Текст книги "Цена ошибки"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
А вот и латимерия…
– О-го-го! А-бал-деть можно! – восторженно завопил Антон. – Бульдожья рыбешка! Такая рыбина с кистеперыми плавниками и бульдожьей челюстью длиной в метр.
Экскурсовод словно не услышал ничего. Игорь даже по-хорошему позавидовал его бесстрастию. Таким должны обладать хирурги и вообще все врачи, но, увы, не обладают. Да это и сложно – столь невозмутимое, философское отношение к жизни.
– Однажды я подвел к латимерии группу школьников. И сказал: «Вот, ребята, ваша пра-прапрапрабабушка! Это общий предок всех наземных существ». Они были потрясены. Таков мой шоковый метод для лучшего усвоения материала. Зато какие впечатления!..
Забавный мужик, подумал Игорь.
– Эволюционисты утверждали: вот та самая рыба с особыми кистеперыми плавниками, которая вышла на сушу. Торжествовали, считая, что останки переходного звена между рыбами и земноводными найдены. Все неплохо укладывалось в их схему. И возникла такая теория: латимерия жила миллионы лет назад в неглубоких водоемах, потом климат стал меняться, рыбе не хватало воды, и она научилась выползать на сушу, отталкиваясь от земли вот этими самыми кистеперыми плавниками, и ползла до другого водоема. Так стала накапливаться у нее генетическая информация, и ее потомки уже могли жить не только в воде, но и на суше. И появились первые земноводные.
Игорь хмыкнул. Чушь… Хотя ее никто не опроверг. Или?… Он вопросительно глянул на бородача.
– Экскурсоводы школы эволюционистов, подводя посетителей к латимерии, всегда говорят одно и то же: вот это – ваш предок!
А вот если такое сказать какой-нибудь простой деревенской бабке, что она на это ответит? – подумал Игорь. «Да ну тя к шуту, болтаешь невесть что!» И может, ее устами как раз глаголет правда-истина?…
– Здесь можно усмотреть одно но, – продолжал экскурсовод. – Выползла эта рыбка на сушу и поползла к другому водоему. Согласно эволюционной теории, если рыба не доползала, то – ясное дело что. А если доползала и все-таки выживала – тут и начиналось накопление генетической информации и ее передача потомкам. А теперь рассудим логически. Допустим, она не доползла. Тогда, естественно, никому никакой информации не передала. А если доползла, что будет она делать? Спокойно, без печали заживет себе в другом водоеме. И зачем тогда, спрашивается, ей после этого передавать информацию? Ей уже эти кистеперые плавники больше не нужны. И еще одно но… Раньше все считали, что рыба эта вымершая. А в двадцатом веке, когда появились батискафы со специальным оборудованием, живую латимерию вдруг поймали. На глубоком океанском дне. Почему раньше не ловили? Потому что она оказалась очень глубоководной рыбой, для поимки которой не годились технические средства тех времен. И вот, кстати, третье но: очень трудно теперь объяснить, почему глубоководная рыба, не способная по своей природе жить не то что в реках, но даже в мелких морях, в те далекие времена жила в мелких озерах. Вот так один реальный факт нарушил такую стройную теорию… Один реальный факт нарушил стройную теорию, про себя повторил за ним Игорь. А это часто бывает в жизни, герр профессор…
Глава 6
Каждый на земле за свою жизнь – короткую или длинную – проходит через множество различных трагедий. И деваться от них некуда – неси, человече, свой крест до конца! И нередко одной из самых мучительных и острых становится и остается трагедия спальни. Эти удары ниже пояса… Не случайно церковная мудрость предостерегает чрезмерно эмоциональных людишек от блудного греха.
В то время для Игоря постоянной, непрекращающейся болью, непрерывным страданием стали его отношения с женщинами.
Гошка был, конечно, прав: девицы клевали на Лазарева – высокого и красивого, прямо-таки скульптурного. Клевали моментально, даже без всякой наживки, в любое время суток и в любой сезон. И начинались всякие там ужимки, загадочные глазки, распущенные потоки волос… Грудки вперед, юбки покороче, помада поярче… Только хорошая, искренняя любовь ни разу еще не улыбнулась Игорю. Лишь скалила острые белые зубки интрижка, мимолетная забава.
После нескольких встреч девицы – все до одной – начинали морщиться и кривиться, одни – абсолютно откровенно, другие – усиленно скрывая возникшую неприязнь. Но исчезали все одинаково.
Порой Игорь думал, что, переспав с дюжиной, а то и с двумя дюжинами хохотушек, приобретя уже немалый опыт по интимной части, он, в сущности, ничему не научился. Например, говорить слова любви. Но зачем они ему, на кой ляд? И вообще, для чего их сочинять, придумывать? Когда будет нужно, они появятся сами, родятся словно из ничего, а на самом деле их принесет с собой настоящее чувство, которому бывает тягостно томиться в безмолвии.
Его женщины – все однодневки. Серьезных отношений он и не искал. И не был вправе их домогаться.
Игорь хорошо понимал, что любви ему не найти. А самое главное – нужна ли она ему? Ему, которому жить осталось меньше десятка лет, как изрек тот профессор? Игорь приговорен, так зачем тогда, для чего ему стараться?…
Он и не старался. Но тосковал. И справиться с этой тоской оказывался не в состоянии. Его глаза зорко подмечали необычные, на редкость счастливые пары.
Однажды перед ним в троллейбусе ехали трое: муж, жена и малыш лет трех, который непрерывно верещал, уткнувшись носом в окно, радуясь машинной пробке, шуму города и мартовской грязище. В его возрасте почти все доставляло радость. Родители смеялись.
– Папа, смотри, вон «икарус»! А вон новая «Волга»! Блестящая! А вон у шофера мотор заглох! Это из-за него мы застряли? Мама, смотри! Милиционер к нему бежит!
– Сейчас он наведет порядок, и мы поедем, – сказал отец и повернулся к жене.
И вдруг стал быстро объяснять ей что-то жестами. Женщина улыбалась… Она была глухонемая.
Игорь ошеломленно застыл на заднем сиденье.
В другой раз он встретил в метро четверых – она в инвалидной коляске, он везет, рядом двое детей, мальчик и девочка.
Выслушав рассказ приятеля, Гошка глубокомысленно заметил:
– А ты уверен, что это были именно мужья и жены? Может, просто знакомые.
– Но мальчик назвал ее мамой, – возразил Игорь.
– Все равно, – упорствовал Сазонов. – Эти, в метро… Наверное, женщина попросила ее куда-то отвезти… Эх, безнадежный ты романтик, Гор!
Гошка упрямо не верил в высокие чувства.
Но тягостное одиночество и отчаяние терзали и подстегивали Игоря.
Однажды рано утром, торопясь в институт, он неожиданно наткнулся возле подъезда на Майю. Удивился. Замедлил шаг…
– Здравствуйте! Что вы тут делаете спозаранок?
– Жду вас! – с вызовом ответила Майя. Игорь смутился:
– Меня? Опля…
– Да! – вскинула голову Майя. Волосы будто приклеены. – Это предосудительно?
– Нет, почему же, мисс терпение… – пробормотал Игорь. – Только я тороплюсь в институт…
– Я тоже, – сказала Майя. – Поедем вместе? Хотя нам не по дороге… – И странно засмеялась.
Через два месяца они поженились.
Молодой, высокий, красивый… И горбатая женщина с жестко стиснутым ртом… В ЗАГСе на них смотрели в недоумении. Гошка, приглашенный в свидетели, вообще ничего не понял.
– Гор, – испуганно зашептал он, – с тобой все в порядке? На тебя даже моя Шурка и то глаз положила… Ты что делаешь, а? Это симптом… Ты мозгой соображаешь чи нет?
Игорь только смущенно улыбнулся в ответ. Он рассчитывал на равновесие его и ее недугов. Но этого не произошло. Майя была чересчур злой, надменной, требовательной, Игорь вырос добрейшим. И он ушел с головой сначала в учебу, а потом в работу.
Оставалось все меньше лет…
Лазарев устал их считать: шесть, пять, четыре, три, два… Ничего… Зато Майя не будет мучиться, когда он уйдет… Не тот характер.
А мать странным, необъяснимым образом привязалась к невестке и жалела ее. Правда, вначале с Галиной Викторовной случилась истерика.
Когда Игорь привел в дом будущую жену, уже невесту, родители выдали себя с головой, хотя Игорь их честно обо всем предупредил.
Церемонные раскланивания и заторможенные представления, испуганно-взволнованные переглядывания… Совершенно закаменевшая Майя и ужаснувшиеся, ничего не соображающие родители…
Игорь отчаянно жалел их всех, а больше всего – себя.
Потом он пошел провожать Майю, и всю дорогу они болтали о пустяках, словно не было никаких смотрин. А когда он вернулся, мать зарыдала, будто готовилась к его возвращению и накапливала слезы про запас. Отец сидел, вжавшись в кресло, опустив голову и плечи.
– Ты посмотри на себя! – закричала мать.
– Ну посмотрел… – криво усмехнулся Игорь. – И что во мне такого особенного? Не надо думать за собаку…
Мать обомлела. Даже плакать на минуту перестала.
– Ты же красавец! – театрально всплеснула она руками. – И эта… Игорек… Неужели ты полюбил ее?! Но как такое могло случиться?!
Игорь пожал плечами:
– Все всегда происходит неожиданно, особенно если это касается любви…
У подружки девушки с улитками внезапно на плече появилась белая крыса.
Опля… И что за этим последует? – с любопытством подумал профессор. А хозяйка очень смахивает на свою любимицу – обе такие одинаковые блондинки…
Крыса безмятежно осмотрелась, ничуть не смущаясь большим обществом – явно к нему привыкла, – и уселась, торопливо-нервно моргая и энергично вынюхивая воздух музея.
– Это Аля, – пояснил отцу Антон совершенно серьезно и нарочито без малейшей улыбки. – В смысле Аля – та, которая стоит, а не та, которая на плече. На плече – крыска Бориска.
– Понятно, – кивнул Игорь.
Чурбачок смеялся. Голая Спинка приветливо помахала крыске Бориске рукой.
Игорь вдруг вспомнил, что у мышей вены, в которые колют при опытах, находятся под хвостами. Поэтому, прежде чем делать опыты, мышам в лаборатории обычно парят хвостики. Забавное зрелище: биолог сажает мышек в кружок на край лабораторной чашечки с теплой водой, и хвостики у них в воду опущены. Сидят эдак мышки кружочком и парят задки.
Экскурсанты стали рассматривать известняковые отложения рыб.
– По данным эволюции, этим отложениям – миллионы лет, – задумчиво сказал рыжебородый. – Но вот представьте себе… Умирает рыба в реке. Долго она пролежит на дне?
– Часа через два и костей не останется! – выкрикнул чурбачок.
Бородач невозмутимо кивнул:
– Верно. А тут, в давние времена… Почему эти рыбы умерли, но их никто не съел? Почему их не тронуло разложение? Почему они остались отпечатками в камне? Да не одна – вон их сколько… Как будто все сразу погибли и никто к ним, мертвым, почему-то даже не прикоснулся.
– Миф о потопе! – радостно закричал Антон. – А-бал-деть можно! Неужели и вправду был?!
– Есть его научное определение: теория катастрофизма, – спокойно ответил экскурсовод и подвел всех к скелетам динозавров.
Небольших таких – всего каких-нибудь метра два в среднем.
Катастрофизм… Хороший термин. Именно такое случилось с профессором. Только он не искал никаких определений. И вообще ничего и никого не искал…
– Бывал я на раскопках. И ручаюсь, что эти кости нашли на территории России, – сказал бородач. – Некоторые не сохранились, их восстановили по формам, оставшимся в полостях геологических пластов. Именно в таких позах стояли эти скелеты под землей. Вам не кажется это странным? Почему ящеры умерли стоя, едва присев? Все на четырех ногах стоят довольно твердо.
– А-бал-деть можно! Словно их чем-то затопило и моментально убило? – докончил напрашивающуюся мысль Антон.
– Вот! – кивнул бородач. – И вероятно, как раз мгновенно обрушившимися известковыми полужидкими потоками, которые затем спеклись под большим давлением. Ну, к этому мы еще вернемся…
Затем стали смотреть схемы. Эволюция китов.
Голая Спинка ласково погладила крыску. Та алчно косилась красным глазом на улиток. Слопать может, подумал профессор.
Экскурсовод устало потер глаза.
– Здесь вы видите все ветви эволюции – от простейших до млекопитающих. Тупиковые ветви вроде папоротника обозначены отдельно. Хорошо известные науке линии развития обозначены жирной чертой, а гипотетические, додуманные согласно теории эволюции, но пока не подтвержденные – пунктиром. Это делалось эволюционистами согласно их теории, – еще раз подчеркнул бородач. – А теперь мысленно отбросим пунктир, оставим только четкие линии. Представьте себе…
Все смотрели на эти «генеалогические древа». Впечатляло. Эффект сработал. Исчезли все связи между одним большим видом и другим – они все пунктирны! Остались лишь четкие разделенные виды: млекопитающие, рыбы, птицы, земноводные, пресмыкающиеся…
Игорь усмехнулся. О-ля-ля…
– А-бал-деть можно, – пробормотал Антон.
– Поняли? – улыбнулся рыжебородый. – Мне сразу вспоминаются слова из Библии: «по роду своему». О том, что создал Бог все виды животных и стали они существовать – по роду своему.
Он саркастически поведал, как некий ученый наблюдал за белым медведем в холодном океане. Мишка плавал с постоянно широко раскрытой пастью и ловил этой пастью рыбу. И стал ученый всерьез подумывать о теории происхождения кита как вида. Плавающий млекопитающий медведь эволюционировал своей пастью, постепенно превращающейся в цедилку для ловли рыбы.
Все вновь засмеялись. Эффект определенный…
Девушка с улитками улыбалась Антону. Девушка с крысой – чурбачку. Парни девичьи улыбки игнорировали. Дурачки…
Раньше мы настолько верили вдолбленной нам теории эволюции, что даже не задумывались о чем-то альтернативном, размышлял Игорь. А теперь, взглянув на дело иначе, выслушав оппонентов, начинаем соображать: разве теория о превращении одних видов в другие не более абсурдна, чем теория гармоничного изначально происхождения всех видов?
Он вспоминал. Хотя, конечно, как пионер, Игорь прочно усвоил теорию эволюции в свое время, но… Был один момент. Он вспыхнул и погас под влиянием тогдашней идеологии. Игорь свою мысль тогда никому не выдал, но она у него появилась. Сама собой. Когда-то, лет в десять – одиннадцать, он прочитал книгу для детей об эволюции. И отчетливо подумал: «А вообще, на какой фиг рыбе на берег понадобилось вылезать?! Что ей там делать-то, этой рыбе? В воде надоело?»
Вот так, просто, цинично в своей примитивности подумалось…
Игорь усмехнулся. Наверное, проглаголила истина устами младенца. Ведь простейший прямолинейный вопрос и – логично возникающий… И что интересно, ни один эволюционист на него так же исчерпывающе прямолинейно и просто не ответит. Будет в ответ долго рассуждать, твердить о разных версиях и линиях, талдычить о своем – нудно, тягомотно и неопределенно… А ведь это тоже показатель – невозможность ответить запросто…
Стала наваливаться непонятная грусть. Почему и отчего? Замечательный музей, интересная лекция, немало нового и такой материал для раздумий… Симпатичный экскурсовод, умный, ироничный, своеобразный, смело доказывающий свою точку зрения… Что же такое?
Все хорошо, но ему тоскливо.
Ах да… Ве-роч-ка… Три слога и вся жизнь… Почему он тогда сделал то, что сделал? Почему выбрал то, что выбрал? По чьим правилам он играл? По своим ли?… Не обманывал ли он тогда сам себя?… С самого начала…
Свадьба прошла печально и сдержанно, оттого особенно торжественно.
Жизни не получилось. В конце концов Игорь не выдержал скандалов жены, уехал на дачу к Гошке, где росли летом эти чудесные здоровые папоротники, и жил там больше года. А вот мать… Или сама Майя нашла со свекровью общий язык?
Хотя, по мнению Игоря, этот общий язык выглядел весьма необычно.
Галина Викторовна, согласно своему излюбленному старинному правилу, начинала каждый день с жалоб:
– Как мне плохо… Как ужасно я себя чувствую…
Она избрала болезни смыслом жизни, сделала их своей специальностью. Зимой она страдала от холода, летом – от жары, осенью – от дождей, весной – от ветров и сырости. Утром она мучилась от плохо проведенной ночи, днем – от шума за окнами, вечером – от рано наступившей темноты. Завтраки всегда оказывались несвежими, обеды – переваренными, ужины – чересчур сытными. Готовила домработница.
Раньше муж и сын тотчас начинали тревожиться, заслышав ее жалобы, спрашивали, что и где болит, какое давление и не нужно ли чего. А может, врача вызвать? Или сбегать в аптеку? Теперь же в игру вступила жесткая и язвительная невестка. И с ходу насмешливо отзывалась:
– Мне тоже плохо. Действительно ужасное самочувствие. Сегодня магнитная буря.
Галина Викторовна терялась.
– Прямо все тело ломит… – уже не столь уверенно продолжала она.
– У меня тоже, – заявляла Майя с таким видом, что не поверить ей было трудно. – Перепады атмосферного давления!
Игорь с отцом посмеивались.
Но когда Игорь уехал за город, именно мать уговорила его вернуться. Теперь она жалела невестку еще сильнее.
Игорь увидел мать, бодро шагающую по расчищенной снеговой дорожке к дому, и сразу догадался о нехорошей цели визита. Хотя мать довольно часто навещала его здесь, а летом даже прожила на даче две недели, без конца восхищаясь чистым воздухом, Игорю в одну минуту стало ясно: нынешний ее приезд слишком далек от дежурного. Приезжал и отец, но пореже. Он старался в дела сына не вмешиваться.
Гошкины родители и он сам почему-то дачу не любили, непонятно зачем когда-то завели да и бросили, как бродячую собачку. А Игорь охотно подобрал. Ему нравилось латать крышу, заделывать щели в старых стенах, воевать со строптивой печкой. Когда ремонт стал ему не по силам – потребовались профессионалы, – Игорь позвонил Поликарпычу.
Тот по-прежнему чинил часы, был нестареющим, неунывающим и таким же памятливым.
– Давненько ты носа не казал, Игоряха! Совсем пропал! – обрадовался старый часовщик. – Скоро, поди, учебу окончишь?
– Не очень, – отозвался Игорь. Оставалось совсем мало лет отведенной ему жизни… – В этом меде учатся слишком долго. Поликарпыч, я тут женился… Прости, что на свадьбу не звал…
– Женился? Это ты молодец! – искренне обрадовался старый мастер. – А не звал – значит, так тебе лучше было, без лишних глаз, да ушей, да ртов. Угадал?
– Угадал, – нехотя согласился Игорь. – Прямо неземная у тебя интуиция!
– Чтобы знать вкус борща, не обязательно в нем вариться, – важно изрек Поликарпыч. – А чего звонишь?
– Ты дачу уважаешь? – без обиняков перешел к делу Игорь. – Не хотел бы тут пожить со мной? Мне помощь нужна. Дача не моя, товарища, но старая очень, совсем развалюха. А мы с тобой в четыре руки из нее конфетку сделаем.
Поликарпыч приехал через день, все такой же бодрый, тощий, веселый. За спиной у него висел огромный рюкзак с инструментами, а в руке он тащил объемистую сумку, тоже под завязку набитую всяким барахлом.
Вдвоем они прожили месяца три-четыре. За это время дача из сырой, кособокой избенки нерадивого сказочного деда, опиравшегося исключительно на помощь Золотой рыбки, превратилась в неплохой домок с блистающей на солнце крышей и диковинными наличниками. Кроме того, Игорь по совету Поликарпыча решил разориться и пригласил мастера, который провел газовое отопление. Жизнь обрастала удобствами.
Узнав о загородных новшествах, друг-приятель возмутился и стал бурно ругаться. Очевидно, у него был очередной излом отношений с Александрой.
– Новый симптом! – заорал он. – Гор, ты когда примешься соображать своей мозгой?! Хоть бы у меня часть денег взял! Для чего столько вкладывать в этот трухлявый дом?! Кому он нужен? Кто там куковать после тебя станет?!
– Вот женишься, родишь, и тогда твоя Шурка, оставив все свои тра-ля-ля, с весны до осени здесь будет жить с малышом, – рассудительно отозвался Игорь. – Давай сверим часы.
Сазонов сначала просто замолк от изумления, а потом завыл голодной собакой:
– Гор, ты чего несешь?! Да пусть на этой стерве женится мой заклятый враг! Пусть ее берут в жены потенциальные самоубийцы и будущие преступники! А я нахлебался по самые уши!
– Опля… – неприятно удивился Игорь. – Прости, я не знал, что у вас такой разлад… Ты как-то давно не рассказывал о Шуре. Я решил – все в порядке.
– Какой там порядок?! – застонал Гошка на манер пациента травмопункта. – Это не женщина, а сибирская язва! Недаром она прибыла в столицу из Красноярска!
Игорь вздохнул и вспомнил изречение мудрого Поликарпыча.
– Если тебе нравится играть с кошкой, не забывай, что она любит царапаться, – сказал он.
– Тут забудешь! В общем, надоели мне все эти любви и увлечения, буду теперь ходить на блядки!
– Куда?! – еще больше удивился Игорь.
– Сам знаешь куда! – мрачно отозвался Гошка и действительно стал отчаливать в одиночку в неизвестность.
Этот его рефрен, матерный лейтмотив сделался привычным, и все в конце концов заинтересовались: куда же и зачем будущий великий уролог ходит в действительности?
Игорю удалось как-то засечь приятеля после того, как он якобы отбыл, по его словам, «на блядки». Сазонов мирно и тихо сидел в уединении в сквере на скамейке и отрешенно читал книгу. Толстенный учебник урологии.
