Текст книги "Ветчина бедняков (СИ)"

Автор книги: Ирина Лобусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– господи… – она закрыла лицо руками и обессилено откинулась на спинку кресла, – спасибо тебе, Господи…

– Да что с тобой? Что происходит?

– Потом. Возможно. Я расскажу тебе об этом потом. А пока…. Пока знай: то, что ты сейчас рассказала, очень для меня важно.

Районным врачом оказалась пожилая женщина с приятным, одухотворенным лицом. У нее были добрые глаза и аккуратно собранные в узел на затылке седые волосы. Соня завела ее в кабинет, и, сказав женщине, что она должна рассказать абсолютно все, оставила их наедине, шепнув, что ждет ее у себя после этого разговора.

– Чем я могу вам помочь, деточка?

– Да, вы можете мне помочь. Расскажите о детях Панчеко.

– Софья Михайловна уже сказала мне, что вы их родственница.

– Я родная сестра их матери. Значит, тетя Стасиков.

– Странно. Вы так не похожи на свою сестру! У вас серьезное, вдумчивое лицо. Можно узнать, кто вы по профессии?

– Я ваша коллега. Педиатр.

– правда? Тогда вам будет легче мене понять! Я любила этих детей. И мне было их жаль. Я пыталась им помочь. Но это было не в моих силах, – она запнулась, – вы их родственница… сестра этой женщины… Я не знаю, как вы воспримите мои слова…

– Говорите все, пожалуйста! Расскажите все, как было. Не смущайтесь тем, что я сестра Светы. Мы долго не общались, и… Вообщем, расскажите мне все, пожалуйста!

– Ладно. Я расскажу, если это действительно так важно. Вы знаете, что дети были очень больны?

– Да. Знаю.

– мы хотели сделать им инвалидность. Я думала об этом. Я думала, что инвалидность как-то сможет скрасить их жизнь. Они получали бы пенсию. Возможно, их взяли бы в специализированный интернат, где они проходили бы курс лечения и где уход за ними был бы лучше, чем дома. Вы, наверное, знаете, что я веду этих детей всего один год.

– Год?

– Ваша сестра была прописана в общежитии судоремонтного завода в этом районе, но там они не жила. Постоянно снимала квартиры. А месяц назад купила свою собственную – и тоже на моем участке. В поликлинику этих детей перевели из другого района, а тут они заболели гриппом и мать вызвала районного врача, то есть меня. Так я попала в эту семью. И поняла, что дети несчастны. Их мать вела сомнительный образ жизни. Соседи рассказывали, что она при детях принимала мужчин. Дети были неухоженные, вечно простуженные. Мы беседовали с ней об этом. Она огрызалась: как в таких условиях я могу растить детей? У меня нет квартиры, работа временная… Вот куплю квартиру – все будет по – другому. Я предложила сделать им инвалидность. Я была удивлена, что это не сделали раньше, в той поликлинике, откуда они ко мне пришли. Но когда я сказала об этом их матери, она возмутилась и категорически отказалась. Светлана Заявила, что ее дети не инвалиды. А потом – потом она меня удивила… Она сказала, что консультировалась у специалистов и узнала, что есть операция, которую делают для восстановления слуха… А плохое зрение могут и справить очки. Очки еще не делают человека инвалидом. Она сказала, что такую операцию делают в Германии, стоит это 30 тысяч долларов на одного ребенка и что она будет собирать деньги. Собирать 60 тысяч долларов! Я удивилась. Я сказала ей о том, что у нее нет квартиры, она не может купить себе квартиру, какая уж тут операция! Но Светлана довольно грубо заявила мне, что квартира – не мое дело, что она купит квартиру, когда придет время, чтоб я не совала нос в ее дела и занималась (цитирую дословно) «детскими попками». И от инвалидности категорически отказалась. А я не настаивала. Не хочет – значит, не хочет, ее право. Это было нашим первым столкновением, хотя все время мы общались довольно мирно. Но было еще и второе столкновение. Более серьезное, чем первое. Я не знаю, кто именно прислал эту комиссию, и как это произошло, но только к Светлане прислали огромную комиссию из горисполкома, инспекции по делам несовершеннолетних и других организаций, чтобы лишить Светлану материнских прав, а детей забрать в приют (детский дом). Она буквально сходила с ума от этого. Представители комиссии вызвали меня, чтобы я показала, как она обращается с детьми. А я… я видела синяки на теле детей, видела, что они были избиты. Однажды я зашла к ним, дети были простужены, и, осматривая девочку, обнаружила, что она сильно избита. Все ее тело было в синяках и кровоподтеках, и эти синяки не оставляли сомнений. Когда я спросила Светлану, она заявила достаточно резко, что девочка упала, никто ее и пальцем не тронул. А дети молчали, она боялись говорить. Вообщем, я сказала об этом комиссии. На следующее утро ко мне в кабинет прибежала Светлана. Она рыдала, падала в обморок и клялась своей жизнью, что не бьет детей, что и пальцем их не тронула, что скорее отрежет себе руку, чем ударит ребенка…. Но я же ясно видела синяки! Она заявила, что не знает, кто избил ребенка, и что для нее это тоже загадка. Не знаю, почему, но я ей не поверила. Она ушла от меня ни с чем (я не собиралась забирать свои слова комиссии обратно). Мы расстались почти врагами. Позже я узнала, что дело с комиссией закончилось для Светланы благополучно. Буквально через неделю она купила квартиру, обставила ее и пригласила туда всю комиссию. Они увидели своими глазами, что у детей появилась квартира, они живут в хорошей обстановке, в нормальных условиях, у них есть вещи, учебники, лекарства. Комиссия ушла ни с чем и вынесла вердикт: не благополучная семья стала исправляться на благополучную. Светлана боролась за своих детей. Я думаю, по – своему она их очень любила, просто была таким человеком… особым, что ли…. Еще позже я узнала, что ту комиссию натравила на Светлану школьная учительница детей-за то, что та не платила ей деньги. А Светлана сама сказала мне, что не платила деньги в школе из принципа, потому, что учительница была грубая и плохо обращалась с детьми. Вот. Собственно, и все. Потом дети исчезли. У меня были из милиции, из прокуратуры… Но я не рассказывала им то, что сейчас вам.

– А как Светлана объяснила комиссии покупку квартиры? Откуда взяла деньги?

– она сказала, что устроилась на работу и взяла кредит на покупку жилья. Но никаких документов не показывала. Я подозреваю, что это не правда. Я имею в виду кредит….

– А где она работала?

– В парфюмерном магазине в центре города. Она работала там совсем недолго.

– Хм…. А после того случая, что вы обнаружили синяки… были синяки еще раз, снова?

– Нет. Больше никогда. Хотя я осматривала детей и потом.

– А как вы думаете, кто мог это сделать? Светлана?

– есть у меня одна версия… Не знаю, насколько она соответствует действительности….. Я подозреваю, что девочку мог избить кто-то из любовников Светланы. Возможно, он даже приставал к ребенку. А потом она узнала об этом и его выгнала, поэтому синяки и раны больше не появлялись….

– звучит правдоподобно!

– Я думаю, что так могло быть. Но это моя версия. Светлана мне ничего не сказала.

Она вернулась в кабинет Сони более задумчивой, чем ушла.

– Ну, что ты выяснила?

– Многое.

– Про комиссию я тоже могу тебе кое-что рассказать. У меня были представители. И я кое-что сделала… Я не считаю, что поступила неправильно… понимаешь, я не подтвердила, что с детьми было плохое обращение и все такое. Эта женщина, Светлана, всегда казалась мне уставшей и нервной, но нормальной и заботливой матерью. И я сказала комиссии, что у детей все нормально и что эту женщину лучше оставить в покое. Понимаешь, я считаю, что детям всегда будет лучше с матерью, какой бы плохой она ни была, чем в детском доме или в приюте. Районная врач поступила иначе, я знаю, но… Но у нас немного разные взгляды. У нее они более советские. Ты ведь расстроилась из-за этой комиссии, правда?

– Расстроилась. Я не думала, что все было настолько серьезно. Что у Светы были такие неприятности. Но меня смущает одна вещь… Как она сумела так быстро от них избавиться, если она не работала в парфюмерном магазине и квартира не была куплена в кредит?

– ты наивная женщина! Ты серьезно не знаешь? Заплатила всем хорошо, вот они и заткнули рот, и сами подсказали, что записать! Про кредит, про магазин, и т. д.

– Но если она заплатила, дала взятку, значит, у нее были деньги?

– Ты слышала про операцию в Германии? Про 60 тысяч долларов? Сначала, когда я это услышала, то подумала, что это пустой треп, но потом… Потом мне позвонила одна коллега, врач из частной медицинской фирмы, и в разговоре сказала, что, мол, везет же тебе с крутыми пациентами! Я удивилась – с какими крутыми? А она: еще бы, такие деньги, да и в твоем районе. Я попросила рассказать, и она мне рассказала, что в ее клинике, у нее проходили полное обследование близнецы перед поездкой в одну из клиник в Германии на дорогую операцию. И что мать собиралась делать эту операцию за свой счет, только бумаги еще не успела оформить. Собиралась оформить позже. И за обследование заплатила 2 тысячи долларов за каждого ребенка. Я узнала фамилию близнецов. Анастасия и Станислав Панченко.

Глава 16.

Телефон разрывался, и еще в коридоре услышала этот истерический звук. Это было так странно…. Телефон звонил впервые с того момента, как она появилась в Южногорске. Ни секунды не колеблясь, взяла трубку.

– Добрый день, – сочный мужской бас заполнил все пространство небольшой квартиры, – вы сестра Светланы?

Она растерялась, и от этой растерянности у нее вдруг вспотели ладони.

– откуда вы знаете, что в квартире Светланы находится ее сестра? – это было первым, что пришло в голову. Она брякнула, не задумываясь, и сама испугалась своего порыва – слишком уж походило на допрос. Но тем не менее мужчина на ее вопрос не ответил. Вообще никак.

– Я хотел бы с вами встретиться и поговорить! – сказал он.

– Кто вы такой? – все еще по инерции выпалила она, в глубине души почему-то обрадовавшись (на самом деле она ждала какого-то тайного звонка после кладбища. Даже очень ждала).

– Мое имя вам ничего не скажет, – спокойно ответил он, – вряд ли вы вообще слышали о моем существовании.

– Почему?

– Света не любила афишировать свою личную жизнь!

– Личную жизнь? Вы были ее любовником?

– Можно сказать и так, но… Скорей, близким другом.

– Насколько близким?

– Настолько, что понимаю всю необходимость срочно с вами поговорить!

– Но я еще не понимаю необходимости с вами встречаться. Вы даже не назвали свое имя.

– мое имя – это не главное. Видите ли, я был очень близок со Светланой. Она рассказывала мне такие вещи, о которых больше не знал никто. Странные вещи….

– Например?

– Это не телефонный разговор!

– откуда вы узнали, что в квартире Светы кто-то живет?

– Я видел свет в кухне поздно ночью, а потом навел справки по своим источникам информации… Позвольте мне их не раскрывать. Так я узнал, что в квартире Светланы теперь живет ее родная сестра, с которой она не виделась много лет. Честно говоря, я вообще не знал, что у Светы была сестра!

– Что же вы тогда знали?

– Многое! Например, настоящее место работы Светы, ее дела…

– настоящее место работы?

– И все остальное!

Она призадумалась. Голос звучал серьезно, убедительно, она ждала этого звонка, но все-таки… все-таки… В глубине ее сердца прозвучала какая-то тревожная нотка, похожая на дребезжащую, расстроенную струну… Почему? Этого она и сама не могла объяснить!

– Послушайте, милая сестренка Светы, нам очень нужно встретиться, это важно! Возможно, я сумею вам во многом помочь. Почему вы сомневаетесь? Если вам что-то не понравится в нашем разговоре, вы всегда можете развернуться и уйти!

Развернуться и уйти! Просто сказать! А потом…. Потом это произошло слишком быстро. И, возможно, она даже не хотела, чтобы это произошло, но… Но она выпалила, слишком быстро, не успев задуматься. И не успев саму себя остановить…

– Это ведь вы были на кладбище, верно? На похоронах Светы?

Ответом ей стала небольшая пауза и легкий вздох. Потом он сказал:

– А как вы думаете сами?

– я думаю, что это были вы! Больше некому!

– Тогда зачем вы спрашиваете меня, если все знаете?

– почему же там, на кладбище, вы не захотели со мной говорить?

– Очевидно, были не подходящие обстоятельства.

– А сейчас?

– сейчас – подходящие!

– Ладно. Я не возражаю с вами встретиться.

– Ну и прекрасно! Вы знаете центральный универмаг? Я буду ждать вас сегодня в шесть вечера возле главного входа.

– Сегодня?

– Да. А вы чем-то заняты?

– Нет.

– тогда прекрасно.

– Как я вас узнаю? Вы будете в том же самом пальто. Что и на кладбище? В длинном черном пальто?

– Именно! Продолжайте, пожалуйста! Вы так интересно меня описываете! – (ей послышался легкий смешок), – что же еще вы успели во мне разглядеть?

– Больше ничего. Разве что черные как смоль волосы. А все остальное скрывали большие черные очки. Впрочем. Еще я заметила, что вы среднего роста и очень бледны.

– Вы наблюдательны! Но в этот раз я буду без черных очков.

И повесил трубку. Немного растерянная, она застыла с телефоном в руке. Потом позвонила Жуковской. Но на работе ее не было. Грубый голос рявкнул, что Жуковской сегодня не будет, и вообще нечего сюда звонить! Ее мобильного телефона она не знала. Вздохнув, что Жуковская подождет до завтра, занялась приготовлением обеда, без конца думая о вечернем свидании. Дребезжащая надсадная нота все сильней пульсировала в груди.

Центральный универмаг находился возле вокзала и от него расходилось довольно много дорог. Это был шумный перекресток, где было много людей и машин. Она потопталась на мраморных ступеньках главного входа (немного замерзнув на сквозняке – день был ветреный), потом спустилась на тротуар, прохаживаясь по улице и немного удивляясь тому, что он не спросил, как она выглядит, словно уже ее знал. Потом вспомнила, что действительно, знал, ведь он видел ее на кладюище, и подозрения отпали сами собой. Ей нравилось, что он назначил их встречу в таком людном месте. Это было гораздо лучше, чем какие-то закоулки на задворках города или маленькие подозрительные кафе. Она сама бы не выбрала места лучше! Здесь все просматривалось, все было на виду, и при любом признаке опасности она вполне могла убежать, скрыться в магазине или в толпе. Но постепенно толпа людей стала редеть – сказывался вечер. Становилось все меньше и меньше прохожих и проезжающих мимо машин. Постепенно она осталась в единственном числе возле входа, если не считать девчонки лет 15 – ти, замерзшей маленькой продавщицы горячих пирожков. Ей подумалось, что, даже если б он не знал ее в лицо, то все равно б не ошибся – она одна толкалась на ступеньках, нервно прохаживаясь по улице. Кроме нее одной, возле входа в центральный универмаг больше не было никого. Очевидно, жители Южногорска назначали свои свидания где-то в другом месте. Ветер усилился, стал более холодным и больно бил по ногам. К счастью, было светло, как всегда бывает в апреле, но близкие сумерки уже прикрыли город надвигающейся призрачной мглой. Она взглянула на часы – четверть седьмого! Ее незнакомец запаздывает! Интересно, на свидания с ее сестрой он тоже приходил так? Сквозь стеклянную витрину магазина на нее подозрительно уставилась какая-то продавщица. Вывеска над входом оповещала, что ЦУМ работает до восьми часов. Продавщица пирожков стала собирать свои коробки и считать деньги, вынув мятые бумажки из кармана грязного фартука, и уронила несколько медяков на асфальт. 6.25. Дорожный светофор сменил свои цвета, наверное, раз пятьдесят. На перекрестке остановились два каких-то автобуса, потом они поехали дальше. 6.30. Продавщица пирожков, собрав все свои деньги, коробки и не проданный товар, занесла все свое хозяйство в магазин и понесла куда-то по направлению к подсобке. Она проводила глазами худенькую низкую фигурку. Леденеющие пальцы стали дрожать, а радость от предвкушения странной встречи сменилась недоумением. Странной встречи? Действительно, ненормальнее и не придумаешь…. 6.35. Люди на улице исчезли полностью, оставив после себя лишь несколько мертвых машин. Она ненавидела ждать, ненавидела еще со школы, и своего бывшего любимого мужа ненавидела за то, что он опаздывал на их свидания, всегда опаздывал, минут хотя бы на пять. Внезапно ей дико захотелось позвонить Костику, невыносимое желание поговорить с ним захлестнуло с ног до головы! Она схватила мобильник, и, судорожно его сжимая, слушала родной голос…. У Костика все было хорошо. Он жил у ее подруги, прекрасно ел, учился в школе, сидел за компьютером и очень скучал о ней. И, слушая родной голос, перекрывающий расстояние и время, она забывала и о своей тревоге, и о холодном ветре, и о неприятной ситуации, в которую попала потому, что она ждет. Но наконец их разговор был закончен (хотя она тянула его изо всех сил), и, положив телефон в сумку, она почувствовала холод. И реально ощутила его, взглянув на часы. 6.55. Она ждала целый час, явившись на встречу без пяти шесть, как идиотка мерзла на холодном ветру, не понимая, чего ждет! Он не явился! Посмел не явиться…. Это с его стороны было достаточно подло. Решительно запахнув плащ, она пошла к остановке автобуса – ехать в квартиру Светы, в свой новый временный дом.

Автобус был полон – очевидно, люди ехали с работы. Все сидячие места были заняты. Она пристроилась рядом с кабиной водителя, крепко держась за поручень, слушая радио, по которому передавали песни, рекламу и короткие выпуски новостей. Поставили песню, которая ей очень нравилась. Эта веселая песня всегда поднимала ей настроение, и, закрыв глаза, она вся отдалась во власть любимой мелодии, думая, что на самом деле все не так уж плохо. Песню прервали на середине куплета:

«– мы передаем эксренный выпуск новостей. Подробности о взрыве в центре города! Уже поступила точная информация, что жертв нет. Раненные прохожие получили первую медицинскую помощь и благополучно отправлены домой, серьезных повреждений нет. Напоминаем подробности происшествия: сегодня в 5 часов вечера взорвалась машина, принадлежащая местному бизнесмену. К счастью, машина взорвалась в тот момент, когда хозяин только показался на пороге офиса. Таким образом он остался жив и даже не пострадал. По информации следственного пресс – центра, версию терракта можно откинуть сразу. Скорей всего речь идет о криминальных разборках. Обстоятельства будут выяснены в ближайшее время. Мы будем держать вас в курсе последних событий. Оставайтесь с нами на этой волне». Выпуск новостей закончился, и после короткого рекламного блока зазвучала какая-то другая песня. Она сердито нахмурила брови. Потом пробормотала про себя «надо же! Южногорск всегда казался мне таким спокойным и тихим городом!». Потом задумалась о своем и совершенно забыла про выпуск радио – новостей. К удивлению, этим поздним вечером эуковская была на работе, и голос ее был не таким грубым, как прежде. Скорей – тихим и усталым.

– Вы узнали что-то новое? – спросила жуковская.

– Да, – ответила она. И для храбрости добавила, – у меня появилась очень важная информация.

– Хорошо, – устало сказала Жуковская, – мы с вами обязательно встретимся…. Но только не сейчас. Я слишком загружена работой. Этот взрыв никого не оставил в покое.

– Какой взрыв?

– Южногорск всегда был тихим, спокойным городом. Здесь никогда не происходило ничего подобного. А вот теперь…. Разве вы не слышали новости?

– Слушала. В автобусе. Взорвали машину. Но, кажется, никто не погиб.

– Кажется! – фыркнула Жуковская, – мне от того не легче! Работы завал, все подняты на ноги. Сверху давят, начальство мозги полощет, так что некогда мне искать каких-то сбежавших детей! Извините. Просто я очень устала. Сегодня, кажется, ночью не буду спать. И завтра, наверное, тоже. Может, вы расскажете по телефону? У меня есть свободные полчаса.

Она тяжело вздохнула. Что ж, выбора не было. Это все же лучше, чем ничего. И она в подробностях рассказала о телефонном звонке, о часовом ожидании возле универмага и о том, что никто не явился на эту встречу.

– Плохо, – сказала Жуковская, – очень плохо.

Ее тон стал напряженным и немного злым. Жуковская заметно насторожилась, и по какой-то неопределенной причине сумела передать эту тревогу и ей.

– Почему плохо? Потому, что я не знаю имени того, кто звонил?

– Нет. Не поэтому. Просто я чувствую в этой встрече какой-то подвох. Что-то странное. Почему вы сразу не позвонили мне?

– Я не думала, что это так важно!

– Важна любая новость, любая мелочь! И в следующий раз давайте мне все сразу говорить, хорошо? А то вляпаетесь в какие-то неприятности, и я вместе с вами! Кстати… Вы хорошо разглядели этого человека на кладбище?

– Не очень. Он был в черных очках. Я увидела только то, о чем вам рассказала.

– понятно. Но я не слышала, чтобы у вашей сестры был тайный друг. Это, конечно, возможно, но… Следующий раз, если этот человек вам позвонит, больше не ходите на встречу!

– Почему?

– потому, что это может быть опасно! Или хотя бы позвоните сначала мне.

– если вы считаете, что меня могут убить, то это смешно! Я же ничего не знаю!

– Не говорите глупости! Я слишком устала, чтобы слушать ваши нелепости! И запомните на будущее: вы ничего не понимаете в моей работе, и сколько б ни старались, никогда не сможете понять! Я профессионал в своем деле, и я могу увидеть то, что вы вообще не заметите! Кроме того, связывать факты и события в логическую связку – мое дело, а не ваше! И не пытайтесь вмешиваться в мою работу, и уж тем более делать какие-то выводы! Вы должны мне все рассказывать, все, что узнаете, а уж делать выводы и искать связи между событиями предоставьте мне!

– Но я не понимаю…

– Вам и не надо ничего понимать! Это не ваше дело! Извините, что я говорю с вами грубо, но это единственный способ поставить вас на место, чтобы вы не наделали дальнейших глупостей. Подумать только – отправиться на подобную встречу! О Господи!

– Но я не видела никакой опасности.

– Слава Богу, что я ее вижу! Больше таких глупостей не делайте! Насколько я поняла, вы рассказали мне не все, так? Есть еще кое-что?

– Да, есть.

– Тогда жду вас завтра в шесть вечера. Охрана на входе вас пропустит. Вы расскажете мне все и мы обсудим ситуацию. Но до вечера не вздумайте больше попадать в подобные истории! И не делайте больше таких дурацких поступков!

Жуковская швырнула трубку, оставив ее глубоко разочарованной и даже в чем-то оскорбленной. И это разговор, который начался так хорошо! Подумать только: ей даже показалось, что Жуковская обрадовалась ее звонку! Да что она себе позволяет! Заниматься делами каких-то бандитов, вместо того, чтобы искать двух беспомощных малышей! И еще позволяет себе раскрыто на нее рот, когда каждая минута на счету! С этой женщиной действительно не знаешь, чего ждать. Позже, подумав и успокоившись, и немного остыв, она пришла к выводу, что у Жуковской, конечно, были все основания для беспокойства. Возможно, она сильно испугалась чего-то (правда, непонятно чего). Если б ее убили, хлопот у Жуковской поубавилось бы. Может быть, беспокойство за нее и было той причиной, которая вызвала нервозность и даже хамство? И, дав себе слово завтрашним утром не выходить из дома, она тщательно запрела двери и занавесила окна. И в комнате, ярко освещенной и чистой, ей показалось уютно и спокойно.

Глава 17.

Но проснувшись ночью от какого-то обрывистого, тревожного сна, совершенно вылетевшего из ее памяти, она долго лежала с открытыми глазами. Сумрачные, призрачные видения проносились в тревожном потоке как тень отчаяния, страха и крови, надрывая душу и тревожа мозг. Что-то пугающее, с искаженными яростью глазами тянулось к ней, к ее лицу, пульсируя бешенным воплем ненависти, от которого в ужасе замирало все тело, превратившись в кусок льда. Это было страшное видение – и еще более страшное потому, что она не помнила его в точности, и так осталась лежать (в ночной рубашке, прилипшей к телу от ледяного пота), раскрытыми глазами всматриваясь в ночную тьму.

Когда лежать стало невыносимо, она зажгла свет, выпила на кухне холодной воды и понемногу пришла в себя, возвращая в нормальное русло уже связные мысли. Так и пришла к ней эта мысль (спасением от ночного кошмара), пришла цифрами, пульсирующими в мозгу. Четыре тысячи. Тридцать тысяч. Шестьдесят тысяч. Итак, обследование в частной клинике и будущая операция в Германии. Она знала расценки частных клиник, как никто другой. Если б Света не представила твердые доказательства существования у нее больших денег, с ней никто бы не стал даже говорить. Света заплатила наличными четыре тысячи долларов за полное обследование детей. Пришлось так же заплатить сверху – нянечкам, медсестрам, санитаркам, лаборанткам, ассистентам и т. д. Значит, у Светы были деньги! Где она могла их хранить? Итак, четко сформулированный вопрос: где Света хранила свои деньги? Не выдержав, она вскочила со своего дивана и включила люстру. Рассвет застал ее за тщательным обыском (вернее, окончанием тщательного обыска) в квартире сестры. И этот обыск не дал никаких результатов. Простукав подоконники и ящики шкафов, надавливая линолеум и тщетно пытаясь отклеить плитки кафеля в ванной, она не нашла ничего, никакого тайника. Это было печальным разочарованием: единственным в квартире оказался не хитрый детский тайник. Очевидно, света ничего не понимала в тайниках вообще, если уж не разгадала замысел детей. Кроме того, она не нашла ничего, похожего на книжки банковских счетов, банковские карточки или какие-то другие реквизиты. Ничего. Света не хранила свои деньги в банке. А если б и хранила, то наверняка написала бы об этом в своем завещании – точно так же, как написала про квартиру. О таком, как банковские счета, при составлении завещания не забывают. Так же, как и банковских книжек, в квартире Светы не оказалось телефонной книжки. Нужные телефоны были записаны на оборванных листках бумаги и засунуты в тумбочку рядом с диваном, на которой стоял телефон. Там оказались телефоны детской поликлиники, частного медицинского центра, коммунальных служб, какого-то магазина – и ни одного телефона мужчин. Расчетные книжки коммунальных платежей (электричество, квартира, газ, вода) были засунуты в ящик кухонного стола. Других бумаг в квартире вообще не оказалось.

Утром она позвонила рыжей Соне и попросила узнать у коллеги из частного медицинского центра, как расплачивалась Света за обследование детей: наличными, с помощью банка или по перечислению. И если наличными, то в какой валюте. Ответ был получен через полчаса: Света расплатилась наличными, новенькими купюрами по сто долларов. Где же она могла хранить свои деньги? Не в квартире, это ясно. Тогда где? Это было загадкой, которую она пока не могла разгадать. Вопросом, на который не находила ответа. Но она поклялась, что разгадает, чувствуя всю важность. И, поклявшись себе самой, легла спать.

Жуковская немного похудела, осунулась, но, тем не менее, выглядела отлично, и даже умудрилась сделать себе новые гелевые ногти. Она встретила ее, как всегда – полунасмешливо, полунеприязненно, полурадостно и все это вместе.

– Что, не надоело маяться дурью? – весело заявила Жуковская, закуривая длинную ментоловую сигарету.

– Не надоело, – сказала она.

– Ехали бы лучше домой! Вы совсем плохо выглядите! Вы выглядите старой, больной женщиной, не похожей на саму себя. Вы так плохо выглядите, что не похожи даже на ту казенную фотографию, которая в вашем паспорте! Если б я хотела, то могла бы вас арестовать! – Жуковская засмеялась своей шутке. Она не обратила на эти обидные и злые слова никакого внимания, но потом…..

– Да, действительно, я плохо выгляжу. Это оправдано – исчезли мои племянники. А вы – вы, которая по должности и по совести должна их разыскивать, Вы, которая ничего не делаете и не справляетесь со своими служебными обязанностями, вы, с трупами или (дай Бог!) еще не с трупами двоих детей выглядите очень хорошо!

– А вы злая! – Жуковская улыбнулась и заняла свое место за столом, – и умеете кусаться. Слушайте, а вам не приходила в голову одна простая вещь? О том, что детки ваши несчастные и оплаканные просто ушли на улицу, и вольготно живут себе на улице, зарабатывая продажей газет по 5 – 10 долларов в день?

– Они не ушли на улицу, – в ее голосе послышалась горечь, удивившая ее саму, – они не уличные дети. На улице они просто не выживут. К тому же, они больны.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю уличных детей. Мне приходилось их видеть.

– В шикарной частной больнице для богачей?

– И там тоже. И в других местах. Те, что на улице, они не совсем дети. Скорее, уже не дети. И тем, кто, как правило, бросается громкими звонкими фразами об уличных детях, мало дела и до этих слов, и до их судеб. Вы думаете, кто – то из этих детей хотел оказаться на улице? Их просто выбросило туда, и они выжили. А что, по – вашему, им лучше было не выжить? Вы хоть раз в жизни видели ребенка, который мечтал бы об улице, а не о шоколадных конфетах, уютной комнате, мультике по телевизору или добрых, ласковых маминых руках?

– Но у ваших Стасиков тоже не было ласковой и нежной мамы…

– Откуда вы знаете? У них была мама, и это главное! И они любили ее, очень – очень. И никогда бы от нее не ушли.

– В выходные дни мне часто приходится дежурить в опергруппе по городу. И я не раз вытаскивала своры этих деток по подвалам, люкам и чердакам. Вы правы, это уже не дети, и в них нет ничего детского. Они воруют, клянчат деньги, иногда убивают и видят такую грязь, что навсегда забывают о существовании плюшевых зайчиков и мультиков. С моей точки зрения (а эта точка зрения возникал после того, как мы ловили стаю малолетних бомжей, самому старшему из которых было 12, насмерть забивших палками и камнями троих взрослых человек) их нужно как можно скорее отлавливать, помещать в спецприемники или сразу в тюрьмы. А мы так не делаем. С ними поступают гуманней – отправляют в детский дом или в приют.

– Детский дом или приют – та же холодная, страшная улица, только еще хуже!

– Ну, это вы загнули!

– Не загнула! Надо еще посмотреть, какой ад больший – улица или приют.

– Ладно. В конце концов, если ваши Стасики попадутся в какую-то облаву, я их вам верну. Дам ребятам распоряжение….

– Они не попадутся. Их следует искать не там.

– Может, вы знаете, где?

– я не знаю. Если б я знала, я бы их нашла.

– С чем же вы ко мне пришли?

Она открыла сумочку и выложила на стол пачку денег (840 долларов) и с огромным наслаждением наблюдала, как у Жуковской вытягивалось лицо.

– Вы что, с ума сошли?! – брови ее поползли вверх.

– Это деньги детей. Деньги Стасиков. Я нашла их в тайнике у детей. Вы можете себе представить, чтобы два ребенка 6 лет могли заработать такие деньги?

И, стараясь не вдаваться в особые подробности, рассказала Жуковской все. К концу ее рассказа лицо Жуковской стало совершенно другим.