Текст книги "Посмертник. Путеводная звезда (СИ)"

Автор книги: Ирина Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

–Порошин, держитесь? – голос посмертницы звучал глухо, словно издалека.

–Так точно, держусь! Помощь не нужна?

Ответа не последовало.

Порошин почувствовал, как кровь загрохотала в ушах пудовыми молотами. А если Степанцова там погибнет? Что ему делать с разрывом? Штопать? Так эту дыру и батальону магов не заштопать... Бежать? Уводить людей подальше – но разве ж их уведёшь среди ночи быстро, особенно мирных жителей... Звать на помощь – кого? Ох, и попали они с этим погостом, попали крепко – за виски да в тиски, как говаривал когда-то сосед, старый заводской мастер, волоча юного Порошина, пойманного за воровством кислых яблок, за ухо к матери.

Маг лихорадочно озирался. Так, доступную магию всю забирали фигуры – и отнять у них ни малой толики нельзя, отключатся. Погост уже не просто просыпался – ходуном ходил, как во время землетрясения. Огоньки, обезумев, метались между пляшущими крестами. Самый большой замер посередине, и от него к разрыву тянулась тонкая мерцающая нить – что это, уходить надумал на ту сторону? А к ледяному ветру посмертия Порошин чуть притерпелся, и уже мог без содрогания глядеть в серую муть тонкого мира.

Когда он сам был там, умирая в 41-м под Москвой – всего несколько мгновений – Серая Дорога казалась ему плотным туманом с редкими просветами. Сейчас же она выглядела неоднородной – словно внутренность сплошных туч. Там и тут сквозь муть проступали какие-то мерцающие пятнышки. И они двигались – все, словно наперекор ветру, прочь от разрыва.

Да это же души, понял маг. Те, кто недавно ещё был жив – скорей всего, убитые в недавних боях и перестрелках, и наши, и немцы, и местные жители – все они были там. Вместе... А что ж их так много? – удивился Порошин и тут же вспомнил: сорок дней. До сорока дней душа может оставаться на Серой Дороге, не теряя связи с материальным миром. Ох ты ж... а что тогда в тонком мире после больших сражений делается?

Вот то и делается – рвётся тонкая материя, не выдерживая груза истекающих в неё душ, случаются тогда прорывы мертвяков, как под Смоленском было...

Внезапно земля под ногами тяжко вздохнула. Фигуры в последний раз вспыхнули и погасли. Всё, конец?.. Затрепетали вязы, вспорхнули, заметались во тьме спугнутые птицы. Один из крестов – каменный, неровный – закачался, замер, накренившись, а потом величественно повалился, открыв дыру в земле, из которой так и тянуло холодной, мёртвой магией. За ним, так же медленно, повалился ещё один, и ещё...

–...!. – Порошин выругался – помогло, правда, плохо. Края разрыва в его пальцах потихоньку истаивали – ещё чуть-чуть, и не удержать будет. Да где же там эта, чёрт её утащи, посмертница? Где взять силы, чтобы остановить прорыв? Где?!

Огонёк-душа, по-прежнему паривший над погостом и выросший уже до размеров настоящего призрака, внезапно повернул к нему подобие лица – маску без черт, сотканную из белёсого света, и протянул подобие руки. Словно помощь предлагал.

А может, и впрямь предлагал? Да нет, не может такого быть, он давно уже утратил всякую связь с человеческим миром, с прошлой своей жизнью, разум утратил... Гнать его надо было, прежде чем фигуру немецкую обезвреживать!

Сгусток света, словно в ответ на мысли Порошина, повернулся и двинулся прямо к магу, не разрывая тянущейся к Серой Дороге нити.

Маг, если бы мог, попятился, но он был накрепко связан фигурами и разрезом в ткани пространства, становившимся на глазах всё глубже и глубже. Он только и мог, что смотреть, как приближается это нечто – не призрак, не магофлуктуация, не душа. Как же его определить? Пожалуй, дух ближе всего...

А ведь бывает, некстати вспомнилось Порошину, что такие вот посмертные магообразования получаются сразу из нескольких душ, не сумевших уйти далеко от материального мира, и существуют они за счёт того, что время от времени 'захватывают' новые, полные силы души... Вот же влип я, если это так...

Тем временем дух – размером уже чуть ли не с самого мага – подплыл совсем близко. Маг отчётливо видел, как перетекают в нём волокна призрачного сияния. Протянулась белёсая нить – и коснулась напряжённого запястья Порошина. Он вздрогнул. По коже пробежали мурашки, запястье онемело, зато в пальцы влилась сила – новая, обжигающе-ледяная, словно жидкий азот. И фигуры по краю прогалины немедленно вспыхнули белым светом, а края разрыва обрели хоть какую-то осязаемость. Похоже, дух каким-то образом извлекал силу прямо с Серой Дороги, из тонкого, пронизанного магией пространства. И передавал Порошину. Зачем?!

–Порошин, вы держите?

Резкий голос посмертницы прямо возле самого уха.

–Д-держу...

–Отлично, ещё немного осталось... сильный маг эту штуку ставил...

Порошин не отвечал, не в состоянии отвести глаз от жуткой безликой фигуры перед ним. Призрак помедлил и отнял 'руку' – приток силы закончился, фигуры медленно погасли, края разрыва вновь стали скользкими, тонкими. Земля зашевелилась.

–Чёрт... – маг хрипло выдохнул. – Чего... чего ты хочешь, нежить?

Покачнулся и упал ещё один крест. А в самой глубокой ямине под лежащими крестами что-то завозилось.

–Чего ты хочешь?!

Дух подплыл совсем близко – так, что кладбище Порошин видел сквозь него, как сквозь молочное неровное стекло. Подплыл и почти коснулся лица и запястий. Почти – но не коснулся, замер. От него веяло невыразимой жутью.

Маг замер тоже, чувствуя, как по лицу стекает холодный пот. Так вот оно что...

Да, тонкая материя человеческой души, оказавшись в грубо-материальном мире, тяготеет к контакту с материальными телами, без которого быстро истаивает – впрочем, как и любая магия. Но бродячей душе вселиться в живого человека не так-то просто – в нём уже есть крепко привязанное к материальному собственное тонкое тело. Своя душа должна потесниться, согласиться на страшное соседство – а пришельцу зачастую того и надо. Многие люди после смерти – особенно натуры страстные – безумеют от тоски по телесным ощущениям... Только две души на одного человека – многовато, вскоре у двоедушца начинаются симптомы магического психоза, по-старинному – одержимости. Если не убрать одно из тонких тел, летальный исход обеспечен, если не раньше так позже...

Ещё один крест рухнул – уже на самом краю прогалины, едва видный в темноте, да ещё сквозь струящуюся потустороннюю сущность. Кладбище застонало, заходило ходуном.

–Вы там скоро? – крикнул Порошин посмертнице, но ответа не последовало.

Что ж... выбора у него нет. Придётся, похоже, Степанцовой, если жива будет, потом ещё и экзорцизмом заниматься...

–Чёрт с тобой, – выдохнул маг. Не помянуть нечистую силу было выше терпения. – Чёрт с тобой, входи... помоги только погост удержать...

И запрокинул голову, зажмурился, открылся.

Мгновенный холод, точно ледяной водой облили. Тело онемело, исчезло, но потом чувствительность вернулась – приглушённая, точно после контузии. А вместе с ней и сила – мощный, чистый, леденящий поток. Фигуры по краям прогалины заполыхали белым, края разорванного пространства, только что расползавшиеся как гнилая ткань, начали срастаться сами собой.

–Стой, куда, – прохрипел маг, губы едва шевелились, как чужие. Ну да, это было теперь недалеко от истины... – Стой, она же ещё там...

Содрогание земли под ногами стало реже, тише. Под крестами больше никто не возился, не беспокоился – только противно тянуло мертвечиной из ям. Потусторонний ветер не трепал больше кроны вязов и на кладбище постепенно возвращалась прежняя, глухая тишина.

Эдак мы тут и рассвета дождёмся, подумал Порошин.

Он видел, как пульсирует призрачная пуповина, соединявшая его с Серой Дорогой, чувствовал в руках течение мощного потока – было бы даже приятно, не будь эта магия такой холодной, такой равнодушной, неживой – а вот гостя своего совершенно не ощущал. Только лёгкое онемение по всему телу.

–Порошин, держите крепче края! – крикнула откуда-то издалека посмертница – видно, сил на магоречь у неё почти не осталось.

–Держу!

–Сейчас...

На Серой Дороге вспухло облако словно бы призрачного взрыва. Тонкое вещество взвихрилось, взметнулось белёсым языком наружу, а вместе с ним вернулась и посмертница. Порошин слышал, как она вскрикнула и со стоном повалилась потом между могил. Фигуры на земле в последний раз вспыхнули и угасли, а края разрыва сошлись словно бы сами собой, Порошину пришлось их только слегка подтолкнуть.

Сошлись и перерезали призрачный канал, по которому в руки ему текла и текла магия.

Это было как удар. Порошин тоже не удержался от вскрика – ледяной поток хлестнул по нему и пропал, а ночной воздух с непривычки показался горячим. Магия ушла, и вместе с ней ушли последние силы. Порошин дорого бы сейчас дал, чтобы тоже повалиться на траву, уже влажную от майской росы, и лежать, но усилием воли, спотыкаясь и поскальзываясь, заставил себя дойти до противоположного края прогалины. Там только опустился на колени возле лежавшей навзничь девушки.

–Товарищ маг-капитан... вы как?

–В порядке, – она подняла голову и хрипло рассмеялась. Протянула руку:

–Помогите-ка встать.

–Ну уж нет, не сейчас, – и Порошин рухнул рядом. Дыхание сбивалось, точно он три километра в полной выкладке пробежал. Воздух казался отвратительно тёплым.

Но более ничего подозрительного он в себе не чувствовал. Может, пропал его призрачный помощник? Перерезало контакт с посмертным пространством – он и истаял? Сомнительная версия. Хотя очень привлекательная.

Однако думать сейчас об этом не хотелось. Хотелось лежать, чувствуя спиной промокшую от холодной росы гимнастёрку – настоящий, не призрачный, холод! – и глядеть в ночное небо с постепенно тускнеющими звёздами. Восточный край его уже явственно посветлел, выцвел, словно проносившаяся ткань. В чёрных кронах вязов пробовали голос ранние, успевшие успокоиться птицы.

Мир показался таким ярким, настоящим, живым, каким он никогда раньше перед Порошиным не представал. Маг с изумлением, точно в первый раз, рассматривал мигающие в вышине звёзды – такие нечеловечески далёкие и в то же время близкие, кажется, руку протяни – достанешь. Слушал шелест утреннего ветра, свист синицы, первые далёкие залпы орудий – похоже, немецких. Всё это – и запах травы, сырости и гниения, тусклый свет уходящей ночи, травяная кочка, упирающаяся в лопатку, дыхание лежащей рядом девушки – всё внезапно слилось для него в одно щемящее осознание жизни, неповторимости и быстротечности каждого её мига. И он мог только удивляться, как не видел, не чувствовал этого раньше...

Судя по всему, посмертница чувствовала тоже что-то подобное, потому что вздохнула полной грудью и пробормотала:

–Ой, хорошо-то как... Вы как, товарищ Порошин?

–Жив, – ответил маг. – Очень... жив.

–А, – засмеялась посмертница. – Это нормально, обычная реакция психики на контакт с Серой Дорогой. Но знаете, по опыту скажу – привыкнуть невозможно. Ни к Дороге, ни к этому вот... откату. Каждый раз как впервые.

–И как вы только выдерживаете, – искренне сказал Порошин.

–Ничего, это не сложнее, чем вам к минным полям магоборонку цеплять...

Она умолкла и какое-то время молчала, глядя в небо. Порошин не решался повернуть голову и посмотреть на неё.

–А вы созвездия знаете? – внезапно спросила она. – Я в школе астрономией увлекалась, в кружок ходила.

–Знаю немного, – ответил маг. – Вот, над нами Кассиопея, похожа на перевёрнутую букву М. Вон – Большая Медведица, да её кто ж не знает...

–А Полярную звезду находить умеете?

–Умею.

Она засмеялась, как будто он подтвердил что-то для неё важное.

–Знаете, я всегда после работы... когда возвращаюсь... если ночью, конечно... стараюсь Полярную звезду отыскать. Как маячок. Словно она меня обратно к живым привела. Смешно, правда?

–Ничего не смешно, – Порошин наконец решился и повернул голову. Посмертница лежала, глядя в небо, и на фоне светлеющего востока её профиль вырисовывался чёткой, правильной линий. Порошин с замиранием сердца понял, что этот миг он запомнит надолго. Очень надолго.

–Ничуть не смешно, – повторил он. – Вы же и впрямь с того света возвращаетесь...

Она внезапно поняла, что её разглядывают. Резко села, нащупала упавшую пилотку, надела не глядя. Поднялась, опершись на ближайший памятник.

–Извините меня, – сказала скованно. – Я совсем не то должна была говорить... Спасибо вам, товарищ Порошин. Если б не ваша помощь – мне эту немецкую заслонку в одиночку ни за что не убрать... Прорыв случился бы, народу бы погибло...

–Мы оба старались, – дипломатично ответил маг и тоже поднялся. – Пойдёмте, вам отдохнуть надо и поесть.

–Некогда, мне в дивизию возвращаться, – и она с прежней решительностью – хотя куда медленней – зашагала к окраине рощи, где два часа назад привязала коня.

'Вот это девушка! Кремень...'

–Спасибо ещё раз, товарищ Порошин! – крикнула она, уже вскочив в седло. – Я в рапорте о вас напишу. А вы, если нужда возникнет, обращайтесь! Ну, бывайте здоровы, товарищ маг-лейтенант!

–И вы, товарищ маг-капитан, – ответил Порошин, глядя, как скрывается в утренних прозрачных сумерках силуэт всадницы.

'Вот это девушка! Как жаль, что я её при дневном свете не увидел. Встретимся ли ещё?..'

Он повернулся, чтобы удостовериться, какие на погосте надлежит провести восстановительные работы, когда рассветёт, и только тут сообразил, что забыл попросить посмертницу проверить его на наличие посторонней магоактивности.

Забыл он про своего потустороннего гостя. Расслабился и забыл. Олух!

Ругаясь, на чём свет стоит, маг обревизировал кладбище, вернулся в хутор, в самую большую, частично разрушенную хату, бывшую ранее районным сельсоветом, при оккупации – комендатурой, а теперь занятой штабом полка, нашёл свободный угол и повалился спать.

Хотя бы часа на два.

...Сонное утреннее марево стоит над степью. Солнце, похожее на огромную клюквину, запуталось в тумане, висит низко над горизонтом. Духота. Ночью была гроза.

С вершины кургана видно далеко: бескрайняя, великая степь, вечная, как само это солнце. Невдалеке от кургана – распадок, по дну которого течёт ручей. Хорошо поить коней. Дозорные потому здесь и встали – и татары тоже будут здесь останавливаться. Уже скоро, совсем скоро.

Солнце поднимается чуть выше, туман редеет. Степь по весне пестрит цветами – здесь, на шляхе, где трава ниже, это особенно заметно. Птицы начинают утреннюю перебранку. Пчёлы гудят, перелетая низко над травой. Всё это сливается в один немолчный, деловитый гул. Гул становится всё громче, всё тревожнее, накатывает грозовой тучей...

–Ты что, Микифор, спишь? – кто-то толкает в бок. Приятель... ох, забыл имя, совсем забыл. А вот русую бородку, глаза голубые, сумасшедшие, да вышитую по вороту репьями рубаху – вспомнил. – Совсем с глузду съехал... Идут же. Доспишься, зарежут.

–Где?

И впрямь, не почудился в весёлом гудении степи далёкий зловещий гул. Идут... Ещё не видать, только слышен слитный звук тысяч и тысяч копыт.

–А дозоры, должно, уже где-то окрест шныряют... А мы и не видим.

–Будешь спать – и татар проспишь...

На горизонте, в туманном мареве, что-то сдвинулось, появилась тёмная полоса. Покуда узкая, неровная, словно бы дышащая. Если подождать – распадётся на отдельные точки – сотни, тысячи, десятки тысяч всадников.

–Гони к засеке, что есть мочи. Доложишь, дескать, идёт орда, нынче больше, чем по осени. А я за тобой погоню – подожду ещё, чтоб число узнать, хотя б в передних отрядах.

–С глузду съехал, – бормочет приятель. Он жуёт травинку, а сам не сводит с горизонта напряжённого взгляда. – Поймают тебя, прирежут.

–Не более тебя съехал. Хоть один из нас да от татарского дозора уйдёт... Давай, гони.

–Не усни смотри, братец...

Приятель поднимается, пригнувшись, чтоб не так видно было его на вершине кургана, и уходит. Через минуту слышен стук уносящихся вдаль копыт.

А дозорный остаётся – подпуская врага ближе, ближе, ещё ближе. Солнце поднялось и печёт сквозь рубаху спину. Звенит степь, но уже не так весело, как прежде, а грохот татарской конницы громче и громче, точно налетающая буря. И уже видны точки-всадники, рассыпавшиеся во весь горизонт, и торчащие пики, и ветер доносит слабый пока что запах конского пота и пыли.

Пора!..

Порошин проснулся как от удара, и некоторое время не мог понять, где находится. Степь, дозорный... что за сон, нечисть его забери? Порошин сны видел редко, а уж таких ярких и подавно упомнить не мог. Должно быть, ночные кладбищенские приключения поспособствовали... Вот так, не зря говорят, что свяжешься с посмертниками – сам с ума съедешь.

С глузду...

Порошин вздрогнул и усилием воли отогнал видение.

Штаб работал, по коридору кто-то пробегал туда и сюда, слышались голоса, стук каких-то перетаскиваемых вещей, кто-то ругался, что связи нет, кто-то звал какого-то сержанта... Всё, как обычно. Мага не трогали – наверно, комполка велел дать ему отоспаться.

Интересно, а как там посмертница, как её... товарищ маг-капитан Степанцова? Тоже отсыпается, небось, или к новому кладбищу помчалась? Железная девица, что говорить...

–Товарищ лейтенант! – в каморку, где на расстеленной на полу шинели отсыпался Порошин, заглянул один из штабных писарей. – К товарищу Климовичу, срочно!

Ага, вот и дал тебе комполка отоспаться – самолично требует. Порошин поднялся, на дворе поплескал в лицо водой из ведра, в котором плавала привядшая трава, и пошёл являться к командиру. Сон окончательно так и не отпустил – где-то на краю сознания всё ещё гудела под копытами татарской конницы весенняя степь.

–Порошин, поднялся? Вот и славно, – командир, подполковник Климович, собрал у себя, кажется, всех полковых офицеров. В комнатушке с единственным колченогим столом яблоку негде было упасть: комбаты, штабные, сапёры, обозники даже. Но, похоже, что совещание заканчивалось – комбаты, по крайней мере, собирались уходить.

–Приказ на наступление никто не отменял, – продолжал Климович, озабоченно поправляя сползающие с носа круглые очки. Однако Порошин знал, насколько обманчиво это впечатление мягкого, интеллигентного человека. – Но вчера нам от соседей справа пришло донесение, что впереди немцы, дальше не пускают – соседи наши завязли, не наступают больше. И нам надо аккуратно из этой Старой Могилы выбираться.

Кто-то фыркнул.

–Потому, Порошин, – продолжал подполковник, – вам с разведчиками идти, поглядеть, что там впереди. У нас своих данных – кот наплакал... Приказ выступать в девятнадцать ноль-ноль – как раз успеете сходить и вернуться. Без мага разведчикам сейчас как без рук. Местность ровная, немцы, если окопались впереди – близко не подпустят. Иди, в общем, товарищ Порошин. Поешь – и к разведчикам сразу, комвзвода тебя дожидается уже.

Магу ничего не оставалось, как откозырять. Приказано к разведчикам значит, к разведчикам. Полковой маг, он везде как свой, хоть у сапёров, хоть в разведке, хоть в обозе...

Задание с виду казалось несложным: пройти вперёд километров пять, до населённого пункта Долгирево, куда, по предположениям, вчера могли отступить немцы.

–Одно плохо – белый день, а кругом степь, – комвзвода разведчиков, Алёхин, сплюнул в белую дорожную пыль. – Местность ровно тарелка, не укроешься. Ползти придётся на брюхе. Ты, товарищ маг, главное, не пропусти место, где нам на брюхо ложиться – не то перестреляют всех.

–Не пропущу, – мрачно пообещал Порошин. Голова у него трещала, словно вчера он перебрал спирта, и время от времени чудилось, как стонет степь под копытами татарской конницы. Вчерашний кладбищенский дух никуда не делся и всё явственней давал о себе знать.

Небось дозорный Микифор – это он и есть... Ох, как только хоть небольшая передышка случится – сразу в дивизию, пусть посмертница ему устроит татарский набег с полонением.

Как она там, интересно?..

Поначалу шли степью, не скрываясь. Солнце палило, гимнастёрки потемнели от пота. Разведчики по большей части молчали – все устали после вчерашнего наступления, но проситься на отдых никто не собирался. Немца гнать хотели все и сильно. Порошин то и дело пускал вперёд малые дистанционные заклятия – короткоживущие, рассыпавшиеся от столкновения с любым препятствием. Засечь их было практически невозможно, но и всё, что они могли дать – только эхо в магополе, после распада заклятия. И поди ещё пойми, что там впереди: вражеский пулемёт, до поры молчащий, или брошенная ещё осенью своя же разорванная пушка...

Боль у мага локализовалась в левом виске и теперь долбила непрестанно. Он отвлекался на заклятия – 'мячики', как прозвали их практикующие маги, и спасался только этим.

Километра через три трава стала выше, кое-где появился низкорослый кустарник. Просёлок, который тянулся по правую руку метрах в двухстах, совсем скрыло от глаз.

–Скоро поползём, – проницательно заметил Алёхин. Впереди сегодня не стреляли, и от этого ощущение притаившейся впереди опасности усиливалось с каждой минутой. – Ну как, Порошин, пора?

–Сейчас... – маг кончиками пальцев массировал висок. Боль стала вовсе нестерпимой. И вдруг...

...Пыль, пыль над степью. Туча пыли. Грохот копыт. И ощущение тонкой, будто паутинной нити в пальцах – то, о чём дозорный Микифор не сказал своему не то приятелю, не то побратиму. Магия.

Долго он ставил эту сеть, долго налаживал. Знал, где пойдут татары, знал, что пойдут они непременно. Отправлялся один в степь после памятного осеннего нашествия – по сухим травам, под затяжными дождями, перебирался через вздувшиеся ручьи, конь спотыкался о сусличьи норы, охромел – пришлось продать. И зимой ходил, под вьюгами да ветрами, пару раз чуть не пропал в буране. И ранней весной подновлял-заканчивал задуманное.

Пойдут татары, да и попадутся в расставленные сети, словно букашки в паучьи тенёта. Орда-то дальше пройдёт, а вот маги – маги запутаются, тут останутся, и пойдут татары далее вдвое слабее обычного – без чародеев своих, без ловчих заклятий. Князю Василью, в засечном городке засевшему, большая подмога будет... И тот чародей, что в прошлом году на Калинец огненную сеть набрасывал да полоняников ловить помогал, да старикам калинецким потом горла огненною саблей пережигал – этот огневик тоже попадётся. Его-то Микифор сам убьёт, ножом разбойничьим прирежет и в степи бросит, на поживу воронам. Его, подлюку, по любимой магии легко будет узнать...

Один уходил Микифор в степь – всегда в темноте, в тайне. Только князь Василий и ведал про эту задумку. Даже коня дал нового, взамен охромевшего.

'Ловко придумано, Микифор! Ежели чародеев татарских удержать сумеешь – нам большое облегчение выйдет. Без волшбы-то не горазды они наши заслоны обходить. А уж мы их встретим, дорогих гостей, сабелькой-то приголубим...'

На совесть ставил Микифор свои тенёта, рассчитывал, продумывал, бывало, что и чертежи рисовал, да только боль его от работы нисколько не уменьшилась. Порой останавливался он у подножия Старой Могилы, кидал оземь шапку и звал, плача: 'Матрёша! Аксюшка! Где вы? Отзовитесь!..' Да только ветер выл над степью – вот и весь ответ. Нет их больше – ни жены, ни дочки. Татары в полон увели. И не сыскать уже на этом свете, а на том и подавно...

Долго ставил дозорный свою сеть, а ловить в неё единый миг придётся. Главное, не прозевать, рассчитать верно.

Туча, туча над степью – татары, ровно саранча египетская, идут в набег на Русь.

'Сетью железной укроем, сабелькой приголубим, кровью собственной умыться заставим... Идите, поганые, идите! Ближе, ну!..'

...-Порошин, эй, Порошин! Что это с тобой, а?

Маг сидел на земле, в траве, пестревшей мелкими белыми и ярко-розовыми цветочками. Алёхин тряс его за плечо. Ох, и накрыло же...

–Так... Нормально всё, мигрень накатила не вовремя...

–Барская болезнь мигрень – лежать охота, работать лень, – хохотнул позади один из разведчиков – немолодой уже олонецкий охотник, большой любитель позубоскалить. Фамилии его Порошин не помнил.

–Ты чего это, а? – озабоченно повторил комвзвода. – Перегрелся, что ли?

–Наверно, перегрелся... – слабо согласился маг, ощущая противную дрожь в ногах.

Перегрелся, как же... Быстро же дух освоился – уже вырубает хозяйскую душу посреди бела дня. То ли чересчур силён, то ли Порошин после бессонной ночи чересчур слаб... 'Погоди, а? – взмолился маг, обращаясь к своему гостю. – Дай вернёмся, наступление закончим, тогда и поговорю, сделаю, чего хочешь. Сейчас... не мешай'.

Никто, естественно, не ответил – вряд ли дух, завладевший наконец телом, будет снисходить до пожеланий хозяина. Хотя... ночью же он согласился помочь? Давал силы столько, сколько нужно, и даже больше. Если б не он – не обошлись бы маги на кладбище своими силами. Если бы вообще живы остались...

–Идти-то можешь?

–Могу, – Порошин поднялся и тут же скривился от нового приступа боли. – Ох...

Вместе с болью накатила тревога – что-то было не так, неправильно. Ну конечно, неправильно – два тонких тела, привязанных к одному физическому... Но почему-то волновало другое. Словно долетел из далёкого далека до него запах пыли, растоптанной травы и конского пота.

–Погодите, – Порошин жестом остановил взвод, собиравшийся двигаться дальше. – Дайте, я проверю.

Он пригнулся, шагнул вперёд и пустил не один 'мячик', а три. Сдетонировали заклятия с интервалом в десять секунд. Порошин поймал эхо – да, пришли... Вовремя его болью скрутило, остановились. Ещё б немного – и на немцев бы нарвались, полегли всей группой ни за грош.

–Вот там, – он указал на несколько верб, растущих, как видно, возле родника, – немецкий охранный пост. Нас пока не видят, а ещё три шага – и увидят. А дальше – укреплённая линия, но подробней я пока не скажу – поближе подойти надо. Перед постом – минное заграждение. Небольшое, но в траве видно плохо.

–Это ты заклятиями всё углядел? – изумился Алёхин, перейдя на шёпот. – Давай ты теперь всегда с нами будешь ходить! Нет, правда!

Порошин только улыбнулся. Боль отпустила, и это было невероятное счастье.

–Двигай, разведка... Ползком теперь уже...

Немецкий пост они обошли, как ни странно, довольно легко.

Нет, немцы вряд ли спали, или дули шнапс, или играли в карты – судя по тщательно выставленным минам, охранение они организовали не на скорую руку и не собирались быстро отсюда уходить. Бдили и следили, но разведчики всё равно просочились за линию охраны – ползком, в высокой цветущей траве.

–Основательные, черти, – пропыхтел Алёхин, ползущий впереди Порошина.

К рубежу немецкой обороны они подобрались втроём: сам Алёхин, Порошин да пожилой развесёлый северянин-охотник, которого комвзвода звал Михалычем. Порошин пока что поиска вперёд не пускал и вообще магию придерживал – мало ли какие следящие заклятия поставлены тут у немцев! Но была и ещё причина...

От нагретой солнцем травы поднимался тёплый, дурманящий запах, и у мага в голове временами явь мешалась с только что пережитым видением. Тогда он не понимал, где находится: то ли ползёт по степи мимо немецкого поста, то ли лежит на вершине кургана, глядя, как приближаются крымцы... Но, даже когда наваждение исчезало, Порошин чувствовал, что восприятие его изменилось. Ночной гость всё равно давал о себе знать, и от этого нехорошо холодело в животе.

Сейчас маг безо всяких дополнительных заклятий мог сказать, где в траве упрятаны противопехотные мины – ловко упрятаны, умело, даже опытный разведчик может не заметить. Но Порошин чувствовал их, словно болезненные точки на собственном теле. Он чуял, где провёл тонкую охранную линию немецкий маг – хороший маг, ни одного лишнего потока не встревожил, ни в одном заклятии не ошибся. И вздымавшийся вокруг и впереди вражеский оборонительный рубеж он тоже чуял – израненную, перекопанную, утыканную смертоносным железом землю.

Немцы и впрямь окопались основательно, Алёхин был прав. Видно, готовились к отступлению заранее, такие укрепления за день-два не воздвигнешь. За неделю едва воздвигнешь, и то, если работать и днём, и ночью. Тянулись вокруг замаскированные окопы и ходы сообщения, таились в зелени смертоносные дыры дзотов, где-то дальше первой линии обороны – Порошин чуял – поставлены были противотанковые укрепления: по всем правилам установленные надолбы, заросли колючей проволоки, минные поля... А ещё – протянулись вдоль рубежа магические оборонные линии, едва заметно вибрировали над минными полями рассеивающие поиск заклятия, а над окопами – чары, отводящие пули и снаряды. И Порошин готов был поклясться, что кое-какие из них ставил тот самый маг – или маги – которые накануне поработали на кладбище в Старой Могиле.

У каждого мага есть свой особый 'почерк', манера работать, и Порошин узнавал сейчас тех самых 'мастеров из Аненербе', о которых ночью упоминала посмертница. Эх, жаль, не догадался расспросить её подробнее! Загляделся...

Порошин потянулся вперёд, дёрнул комвзвода за гимнастёрку. Обострившееся чутьё криком кричало об опасности. Эх, всегда бы так, никаких лишних заклятий не надо, никакой магодиагностики! Вот только голова кружится всё чаще, да начинает ныть где-то за лобной костью, в середине – в том месте, куда прикоснулась зимой некая сущность... Сущность, о которой Порошин старался лишний раз не вспоминать.

-Дальше здесь не пройти, – шёпотом сказал маг. – Мины кругом. Давай обратно...

Алёхин кивнул – он, похоже, увидел достаточно. Бывший охотник, которого комвзвода звал Михалычем, промолчал. Порошин сдал было назад и вдруг остановился. В голове поплыло – он судорожно вцепился в траву. Звенели над мелкими степными цветами пчёлы, едва слышно шелестела листва, долетала откуда-то с запада далёкая канонада – и гремела копытами стремительно надвигающаяся орда.

Близко они подошли, очень близко – уже можно различить подбитые овчиной шапки, суконные тегиляи, пики с узкими флажками, изредка блещущие в лавине богатые кольчужные рубахи, круглые, изукрашенные басурманскими узорами щиты, притороченные к сёдлам луки. Скоро уже и лица видны станут – смуглые, задубелые от солнца скулы, узкие зоркие глаза... Сколько смертей видели эти глаза, сколько слёз, сколько горя, да только им это горе что мёд, они его едят и пьют, живут им от набега к набегу. Где-то среди них – чародеи, коих крымцы берегут как зеницу ока, вперёд пускают редко, только для разведки. Чародеи эти мастера глаза отводить да заплоты жечь, да на баб с детишками огненные арканы накидывать.

Ну да на всякого зверя найдётся ловец, на всякую саранчу египетскую Моисей, который, на Господа уповая, сам её не убоится.

Вот уже и лица видны... скоро, скоро, не спи, дозорный, не отвлекайся, Микифор, долго ты ждал, готовился, копил ненависть – вот и дождался...

Порошина вывел из ступора сильный тычок в бок – Михалыч смотрел на него исподлобья, нехорошим, пристальным взглядом. Так он, наверно, у себя на северах зверя в лесу выцеливал... Алёхин – глядел встревоженно. Маг потряс головой, чтоб наваждение окончательно схлынуло – не схлынуло, лишь ушло куда-то вглубь – и пополз обратно, показывая дорогу. Мины, наставленные кругом, он по-прежнему чуял словно бы болезненные точки на собственном теле. Теперь, однако, за ним вплотную полз не комвзвода, а Михалыч, и держался куда ближе, чем надо.