Текст книги "Талисман Белой Волчицы"

Автор книги: Ирина Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 15

Тропа вилась между деревьями, забирая и забирая вверх. Она и впрямь оказалась менее крутой и скользкой, хотя и более длинной, чем та, по которой они спускались к озеру, и хорошо просматривалась в наползающих на тайгу сумерках. Маша взяла Алексея под руку, и они шли молча, обогнав на одном из пригорков Владимира Константиновича и Михаила. Алексей поймал мгновенный взгляд купца. Словно бритвой прошелся он сначала по нему, затем по Маше. Но Михаил промолчал, взгляд притушил и тут же отвел его в сторону, а Алексей подумал, что теперь вряд ли получится наладить с ним благожелательные отношения. А ведь Тартищев в последнем из своих посланий настаивал на более близком знакомстве с младшим Кретовым. И после стычки на пароходе они почти помирились, но кто ж мог предположить, что появится в их отношениях помеха, которую Алексею не захочется устранить...

– Смотрите, Илья Николаевич, – прервала его мысли Маша, – маслята! Прямо на дорожку выскочили!

И вправду, прямо под ноги им высыпала целая стайка крепеньких маслят.

– Ну уж нет, хватит нам грибов! – засмеялся Алексей и потянул девушку за руку. – Лукерья больше не простит, если опять заставим ее на ночь глядя грибы чистить и жарить! Помните, как она на меня ворчала?

– Поворчит да перестанет! А грибы у нее получились отменные, у меня до сих пор слюнки текут, когда тот ужин вспоминаю. – Девушка сняла с головы шляпку и хитро улыбнулась. – Ну, чем не корзинка для грибов?

– Мария Викторовна! – произнес укоризненно Михаил. – Зачем же шляпку портить? Возьмите лучше мой картуз.

– Маша, перестань, – недовольно покачал головой учитель, – пора возвращаться, вот-вот стемнеет, а нам еще два часа до Тесинска добираться...

– Да тут всех дел на десять минут, – не сдавалась девушка и умоляюще посмотрела на Владимира Константиновича, – больно уж грибов хочется. Смотрите, – вытянула она руку в сторону отходящей вбок тропинки, – сколько их там! Словно корзину пятаков раскидали! – Она сделала пару шагов в сторону, ступила на тропинку и позвала Алексея: – Идите сюда, Илья Ни... – и вдруг вскрикнула и стала падать лицом вниз.

В один прыжок Михаил Кретов оказался рядом и подхватил ее на руки... Алексей опоздал только на мгновение...

– Плащ! Подстели быстрее плащ! – крикнул ему Михаил.

Алексей выхватил из рук учителя пыльник и расстелил его на обочине. Михаил бережно опустил Машу на него, но не положил на спину, а посадил таким образом, что она прильнула к его груди головой. Девушка была без сознания, и Алексей увидел, что из ее левого плеча хлещет кровь, и блузка уже промокла, и руки Михаила все в крови...

– Господи! – вскрикнул Владимир Константинович. – Миша, Илья! Что случилось? Откуда кровь?

– Самострел! – ответил сквозь зубы Михаил. Он отнял руку от плеча девушки. И Алексей увидел конец стрелы с коротким оперением, торчащий из раны.

– Хорошо, что стрела пробила плечо насквозь, иначе без хирурга не обойтись! Давай, Илья, поддержи Машу! – попросил его Михаил. – Надо приготовить тряпки для перевязки...

Алексей осторожно подвел руку под спину девушки. Бледное лицо ее было совсем рядом. Даже в сумерках было заметно, как бьется жилка на виске, а на нежной коже еще ярче проявилось с десяток веснушек. Сердце его сжалось, и он едва сдержался, чтоб не шмыгнуть по-детски носом, сгоняя набежавшие на глаза слезы...

Михаил тем временем быстро сбросил с себя верхнюю и исподнюю рубахи, мгновенно располосовал их выхваченным из-за голенища сапога ножом на длинные широкие полосы и приказал учителю:

– Быстро надергайте ягеля, Владимир Константинович, а мы с Ильей пока попробуем удалить стрелу... – Он велел Алексею придерживать Машу, а сам взялся за наконечник стрелы, торчащей у нее со спины, и выругался: – Сволочи! Кованый поставили! Четверик, как на медведя! – Он осторожно потянул стрелу, отчего кровь забила из раны фонтанчиком, и, вновь выругавшись, быстро отсек наконечник ножом, затем столь же быстро вырвал конец, торчащий со стороны груди, и крикнул учителю: – Ягель, быстро! – И прижал мох к ране. Тот сразу же набух кровью. Он отбросил его в сторону, протянул руку за следующей порцией и приказал уже Алексею: – Тряпки! Живо!

Затем сорвал с плеча Маши блузку, приложил прямо к ране новую порцию оленьего мха и ловко перевязал ей плечо, притянув предплечье к туловищу, пояснив при этом, что сделано это для того, чтобы Маша бессознательно не дернула рукой и не разбередила рану.

С момента выстрела прошло не более пяти минут, когда Михаил закутал Машу в пыльник и поднял ее на руки. Он строго посмотрел на учителя, затем на Алексея и не терпящим возражений тоном приказал:

– Спускаемся вниз, к даче! Теперь и речи не может быть, чтобы возвращаться в Тесинск. Сейчас я отправлю сторожа в город, через пару часов он привезет доктора, а пока ее нельзя беспокоить. Может опять открыться кровотечение. Пошли!

– Я, пожалуй, останусь. – Алексей вынул из потайного кармана «смит-вессон». – Думаю, следует осмотреть место происшествия...

– Давай, действуй, – кивнул ему Михаил, похоже, вид оружия его нисколько не удивил, он лишь уточнил: – Я скоро вернусь. Только вот Машу устроим как следует, и я тебе помогу! – Он сделал несколько шагов вниз по тропинке, оглянулся: – Гляди, осторожнее! Наверняка тут не одну такую штуку насторожили! – и заспешил со своей печальной ношей вниз. Следом за ним почти бежал вмиг постаревший Владимир Константинович...

Алексей проводил их взглядом и вновь вернулся на тропу. Первым делом он отыскал то, что Михаил назвал самострелом. Сбоку от тропы между двумя березовыми стволами было зажато и прикручено проволокой нечто отдаленно похожее на лук или, скорее, на средневековый арбалет. Очень грубое устройство с тетивой, курком и трубкой, куда вставлялась стрела. К курку была привязана бечева, которая спускалась по стволу почти до корня и пересекала понизу тропу.

Алексей даже нашел место, где Маша зацепила ногой бечеву, приведя в действие чью-то дьявольскую задумку. Он обвел настороженным взглядом окружавший его молчаливый лес, глянул вниз на озеро, которое в сиянии выглядывающей из-за гор луны отсвечивало ртутью. Отчего вода казалась тяжелой, густой и вязкой, а низкие, вялые волны едва шуршали в камышах и шипели на прибрежную гальку.

Темнота продолжала сгущаться и прикрыла все следы, если они, конечно, остались. И хотя Алексей не слишком на это надеялся, но все же отложил расследование преступления на утро. А то, что это преступление, Алексей не сомневался ни на йоту. Судя по высоте, на которой был закреплен самострел, установлен он был не на зверя, и Маше просто повезло, что она оказалась ниже ростом, иначе стрела попала бы не в плечо, а в сердце. Но в чье же сердце целил неизвестный злоумышленник?

Внизу показалось пятно света, которое переместилось на тропу и стало быстро подниматься вверх. Через несколько минут перед Алексеем возник Михаил с английским карабином в одной руке и керосиновым фонарем в другой.

– Ну что, нашел что-нибудь?

– Нашел, – подвел его к самострелу Алексей, – кажется, я догадываюсь, на кого он был нацелен. Ты постоянно этой тропой ходишь?

– Постоянно, сегодня, правда, сделал исключение, спустился по обрыву, когда вас с Машей на берегу заметил.

– Это тебя и спасло, – заметил Алексей и провел ладонью линию на уровне груди Михаила, – смотри, четко высчитали, мерзавцы. Аккурат в сердце целились. – Взяв из рук Михаила фонарь, он обошел вокруг деревьев, низко пригибаясь и пытаясь обнаружить хоть какие-то следы, но безрезультатно.

Михаил опустился на обломок дерева, приставил рядом карабин и некоторое время пристально наблюдал за передвижениями Алексея между деревьями, удивленно при этом хмыкая и покачивая головой. Наконец не выдержал и спросил:

– Ты что, ищейка?

– С чего ты взял? – удивился Алексей.

Михаил переложил карабин на колени и хлопнул ладонью рядом с собою, приглашая его садиться.

– Не обижайся, но со стороны посмотришь – ты словно пес охотничий, каждый камешек осмотрел, каждую веточку обнюхал. Шутка, конечно. – Он достал из кармана портсигар. – Куришь?

– Курю, – ответил Алексей.

Они закурили. Некоторое время молчали, затем Алексей спросил:

– Как Маша?

– Когда я уходил, была без сознания. С ней сейчас Марфа и Владимир Константинович.

– Марфа? – удивился Алексей. – Ты же сказал, что, кроме повара и сторожа, на даче никого нет?

– Однако память у тебя! – протянул Михаил озадаченно и с интересом посмотрел на Алексея. – Только Марфы и вправду поначалу не было. Она приехала позже, уже после моего отъезда к Хатанге. Мурку привезла. Никак, шельма, без меня не хочет оставаться. Тоскует, ничего не ест, а я хотел на лодке под парусом походить. Теперь придется отложить. Мурка в лодке беспокоится, паруса пугается и на берегу, если останется, мечется, с ума сходит, видно, боится, что утону. Ну, ей-богу, как с дитем морока. – Он улыбнулся и виновато посмотрел на Алексея. – А за Машу не беспокойся. Я отправил в город сторожа за доктором. – Михаил вздохнул. – Замечательная девушка! Красивая, умная... В наше время – крайне редкое сочетание.

– Редкое, – согласился Алексей и вернулся к интересующей его теме: – Как ты думаешь, кто за тобой решил поохотиться?

– Понятия не имею, – пожал плечами Михаил и, сильно затянувшись, выпустил через ноздри целый столб сизого дыма. – Неприятелей и завистников у меня – хоть дорогу мости, но явных врагов, которые хотели бы прямо в гроб законопатить, пока вроде не наблюдалось. В открытую на меня только ты осмелился напасть, а исподтишка... – Он наморщил лоб, вспоминая, потом покачал головой. – Нет, не было такого, потому что всякий знает: я башку мигом отвинчу и вернуть назад не позволю...

– Хорошо, но ты можешь назвать хотя бы одну причину, по которой с тобой хотели бы свести счеты?

– Не могу, – рассердился вдруг Михаил, – если я и обижал, то не до такой степени, чтобы кому-то захотелось меня убить. Никого в жизни не разорил, ни над кем не надругался. В карты мне проигрывали, но суммы незначительные... Морды, правда, частенько бью, но они, мерзавцы, сами их подставляют, потому что знают: после за каждый мой тумак или оплеуху прилично в ассигнациях получат.

– Выходит, это первое покушение на тебя?

– Выходит, первое. – Михаил как-то виновато пожал плечами и улыбнулся. – Ничего подобного раньше не наблюдалось. – Хотя постой! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Знаешь, было по весне... Мы с Федькой отправились на тетеревов поохотиться. Он на своего Баламута взгромоздился и – вперед! А я замешкался что-то, смотрю, он уже за ворота выехал... Я ему кричу: «Федька, стой!» – а сам на своего Нерона вскочил... А тот подо мной чуть ли не свечкой встал, сначала на дыбы, а потом принялся по двору метаться и взлягивать беспрестанно. Я поводья на себя тяну, он хрипит, пеной исходит, а сам меня по кругу носит, головой и крупом трясет, меня из стороны в сторону мотает, я и про тетеревов забыл, и про Федьку, думаю, только бы не сбросил. Позорище будет на весь Тесинск для Мишки Кретова. Я ведь в седле вырос. У дядьки моего, младшего брата матери, конезавод под Омском. Я там каждое лето пропадал. Таких жеребцов объезжал, не чета моему Нерону. Мне ведь любая животина с первого разу подчиняется. Мурку видел? Она одной лапой хребет кому угодно переломит, а ко мне, как котенок, ластится... – Он затянулся папиросой, затем недоуменно посмотрел на окурок, затушил его о каблук и, усмехнувшись, посмотрел на Алексея. – Слушай дальше, как я, может, впервые в жизни перепугался до смерти. – И окинул его внимательным взглядом, словно проверил: не насмехается ли?

Но Алексею было совсем не до смеха.

– И что ж все-таки случилось с твоим Нероном? – спросил он, всячески скрывая волнение, потому что почувствовал знакомый холодок в груди – первый признак того, что вышел на след.

– То и случилось, – вздохнул Михаил. – Вынес он меня за ограду, через коновязь перемахнул, тут я и приземлился на задницу, да так, что дух перешибло. Валяюсь на земле и вижу, что Марфа из ворот выскочила с ружьем навскидку и целится в Нерона. Я ей ору: «Марфа, тудыть твою мать, не стреляй!» А сам едва на четвереньки поднялся, смотрю, что с Нероном. А он, дьявол, как ни в чем не бывало, о коновязь головой трется, а морда вся в пене, грива всклокочена. Марфа ружье опустила, подошла к нему, за шею обняла и стоит, что-то шепчет ему в ухо. А он, бесова душа, так тихо, так жалобно что-то ржет ей в ответ. Переговариваются, значит. Только вдруг Марфа вскрикивает и тычет пальцем в седло: «Гляди, Миша, кровь!» Ну кое-как доплелся я до них, смотрю – и впрямь из-под седла в несколько струек кровь бежит. Я тут же рукой под седло, а Нерон как вздрогнет и ногами заперебирал, а из глаз слезы потекли... А я цепляю пальцем, не поверишь, вот такую, с мизинец прямо, железную колючку. Представляешь, каково было Нероше, когда я с размаху приземлился в седло? Тут любой бы взъярился...

– Ты считаешь, что ее нарочно подложили?

– В тот раз сомневался, а теперь точно думаю, что подложили. Конюхи Христом богом клялись, что ничего подобного не видели, самолично подпруги затягивали. Лошадь, говорят, вела себя спокойно. А тут на тебе! И главное, когда успели мерзавцы? Конюх все время ее в поводу держал.

– А кто-то из своих мог это сделать? Подойти незаметно и подложить колючку?

– Ну нет, – покачал головой Михаил, – никто не мог! Точно говорю, никто! Федька определенно не подходил. Марфа с крыльца не сходила, когда провожала нас... Анфиска...

– Анфиска? – перебил его Алексей. – Она что ж, у тебя в тот раз гостила?

– Слушай, – Михаил настороженно посмотрел на него, – ты что ж, Анфиску тоже знаешь? И, сдается мне, не только ее!

– Анфису половина Североеланска знает, к тому же вчера мы столкнулись с ней в конторе завода. Видимо, приезжала повидать бухгалтера.

– Столетова? – словно поперхнулся Михаил. – Она с ним встречалась?

– Она зашла в его комнату, но увидела меня и очень быстро ее покинула.

– И что ж, ничего не сказала при этом?

– Кажется, я ей не слишком нравлюсь.

– Понятно. – Михаил окинул его насмешливым взглядом. – Получила Анфиска от ворот поворот?

Алексей пожал плечами.

– Нет, здесь другое! С первых минут знакомства она готова была меня в клочья порвать, только не пойму – за что?

– За что? – усмехнулся Михаил. – Вот за то самое и порвать, что внимания на нее не обратил. Она и меня на дух не выносит, и, заметь, за то же самое.

Теперь настала очередь Алексея вытаращить глаза от изумления.

– За то же самое? Но она ведь тебе племянницей приходится?

– Приходится, – махнул рукой Михаил, – но и что из того? Вбила себе в голову, что влюбилась в меня, то и дело гостит в Тесинске и не сводит с меня своих рыбьих глаз. Пыталась и на более смелые дела подтолкнуть, но я устоял.

– Нет, что-то в моей голове не укладывается. Вы ведь близкие родственники?

– Я тебе объясняю, что ей это безразлично. Эта девка ни бога, ни дьявола не боится. Я ей про кровосмешение твержу, а она знай себе талдычит: «Детей от тебя рожать не собираюсь, а переспать – все равно пересплю!» – Михаил легко поднялся на ноги, подхватил с земли карабин и улыбнулся Алексею: – Пошли в дом, там все наши вопросы и обсудим. В том числе и про Анфису, и про тех, с кем дела имею и приятельские отношения. Именно приятельские, близких друзей у меня отродясь не бывало. Не люблю, когда мне лезут в душу, и сам этим не страдаю, но сегодня сделаю небольшое исключение, поговорим обо всем, о чем захочется... Если, конечно, захочется... – и окинул Алексея хитрым взглядом.

Глава 16

Машу обложили подушками, и она, бледная, с повязкой, обхватившей плечо и грудь, сидела на кровати и пила чай вместе со всеми, не отказавшись, впрочем, и от бокала красного вина. Его весьма настойчиво попросил выпить Михаил, пояснив при этом, что красное вино – первейшее средство для восстановления сил при обильной потере крови.

Доктора ожидали только к утру, но Маша выглядела неплохо, температура спала после того, как Марфа напоила ее какими-то настоянными на меду травами, поэтому волнение по поводу ее ранения понемногу всех отпустило и проявлялось лишь в несколько возбужденном разговоре и неожиданно излишней смешливости.

Михаил превзошел самого себя. Больше всех хлопотал возле Маши, да она и сама этому не противилась, смеялась его шуткам, принимала из его рук чай и ватрушки с вареньем, которые принесла с кухни Марфа, лишь иногда опускала глаза в ответ на его слишком пристальные взгляды.

И эти взгляды чрезвычайно беспокоили Алексея. Он понимал, что хитрый купец пошел в атаку. Подогретое Машиной холодностью самолюбие жаждало отмщения и побед. Но в то же время он понимал, что его желание оградить Машу от притязаний Михаила, защитить от его возможных посягательств, несомненно, осложнит с ним отношения.

Поэтому приходилось выбирать, тем более что намерения свои Михаил проявлял пока лишь в виде ухаживания: был неназойлив, в речи обходителен, остроумен, а в поступках намеренно осторожен и предупредителен. А взгляды? Что ж, взгляды... Смотреть на красивую девушку немного голодными глазами с поволокой никому не возбраняется. Да Алексей и сам то и дело ловил себя на том, что теряется в мыслях и сбивается в разговоре, стоит Маше на мгновение задержать на нем свой взгляд.

Алексей отошел к окну и сел на лавку. Отсюда гораздо удобнее наблюдать за происходящим в комнате и делать вид, что полностью сосредоточен на чашке с чаем. Его он отхлебывал крохотными глотками и, конечно же, не для того, чтобы продлить удовольствие. С одной стороны, ему не хотелось привлекать к себе внимание, с другой – необходимо было собраться с мыслями.

...То, что Михаил называл «дачей», оказалось огромным доминой из толстых бревен, крытым железом, его окна плотно закрывали ставни с накладными запорами. А вокруг – высоченная ограда из заостренных лиственничных плах, с врезанными в нее массивными, обитыми оцинкованным железом воротами, с надежными засовами и замками.

Они подошли к дому со стороны озера. Поднялись по деревянной лестнице, которая сбегала от ворот к воде. Здесь была устроена обширная купальня, а к далеко выступающим мосткам причалено несколько лодок, три плоскодонки и еще одна, с мачтой, на которой Михаил, видимо, и собирался ходить под парусом.

На пороге их встретила Марфа. Маленькая, вся в черном, глянула исподлобья и молча отошла в сторону, пропуская мужчин в комнаты.

– Как Маша? – справился Михаил и передал ей карабин.

Марфа прижала его к груди и, не сводя настороженного взгляда с Алексея, ответила неожиданно певуче:

– Слава богу, пришла в себя. Я ее травами напоила, а на ночь макового отвара дам, чтоб рана не беспокоила.

– Ты куда ее определила, Марфуша? – слегка приобнял сестру Михаил.

– В матушкину комнату, рядом со мной. Я в ночь за ней пригляжу.

Они вошли в комнату, где на пуховых перинах широкой кровати лежала Маша. Голова ее почти утонула в подушке, но, завидев вновь прибывших, она попыталась приподняться и даже улыбнуться.

– Лежи, лежи, – придержал ее за здоровое плечо Владимир Константинович и пожурил: – Не успела в себя прийти, уже невмочь лежать.

Алексей окинул взглядом комнату. Беленые стены, высокие потолки, окна стерегут тяжелые решетки из катаного железа, в углу – несколько больших и малых икон в золотых и серебряных окладах, за которые заткнуты букетики вербы и сухих трав. Под образами теплится лампада. На полу – яркие домотканые половики. На полкомнаты та самая кровать, на которой лежит Маша. Слева от нее – два окованных медными полосами сундука и стол, накрытый скатертью, по которой расползлись китайские драконы с лягушечьими мордами. Над столом – маральи рога с висящим на ремне американским «винчестером». Сюда же Марфа приспособила и второй карабин. Алексей уже обратил внимание, каким образом она держала его под мышкой – легко, привычно и слегка небрежно. И наверняка владела оружием не хуже брата.

Михаил опустился на стул рядом с учителем, заботливо спросил:

– Как ваше самочувствие, Мария Викторовна? Сильно рана беспокоит?

– Пока нет, спасибо вашей сестрице, Михаил Корнеевич, – Маша благодарно улыбнулась и посмотрела на Марфу, – боль с меня сняла. Я теперь подняться могу.

– Ну-ну, – покачал головой Михаил и улыбнулся, – сейчас вам лучше полежать и желательно меньше шевелиться, чтобы рану не растревожить.

– Слава богу, рана чистая, – подала голос Марфа и несколько раз мелко перекрестилась, – стрелой жилу не перебило, поэтому крови мало было.

– Надо завтра полицию вызывать, – произнес сквозь зубы Михаил, – я уряднику голову оторву, если не найдет мерзавцев, что самострел на тропе установили. Только не пойму никак: кому вдруг понадобилась моя забубенная головушка?

– А может, все-таки его на зверя установили, Миша? – спросил осторожно учитель.

– На зверя самострелы на звериных тропах ставят, а не там, где люди ходят, – усмехнулся Михаил и кивнул на Алексея. – Илья Николаевич, хоть и городской обитатель, и то сразу заметил, что самострельчик аккурат на меня был нацелен. – Он выложил рядом с Машей на одеяло обломки деревянной стрелы с кованым наконечником. – Вот и презент вам, Мария Викторовна! Реликвия, так сказать, на память! Видите, какую дикость вы в себя приняли! – Он взял в руки обломок с оперением, повертел его в руках. – Интересная стрела. Местные инородцы подобные не пользуют. – Он перекинул обломок прямо в руки Марфе и строго на нее глянул. – Разузнай, Марфуша, не появился ли кто из пришлых в наших местах, что подобное оперение на стрелах правит, а может, и самострелы на зверье ставит. Да сбегай еще с утра пораньше на тропу, посмотри, что к чему. Авось углядишь какие следы до приезда урядника. А то, как Илья Николаевич ни старался, – подмигнул он Алексею, – по темноте ничего не обнаружил.

– Хорошо, – кивнула согласно Марфа, – посмотрю, – и пригласила: – Присаживайтесь, гости дорогие, к столу!

Алексей обвел удивленным взглядом стол. И поразило его не столько обилие блюд со снедью, он уже привык к тому, что сибиряки на аппетит не жалуются и в любое время готовы прилично выпить и закусить, а то, как скоро и незаметно собрала на стол Марфа. Увлеченный наблюдениями за Машей и Михаилом, он даже не заметил, выходила ли она из комнаты. И мысленно укорил себя за подобное ротозейство.

За ужином Марфа потчевала гостей копчеными щуками и малосольным хариусом, сочной кровяной колбасой, которую местные инородцы называют ханом, а также еще одним национальным блюдом, приготовленным из молочных пенок, особым образом засушенных и измельченных и, как оказалось, очень вкусных. К сожалению, из этого изобилия Алексей, опасаясь за собственный желудок, отведал лишь самую малость – кусочек щуки да, грешным делом, с опаской попробовал несколько ломтиков кровяной колбасы. Но и этого хватило, что чай он уже осиливал с трудом, хотя глазами бы съел еще и парочку просто замечательных ватрушек, что вынесла Марфа к чаю.

Лицо ее, поначалу угрюмое и недоверчивое, самым поразительным образом изменилось. И Алексей понял, что Марфа, оказывается, еще молода, хотя, несомненно, старше Михаила, и даже хороша собой. Только почему она носит эти старящие и уродующие ее черные одеяния? Судя по тому, как лихо она управлялась за столом с едой и даже выпила две стопки вина, одежда ее не от чрезмерной богобоязни и послушания. И, улучив момент, спросил об этом у Владимира Константиновича. Но тот удрученно покачал головой и ответил:

– Сейчас не к месту об этом говорить. Слишком болезненная тема и для Марфы, и для Михаила. Я вам об этом непременно расскажу, но в другое время и, конечно же, не здесь.

Постелить Алексею хозяин приказал в своей спальне. Сам принес для него из чулана низкую походную кровать, и Алексей понял, что Михаилу перед сном хочется еще поговорить. Вероятно, последние события все-таки выбили его из колеи, хотя он старательно делал вид, что они его ни в коей мере не беспокоят.

Он некоторое время лежал спокойно, и Алексей даже задремал: все эти передряги, без сомнения, не прошли даром, и стоило ему коснуться головой подушки, как веки словно налились свинцом и он с трудом разлепил глаза, когда Михаил вдруг заговорил. И так, будто продолжил свой рассказ, начатый не сегодня, а много дней назад, потому что был он без уточнений и разъяснений. Хочешь – слушай, хочешь – не слушай, но не переспрашивай, не требуй растолковать, иначе прервется нить повествования, пропадет кураж и потянет вновь упасть головой в подушку, поддаться сну, который прервет рассказ и вряд ли позволит ему возобновиться. Слишком редки те мгновения, когда человек бросается словно в омут иной раз не слишком приятных воспоминаний и откровений. Так бывает или в минуты наивысшего блаженства, или после того, как испытал смертельную опасность...

– Ты вот на меня все время с какой-то издевкой посматриваешь, Алексей! – Михаил поворочался с боку на бок, затем перевернулся на живот. В слабом свете лампы глаза его сверкнули шало, по-цыгански. – Думаешь, дурень ты, дурень, Мишка! Силы тебе или деньжищ девать некуда? Жизнь прожигаешь! Водку жрешь! Баб лапаешь! Все оно так, да не так! – Михаил вздохнул. – Мне вот тридцать два всего, а я и стреляный, и битый, лихой судьбой омытый.

– Владимир Константинович немного о тебе рассказывал, – подал голос из своего угла Алексей.

– Да что он может знать? – махнул рукой Михаил. – Рассказывать легче, а ты попробуй это пережить... – Он сел на кровати, свесив крепкие ноги в холщовых кальсонах. – Говорят, цыганский дух во мне колобродит. Умыкнул кто-то из дедов моих по матери цыганку из табора. С тех пор и воцарился в нас этот самый дух бродяжий. Зимой еще терплю, но лишь сосульки носы повесили – меня в дрожь бросает, колотит, ломает, в голове прямо помутнение и сумятица.

– Значит, тебе и под пулями случалось бывать?

– Случалось, – усмехнулся Михаил, – и с басурманом туркой повоевать, и с джунгарами, и по памирским горам пройтись. Там в камышах я Мурку свою первую и подобрал. А эта у меня вторая, – кивнул он на тигрицу, лежащую у его ног. Услышав свое имя, она подняла голову, окинула комнату ленивым взглядом, столь же лениво шевельнулся кончик хвоста, и, выставив вперед мощные лапы с выпущенными когтями, потянулась и зевнула во всю пасть.

Михаил опустил ноги на ее спину и улыбнулся:

– Горячая, прямо как девка в бане! Зимой в экипаже ни грелок, ни дохи не надо, если Мурка рядом. – И уже серьезно продолжал: – Я ведь с пятнадцати лет по тайге мотался. Хотел, чтоб матушка и Марфа нужды не знали и от папани моего ни в коей мере не зависели. Он ведь меня только к двадцати годам открыто признал... – Михаил, не глядя, пошарил на прикроватном столике, достал портсигар, протянул его Алексею.

Они закурили. Сделав несколько затяжек, Михаил перешел в низкое кресло около окна. Не в пример той комнате, где лежала Маша, эта была обставлена по-европейски.

– Всю нашу тайгу обежал в свое время с кайлушечкой, все горы. Шурфы, лоток... И сейчас, бывало, как припомню, тут же сон надолго теряю. Вроде бы чего надо? На приисках неплохо хозяйствую и на фабрике... Слитки в руках, почитай, каждый день держу, но мне золотишко теплым, с земли надо почувствовать, в котомке или в тулуне на шее... – Михаил вздохнул и сильно затянулся папиросой. – Нас, диких старателей, в то время «хищниками», или «бергалами», звали, да еще «горбачами», видно потому, что весь скарб на собственном горбу таскали. Случалось за это золото в такие переделки попадать, врагу не пожелаешь! И сейчас порой страшно вспоминать. Что там Сербия! После нашей тайги ихняя война мне игрой показалась. – Он отвел руку с зажатой между пальцами папиросой в сторону и стянул с плеча нательную рубаху. – Смотри, здесь меня турок ятаганом рубанул, но я увернулся, и удар вскользь пришелся, а тут, – он ткнул пальцем в безобразный шрам, располосовавший плечо, аккурат рядом с первым, едва заметным, – меня Топтыгин зацепил своей лапищей... Так что и стреляли меня, и били не раз, и медведь чуть хребтину не сломал, благо что нож за голяшкой оказался. Теперь завсегда клинок при себе ношу.

– Может, кто-то из старых приятелей или врагов решил тебе отомстить?

– Не думаю, – досадливо поморщился Михаил. – Проще нож в спину всадить или из обреза подстрелить. Тут у нас в моду вошло винтарям стволы укорачивать. Говорят, в тайге легче управляться. А я так мыслю, удобнее разбойным промыслом заниматься.

– А он что ж, у вас процветает? – справился Алексей и посмотрел на окна. – То-то я смотрю, ставни на окнах с запорами, решетки...

– Всякое случается, – пожал плечами Михаил, но в подробности вдаваться не стал и продолжал, как ни в чем не бывало: – Вот подумаю иногда с другого конца: сидел бы я, Михаил Кретов, к примеру, день-деньской только при хозяйстве, при теплой бабе и детишках, так страх пробирает похлеще таежного. Знаешь, как бы ни крутила меня лихоманка, как бы ни ломала и ни гнула – все ж сколько удивительного удалось увидеть, с какими людьми перехлестнуться, с бедой и смертью миловаться, а вот не пропал... – Он затушил окурок о край пепельницы и тут же достал новую папиросу, но не закурил. – Может, в этом и есть смысл жизни, чтобы нужде сопротивляться, болезням, страхам? Ведь меня бродяжья жизнь, как хороший топор, закалила! Истинный бог, – он перекрестился, – все на своем пути порублю, если дорогу заступят, хоть лед, хоть камень, а своей задумки достигну... Нечиста сила! – выругался он на Мурку, которая неожиданно громко фыркнула и недовольно ударила несколько раз хвостом по полу. – Чего неймется? – прикрикнул он на кошку. – Спи уже!

Мурка безмятежно, вприщур, посмотрела на него своими глазищами и опустила большую голову на лапы.

Михаил недоуменно посмотрел на папиросу, потянулся было за спичками, но вдруг отбросил ее в сторону и с некоторой долей вызова в голосе продолжал рассказывать:

– На снегу спал без костра, в реках тонул, как-то промеж льдин чуть лодку не затерло, черным, как горелый пенек, из тайги выходил, а хворь не брала. А другой, глядишь, полжизни нежится у бабы под теплым боком – и понесли милого на погост от случайной болячки. Думаю, человек должен себя нарочно утруждать, блюсти себя в поджарости и в непокое. Я, конечно, бывает, загуляю, но сам в пьянстве не закисаю, это у меня для куражу, чтоб кровь быстрее в жилах бежала, раз не удается в тайгу вырваться. Иначе и вовсе заплесневеешь... – Он потянулся всем своим сильным, складным телом и хитровато посмотрел на Алексея. – А ладно мы с тобой поговорили? Все про меня узнал али как?

– Ровно столько, насколько ты сам мне доверился, – усмехнулся Алексей. – Занятный ты человек... – Он недоговорил и прислушался. Кто-то быстро шел по коридору. Шаги смолкли у дверей комнаты. И в то же мгновение они услышали стук и голос Марфы: