Текст книги "Ветчина бедняков (СИ)"

Автор книги: Ирина Лобусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

МОЛИТВА.

ХИРУРГ.

УЛИЦА.

МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ.

АЛТЕЕВО.

ДАЧА.

Вывела большими буквами и в очередной раз отшвырнула в сторону ручку. Это все. Больше информации нет! Нет данных, чтобы продолжать дальше! Это катастрофически очевидно! Можно разбить голову о стену, сойти с ума в безнадежной тишине этой ночи, но не пробиться ни к одному ключу, ни к одному скрытому смыслу всех этих слов! Внезапно ей стало страшно. Так страшно, как не было никогда в жизни. Отчаяние сдавило горло как неизвестная судорога, и тут же ушло во тьму. Вместе с ней. Тьма сгущалась над головой, и это было понятно. Единственное, что было понятно, сквозь толстую, темную глубину… глубину… Глубину пруда. Резким порывом пододвинула к себе листок.

МОЛИТВА.

Тонкая серебряная полоска блестела на дне заросшего илом пруда. Конечно же, это был не пруд. Просто дно одного из фонтанов в большом городском парке. Там на дне плавали маленькие золотистые рыбки, и девятилетняя девчонка любила на них смотреть. В парк она всегда приходила вместе со старшей сестрой. Светка любила сидеть, болтая ногами, на каменном выступе закрытой летней эстрады, в кругу подружек, вместе с которыми так весело было перемывать косточки всем своим кавалерам! Свою лупоглазую сестренку девяти лет (которую ей постоянно навязывали родители) она воспринимала как неприятную обузу, как досадную помеху, и в парке была просто счастлива избавиться от нее. В парке избавляться от сестры помогал фонтан. Именно к нему бежала маленькая девчонка (она), мечтая целыми днями о том, как будет смотреть на золотых рыбок, представляя, что мутная стоячая вода фонтана может напоминать океан… Недавно она прочитала книжку, которую ей подарили, яркую красочную книжку с картинками о морской царевне, и в ее детских глазах автоматически превращались в волшебный замок морской царевны ржавые остатки металлических труб фонтана на дне. Золотые рыбки в грязной воде были для нее гораздо интереснее, чем Светка со своими кавалерами, в компании подруг курившая свои первые сигареты. Именно фонтан (вернее, рыбки) стал причиной ее первой серьезной ссоры с сестрой. В тот день Светка чем-то была раздражена и поспешила закончить их прогулку раньше обычного. Она подлетела к сестре и грубо схватила за плечо:

– Немедленно идем домой!

– Но я не хочу… – запротестовала она, – я хочу смотреть на золотых рыбок!

– Это не золотые рыбки, а грязные тупые мальки, и вылупятся из них вонючие жабы! Только жабы могут жить в таком дерьме!

– Сама ты жаба! – возмутилась она, – сказала – никуда не пойду!

Они стали ссориться, Светка пыталась оторвать ее руки от края фонтана…. Позже обе не помнили, как это произошло. Когда, оторвав, наконец, от фонтана сестру, они приближались к дому, Света обнаружила, что потеряла серьгу. Это были ценные серебряные серьги с маленькими жемчужинами, которые ей подарили родители на день рождения. Их семья жила не богато, и такая потеря означала настоящий скандал. Ведь серьги были ценной, дорогостоящей вещью… Скандал разразился вечером и был кошмар. Отец воспринял потерю спокойно. Мать кричала и плакала, называла Светку безалаберной, легкомысленной дурой и в довершении ко всему ударила по лицу. Светка проплакала всю ночь. А утром родители ей сообщили, что не разрешал пойти на школьную дискотеку, к которой готовилась две недели, если она не отыщет серьгу. Светка была убита. Отказ от дискотеки означал для нее настоящую трагедию (именно там она собиралась познакомиться со старшеклассником, который давно ей нравился). Она ревела каждую ночь и это было единственным, что она могла сделать. Только плакать. Глядя на ее страдания, она не выдержала и решила помочь сестре. Но для нее слезы всегда были бессмысленны. Каждый день она бежала в парк, где облазила все закоулки на заброшенной летней эстраде, рылась в окурках и в земле под деревьями… И однажды увидела тонкую серебряную полоску, блестевшую на дне фонтана (то есть пруда). Недолго думая, она прыгнула в фонтан, но, когда доставала серьгу, поранила руку. И, прежде чем замазать руку йодом и перевязать, она торжественно вручила Свете серьгу. Света была на седьмом небе.

– Как это? Что ты делала? Как тебе удалось?

– Молилась, – ехидно сказала она, – что, не понимаешь? Молилась!

Светка выпучила глаза от удивления. Но эту фразу запомнила. Запомнила навсегда. Света знала ее, знала деятельную натуру сестры, неукротимую жажду исследований или действий. И потом, когда они выросли, если у Светы что-то пропадало или случалось, если она не могла решить проблему (а она никогда не могла решить или сделать хотя бы что – то), она звала сестру и умоляюще говорила:

– Может, ты помолишься, а?

Глава 14.

Глаза затекли от непривычной рези. Ей часто приходилось не спать ночами во время тяжелых дежурств. Но совершенно одно дело дежурить возле кроватки больного ребенка, выслеживая по часам время, чтобы вовремя сделать укол антибиотика, и совершенно другое дело сидеть в пустой кухне квартиры своей сестры, составляя тяжелый список, который не могла понять до конца.

Все дело было в том, что Света написала ей два письма! Два разных письма! Это было первым, что она заметила. Сознательно и достаточно хитро. Два различных письма. Одно – жалостливое и понятное, было предназначено всем. Читая это первое письмо, ее все время не покидало странное чувство, что она участвует в каком-то карнавале или розыгрыше, или (если быть проще) разгадывает кроссворд. Прощальное письмо Светы поразило ее настолько, что у нее просто не было слов! Вообще никаких… все слова исчезли, осталось только недоумение, постепенно (по мере прочтения и осознания) перерастающее в догадку. В догадку о том, что Света написала шифровку, предназначенную только для нее! В первом общем письме содержалось второе, и вот оно-то было предназначено только ей.

«Помоги мне, сестренка, подари свое прощение и молись обо мне так, как ты молилась, когда думала, что у тебя есть сестра…».

МОЛИТВА.

Это слово с детства стало их игрой – игрой, о которой знали только они двое. В самом начале письма Света ясно давала ей понять, что ситуация настолько серьезная, что ей нужно простить свою сестру, настолько серьезная, что по сравнению с этой ситуацией их ссора (тяжелая сама по себе) просто меркнет и теряет смысл. Дальше Света ясно просила ее начать действовать. Молиться-то есть действовать быстро и срочно, не сидеть сложа руки. «Молись ради нашего детства» – то есть поступай так, как ты поступала в детстве, ищи. Ищи вещь, которая у нее пропала. У сестры пропало только одно. Значит, Света в самом начале письма умоляла ее найти детей. Заняться их поисками. Именно это означало первое слово в ее списке («МОЛИТВА»). Именно это слово она смогла разгадать.

«из двух этих девочек выросли известный хирург и уличная проститутка. Хирург и улица – как страшно, правда?».

ХИРУРГ.

Света не могла не знать, кто она по профессии. И, разумеется, не забывала об этом никогда. Когда она выбрала специализацией педиатрию, Света дразнила ее «специалист по детским попкам». Но было что-то связанное со словом ХИРУРГ. Словом? Профессией? Учреждением? Человеком? Этого она пока не знала и никак не могла понять.

УЛИЦА.

По словам Жуковской, Света никогда не была уличной проституткой. И, зная свою сестру, она понимала, что Света не из тех, кто станет на себя наговаривать что-то плохое, наоборот. Просто Света ясно давала ей понять, что слово «улица» является ключом, и для этого использовала такой оборот речи. Она назвала себя уличной проституткой потому, что у нее не было другого способа дать понять, что слово или понятие «УЛИЦА» – ключ.

«Помнишь, как мы любили сидеть на веранде в домике и пить чай со своим любимым лакомством – малиновым вареньем? Малиновое варенье… Ты не поверишь, но я чувствую его запах до сих пор».

МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ.

У них была семейная особенность, маленькое семейное сходство, постепенно ставшее их тайной. Они обе не переносили малину, просто не терпели ее – с самого детства, и эта черта перешла с ними во взрослость. От одного упоминания о малине их обоих начинало тошнить. А стоило попробовать хоть одну ягоду, и дело могло закончиться страшной рвотой. Их родители относились к малине совершенно нормально, только они, две сестры, имели эту черту. И часто смеялись друг над другом: «чтоб ты объедалась малиной всю жизнь!». Написав о лакомстве, Света ясно давала понять, что с ней произошло что-то очень плохое, настолько плохое и страшное, что она уже не может справиться. Это был сигнал опасности и тревоги. Света явно писала о том, что она в беде. И в беде настолько страшной, что ее сестра будет вынуждена столкнуться с отголосками. И быть настороже. Этот ключ она, похоже, сумела разгадать – хоть и не до конца. Впрочем, этот ключ она увидела и разгадала первым, как только прочитала письмо. Это было ясной характеристикой ситуации и призывом о помощи. Его нельзя было не понять.

«Это было самое лучшее время – там, на даче в Алтеево».

ДАЧА.

Вот что было для нее самой большой загадкой. Вот что стало тупиком, непреодолимой преградой, о которую спотыкалась целых 15 раз! Дача в Алтеево! Она не понимала, просто отказывалась понимать. Дело в том, что у их родителей НИКОГДА НЕ БЫЛО ДАЧИ! И НАЗВАНИЕ АЛТЕЕВО ОНА СЛЫШАЛА В ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ! Именно поэтому она так сильно смутилась, когда Жуковская окликнула ее в дверях и спросила о даче! Она на ходу сочинила первую же правдоподобную историю и выкрутилась. Ей было очень страшно: повести себя иначе, дать какие-то подозрения означало выдать свою сестру, которая что-то пыталась ей сообщить. Слова «Алтеево» и «дача» были два ключа, но она их не понимала, и даже отдаленно не представляла себе, что они могут означать. Возвращаясь с похорон Светы, она купила в одном из киосков карту всего региона (Южногорска и прилегающих к нему областей). Карта была подробной и точной. Ни в Южногорске, ни во всех областях поселка под названием «Алтеево» не было. Такое слово вообще не попадалось ни разу! В отчаянии она купила еще одну карту – соседней области, совершенно другой регион. Снова ничего. Алтеево нигде нет. Постепенно она впала в отчаяние. Если это не поселок, не город, не населенный пункт, то что это может быть? Это предстояло выяснить, и инстинктивно она чувствовала, что это может быть самым сложным. Сестра оставила ей ключ. И выглядел он так.

МОЛИТВА.

ХИРУРГ.

УЛИЦА.

МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ.

АЛТЕЕВО.

ДАЧА.

Каждое из этих слов было ключом. Подсказок к ним не было.

Школа № 16 терялась среди стандартных серых коробок. Но находилась достаточно близко от дома ее сестры. Следовало обогнуть дом, повернуть налево, миновать проход между другими домами, и впереди открывалась залитая бетоном площадь, на которой стояла приземистая коробка (намного ниже всех остальных). Школа была новой точно так же, как и весь район, и она могла не искать ее номер и адрес – потому, что во всем районе школа № 16 была единственной, но ей совсем не казалось потерей времени те часы, которые она провела, копаясь в шкафу детей, чтобы хоть что-то найти. Она нашла новенькие аккуратные учебники и стопочку тетрадей, в которых были исписаны только первые листы, и два резиновых пенала с яркими Микки – Маусами и обгрызенными карандашами, и розового плюшевого мишку с порванной лапой, заботливо уложенного в детский цветной рюкзачок. К одному из рюкзачков была пристегнута маленькая кукла в пышном синем платьице, и когда рюкзачок открывали, кукла кокетливо нагибала голову. Дневники были обыкновенными, но в одном из них на целую страницу была сделана броская надпись красной пастой «НЕМЕДЛЕННО СДВАТЬ ДЕНЬГИ ЗА ШКОЛУ!!!». Три восклицательных знака поразили ее больше всего. Именно там она и прочитала «школа № 16», а потом спросила адрес у какой-то женщины с коляской, которая прогуливала орущего младенца на детской площадке и подозрительно смотрела на нее. Когда она приблизилась к школе и остановилась, загораживаясь ладонью от бьющего в глаза солнца, дневник с красной надписью лежал в ее сумке, непонятно, зачем. Она вошла в стеклянную дверь, которая дребезжала от любого движения, и остановилась перед пожилым охранником в защитной форме, который довольно любезно поздоровался с ней.

– Добрый день. Вы кого-то ищите?

– Да. Мне нужна учительница начальных классов.

– Какой класс?

– 1-В.

– Шестилетки? Я не знаю, как зовут учительницу, но шестилетки занимаются в крыле, где раньше был детский садик. Идите прямо по коридору, потом поверните направо. Там вы увидите классы, и спросите.

Она пошла прямо по его указаниям, и вскоре вошла в небольшое помещение, стены которого были украшены разноцветными детскими картинками и плакатами. В комнате группа малышей застегивала свои рюкзачки и постепенно расходилась, а в глубине о чем-то спорили две женщины. Похоже, она попала к окончанию урока. Две женщины говорили громкими, грубыми голосами о каких-то деньгах. Одна из них все время срывалась на крик. Это была молодая женщина (лет 25–30), в черных облегающих брюках, ботинках на шпильках, и меланжированной модной прической и грубым накрашенным лицом. Услышав шаги, она обернулась:

– Что вы тут ищите?!

– Я ищу учительницу первого класса.

– какого еще класса?

– 1 – В.

Что-то сказав второй женщине (та быстро ушла), крашенная девица подошла к ней.

– Я учительница! Вы кто?

– Я хотела поговорить с вами…

– Вероника Сергеевна, а на завтра эти книжки брать? – подлетел к ней какой-то малыш.

– ты что, не видишь, я разговариваю?! – заорала Вероника Сергеевна, – повылазило?! А ну пошел вон!

И прошептала что-то про себя (что-то. Очень напоминающее ругательство). Малыш ушел (по его лицу было видно. Что он привык к такому тону учительницы и совершенно не обращает на это внимание).

– Вы чья мать? – снова повернулась, не изменив тон.

– Я не мать, я тетя близнецов, Анастасии и Станислава Панченко.

– Ах, этих… Понятно, – по ее лицу быстро промелькнула какая-то тень, – вы деньги принесли?

– какие деньги? – удивилась она.

– Как это – какие деньги?! Вы что, с луны свалились?! – налетела Вероника Сергеевна, – сейчас апрель месяц! Они с сентября за школу не платили, и на все остальные расходы тоже ничего не давали! Знаете, сколько они мне должны? Я уже и писала в дневнике, и орала на них перед всем классом, и с уроков выставляла – никакого толку! Мало того, что они месяцами где-то пропадали, так потом явились и не приносили деньги! Я прямо ставила перед директором вопрос о том, что их надо убрать из нашей школы! Есть же специнтернаты для таких!

– какие – специнтернаты?

– Вы деньги принесли?

– нет, не принесла!

– так чего вы сюда явились? Мало я с ними мучилась с сентября? Им самое место в специнтернате каком-то для дебилов, а не в нормальной школе среди обычных детей! Нищие дебилы! Еще и кривые, и не слышат ни хрена! Я прямо ставила вопрос перед директором: убрать из школы – и все! Все равно они вечно больные, на занятия не ходят! Самое место в спецшколе для дебилов! Вот и сейчас они на уроках даже не появляются!

– А вы не знаете, почему дети в школе не появляются?

– А мне-то какое дело! Хоть бы к черту пропали совсем, меньше хлопот! Какое мне до них дело! А если появятся – я их без денег больше терпеть не буду, вышвырну из своего класса, пусть куда угодно идут!

– Это вас саму надо вышвырнуть из школы!

– ой, тоже мне, сильно грамотная нашлась! Тетка дебилов! А нечего мне тут указывать, что и как говорить! Иди своим дебилам указывай! Пусть на глаза мне не появляются! Я их из класса вышвырну! Мне давно пора было это сделать! – ее голос сорвался на визг, стал пронзительным и немного похожим на… поросячий. На них уже начали оборачиваться люди (какие-то проходящие по коридору), и дети. Она сжала руки в кулаки и спрятала их за спину (так же, как изо всех сил прятала свое безумное желание съездить кулаком по этой наглой накрашенной роже). Вероника Сергеевна продолжала орать:

– прежде, чем принимать этих детей в первый класс, нужно было тщательно смотреть медицинскую справку! Я отличник образования и в моем классе не место глухим дебилам! А то, что они плохо видят и ни хрена ни слышат, так это вообще кошмар! Я их специально садила назад, на последнюю парту, чтоб они ничего не видели и не слышали и на глаза не попадались! А обращалась только так – эй, дебилы! И у вас еще хватает наглости являться ко мне просто так, без всяких денег, после всего, что я от них вытерпела?! Все дети нормальные, сдают деньги и на школу, и на каждый праздник, и мне на вторую зарплату, а эти с сентября месяца хоть бы что-то принесли! Спрашивается, зачем мне это нужно?! Если они не могут платить за школу, пусть убираются в интернат!

И дальше – в том же духе. Сжав кулаки (так, что ногти впились в ладони), сжав собственные нервы до предела, она тихонько бросила сквозь зубы:

– Заткнись, сука! – и ушла прочь, развернувшись на каблуках. Больше не о чем было говорить. Из-за спины донеслось истерическое:

– Да я за оскорбление в суд подам! – но она не обратила на истерику ни малейшего внимания. Она шла по коридору. Ей было страшно.

Кабинет директора нашла без труда (стоило подняться только на третий этаж). За столом возле окна сидела пожилая женщина с уставшими глазами. Поздоровавшись, она присела напротив нее.

– Я – родная тетя Анастасии и Станислава Панченко. После смерти их матери за этих детей отвечаю я.

– Мне очень жаль… Действительно, так искренне жаль. Их уже нашли? Есть хоть какие-то новости?

– нет, их не нашли. И новостей нет.

– Это ужасно. После трагедии с этими детьми я специально дала приказ во всех классах провести специальные уроки по технике безопасности во время путешествий в скалах возле моря…

– Техника безопасности здесь ни при чем.

– Но говорят, что дети пропали именно на скалах….

– Это только одна из версий.

– Понятно. Зачем же вы пришли ко мне?

– Сказать по правде, я шла в школу с целью побольше узнать о МОИХ детях, о том, с кем они дружили, как занимались…

– Тогда вам лучше всего поговорить с их учительницей Вероникой Сергеевной.

– А вы знаете, кто их учительница? Вы знаете, в каком тоне она говорила со мной? Как вымогала деньги? Вы знаете, что она издевалась над детьми, обзывала их дебилами? По – настоящему я могла бы требовать ее увольнения! Записать нашу беседу на магнитофон и пойти к начальству…..

Лицо директора стало совсем усталым и грустным.

– Успокойтесь. Я все это знаю. Вы думаете, вы первая, кто жалуется на нее? Вы во всем правы, и должна была бы ее уволить, если бы не одно обстоятельство…

– Какое обстоятельство?

– Кого я посажу в класс? Если я ее уволю, кого я посажу в класс? Вас? Или охранника? У меня нет учителей! Некому работать! У меня одна учительница начальных классов, и это она, на весь огромный микрорайон! Если я ее выгоню с работы, мне придется посадить во все классы уборщицу! Это будет лучше?

– Возможно!

– Вы не правы. У меня некому работать! Нет учителей. В школу никто не хочет идти. Поэтому я вынуждена терпеть…

– А я не буду терпеть! Если мои дети найдутся, они больше в этот класс не вступят и ногой! И в эту ненормальную школу тоже!

– Если найдутся. Только для начала вам надо их найти.

Она вышла за порог школы и остановилась. В этот раз причиной ее остановки было не солнце. Хотя глаза болели и расплывались радужными кругами, но только не от солнца. Что теперь делать? Разговор с учительницей, на который она возлагала надежды, превратился в ничто. Еще одна надежда рухнула. В школе она ничего не узнала. И что теперь? Судя из этого кошмарного разговора, дети не сильно и посещали школу, так что стоит ли расстраиваться…

– Эй, тетя! Эй! Подождите!

Она обернулась. Прямо к ней, весело перепрыгивая через ступеньки, бежала девочка лет шести, с рюкзачком в форме лягушки за спиной. Девчонка подбежала и перевела дух.

– Я слышала ваш разговор с нашей дурой. Вы правда тетя Стасиков?

– ты их знала?

– Так мы учились в одном классе! И вместе играли! А когда они приедут?

– Я не знаю….

– да перестаньте! Вы так же, как все взрослые, думаете, что Стасики пропали или умерли в скалах! Но это не так! Ничего подобного! Уж я-то знаю, где они на самом деле, они мне сказали!

– Сказали? И что же они тебе сказали?

– Ну…. А с чего я должна вам говорить?

– Потому, что ты с ними дружила! И еще потому, что я их очень люблю. И я их ищу!

– но я поклялась, что никому не скажу!

– мне ты можешь сказать. Я ведь не учительница. И не их мама. Мне ты можешь сказать! Пожалуйста!

– А…..помада у вас есть?

– Что?

– если вы мне подарите красивую помаду, я, так и быть, вам скажу!

– Ну, хорошо. Смотри, – она раскрыла сумочку и достала помаду, – это фирменная, дорогая помада. Видишь, какая красивая? И блестящая! Если ты мне скажешь, я тебе подарю!

– Вот здорово! Я накрашусь на вечеринку в клубе и Вовка на меня точно посмотрит!

– В клубе?

– В «Арлекино». Это детский клуб. Вернее, ночью он для взрослых, а днем там бывают детские представления. Мы все туда ходим! Он находится в центре города. Мама мне помаду не дает, а теперь у меня будет своя!

– а Стасики тоже ходили в «Арлекино»?

– Конечно! Несколько раз. Только им там не нравилось. Они тихие были.

– а кто их водил?

– А они сами ходили. Один раз – со мной и моей мамой. А больше ни с кем. Хотя я могу и не знать.

– Понятно. Ну, рассказывай.

– Вообщем, Стасики уехали искать своего папу!

– Что?!

– они давно мне говорили, что хотят найти своего папу, и они даже знают, где он живет. Он живет где-то далеко. Чтобы туда доехать, нужны были деньги. А у них денег не было. И вот однажды Стасики мне сказали, что знают, где можно достать деньги. Они могут их заработать. Они познакомились с каким-то дядей, и он обещал им, что даст им заработать денег и поможет уехать к папе! Сначала я не поверила. Думала, обычный треп. Но однажды я видела, как он приезжал за ними в школу.

– Когда это было?

– Месяца три назад. Зимой, где-то в январе. Он приехал за ними на серой машине, похожей на джип, только это был не джип, а какой-то фургончик. А Стасики вышли из школы, сели в машину и уехали.

– ты видела этого дядю?

– Нет. Он из машины не выходил, а стекла там были такие темные, что ничего не разглядеть.

– И эта машина часто за ними приезжала?

– Я видела один раз. Но Стасики говорили, что было еще. Но после того случая, у них появились деньги!

– И много денег?

– Пачки долларов! Настоящие! Я видела, когда мы ходили в «Арлекино». Тогда я им и поверила. Стасики сказали, что когда они заработают много денег, то сразу бросят школу и уедут к отцу.

– А они говорили, что они делают? Как они эти деньги зарабатывают?

– Я не знаю. Они никогда не говорили. А если я их спрашивала, сразу прекращали разговор и уходили. Я побоялась, что больше они мне ничего не расскажут, и поэтому прекратила спрашивать.

– Их мама знала об этом?

– Нет. Они хранили все это в тайне. Говорили, что мама сильно рассердилась бы, если б узнала. Они думали, что возьмут папу и привезут его обратно к маме, и тогда она будет довольна и не будет больше плакать. Поэтому и деньги от нее прятали – под плиткой пола, за батареей. А правда, что их мама умерла?

– правда.

– Вот ужас! Они, когда приедут, расстроятся!

– Ты думаешь, они приедут?

– наверное! Но они точно не пропали в скалах! Ой, мне уже пора! Домой пора! Вы не выдавайте, что я вам тут рассказала, хорошо?

– Хорошо.

– Ну все, я побежала. И Стасиком не говорите тоже, ладно?

И, подскакивая, как стрекоза, девчонка бросилась от нее со всех ног. Она буквально летела обратно в квартиру. И, ворвавшись, даже забыла захлопнуть за собой дверь. Потом все-таки захлопнула. Плинтус под батареей снимался довольно легко. Под ним лежал мятый пакет из Мак – Дональдса. Она раскрыла его, и, охнув, выронила на пол. В пакете лежали деньги. Настоящие доллары. Восемьсот сорок долларов купюрами по двадцать….

Глава 15.

– Викуся! Вичка! Боже, с ума сойти! – из глубин пустынного бетонного коридора на нее неслась огромная фигура на шпильках, с ярко – рыжими волосами, распахнутыми полами белого халата – на всех парусах. Фигура была достаточно объемной и неслась, сметая все на своем пути. К огромному своему удивлению, в этой фигуре она опознала свою однокурсницу, студентку, вместе с которой училась все шесть лет – выбравшую, как и она, специализацию педиатра и за свои рыжие природные волосы и огненный нрав получившая кличку «Рыжая Соня». Обрадованная до предела, через минуту очутилась в могучих объятиях своей приятельницы, на чужбине – подруги. И в глубинах холодного бетонного коридора (очередной бетон – словно ничего, кроме бетона, в этом городе нет) ей стало намного теплей. Отучившись честно все шесть лет и закончив медицинский институт, Рыжая Соня (как же ее звали на самом деле? Сейчас и не вспомнить!) выскочила замуж за военного и уехала с ним в какой-то маленький приморский городок. В какой – никто так и не узнал. Теперь она знала (в Южногорск) и от этого их встреча была еще более приятной.

– викуся моя! Боже мой! Глазам своим не верю! Вдруг смотрю – в нашей поликлинике, в глубине коридора – ты! Я сначала подумала, что с ума сошла! Что тебе тут делать? А потом – смотрю: лицо у тебя такое сосредоточенное, такое лицо ни с кем не спутаешь! Точно, ты! Что ты тут делаешь, в нашей глуши? Ты же работала в крутой медицинской фирме!

Она скромно опустила глаза вниз, не зная, что ей сказать… К счастью. Разговорчивая рыжая Соня была не из тех, кто слушает ответы на заданные ею же вопросы. Еще через минуту могучий поток энергии с рыжими волосами увлек ее в глубь пустынного коридора, затащил в уютную чистенькую комнатку, на которой висела табличка «ГЛАВВРАЧ». Она была усажена в мягкое кресло (в глубине кабинета стоял мягкий уголок), на столе появились чашки с ароматным кофе, конфеты, начатая бутылка коньяка. Через полчаса она знала всю историю Сониной жизни.

По приезде в Южногорск (именно сюда перевели ее мужа) она устроилась работать по специальности – в районную поликлинику. Ее муж получил квартиру в новостройке (одной из первых новостроек в этом районе), почти рядом с работой. Он недолго оставался военным. Вышел в отставку и вместе с братом открыл строительную фирму. Дела его пошли в гору. Вскоре из нового района они переехали в самый центр. У Сони появилась машина, чтобы добираться до поликлиники. Муж настаивал, чтобы она ушла с работы, но она не хотела. Соня тоже сделала карьеру – стала главврачом всей поликлиники. И теперь к ней обращались уже не Рыжая Соня, а Софья Михайловна (оказывается, Соня – было ее настоящее имя). На всем этом безоблачном фоне была только одна трагедия: Соня не могла иметь детей. Вначале, когда они с мужем мыкались по казенным квартирам, она сделала аборт. Аборт оказался с осложнениями. Теперь их дом был полной чашей, а она не могла родить. От этого она еще больше погрузилась в свою работу, а муж в конце концов смирился. Все это было рассказано быстро, как на духу, и, когда соня устала говорить, то повторила тот же вопрос – что ты делаешь здесь? Она тяжело вздохнула, выпила рюмку обжигающего коньяка… В кабинете было так уютно и тепло, в глазах Сони светилось искреннее внимание, она так устала от беспросветного черного отчаяния, в котором существовала все эти дни…. Ей было очень страшно и одиноко. И, раскрыв рот, она, не задумываясь, выложила свою историю. Соня выслушала ее историю очень серьезно, не перебивая и не задавая лишних вопросов.

– Я догадывалась, – просто сказала она, – я знала твою девичью фамилию – Панченко, и когда услышала фамилию этих детей, сразу поняла, что это не может быть простым совпадением. Честно говоря, эти дети стали моей болью. Когда я узнала, что она исчезли, то не спала несколько ночей. Я их знала. Это был сложный случай. Их врач (у них хорошая районная врач) часто советовалась со мной. Ты ведь знаешь, что они были больны?

– Разумеется!

– так вот, к таким детям мы относимся по – особому. Они стоят на отдельном учете и я знаю их всех. И поэтому я знаю твоих малышей. Но. что ты собираешься делать? Ты их ищешь? Как это теперь говорят – ведешь собственное расследование?

– господи… – она нервно заходила по комнате, ломая руки, – господи, мне все время кажется, что я нахожусь в страшном черном круге… вокруг такая темнота… Такое отчаяние… И я бреду сквозь это все, вернее, ползу, в сплошной тьме. Да мне и в голову не приходило назвать так, как ты сказала… А вот теперь ты назвала прямо, назвала так, как оно есть, и у меня прояснилось в глазах! Конечно. Я веду собственное расследование! Разумеется! Что же я еще делаю! И буду вести его до самого конца, каким бы ни был этот конец!

– так я и подумала, – ее поразили в голосе Сони твердость и решительность, – сядь и успокойся. Лучше бы ты наняла частного детектива.

Сразу успокоившись, она села обратно в кресло. С Соней действительно приятно было говорить!

– Это невозможно. И дело совсем не в деньгах. Просто здесь замешаны слишком личные обстоятельства. Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то копался в личной жизни моей сестры. И потом, самое главное – частному детективу нельзя доверять полностью, на все сто, а себе – можно. Поэтому я все делаю сама.

– Так я тоже подумала. Ладно. Если хочешь расследовать сама – действуй! Только будь осторожна. Я помогу тебе всем, чем смогу. Ты будешь знать все, что смогу узнать или достать я. И помни: с этого момента у тебя появился друг. Друг, который всегда окажет тебе помощь и к которому ты сможешь обратиться в беде.

Еще через полчаса они сидели за столом, уткнувшись в медицинскую карту Стасиков.

– ты видишь сама – никаких данных об их отце нет, – сказала Соня, – твоя сестра числилась матерью – одиночкой официально. Однажды она сказала мне в беседе (мне доводилось с ней беседовать), что она совершенно не помнит отца Стасиков. Она даже точно не уверенна в том, кто был их отец! Так могло быть?

– Вполне! Насколько я понимаю, у Светы всегда одновременно было несколько любовников.

– Ты видишь эту пометку на их картах? Не обижайся, но… это означает больных детей из неблагополучной семьи. Они числились из неблагополучной семьи…. Не благополучными.

– Я не обижаюсь. Я все понимаю. Наверное, это действительно было так.

– Не совсем.

– Что ты имеешь в виду?

– лучше тебе поговорить с их районным врачом. Я познакомлю тебя с ней. А пока… что ты так усиленно смотришь?

– В карточке записана их группа крови?

– Да. У них редкая группа. Четвертая, резус отрицательный. Что с тобой?

– У светы, как у меня, была первая группа крови, резус положительный. Значит, они взяли кровь отца…

– Да. Вот видишь, что-то ты уже знаешь об их отце! Ты знаешь, что этот мужчина имеет четвертую группу крови, резус отрицательный…