Текст книги "Человек, который ненавидел Маринину"

Автор книги: Ирина Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Но ведь по легенде ты мужчина, – заметила Оля. – Так что наши отношения гипотетически можно рассматривать как гетеросексуальные.

– Ерунда. Это не более чем маскировка. Ты прекрасно знаешь, что я женщина.

– А как насчет вторичных половых признаков? – с невинным видом поинтересовалась Кузина.

– О чем ты говоришь?

– Держу пари, что ты бреешься по утрам, – усмехнулась девушка. – Хотя, насколько я помню, Маринина ни в одной из своих книг не упоминала о том, чтобы Каменская брила бороду.

– Этого еще не хватало! – разозлился Игорь. – Есть некоторые вещи, которые даже она не имеет права разглашать. Естественно, что я бреюсь по утрам. В данный момент я живу по легенде, согласно которой я мужчина, и моя маскировка должна быть безупречной. Я вживаюсь в новый образ с такой же легкостью, с какой хамелеон меняет свою окраску.

– А первичные половые признаки?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты делаешь в мужском туалете. Наверняка ты вынимаешь из штанов точно такую же штучку, как и другие мужчины.

– Это тоже маскировка, – пожал плечами Филимонов. – Если бы я в общественных местах использовала женский туалет, это могло бы навести преступников на подозрения.

– То есть, если бы тебе пришлось, естественно, ради общественного блага, изображать в постели мужчину, ни один эксперт не заподозрил бы, что ты на самом деле женщина?

– Естественно. Следственная работа требует жертв. Если уж я в свое время отдала предпочтение милиции, зловонным трупам, плачущим пострадавшим и сомнительным радостям разоблачения преступников, я должна идти до конца. Иначе не может быть.

– Ладно, – вздохнула Кузина. – Раз ты должна идти до конца, так тому и быть. На всякий случай советую тебе говорить о себе в мужском роде, а не в женском. Если нас кто-то услышит, это может навести на подозрения. Маскироваться так маскироваться! Забудь на этот вечер, что ты Анастасия Каменская, и будь просто Игорем Филимоновым, богатым и красивым плейбоем, который назначил свидание обаятельной молодой женщине. Раз уж мы работаем под прикрытием, давай для маскировки наслаждаться жизнью на полную катушку. Для начала мы выпьем еще по бокалу “Божоле”, а потом потанцуем.

– Я не буду пить, – возразил Игорь. – Когда я пью, у меня эмоции эфир забивают, а я должна мыслить стройно и последовательно.

– Почему?

– Что “почему”?

– Почему ты должна мыслить стройно и последовательно? Тебя что, кто-то заставляет? По-моему, ты никому ничего не должна.

– Потому что я такая, какая есть.

– Потому что, когда ты думаешь, ты не способен чувствовать. Чувства ведь редко бывают стройными и последовательными.

– Может быть и так. Я называю это внутренней дисциплиной.

– А я называю это страхом перед чувствами. Чувства ведь могут причинить боль, а мысли – никогда, особенно стройные и последовательные логические построения. Сначала ты подавляешь свои чувства с помощью интеллекта, а потом только и делаешь, что жалуешься на отсутствие нормальных человеческих эмоций и заявляешь, что ты компьютер на двух ногах.

– Мне не нравится думать над такими вещами, – поморщился Филимонов. – Мне это неинтересно.

– Сегодня тебе вообще не надо ни о чем думать, – мягко сказала Оля. – Слишком много думать тоже вредно. От этого на извилинах мозоли появляются. Ты же не на работе. Лучше выпей вина и расслабься, если, конечно, ты хочешь, чтобы я добывала для тебя информацию у этого мерзкого милиционера-алкоголика.

– Знаешь, иногда у меня тоже возникает подозрение, что я слишком много думаю, – задумчиво произнес Игорь, поднося к губам бокал с “Божоле”.

– Черт, кажется, я порвала платье, – расстроено прошептала Марина Буданова. – Куда же он подевался? Прямо как сквозь землю провалился!

– Мы потеряли его. Ничего не поделаешь. Слишком темно.

– Жаль, – покачала головой Марина. – Впрочем, черт с ним! Пропал так пропал. Может, это и к лучшему. При мысли о Егоре у меня катастрофически портится настроение.

– Лягушки, – сказал Мапота. – Слышишь, как поют? В детстве мне всегда нравилось слушать кваканье лягушек. Я воображал, что все они – заколдованные принцы и принцессы.

– Здесь рядом небольшой пруд, – сказала Марина. – Он даже виден из-за деревьев. Я пару раз гуляла тут с Егором. Хочешь, пойдем туда и послушаем лягушачий концерт? Догоняй!

Подобрав подол платья, она побежала по траве к просвету между деревьями, туда, где на воде призывно поблескивала лунная дорожка. Мапота, смеясь, погнался за ней.

При свете луны бежевая итальянская куртка казалась неестественно белой на темном фоне травы.

– Егор?! – сдавленно вскрикнула Марина, чуть не споткнувшись о раскинувшееся на земле тело. – Егор, что с тобой, Егор?

Подбежавший мулат осторожно наклонился и приложил указательный палец к шее Буданова.

– Он мертв, – тихо сказал Мапота. – Пульс не прощупывается.

– Они убили его! – выглянув из-за кустов, взволнованно прошептал Юра Демарин. – Я же говорил тебе, что они сообщники! Помяни мое слово – они и Вермеева с Ужик укокошили.

– Ничего себе! – Гоша тыльной стороной ладони смахнул со лба бисеринки выступившего пота. – Неужто убили? А с виду эта Буданова казалась вполне приличной дамочкой, даже симпатичной. Интересно, за что они его?

– Сейчас мы это узнаем, – торжествующе усмехнулся Демарин.

– О боже! – прошептала Марина, опускаясь на колени. – Он мертв! Егор мертв! Ты посмотри, сколько здесь крови! Нет, этого просто не может быть! Я столько раз представляла, как его убиваю, и вот теперь он лежит передо мной мертвый, а я никак не могу в это поверить!

– Ничего, скоро вы в это поверите, – заявил Юра Демарин, выходя из-за кустов. – Как только окажетесь в тюрьме. Вы арестованы за убийство вашего мужа Егора Буданова.

Обернувшись, Марина с ужасом уставилась на милиционеров. Она все еще не могла поверить в реальность происходящего.

– Но мы его не убивали!

– Вам остается только убедить в этом суд, – пожал плечами Гоша.

* * *

"Бесаме, бесаме мучо”, – звучала ностальгическая латиноамериканская мелодия. Оля и Игорь, прижавшись друг к другу, плавно покачивались в ритме танца. Три бокала “Божоле” сделали свое дело. Кузина чувствовала, как Игорь неосознанно откликается на ее прикосновения учащенным дыханием и напряжением мышц. Сейчас рядом с ней был мужчина. В этом не было никаких сомнений.

"Господи, сделай так, чтобы он выздоровел! – взмолилась про себя Кузина. – Это несправедливо и противоестественно, чтобы такой красавец, как он, воображал себя маниакально зацикленной на работе Каменской. Он должен жить, любить и чувствовать как нормальный человек!”

Девушка улыбнулась и, подняв голову, посмотрела в лицо Игорю.

Впервые с момента знакомства она заметила в его глазах здоровый живой блеск.

– Тебе приятно танцевать со мной? – спросила Оля. – Только не надо думать и анализировать. Просто ответь, что ты чувствуешь.

Игорь нервно облизнул пересохшие губы. На его лице отражалась мучительная внутренняя борьба.

– У тебя никогда не возникало ощущения, что ты хотела бы быть кем-то другим? – вместо ответа спросил он.

– В детстве я мечтала быть жирафом, – улыбнулась Оля. – Возможно, из-за маленького роста. Мне безумно нравились их длинные шеи.

– Я не об этом. В детстве все мы представляем себя героями сказок, мушкетерами или пиратами. Я говорю о том, что происходит с нами сейчас. У тебя никогда не возникает ощущение, что мы все притворяемся теми, кем на самом деле не являемся? Бывает так, что человек, прожив свою жизнь, понимает, что на самом деле он всегда хотел быть кем-то другим. Франц Кафка, умирая от туберкулеза, признался своей любовнице, что он ненавидел писать книги и на самом деле его единственной мечтой было работать официантом, разносящим напитки на пляже Тель-Авива. Гениальный Жан Артур Рембо неожиданно бросил поэзию ради того, чтобы скрыться в дебрях Африки и торговать рабами, оружием и слоновой костью. Убежать от своей славы и от своего “я” в свое время пытались Малькольм Лоури, Гарри Дин Стентон, Толстой и многие другие. Иногда мне кажется, что единственное, что мы делаем, – это убегаем от самих себя, но все наши попытки убежать заканчиваются неудачей.

– Не стоит так обобщать, – покачала головой Оля. – Мне нравится быть такой, какая я есть, и я от себя не убегаю. Говоря обо всех, ты имеешь в виду себя. Мне кажется, ты пытаешься сказать мне, а заодно и самому себе, что в глубине души тебе не нравится быть Анастасией Каменской.

– Слова “нравится” или “не нравится” тут не подходят. Ты есть тот, кто ты есть. Я не могу не нравиться себе. Я делаю то, что считаю правильным, и честно выполняю свою трудную работу. И все же…

– И все же иногда тебе хотелось бы быть кем-то другим, – закончила за него Оля. – Кем именно? Каждый из нас имеет свое второе “я”. Кем на самом деле тебе хочется быть? Мне ты можешь это сказать. Я на твоей стороне.

– Говорят, что гениальные актеры настолько перевоплощаются в своих персонажей, что забывают о том, кто они есть на самом деле, – сказал Игорь. – То же самое время от времени случается и со мной. Моя маскировка столь совершенна, что иногда, когда я бреюсь, мне кажется, что я на самом деле мужчина, но самое ужасное заключается в том, что мне это нравится. Бывают моменты, когда мне хочется быть мужчиной. Не притворяться им по легенде, а именно быть им. В такие моменты я чувствую, что мне чего-то недостает, возможно, нормальных человеческих эмоций, а мысль о том, что я проведу остаток своих дней, составляя бесчисленные схемы и решая задачки, вызывает у меня глубокое отвращение.

– Это значит, что ты не совсем безнадежен, – засмеялась Оля. – Чувствовать себя компьютером, должно быть, не слишком приятно. А чего бы тебе хотелось сейчас? Что говорят твои чувства?

– Быть мужчиной. На самом деле быть мужчиной, а не притворяться им. В этом случае я мог бы сказать, что ты нравишься мне. Ты даже не представляешь, насколько нравишься мне. Наверно, это звучит ужасно, но ты хотела это услышать!

– Это звучит замечательно! – с жаром воскликнула Оля. – Я не понимаю, почему ты этого стыдишься. Знаешь, у китайцев есть притча о Чжао и бабочке. Каждую ночь Чжао снилось, что на самом деле он бабочка, которой снится, что она – Чжао, и он так никогда и не узнал, кто он на самом деле: Чжао, которому снится, что он – бабочка, или бабочка, которой снится, что она – Чжао. У тебя есть выбор: ты можешь считать себя мужчиной, которому снится, что он – Анастасия Каменская, или ты можешь считать себя Анастасией Каменской, которой снится, что она – мужчина. Доверься своим чувствам! Сделай выбор и будь тем, кем ты хочешь.

– Я уже сделал свой выбор. Сегодня я хочу быть мужчиной, и только мужчиной, – прошептал Игорь, наклоняясь к Оле. – К черту Анастасию Каменскую!

"Получилось, – мелькнуло в голове у Кузиной. – Черт возьми, получилось!” Она хотела завизжать и захлопать в ладоши от радости, как актриса, получившая “Оскар”, но сдержалась и, хмелея от захлестнувшего ее ликования, прижалась губами к горячим и требовательным губам Игоря.

– Подожди! Телефон! – сказал Филимонов, с трудом отрываясь от Оленьки.

Достав из кармана сотовый телефон, он нажал на кнопку и прижал трубку к уху.

– Да. Я слушаю. Что? Да-да. Я сейчас приеду.

– Что случилось? – спросила Оля, с тревогой глядя на Игоря.

Влюбленный мужчина исчез. На Олю отрешенно глядели холодные усталые глаза Каменской.

– Марину только что арестовала милиция, – произнес Игорь. В его голосе звучало с трудом сдерживаемое напряжение. – Это какое-то безумие. Ее задержали в лесу недалеко от стриптиз-клуба “Содом и Гоморра” над телом убитого Егора Буданова. Вместе с Мариной был негр-стриптизер. Обоим предъявлено обвинение в убийстве. Срочно требуется адвокат.

– Я адвокат, – машинально ответила Оля, с трудом возвращаясь от грубо прерванных любовных иллюзий к суровой реальности жизни.

* * *

Тамара Безбожная, председательница общества “дам, занимающихся политикой”, впервые в жизни испытывала ощущение полного бессилия. Воинствующая феминистка и пламенный борец за трудовые и сексуальные права женщин, Безбожная двигалась по жизни, как боевая машина пехоты по целине, не обращая внимания на бездорожье и оставляя за собой широкую распаханную колею. При виде Безбожной ни одному мужчине не пришло бы в голову назвать женщин слабым полом.

Злые языки, разумеется, исключительно из зависти, за глаза называли “дам, занимающихся политикой” “дамами, занимающимися политиками”. Впрочем, дыма без огня не бывает. Мужчины, невзирая на протесты феминисток, нагло захватили подавляющее большинство политических постов. Ввиду отсутствия вакантных мест непосредственно у рулей государственной власти, “дамы, занимающиеся политикой” были вынуждены оккупировать места, доселе не занятые. В конце концов, не так уж важно, откуда именно они будут влиять на политическую жизнь страны – из кресел Государственной думы или из постелей членов Государственной думы. Цель оправдывает средства, а интересы родины и миллионов российских граждан важнее, чем их личные интересы. Что может быть более волнующим и достойным восхищения, чем пожертвовать собой ради общественного блага!

К сожалению, не все разделяли подобную точку зрения. Некоторые завистники уверяли, что деятельность дам приносит гораздо большую материальную пользу лично им, чем стране, и даже обзывали дам, совсем как Ленин Троцкого, “политическими проститутками”, но они решительно отметали подобные обвинения. Мало ли что они получают дорогие подарки и приглашения на презентации! В конце концов, голодный человек не способен думать об общественном благе. Раз уж от них зависит политическое и экономическое будущее страны, для начала необходимо обеспечить себе соответствующий уровень жизни, чтобы впоследствии не отвлекаться на назойливые и раздражающие бытовые проблемы.

К счастью для страны, вмешательство дам в политику было скорее воображаемым, чем реальным, но они ни за что не признались бы в этом даже самим себе.

Несколько лет назад Тамара Безбожная завоевала широкую известность в качестве ведущей телепередачи “Мы им еще покажем!”. Под словом “мы” подразумевались мужественные российские дамы, а уж “им”, как нетрудно догадаться, относилось к представителям отнюдь не прекрасного пола.

Женщины, приходящие на передачу, рассказывали захватывающие дух истории в стиле “Как я его!”, “Ах, какие они свиньи!” или “За что он меня так?”.

Тамара комментировала жизненный опыт отважившихся предстать перед камерами женщин с позиций феминизма, делая особый упор на то, что “они”, то есть мужчины, за редкими печальными исключениями, здорово зациклены на сексе и, если правильно использовать эту их маленькую слабость, в жизни можно очень даже многого добиться.

Наибольший восторг телезрительниц бальзаковского возраста вызывал регулярно повторяемый тезис Безбожной: что бы мужчины ни говорили, на самом деле они “западают” не на хилых скелетообразных манекенщиц, а на настоящих полнокровных женщин “в теле”, у которых “есть за что подержаться”, и что свеженькая восьмидесятикилограммовая толстушка одним соблазнительным движением бедра добивается от мужчины гораздо большего, чем фотомодель за час кокетства при помощи своих больших накрашенных глазок. В качестве практического подтверждения данного тезиса весящая восемьдесят два с половиной килограмма Тамара приводила в пример себя.

Книга Безбожной “Мне опять восемнадцать”, в которой она рассказывала о своих сокрушительных любовных победах среди политиков, художников, писателей и музыкантов, стала бестселлером. На самом деле ей было сорок шесть, но какое это имело значение! В душе она всегда оставалась восемнадцатилетней красавицей, которую каждый мужчина мечтал затащить в постель, а вес ее, опять-таки согласно ее субъективным ощущениям, не превышал сорока восьми килограммов.

Организация общества “Дамы, занимающиеся политикой” стала следующим шагом в головокружительной карьере Тамары. Она уже грезила о том, как создаст свою собственную политическую партию, а дальше – кто знает! До сих пор во главе российского правительства стояли только мужчины. Должно же это когда-то измениться!

И вот теперь все летело в тартарары. После стольких лет напряженной борьбы за то, чтобы ее заметили, за свое место под солнцем, она становится всеобщим посмешищем – и почему? Дело было даже не в происках завистников, врагов или политических противников. Если бы это было так, Безбожная знала бы, что делать. Все обстояло гораздо хуже. Ночным кошмаром Тамары Безбожной стала ее самая преданная и фанатичная поклонница, в прошлом – оператор башенного крана, а ныне пенсионерка Аглая Тихомировна Вермеева, не пропустившая ни одной передачи “Мы им еще покажем!”.

Вермеева Тамару боготворила. Для Аглаи Тихомировны Безбожная стала символом всего, чего женщина могла добиться в жизни. Если бы Тамара попросила ее лечь грудью на амбразуру, Вермеева сделала бы это, не задумавшись ни на секунду.

Мать знаменитого издателя ворвалась в открытое для всех российских женщин общество “дам, занимающихся политикой”, как торнадо в теплый застойный уют лягушачьего пруда. Члены общества разбегались, как застигнутые врасплох тараканы, едва заслышав отдаленные раскаты громового голоса бывшей крановщицы, а представители прессы, узрев ее богатырские формы и неописуемые наряды, мигом забывали о Тамаре Безбожной и снимали только Аглаю Тихомировну, вдохновенно позирующую перед камерой с грацией пьяного носорога. При виде этих репортажей вся страна истерически хохотала, тиражи журнала “Bay!” росли, а престиж Тамары стремительно падал.

Безбожная перепробовала все, чтобы избавиться от Аглаи Тихомировны, но все ее попытки оказались тщетны. Казалось, бывшая крановщица то ли вообще не понимает намеков, то ли категорически отказывается их понимать. Она добровольно вносила тройные членские взносы, щедро жертвовала в Фонд поддержки российского женского движения, преданно глядела в рот Тамаре, ловя каждое ей слово, и в ответ на любое прямое или косвенное предложение посвятить свое время другому, не менее достойному занятию отвечала страстной патриотической речью, в которой она заверяла Безбожную, что всегда будет бороться за святое дело феминизма и останется верна своей любимой председательнице до самого последнего вздоха.

"Может, стоит нанять киллера?” – тоскливо подумала Безбожная и тут же отогнала эту мысль. Ей не раз приходилось добиваться своего не слишком чистыми методами, но убийство – это уж было слишком.

Тамара достала из бара бутылку коньяка и, щедро плеснув напитка в граненый стакан, залпом выпила его. Алкоголь огненной волной прокатился по пищеводу. Напряжение слегка отпустило ее.

"А что мне еще остается? – пожала плечами Безбожная. – Вопрос стоит так: или я, или она. Видит бог, я сделала все, что могла. Она сама виновата”.

Тамара задумалась, прикидывая, кто из бывших любовников мог бы порекомендовать ей надежного киллера, не из тех дешевых, которые толком и убить-то не умеют и закладывают нанимателя на первом же допросе. Конечно, это будет дорого. Возможно, даже очень дорого. Но ее карьера стоит гораздо дороже. Карьера – это ее жизнь, это единственное, что поддерживает в ней азарт борьбы и желание двигаться к цели, сокрушая все на своем пути. Ее карьера – это влияние и власть, это восхищение миллионов русских женщин, это внимание прессы, это молодые честолюбивые любовники, рассчитывающие погреться в лучах ее славы и через нее познакомиться с “нужными” людьми. В их объятиях она вновь ощущала себя юной, красивой и желанной.

Отними у нее все это – и что останется? Разжиревшая, стареющая и никому не нужная сорокашестилетняя баба с относительно скромными сбережениями. Нет, она не позволит какой-то полуграмотной крановщице уничтожить ее и дело ее жизни. Приняв это решение, Безбожная расслабилась и с наслаждением выпила еще пятьдесят граммов коньяка за упокой души Аглаи Тихомировны.

"К тому же сейчас на редкость подходящий момент, чтобы избавиться от Вермеевой, – решила Тамара. – Совсем недавно убили ее сына. Если теперь заодно убрать и мамашу, ее смерть наверняка свяжут с убийством Сергея. К счастью, я не имела никаких отношений с издателем “Bay!”, поэтому никто даже не заподозрит, что я могу быть причастна к ее смерти”.

Звонок в дверь заставил Безбожную вздрогнуть.

"Кого еще принесло среди ночи?” – недовольно подумала она, заглядывая в глазок.

– О господи! Только не это! – простонала Тамара.

– Тамарочка! Родная! Открой! – иерихонской трубой взвыла из-за двери Аглая Тихомировна. – Открой! Умоляю! Ты одна можешь мне помочь!

Безбожная сняла цепочку с двери и принялась торопливо отпирать замки. Она боялась, что вопли Вермеевой перебудят всех соседей и кто-нибудь, не сообразив что к чему, сдуру вызовет милицию, а вслед за милицией, чего доброго, пожалуют и репортеры. Только этого ей не хватало для полного счастья!

Аглая Тихомировна, тяжело дыша, ввалилась в прихожую и без лишних предисловий бухнулась на колени. Паркет жалобно скрипнул.

– Тамарочка! Ангел! Помоги, будь другом! Помоги мне, и я сделаю для тебя все, что пожелаешь! Хоть в воду брошусь!

Безбожная с ужасом уставилась на свою книгу “Мне опять восемнадцать”, которую Вермеева вздымала над головой двумя руками, как священник, отгоняющий от себя нечистую силу при помощи Библии.

"Свихнулась! Окончательно свихнулась!” – подумала она.

– Сереженьку убили! – всхлипнула Аглая Тихомировна, поднимаясь с колен. – Эти милиционеры на Петровке вообще ничего не делают. Убийцы разгуливают по улицам, а им и дела нет! Одна фамилия чего стоит – Христопродавцев!

– Какой еще Христопродавцев? – поморщилась Безбожная.

– Да милиционер этот! Смерть Сереженьки расследует, только толку от этого никакого! Тамарочка, душечка, Христом-богом молю! Ты в этой книге про своих любовников пишешь. Хоть имен-то не говоришь, но ведь какие люди! Аж из самого правительства! Сделай милость, позвони кому-нибудь из бывших хахалей, попроси, чтобы похлопотал, позвонил в милицию, генералам ихним. Пусть велит, чтоб Сережиного убийцу нашли! Все, что хочешь, для тебя сделаю!

– Все, что хочу? – машинально переспросила Безбожная.

– Все! – подтвердила Вермеева. – Христом-богом клянусь!

Лицо председательницы общества “дам, занимающихся политикой” неожиданно просветлело;

Она не могла поверить в свою удачу. “Все, что хочешь!” Это же просто невероятно! Никаких тебе киллеров, никаких лишних трат, никаких угрызений совести! Просто позвонить кому нужно и взять обещание с Аглаи Тихомировны, что она больше никогда не приблизится ни к ней, ни к членам ее организации!

– Конечно, дорогая, я помогу тебе, – с плохо скрываемым облегчением произнесла Безбожная. – Как не помочь! Люди ведь на то и существуют, чтобы помогать друг другу!

* * *

Начальник следственного отдела УВД полковник Всеволод Андреевич Ярцев раздраженно смотрел на вытянувшихся перед ним по стойке “смирно” Гошу Крестовоздвиженского и Юру Демарина.

– Есть подозрения, что Марина Буданова может иметь отношение к убийству Вермеева и Ужик, – сказал Юра Демарин.

– Подозрения или факты? – резко спросил полковник.

– Пока только подозрения, товарищ полковник, – вздохнул Юра. – Но мы работаем в этом направлении.

– Мне нужны результаты. И немедленно, – потребовал Ярцев. – Делайте, что хотите, но достаньте мне этого убийцу хоть из-под земли.

– Мы и так делаем все, что возможно, – заметил Гоша, гадая, почему обычно флегматичный и уравновешенный полковник, с философским спокойствием относящийся к низкой раскрываемос-ти подобных преступлений, принимает дело Вермеева так близко к сердцу.

– Так сделайте то, что невозможно! – рявкнул Всеволод Андреевич, нервно закуривая сигарету.

Крестовоздвиженский и Демарин сокрушенно вздохнули.

Ярцев посмотрел на подчиненных и расстроенно покачал головой.

– Черт! – сказал он. – Достали меня с этим делом.

Гоша и Юра сочувственно кивнули, ожидая продолжения.

– Сегодня с утра мне позвонил генерал Зубатин, – брезгливо поморщился полковник, – и устроил мне дикий разнос за плохую работу моего отдела. Он потребовал немедленных результатов по делу Вермеева и Ужик и намекнул, что неудача в этом расследовании может стоить мне должности. Как я понял, на него надавил кто-то из правительства, причем надавили очень круто. Кстати, генерал поинтересовался, работает ли у меня сотрудник по фамилии Христопродавцев.

– О господи! – охнул Гоша. – Это она! Неужели эта психопатка уже и до правительства добралась?

– Он имеет в виду Аглаю Тихомировну Вермееву, – пояснил Юра. – Она почему-то упорно продолжает называть Гошу Христопродавцевым.

– Можешь не объяснять, – махнул рукой Ярцев. – Я сразу понял, откуда ветер дует. Мать Вермеева уже успела побывать у меня с жалобой на Георгия Христопродавцева, который ничего не предпринимает, чтобы разыскать убийцу ее сына.

– Ну и как вам она? – с любопытством спросил Крестовоздвиженский. – Впечатляет, да? До знакомства с ней я и не подозревал, что подобные женщины существуют.

Полковник поежился.

– “Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет”, – ядовито процитировал он. – Глядя на Аглаю Тихомировну, я поймал себя на мысли, что, возможно, для Вермеева было бы лучше умереть при рождении. Так вот. Я уже успел провести свое маленькое расследование. Аглая Тихомировна была активным членом общества “дам, занимающихся политикой”. Наверняка тут не обошлось без этой толстозадой феминистки Тамары Безбожной, перетрахавшей всю мужскую половину Государственной думы. Так что мы влипли. С нас живыми не слезут до тех пор, пока убийца Вермеева не предстанет перед судом.

– А что будет, если мы не найдем убийцу? – встревожился Гоша.

– Об этом, сынок, тебе лучше даже и не думать, – мрачно посмотрел на него Ярцев.

* * *

– Чистяков этого не делал, – уверенно заявил Игорь. – Я знаю его. Он не способен никого убить.

– Чистяков? – вытаращила на него глаза Оля. Она еще не была в курсе подробностей сложной семейной жизни объекта своей любви. – Ты имеешь в виду мужа Каменской? Чего он не делал?

– Ах, извини, ты еще не все знаешь, – вздохнул Игорь. – Марина является моей сестрой только по легенде. На самом деле она – мой муж Алексей Чистяков.

Оля зажмурилась и потрясла головой. Она попыталась представить, что сказала бы на это Людмила Алексеевна. Нет, маме лучше об этом не знать.

– Если Марина твой муж, то кто же тогда Егор Буданов? – взяв себя в руки, поинтересовалась Оля.

– По легенде он играет роль мужа моей сестры, – объяснил Игорь. Кузина вздохнула.

– Давай договоримся, – попросила она. – Раз уж я по легенде адвокат Марины, давай впредь называть всех согласно легенде. Это нам поможет избежать путаницы. Никаких Чистяковых, Колобков и генералов Заточных. Не забывай, что мы работаем под прикрытием. Не стоит рисковать. Нас могут подслушать, и тогда наша легенда накроется.

– Ты права, – кивнул головой Игорь. – Я имел в виду, что Марина никого не убивала. Она не способна на убийство.

– Мне она сказала то же самое. Я верю ей, но, к сожалению, их взяли практически с поличным. Милиции известно, что она не ладила с Егором и собиралась с ним развестись. Ее задержали вместе с негром-стриптизером над свежим трупом Егора. Их руки были в крови, а рядом валялся окровавленный булыжник в женском ажурном чулке от Диора. Подобные чулки стоят пятьдесят долларов пара. Марина сказала мне, что у нее были точно такие чулки, так что я не удивлюсь, если окажется, что чулок, надетый на орудие убийства, принадлежал твоей сестре. В такой ситуации единственный способ спасти Марину – это найти настоящего убийцу.

– Я найду его, – решительно заявил Игорь. – Но для этого мне понадобится твоя помощь.

– Я сделаю все, что смогу, – пообещала Оля. – Это мой долг как адвоката.

– Этот милиционер, Крестовоздвиженский, он ведь влюблен в тебя, – задумчиво произнес Игорь. – Надо этим воспользоваться. Одни мы не справимся. Ты должна заставить его помогать нам. Имея доступ к информации, которой располагает милиция, мы отыщем убийцу гораздо быстрее.

– Но… – начала было Оля.

– Никаких “но”, – резко оборвал ее Игорь.

* * *

Гоша Крестовоздвиженский выкроил полчаса, чтобы заскочить к себе домой и перехватить пару бутербродов с чашкой черного кофе. На обеды в столовой его скромной милицейской зарплаты явно не хватало.

В полутемном подъезде привычно пахло мочой. Машинально Гоша отметил появившуюся под криво нацарапанным на стене призывом “Удавим гидру жидомасонского правительства” свежую, хотя и устаревшую на восемь десятилетий, надпись: “Да здравствует электрификация всей страны!” Крестовоздвиженский поднял глаза вверх. Лампочка в плафоне отсутствовала.

Вздохнув, Гоша направился к лифту. Там было еще темнее. Он нащупывал впотьмах кнопку вызова, когда от стены с тихим сопением отделилась черная и зловещая, как адский мрак, фигура. При виде тянущихся к его горлу огромных, как свиные окорока, рук с толстыми широко растопыренными пальцами застигнутый врасплох милиционер завизжал, как подстреленный заяц.

– Эй, ты что, успокойся! – трясла Гошу за лацканы пиджака слегка ошеломленная его реакцией Аглая Тихомировна. – Да что с тобой, Христопродавцев? Орешь как блаженный! А еще милиционер. Неудивительно, что убийцы спокойно разгуливают по улицам.

Все еще дрожащий Гоша прижал руки к бешено бьющемуся сердцу.

– Вы что, совсем с ума сошли? – простонал он. – Нельзя же так набрасываться на людей! Так и до инфаркта можно довести.

Аглая Тихомировна неодобрительно поджала губы.

– Кишка у тебя тонка, Христопродавцев. Вот и Сереженька мой такой же был. Умный был, много денег зарабатывал, а все равно – кишка была тонка.

– Хотел бы я посмотреть на вашу реакцию, если бы на вас так же неожиданно напали в темном подъезде.

– А ты попробуй, – усмехнулась бывшая крановщица. – Вот тогда и поглядим, кто кого.

– Сдаюсь, – грустно сказал Гоша. – Заранее признаю свое полное поражение.

– И как таких в милицию берут? – жалостно произнесла Аглая Тихомировна. – Вам же с преступниками надо бороться. У тебя пистолет-то хоть есть?

– Есть, – кивнул Гоша.

– И то хорошо, – вздохнула Вермеева. – Я вот с чем пришла. Найди убийцу моего сына. У меня деньги есть. Сереженька оставил мне много денег. Сколько хочешь тебе заплачу, только найди мне убийцу.

Аглая Тихомировна всхлипнула и, неуклюже нашарив в сумочке платок, прижала его к глазам.

Она сгорбилась, опустила плечи и, казалось, даже стала меньше ростом. Она больше не напоминала Гоше разбушевавшегося Илью Муромца. Перед ним была крупная и очень несчастная пожилая женщина, недавно потерявшая сына.

Гоша смущенно кашлянул и легонько коснулся ее плеча.

– Мне не надо ваших денег, – сказал он. – Я и так сделаю все, что смогу, чтобы найти убийцу. Не беспокойтесь, он не уйдет от правосудия.