Текст книги "Материнство"

Автор книги: Ирина Сталькова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

БЫВШИЕ МАЛЬЧИКИ

Мой учитель когда-то говорил мне: «Человеку невыгодно быть плохим, совесть замучает скорее, чем обстоятельства». Ощущение правильно прожитой жизни может стать единственной наградой, но в том-то и дело, что большей и не бывает.

Когда мы с подругами встречаемся у кого-нибудь в гостях, разговор все чаще вертится вокруг темы «здоровья», да и в поздравительных открытках «желаем здоровья» все чаще пишем перед «счастья в личной жизни и успехов в работе». Это возраст: проблемы, когда купать и чем кормить ребенка, заменяются дискуссиями о сложностях школьной программы, в названии должности появляются слова «зав», «начальник», «старший». «Кушайте, кушайте», – угощает хозяйка, устало опустив на колени натруженные руки.

А на лестничной площадке, «в курилке», наши мужья обсуждают свои мужские проблемы: на сколько сантиметров в тысячелетие раздвигаются галактики, отчего исчезли динозавры с лица земли, кто кого победит, если начнут сражаться кит и слон. Бывшие мальчики, выращенные любящими мамами, до седых волос сохраняют если не детство, то уж отрочество наверняка. Они точно такие же, в каких мы влюбились, не знаю сколько лет назад – талантливые, многообещающие, увлекающиеся, бессребреники. Дочь одного моего знакомого, которую он бросил вместе с сестрой лет 15 назад, говорит: «Я не знаю человека лучше, чем мой отец». Ту семью, в которую он ушел, он тоже бросил, любовь и молодость вернулись к нему в третий раз. Сейчас он увлекается дельтапланеризмом. Нет, он еще не летает на дельтаплане, он пока изучает литературу и уже хорошо знает, как рассчитать площадь несущей поверхности крыла. Его ученики (а он учитель) с горящими глазами смотрят ему в рот, когда он рассказывает о счастье полета, для которого, как и птица, создан человек. Зарплата его расходится по двум исполнительным листам, но это его не волнует: какие-то мелочные расчеты останутся далеко внизу, когда он оторвется от зеленого склона холма.

Дети судят по-своему, им скучны и непонятны наши мерки. Это мы их такими воспитываем: подальше от будней, от быта, от унылой обыденщины. Музыка и фигурное катание, поэзия и живопись… А дети так быстро схватывают основные черты «идеального» человека: «Остер, умен, красноречив». Им все одинаково легко дается, и они долго ищут себя. Сын моей хорошей знакомой с детства увлекался авиамоделизмом, и ни у кого не было сомнений, что он будет поступать в авиационный. Он и поступил, но был исключен за неуспеваемость, восстановился – и снова исключен. Поработал, опять поступил – и опять бросил учебу. Мечта, оказывается, не исполняется просто так, надо много и упорно работать, пока взлетит в сияющее голубое небо серебристый лайнер «Андрюша-144». А за долгие студенческие годы он женился, у него родилась дочь, развелся, снова женился и снова развелся. Он по-прежнему красив, глаза глядят умно и с грустинкой: жена не так, как ему хотелось бы, воспитывает дочь, и он страдает.

Способный студент систематически не занимается, зато активно участвует в художественной самодеятельности, в комсомольской работе, в стенной печати (помните, в детстве стишок учили: «Драмкружок, кружок по фото, мне еще и петь охота…»). Интересуюсь, получает ли стипендию. Ну, конечно, нет: жена учится на вечернем и работает, да и родители помогают.

Эти цветы растут только на почве, щедро возделанной любовью: мама не раз и не два пойдет унижаться перед деканом, умоляя «в последний раз» назначить ее ребенку «последний срок» сдачи задолженности. И молодая жена (пока еще молодая) изо всех сил хочет помочь ему, освободить от быта, чтоб учился: он ведь так талантлив, гораздо талантливее ее. Спрашиваю студентку-вечерницу (нет, не жену того, что учится на дневном), почему она не ходит на занятия, ведь ей потом будет трудно. Оказывается, не с кем оставить двоих малышей трех и полутора лет: папа взял отпуск за свой счет и уехал на месяц на охоту. Так мы их учим: мужчина должен проверять себя в борьбе с трудностями, должен быть сильным, закаленным, легко выносить отсутствие городского комфорта.

Наверное, нет фильма о современной молодежи, в котором не было бы такого положительного героя: днюет и ночует на работе, общественник, спортсмен. Как выгодно он отличается от отрицательного, который с работы норовит удрать пораньше домой, в дружину не идет, от субботника увиливает. Как счастливо улыбается в финале жена положительного, когда, забежав на минутку между двумя героическими поступками домой, отец берет на руки чистенького веселого малыша.

Мой знакомый женился (по горячей любви, конечно), в семье появился ребенок. Но счастливый папа увлечен своей работой, он ходит на курсы английского языка, чтоб читать работы по специальности, изданные за рубежом, в подлиннике, он дружинник, а чтоб снять утомление, он плавает в бассейне.

Дальше почему-то события развивались не так, как в кино. Жена становилась все раздражительнее, одевалась все небрежнее, а однажды, взяв ребенка, ушла к маме.

Если не мы, матери, то кто же объяснит нашим мальчикам такие простые истины: любовь и в самом деле не вздохи на скамейке и не прогулки при луне?

В очень близкой мне семье однажды выяснилось, что необходимо поспешить со свадьбой. Избранник дочери сказал своей невесте и ее родителям все высокие слова о любви и ответственности, какие положено говорить в таких случаях, и мать будущей мамы отправилась к родителям будущего папы, так как не хватало малости: их разрешения – ему не было восемнадцати. «Сережа, ты сошел с ума! – закричала любящая мама без шести месяцев папы. – Какая свадьба, какой ребенок! Мы же только начали копить на машину!»

Как хорошо, когда дети послушные, и как огорчает нас их непослушание! Так и вырастают они послушными мальчиками: мама сказала, значит, так лучше всего и сделать.

Разве можно сравнивать несравнимое: будущего сына и будущую машину? Сережа и не сравнивал, он выбрал машину. Ему повезло: ребенок родился мертвым, и даже алиментов на него платить не придется. А навещать несостоявшуюся маму – все как-то не было времени, он ведь учится и собирается сдавать на права, да и общественная работа много времени отнимает.

Повзрослевшая, с опустошенной душой недавняя девочка тенью ходит по квартире, прислушивается к молчащему телефону. Ну конечно, если бы родители разрешили, Сережа женился бы. Он и женится, когда ему разрешат, и будет мечтать о сыне, и именно сын родится у него в один счастливый день. Сын – его нужно воспитать настоящим мужчиной: сильным душой и телом, справедливым, чуждым меркантильности. Пока это существо еще в пеленках («Это почему я должен к нему вставать? Я устал за день, а ты целый день ничего не делаешь, даже посуду не помыла! Да сделай же что-нибудь, чтоб он замолчал!»), но когда сын вырастет, они вместе пойдут в поход на байдарке по рекам Сибири, будут переправляться через пороги, петь песни у костра, рисковать жизнью, спасая товарища.

Любимые сыновья, они становятся любимыми мужьями, не став любящими: мама, а потом жена не дают им узнать счастье любви – отдать все, чем дорожишь, любимому человеку. Увлечение научной фантастикой сменяется интересом к дельтапланеризму, и напрасно жена, ставшая матерью, пытается обратить внимание любимого на оторванную дверную ручку, что-то толкует про простуды сына – это вызывает раздражение: бабское воспитание, мальчишку надо закалять, пусть ходит на лыжах, обтирается холодной водой по утрам – вот и не будет никаких простуд. Он уйдет к той женщине, которая его понимает, не заставляет ходить в магазин, а сама ходит с ним в походы, а когда и эта переродится в «мещанку», пойдет дальше, все такой же молодой. И всю тоску о несостоявшемся счастье оставленная мать его сына сосредоточит на ребенке, отдаст его в спецшколу с английским языком, будет возить 3 раза в неделю в бассейн, займет и перезаймет, и будет работать на полторы ставки, и вязать на продажу шапки (в рабочее время, конечно), но все-таки у мальчика все будет, как у тех, у которых есть отцы. Она купит ему велосипед, мотороллер, да все, что он захочет, то и купит, и дельтаплан тоже, она и на летающую тарелку для своего мальчика накопит! Вот круг и замкнулся. Завтра, ломая крылья этой чудесной мечте, явится какая-то женщина и заговорит о свадьбе, а она закричит: «Но мы же копили!»

Нужно ли скрывать от детей неинтересную сторону жизни, да и есть ли она, неинтересная сторона? Моя подруга, мучась сомнениями в своей правоте, рассказала, как она с трудом дотащила сумку с продуктами и, войдя в квартиру, в изнеможении прислонилась к стене, чтоб не упасть. Сын попробовал поднять сумку, не смог и волоком потащил ее на кухню. И тогда мать, потная, растрепанная, в сбившейся шапке, захлебываясь злыми и отчаянными слезами, закричала в лицо десятилетнему мальчишке: «Вырастешь, женишься, смотри, чтоб твоя жена не смела носить такие сумки!» И задохнулась, увидев, как внезапно осунулось и побелело лицо сына, услышав его дрогнувший голос: «Да, мама». «Ох, только бы он запомнил! – думала я, слушая взволнованный рассказ. – Только б запомнил!»

Это письмо пришло издалека, вернее, 2 письма, посланных одновременно: каждая строчка в них – боль сердца. Пишет молоденькая женщина, у которой двое детей: 3-летняя Юля и 4-месячный Сережа. Она не понравилась матери мужа, и он, послушный 24-летний мальчик, отдает всю зарплату до копейки маме, а жена с детьми существует на 35 рублей, которые она получает от государства. «Вчера у соседки одолжила… Он даже не спросил меня, как там мои дети, не голодны ли, обуты ли…» Хочется бросить все дела и срочно ехать в незнакомый город, попытаться все-таки поговорить с тем, чье имя носит тот крохотный мальчик, найти для него какие-то особые слова. Его любовь и жена, мать его детей ждет его, тоскует о нем: «Сегодня я подала на алименты– со мной твои дети!»

Как хочется верить, что незнакомый мне Сергей услышит этот зов все еще живой любви, может быть, напечатанными эти слова покажутся ему более весомыми, может быть, он найдет в себе силы стать взрослым!

Вот пишет в редакцию сорокалетний мужчина, сменивший профессию архитектора на мечты о режиссуре кино, а их – на ожидание поэтической славы. С сочувствием он описывает свой неудачный ответ на экзамене и с сарказмом – задремавшего знаменитого режиссера-экзаменатора. Ну что ж, помнится, и старик Державин дремал, да проснулся, когда заговорил кудрявый мальчик. Заставить проснуться – свойство таланта, а пока взрослый человек «не без способностей» – попросту безработный. Кто она – та, что поит и кормит его, и стирает его рубашки, и выслушивает его монологи о несовершенстве мира и его борьбе против косности и за духовную свободу: жена, мать, возлюбленная?

Мы-то, женщины, знаем, какое счастье – отдать, подарить. Подарив сыновьям однажды их личную жизнь, мы продолжаем дарить им свою собственную каждый день. Чего не сделаешь для счастья любимого человека! И мать наставляет сына: «Ничего, что дети, что алименты, я заплачу!» Сын уже отец, а сколько лет матери? Сколько лет она сможет работать, чтоб платить за него алименты? Чудовищная нелепость: отдать единственную жизнь, чтоб вырастить послушного, талантливого предателя.

Зимой светает поздно, и дети идут в школу на рассвете. Мамы первоклашек несут в одной руке рабочую сумочку и сумку для продуктов, пока пустую, а в другой – портфель и мешочек со сменной обувью сына. Мальчики идут налегке, засунув руки в карманы, закидывая голову к розовому светлеющему небу. Там над городом в лучах восходящего солнца медленно кружит дельтаплан. Дорога уходит вдаль.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ

Все почему-то прежде всего видят в детях сходство: «Как похожи!» А мне, наоборот, очень нравится бесконечное разнообразие этой похожести: то же, да не то же. Именно эта похожая непохожесть – самое привлекательное и самое трудное для меня. «Неужели у ваших детей нет недостатков?» – часто спрашивают. Честно говоря, я придерживаюсь точки зрения Пьера, для которого в его любимой Наташе не было недостатков, а были только качества: «Ко всем своим недостаткам, по мнению большинства: неряшливости, опущенности, или качествам, по мнению Пьера, Наташа присоединила еще и скупость».

Никого я не «исправляю», потому что не знаю, как это делать, да и не преступники закоренелые мои дети, чтоб их исправлять. Не понимаю разговоров о том, что, мол, добрым в жизни трудно, а надо то-то и то-то делать, тогда будет легче. Ну почему жестокому легче? Или, например, жадному? Ему все хочется подгрести под себя, а ведь это невозможно, вот он и страдает, что еще не все принадлежит ему. Разве это легче, чем быть довольным тем, что имеешь? Вышел на улицу – весна, солнце светит, капель – хорошо! А насчет счастья в личной жизни – так это кому что нравится. Иногда нравится как раз противоположное тому, что, казалось бы, должно. Однажды я была просто поражена, как пожилая женщина нахваливала своего зятя, и при этом без тени иронии: «Ну, у меня зять хороший! Ох и зять! Жадный-жадный!» У большинства человеческих качеств как бы две стороны: «хорошая» и «плохая», вот я и стараюсь в детях радоваться хорошей стороне и мириться с плохой: качество-то одно – уберем плохое, и хорошее исчезнет.

Ну, вот Саня, например, человек довольно замкнутый, он трудно входил в школьный коллектив, ему, по-моему, так и не удалось понять (и значит, принять) школярскую манеру человеческих отношений. Особенно плохо было в 4—5-х классах. Стоит он себе у доски на перемене, чертит чертеж какой-нибудь подводной лодки, входит в класс одноклассник, и раз – портфелем по голове: «Здорово, как дела?» Саня буквально взрывался, начинал рыдать, бросался с кулаками на «обидчика», а «обидчик» удивлялся: «Что я сделал?» Он ровно ничего не вкладывал в свой удар – поздороваться хотел, а этот набросился, как сумасшедший. Неужели я должна была учить сына так же общаться, чтоб ему было легче? Объяснять, что у ребят просто так принято, что его никто не хотел обидеть, что надо простить и забыть, – это я объясняла, конечно, и он слушал, и кивал головой, и, когда мог, не реагировал, но и только. Хорошо, что он этого не понимает и не принимает. Сейчас они все подросли, у ребят меняется система ценностей. Санина начитанность, увлеченность приобретают в глазах одноклассников больший вес, и все начинает выравниваться. У него теперь и защитник появился. Санька сам, смеясь, объясняет: «У меня нет силы и есть ум, а у него наоборот, вот мы и помогаем друг другу».

Зато некоторый холодок в его отношениях с одноклассниками спасает нас от многих, так сказать, «уличных влияний». Ребята в классе разные, и многие покуривают, например, но не мой сын: у него нет желания им подражать, они не авторитетны для него, а в семье никто не курит. И самое главное, никто уже и не пытается его высмеивать за это «немужское», с точки зрения мальчишек, поведение: привыкли, что он придерживается своих взглядов, своей, так сказать, линии жизни, а это, в свою очередь, достойно уважения. Помню, как-то я переполошилась: звонит мальчишка то и дело, а Саня ходит какой-то грустный. Стала допытываться и допыталась: у них такая игра, кто скажет слово «запятая», становится «рабом» того, кто его вынудил сказать это слово (вариант на тему: «Замри!», мы когда-то тоже играли). Я испугалась: «Саня, как это – рабом? А вдруг он прикажет – пойди укради?» Сын посмотрел на меня, как на глупую: «Ну почему я должен выполнять дурацкие распоряжения?» Значит, само собой разумеется, что есть граница допустимого – не это ли мечта многих мам, которые так боятся чужого влияния? Это «хорошая» сторона «плохого» качества – замкнутости. С чем же здесь бороться, что исправлять? И как? «Пойди поиграй в футбол»? Не играет он, он «Науку и жизнь» читает.

Настя совсем не такая, она в любом коллективе будет своя через пять минут, она возмущается Саней: «Что это такое: его бьют, а он стоит и плачет, даже не защищается! Я увидела, стала их колотить, всех разогнала, а он стоит!» Это она на мальчишек на два года старше себя бросилась – не побоялась и победила: парни в основном от неожиданности разбежались. Если Саня спокойно дружит со спокойным мальчиком, то Настя со своими подружками все время конфликтует: то у них страстная дружба, то ссора навек, то выяснение отношений. Она все время борется за справедливость, с ее точки зрения, конечно. В классе писали сочинение: «В чем смысл жизни?», а потом на родительском собрании учительница читала без имен эти сочинения, так Настино не только я, а полкласса мам опознало без труда: «Я хочу бороться с равнодушием, с вещизмом, вообще со злом, чтоб на земле все жили хорошо. Вот в этом смысл жизни». У подружки конфликт с матерью, и Настя по-деловому мне предлагает: «Мама, Лене так плохо, давай ее удочерим и ее сестренку Таню тоже!» Конечно, я объясняю ей, что Ленина мама не одна виновата, что и Лена не всегда права, что они любят друг друга и им будет плохо друг без друга, но разве это не прекрасное качество – забывать о себе для другого? Ни на минуту ей не пришло в голову, что появление в семье еще двух девочек (если б и можно было бы допустить такую возможность) лишит ее чего-то, создаст лично для нее какие-то трудности.

Вечером Настя сидит читает, приходит Аська, просит: «Настя, расскажи сказку!» – «Отстань, я читаю».

Аська заплакала и пошла к себе в комнату, не переставая причитать: «Настя, ты меня не любишь, я с тобой больше не дружу». Настино сердце дрогнуло: «Ну ладно, иди сюда, расскажу!» Ася: «Не пойду! Ты меня не любишь!» Настя: «Иди, люблю! Сказку расскажу!» Аська: «Нет!» – и плачет, но уже спокойнее. Настя: «Ну, пожалуйста, ну я прошу тебя!» – «Нет!»

– Ну Ася-а, ну иди!

– Не-ет!

Уже со слезами: «Ну Ася, Асенька-а!» Аська молчит и сопит обиженно. Настя рыдает: «Ася, ты меня не любишь, не хочешь дружить!» Теперь не выдерживает Аська, бежит к Насте, и некоторое время они рыдают в объятиях друг друга.

Неужели мне надо появиться в этот момент и начать Насте читать мораль: «Почему ты грубо сказала «Отстань»?» Они уже успокоились, и Настя сочиняет новую сказку – у нее это отлично получается, даже Саня краем уха слушает, хоть и не показывает виду.

Она любит быть в центре внимания, любит нравиться – а есть такие, кто не любит, когда их любят? Приходит как-то моя Настя и сообщает: «Мам, а ты знаешь, завтра день рождения Снежной королевы, давай отметим». Мое дело материнское – давай, хоть я и никогда не чувствовала какой-либо духовной связи с королевой… Оказалось, день рождения королевы выпал на четверг – самый мой тяжелый день. Настя сделала конфеты из мороженого, я испекла печенье – пришло, однако, человек восемь поклонников Ее Величества (да и моих пятеро – стало тесновато и шумновато). Чай попили и включили принесенную музыку – это не для меня, честно говорю, я пошла на кухню. Зато Маня как рыба в воде: танцует лучше всех. Саня и не пытался, сразу сбежал ко мне на кухню – рассказывать про бегучий такелаж, а минут через 10 пришел Ваня, бледный весь: «Не могу больше!» На его беду, у него есть слух, и такая громкая музыка оказывает на него такое же влияние, как запах одеколона на собаку, – он просто физически страдает. Потом прибежала Аська, и, наконец, как бы на минутку, заглянула Настя: не могла же она при всех продемонстрировать свою «серость». Так мы и сидели на кухне, пока гости отплясывали, а потом наступило время вечерней сказки, и мы пошли ее смотреть, а гости пошли в детскую играть. Разошлись около девяти, как говорится, усталые, но довольные. Верно ли я делаю? Ведь я могла вообще не давать своего согласия на мероприятие по такому странному поводу, могла ведь «из воспитательных соображений» запретить этот грохот… А уж если разрешила, может быть, надо было изображать восторг. В конце концов детям жить в их мире. Мне часто говорят, что детей надо приспосабливать к тому, что их окружает, а мои мальчишки оказались не способны выдержать металл-рок и четверть часа. Этот вечный страх: «Им будет трудно!» Может, кому-то ближе другое решение, кто-то поступит иначе, но жить и думать, что я все делаю неправильно, – это выше моих сил.

Можно было и не разрешить, но я думаю, что Настя сболтнула девочкам, что у нее можно собираться всегда, что она мной похваливалась, хоть и не сказала мне. Я бы не разрешила – и подвела ее, а ведь это мой друг, друга нельзя подвести. Она, я думаю, и сама испытывала угрызения совести, что мне пришлось еще что-то, кроме необходимого, делать, я сужу по тому, как она старательно мне помогала в тот день, просто из кожи вон лезла. Сказав «а», надо сказать и «б»: раз уж я согласилась устроить детям праздник, то это и должен быть праздник – для детей, а не для меня. Когда приходят взрослые гости, я оставляю за ними право веселиться так, как они хотят, значит, и дети имеют это право. Ну, а вот торчать в качестве надзирателя, мне кажется, необязательно, а уж делать вид, что я в восторге, и просто вредно в воспитательном отношении. И, по-моему, хорошо, что мальчики не постеснялись пойти наперекор «общественному мнению», сидеть на кухне с мамой (сами ведь пришли – я не звала их) вместо того, чтоб демонстрировать свою «современность».

Как-то мы смотрели передачу, где интеллигентная журналистка лет тридцати пыталась беседовать на лестнице в подъезде с диковинным животным – «современным подростком». «Чего вы хотите в жизни?» – спрашивает дамочка. «Качаться», – не прекращая жевать жвачку, выпускает ей в лицо струю дыма акселерат. Она не поняла: «Что?» И, когда наконец сообразила, радостно и умильно заулыбалась: «Ребята, вы хотите заниматься спортом, а вам не дают, да?»

И тут мой сын говорит: «А вдруг сейчас телевизор смотрит его мать? Мам, а что, если б это был я? Нет, даже интересно, что бы ты сделала?» Он не сомневается в том, что я сказала бы: ему, паршивцу, любопытно, что бы я сделала! «Не знаю, сынок. Понятия не имею и представить не могу», – непедагогично сказала я, как есть. Не знаю, как изменить пустое и самодовольное лицо шестнадцатилетнего человека на вдумчивое и заинтересованное – это другая тема. Я, мне кажется, знаю, как не допустить, чтоб оно таким было, мне кажется, что мои дети не могут быть такими: вот же удивительно Сане, что у этого парня есть мать, подумал же он о ее реакции – и пожалел ее!

Когда говорят: «Современная молодежь такая и современная молодежь сякая», я не могу это слушать. Она, эта молодежь, всегда была и такая, и сякая, и разная, помнится, и Окуджава был чуть ли не запретным, но мы же пели и буги-вуги танцевали. И сейчас не всем молодым нравится брейк, не все курят и делают прическу «взрыв на макаронной фабрике» – в той студенческой группе, где я работаю, таких просто нет. Пришли мои студенты в гости к нам, так Настя не отлипала от одной девочки, тоже Насти, так и сидели в обнимку, пели студенческие песни, говорили о воспитании, ну и танцевали, конечно, почему же не танцевать? Только у нее, у моей Насти, как и у Сани, есть (надеюсь, что есть) внутренний предел – дальше нельзя. Она так хочет, чтоб ее любили, она подвержена влиянию, так сказать, «улицы» больше, чем Саня, но и собственное мнение для нее иметь – естественно. Она запросто может сказать: «Какое безобразие!» про самого модного певца – это та самая смелость, которая бросает ее на Саниного здорового обидчика с кулаками. Ей нужна настоящая любовь, а не видимость ее. «У нас в классе многие дружат из-за того, что подружка дает жвачку, или дает списать, или чтоб командовать, а я так не хочу!» – говорит она. И солидный Саня: «Мы недавно проходили согласование, управление и примыкание. Так вот: дружба за жвачку – это примыкание, дружба, чтоб командовать, – это управление, а настоящая дружба – это согласование».

Боже мой, неужели я что-то сделала? Или оно сделалось само собой? Сидят мои дети, и обсуждают вопрос о дружбе, и думают о ней, как я, и одинаково (такие разные!), и Аська что-то непонятное поет, заливается – может, это и есть счастье? «Асенька, что ты поешь?» – И она возмущенно: «Это Тото Кутуньо, разве ты не знаешь?»