Текст книги "Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых маков."
Автор книги: Ирина Молчанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ты или импотент, или гей, или просто дурак.
Тонкие ярко-алые губы Нориша раскрылись, обнажая крепкие белые зубы. Он рассмеялся ей в лицо.
– И почему же, сучка, ты так думаешь?
От подобного обращения девушка яростно задохнулась. Он и раньше никогда не выказывал ей должного уважения, но сейчас его наглость перешла всякие границы.
Девушка шагнула к нему и ударила в грудь.
– Я тебя уничтожу! Да ты, ты не мужчина!
– Тебя это беспокоит? – Его васильковые глаза в открытую смеялись над ней.
Анжелика закинула голову назад и истерично расхохоталась.
– Жалкий, никчемный… – Она не договорила, Морган схватил ее за шею, уложил на лестничные перила, чуть приподнял подол платья и в следующее мгновение овладел ею. Все произошло так быстро, что девушка не успела не только подумать, насколько она против этого, а вообще просто даже о чем-то подумать. Бриллиантовые бусы, зажатые между планкой перил и ее телом, от грубых толчков впились в кожу.
Все закончилось так же быстро, как и началось – на лестнице возник Ферран, застывший на месте, увидев ее на перилах.
Анжелика обернулась. Морган Нориш как ни в чем не бывало стоял спиной к ним, чуть поодаль, с интересом разглядывая белокаменную скульптуру женщины.
– Что с тобой? – удивленно спросил Ферран, сбегая по лестнице. – Мы идем?
Девушка выпрямилась и, не скрывая бешенства, уставилась на Нориша, тот как раз повернулся к двери.
– Стой, урод! – процедила она сквозь зубы. – Отвезешь меня домой!
Морган без интереса взглянул на нее.
– Разумная цена.
Ферран непонимающе переводил взгляд с разъяренной Анжелики на лучшего друга и хмурился.
– Что у вас произошло? Морган, что ты ей сделал?
Тот улыбнулся.
– Ничего такого, дружище, чего бы ей не хотелось.
Девушка кивнула Феррану: «Долго же ты шел» и вытолкала Моргана за дверь. До машины они шли молча, а когда он даже не потрудился открыть для нее дверцу своего блестящего кабриолета, Анжелика взорвалась:
– Да как ты смеешь! – Она набросилась на него и, швырнув его к дверце со стороны пассажира, прошипела: – Открывай!
Тогда Нориш распахнул дверцу и втолкнул девушку в машину с такой силой, что ее хрустальные каблуки, проехавшие по асфальту, рассыпались. И если бы она не успела вовремя поджать ноги, то он бы их просто прищемил дверью.
Пока Морган обходил машину, Анжелика сидела, обхватив себя руками за плечи, не в состоянии поверить, что за какие-то считаные минуты представление о мужчине, который много лет ее игнорировал, рухнуло и выстроилось заново. Только пока она не могла разобрать, что же за строение получилось.
Нориш вел машину молча, смотрел лишь на дорогу, лицо его не выражало ничего нового. За окнами яркими огнями сиял ночной Париж.
Анжелика терялась в догадках: что сейчас происходило у ее спутника в голове. После совершенного им поступка он должен был хотя бы объясниться.
– Ты ненормальный, – заключила девушка.
Морган остановил машину возле трехэтажного каменного дома. Одна его половина принадлежала Анжелике, вторая – вампирам-молодоженам.
– Посмотри только, идиот, что ты сделал с моими туфлями!
Нориш вышел из машины, и девушка, когда он протянул к ней руки, резко отпрянула. Он засмеялся.
– Страшно?
Она презрительно фыркнула, злясь, что позволила ему почувствовать превосходство, а Морган подхватил ее на руки и понес к дверям.
– Ты самый отвратительный мужчина, какого мне приходилось знать! – заявила Анжелика, как только ее ноги коснулись земли, а ладонь легла на спасительную ручку двери.
– Все-таки мужчина? – насмешливо уточнил он. – Уже что-то, не так ли?
– Не хочу больше никогда тебя видеть, мерзкое животное! – сказала она, продолжая стоять на месте и смотреть в васильковую синеву глаз. Почему то раньше она не замечала, какое интересное и благородное у него лицо, насколько широкие плечи, большие руки. И никогда не могла понять, о чем Лайонел часами разговаривал с этим несносным кочевником? Его присутствие в Петербурге всегда ее раздражало. А приезжал он часто, в основном гостил у Лайонела или Павла Холодного. Женщины во время таких визитов из кожи вон лезли, чтобы заслужить его внимание.
Однажды она спросила у Лайонела: «Не кажется ли тебе, что твой друг мог бы и повежливее вести себя со мной?»
А он посмеялся и сказал: «Если Нориш будет повежливее с тобой, то ты бросишь меня ради него, а это не входит в мои планы!»
Тогда она настолько обрадовалась ревности с его стороны, приняла ее за проявление чувств и о пренебрежительном отношении его друга думать забыла. Только со временем пришло ошеломительное понимание: ревность Лайонела – лишь чувство собственника, и ничего больше. И сейчас, глядя в васильковые глаза, лишенные блеска желания, восхищения, она вдруг засомневалась: а в самом ли деле то была шутка? Похоже, Лайонел на полном серьезе полагал, что она может по какой-то причине влюбиться в Моргана Нориша.
Анжелика нахмурилась, поворот собственных мыслей ей не понравился. Внутри медленно вскипела злость на Лайонела. Он ничего не говорил просто так, и главная его шутка состояла в том, что его шутки имели свойство сбываться.
Морган стоял перед ней в расслабленной позе и уходить не спешил. Девушка оперлась о дверь и едко поинтересовалась:
– Таксист ждет оплату?
– Я ее уже взял, благодарю, – последовал ответ.
Как же ей хотелось его ударить! Стереть с лица это безмятежное выражение, но лезть в драку она считала ниже своего достоинства, поэтому пошла другим путем. Вздохнула и обронила:
– Ах ну да, те твои неумелые манипуляции. Я уже и забыла! Боюсь, это был самый короткий секс в истории мироздания. Ты себя зарекомендовал, гигант!
Нориш пожал плечами.
– Если бы не появление бедного Феррана, которого ты много лет мучаешь, держа руку на ширинке, то ты бы и сейчас лежала на тех перилах. Но я понимаю, твоему тщеславию недостаточно рассорить Лайонела с Георгием и Ферраном, тебе необходимо перессорить всех мужчин.
Анжелика вздернула брови.
– Не боишься, что я сейчас отправлюсь к Феррану и расскажу, как ты изнасиловал меня на лестнице?
Морган захохотал.
– Какие же пестрые заголовки газет нас ждут: «Знаменитый скульптор отимел первую красавицу Петербурга на лестничных перилах», или так: «Появление Анжелики Тьеполо в новом платье от мадам Талилу имело непредвиденные последствия». Интригует, правда? Мы в миг побьем все рейтинги в топе самых популярных вампиров города.
Желание кому-то болтать о произошедшем сразу улетучилось.
От Нориша перемена ее настроения не ускользнула, потому что он милостиво добавил:
– В твоих интересах держать свой грязный ротик на замке.
Не теряя самообладания, девушка скучающе кивнула.
– Конечно, ты прав, у меня просто язык не повернется сказать, что между нами что-то было. Ведь меня спросят: «Ну и как он?», а мне и ответить будет нечего. Так неловко!
Уголки его губ дрогнули. Анжелика с удовольствием отметила, что ее пика угодила в цель.
Но и Моргану спокойствие не изменило, он сделал шаг вперед и накрыл ее пальцы, лежащие на дверной ручке.
– В таком случае, – заявил Нориш, – я просто обязан зайти и завершить начатое.
Анжелика сделала вид, что раздумывает, но, заметив, что он готов отступиться, сесть в машину и уехать, опустила глаза, указывая на свои ноги.
– За испорченные туфли тебе придется хорошенько потрудиться!
Морган нажал кнопку звонка и, когда дверь распахнулась, одной рукой подхватил девушку и внес в просторный холл.
– Поставь меня, животное! – прикрикнула девушка, заметив стоящего в сторонке Даймонда.
Нориш не внял ее приказу и поинтересовался у юноши:
– Эй, ты, где тут спальня?
Даймонд поднял с пола какой-то ящик и, не ответив на вопрос, обратился к Анжелике:
– Вам срочная посылка.
Девушка, досадуя на то, что дверь открыл именно он, со вздохом сказала:
– Морган, поставь меня. – И прибавила: – Спальня на третьем этаже. Я сейчас приду.
Тот нехотя подчинился, а девушка взяла удивительно легкую посылку. На ней стоял лишь ее парижский адрес и печать «Срочно».
Анжелика сняла крышку и приглушенно ахнула. Внутри находился ее паук – живой и невредимый, если не считать отсутствия одной лапы, на которую еще зимой нарочно наступил Лайонел.
– Мика! – Девушка взяла любимца и нежно погладила пальчиком. Затем вынула из ящика свернутый листок. На нем было написано:
Спасибо за жертву. Очень трудно было ее принять, я вернулся в Петербург, чтобы узнать судьбу твоего паука.
Сумочку обнаружили у водителя, поэтому Мика не сгорел.
Высылаю его тебе.
Твой друг Георгий
P.S. Пришлю открытку из Техаса!
Анжелика счастливо засмеялась и, сунув Даймонду в руки паука, приказала: «Покорми его», а сама устремилась к лестнице. На последней ступеньке девушка обернулась. Юноша все так же стоял на месте, подняв глаза и глядя на нее.
– Ну же, выполняй! – возмутилась она.
Синие глаза потемнели.
– Я тебя ненавижу, – очень тихо и спокойно сказал он. Развернулся и ушел.
Анжелика целую минуту простояла, не шевелясь, устремив взгляд в одну точку.
– Может, и к лучшему, – наконец решила она и, легко улыбнувшись, побежала вверх по лестнице.
* * *
Катя от скуки бродила по острову, на плече у нее сидела Нев. С тех пор как мышь впервые заговорила с ней, та стала все чаще оставаться на острове во время отлучек Лайонела и Орми. Правда, разговаривала редко и очень нехотя.
Рассвет нежно-розоватым туманом расстилался над алыми головками маков – влажный и мягкий. Самая первая, ранняя стадия рассвета на острове. Теперь девушка знала, что тут существует ранний и поздний рассвет. Впервые она увидела это место как раз во время позднего рассвета, когда туман уже исчез. Звучал вальс из Серенады для струнного оркестра Чайковского – летящий, воздушный, стремительный, с очаровательными переходами и игривыми подъемами, точно взмахами легких крылышек.
Заслышав топот позади, девушка увидела знакомого чертенка с изумрудом на груди. Малыш остановился и, поднеся копытце к мордочке, сказал: «Родители не разрешают нам ходить к вам».
– Почему? – изумилась Катя.
Чертенок развел копытцами и, подбежав к ней, первым делом рассмотрел ноги на предмет туфель, украшенных камнями, но сегодня она была босиком, поэтому малыш разочарованно сказал, указывая на пальцы: «Какие здоровенные!»
Девушка оскорблено поджала пальцы.
– Вовсе нет, просто у тебя, у вас – другие!
«Да, это верно», – он забавно потанцевал, демонстрируя поросшие шерстью прямые ножки.
Катя закатала штанины джинсов и медленно, чтобы чертенок успевал за ней, пошла. Всякий раз, когда она задевала маки и цветки рассыпались, чертенок издавал испуганный возглас и бережно подхватывал алые лепестки. Можно было подумать, что он с каждым прощался, точно во время похорон одного из родственников. А уж от того, с какой укоризной смотрели на нее черные зеркальные глаза, она чувствовала себя настоящей преступницей.
– А что вы тут делаете? – полюбопытствовала Катя, осторожно ступая между ровными зелеными стеблями.
«Заботимся» – ответил чертенок и с благоговением прикоснулся к веточке с листьями.
Девушка хмыкнула.
«Катя, а что ты тут делаешь?» – чертенок неожиданно обратился к ней по имени.
– Я… я…
А что она тут делала? Жила? Была счастлива? Скрывалась?
– Я тут живу, – наконец, сказала она.
Малыш захихикал, а девушка спохватилась:
– А у тебя есть имя?
«Да, меня зовут Олило».
– Какое интересное имя.
«На нашем языке это означает – смешной. Меня так назвали, потому что я всех смешу, – чертенок вздохнул. – Только мне больше хотелось бы имя Бубама – красивый. Так зовут моего отца».
– Олило красивее по звучанию, – утешила его Катя.
Чертенок обрадовался, затанцевал, он так лихо крутил хвостиком, вытягивал вперед ножку, вилял бедрышком, что девушка не удержалась от смеха.
«Вот видишь, – заключил малыш, – я всех смешу!» Она наклонилась и провела рукой по рогатой головке.
– Разве плохо, смех – это… – Катя осеклась, увидев в черных глазах свое отражение. Но поскольку Олило не мог стоять спокойно на месте, наваждение прошло, как только чертенок непоседливо завертелся.
Девушка испуганно отшатнулась, но перед глазами продолжало стоять красивое бледное лицо, обрамленное курчавой гривой волос, и на нем широко распахнутые выразительные глаза.
«Почему ты замолчала?» – удивился Олило.
– Послушай. – Катя присела на корточки и взяла его за плечики. – Ты мог бы постоять не шевелясь?
«Ну если только недолго!» – согласился чертенок.
«Эй, эй, – раздалось в голове, и в шею вонзился коготь Нев. – Что это ты делаешь?»
Катя не ответила и уставилась в черные зеркальные глаза. Через несколько минут она услышала, что музыка стала как будто отдаляться, звучать все тише и тише.
Летучая мышь долго ерзала у нее на плече, а потом успокоилась.
«Ну смотрись-смотрись, мне-то что!»
Девушка любовалась собой и всякий раз, когда ей казалось, что уже хватит, что-то неведомое заставляло посмотреться еще немножко, а потом еще и еще.
За этим занятием ее и нашел Лайонел, вернувшийся с кровью.
Молодой человек ногой отшвырнул взвизгнувшего чертенка и возмущенно заявил, рывком поднимая ее на ноги:
– Тебя ни на секунду нельзя оставить!
Девушка несколько раз усердно моргнула, прогоняя свое отражение, но оно не ушло, чернота не рассеялась, и в ней, как в зеркале, она по-прежнему видела себя.
– Прелестно! – проворчал Лайонел.
Катя вновь моргнула, потерла глаза и обеспокоенно спросила:
– А когда все будет как раньше?
– А будет ли?
Она нащупала его руку.
– Ты специально так говоришь?
Девушка почувствовала, как Олило тронул ее копытцем за ногу.
«Катя, что с тобой?»
– Брысь, паршивый, – прокричал молодой человек и, как девушка догадалась, откинул чертенка ногой. Тот обиженно заверещал.
– Не гони его! – крикнула Катя, размахивая руками, чтобы схватить Лайонела. – Не трогай его!
Но чертенок, похоже, уже убежал, а молодой человек разозлился еще больше.
– Я запрещаю тебе видеться с этими чертями!
– Ты не можешь мне запрещать, – беспомощно опуская руки, сказала Катя.
– Могу и запрещаю!
– А я не стану слушаться, вот и все. – Поскольку зрение к ней не возвращалось, она села на землю, прибавив: – Ой, подумаешь, посмотрелась немножко, чего так орать?
Лайонел прошелся вокруг нее.
– Ты – безответственная! А я тебе не нянька! Неужели не понимаешь, неспроста существует Чертов лабиринт, где потерялись сотни вампиров. Мы не отражаемся в зеркалах, ибо бездушны, а черти с их волшебными глазами – это ворота в мир иллюзий. Черти символ соблазна, их глаза так притягательны, потому что в них заключены мириады разбитых жизней. Ты сама не поймешь, не заметишь, как этот чертенок, смеясь, сделает тебе пакость. Он создан таким. У людей есть понятие «остров дураков», так вот, общаясь с чертями, быстро попадешь на такой!
Катя застонала.
– Кажется, и я так уже на нем!
Чернота стала медленно таять и тогда девушка безапелляционно изрекла:
– Хватит лекций! Господи, какой же ты правильный и нудный! Почище Вильяма будешь.
Ледяные глаза превратились в острые осколки, красивое лицо застыло. Не произнеся больше ни слова, Лайонел развернулся и пошел в сторону их пещеры.
Катя вскочила и побежала за ним, выкрикивая:
– Не дружи с чертями, носи платья, не вспоминай Вильяма, не произноси имя «Георгий», не говори о детях! Будет когда-нибудь конец этому списку?!
Молодой человек упрямо молчал.
А девушка никак не могла успокоиться, ее прорвало:
– Ну конечно! У тебя есть Орми и Нев, а у меня никого тут нет! Ты так любишь этих мышей, больше чем меня! И мне нравится Олило, он хороший и смешной! Не он уговорил смотреть себе в глаза, а я сама! И не отворачивайся, послушай меня! Я не могу, просто не могу, когда нельзя о чем-то говорить! Когда нельзя, мне хочется! Не надо мне ничего запрещать, меня это бесит, бесит! Перестань отгораживаться, давай погорим о Вильяме! Он же твой брат, ты не можешь его вот так взять и возненавидеть! А Георгий? Он хоть и сказал мне, что во всем виновата я, но если тебе его не хватает, давай и о нем говорить! И про детей, давай про них тоже! Неужели помечтать нельзя? – Она схватила Лайонела за рукав рубашки. – Я бы любила нашего ребенка больше всех на свете! И если бы он был похож на тебя, я бы окружила его такой заботой, какую ты не видел в детстве!
Он остановился, взял ее лицо в ладони и, серьезно глядя, сказал:
– У тебя истерика. Так всегда бывает, когда вампира вырывают из мирка иллюзий, где очень хорошо, безмятежно и все разноцветное.
– Неправда. – Она попыталась оттолкнуть его. – Я лишь говорю, что думаю.
– А ты завтра мне попробуй все это повторить! – усмехнулся он.
– И повторю!
– Буду с нетерпением ждать!
Глава 7Танец кровавых маков
Она проснулась от боли в голове под тоскливые звуки мелодии из оперы «Орфей и Эвридика». Катя медленно приподняла голову с тюфяка и, увидев сидящего рядом Лайонела, в ярких красках вспоминала все, что вчера происходило. Если бы вампиры умели краснеть, то она сейчас пылала бы маковым цветом. Девушка зарылась лицом в травяной тюфяк и накрыла голову руками.
– Орфей своей скорбью по возлюбленной Эвридике меня убивает…
– Хочешь о чем-нибудь поговорить? – раздался в сводах пещеры холодный голос.
– У меня болит голова, – пожаловалась девушка. – И стоило рассказывать столько про мир иллюзий и прочее, и прочее, просто бы сказал, что отходняк болезненный!
– У меня его никогда не было, – с достоинством ответил Лайонел и, выждав, поинтересовался: – Разве не самое сейчас время сравнить меня с Вильямом, назвать правильным и нудным?
Катя поняла, что он не намерен спускать ей вчерашний монолог, поэтому простонала:
– Ну я же была не в себе!
– Зато теперь ты в себе! – парировал он. – И вполне способна отвечать за свои слова.
Стараясь не делать лишних движений, девушка села, поджав под себя ноги и жалобно посмотрела в ледяные глаза. Видя, что никакого снисхождения не дождется, она промямлила:
– Прости.
– Простить? – недоуменно вскинул он брови. – Вот как – высказала все, что думаешь, а теперь в кусты!
Под его ледяным взглядом ей показалось, что стало холоднее, и она поежилась.
Он молча ждал, поэтому она собралась с духом и сказала:
– Мне правда нравится Олило, я буду с ним видеться и нечего мне запрещать. Я больше не буду смотреть в чертовы зеркала.
Лайонел продолжал молчать. Катя закусила губу.
– Что я там еще говорила? – Она помнила, просто хотела потянуть время до того как придется сказать самое страшное.
– Ты все прекрасно помнишь, – безжалостно раскрыл ее замысел молодой человек.
– Я не имею права заставлять тебя говорить о тех, о ком ты не хочешь говорить! Но и ты не должен затыкать мне рот.
– Хорошо, – недобро улыбнулся Лайонел, – значит, хочешь говорить со мной о Вильяме, о детях, о Георгии… А если я стану говорить о том, что неприятно тебе?
– Говори. – Катя смело взглянула на него.
– О бывших женщинах, о моих развлечениях, о жертвах, о том, что ужаснет и оттолкнет тебя?
Девушка покачала головой.
– Но это не то же самое!
– Отчего же? Ты делаешь неприятно мне, а я тебе. И мы на равных. – Лайонел тронул ее за подбородок. – Молчишь? Я тебе кое-что объясню. Ты заняла позицию слабого, но требуешь для себя равных условий. При этом – равноправие принимаешь лишь когда оно тебе удобно. Ты ведешь себя как ребенок, хочешь, чтобы тебе делали скидку, но сама ее делать ты не намерена. Одного ребенка я уже избаловал и посадил себе на шею, больше не хочу.
– Ты про Вильяма? – осторожно спросила Катя. Лайонел какое-то время разглядывал ее, затем полуутвердительно произнес:
– Скорбь Орфея тебя убивает, говоришь? А знаешь ли ты, как его она убивает? Надеюсь, помнишь предысторию. Возлюбленная погибает, Орфей отправляется за ней в подземное царство мертвых и своей жалобной игрой на кифаре и пением уговаривает Аида вернуть ему Эвридику. И было поставлено лишь одно условие: не оборачиваться до тех пор, пока не выйдет на свет, не смотреть на идущую позади Эвридику. А что сделал Орфей? Правильно, всю оставшуюся жизнь оплакивал свой поступок.
– Но тебе, Лайонел, никто не запрещал иногда оборачиваться, – возразила Катя.
– Я сам себе запретил. Нельзя идти вперед, если постоянно смотришь назад. И даже иногда смотреть назад бывает слишком горько.
– Хочешь забыть его навсегда?
– Ну что ты, – саркастически усмехнулся молодой человек, – ты мне не позволишь!
– А мне он дорог, – растирая виски, буркнула девушка.
Лайонел так внимательно смотрел на нее, словно хотел вынуть из головы мысли, положить себе на ладонь и рассмотреть под увеличительным стеклом.
– Так может, он тебе куда более дорог, чем ты предполагала, когда решила уйти со мной? Ты скучаешь по нему?
– Нет, – поспешно выпалила Катя.
– Для ответа «нет» ты слишком часто оборачиваешься, – задумчиво промолвил Лайонел.
– Потому что не вижу в этом преступления. В моей новой жизни ближе тебя, Вильяма и Йоро – никого нет. А ты хочешь отнять у меня…
Молодой человек резко поднялся.
– Собирайся! Я верну тебя Вильяму и Йоро. Двое – больше чем один. – Он подошел к сумке и побросал в нее одежду. – Я не намерен бесконечно выслушивать, что я у тебя отнял.
Катя в панике следила за его действиями, медленно отодвигаясь к стене.
– Я никуда не пойду, – сказала она, когда он протянул ей руку.
– Что так?
Не в силах смотреть ему в глаза, девушка уткнулась лбом в колени.
– Я устала от твоих ультиматумов! Устала жить в ожидании, когда я скажу или сделаю что-то не так, а потом не сумею вымолить у тебя прощения, и ты просто меня бросишь!
– Вот поэтому я и предлагаю закончить твое мучение!
Она вскинула голову и яростно уставилась на него.
– Это ты мучаешься! Тебе надоело сидеть тут и ты готов найти любой повод, чтобы избавиться от меня! Признай, я же для тебя всего лишь трофей! Ты легко отказался от меня тогда – в Тартарусе! А потом вернулся, чтобы в очередной раз самоутвердиться, унизить Вильяма и победить! Я тебе не нужна, тебе нужно лишь осознание, что ты можешь владеть кем угодно, когда угодно и сколько угодно!
– Так ты идешь? – спросил он, продолжая протягивать ей руку.
Катя отвернулась.
Тогда он бросил сумку на землю и ушел. Не вернулся ни через час, ни через два, ни через десять…
* * *
В пещере никого не оказалось. Сумка валялась на том же месте, где он ее оставил.
«Уплыла!» – язвительно предположила Орми, перебирая когтями по плечу.
«У чертей», – подсказала Нев.
Лайонел вышел из пещеры, держа в руке темную бутылку из-под вина, наполненную кровью, и направился на другую сторону острова, где однажды обнаружил Катю на качелях.
Нехорошее предчувствие не оставляло его с той секунды, когда он вернулся и не обнаружил девушку в поле.
«Я бы ее налупила», – обронила Орми, когда их глазам предстали одинокие качели.
– Умолкни, – раздраженно рявкнул Лайонел.
Мышь обиженно сложила крылья, но долго молчать не смогла, заявила: «Да чего так нервничать? Что тут с ней может случиться? Нарочно прячется, чтобы помучить тебя!»
Нев оттолкнулась и, распахнув крылья, взлетела. Какое-то время она отсутствовала, а вернувшись, сообщила: «Я ее нашла!»
Лайонел остановился на берегу алого от заката моря. Девушка лежала в маках, одетая в свое лучшее платье, с окровавленными губами, усыпанная изорванными лепестками. Они были повсюду, и даже между пальцев, розовых от засохшей крови.
Рядом тихонько сидел черт и плел из ее волос косички.
Но чертенку стало достаточно одного взгляда в ледяные голубые глаза, чтобы вскочить и унестись прочь.
Даже мыши, повинуясь какому-то внутреннему чувству такта, улетели.
Лайонел стоял над спящей девушкой и ему казалось, что удары вдруг очнувшегося сердца отдают в виски. Она выглядела такой маленькой и несчастной, точно растерзанный кем-то сильным зверек. И это платье на ней – было самой болезненной пощечиной. Какие они – бесы? Глядя на нее, беззащитную и растоптанную, как цветок, он понял, что бесы – какие угодно, но только не такие. Перед ним был не бес, а замученная девочка. Она ждала его, чтобы помириться, надела его любимое платье, он же совсем к ней не спешил. Пришла обжигающая мысль, что Вильям никогда бы не поступил с ней так. Брат был готов ради нее бесконечно топтать свою гордость, прощать, пытаться понять и подстроиться.
Лайонел бесшумно опустил бутылку на землю и присел рядом с девушкой. Так ли она ошиблась, называя себя трофеем? Ни одна женщина не обходилась ему столь дорого. И он без сомнений ценил невероятную сложность, с которой ему досталась Катя. Но объяснить это ей, чтобы не обидеть, объяснить правильно, он затруднялся.
Солнечная дорожка заката блестела на темной морской ряби. Лучи, проникая между зеленовато-сизыми ворсистыми стеблями маков, скользили по белоснежному лицу девушки, касались кончиков ресниц цвета охры, ласкали вишневые от крови губы, играли на кончике носа, гладили алебастровые щеки и запутывались в огненных кудрях.
Лайонел протянул руку и коснулся ее мягких волос. Что ей снилось? Какая музыка сейчас играла у нее в голове? Он не знал. Но даже окружавшие их кровавые маки покачивались в танце в такт призрачной музыке.
Девушка проснулась, на губах мелькнула улыбка и серые глаза распахнулись. Безмятежные, счастливые и сияющие, они в миг превратились в испуганные, тусклые и дождливые. Эта явная перемена кольнула молодого человека, точно незамеченный шип на стебле дикой розы.
Катя смотрела затравленно, чуть повернув голову.
– Я приготовила речь, – с трудом произнесла девушка.
Лайонел напряженно кивнул, с неведомым раннее ужасом ожидая, как она сейчас скажет ему, что готова вернуться к Вильяму. И наверно, впервые совсем не думал, каково будет его гордости, когда он скажет и пообещает ей что угодно, лишь бы она осталась. Понял, как глупо было сравнивать ее с братом. Конечно, она слабее, наивнее, и он должен, просто обязан был делать ей скидку, всегда и во всем. Потому что бесконечно, со всей одержимостью, на какую способен, любил ее.
Ресницы девушки дрогнули.
– Я приготовила ее раньше… сейчас я уже не помню всего.
– Сути будет достаточно, – вздохнул Лайонел. Она подняла на него несчастные глаза.
– Я не могу без тебя жить. Такая суть.
Он прокручивал в голове услышанное, а девушка совсем сникла, заметив:
– Ты насмехаешься?
– Нет… нет. – Он улыбался и, наверно, в целом свете, ни в одном языке, известном ему, не существовало слов, сказавших бы о его чувствах больше, чем сейчас сказала она. Однажды такие слова он уже слышал от нее. Тогда она стояла на подоконнике окна в своей комнате и грозилась выброситься. В тот раз они звучали по-другому и скорее раздосадовали. А сейчас стали незаслуженным, но самым лучшим вознаграждением. Лайонел всматривался в туманно-серые глаза и видел осень в своем любимом городе, когда асфальтовые дорожки мокрые от дождей, а листва на деревьях пышно-рыжая. Он не мог поверить и до конца осознать, что возможно чувствовать так раздирающе глубоко и безнадежно одержимо.
Молодой человек медленно расплел косички на ее осенних волосах и просто сказал:
– А я не могу жить без тебя.
Улыбка, недоверчивая, нежная, преобразила ее личико. Каких-то несколько месяцев назад, увидев эту девочку впервые, он мог долго перебирать в уме нелестные эпитеты, характеризующие ее внешность. А сейчас был не в силах перестать постоянно любоваться ею. Ему нравилось в ней все, и часто приходилось подавлять в себе необузданное желание прикасаться к ней, обнимать, целовать. Он боялся показаться навязчивым, слишком влюбленным, зная, что чувства – это средство для манипулирования, оружие. И вложить его в руки, даже любимые, было опасно.
Катя приподнялась, отряхнула с себя кровавые ошметки лепестков и, раскрыв ладонь, показала ему белый лепесток.
– Нашла такой… – и тихо прибавила: – У меня, кажется, сегодня день рождения.
Лайонел опустил глаза, не способный вымолвить хотя бы тривиальное: «Я не знал». Он должен был знать и помнить.
Она спросила:
– Ты сердишься на меня из-за крови?
Он подал ей бутылку.
– Нет, не сержусь.
– А где ты пропадал так долго?
Ему было стыдно, но он честно ответил:
– Просто сидел на берегу залива Фёрт-оф-Форт.
– Ты не хотел возвращаться?
Молодой человек грустно усмехнулся, взял ее руку и поцеловал.
– Я не заготавливаю речей, попробую экспромтом, хорошо?
Она кивнула.
– Ты говоришь, я вернулся за тобой, чтобы самоутвердиться. – Она хотела возразить, но он прижал палец к ее губам. – Помнишь, что Вильям сказал тебе, когда вы танцевали?
– Нет, – огорченно покачала головой девушка.
– Он сказал, что любит тебя.
– Ах да, – все еще не понимая, к чему он ведет, моргнула Катя.
Лайонел устремил взгляд на горизонт и тихо промолвил:
– Я не позволил тебе ответить ему, не дал сделать выбор. Потому что пока вслух не было произнесено ответное «люблю», ты принадлежала мне и обещала ждать. Я думал, мне все равно, что именно ты ему тогда не сказала. Но теперь меня это убивает. Следовало подождать лишь пару секунд, но я, как ты заметила, привык владеть. Думал, самое главное заполучить тебя, а с остальным разберусь потом. Вот только я не учел, что нельзя разобраться с тем, чего нет. Ты не сделала выбор, не успела ответить Вильяму. Ничто теперь уже этого не изменит. Я не узнаю, по своей воле ты ушла со мной или нет. А все оттого, что я никогда не ставлю цель играть честно, моя цель – победа. Трофей, может, для тебя звучит оскорбительно и обидно, но не будь ты трофеем, ты не была бы моей. Победители не смотрят под ноги, по сторонам, они никого и ничего не замечают, кроме блеска золотых кубков. Нечестная игра – не помеха победе, но триумф ее отравлен. – Лайонел взял с ее ладони белый лепесток. – Каждая девушка мечтает, чтобы ее рассмотрели в толпе, выделили и полюбили. Но это история не про меня, это Вильям рассмотрел тебя в толпе, он выделил тебя, полюбил и показал мне. С тобой он был первым во всем, а я вторым. Если с этим я готов смириться, то мириться с твоей малейшей неуверенностью в своем выборе не могу.
Катя накрыла его руку своими пальцами.
– Вильям ведь тоже не играл честно, он…
– Он лицемер! – жестоко оборвал ее Лайонел. – Мой брат полагает, что если прикрываться святостью намерений, то в рай можно въехать на карете, запряженной хоть самим Иисусом. Разница между моей нечестной игрой и его лишь в том, что он не считает свою таковой. И он еще смеет меня осуждать. А я не осуждаю, я презираю. Меня нисколько не заботит, как я с ним поступил, я бы сделал это снова, только на несколько секунд позже, чтобы позволить тебе выбрать самой.
Девушка порывисто обвила рукой его шею и, прижимаясь губами ко рту, зашептала:
– Я ушла бы с тобой, даже если бы ты его убил… И мне хочется умереть при мысли, какие страшные вещи я простила бы тебе. Я боюсь, в любой миг ты способен причинить мне боль и мне не останется ничего иного, как молча сносить ее, потому что отказаться от тебя я не в силах.
