Текст книги "Как мамочка за чудом ходила"

Автор книги: Ирина Семина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

МЕШОК ПРОБЛЕМ

днажды к Богу пришла женщина. Ее спина была согнута под тяжестью большого мешка, голова наклонена вперед, а взгляд исподлобья был тревожным и бдительным.

– Ты устала, милая женщина? – обеспокоился Господь. – Сними свою ношу с плеч, присядь, отдохни.

– Спасибо, но я не могу тут рассиживаться, я ненадолго, – отказалась женщина. – Только попрошу – и сразу назад! А то вдруг за это время уже что-нибудь стряслось? Никогда себе этого не прощу!

– Чего же ты не готова себе простить?

– Если с моим ребенком что-нибудь случится. Я как раз и пришла попросить тебя: Господи, спаси и сохрани его!

– Я только этим и занимаюсь, – серьезно сказал Господь. – Разве я дал тебе повод усомниться в моей заботе?

– Нет, но… В этой жизни столько всяких опасностей, плохого влияния, крутых поворотов! А у него возраст такой – все хочется попробовать, повсюду влезть, во всем как-то самоутвердиться. Я очень боюсь, что его занесет на повороте, он ушибется и ему будет больно.

– Что ж, в следующий раз он будет осторожнее, потому что на своей шкуре узнает, что такое боль, – ответил Господь. – Это очень хороший опыт! Почему же ты не хочешь дать ему научиться?

– Потому что хочу избавить его от этой боли! – страстно воскликнула мать. – Ты видишь – я всегда ношу с собой мешок соломы, чтобы подстелить ее там, где он может упасть.

– А упасть он может везде… – задумчиво ответил Господь. – Даже с собственной кровати можно упасть, разве нет?

– Ну да… Но ведь есть же такая пословица – «Знал бы, где упасть, так соломки б подстелил». Вот я и пытаюсь обезопасить его.

– И теперь хочешь, чтобы я обложил его соломкой со всех сторон? Хорошо. Смотри же!

И Господь мигом сотворил целый ворох соломы и бросил его в мир. Солома попала точно в цель: она кольцом легла вокруг сына той женщины, отгородив его от всех опасностей, от всех невзгод, от всех соблазнов и искушений, а заодно и от жизни. Женщина видела, как ее сын пытается двигаться то туда, то сюда, раздвинуть стебли, пробраться сквозь солому, но все тщетно: соломенное кольцо передвигалось вместе с ним, готовое, если что, смягчить удар. Сын метался, пробовал вырваться из замкнутого круга, впадал то в отчаяние, то в ярость. А в конце концов, он достал откуда-то спички и поджег солому. Взметнулось пламя, и всю картину мгновенно затянуло дымом.

– Сынок! – закричала женщина. – Сынок, я иду на помощь!

– Хочешь подбросить в костер еще соломки? – спросил Господь. – Имей в виду: чем больше соломки подстилают родители, тем сильнее желание прорваться сквозь нее любой ценой. Если же это не удастся, человек может и вовсе начать прожигать жизнь. Ведь он не будет знать, что такое боль и что такое свобода выбора – тоже…

– Но я не могу этого допустить! – прорыдала женщина. – Мой мешок соломки спасет его!

– Ты думаешь, что это мешок соломки, но ты ошибаешься, – ответил Господь. – На самом деле это – Мешок Проблем. Все ужасы, которые тебе чудятся, все опасения, которые в тебе живут, все страхи, которыми ты наполнена, находятся в этом мешке. Все, о чем ты думаешь и тревожишься, набирает силу и разрастается, потому что ты даешь этому энергию. Поэтому твоя ноша столь обременительна, а твоя спина устала…

Чем больше соломки подстилают родители, тем сильнее желание прорваться сквозь нее любой ценой. Если же это не удастся, человек может и вовсе начать прожигать жизнь. Ведь он не будет знать, что такое боль и что такое свобода выбора – тоже…

– Выходит, я не должна заботиться о сыне? – в раздумье наморщила лоб женщина. – И это говоришь мне ты, Господи?

– Заботиться – сколько угодно. Это дело матери. Но вот беспокоиться ты не должна – это точно. Ведь я-то тоже о нем забочусь. Позволь и мне делать мое дело. Просто не мешай мне! Но это, как я понимаю, вопрос веры…

– Знаешь что, Господи? – немного подумав, заговорила женщина. – Ты можешь дать мне… спички?.

– Разумеется. А что ты хочешь делать?

– Сжечь свой Мешок Проблем, – улыбнулась женщина. – И научиться наконец доверять тебе по-настоящему. Падать и подниматься. Ошибаться и исправлять ошибки. С благодарностью принимать и радость, и боль. И подарить моему сыну право делать то же самое.

– Это верное решение, – улыбнулся Господь. – Ну их, эти тревоги! Гори они все огнем!

– Я доверяю миру, себе и сыну, – шептала женщина, глядя, как пылает, корчится, рассыпается и становится пеплом ее заранее припасенная соломка, ее Мешок Проблем. И спина ее теперь была прямой, голова высоко поднятой, а взгляд чистым и ясным. – Я верю, Господи, что все, что происходит, ниспослано тобой – во имя и для блага нас самих. Теперь я и правда верю!

А наутро я проснулась и поняла, что мне очень хочется довериться Богу и Миру. Ну просто взять – и переложить на них часть обязанностей, которые я сама на себя и взвалила. Нет, конечно, не сидеть сложа ручки, но делать только то, что в моих силах и компетенции. А то что это я, действительно, пытаюсь подменять собой Высшие Силы?

И первым делом я мужу сказала:

– Спасибо тебе за сказку про наш Семейный Кораблик, мой дорогой! Я вот тут подумала и осознала, что ты совершенно прав. Надо нам радость жизни увеличивать! Тогда наш малыш посмотрит, как тут у нас здорово, и решит к нам прийти.

– Ну вот, я то же самое думаю! – обрадовался муж. – Ты же умница, все правильно поняла!

– И у меня такое предложение: давай будем на капитанском мостике друг друга сменять! Пока один рулит, другой с альбатросами беседует или на палубе загорает. А можно и на острова сплавать! Думаю, корабль с пути не собьется – мы же с тобой в одном направлении курс держим и друг другу доверяем!

– Я – «за», с удовольствием порулю, пока ты отдыхаешь.

– А еще давай-ка мы вот что сделаем в ближайшие выходные! Есть у меня одна идея, и очень мне ее поскорее воплотить хочется.

– Что за идея?

– Решила я все проблемы, придуманные и настоящие, в один мешок сложить – и сжечь! До субботы я как раз все припомню, на бумажках запишу, а потом предадим их очистительному огню. Ну их, эти проблемы! Пусть горят синим пламенем!

– Это ты здорово придумала! – одобрил муж. – Совместим, как говорится, приятное с полезным! Когда ты все это сочинить-то успела? Вроде вчера вечером еще ничего такого не думала.

– А ночь на что? – отшутилась я. – Пока ты спал, я веру свою укрепляла. А теперь хочу и действием ее подтвердить. Так что, дорогой мой Боцман-Штурман-Капитан, готовься! Начинается у нашего Маленького Семейного Кораблика новое плавание.

ЧУДО ТРИНАДЦАТОЕ

Время до субботы у меня было. Я решила использовать его с максимальной пользой, то есть разобраться со своими страхами родительскими.

– Итак, чего же я боюсь больше всего? Надо подумать! – спросила я себя. – Вот это и будет темой моих научных изысканий в ближайшие дни!

Вот такое задание я себе дала и стала заниматься привычными делами, попутно размышляя, какие трудности в воспитании детишек случались у моих друзей и знакомых и насколько они меня страшат.

Вот у Петровых из соседнего подъезда сын наркоманит. А ведь хороший мальчишка был, только попал в плохую компанию. Страшно? Страшно… В моем классе почти у половины ребятишек неполные семьи, родители в разводе, и это для деток очень тяжело бывает, уж я-то знаю… У сестрины моей двоюродной ситуация такая: муж ушел к другой, она не может ему этого простить и вовсю манипулирует ребенком; когда рассказывает, что у них и как происходит, – слушать страшно, сразу понятно, что ребеночек у них как разменная монета или тайное оружие. Страшно, когда семьи рушатся, страшно видеть деток несчастными, и не знаешь, чем помочь, семья-то чужая, сделать ничего нельзя… А еще страшно, когда задерганные, замученные работой и бытом мамаши дергают и мучают своих детишек, кричат на них, словно это их ребенок виноват в том, что жизнь у матерей сложилась не так, как тем мечталось. Страшно, если твой ребенок поранится, травмируется или заболеет, а здоровых детей сейчас все меньше и меньше, опять же, мне, как педагогу, хорошо известен этот печальный факт.

Но самое, пожалуй, страшное – это когда мамочки из самых лучших побуждений начинают «ломать» ребенка, подавлять его личность, приводить его к какому-то неведомому идеалу. Этого лиха и я хлебнула, так что знаю, о чем говорю.

Или нет, все-таки страшнее, когда детки болеют. По-моему, мы в свое время как-то покрепче были, реже хворали. А теперь или экология совсем плохая, или продукты уже не те, иначе с чего бы люди сызмальства всяким хворям поддавались? Спросила мужа, а он смеется, говорит, что многие детские болезни – фикция, это чтобы от контрольной в школе отвертеться или недостающего родительского внимания добрать. Но мне от этого легче не стало, какая разница, почему твой ребенок нездоров, все равно страшно!

– Да, Мешок Проблем объемистый получится, – пробормотала я, прикидывая количество выявленных мною страхов. – Но ничего-ничего, главное, что все это добро не потом обнаружилось, а уже сейчас! Значит, есть время обдумать, пережить и превратить страхи в обычные предупреждения. Так Сказочный Доктор говорит, а я ему верю!

Со Сказочным Доктором у меня отношения стали очень доверительными. Я к нему на прием – как на праздник, потому что после бесед с ним жить хочется и ввысь расти, как деревцу весной.

– Я тут, доктор, про болезни размышляла, – доложила я ему. – Мой муж говорит, что в детстве с помощью болезней дети внимание родителей получают.

– Так бывает, – смеется доктор. – Детки, они же простодушные, да хитренькие: не получается одним способом, так они другой найдут, и если им что-то жизненно необходимо – все равно получат. А если не дают – или капризничать будут, или болеть.

– Это что же, выходит, дети с самых нежных лет вымогательством занимаются?

– Ну, можно и так сказать. Но вымогать они начинают только тогда, когда им правда надо. Малышу холодно, жарко, мокро или кушать захотелось – вот он плачет, криком сигнал подает, что не все у него в порядке. Взрослый-то словами обозначить может свои нужды или пойти и взять, а дети пока полностью от родителей зависимы. И если любви и внимания не хватает – ребенок будет активно изыскивать способы это получить. Иногда примерным поведением, иногда, наоборот, плохими поступками, а бывает, что и хитростью, в том числе и болезнями.

– Ой, но это же получается, что он своим криком веревки из родителей вить сможет! Я и сама сколько раз наблюдала, как в магазине какой-нибудь малыш истерику закатывает, чтобы ему игрушку купили. Визжит, на пол падает, ножками сучит… Мама его уговаривает или сердится, а он еще пуще верещит!

– А вы думали, материнство – это сплошные радости? Нет, голубушка, это великий труд! И физический, и моральный. Придется вам и задачки сложные решать, и ночей не спать, и даже плакать порою, и сомневаться, и радоваться всяким прозрениям-озарениям.

– А я думаю, главное – любить своего ребенка, остальное все само приложится! – это я ему заявляю. – А если вдруг он что-то не так сделает, я ему просто скажу: «Ты расстраиваешь мамочку!» – и он поймет. Раз скажу, два скажу, а потом у него, глядишь, условный рефлекс выработается – вести себя хорошо.

– Иногда из любви тоже можно много дров наломать. Вроде ни одна мамочка своему ребенку плохого не хочет, все только добра желают, а на деле получаются такие педагогические казусы! Знаете, как Ежик Черепашке условные рефлексы вырабатывал?

– Нет, не знаю! А это что, сказка такая?

– Сказка-то сказка, да на быль похожа – не отличишь…

УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС

ил-был на свете Ежик. Ежик был маленький, шустрый, деятельный – и очень, очень одинокий.

Дело в том, что у Ежика был условный рефлекс: как заметит какой-нибудь непорядок – сразу бросается нарушителя порядка воспитывать. Для этого у него имелись колючки. И те, кто хотел с ним познакомиться поближе, часто на них натыкались. А кому понравится, если ты с лучшими намерениями – а тебе в ответ делают больно? Даже если нечаянно – все равно неприятно! Ну, все и держались на почтительном расстоянии – в целях сохранения собственной шкурки.

Ежику, конечно, это не очень нравилось. Иногда он грустил, потому что ему хотелось, чтобы в его уютной норке почаще бывали друзья, а еще лучше – чтобы кто-нибудь поселился вместе с ним. Но никто не мог долго выдерживать его колючек… И Ежик снова и снова оставался один. «Ну и ладно, ну и не больно-то хотелось, – обиженно пыхтел он, закатывая в норку очередное яблочко или развешивая по стенкам светлячков. – Подумаешь! И один проживу!»

Но на самом деле Ежик страстно мечтал о ком-то, кто будет рядом всегда. Как известно, если о чем-то долго-долго мечтать, рано или поздно это случится. Так произошло и с Ежиком. Однажды он увидел маленькое существо, которое с любопытством рассматривало лужайку перед входом в его жилище.

– Здравствуй, дружок! – высунул носик Ежик. – Ты кто?

– Здравствуйте, я Черепашка, – вежливо ответило существо. – Я еще совсем недавно вылупилась из яйца, и у меня пока нет ни друзей, ни дома. Вот, хожу, знакомлюсь с миром…

– И как тебе мир? – полюбопытствовал Ежик.

– Он прекрасен! – с восторгом воскликнула Черепашка. – Здесь так много интересного, и очень, очень красиво! Мне вот понравились эти цветочки у входа в ваш дом.

– Слышь, Черепашка! А не хочешь ли ты поселиться у меня? – предложил Ежик. – Вместе веселее! И норка у меня просторная. Кроме того, я уже знаю Мир и мог бы тебе многое о нем рассказать. И даже показать! Это называется «воспитывать».

– Да я с удовольствием! – обрадовалась Черепашка. – Если это удобно, конечно. А то вдруг я вас стесню?

– Ерунда! – фыркнул Ежик. – В тесноте, да не в обиде. Давай, заходи! И давай уже на «ты»…

Так Ежик и Черепашка стали жить вместе. Ежик очень обрадовался: теперь у него появился друг, и одиночество отступило. Можно было вместе гулять, разговаривать и обсуждать разные мировые проблемы. Ежик тщательно прижимал к спинке свои колючки, чтобы ненароком не ранить Черепашку. Она ведь была совсем юной, и ее спинка была розовой и мягкой. Черепашка еще не успела нарастить себе панцирь и даже не знала, что это можно сделать.

– Черепашка, а тебе не страшно? – поинтересовался как-то Ежик. – Ты вся такая ранимая и беззащитная, а вдруг тебя кто-нибудь обидит, сделает тебе больно?

– Мне не страшно! Ведь Мир так добр! – с энтузиазмом отозвалась Черепашка. – И у меня есть ты. И наш дом. В случае чего я всегда смогу спрятаться в норку. Ведь правда?

– Правда, – согласился Ежик. А сам подумал: «Я всегда буду защищать Черепашку и никому не дам ее в обиду! Ведь ее нежную кожицу так легко поранить!»

Как ни странно, первую рану Черепашке нанес именно Ежик. Дело в том, что они с Черепашкой оказались очень разными. Ежик бегал быстро – Черепашка передвигалась медленно. Ежик любил действовать – Черепашка любила мечтать. Ежик вставал ни свет ни заря – Черепашка предпочитала поспать подольше. В общем, они были не похожи друг на друга. Разумеется, ничего страшного в этом нет, ведь природа не любит повторяться и всех создает по индивидуальному образцу. Но вот какая штука оказалась: расторопный Ежик очень любил порядок, а медлительная Черепашка все время забывала, в чем этот порядок заключается. То забудет на ночь светлячков со стен собрать, то листья по полу разбросает, то лапы вытереть забудет. Ежик терпел-терпел, пыхтел-пыхтел, напоминал-напоминал и однажды не выдержал.

– Да сколько раз тебе говорить нужно??? – раздраженно топотал лапками он. – Неужели так трудно все запомнить?

– Извини, пожалуйста… – растерянно прошептала Черепашка. – Я вовсе не хотела тебя обидеть… Я нечаянно, правда… Наверное, у меня просто память плохая.

Она искренне была огорчена, что так расстроила своего друга Ежика. У нее даже слезы на глазах показались.

– Давай так, – решительно сказал Ежик. – Если ты не можешь запомнить правила совместного проживания, я буду тебе напоминать. Нужно, чтобы любовь к порядку стала у тебя условным рефлексом.

– Конечно, конечно, давай! – с облегчением вздохнула Черепашка. – А что такое «условный рефлекс»?

– Ну, это когда у тебя есть стимул неукоснительно соблюдать правила.

– А откуда он возьмется, этот самый стимул? – робко спросила Черепашка.

– А вот откуда! Каждый раз, когда ты что-нибудь забудешь, я тебя уколю иголкой. Вот так! – И Ежик кольнул своей острой иголкой мягкую спинку Черепашки. Несильно кольнул, но все равно выступила капелька крови.

– Ой! Больно! – отпрянула Черепашка.

– Зато стимул мощный. Не хочешь, чтобы было больно, – не забывай о правилах, – нравоучительно сказал Ежик.

– Хорошо, я постараюсь, – опасливо поежилась Черепашка, косясь на иголки. – Я и не знала, что ты ими колешься.

– Надеюсь, не придется, – обнадежил Ежик.

И впрямь, какое-то время Черепашка старалась, и Ежику не доводилось использовать иголки. Но потом она опять что-то забыла сделать, и Ежик применил свой стимул.

– А можно без иголок обойтись? – жалобно спросила Черепашка. – А то мне как-то уж очень неприятно…

– Мне тоже неприятно, что ты нарушаешь порядок в норке, – строго сказал Ежик. – Так что уж постарайся, дружочек…

А сам подумал: «Нужно быть последовательным. Если поступиться принципами, в норке будет хаос. Да и в жизни тоже. А Черепашка так никогда и не научится соблюдать правила».

Но Черепашка, как ни старалась, все равно время от времени что-то забывала или не успевала. Только теперь она очень боялась, что ее опять будут колоть, а от этого думала не о том, что надо делать, а о том, что будет больно. У нее уже вся спинка была исколота! Черепашка чувствовала себя очень виноватой: ведь она своей забывчивостью так расстраивала Ежика! Он часто ей говорил: «Мне больно от того, что ты меня расстраиваешь!» А Черепашка вовсе не хотела, чтобы ему было больно… В ней поселился страх – страх опять расстроить Ежика.

Через какое-то время Черепашка с удивлением заметила, что спинка стала вовсе не такой чувствительной. Вроде бы Ежик колется – а она не реагирует, боль как-то притупилась. Она еще не знала, что существо становится бесчувственным, если постоянно делать ему больно… В целях зашиты! Зашита от боли – это тоже условный рефлекс.

Существо становится бесчувственным, если постоянно делать ему больно… В целях защиты! Защита от боли – это тоже условный рефлекс.

Ежик чувствовал досаду, ведь условный рефлекс никак не вырабатывался. Он стал колоться сильнее – чтобы Черепашка замечала его усилия и исправлялась. Но результат был все тот же. Кроме того, Черепашка почему-то стала много спать, и это Ежика тоже раздражало. Ведь когда кто-то спит, очень трудно вырабатывать у него условные рефлексы!

Пока Черепашка спала, Ежик думал, что он ей скажет, когда та проснется. Это в нем копилось, копилось, а потом он выливал на нее сразу все, что не успел ей сказать. Поскольку Ежик сердился, то получалось грозно и громко. Черепашка только втягивала голову в плечи – ей хотелось казаться меньше, а лучше и вовсе спрятаться. И вскоре она научилась втягивать голову и лапки под панцирь. А панцирь Ежик мог колоть сколько угодно – он затвердел, стал толстым и совершенно потерял чувствительность.

И однажды Ежик заметил, что ему опять становится как-то одиноко. Нет уже между ним и Черепашкой той дружбы, они не разговаривают, не гуляют и не обсуждают мировые проблемы. И Черепашка стала вялая, сонная и апатичная. Вроде бы как спит на ходу. Откуда ему было знать, что очень много сил уходит на зашиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности? И Ежик с удвоенной силой принялся воспитывать Черепашку.

Очень много сил уходит на защиты, если все время ждешь какой-нибудь опасности.

– Ты не должна быть такой замкнутой, – внушал он. – Ты ушла в себя, тебя ничего в жизни не интересует. Это неправильно!

– Ну и что, ну и ладно, – рассеянно отвечала Черепашка. – Не всем же быть правильными?

– Ты уже почти не шевелишься, уже похожа на сухой пенек! – недовольно указывал Ежик. – В своем уголке когда последний раз убиралась? Почему яблоки не ела?

– Не помню… Я недавно убиралась… – вяло отмахивалась Черепашка. – И ну их, эти яблоки… Вдруг еще испорчу чего или перепутаю?

– Ну что такое??? Почему у тебя условные рефлексы какие-то неправильные? Вместо того чтобы делать все как следует, ты замираешь и вообще ничего не делаешь? – недоуменно спрашивал Ежик. – Ты какая-то… необучаемая!

– Какая есть, – вздыхала Черепашка и снова уходила в себя – то есть под панцирь. – Ну что теперь, если я такая – умереть, что ли?

А потом наступила осень. И Черепашка совсем замерла. Она не шевелилась день, потом другой, потом третий. Ежик запаниковал.

– Эй, Черепашка! Ты спишь? Или заболела? Ну не молчи, отзовись! – стучал он по панцирю.

Но Черепашка не отзывалась и вообще никак не реагировала. Словно умерла. Ежику стало страшно: а вдруг и правда умерла? Он выскочил из норки и побежал к лесному доктору – старой Сове. Она жила в дупле огромной ели, и все, у кого были проблемы, обращались к ней за помощью. Вскоре Ежик уже торопливо рассказывал ей, что случилось с Черепашкой.

– Ничего непоправимого, – сообщила Сова, осмотрев пациента на месте. – Просто впала в спячку. Защитная реакция такая.

– А от кого ей защищаться? – недоуменно спросил Ежик. – Здесь, кроме меня, никого нет, я ее воспитываю и никому в обиду не даю.

– Так от тебя, воспитатель, она и защищается, – покачала головой Сова. – Ты ж ей личного пространства совсем не оставил. Вот и пришлось панцирь нарастить, чтобы хоть как-то от тебя отгородиться. Она потому и медлительная такая стала, что тяжело ей на себе такую защиту таскать, а по-другому нельзя.

– Как так «нельзя»? – удивился Ежик. – Я же вот живу без панциря, ни от кого не защищаюсь, и ничего!

– У тебя колючки, – возразила Сова. – Лучшая зашита – нападение, да? Ты зачем вот Черепашке всю душу исколол?

– Мы условные рефлексы вырабатывали, – стал рассказывать Ежик. – Я ее так к порядку приучал, чтобы ей в жизни потом легче было приспособиться.

– Ну вот и приспособил, – безжалостно оборвала его Сова. – Выработал у нее условный рефлекс: чуть что – сразу прятаться и замирать. Ты иголку в спину – она панцирь. Все по науке!

– А как же тогда? – возмутился Ежик. – Она же такая рассеянная. То светлячков не соберет – так и горят всю ночь. То в норке намусорит. То яблоко откусит, а огрызок оставит. И еще медленно все делает.

– Знаешь, Ежик! Ты вот позвал ее жить к себе – так должен понимать, что ты и она – не одно и то же, – рассудила Сова. – Никогда Черепашке Ежиком не стать, и не надейся. У нее свои особенности, у тебя свои. Так, может, лучше вам и не жить вместе?

– Как это «не жить»??? – опешил Ежик. – А где же ей жить? А кто ее воспитывать будет? Она ведь еще такая юная, беззащитная…

Ну, благодаря тебе не такая уж и беззащитная, – не согласилась Сова. – Вон панцирь-то какой нарастила, ужас просто. Видать, хорошо ты ее шпынял, от души. Может, если уйдет от тебя – оживится, повеселеет. Поймет, что, кроме условных рефлексов, есть еще и безусловные.

– Это какие такие безусловные? – не понял Ежик.

– Это когда условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть, – объяснила Сова. – Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь – это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что, если любишь, какие могут быть условия??? Это же и ежу понятно!

Условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть. Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь – это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что, если любишь, какие могут быть условия???

– Говорите, ежу понятно? – озадачился Ежик. – А почему тогда я этого не понимал?

– У каждого свои недостатки, – заметила Сова. – Ты тоже не можешь знать всего на свете. Но теперь-то знаешь.

– А как его вырабатывают, этот безусловный рефлекс? – спросил Ежик. – Мне очень, очень нужно!

– Его не надо вырабатывать, ведь он безусловный! – ответила Сова. – Его надо просто вспомнить и освободить. Только Любовь с колючками несовместима, ты учти, Ежик. Любовь не колется. Она гладит!

– Скажите, а Черепашка проснется? – с отчаянием спросил Ежик. – Она же не навсегда ушла в эту… защитную реакцию? Я ведь на самом деле, когда ее иголками колол, думал, что ей же лучше делаю… Я ведь ее очень, очень люблю! Она – мой самый лучший друг! А вдруг она больше никогда, никогда не захочет проснуться?

– Будем надеяться, что нет, – утешила Сова. – Если ты окружишь ее любовью и не будешь тревожить, рано или поздно она снова поверит тебе. Поверит в то, что мир – добр и безопасен. И что никто никогда больше не будет ранить ее нежную кожицу за то, что она что-то забыла или не успела.

Если ты окружишь ее любовью и не будешь тревожить, рано или поздно она снова поверит тебе. Поверит в то, что мир – добр и безопасен. И что никто никогда больше не будет ранить ее нежную кожицу за то, что она что-то забыла или не успела.

И Сова полетела по своим делам. А Ежик устроился рядом с Черепашкой.

– Слышишь, Черепашка! – тихонько сказал он. – Ты спи сколько захочешь. А я подожду. А когда ты проснешься, мы украсим норку самыми большими светлячками, разбросаем повсюду листья и будем есть яблоки столько сколько захотим, и даже огрызки пусть валяются, не страшно! Я просто хочу, чтобы ты была! Я снова хочу разговаривать с тобой, и гулять, и показывать тебе мир. И больше никогда, никогда не буду пытаться тебя изменить. Я лучше сам изменюсь! Я сделаю свои колючки мягкими. Они станут как шерстка, и меня даже можно будет погладить. Может, тогда и тебе захочется скинуть свой панцирь? Ты отдыхай, отдыхай. А я буду сидеть рядом и вырабатывать у себя безусловный рефлекс любви, вот! А потом обязательно расскажу тебе, что это такое.

И ему уже казалось, что его колючки правда становятся мягкими и шелковистыми, потому что все мы – и Ежики, и Черепашки, и другие существа – по сути своей одинаковые: с любопытными носиками и мягкой, розовой, беззащитной кожицей, очень нуждающейся в Безусловной Любви.