Текст книги "Черный завет"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

4

Оставалось лишь недоумевать, почему мать ни разу не обмолвилась об истинном устройстве мира. Не знала? Нет, она не могла не знать. Она ведь так и сказала перед смертью: «Я не мать, чтобы пожелать тебе вечного счастья». И Доната нисколько не сомневалась, что будь она ее настоящей матерью, непременно пожелала бы счастья. Она – Кошка, а не какой-нибудь человек, который перед смертью собственному сыну желает «не знать покоя».

Теперь становилось понятным и отношение к старикам, и злорадные слова знахарки Наины «захочешь проклятье наслать перед смертью, и ничего у тебя не получится – родственников нет».

Многое становилось понятным. Одновременно простым, сложным и… страшным.

Последнее слово умирающего, адресованное близкому родственнику, становилось Истиной. Становилось его судьбой, его счастьем или проклятьем. Далеко не каждому случалось изречь Истину. Иные умирали молча, иные болтали неумолчно, но перед смертью на них так и не сходило Озарение, позволяющее изречь Истину.

Бабушку Ладимира считали склочной старухой. Перед смертью за ней бегала вся семья, выполняя ни то что желание – любой каприз. Боялись, скажет такую Истину, что не поздоровится. Старуха болела долго, угрозами близкого проклятья измучила всех. Да во многих семьях так и бывает. Пугала сильно. Бывало, поймает маленькую сестренку Ладимира и шепчет ей на ухо: скажу Истину, так вовек замуж не выйдешь, старой девой останешься, будут от тебя мужики как от прокаженной шарахаться. Сестренка слезы сдерживает, а старуха смеется. Мать Ладимира только что ноги ей не мыла да воду не пила – за детей боялась. А перед смертью на старуху Озаренье нашло, и сказала она Истину матери Ладимира. «Жить тебе, Магда, долго, и ни разу болеть не будешь». Сказала и умерла. С тех пор мать Ладимира ни разу и не болела, избавилась и от тех хворей, что с юности мучили.

У соседей по-другому было. Девчонка у них, дочь Мокия, маленькая умирала. Ее в лесу Кошка задрала. А может, и не Кошка, раньше-то считалось, что обычные лесные кошки на нее напали. Девчонка мучилась сильно, и знахарка ее не спасла. Сохнуть стала, почернела вся. А ночью Озарение на нее нашло, и сказала Истину. А дело, надо сказать, летом было.

«Мама, – говорит, – порадуешься завтра, выйдешь во двор – а там снег».

Наутро деревня просыпается – кругом снег лежит, белый, пушистый. Радость была детворе. А мать ее говорит: привет вам от доченьки моей.

Вот и Наина. Никаких таких способностей, чтобы знахаркой быть, у нее не было. Сестра ее в тяжелых родах умирала. Ждали, про новорожденную Истину скажет, а она сестре говорит: будешь знахаркой великой, только ослепнешь навсегда. Наина, когда услышала, в голос выла. Зрение отдать за дар Тайный – еще поищи охотников.

А у Родимира, что через два дома живет, удивительное случилось. Брат у него был, только с ранних лет в семье не жил. Сорвался с места и уехал с торговым обозом в город. С тех пор ни слуху о нем, ни духу. Поговаривали, к разбойникам подался, но доподлинно никто сказать не мог. Много лет прошло, уже и Родимир стал забывать, что у него брат был. И вот, представь себе, просыпается он однажды, а на столе сундук кованный стоит, а в нем золотишка видимо-невидимо. Серьги женские, браслеты, кольца, словом, побрякушки разные. Хотел от деревни утаить, да баба у него болтливая, Пистемеей зовут. Проболталась. Наина говорит, если б вся кровь, что за то золото пролита, выступила бы на нем, так захлебнулся бы Родимир в избе своей.

Правда, не принесло то золото счастья. Повез его Родимир в город – кому понравится проклятое у себя держать? Повадятся покойники ходить, тут и всей деревне конец. Да у города его разбойники и порешили. А еще через год к Пистемее мужичок хлипкий приходил, да и шепнул украдкой, дескать, помер брат Родимира года два назад – с ножом под сердцем не больно-то поживешь. А награбленное пропало. Подельники рвали и метали, а толку-то?

А вот еще у Кристы, что у самой околицы жила, так с ней и вовсе страшная Истина приключилась…

Что там у Кристи приключилось, Доната не слышала. Все поплыло перед глазами, остался лишь запах свежескошенного сена под войлочной подстилкой, и тихий, баюкающий голос Ладимира.

Проснулась Доната, как от толчка, и успела испугаться. Было так темно, что в первый момент она не поняла, где находится. У долгожданной свободы был липкий запах подземелья, что холодным потом выступил на лице. Еще у нее были каменные стены, сочащиеся влагой, и низкий потолок. Но несмотря ни на что, это была свобода.

Доверчиво похлопав ресницами – мало ли что изменится, и облизнув сухие губы, она прислушалась. Где-то рядом должен находиться Ладимир. Она сдержала дыхание, но стояла оглушительная, давящая на уши тишина. Мысль о том, что рядом, у входа в пещеру, распахнула свою жадную пасть бездна, заставила Донату содрогнуться.

– Ладимир, – позвала она и поразилась, насколько жалко прозвучал ее голос.

А в ответ – тишина.

– Ладимир, – громче позвала она, еще надеясь, что он крепко спит.

Но пещера молчала, храня свои тайны. В том что их было много, Доната не сомневалась. В таком ужасном месте, пропитанном стонами, проклятьями, слезами, встретил страшную кончину не один человек. Эти стены слышали все: от бравады, за которой скрывался страх обреченного, до предсмертных хрипов. Может, до сих пор в глубине колодца бродят неприкаянные души, виновные в самом тяжком грехе – смертоубийстве. И тот душный, спертый воздух, которым она дышит, прежде вдыхали люди, объятые смертельным ужасом.

Просидев без движения некоторое время, Доната успокоилась. Она подумала о том, что будет делать, если Ладимир так и не объявится. Нужно осваиваться, искать факелы – благо она помнила, что лежат они недалеко, и выбираться. Дождаться ночи, и вперед. Достаточно переплыть реку, а там любимый лес скроет ее. На сей раз она как белка по деревьям поскачет. Пусть тогда это неведомый Лесник попробует ее найти. Это мать в последнее время не могла по деревьям прыгать, а ей что? Она молодая.

Мама… Доната глубоко вздохнула. Она помнит клятву. Месяц-два, страсти улягутся, и не в разрушенный город колдунов она пойдет скрываться мышкой в норке до конца своих дней, а пойдет на запад, в большой город, который называется Бритоль. Там Доната отыщет какого-нибудь колдуна, да не завалящего, а самого настоящего, который укажет, где найти… Пусть так и называется – Та Женщина. Самое подходящее название. Безликое и бесчувственное.

Памятуя о том, что легла слева от входа, Доната терпеливо пошарила руками по полу. Ага, вот и факелы. Где-то должно быть кресало с огнивом… Чудесно. Оставалось надеяться на то, что не отсырела пакля, пропитанная смолой.

Руки привычно справились со знакомой работой. Скоро вспыхнули первые икры и занялось робкое пламя. Привыкнув к свету, Доната подняла факел над головой и застыла от удивления. Там, где, как она помнила, должна быть стена, теперь ясно обозначился темный провал еще одного хода. Для верности Доната обернулась. Точно. Здесь тоже был ход, но он вел к колодцу. Она сделала несколько шагов и открылась страшная, нисколько не изменившаяся глубина колодца.

Доната вернулась в пещеру и долго вглядывалась в неизвестно откуда взявшийся ход.

Не может быть, чтобы она его не заметила. Или… может быть? Тогда понятно, куда делся Ладимир. Вот уж кто тут все ходы и выходы знает. Сколько раз нужно было сюда спуститься, чтобы заготовить столько кувшинов, факелов, да сена под войлочную подстилку натаскать!

Доната ожидала, что сырой воздух заставит ее вздрагивать от звука шагов, а вместо этого она не слышала даже собственного дыхания. Шумно выдохнув несколько раз, она была поражена, насколько бесплодной оказалась ее попытка. Тугой вязкий воздух неохотно пропускал ее вперед, чтобы тотчас сомкнуться за спиной. Факел добросовестно освещал близкие стены и низкий потолок. Каждый шаг давался Донате с трудом, и лишь вера в то, что в конце пути ждет Ладимир, с которым не так страшно будет выбираться из колодца, толкала ее вперед.

Сердце то и дело сбивалось с ритма и глухо бухало в груди. И уже раз десять хотела Доната повернуть назад, но юркое любопытство, хитрым зверьком затаившееся в душе, царапало острым коготком: что ждет ее там, в конце пути? Так осторожно и ненавязчиво царапало, отвергая всякие представления о возможной опасности, что Доната продолжала идти.

Стены, облицованные камнем, безусловно уложенным человеческими руками, пол с булыжниками, так плотно подогнанными друг к другу, что не оставляли ни малейшего зазора, влага, диковинной росой блестевшая в свете факела – все притягивало взгляд. Доната знала еще один такой мир – Лес. Но там было все давно изведано, все знакомо. А здесь…

Она повернула бы назад, встань перед выбором из двух разделившихся от основного туннелей, но путь был таким ровным и гладким, что не было препятствий к тому, чтобы не пройти его до конца. Спустя некоторое время стало заметно, как раздались вширь стены, а потолок постепенно поднялся выше.

По-прежнему царили покой и тишина. Ни тебе страшных зубастых крыс, о которых упоминала мать, рассказывая о подземных пещерах, ни тебе вертихвосток – крохотных зверьков, которые, нападая на человека, мгновенно вгрызаются под кожу, и чтобы их достать, приходится острым ножом резать собственное тело. Значит, вполне может оказаться, что и страшного Ключника, подбирающего ключи к человеческим душам, в природе не существует.

Как она догадалась, что стоит в величественном, путающем все представления о подземных пещерах зале, Доната не знала. Возможно, не будь этих неохватных колонн, представляющих собой каменные валуны, уложенные один на другой, словно огромная сороконожка растянулась до самого потолка – Доната прошла бы дальше. Но эти исполинские столбы… Открыв рот, она подняла голову, разыскивая потолок в непроглядной высоте, но света факела хватало лишь на то, чтобы выхватить из темноты малую часть одной колонны, и еще меньшую – следующей, и еще…

Выжженный неистовым огнем круг навеки повредил каменную кладку. Доната потрогала носком сапога выбоину, покрытую жирным слоем черного, растертого в пыль камня, но переступить черту не решилась. От очертания окружности к центру тянулись такие же выжженные полосы, но разглядеть рисунок целиком не представлялось возможным. Зато она хорошо видела, что там, где смыкались линии, виднелся каменный круглый выступ высотой в половину человеческого роста. По ободу, крепко вбитые в камень, торчали массивные железные кольца. Доната в волнении прошлась по кругу, по-прежнему не переступая черты. Ей вдруг почудилось: стоит сделать неосторожный шаг, и начнется древний магический ритуал, в котором ей может быть определена только одна роль – жертвы.

Долгое время она стояла, жадно разглядывая исполинские колонны, камни, покрытые пеплом, выступ, который про себя назвала плахой. Ей не дано узнать, чью бьющуюся в агонии плоть призваны были сдерживать железные кольца каменной плахи, для какого тайного обряда служили эти загадочные рисунки, полосы, выжженные на камнях, которые не под силу сотворить простому огню.

Вдруг погас факел. Пламя потянулось вверх, медленно, словно нехотя оторвалось от древка и исчезло, оставив после себя короткую вспышку, которая еще долго слепила глаза. Доната зажмурилась – с чего бы это огню понадобилось вести себя таким непривычным образом? А когда открыла глаза, холодный пот мгновенно выступил на коже.

Он стоял в десятке шагов. И был точно таким, каким она себе его представляла.

Белое лицо, единственная часть тела, свободная от темной хламиды, светилось в темноте, отчего создавалось впечатление, что оно парит в воздухе. Огромный покатый лоб перетекал в хрупкий нос с хищно вырезанными, трепещущими ноздрями. Круглые глаза без век смотрели прямо на Донату. Черные дыры глаз с красной окантовкой по краю подчеркивали ощущение того, что белое лицо – не более чем маска с прорезями для глаз, надетая на нечто отвратительное и бесформенное. И трещина безгубого рта – прореха в шитье нерадивой портнихи.

Откуда-то из щелей хламиды возникли руки, те самые, что порой являлись Донате в кошмарных снах. Руки с бесконечно длинными тонкими пальцами, как веревками перетянутые на стыке фаланг узлами суставов. Хрупкие, дрожащие, нервные, живущие отдельно от неподвижного тела, они перебирали связку ключей.

Дз-ы-ы-нь-нь-нь.

Звук был подобен удару колокола. Он заполнил все окружающее пространство. Изголодавшееся эхо вцепилось в него и поступило так, как поступают со злейшим врагом – разорвало на части.

Нь-дз-нь-дз…

Этот нескончаемый перебор едва не лишил Донату чувств.

Он стоял, не двигаясь. Лишь постоянно шевелились ломкие в суставах пальцы.

Вот он, миф, реально существующий на самом деле. Ключник.

Перехватив удобнее древко факела, она приготовилась сражаться. До конца. Пусть погибнет тело, но он не получит душу. Потому что тело без души еще может жить, но в мертвом теле не может быть души. Пусть сражение выйдет нелепым, смешным, пусть. Этот мерзкий тип не получит ее только потому, что у него столько ключей! Пусть смеется потом, вспоминая ее… Если есть уроду чем смеяться.

В насмешку над ее решительностью белая пелена на миг закрыла черные провалы глаз, и в руках Донаты дрогнуло древко. Не в силах сдержать острый приступ страха, она невольно сделала шаг назад.

– Ты, – словно посыпались с горы камни, увлекая за собой обвал. – Пришла. Сама.

Его рот не двигался. Голос шел откуда-то изнутри.

Это явилось последней каплей. Не выпуская из рук древка, бесполезного, но дающего надежду, Доната по памяти бросилась туда, откуда пришла. Такие дружелюбные прежде камни теперь норовили вывернуться острым углом и стать серьезным препятствием между ней – бегущей с грациозностью раненного зайца, и выходом. Перепрыгивая через невидимые в темноте выступы, она ни разу не обернулась. Ей было страшно убедиться, что ее старания не более, чем трепыхание бабочки в ладонях, и Ключник следует за ней по пятам.

Она остановилась, когда бежать стало некуда. Заметавшись у бесконечной стены в поисках хода, Доната тщетно пыталась с собой совладать. Да где же выход, Тьма его дери?!

Держась правой рукой за стену, она побежала вдоль. Рука везде натыкалась на каменную кладку. Быстрое движение разогнало кровь по жилам. Нет, страх никуда не делся, он был тут, в сердце, но справляться с ним стало легче.

Доната не знала, сколько кругов по залу она пробежала. Может, один, может десять, а может, и половины не было. После месяца голодовки тело начало уставать. Рука еще впивалась в щели между камнями, а ноги запинались. Пару раз споткнувшись, на третий не удержалась и кубарем покатилась по полу, обдирая руки об острые камни.

Короткий смешок – так трещат сухие ветки, если нажать посильнее, был ей наградой за все усилья. Он раздался у самого уха, когда Доната с трудом поднялась на ноги.

Ключник по-прежнему стоял в десятке шагов от нее. Расстояние между ними не уменьшилось, но и не увеличилось. Ничего похожего на юмор не светилось в его глазах. Напротив, там пульсировал черный дрожащий мрак.

– Ты. Пришла. Сама.

Доната прижалась к стене лопатками и, не отрываясь, смотрела на то, как приближается Ключник. Она отчетливо, как при свете дня, видела белое застывшее лицо, и безгубый рот в трещинах поперечных морщин. И складки хламиды, черной волной скатывающиеся с камня на камень.

Ключник остановился. Белая пелена снова закрыла черные дыры глаз, будто беспокоилась о сохранности того, что находилось внутри.

– Ты. Пришла. Сама. Я. Остался. Должен. Твоей. Матери. Иди.

Голос умолк. И к ней потянулись беспокойные, суставчатые пальцы.

Сердце Донаты, птицей трепетавшее в горле, вдруг сорвалось и ухнуло вниз, разом лишив ее последнего представления о том, что она еще жива…

Она очнулась на войлочной подстилке, лицом в соломе, но поняла это не сразу. Понадобилось время. Много времени.

Когда появился Ладимир, она сидела на соломенном ложе и качалась, обхватив себя руками.

– Уже проснулась? – удивился он.

– Пр-р-роснулась, – только и смогла вымолвить она.

5

– Так что там приключилось у Кристы? – Доната с удовольствием перепрыгнула через неширокий овраг. Если бы не кусок хлеба с теплым чаем, ставший поперек горла, дорога не причиняла бы ей никаких неудобств.

– У какой Кристы? – переспросил Ладимир. По легкости передвижения он не уступал ей. И к тому же, в последнее время резко прибавил темп.

– Ну, тогда, в пещере, ты не договорил…

– Я не договорил? Побойся Света, девушка, я все сказал. Только ты заснула – вот так и скажи.

– Ладно. Говорю. Оно и понятно: устала маленько, – она стрельнула глазами в его сторону. – В твоей деревне уж больно сытно кормили. Отъелась на дармовых харчах, вот в сон и потянуло.

– Это точно. Деревня у нас хлебосольная.

Лес мало чем напоминал тот, с детства знакомый. И деревья какие-то худосочные – нет в них величия. И подлесок хилый. И ягод меньше. И цветы мелковаты. Зато одна радость разом перечеркивала недовольство: сквозь листву пробивались лучи Гелиона. Световые пятна играли с Донатой в чехарду, и она не преминула наступать на них, когда была возможность.

Ладимир хорошо знал лес, и Доната доверилась ему. Да и грех было не поверить человеку, который вытащил тебя из такой передряги. Она объяснила, что ей нужно в Бритоль, и он с легкостью согласился дойти вместе до ближайшей развилки. Там он планировал ее оставить, поскольку внутри его все зудело. Сбывалась Истина, но тянула его в противоположную от Бритоля сторону.

– Так что там у Кристы? – напомнила Доната, когда Ладимир едва не споткнулся, тревожно оглядывая низкое небо.

– Любопытная ты. Об ужине пора подумать: четыре дня настоящей еды не было, да о ночлеге, а ее истории интересуют… Не нравятся мне тучи, что собираются…

– А чего тут особенного? – пожала плечами Доната. – Ближе к ночи гроза будет, да еще какая.

– Здрасьте! И она так спокойно об этом говорит!

– А что такого? Первая это гроза в твоей жизни, что ли?

От неожиданности он остановился.

– Ты на тучу-то смотрела?

– Да, – в подтверждение своих слов она внимательно пригляделась к тучам, и только сейчас заметила неладное. По самому краю тяжелой, набирающей силу тучи вспыхивали едва различимые искры.

– Грозовики, – выдохнула Доната.

Лишь раз в жизни ей довелось пережить настоящую грозу с грозовиками. Всю ночь тяжелые, словно поставившие перед собой цель истребить все живое на земле, ослепительные молнии били во все, что стояло и двигалось. Любопытствующая маленькая Доната видела в окне переплетение смертоносных линий, диковинным рисунком вплетавшихся в совершенную гармонию леса. Светло было, как днем. Мать, не верующая ни во что, кроме Леса, единственный раз в жизни молилась всем богам и духам, которых могла вспомнить.

Молитвы ли помогли, или удача решила обратить внимание на двух трясущихся от страха существ, но беда миновала. Зато утром Доната с удивлением разглядывала перемены, что принесла с собой ужасная гроза. От привычного леса не осталось следа. Расщепленные стволы вековых деревьев, завалы из срезанных будто ножом ветвей, дышащая жаром мертвая земля, и всюду трупы, трупы животных. Вот была работа для уцелевших могильщиков! Целый год покрытые колючками зверьки добросовестно трудились, острыми как бритва зубами расчленяя гниющие трупы. Потом столько их расплодилось, что понадобились годы, чтобы восстановить шаткое равновесие.

– Что это, знаешь? – Ладимир от волнения прикусил нижнюю губу.

– Я тогда совсем маленькая была…

– Я тоже.

Они замолчали и удивленно уставились друг на друга.

– Тогда слушай меня, – Ладимир очнулся первым, – бежать придется очень быстро. Думал, ветра нет, успеем до темноты укрыться, но ошибся, Тьма дери…

Ругательство он бросил уже на ходу. Как ветер, сорвался с места, и только светлые кудри мелькнули в воздухе. Доната кинулась следом. А на языке завертелся вопрос: где можно укрыться от такой напасти, от которой нет спасенья? В склепе, у колодца было самое безопасное место, но до него уже три дня пути. Не собирался же Ладимир, в самом деле, возвращаться?

Но скоро стало не до посторонних рассуждений. Уж на что выносливой себя считала Доната, и то с трудом восстанавливала то и дело сбивающееся дыхание. Вдох – выдох, вдох – выдох. Спина деревенского парня мелькала впереди, и Доната считала делом чести не отставать. Она взмокла, и в заплечном мешке вдруг обозначились вещи, которых там однозначно не было. Откуда, скажите, взялось острие, что кололо прямо под левой лопаткой? Ведь единственный острый предмет – нож, и тот был в ножнах, и к тому же надежно упакован в куртку, что прихватил догадливый Ладимир. Все остальное упрятано в мешки и мешочки. Но как ни старалась Доната на бегу пристроить мешок удобнее, ничего не получалось. Немилосердная игла по-прежнему искала путь к ее сердцу.

Равнодушные небеса тоже спешили. Им не было дела до людской суеты. Но суровая черная туча, набитая под завязку голубыми искрами, торопилась от них избавиться. Видно, самой было не под силу носить смертоносный груз. Порывистый ветер погрузил лес в туманную мглу – предвестницу близкой грозы. Быстро стемнело. Обострившийся слух уловил раскат грома, еще далекого, но неотвратимо приближающегося.

Ладимир прибавил ходу, и Донате волей-неволей, собирая в кулак все оставшиеся силы, пришлось сделать то же самое. Серая, стелящаяся по земле пелена мешала сосредоточиться. Несколько раз Доната была близка к тому, чтобы плюнуть на все – в конце концов, у него своя дорога, а у нее своя, и каждый спасается, как может.

Он остановился так внезапно, что она налетела сзади и едва не сбила с ног.

Всюду, насколько хватало глаз, на поляне пузырились огромные, в человеческий рост, пыльники. Белые бока шаров, покрытые сетью мельчайших сосудов, слабо дрожали. Может, в предчувствии грозы, а может – добычи. Двух глупых людей: ее и Ладимира, решившихся искать укрытие рядом с кровожадными пыльниками. Возле самой земли у огромных шаров виднелся вход, почти скрытый за тонкими белыми отростками. Вот этим-то гостеприимным убежищем и спешило воспользоваться неразумное зверье. Стоило какой-нибудь лисе вползти внутрь, а то и просто приблизиться на опасное расстояние, отростки мгновенно удлинялись и затягивали ее. Назад уже было не выбраться. Прочности пузыря могло позавидовать и железо. Донате самой приходилось наблюдать, как бился внутри пыльника заяц, мучительно долго перевариваемый кровососущим шаром.

– Какого хрена?! Это сюда мы бежали? Вместо того, чтобы потратить время на поиски сносного убежища!!!

Она не договорила. Близкий раскат грома потряс лес. Все, это конец. Гроза идет. Скоро струи дождя расцветят сотни ослепительных молний, несущих смерть всему живому, а они еще более беззащитны перед разгулом стихии, чем там, в лесу…

– Не ори, – Ладимир не удосужился даже посмотреть на небо.

В его руках оказалась выуженная из мешка небольшая жестяная банка, и он осторожно, словно боясь потревожить живое существо, открыл ее. На Донату пахнуло острым запахом Желтой травы – редкой и очень ядовитой отравы.

Почувствовав присутствие возможной добычи, ближайший пузырь с болезненно раздавшимися боками дрогнул и гостеприимно развернулся, приглашая воспользоваться уютным убежищем.

– Осторожно! Может за ногу цапнуть, – не удержалась от предупреждения Доната, невзирая на то, что ее распирало от злости. Но уж лучше быть мгновенно испепеленной – вот каприз Судьбы, видно, не уйти ей от огня, не рукотворного, так небесного, чем быть медленно переваренной кровожадным чудовищем!

– Я знаю.

И осторожно выгнулся, стараясь оставаться вне досягаемости для удлинившихся белесых отростков, быстро сыпанул порошок из жестяной банки прямо в гостеприимно подготовленный вход. Он едва успел отскочить. Почуяв неладное, отверстие шара взорвалось длинными, искавшими обидчика щупальцами, что чудом не зацепили выдвинутую вперед ногу.

Гроза ни в чем не знала полутонов. Не было первых молний, сопровождавшихся громовыми раскатами, исподволь готовивших слух к последующему испытанию, не было первых тяжелых капель дождя. Все началось сразу. Сотня ослепительных линий прочертила видимое пространство от неба до земли. Сотня огненных смерчей была ответом земли на небесную атаку. Сотня громовых раскатов слилась в один, не сравнимый ни с чем подобным. Сплошная стена дождя, освещенная разрядами молний, обрушилась на земную твердь, стремясь сокрушить, уничтожить, смыть все, что стоит на пути между небом и хаосом. Нереальный голубой свет, отраженный от мириад водных струй, слепил глаза.

И Доната приготовилась к смерти. Губы шептали обращение к матери, а руки судорожно цеплялись за рукав Ладимира. Она подняла голову и посмотрела на него прощальным взглядом. Белое лицо было ослепительно красиво. И спокойно. Что ж, так и надо встречать смерть, так и надо.

– Прости меня, если что не так, – шептали ее губы, но он не слышал.

– Еще немного! – заорал он.

Доната закрыла глаза, принимая смерть. И вдруг почувствовала, как ее схватили за руку и куда-то толкнули. Она упала, упираясь в размокшую, мгновенно пропитавшуюся водой землю. Руки скользили, и она попыталась встать, но грязь, жидким тестом скользя между пальцами, не пускала. Прямо перед собой она увидела белые отростки у входа в пыльник, безжизненно свисающие вниз, не делающие попыток впиться ей в лицо. Она отшатнулась, давая понять тому, кто подталкивал сзади, что ни за что не сунет голову в пасть чудовища. Но тот был настойчив. Один ощутимый пинок пониже спины, и она по плечи влетела в серое нутро пыльника.

Кажется, она еще нашла в себе силы для того, чтобы сопротивляться. Кажется, ухитрилась извернуться и заехать Ладимиру ногой в то, что подвернулось. Кажется, еще умудрялась кричать и бить его кулаками в грудь. Но точно утверждать Доната бы не взялась…

– Заранее мог бы предупредить, – намного тише проговорила Доната.

– Предупреждать, объяснять, втолковывать, – Ладимир потянулся на хрустком ложе. – Все это время, которого не было. К тому же, ты вряд ли поверила бы на слово. Что бы мы имели в итоге? Твой испепеленный труп, – он глубоко и шумно вздохнул.

Ураган сменился дождем. Капли весело барабанили по куполу пыльника, в котором они нашли приют – искупали вину за безудержный разгул стихии. Сидеть было удобно и Доната, недолго сомневаясь, легла на мягкие отростки, сухие и лишенные жизни. Свернулась калачиком и подтянула колени к груди. Вполне даже ничего. Перестук капель баюкал.

– Ты сам-то как до такого додумался? – сонно поинтересовалась она. – Уж я думала, все в лесу знаю, но ты меня, – она запнулась, подбирая слово, – удивил.

– Сам я вряд ли до этого бы додумался. Но знахарка наша, Наина, если помнишь, любила брать меня в лес. Уходили мы с ней на день, на два, а то и больше. За травами редкими.

– Это за Желтой травой, что ли?

– Разбираешься, молодец. Не только. Наина говорила, что помнит еще то время, когда эта трава чуть ли не на каждой поляне росла. Но с тех пор лес ее выжил. Не по нраву ему отрава.

– Это точно.

– Да… Так однажды вышли мы на эту поляну. Тогда на ней тоже одни пыльники росли. Я по привычке шарахнулся, а знахарка и говорит… А дело было вскоре после того злосчастного урагана с грозовиками, много домов тогда сгорело. Говорит, можно в них спрятаться – ни молнии, ни огонь их не берет. Только сначала убить их нужно. Желтая трава – отрава, для всех отрава. Мы с тобой, и то завтра чихать и кашлять будем. Да ничего, не умрем. А река здесь недалеко. Помыться, так от Желтой травы и следа не останется. Только надо успеть утром убраться до того, как пустынник сжиматься начнет.

– Вот еще напасть. А когда он начнет?

– Не переживай, успеем.

– Смотри, тебе виднее. Я все хотела тебя спросить, Ладимир, – Доната сдержала зевок, – ты что же, так и собираешься бродить всю жизнь по дорогам, до седой старости?

– Я вижу, мои истории не произвели на тебя впечатления. Что ж, тебе легче. У тебя нет родственников. Вот пойдут дети, все может быть… Тогда и поймешь.

– Что это ты мне пророчишь? – она приподнялась на локте.

Он вздохнул и некоторое время молчал.

– Ничего. Просто хочу, чтобы ты поняла: я не могу по-другому. Сила, которой я не могу противостоять, гонит меня прочь. Тебе жажду доводилось испытывать?

Доната фыркнула.

– Вот так и у меня. Я могу потерпеть день, два. Как тогда в колодце. Наверное, три. Потом – все.

– Что – все? Умрешь что ли?

– Не знаю. Надо попробовать.

– Умереть?

– Потерпеть.

– А. Тебя вся деревня, наверное, вышла искать.

– Тебя тоже.

– Я думаю, – она усмехнулась. – Ты же выходил наверх там, в колодце. Рассказал бы, что в деревне творится.

– Они решили, что Кошачье… что ты меня в лес утащила.

– Как это?

– Так. Говорили, что ты силу копила, а потом замок открыла. Что Тайным даром владеешь, как все Кошки. Вукол жалел еще, что ошейник заговоренный с тебя сняли. Люди решили, что ты в лес обратно и подалась. Туда охотники и пошли. Тебя искать, да и меня заодно. Вернее, то, что он меня осталось.

– Ничего себе! Откуда ты столько знаешь?

– Разговор подслушал. У околицы в кустах спрятался.

– Понятно, – она долго вглядывалась в темноту, собираясь с силами, и, наконец, не выдержала. – А ты не боишься?

– Чего мне бояться? Ты меня, надеюсь, не тронешь…

– А вдруг Наина по нашему следу Лесника пошлет?

Доната не сразу поняла, что он смеется.

– Да я смотрю, ты побольше Наины знаешь, – отсмеявшись, сказал он. – Что тебе Лесник, собака – по свистку бегать? Ты попросить его решила, да за прошлое сперва расплатись. Только денег он не возьмет.

– А что возьмет?

– Посулы.

– Какие такие посулы?

– Темная ты девушка, Доната. Устаю я все объяснять.

Доната громко и обиженно засопела.

– Ладно, не сопи, не жалко. Скажет, например, Лесник…

– А он и говорить умеет?

– А что же не говорить ему, когда этих ртов одних у него штук десять.

– Это для чего ему столько?

– Известно, для чего: с каждой деревни посулы получать. Лесных деревень много, а Лесник один. Скажет: если родится в деревне девочка с круглым родимым пятном на шее – мне достанется. Все знают, может родиться, а может и нет. Редкость большая.

Доната ахнула.

– А за нас с матерью тоже посулами заплатили?

Он долго молчал.

– Конечно, – голос его дал трещину, и Доната растерялась.

– И кого пообещали? – тихо спросила она. И уже спрашивая, поняла, что не хочет знать ответа.

На этот раз Ладимир молчал дольше.

– Пообещали то, что попросил. Вернее, кого попросил, – глухо сказал он, и у Донаты сжалось сердце. – Путника пообещали. Что придет в деревню после черного Гелиона, в день, когда выпадет первый снег…