Текст книги "Бриллианты в шампанском"

Автор книги: Ирина Асаба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Нет, голубка моя, ничего ты мне не должна. Это ваши с Игорем деньги. Все равно после моей смерти вам достанутся. Ведь вы же моя семья. Знаешь, чего-то сердце болит. Может, водки выпить? Рюмочку?

– Давай. Я налью.

Она подхватилась и, открыв бар, где среди немыслимых бутылок, которые она сама возила в подарок куму из Польши, стояла четвертушка «Гжелки», налила полрюмки. Рядом поставила блюдечко с подсоленным печеньем. Павел Александрович опрокинул водку в рот и занюхал рукавом.

– Я другого боюсь, деточка моя. Надо узнать, кто он, этот человек. Понимаешь. Раз украли ребенка, могут ведь и второй, и третий… На них денег не напасешься.

– Понимаю. – Лера нервно накручивала на палец прядь волос. – Но как это сделать? Как узнать?

– Ты когда деньги отдавать будешь, я за тобой следом поеду. Следить буду. – Павел Александрович снова нашарил в кармане домашней куртки стеклянную колбочку с нитроглицерином. – Возьму у соседа машину, скажу, что Маруся сломалась, и потихоньку поеду за тобой. Водить-то я умею, да и права когда-то были, не восстановил, правда. Нам бы, Лер, с тобой рацию, тогда бы точно не потерялись. Да еще хорошо бы фотоаппарат со вспышкой. Я бы эту сволочь в момент, когда он деньги берет, сфотографировал. Ну и номера у машины тоже.

– Ну, фотоаппарат, предположим, у нас есть. «Полароид». Не помнишь, что ли? Машину Кузьмич, может, и вправду тебе даст. А дальше-то что? Что мы с ним потом делать будем? Вот, предположим, это оказался Иван Иванович Петров, проживающий по адресу Тютькина, 27. И что? Что мне – убивать его, что ли?

– Зачем тебе? Наймем.

– Ну, дед, ты совсем спятил! Человека убивать. Да кто ж такой грех на душу возьмет?!

– Я возьму. За всех за нас. За Игоря. А это не грех – мальчонке психику ломать? Да еще неизвестно, какой он к нам вернется. Не грех? Возьму. Еще как возьму, чтобы нам потом спать спокойно было.

– Ерундишь… А дедушка какой-то, который Игорька из сада брал? Ты и его убьешь? Ведь он же свидетель. Это же никогда не кончится. Одно потянет за собой другое.

– Ну, хорошо, не убью. Но, может, хоть деньги наши верну. Нам с тобой больше таких бабок не заработать. Кончились те времена. Теперь на фукс не прокатишься. Припугну хотя бы тварь, может, в следующий раз умнее будет. Решено. Сяду-ка я в засаде. Может, чего дельное и увижу.

– Наверное, ты прав. Ладно. Так и сделаем. Только бы Игоря вернуть. Как представлю, что он в холодном подвале сидит, как ему страшно, одиноко, тоскливо, мне тошно делается. Если бы Саша был сейчас с нами, может быть, он что-нибудь и придумал. Мне не так страшно было. А слушай, дед, может, нам вообще из страны уехать? Нет, не насовсем. На годик. Пусть подзабудут. Поедем все вместе. А, дед?

– Погоди загадывать. Давай сначала мальчонку спасем, а там видно будет. – Павел Александрович устало потер лоб. – Ладно, пойдем к Верунчику. Мается небось тоже.

Так и сидела семья в напряженном молчаливом ожидании, не зная, позвонит ли похититель. Сна ни у кого как не бывало. Неизвестность пугала и мучила. В девять часов вечера раздался звонок. Все вздрогнули и потянулись к аппарату. Лера подняла руку, сделав знак остановиться.

– Я слушаю, – сказала она, стараясь унять дрожь в голосе.

– Здоровеньки булы. – Так же, как и днем, ерничал голос. – Не спите? Это хорошо. Все собрались? Это тоже хорошо. Деньги приготовила?

– Да.

– Все?

– Да.

– Тогда слушай. В двенадцать часов ночи, – уточняю, ночи, – то есть через три часа, ты выезжаешь на трассу в сторону города. На одиннадцатом километре притормаживаешь, именно притормаживаешь, и выбрасываешь пакет с деньгами у столба разметки, в правое окно. Пакет заклей скотчем, чтоб не рассыпался. Утром жди. Сын твой сам придет. Пока ведешь себя нормально, так и продолжай дальше.

– С Игорем все хорошо? – успела крикнуть Лера в трубку, прежде чем мужчина прекратил разговор.

– Хорошо, хорошо! – были последние слова перед частыми гудками.

– Как все просто, – прошептала она, рассматривая аппарат. – В двенадцать часов ночи выбросить пакет на одиннадцатом километре, у столба разметки. – Она положила телефон на стол и продолжала тупо глядеть на него. – Откуда он знает, что я хорошо себя веду? Ну… что я в милицию не побежала? Следит он за нами, что ли? – И она снова начала ломать пальцы, по дурной своей привычке в минуты сильного напряжения.

– Не паникуй, Лера. Успокойся. Давай я тебе валерьяночки налью, – поднялся из-за стола кум.

И тут они все, как сговорившись, куда-то заспешили, засуетились. Тетя Вера дрожащими руками наливала валерьянку, Павел Александрович почему-то вышел на улицу. Два оставшихся до положенного часа времени Лера с кумом собирались. Они пересчитали деньги, упаковали их в полиэтиленовый пакет, сверили часы. Вера Петровна с трудом уговорила их выпить чаю. Лера злилась на Стаса.

– Черт! Даже позвонить ему не могу. Вот дурак! Наставил условий. Дуэль, дуэль. Тут ситуация похлеще дуэли. Стас бы меня выручил. Это точно. Гарантий же нет никаких, что Игорь вернется. Эта сволочь может взять деньги – и с концами. А потом действительно еще попросит. А где их взять? Обдерет ведь как липку. По миру пустит. Да черт с ними, с деньгами! Лишь бы с Игорем ничего не случилось. Ведь этот урод и поиздеваться над ним может. Изнасиловать, например. О боже! О чем я думаю! Не вспоминай лихо, оно и не явится. Господи, спаси и сохрани!

Павел Александрович сходил к соседу, и тот, как ни странно, действительно дал ему машину. Неизвестно почему, он принимал его за бывшего военного и доверял ему на сто процентов. Павел Александрович взял с собой теплый овчинный полушубок и надел валенки с калошами. На этом экипировка не закончилась. В сумку он уложил тот самый фотоаппарат, который привезла Лера из Польши, цейсовский бинокль, доставшийся ему в наследство от отца, маленький термос с горячим чаем и бутерброды. Лера выехала первой и остановилась на въезде в дачный поселок. Было темно, оно и понятно – ночь. А если и вечер, откуда взяться свету? Поздняя осень. Почти все уехали в Москву. Осталось только три семьи, да и те жили не рядом. Минут десять она сидела в машине, пока не засветились сзади фары «Москвича». Кум помигал дальним светом, и они тронулись.

Глава 13

А в это время Игорь сидел в темной комнате на диване и дрожал. Правда, люстра висела, ее Игорь увидел, еще когда было светло на улице, но лампочек в ней не было. Все произошла так быстро, что мальчик теперь даже не мог хорошенько вспомнить, как все случилось. Какой-то дедушка привел его в эту комнату, положил на стол бутылку минеральной воды и гроздь бананов, на пол поставил эмалированный горшок и велел ждать, когда за ним придет его родной дедушка Паша. Игорь очень этому удивился, но промолчал. Он редко спорил со взрослыми: раз надо, значит, надо. Первые несколько часов он тихо сидел и ждал. Когда стало темнеть, заплакал и стал звать маму. Потом плакать перестал, пересел с дивана на пол и оцепенел. Что-то сжимало грудную клетку и не давало дышать. Сердце билось неровно, страх холодными руками пробегал по спине и заставлял вздрагивать. Ком в груди поднимался все выше и выше, дойдя уже до горла, и закупорил проход воздуха. Игорь повалился на пол, судорожно молотя по нему ручками, и стал задыхаться.

Змейкой петляла разбитая асфальтовая дорога между дачными поселками и лесом, пока Лера не выехала на трассу. Окно в машине было открыто, из него несло стылым, совсем не бодрящим ветром. Дорога была пуста. В свете фар ветер гонял застывшие листья, один раз дорогу перебежал какой-то зверек, струясь понизу, как коричневая поземка. «Хорек, что ли?» – тоскливо подумала Лера, напряженно всматриваясь в пролетающие мимо столбы разметки. Вот и двенадцатый километр. Скоро одиннадцатый. Стрелка спидометра показывала сорок. Справа мелькнула разбитая грунтовая дорога. «Москвич» мигнул фарами, и Лера поняла, что Павел Александрович решил остановиться. Она совсем сбавила скорость и на первой передаче поплелась вперед. Кум действительно свернул на грунтовку, и машина потерялась в ельнике. В одиночестве Лера проехала еще триста метров, и, не доезжая столба, остановилась. Дорога по-прежнему была пуста.

«Когда же эта сволочь за деньгами приедет? – обреченно размышляла она. – Не станет же он дожидаться утра? Ведь утром любой проезжающий может заинтересоваться, что за пакет около столба. Сколько, интересно, его кум ждать будет? Получится ли у него что-нибудь?» Как ни тянула Лера время, машина уже доползла до белого цементного столбика. Она на ходу опустила правое окно и швырнула пакет в ночь. Проехала еще с километр, развернулась и стала возвращаться обратно. Присмотревшись к столбу с двумя черными единицами, увидела, что пакет все еще лежал на месте. Грунтовка, шедшая в лес, была пустой и темной.

«Где же крестный-то прячется?» – с тревогой подумала Лера и прибавила газу.

В поселке по-прежнему было тихо, лишь изредка каркала спросонья потревоженная ночными звуками ворона да скрипел от ветра подмытый весенним паводком забор у соседей.

Лера вошла в дом и наглухо закрыла за собой дверь. Заглянула в комнату тети Веры. Та спала на диване одетая, на прикроватной тумбочке валялась фольга от таблеток, стояли какие-то флакончики и коробочки. Она тихо прикрыла дверь и поднялась к себе. Апатия, охватившая ее в пути, сменилась невероятным беспокойством, когда человек похож на натянутую струну или на двуручную пилу. Когда на малейшее колебание нервы чутко отзываются стонущим, похожим на вой звуком.

А Павел Александрович в это время сидел в засаде, кутаясь в огромный овчинный полушубок, купленный им как-то по случаю в соседней деревне.

– Вот и пригодился, – довольно поеживался он на пронизывающем ветру. – Никакие Леркины дубленки не нужны. Лучше настоящей, нестриженой овчины ничего нет. Да и валеночки мои на резиновом ходу – что надо. Перчатки, жалко, не взял, – пробормотал он себе под нос.

И тут вдали показались бьющие далеко вперед фары.

«Никак едет», – встрепенулся Павел Александрович, поднося к глазам бинокль. Свет фар слепил, разглядеть что-либо было невозможно. Но было явно, что машина притормаживает и вот-вот остановится.

«Наконец-то, голубчик. Сейчас я тебя сфотографирую», – засуетился он, доставая из сумки фотоаппарат. Куст, за которым он спрятался, мешал. Ему все никак не удавалось освободить фотоаппарат от чехла. Сухие ветви лезли в глаза, а листья, осыпаясь, падали в сумку. Он немного отвлекся, а когда снова поднял глаза, то увидел, что мимо на большой скорости пронеслась милицейская машина с включенными мигалками. Притормаживающая машина почему-то резко набирала скорость и тоже вскоре скрылась из виду. Павел Александрович остался на обочине один. Через час он выпил стакан горячего чая. Еще через час, когда ноги от долгого сидения затекли и начал пробирать холод, несмотря на валенки и тулуп, он вышел на дорогу. Пакет валялся на прежнем месте. Он потоптался, не зная, что предпринять, потом подхватил его и вышел на грунтовку. Подождал еще немного в машине и спустя минут пятнадцать потихонечку поехал в сторону дома.

«Я сойду с ума, – металась по дому Лера. – Что же делать? Что делать? Что с Павлом Александровичем? Почему его так долго нет? Может, поехать туда, на одиннадцатый километр? А вдруг этот гад Игоря сейчас привезет? Может, позвонить в милицию? Да. Другого выхода, пожалуй, не осталось. Они хотя бы по звонку определят, откуда звонит эта сволочь. Ведь я этого сделать не могу. Если бы он звонил на простой телефон, я бы поставила определитель, а так… У меня же мобильный. Это надо выходить на «Билайн» и подключаться к звонку надо там, в системе. У меня такой возможности нет. А они смогут. Они многое могут. Им надо только захотеть. Лучше я им денег дам. Дура… Какая же я дура! Пока буду искать, кому дать, с Игорем может что-нибудь случиться. Если бы было можно, я бы напилась. Но ведь нельзя, вдруг позвонит, а я пьяная. Скотина! Моральный урод! Гадина! Ненавижу! Ненавижу! Даю ему форы еще час. Если не позвонит, придется действительно обращаться к ментам. Как же страшно! Как страшно. Где мой пистолет? Где же мой пистолет? – Она высыпала на стол содержимое кожаной сумки. Пистолет тускло заблестел среди женских мелочей. – Засунуть за пояс и не расставаться, – лихорадочно бормотала она про себя. – Убью, тварь! Убью! Будут тебе деньги, будет и свисток. – Нервное напряжение достигло такого предела, что Лера уже ничего не соображала. Она переступила ту психическую грань, которая помогает контролировать поступки, трезво оценивать ситуацию. Ей бы сейчас кучу успокоительных и спать, спать… Но спать было некогда. В одуряющей тишине дома раздался приглушенный стук. Бах! – Где? На балконе? – задрожала она. Рука автоматически нашарила пистолет за поясом. – Лезет! Опять лезет! Вот для чего он Рэма убрал! Неужели убивать меня будет?» Она взвела курок и, боясь пошелохнуться, встала в дверном балконном проеме. На балконе тоже затихли. Она медленно стала продвигаться к парапету. Фонарь так и не горел, некому было вкрутить перегоревшую лампочку, но очертания человеческого тела разглядеть было можно: к балкону была приставлена деревянная лестница, которая всегда лежала за сараем, и теперь по ней очень осторожно поднимался человек.

– Сволочь! Гад! Гад! – закричала она и, направив дуло пистолета в темнеющий силуэт, нажала курок. Раздался выстрел. Пуля попала в голову и прошила человека насквозь. Глухо затренькали ступеньки, цепляемые конечностями, и человек мешком свалился на землю. Лера стояла, перегнувшись через перила балкона, и с ужасом смотрела на дело своих рук.

Пальцы непроизвольно разжались, и пистолет упал вниз из ослабевшей руки. Вдруг от забора отделилась тень и небрежной походкой пошла по направлению к упавшему телу.

– А вот это ты сделала зря, – произнесла тень знакомым голосом.

– Что зря? Кто вы? – выдохнула Лера.

– Да все зря. Зря хахаля своего убила. Зря пистолет выронила.

Облака плыли над землей, то загораживая свет луны, то скупо пропуская ее сияние на землю. И при этом сумеречном свете Лера увидела, что человек в перчатках поднимает с земли пистолет и убирает себе в карман.

– Какого хахаля? – в недоумении спросила она.

– А ты спустись. Посмотри сама, что натворила.

Лера опрометью рванула вниз, сильно ударяясь на бегу о дверные проемы и углы. Замки не хотели открываться. Она с остервенением крутила ручки в разные стороны и рвала дверь. Наконец она открылась, и Лера подбежала к лежащему лицом вниз человеку. В облаках снова появился просвет, она рывком перевернула обмякшее тело… Это был Саша. Крови почти не было. Глаза его были широко открыты, в них застыло удивление: за что? Почему?

Волосы на ее голове стали подниматься. Лера хотела закричать и уже широко открыла рот для выдоха, но тень подошла ближе и крепко зажала ей рот рукой. Она замотала головой, желая сбросить руку, и вдруг боковым зрением увидела лицо стоящего рядом человека. Это был Паншин.

– Лев? Откуда? Откуда ты здесь? – промычала она. Падающей звездой мелькнула мысль. Лера закрыла глаза, и теперь уже сотни падающих звезд озарили ее сознание.

– Да, да. Ты не ошиблась. За всеми твоими страхами стою я, – тихо сказал он. – И пса твоего ликвидировал я, и Игоря забрал. Имею я право пообщаться с собственным сыном, а ты мне не даешь. Ты не должна была так высоко взлетать. Ты не можешь быть сильнее меня. Скажешь, это зависть?.. Не думаю. Хотя… Называй как хочешь. Пусть зависть! Не могу найти подходящего определения… Да и вообще, с какой это стати я перед тобой оправдываюсь? Давай двести тысяч и катись. Мое самолюбие будет вполне удовлетворено.

Лера ничего не успела ответить. Послышался звук подъезжающей машины. Тихо хлопнула дверь, и в распахнувшейся калитке показался Павел Александрович.

– Лер! Что это тут у тебя случилось? – произнес он, подходя ближе.

Паншин оглянулся на голос и вежливо поздоровался.

– Надо же! – удивился кум. – Вот уж не ожидал, Лева, тебя увидеть. Кого-кого, но только не тебя. Кто это? – спросил он, всматриваясь в лежащее на земле тело. – Кто? Лера! Я плохо вижу. Да ответишь же ты, наконец!

– Это Саша, – стараясь не потерять сознание, ответила она. – Я его застрелила.

Павел Александрович, споткнувшись обо что-то, чуть не упал.

– Саша?

– Он лез на балкон по лестнице. Вероятно, не хотел нас будить. И я подумала…

– А пистолетик-то с пальчиками у меня, – злорадно сообщил Паншин.

– Я пойду позвоню в милицию, – сказала, вставая, Лера.

– Иди, иди. Пусть тебя посадят. Хотя бы за незаконное хранение оружия.

– Не посадят. Я же не нарочно.

– В суде объяснять будешь, нарочно или нет. Лет пять как минимум дадут. Пал Саныч, вы же умный человек. Хоть вы ей объясните, что ее, как пить дать, упекут.

– Правда? – обернулась Лера к куму.

– Правда, Лера. Правда. Хотя кто знает… Если, с хорошим адвокатом, то и условного срока можно добиться.

– Добивайтесь. Добивайтесь. Но если тебе нужен мой совет…

– Не нужны мне твои советы, сволочь!

– Это тебе не нужны. А о сыне ты подумала?

– О сыне? О сыне бы сам подумал, когда похитил его.

– Так это Лев Игоря украл? – затряслась нижняя губа у Павла Александровича.

– Он. Все из-за него! И Саша… и Игорь… и Рэм.

– А что я? Какие ко мне претензии? – юродствовал Паншин. – Ты не даешь мне встречаться с сыном. Я и забрал его на выходные – пообщаться. Рэма твоего я в глаза не видел, а хахаля своего ты сама убила. По всем статьям я ни в чем не виноват. Посадят тебя, Лерка, как пить дать, посадят. А ты не воруй, – насмешничал он.

– Пойду звонить. – Лера, пошатываясь, отправилась к дому.

– Подожди, Лер! Погоди, – остановил ее кум. – Этот подонок на сей раз прав. Ему ничего не будет. Он отец. По закону ты виновата в смерти Саши, и этот чертов киднепинг тут ни при чем. Ты убила человека.

– А что же делать? – пытаясь сдержать истерику, спросила она.

– Отвезти его куда-нибудь надо. Подальше. Рано или поздно найдут и опознают. Будут концы искать и… пфф, не найдут. Пистолетик-то с пальчиками у меня. Напоминаю – с пальчиками! Я его припрячу до поры до времени. Мне теперь и Игорь не нужен. Деньги ты и так мне отдашь. Ведь отдаст же, Пал Саныч?

– Отдаст. Куда денешься. Отдаст. Только Игоря привези, а она отдаст. Не беспокойся, – все повторял старик это слово, суетливо шаря по карманам.

– Вот и хорошо. Вот и ладненько, – повеселел Паншин. – Хахаля твоего мы сейчас в машинку уложим. Да с ветерком отвезем подальше. Пусть ищут подольше. Обойдется. – И не понятно было, что он имел в виду. Обойдется, в смысле утрясется, или обойдется, и этого с него хватит.

– Лер, – как-то странно дыша, спросил кум, – твой телефон у него на работе знают? Заберите у него записную книжку. Так спокойнее будет.

Лев зашарил по карманам Сашиной куртки, достал документы, деньги и две маленькие бархатные коробочки. Открыл одну. В ней лежало золотое обручальное кольцо. В другой – было такое же, только больше размером.

Лера обмерла.

– Ведь он вернулся замуж меня звать. Кольца-то для нас с ним, – прошептала она еле слышно.

Лев рассовал по своим карманам интересующие его вещи, вынутые из Сашиной одежды, все остальное засунул обратно вместе с паспортом. Она с омерзением смотрела на его возню и готова была его убить тут же, на месте.

– Давай паковаться, – поднимаясь, сказал Паншин и пошел подгонять свою машину к калитке.

Лера сидела на холодной земле и раскачивалась, словно деревце на ветру. Она закусила нижнюю губу и невидящими глазами смотрела на Сашу. Подошел Паншин и, не обращая внимания на Леру, взял Сашу за ноги и потащил к машине. Павел Александрович придерживал калитку. Потом Лев забросил ноги убитого на заднее сиденье и, перехватив под мышками, втащил внутрь салона.

– Садись, – зло бросил он Лере. – Другой бы давно все бросил, а я за тебя всю черную работу делаю.

Вдруг Павел Александрович привалился спиной к забору, захрипел и судорожно замахал руками.

– Что, что? – испуганно метнулась к нему Лера. Она подхватила его начавшее оседать тело и беспомощно всматривалась в страдальческие глаза кума.

– Что, что? – уже кричала она в голос. Павел Александрович тяжело опустился на землю, сначала сел, потом лег и жадно хватал посиневшими губами воздух. Лицо его побледнело, на высоком лбу и залысине появились сверкающие в лунном свете капельки пота.

– Прихватило, – просипел он. – В кармане нитроглицерин. Дай!

Леру всю затрясло, как в лихорадке, нижняя челюсть билась о верхние зубы и громко, противно стучала. Дрожащими непослушными пальцами она достала из полушубка флакончик и, рассыпая мелкие таблетки, забросила сразу три штуки ему в рот.

– Ты что, умирать собрался? – всхлипывая, прошептала Лера. – Не надо, прошу!..

Павел Александрович помолчал, рассасывая таблетки. Его обезумевшие от боли глаза остановились на ней, как бы обретя наконец точку опоры.

– Не боись, еще поживу! Только помоги дойти до дома, от земли холодом тянет. Еще простыну.

– А вдруг тебе нельзя двигаться?

– Можно. Можно.

– Давай я лучше «Скорую» вызову.

– Говорить трудно, – сквозь сжатые от боли зубы прохрипел кум. – Какая «Скорая»? У нас же Саша… Помоги встать. – И он, тяжело опираясь на правую руку, стал неуверенно подниматься. Лера подставила ему плечо, и они медленно поплелись к дому.

Гудок клаксона заставил их вздрогнуть: Паншин проявлял нетерпение. С трудом они поднялись на крыльцо и вошли в дом. Диван, обитый флоком, принял в свои объятия грузное тело.

– Сделай мне укол. Дибазол, что ли?

– Я сейчас. Сейчас! – засуетилась Лера. Она нашла в аптечке лекарство, шприц, смочила ватку спиртом. Кончик ампулы, треснув, проколол ей палец, она на ходу слизнула выступившую каплю крови и набрала лекарство в одноразовый шприц. В доме было тихо. На секунду она остановилась, прислушиваясь. Выстрел тетю Веру не разбудил, окна ее комнаты выходили во двор, да к тому же она наверняка напилась на ночь каких-то транквилизаторов.

Павел Александрович тяжело дышал, но глаза вроде бы стали яснее. Она помогла перевернуться ему на живот и приспустить брюки.

«Только бы рука не дрогнула, только бы не дрогнула», – слизывая катящиеся по щекам слезы, думала Лера. Она собрала в кулак остатки воли и резко вонзила иглу в ягодицу.

На улице снова прозвучал клаксон.

– Паразит, он так всех перебудит! – с гневом бормотала она, выдавливая лекарство из шприца.

– Ты езжай. Тебе нельзя долго. – Павел Александрович попытался подняться. Она остановила его попытку, упершись ему рукой в грудь.

– Езжай, Лерка! Езжай, голубка моя родная. Не помру я без тебя. Специально ждать буду. Да не дури ты! Мне уже легче. Когда вернешься, тогда и вызовешь врача. Не беспокойся. Где наша не пропадала! Поцелуй за меня Сашу. Попрощайся с ним за меня. – И он похлопал ее по руке.

– Какие у тебя холодные руки, – с беспокойством прошептала Лера. Потом прижала посиневшую от вздутых вен руку к своей щеке, чмокнула в ладонь, встала и быстро пошла к выходу.

Паншин совсем рассвирепел, казалось, еще немного – и у него изо рта брызнет слюна.

– Ты что так долго? Ментов, что ли, вызывала? Труп в моей машине… А ты, Лерочка, не забывай, что пистолетик-то твой у меня. И там твои пальчики. Пальчики, мальчики!.. Ты, девочка, сейчас крепко в говне увязла, по самое не хочу. – Он завел машину и тронулся с места.

Когда машина отъехала, Павел Александрович облегченно вздохнул. Теперь можно и умирать, хотя умирать не хотелось. Так много несделанного… Не отпускало беспокойство за Игоря, Леру. Но боль, как огромный, страшный зверь, пожирала и пожирала тело, и, наконец, сила воли оставила его, и он отдался зверю на съедение. Температура, он почувствовал, начала подниматься, и его забило, как в лихорадке.

«Нет. Я еще не все сделал», – вспыхивала, как сигнальная лампочка, мысль. Она то просвечивала сквозь боль, то снова пропадала в небытии.

«Надо хоть записку Лере оставить, как-то она без меня будет…» – мигала лампочка.

Он с трудом вытащил из кармана авторучку и на вкладыше из-под ампул дибазола стал писать корявыми буквами.

«Не верь Леве! Не давай ему денег! Он вытянет из тебя все и снова обманет. Продавай дом и уезжай. Дом больше счастья не даст. Только горе. Мои деньги под линолеумом в бане. Вам хватит. Люблю в…» И на слове «вас» ручка выпала из его ослабевшей руки и провалилась между диванных подушек. Как будто что-то щелкнуло последний раз в его сознании, и сигнальная лампочка погасла. Душа вылетела из тела, рванулась было вверх, но остановилась и, вылетев в окно, залетела на голубятню. Там она осмотрелась и присела на жердочку рядом с птицами…

Отъезжая, Лера машинально оглянулась на соседний участок, пробежала взглядом по улице – везде было темно, ни огонька. Участки у нее и соседей были огромные, рядом шумела трасса, но, по всей видимости, никто ничего не услышал. Взгляд упал на заднее сиденье. Там лежал Саша, как-то неловко скрючившись. И Лере захотелось поправить неудобно свесившуюся голову, но она тут же опомнилась и отвернулась. Машина выехала на шоссе, почти ничего было не видно, только бились, как безумные, фары о черный асфальт.

Леру стало трясти. Казалось, еще немного – и начнется истерика. Лев боком, по-птичьи поглядывал на нее, потом остановил машину, достал из аптечки таблетки и силой, сквозь крепко сжатые зубы запихнул ей в рот.

– Нам сейчас сцены твои не нужны. Возьми себя в руки. Пойдешь завтра в лес, тогда и реви, сколько влезет. Нам дело надо сделать, – сказал он таким тоном, будто ехал картошку копать. Лера невидяще смотрела вперед, ее всю колотило. Паншин за подбородок повернул ее лицо к себе и резко ударил по щеке. От неожиданности дрожь отпустила ее, она будто оплыла и бессильно растеклась по сиденью. Лев снова поехал. Около часа вез Паншин ее по трассе, по грунтовым дорогам и дорожкам. И вдруг в наступающем сером рассвете перед ней открылось огромное поле. Это была городская свалка. Ветер на открытом пространстве гонял запахи. Несло чем-то горелым и приторно-сладким. Лера огляделась. Вдали дымились мусорные кучи, а с краю, недалеко от леса, прели горы гнилых бананов. Утро почти разогнало ночную мглу, и в сером разлагающемся мареве, стоявшем над гигантской свалкой, было очень тихо.

– Приехали, – известил Лев. Движения его были собранны и четки. Спокойствие, за которым скрывалось равнодушие, в этот миг овладело им. Теперь он был уверен в своих силах. Было не до ехидства, ерничанья и злобы. Он добился того, чего хотел: Лера целиком и полностью оказалась в его руках. Паншин открыл двери, помог выйти Лере и стал вытаскивать из машины начинающий уже коченеть труп.

– Чего стоишь? Давай помогай! – незло бросил он. – Наделала дел, расхлебывай теперь за тебя. – Он залез внутрь машины и уже оттуда стал выталкивать тело наружу. Лера взяла Сашу за ноги, Лев подхватил его под мышки, и они пошли, спотыкаясь о разбитые ведра, битый кирпич, искореженную арматуру. Лера споткнулась и выпустила брючину из рук. Нога пару раз ударилась о камни и безжизненно упала. Вторая выскользнула тоже, и нижняя часть тела опустилась на мусор. Паншин с укоризной посмотрел на нее и опустил верхнюю часть. Она встала на колени и поправила свернутую набок голову. Потом достала из кармана расческу и стала приглаживать Сашины волосы. Прядки слиплись и не поддавались. Потом поправила воротничок рубашки, одернула куртку. Она еле слышно зашептала про себя какие-то слова, и Паншин наклонился над ней, прислушиваясь. Ее бормотание было похоже на причитание, так, наверное, в старину оплакивали покойника. Странные слова, устаревшие словосочетания выплескивались из нее на этом поле тлена.

– Сокол ты мой ясный, на кого же ты меня покинул? Как же я жить без тебя буду? Без доброты твоей, без любви твоей? Что же я наделала, господи? Я же своими руками убила мальчика моего. Разрывается сердце мое от горя, седеют мои волосы, не хочу я жить больше! Как же долго я тебя ждала! Самого лучшего! Единственного! Любимого! Господи! За что ты меня так покарал? Рвется сердце мое на части. Как же мне дальше жить с сознанием содеянного? Сашенька! Любимый мой! – уже на крик кричала она на всю свалку.

– Хватит! – пришикнул на нее Паншин. – Вдруг сторожа услышат. Иди к машине, я сейчас.

– Лопату. Почему не взяли лопату? – размазывая слезы, спрашивала Лера. – Поищи в багажнике. Давай похороним его по-человечески.

– Нельзя! Иначе не найдут. А так найдут и сами похоронят. Опознают. Документы-то при нем. На кладбище похоронят, не на свалке. Хоть будет тебе куда прийти. Давай, давай! Иди к машине. – Он приподнял Леру и подтолкнул в сторону дороги.

– Нет! – снова во весь голос закричала она. – Сашенька! Любимый мой! Грех-то какой! Что ж я, как нелюдь, тебя на свалке бросаю! Прости меня, Сашенька! Умоляю! – И она рухнула на колени, порвав колготки, и стала биться головой о быстро окоченевшее на легком морозце тело.

– Поехали, дура! – потащил ее к машине Паншин. – Поехали! Вон из бытовки кто-то выходит. Идиотка! Да что ж ты делаешь?! – с силой оторвал он ее руки от Сашиной куртки, волоком потащил к лесу, и ноги ее облепила густая банановая мякоть, и обгоревшая старая газета с порывом ветра ударила в лицо. Время остановилось, Лера потеряла сознание. Паншин вволок ее в машину и повез к дому. А Саша остался лежать с открытыми, удивленными глазами, словно удивляясь своей неожиданной смерти. А в седом осеннем небе уже кружились мусорщики-вороны, выглядывая лакомые отбросы человеческой цивилизации.

Паншин остановил машину, не доезжая до поселка. Лера уже пришла в себя, но была ко всему безучастна. Он вышел, открыл дверь с ее стороны и молча вопросительно на нее посмотрел. Реакции никакой. Лев стал вытягивать Леру из машины, стараясь вывести из оцепенения. Лера поддалась и, спотыкаясь, пошла к дому.

– Игоря скоро привезу. Ты, как придешь, вымойся. Колготки сними, туфли. Запали огонь. Все в печку брось. Двери закрой, калитку. Давай, давай! Двигай! – напутствовал он ее.

Лера автоматически закрыла калитку, дверь, стараясь удержать в беспамятной голове слова Паншина. Еле передвигая ногами, прошла на кухню, сняла туфли, колготки и бросила их на тлеющие угли камина. Заглянула в комнату Павла Александровича: ей показалось, что он спит. Потом поднялась наверх, включила душ и, войдя в него, бессильно привалилась к белой кафельной стене. Болело сердце. Грудную клетку давило. Казалось, еще секунда – и сердце разорвется. Горячая вода немного сняла сердечный спазм. Не вытираясь, она набросила на себя халат и спустилась вниз. Хотелось упасть кому-нибудь на грудь, отреветься, выговориться. Единственный человек, которому она полностью доверяла, любила и на чью помощь могла всегда рассчитывать, был Павел Александрович. Она посмотрела в окно, надеясь увидеть на проселочной дороге машину, везущую к ней сына, но дорога была пуста. Слезы стояли у горла. Лера потерла бледное лицо ладонями и пошла искать свою «жилетку».