Текст книги "Ветчина бедняков (СИ)"

Автор книги: Ирина Лобусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Разве до окончания следствия я…

– А никакого следствия не будет! Мы не заводим по самоубийцам уголовные дела. В смерти вашей сестры нет ничего криминального. Абсолютно никакого криминального следа. Так что следствие закрывается автоматически. Но все равно требуются некоторые формальности – к примеру, вы должны опознать тело, подписать разные бумаги…

– Когда она умерла?

– Вскрытия еще не было, но по предварительному заключению эксперта смерть наступила между часом и тремя часами ночи.

– Она была одна?

– Да. Старушка из соседней квартиры страдает бессонницей и любит подслушивать под дверьми. Она показала, что в квартиру к вашей сестре никто не приходил уже несколько дней, да и она сама никуда не выходила, даже за продуктами. Она безвылазно сидела в квартире.

– Как она была одета?

– В летнее платье красного цвета. Не в халат или ночную рубашку, а именно в платье. Из этого можно сделать вывод, что она сознательно готовилась… Очень аккуратно написала письмо и завещание (ровным, спокойным почерком). Тщательно подписала каждую бумагу, написав ваше имя, телефон и адрес, и указав, что все это предназначено лично вам. Открыла дверь квартиры. Потом взяла длинный пояс от нейлонового платья, прикрепила к трубе отопления над окном и оттолкнулась от подоконника… Ваша сестра была очень худой, поэтому труба даже не прогнулась. Эксперт говорит, что она умерла почти сразу, от асфиксии в результате сдавливания шейных позвонков, как всегда бывает при повешении. Письмо и завещание она разложила на столе так, чтобы они сразу бросались в глаза…. В пять утра соседка по лестничной клетке (не старушка с бессонницей, другая – на лестничной площадке три квартиры) вышла с собакой, увидела открытую дверь квартиры вашей сестры. Вошла внутрь и вызвала милицию. Зная, что я занимаюсь делом о пропавших детях, сразу же известили меня. Очень трагическая история. Могу себе представить, как вы потрясены.

– Я никогда не могла представить, что Света способна на такое…

– А так чаще всего и бывает. Человеческая душа – потемки. И близкие родственники – совсем не исключение.

Она положила трубку и уставилась в стену.

– мама, кто это звонил? – за ее спиной стоял Костик. Она обернулась. Он испугался.

– Мама… Что с тобой? Кто это звонил?! Мама?! МАМА?!

– Умерла моя сестра, – просто сказала она.

– Светлана? – в его голосе прозвучал настоящий испуг, – мать Стасиков? Что произошло?

От взрослости этого вопроса она упала на стул, заломив руки, хотела заплакать, но вместо слов из нее полились слова…. Она все говорила и говорила, и продолжала говорить, а двенадцатилетний мальчик прямо на ее глазах становился мужчиной, разом перешагнув порог из детства в страшную взрослость… Но это почему-то ее не пугало…

– Я еду в Южногорск, – закончила она.

– Хорошо, – ее сын говорил лаконично, по – взрослому, – без тебя все будет в порядке, не беспокойся, я помогу тебе собраться.

С подругой было сложнее. Договорившись, что та присмотрит за Костиком и рассказав в двух словах все, она выслушала целый фонтан вопросов, охов и вздохов, сочувственных обещаний, предложений дать денег и упреков. Раньше бестолковая суета ее подруги (начинавшей нервничать и суетиться в самый не подходящий момент) вызвала бы у нее бешеный фонтан раздражения, но теперь…. Она улыбнулась. Смутные образы суматохи подруги вызвали на ее губах только легкую полуулыбку. Так, словно она уже была далеко.

Костик нес легкий чемодан к поезду. Она шла, тяжело переставая ноги и постоянно оглядываясь назад. Она пыталась думать о чем-то, но мысли скользили и сваливались в какую-то бездонную черную бездну, где постоянно выл ветер, а Света, почему-то такая, как была в детстве, с наивными косичками и вздернутым носиком, Света, лепившая смешных зверюшек из пластилина и укравшая из буфета вишневое варенье, а потом мужественно признавшаяся в своем поступке (впрочем, за милую улыбку и очаровательную внешность ее бы никто и не наказал), ее Светик (так называла сестру в детстве), лукаво блеснув светлыми глазками, встав на подоконник, закрепляла тонкий поясок от красивого платья на металлической трубе…. Она шла тяжело, вслед за мыслями скользя в черную бездну, не видя ни поезда, ни лиц людей, ни купе…. Костик одиноко стоял на перроне. Она высунулась из окна, чтобы помахать ему на прощанье.

– Мама, – сказал Костик, – привези назад Стасиков! Пожалуйста, найди их. Я же знаю – ты сможешь! Мама, найди Стасиков и привези их домой, ладно?

Глава 7.

Это был очень маленький городок, и при ближайшем рассмотрении дома показались ей игрушечными, как детские домики из коробки конструктора. Поезд тащился по бесконечной железнодорожной колее в стороне, противоположной от моря. И с одной части железнодорожного полотна были игрушечные домики – кубики (друг на друге), а с другой – желтая степь без начала и без конца. Несмотря на то, что Южногорск находился у моря, он не был курортом. Это был маленький промышленный городок с несколькими заводами, городок, так и не разросшийся до размеров большого города. А неудачный выход к морю (городок был расположен как-то криво, большей частью в сторону степи), выход через горные косогоры и обвалы, отнимал у него последнюю возможность процветания за счет туристов. К тому же, в Южногорске почти не было пляжей (тех роскошных, с золотистым песком или ровной галькой побережий, на которых можно строить роскошные отели и семейные пансионаты). Холодное свинцовое море омывало сломы неприветливых скал, и часть горный кряжей – разломов уходили прямо под воду. Даже местные жители Южногорска ездили для морских купаний за много километров отсюда, в другой городок – местный туристический центр, где были все условия для нормального отдыха. По дороге в поезде она попыталась вспомнить, каким образом занесло в Южногорск ее сестру и с огромным удивлением обнаружила, что не имеет ни малейшего представления. Ее ясноглазая сестра никогда нигде не училась (ни одного дня, за исключением общеобразовательной школы), чтобы (по ее собственным словам) не забивать себе всякой дурью мозги, и кроме красивой внешности обладала отвратительным (легкомысленным и непоседливым) характером. Но то, что портил характер, легко исправляла красивая внешность, потому, что Светлана была настоящей красавицей, а она (давно пора было взглянуть правде в глаза) – нет. Собственная мать всегда шутила, что Бог интересно разделил двух ее дочерей: одной досталась красота, а другой – мозги. Красота досталась не ей. Прекрасные белокурые волосы Светика у нее выродились в тусклые бесцветные пряди мышиного цвета, которые она просто стягивала в хвостик, не обращая на них ни малейшего внимания. Ее глаза были не столь выразительны, она не умела так искусно притворяться, взмахивая длиннющими ресницами, да и не было у нее никаких длиннющих ресниц. У Светика была осиная талия, высокая грудь и красивые бедра, ее же фигура была плоской, как доска, и даже после рождения сына не приобрела приятных округлых очертаний. Единственным приятным сюрпризом, которым наградила ее природа, был рост. Рост был высоким – и у нее, и у сестры. Но если при высоком роста ее худая фигура выглядела просто представительно, то Светик смотрелась настоящей изящной красавицей. Они совсем не были похожи друг на друга и между ними не было ничего общего. Казалось, это два абсолютно разных человека.

Одна проводила время на дискотеках с огромным количеством разнообразных поклонников, а другая каждую свободную минуту проводила в своей комнате, уткнувшись в бессчетное количество разнообразных учебников. Так они и выросли, по – разному… Не понимая друг друга и не испытывая друг к другу никаких родственных чувств.

Игрушечные домики вырастали друг за другом в мутном поездном окне. Ее сестра всегда была перекати – полем. По каким только городам не бросало ее! То ее понесло в Москву, поступать в театральный институт. Потом – замело в Питер. Из Питера она зачем-то отправилась на Камчатку, а оттуда сделала бросок прямо в Рим, швырнуло в Италию в обществе пожилого итальянца, который был старше ее почти на сорок лет… После Рима она оказалась в Польше, пытаясь торговать какими-то шмотками, а когда все ее бизнес – планы рухнули, попросила защиты у мамы, вернулась в родительское гнездышко, совершила там настоящий переполох, свела в могилу мать и вновь понеслась по бесконечным, неизведанным городам. И наконец – Южногорск. Последняя точка. Подоконник. И тонкий поясок от платья, так безнадежно и страшно закончивший ее жизнь. Сестра была импульсивной натурой. Она действовала под влиянием момента, постоянно подчиняясь бурному наплыву эмоций, и так всю жизнь. Вихри захлестывали ее с головой, все ее поступки напоминали шторм, который разрушает абсолютно все, что попадет в его поле зрения. Она вдруг вспомнила прошлое, перенеслась лет на 20 назад… Когда она грызла учебники на первом курсе медицинского института, зная на своем пути только институтские корпуса, библиотеку и дом, ее сестра беспечно моталась по Москве, путалась с какими-то второстепенными режиссерами и мечтала о славе голливудской (не больше и не меньше!) звезды. То, что она не знала ни слова по – английски, ее не смущало. Это были просто досадные мелочи! В глубине души она всегда считала свою сестру сумасшедшей и относилась к ней с легким презрением. Но кроме нее, это презрение никто больше не разделял. Наверное, потому, что Света была красивой. Она была удивительно красивой, а красота совсем иначе влияет на человеческие сердца, чем расчетливый, холодный и пусть даже верный разум. Разум… Она тяжело вздохнула, попадая в такт колесам поезда.

Что осталось от ее разума теперь? Что? Поезд пел свою привычную унылую песню. Ей хотелось плакать, но в то же время она не могла. В детстве она любила свою сестру. Она называла ее Светик. И восхищалась ее смелостью, веселостью, хитростью, умением добиться своего. Света была старше на два года. Но ей казалось, что она намного ее старше (лет на 10), и потому бесконечно ходила за сестрой по пятам. До тех пор, пока она не выросла и не поняла, что рядом с прекрасной Светой всегда будет невзрачной тенью. И не решила добиться такого же восхищения (как и то, которым одаривали ее сестру) не внешностью, а умом. Вернее, разумом. И характером. И… Света пролетала сквозь ее жизнь ослепительной жар – птицей, вместо пепла оставляя на своем пути потоки дождя, похожие на ту соленую и горькую жидкость, которая обычно течет по щекам. Теперь она ехала к своей сестре, ехала впервые за десять лет, с таким же сердцем, как было у нее в детстве. И если б можно было хоть на мгновение остановить часы времени и никуда из этого детства не уходить….

Южногорск встретил ее прохладным весенним днем без солнечного света, но и без дождя. Дул ветер – пронизывающий, холодный, с солью моря в своих потоках… Своеобразный ветер, в котором больше горечи, чем кислорода. Остановившись на грязном перроне, впервые за прошедшие сутки она с удивлением споткнулась на мысли, что не знает адреса сестры. Она забыла спросить ее адрес и теперь не имела ни малейшего понятия, куда ей идти. Впрочем, нет. Она знала. Идти нужно прямо в милицию. Именно там есть много ответов на те вопросы, которые она (возможно) когда-то задаст. Вокзал был маленький и грязный, как в большинстве провинциальных городов. В памяти всплыли слова Светланы о работе в элитном парфюмерном магазине. Плюгавый вокзальчик никак не сочетался с элитной парфюмерией. Вообще никак. Справа от главного входа в вокзал, между огромных щитов разнообразной рекламы она увидела плоский стенд с броской надписью «дети, которых разыскивают». На стенде под стеклом было пять фотографий – три мальчика, две девочки (почти взрослые девушки). Возраст детей – от 12 до 17 лет. С огромным удивлением она отметила, что на стенде нет фотографий Стасиков, а ведь именно их следовало искать в первую очередь! Почему же их нет? Под фотографией одной из девиц (17 лет) черным фломастером была сделана матная надпись о том, что ее следует искать в ближайшем ночном кабаке…. Она отошла от фотографий детей, остановила такси и поехала в милицию.

Это было пятиэтажное серое здание очень внушительного вида, в котором располагались и прокуратура, и райотделы милиции, и ГАИ, и вообще все силовые структуры маленького городка. Она подошла к дежурному на входе, назвала фамилию следователя, объяснила цель своего визита и протянула паспорт. Дежурный внимательно изучил ее паспорт и сообщил, что Жуковская не оставляла абсолютно никакой информации на входе о ее приходе.

– Но ее на работе пока нет, – вежливо уточнил дежурный, – Жуковская никогда так рано не приходит!

Часы в большом вестибюле показывали без пяти десять утра.

– если вы хотите, я могу пропустить вас в вестибюль, вы подождете ее. Предупреждаю, ждать придется долго.

– Когда же она приходит на работу?

Дежурный посмотрел на нее как-то странно (и почему он смотрел так странно, она все никак не могла понять).

– Ну… когда в двенадцать… когда к часу… а может вообще не прийти. Я не знаю. Она по – разному приходит.

– Простите, – она удивленно моргнула, – речь идет о капитане Жуковской? О работнике милиции?

– Так я о ней и говорю!

Моргнув еще раз, она сказала, что подождет на улице, а потом зайдет еще. Вышла на улицу и с наслаждением подставила свое лицо потокам холодного соленого ветра. Короткий разговор утомил ее больше, чем она ожидала. Здание милицейских контор располагалось, по видимому, на одной из центральных улиц. Это был длинный проспект, по которому ездили троллейбусы, микроавтобусы и много машин. Она даже не ожидала троллейбусов в таком маленьком городке! Люди были одеты намного проще, чем в ее родном городе. Достав мобильник, она позвонила сыну. За него ответила подруга, сообщив, что Костик в школе и у них все в порядке, и что до ее возвращения Костик поживет у нее. Сказав в двух словах, что еще не встретилась с Жуковской, закончила разговор. Некоторое время ее мозг занимала следующая мысль: где она будет ночевать, если Жуковская не явится на работу, но быстро отбросила эту мысль прочь. Подумаешь! Найдет какую-то приличную гостиницу и снимет номер. Вряд ли в этом городе астрономические цены, а деньги у нее пока есть. Еще некоторое время ее мысли текли в спокойном, но беспорядочном направлении, до тех пор, пока….

К зданию медленно и плавно подъезжал огромный серебристый автомобиль. Это была красавица «мазда» самой последней модели, и стоила эта прелесть больше, чем все машины, которые за час проехали по проспекту, вместе взятые. Роскошная иномарка так не вязалась с убожеством провинциального городка, что она застыла на месте, раскрыв от удивления рот. Машина плавно пересекла тротуар и остановилась прямо возле главного входа в здание. Дверца открылась, и второй раз за этот день у нее перехватило дух. Из машины выходила молодая женщина (лет 25–27, максимум 28) в длиннющей норковой шубе, из самого что ни на есть натурального меха. Шуба была такой длинной, что волочилась по земле. Зная цену на меховые изделия, она присвистнула… Это изделие тянуло не на одну тысячу долларов! Судя по небрежности, с которой женщина не обращала внимание на край шубы, вытиравший уличную пыль, эти тысячи долларов не имели для нее никакого значения. Черные волосы девушки были уложены в короткую прическу по самой последней моде. В ушах сверкали маленькие бриллианты. Косметика была наложена идеально. Тонкие шпильки сапожек аккуратно ступили на тротуар. Девушка была очень красивой – той холодной ухоженной красотой, которая отличает моделей, дорогих проституток или молодых жен старых богачей. Вся ее фигура так не подходила к серому зданию милиции, что на этот диссонанс засматривались даже прохожие. Ухоженным длинным коготком девушка захлопнула дверцу машины, включила сигнализацию и вошла внутрь. Шуба волочилась за ней длинным хвостом. Прошло минуты три. Внезапно девушка вновь показалась в дверях, прошла по ступенькам и направилась прямо к ней, не меняя холодного, надменного выражения лица.

– Виктория Алексеевна? – девушка улыбнулась пренебрежительной улыбкой, – давно ждете? Я Жуковская. Давайте поднимемся ко мне в кабинет.

И, не оглядываясь, пошла к дверям. Подхватив свою легкую дорожную сумку, не приходя в себя от удивления, она осторожно направилась за ней по ступенькам.

Глава 8.

«Вика, прости меня. Я больше ничего не могу сделать. Это единственное, что остается: мысленно проститься с тобой и уйти навсегда. Твое лицо осталось в моей памяти таким, как было в нашем детстве. Две смешные девчонки с косичками, которые держатся за руки и счастливо улыбаются в объектив… Ты, наверное, не поверишь в это, но я любила тебя, Вика. Я любила тебя, смешную маленькую сестренку, мою крошку, ту самую, которой ты была в нашем детстве. И которая изредка возвращалась ко мне в моих снах. Я всегда просыпалась после таких снов с головной болью, разбитая, ощущая на губах только горький аромат слез и еще более едкий вкус разбитых надежд. Я никогда не хотела причинить тебе боль, но если причинила – прости меня за это. Поверь, все мои глупые поступки были не со зла. Я любила тебя слишком сильно… Наверное, я всегда ревновала к тому, что отнимало тебя. Глупость, правда? Человек не может оставаться в своем детстве. И я, как долгая вереница неудачников, не прошла это испытание – испытание своей взрослостью. Я была неудачницей. Меня бесило, что ты это знаешь. Моя любимая сестренка, я пишу это письмо, чтобы попрощаться с тобой и объяснить, почему я должна уйти. Я должна уйти потому, что другого выхода для меня не существует. Мои дети исчезли. Наверное, они мертвы, и я уже не могу переносить эту боль, не могу сидеть в пустой квартире с мыслью, что мне уже нечего делать. Моя смерть будет облегчением для всех. Я устала жить с непрекращающейся болью в сердце. Эта боль убивает, подталкивает меня к краю. И все, что мне остается, только пойти за ней. Помоги мне, сестренка, подари свое прощение и молись обо мне так, как ты молилась, когда думала, что у тебя есть сестра. Молись ради нашего детства: единственного светлого отрывка жизни, который остался в моей памяти. Где две смешные девчонки держались за руки и доверчиво смотрели в жизнь. Из двух этих девочек выросли известный хирург и уличная проститутка. Хирург и улица – как страшно, правда? Конечно, тебе стыдно было иметь такую сестру. Прости меня и за это тоже. Помнишь нашу дачу, где мы жили каждое лето? Помнишь, как мы любили сидеть на веранде в домике и пить чай со своим самым любимым лакомством – малиновым вареньем? Малиновое варенье… Ты не поверишь, что я вижу его цвет, чувствую его запах до сих пор. Это было самое лучшее время – там, на даче в Алтеево. Мне жаль, что оно ушло безвозвратно, и я никогда не могла его вернуть… Ну, вот и все. Времени остается так мало, ведь я твердо решила сделать все, что я сделаю. Если вдруг мои дети найдутся (если твои молитвы помогут, а я знаю, ты будешь молиться, ведь я так прошу тебя об этом!), прими их – ты будешь им лучшей матерью, чем я. Из меня вышла плохая сестра, плохая женщина, ужасная мать. Ты сама прекрасно понимаешь, что я никому не принесу пользы, если останусь на этом свете. Веревочная петля единственное, чего я достойна. Прими мой выбор. Я иду к нашим маме и папе, и буду хранить тебя с неба. Прости за все. Читай это письмо, как последнее утешение (когда станет обо мне горько), и делай то, что я тебя попросила – молись. Рядом с этим письмом будет лежать мое завещание. Я завещаю тебе квартиру, которую недавно купила. Это завещание я написала в здравом уме и твердой памяти (кажется, так принято писать?). Мне пора. Я ухожу. Помни меня и прости. Целую в последний раз. Твоя Светик.

P.S. Что бы обо мне не говорили, помни, что я поступила правильно! Другого выхода у меня нет».

– Я представляю, как вам тяжело.

Голос раздался, когда молчание стало невыносимым. Но этот голос не заставил ее оторвать руки от лица. Она сидела так очень долго, уронив склоненную голову в руки, а в памяти огненными письменами горели строки этого страшного письма. Каждая строка, как Апокалипсис. Колоссальным усилием воли ей удалось спрятать слезы. Плакать не время. По крайней мере, не здесь, не сейчас.

– Я представляю, как вам тяжело! – голос очень приятный, мелодичный. И в нем действительно звучит сочувствие. Но только почему от него на сердце скребут кошки? Почему режет мозг, как звук ржавой пилы?

Она опустила руки вниз, подняла голову и посмотрела на роскошные цветы, которые стояли на подоконнике небольшого уютного кабинета. Два керамических вазона: китайская роза (роскошная, цветущая) и какой-то густой куст, разросшийся в ширину, с мелкими желтыми цветочками между листьев. Как странно… Женщина, сидевшая в кабинете перед ней, не производила впечатление любительницы комнатных растений. Несмотря на изумительно красивое молодое лицо (еще более красивое при ближайшем рассмотрении), на модную прическу, искусно выполненный макияж и дорогой костюм, было в ней что-то отстраненное, холодное. Такую женщину легче представить в дорогом ресторане, ночном клубе, в компании представительного, богатого мужчины средних лет… Мужчина, разумеется, чужой муж. Это было очень просто представить. У нее были и вид, и повадки хищницы. В конце концов, ее проще было вообразить в казино, за рулем роскошного автомобиля, на модном курорте в шезлонге, чем мирно поливающей домашний цветок. Но тем не менее эти два вазона с цветами были именно здесь, в ее кабинете. Она подумала, что жизнь вообще полна парадоксов. И самый большой парадокс в том, что эта модная красавица – следователь. При чем не просто следователь, а капитан уголовного розыска (такое вообще не вообразить!). Поймав на себе вопросительный взгляд, поспешила кивнуть. Лицо женщины оттаяло (она ждала именно такой реакции на свое сочувствие).

– Представляю, что вы сейчас чувствуете! Потерять сестру… Да еще умершую такой страшной смертью…. У меня тоже есть сестра. Мы иногда ссоримся, но все-таки друг друга любим. Могу представить, что вы испытываете! – снова вопросительный взгляд.

– В последние годы мы с сестрой были не особенно близки, – попыталась объяснить отсутствие потока слез, но вышло как-то неумело.

– Я это заметила! – мгновенно отозвалась эта следователь, – в своем письме она перепутала даже вашу профессию. Написала, что вы хирург, хотя на самом деле вы педиатр.

– Да. Но Света не понимала, что такое педиатр. Она всегда считала, что знает все обо всех и потому никогда не слушала подробностей. И, как правило, оказывалось, что все ее знания не соответствовали действительности никогда и ничего не стоили.

– Да, есть такие люди.

– Наверное, хирург ей показалось солиднее, и, не вникая в подробности, так она и написала. Она почему-то считала, что ее дети мертвы.

– У нее были все основания так думать. Прошло много времени. Дети не найдены до сих пор. Шансы, что их обнаружат живыми, почти равны нулю. Но, говоря между нами, многие опытные сотрудники вообще сомневаются, что это дело будет раскрыто. Это гиблое дело. Такие у нас называют «глухарь».

– И до сих пор никаких следов?

– Никаких. Дети наверняка мертвы. Скорей всего, эту страшную правду подсказывало ее материнское сердце.

– Это ужасно.

– Да, это ужасно. Но на моей работе видишь столько ужасного, что поневоле привыкаешь воспринимать так остро.

– Наверное, я бы никогда не смогла привыкнуть.

Женщина улыбнулась. Улыбка сделала ее лицо более человечным.

– Я могу забрать это письмо себе?

– Конечно, можете, – сказала следователь, – в деле все равно есть копия. Да и дело уже закрыто. Я понимаю, вы хотите иметь память.

– Да. И к тому же, она так написала в конце, что… Что когда я начну себя обвинять в ее смерти (в так почти всегда и бывает), я перечту это письмо.

– понятно. Что ж, оно ваше.

– Спасибо, – она спрятала листок с письмом в чистый конверт и положила в свою сумку.

– кстати, где вы остановились в Южногорске?

– Нигде. Я прямо с вокзала приехала сюда. Понятия не имею, где мне остановиться.

– Что ж, я думаю, я могу вас обрадовать. Я уже могу отдать вам ключи от квартиры вашей сестры. Вы можете поехать в квартиру и жить там, сколько посчитаете нужным. Конечно, если вам не будет очень неприятно…

– Нет, что вы. Наоборот, мне хотелось бы жить в этой квартире! Вернее, пожить там хотя бы несколько дней. Все-таки это квартира Светы….

– Сейчас она принадлежит вам. Но вступить в наследство вы сможете примерно через месяц. Вернее, начать вступление в наследство (это достаточно долгая и нудная процедура). Мы сможет подготовить все необходимые документы не раньше, чем через месяц, такова процедура, хотя я и так уже ускорила.

– Я не спешу.

– Хорошо. Вы знаете адрес?

– Нет.

– Неужели она вам не сообщила?

– Нет. Мы почти не общались. Исключением стал тот месяц, когда Стасики жили у меня.

– Стасики?

– Так мы с сыном называем ее детей.

– Интересное название… Что ж, в наследство вам досталась не очень дорогая квартира. Это стандартная однокомнатная квартира в панельной девятиэтажке. Черемушки, это новый жилой микрорайон Южногорска, застроенный совсем недавно исключительно новыми домами, высотками. Он находится довольно далеко от центра города, в Приморском районе. У нас считают Черемушки не городом, а поселком. Там совсем недалеко море, но пляжей нет. Но зато есть горы, каньоны, разломы скал, пещеры, выдолбленные морскими волнами. В таком месте дети легко могут заблудиться и погибнуть среди камней. Квартира расположена на третьем этаже девятиэтажного дома. От соседей я знаю, что ваша сестра постоянно выпускала детей играть во вдоре. Двор – бывший пустырь, двором его делают стоящие вокруг высотные дома. Она наблюдала или звала их домой с балкона. Извините за неприятные подробности, но, когда ваша сестра принимала мужчин, она тоже выгоняла детей во двор. Как нам удалось установить, ваша сестра нигде не работала. Жила на то, что давали ей любовники.

– Значит, про парфюмерный магазин – это была ложь?

– Ложь. Она никогда не работала в магазине.

– А мужчины? Вы их нашли?

– Да. Это все солидные женатые люди. Их трое. Одному 56, другому 61, третьему – 47 лет. Первый банкир, очень состоятельный человек. Именно он дал большую часть денег для покупки квартиры. Все трое женаты, у них по 2–3 детей. Каждый знал о существовании еще двоих, но это никого не волновало. Каждый из них давал по 200–300 долларов в месяц, так что ваша сестра очень хорошо зарабатывала. Она даже покупала детям одежду и обувь в самом дорогом магазине города.

– А второй мужчина?

– Второй (61 год), бывший моряк, теперь – судовладелец. Хозяин судоходной компании, которая владеет тремя кораблями. Это небольшие корабли, она выполняют челночные рейсы в Турцию, и находятся не в Южногорске, а в другом городе, где есть большой порт. Третий мужчина – владелец строительной компании. Эта компания занимается постройкой домов. Как вы видите, ваша сестра одновременно имела трех богатых любовников, и жила на то, что они ей давали. А раньше она занималась самой настоящей проституцией.

– Дети знали о существовании этих троих?

– Наверняка. Возможно, даже не раз их видели. Ваша сестра не заботилась о моральном облике своих детей.

– А кроме этих троих, у нее не было других мужчин? К примеру, любовника, не только для кошелька, но и для души? Человека, которого она любила?

– нет. Других не было. Это уже установлено.

– Вы сказали, что двор окружают высотные дома… неужели соседи ничего не видели? Ни в одном окне никого не было?

– Соседи давно перестали обращать внимание на детей, которые играют во дворе. К тому же, их там целая толпа! Очень много детей, кто – чей, и не разберешь! А ближайшие соседи вашу сестру не любили. Они догадывались, чем она занимается, и даже видели, как к ней приезжали любовники.

– Вам, наверное, все это кажется очень странным. Две сестры – и так не похожи друг на друга! Одна – врач, другая – проститутка.

– В жизни случаются и большие не совпадения. Но, между прочим, ваша сестра имела хорошую коммерческую жилку! Как лихо она нашла этих троих!

– Кстати, а как она их нашла?

– Судовладельца и строителя – у себя в ресторане, а банкира – на какой-то шикарной презентации, куда она доставала пригласительные время от времени.

– В ресторане?

– Да. Презентации проходили в этом одном ресторане. Когда она официально занималась проституцией, она работала в одном ресторане, в гостинице. У нее был свой сутенер, и с клиентами она чаще всего поднималась в гостиницу, наверх. А в ресторане ловила этих самых клиентов. Там она проработала несколько лет. Там же, в ресторане, ее и задерживали.

– Значит, она никогда не стояла на улице?

– Ну, это она сама себя так унизила! Наверное, хотела себя уничтожить, оскорбить, свести к нулю. Я думаю, что это было именно так. Самоубийцы часто так унижают себя перед смертью. А вообще уличные проститутки – самая низкая категория, низшая каста. Ресторанные – на много порядков выше. Но, очевидно, ваша сестра считала – проститутка есть проститутка, и не важно, где, все равно ничтожество. Тем более, у нее перед глазами все время стояли вы, постоянный пример. Так что ее можно понять.

– Да. Наверное… Что ж, я поеду в квартиру, если вы не возражаете.

Женщина вышла, и вскоре вернулась с ключом и листком бумаги.

– Я записала подробно, как вам лучше ехать, как найти дом. Вы не собираетесь пока уезжать, да? Что ж, тогда увидимся.

Уже в дверях следователь вдруг окликнула ее:

– А ваша дача сохранилась?

– простите… что?

– Ваша сестра так трогательно писала о даче в детстве, что у меня даже защемило сердце. Дача сохранилась?

Она на мгновение запнулась. Потом покачала головой:

– Нет. Да это была и не дача, так, маленький домик с садом и малинником в поселке недалеко от города. Я продала ее после смерти родителей, и отдала сестре ее часть денег.

– Вам, наверное, жаль.

– Иногда бывает. Но в общем, скорее, нет.

Следователь кивнула. Она поспешила закрыть за собой дверь.

Глава 9.

Дача… Дача… голова шла кругом. И, чтобы прийти в себя, почти насильно уставилась в окно автобуса. Мимо плыли унылые одинаковые дома. Серые высотки, каких полно в любом городе. Автобус давно выехал за пределы центральной городской части. В душном салоне старенького автобуса было совсем не много людей. Очевидно, пассажиры ездили в Черемушки только в час пик – утром и вечером, в конце рабочего дня. Внутри автобуса немилосердно воняло бензином, а сидения были порваны или потерты. Автобус давно миновал центральную часть Южногорска (ухоженную и приветливую на вид), оставил позади и крошечные частные домики с обширными садами (похожие на кубики из игрушечной коробки), и теперь трясся по широкому гудроновому шоссе по мрачной местности, где почти не было деревьев, зато вблизи и вдалеке виднелись серые бесформенные коробки высоток. Это был неухоженный, мрачный, рабочий район, их тех, которые не принято показывать туристам. Здесь не было ничего, кроме панельных домов и чахлых кустиков тощей зелени, задыхающейся вблизи шоссе с довольно оживленным движением. Внезапно вдалеке, за очередными коробками серого цвета она вдруг разглядела что-то темное, вернее, черно – коричневое с зелеными вкраплениями, что-то очень высокое, подавляющее все вокруг и уходящее высоко в небо. Сначала она ничего не поняла, но потом, когда острые пики этой темноты становились все выше и выше, она поняла, что видит перед собой главную принадлежность или достопримечательность этого мрачного района (по крайней мере, по мнению следователя) – скалы. Тяжелые, темные скалы над морем. Нависающие над небом, над душами людей, над землей. Скалы, в которых так легко затеряться. Их появление означало, что поселок въехал в поселок Черемушки. Она вспомнила инструкцию, полученную в милиции: дом ее сестры находился не в начале жилого микрорайона, а в конце. Как странно…. Внезапно с отчетливой ясностью в голове зазвучала одна мысль: почему следователь, кабинет которой находится в управлении городской милиции на ухоженном центральном проспекте в самом престижном и шикарном районе Южногорска, занялась делом о детях, которые пропали в таком далеком и бедном районе, где-то на отшибе, за городом? И почему капитан уголовного розыска принимает посетителей не в районном отделении милиции здесь, в Черемушках (наверняка здесь есть местное отделение милиции), а в городском управлении? Почему? Почему именно она ведет дело о пропавших детях? Вернее, не ведет, а сидит в уютном кабинете с шикарными цветами, и рассуждает, что дети мертвы? Вопросы, вопросы, на которые пока она не знает ответов… Но такие странные вопросы – она не могут не возникать….