассказать Булкину все как было: как он пьяные сопли в кафешке размазывал, как Пепита его на себе тащила и как гад Тюрин ее за это «отблагодарил». Конечно, Алексей про спасательную операцию у «Пушкинского» ничего не знал и про то, что Пепиту снимать не надо, его никто не предупредил – ну забыла ему Уля сказать, забыла! – но все равно Тюрин сволочь.

Булкина на месте не оказалось. Он с корреспондентом из отдела Дуговской уехал то ли в Обнинск, то ли в Троицк и в редакции появится только вечером.

«Ну я сделала все, что смогла, – успокоила свою совесть Уля. – Значит, так Богу угодно, чтоб Пепита в завтрашнем номере вышла». В Бога Уля не верила, в церкви бывала лишь тогда, когда отпевали кого-то из знаменитостей (чтоб написать о панихиде репортаж), но когда требовалось свалить с себя вину, всегда прибегала к догме: «В этом мире от нас ничего не зависит». Зато напомни ей об этой «палочке-выручалочке» кто-то со стороны да еще в момент, когда Асеева была на коне и чувствовала себя владычицей мира, она бы взвилась: «Вы все, может, и черви, как пишут в вашей Библии, а я сама свою судьбу делаю: своими мозгами и трудом!»

Однако сегодня ей было выгоднее считать себя пылинкой и соринкой.

И Асеева настучала на «клаве» заголовок: «Пепита пустилась во все тяжкие». Подумала немного и зафигачила забойный подзаголовок: «Чрезмерные излишества не лучшим образом сказались на внешности певицы». Текст самой заметки она набила за полчаса. Для начала прошлась по кривым непробритым ногам стареющей народной артистки, «усугубленным» короткой юбкой. Потом по чулкам в сеточку, которые натянула на «бедра доярки» мнящая себя светской львицей телеведущая Кристина Чужчак. «Нечто подобное в прошлом сезоне носили девочки с Тверской, – просветила читателей Уля. – И если таким образом Кристя решила выразить труженицам панели свою солидарность, то кто против? Но вот надевать на себя вышедшее из моды старье – это, Кристиночка, моветон». Прикололась над Петей Забуреловым, который «везде и всюду снимает блондинок, столь похожих одна на другую, что, поставь их сейчас в ряд, – ни за что не вспомнит, какую из них как зовут».

Закрыв файл, Уля посмотрела на размер. Всего тысяча знаков. Еще столько же наваять нужно! Написала абзац про звезду сериалов о суперменах Мишу Заозерного, который, влив в себя три литра пива, опять травил похабные анекдоты. И про пристрастие к пиву, и про дебильные шутки актера она писала раз сто, но ничего – и сто первый прокатит. К эпизоду с Пепитой Уля приступила, скрепя сердце. Но раз заголовок на подруге строится и фотка ее размером тридцать на двадцать стоит – куда денешься? «В светской тусовке с недавнего времени ходят слухи о том, что, перешагнув сорокалетний рубеж, знаменитая поп-певица Пепита бросилась догонять уходящую молодость. Да что там «уходящую»? Долой лукавство! Молодость Пепиты давно скрылась за горизонтом. Но звезда не хочет с этим мириться, а потому едва ли не каждый вечер проводит все с новыми бойфрендами один моложе другого. А где юный друг, там, понятно, и вино рекой, и небезвредные для организма зрелой женщины закуски. Как шепнула «Бытию» по секрету домработница Пепиты Раиса, ее хозяйка все чаще не ночует дома, заявляясь по утрам сильно навеселе».

Уля поставила точку и, подписав заметку псевдонимом «Эвридика Штокальская», уже приготовилась скинуть «шедевр» на верстку, но передумала. Решила смягчить концовку. «Пряник» вышел таким: «Одно радует, что «бабье лето» в женской судьбе скоротечно и не за горами тот день, когда Пепита одумается, займется собой и снова вернется к творчеству, у которого в нашей стране миллионы и миллионы поклонников».

Редакторша прекрасно понимала, что умная Пепита на псевдоним, которым подписана заметка, не поведется. Во-первых, на вчерашней тусовке из «Бытия» была только Уля (Булкин и Тюрин не в счет – они не «пишущие»). Во-вторых, стиль подруги она знает, как собственный репертуар. «Позвонить ей, что ли, прямо сейчас, объяснить все, сказать, что я ничего не могла сделать? Или уж завтра, когда все выйдет? – металась в сомнениях Уля. – Да ну их всех на фиг! Булкин нажрался, она его тащила – сама, между прочим, по своей инициативе! – Тюрин ее, помятую, морщинистую, сфоткал – а я оправдывайся! Пошли они все в жопу!»

Редактор обвела глазами вверенный ей отдел и наткнулась на физиономию Беловой, которую, судя по горящим глазам и раскрасневшимся щекам, просто распирало от желания сообщить начальнице какую-то новость. Асеева вопросительно дернула вверх подбородком: дескать, чего там у тебя? Алевтина тут же подлетела и, захлебываясь переполнявшими ее информацией и эмоциями, принялась сбивчиво излагать:

– Я к Римке подошла, про цветы сказала, а она за ними даже не спустилась. Велела Плечистой забрать, а потом или в приемную к Габаритову отнести, или корректорам отдать. Я потом у Дианки спросила, чего это она, всегда брала и весь стол и подоконник вазами уставляла, а сегодня чуть ли не в мусорку… А Плечистая мне шепнула, что Кирсанов Дуговской сказал или намекнул, ну, в общем, дал понять, что все эти обсыпания розами ему не нравятся. И вообще вроде бы скандал устроил, что она этому Мише повод дает.

– Значит, бедному богатенькому Буратино окончательный от ворот поворот дали? – лениво поинтересовалась Уля и, не дождавшись ответа, полезла в сумку за зажигалкой. Шаря по дну баула, пальцы наткнулись на какой-то футлярчик. Уля вытащила его и увидела, что это брошенная в сумку еще в понедельник тушь.

– Блин, я ж про нее совсем забыла! – обрадовалась редакторша. – Ну все, держитесь, уроды, я сейчас вам покажу, как вместо качественной косметики дерьмо совать!

Забракованная два дня назад тушь обернулась сегодня для Ули настоящим подарком. Есть, есть куда выплеснуть злость и прочую гадость, которые бушевали сейчас за Улиным бюстом пятого размера.

Бутик, в котором звезда светской хроники отоварилась косметикой, находился в двухстах метрах от офиса «Бытия», и Асеева решила преодолеть это расстояние пешком.

Влетев в магазин, она с размаху швырнула футлярчик на стеклянный прилавок:

– Позовите мне немедленно директора или администратора! Кто у вас там штаны в подсобке протирает?!

Две молоденькие продавщицы растерянно переглянулись, но с места не двинулись.

– Вы что, приросли, что ли? Стоят тут, глазами хлопают, как коровы недоеные! Не слышали? Администратора сюда, и быстрее!

Одна из девчонок юркнула в дверку за стеллажами с косметикой, другая подняла с полу скатившийся с прилавка футлярчик и, глупо улыбаясь, пролепетала:

– Простите, а что случилось?

В ответ Уля фыркнула и отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что с «простой продавщицей» общаться не намерена.

Через минуту из двери между витринами появился молодой мужчина высокого роста с русыми, аккуратно уложенными волосами и симпатичным, хотя и немного тяжеловатым лицом. Он окинул Улю быстрым нейтральным взглядом и сухо поздоровался:

– Добрый день. Меня зовут Сергей Владимирович, администратор. Я вас слушаю.

Асеева высказала этому «педику» (раз не стал жрать глазами ее бюст и пускать слюну, конечно, «педик», кто ж еще?) все, что думала и о его магазине, и о «самопальном» товаре, который здесь «толкают покупателям за бешеные бабки», и о том, что «хамки-продавщицы» отказывались приглашать руководство, и о том, какой материал она, Уля, опубликует в своей «самой популярной во всей Москве и России» газете про «этот паршивый бутик».

Мужчина выслушал ее, не перебивая и не дрогнув ни единым мускулом.

– У вас все? – спросил спокойно, даже скучающе.

– Все, – растерялась от такой реакции на свою пламенную речь Асеева.

– Девочки, – обратился мужчина к продавщицам, – отдайте даме деньги за тушь и порекомендуйте в дальнейшем делать покупки в других магазинах.

Развернулся и направился к двери, из которой вышел пять минут назад.

– Постойте! – крикнула ему вслед Уля. Получилось как-то жалко, стыдно, будто она пришла сюда не распекать, грозить и требовать, а просить.

– Да, – держась за ручку двери, администратор лишь слегка повернул голову.

– Деньги за тушь – и все? – Уля старалась, чтоб вопрос прозвучал презрительно-возмущенно, но получилось не очень.

– А что вы еще хотели?

– Ну хотя бы извинений.

В голосе опять проявились просящие нотки, отчего Асеевой стало так мерзко, будто пришлось выхлебать полведра помоев.

Администратор хмыкнул и наконец-то соизволил повернуться к Уле лицом:

– Мы торгуем этой тушью уже три месяца, расходится хорошо, и ни одной рекламации еще не поступало. Более того, ею пользуются все наши продавцы-консультанты и, кажется, вполне довольны. Это так? – Сергей Владимирович обернулся к застывшим за прилавком девчонкам. Те дружно закивали. – Но если у вас даже появились претензии к нашему товару, никто не давал вам права повышать голос и оскорблять. Позвольте дать вам совет: если вы трудитесь на ниве журналистики, хотя, простите, то, что выходит на страницах вашей газеты, журналистикой назвать трудно, то научитесь прилично себя вести.

– Да вы… да я… – чуть не захлебнулась от возмущения Уля.

– Все, что вы думаете о нас и мните о себе, мы уже слышали. Всего хорошего.

Из магазина Уля вылетела, как и влетела, – пулей. Поправила, называется, настроение! Выплеснула негативные эмоции! Но ничего, они у нее еще попляшут! Подвернется случай, она обязательно воткнет в какой-нибудь репортажик информацию про их дерьмовую косметику. Вот тогда этот педик умоется! Или еще лучше, скажет редакторше отдела социальных проблем, чтоб она Общество защиты потребителей на них натравила. Пусть проверят все сертификаты, возьмут пару образцов для экспертизы. Если даже все в порядке окажется, нервы этому администраторишке все равно потреплют, а в заметочке ведь и обтекаемо написать можно: дескать, поступили сигналы от потребителей, защитники их прав живо откликнулись, однако проверить весь товар ввиду большого ассортимента не представляется возможным. Вот так-то! Придумав план мести, Уля немного успокоилась и подходила к редакции в состоянии духа, близком к нормальному.

Телеинтервью

Возле офиса «Бытия» стоял микроавтобус одной из телекомпаний. Не центральных, а тех, что берутся только через «тарелку». «Габаритов опять интервью дает, – решила Уля и тут же сама себе возразила: – Не-а, он сам теперь только на центральных каналах светится, а этим – Романа или Кососаженного выделил».

Однако про «Бытие» телевизионщикам на сей раз рассказывала одна из корреспонденток отдела Дуговской Диана Плечистая. Уже сам этот факт показался Уле возмутительным. Они бы еще кого-нибудь из корректорш или бабу Маню-уборщицу перед камерой усадили! Остановившись в дверях отдела происшествий, Уля обернулась и глянула в длинный коридор: не идет ли кто, с кем можно поделиться своим негодованием. Шел Костя Ястребов из отдела политики. Приблизившись к Асеевой, легонько толкнул ее в бок и весело прошептал:

– Чего, Асеева, косорылишься? Переживаешь, что не твоя рожа в ящике будет?

Уля фыркнула:

– Вот еще! Да я у Махалова и Пепиты чуть не в каждой передаче. По центральным, между прочим, каналам. А тут какое-то поп-ТВ! Это ты вместе с Дуговской и ее криминальщиками от зависти дохнете, глядя, как меня на всю страну показывают.

– Не права, Асеева, не права! – продолжил веселиться Ястребов. – Насчет Дуговской не скажу, а мне все эти «засветки» на телеэкране на фиг не нужны.

– Это почему же? – ехидно поинтересовалась Уля.

– А потому что мы, политические журналисты, – Костик дурашливо выпятил грудь вперед, – бойцы невидимого фронта. И чем меньше нас знают в лицо, тем лучше. Мне, например, как особо ценному работнику, босс даже обещал деньги на пластическую операцию выделить. Из редакционного бюджета. Тебе, кстати, тоже не мешало бы, но по другой причине. Что-то ты, мать, в последнее время сдавать стала: сильно пообносилась в смысле личика и фигурки. Да шучу-шучу, – изобразив испуг, отскочил от Ули Костик. – Может, без подтяжки еще пару лет протянешь!

Ястребов убежал, а Уля осталась стоять. Во время перебранки краем уха она уловила, что телевизионщики задают Плечистой вопросы про звезд. И она, самозванка гребаная, чего-то по этому поводу вякает!

Асеева сделала еще два шага вперед и прислушалась. Ну да, они ее спрашивают про методы добывания информации, в том числе и из светской тусовки, а эта грымза отвечает!

– Хочу заверить вас и всех наших читателей, – вдохновенно вещала, глядя в камеру, Плечистая, – что «Бытие» пишет только правду и ничего, кроме правды. Вся информация у нас строго проверяется, а потому правдивей газеты, чем наша, просто нет. Мы против, чтобы «Бытие» причисляли к «желтой», или «бульварной», прессе. Подобные издания промышляют всякими слухами и сплетнями, «Бытие» же публикует только самую проверенную и самую правдивую информацию. Поэтому, – Плечистая кокетливо улыбнулась, – попрошу называть нас таблоид.

– Идиотка! – прошипела Уля. – Твердит, как заведенная, «правдивая», «правдивая»… Как будто оправдывается. Кто послушает, сразу скажет: «Значит, одно вранье!»

А Диана тем временем продолжала:

– Свидетельством того, что «Бытие» пишет только правду, можно считать и многочисленные иски, которые предъявляют газете герои наших публикаций…

Поняв, что ляпнула что-то не то, Плечистая замолчала. Забегала глазами по разложенным перед ней номерам «Бытия», зашелестела бумажками с написанным загодя текстом. Уле даже от двери было видно, как лоб Дианки покрылся испариной.

– То есть я хотела сказать, – наконец обрела дар речи интервьюируемая, – что на нас, конечно, подают в суд, но еще ни разу никто…

Плечистая опять умолкла, вспомнив, видимо, что только за последний месяц газета проиграла два дела и об этом писали другие издания.

– …и еще ни разу никто много не выигрывал.

Последнюю фразу Диана сопроводила лучистой улыбкой победительницы: вот, мол, как я здорово выкрутилась! Нашлась! Не растерялась в трудной ситуации.

Дальше смотреть и слушать это убожество у Асеевой не было сил. Придя к себе в отдел, Уля отправила Ярика в ближайший «Макдоналдс» – купить пару чизбургеров и клубничное мороженое. Конечно, стоило бы ограничиться двумя порциями овощного салата – в последнее время редакторшу разнесло, как на дрожжах, – но после нынешних нервотрепок она просто не могла отказать себе в мелких радостях.

Поедая фаст-фудовские изыски, Асеева быстро просмотрела заметки, сброшенные ей на комп корреспондентами. В паре мест переставила слова и вбила несколько пропущенных букв. Сойдет! Так, еще пару часов покантоваться в конторе, а там вечерняя «топтушка», и можно закатиться с Лилькой в какой-нибудь кабак. Пока ее папик в Лондоне, сам Бог велел расслабиться. Надо, кстати, позвонить мальчикам из подтанцовки Толи Баксова, пусть подтянутся. Только в свою квартиру Уля больше эту шоблу не повезет. Там и так срач полный, а после бардака, который их веселая компашка устроит, – вообще легче будет все огнем выжечь, чем убрать, вымыть и выскоблить.

– Блин, а чего это Оксанка не едет? – вслух возмутилась Уля. – Уже неделю не убиралась, и будто так и надо.

Оксанка работала маникюршей где-то на Ленинградке. Примерно год назад, возвращаясь на редакционной машине из питерской командировки, Асеева катастрофически опаздывала на презентацию нового диска Толи Баксова. Появиться там с болтающимся на соплях наращенным ногтем она себе позволить не могла, а в салон на Новом Арбате, где была постоянной клиенткой, не успевала. Вот и приказала водителю остановиться у какого-то салона красоты.

Девочка-маникюрша, которая взялась восполнить утрату, смотрела на Улю с нескрываемым восхищением. Оказалось, она верная читательница «Бытия» и узнала новую клиентку по публикуемым над тематическими полосами портретам. Уля держалась как и подобает барыне с прислугой – высокомерно-покровительственно. Но девочка ей понравилась, и когда та жалостливо поинтересовалась: «Как же вы с такими ногтями по хозяйству-то управляетесь? Посуду там моете, полы?» – врать про роту домработниц и горничных не стала. А, тяжело вздохнув, сказала: «Да некогда мне особо уборкой-то заниматься. Я ж сутками работаю. Вечерами и ночами – на тусовках, днем в редакции – отписываюсь, за корреспондентами правлю. Когда свободный час выдается, тогда и убираюсь. Но ногти мне не мешают – я уже привыкла». – «А хотите, я у вас убираться буду? – неожиданно предложила девчушка. – За просто так. Мне даже в радость будет, что я у знаменитости работаю! Тут у меня график два через два, вот я к вам в один из выходных и буду приезжать…» Уля насторожилась: а вдруг эта маникюрша только прикидывается простушкой, а на самом деле воровка-наводчица? Но что-то подсказывало: девочка искренне хочет помочь.

«Ну хорошо, – сказала тогда Уля. – Я оставлю тебе свой телефон, позвони мне в среду». – «Ой, спасибо! – чуть не запрыгала на стуле Оксанка. – Я очень все аккуратно убирать буду и совсем забесплатно. Вы мне только про звезд, с которыми встречаетесь, рассказывать будете». «Какая она дурочка!» – умилилась про себя Уля, а вслух сказала: «Ну зачем же забесплатно? Будешь убираться у меня раз в неделю, за месяц заплачу тебе сто баксов. Получая зарплату в пять тысяч долларов, Асеева могла позволить себе подобное «расточительство». «Тогда сто раз вам спасибо! Вы не сомневайтесь, я вам до блеска все вымою!» – щебетала Оксанка, провожая Улю до выхода и снимая с нее, шествовавшей царственной походкой, невидимые ворсинки.

И вот уже целый год Оксанка раз в неделю регулярно наведывалась к Асеевой домой: разгребала горы грязной посуды, стирала, гладила постельное и нижнее белье «хозяйки жизни», носила в химчистку верхнюю одежду, пылесосила, драила полы. Два раза – весной и осенью – по своей инициативе делала генеральную уборку: со стиркой штор, протиранием шкафов, мытьем окон. За это Уля в первый раз отдала ей свое демисезонное пальто (все равно из моды вышло, да и пояс от него редакторша где-то посеяла), а во второй – подарила с барского плеча три кофточки. Оксанке, у которой грудь едва на второй номер тянет, все это было велико, но она радовалась так, будто ей дачу на Рублевке отписали. То обстоятельство, что своих вещей на домработнице она так ни разу не видела, Улю не огорчало – может, в комиссионку сдала, а может, висят в шкафу как бесценные реликвии.

Стараясь не давать волю раздражению (ну где она еще такую, почти что дармовую домработницу найдет?), Асеева набрала номер Оксанкиного мобильного. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – оповестил Асееву механический голос. Уля порылась в записной книжке и нашла номер салона, в котором на постоянной основе трудилась Оксана.

– Это ваша клиентка беспокоит, – не дослушав официальное представление девочки с ресепшн, недовольно оборвала ее Уля. – Вы не скажете, Оксана сейчас работает?

– Нет. Вы знаете, у нее мама тяжело заболела, и она уехала.

– Надолго?

– Ну кто же знает? У мамы рак, операцию сделали, а сколько выхаживать придется, даже врачи не могут сказать. Мы ее тут уговорили не увольняться, а административный взять, – частила словоохотливая администраторша. – Она иногда нам звонит, может, ей передать что? Или вы просто хотели на маникюр записаться? Так у нас и другие хорошие мастера есть…

– Нет, спасибо, у меня тоже хорошие мастера есть, – раздраженно отрезала Уля. – А ей передайте, пусть, когда вернется, сразу Ульяне Асеевой позвонит.

– Ой, это вы?!! – зашлась от восторга девушка. – Нам Оксана про вас столько рассказывала!

– С чем вас и поздравляю! – гаркнула редакторша и захлопнула крышку телефона. – Рассказывала она! Чего это, интересно, она рассказывала? Про то, как мужиков вожу? Или про то, какие у меня тряпки и видаки-шмидаки дорогие? Вот идиотка, ведь наведет кого-нибудь на квартиру – обчистят до нитки.

Ульяна успела обжиться в шкуре барыни, которой не по чину морочить себе голову проблемами дворовых, так что сочувствовать преданной Оксанке ей даже в голову не пришло.

Теперь Уля встала перед дилеммой: поехать после работы домой и заняться уборкой или все же отправиться в кабак? Впрочем, мучилась выбором Асеева недолго, отдав предпочтение второму варианту. Лилька заявила, что «до пятницы она совершенно свободна», и обещала быть в девять в ресторане «Леонардо» на Петровке, как штык.

«Топтушка» в «Бытии» обычно начиналась в восемь вечера. Собирались завотделами, ответсек, заместители редактора и стоя (потому и «топтушка») смотрели готовые полосы завтрашнего номера. Сидеть на подобных мероприятиях позволялось, естественно, только Габаритову. По мнению Ули, толку в этих собраниях-топтаниях было чуть. На полосы смотрели вполглаза, требования Алиджана придумать другой заголовок вместо «совсем уж дебильного» встречали дружным: «Да зачем? И этот нормальный! Очень даже хороший!» – так уж всем хотелось поскорее отвалить.