Текст книги "Орел легиона"

Автор книги: Ирина Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4
ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

Дитрих Зеленоглазый служил в римской армии с семнадцати лет, причём пошёл на службу не просто добровольно, но и охотно. Его племя жило за Рейном и не имело особых привилегий, в отличие от нескольких племён Левобережья. Те получали различные льготы за охрану границ Империи – кто освобождение от рекрутского набора, кто послабление в выплате дани. Однако отец Дитриха – могучий вождь Ариовист, понимавший бессмысленность войны с Римом, – сумел завоевать доверие римлян и тоже получил немало прав, вплоть до возможности без дополнительного разрешения посещать вместе со своими людьми левый берег Рейна и вести торговлю в любой из близлежащих провинций. Зеленоглазый (своё прозвище он получил ещё в детстве) не раз ездил с отцом в Рецию, – самую богатую из южных германских провинций.

В центре её высился настоящий римский город, с форумом, храмами, цирком, прекрасными термами и огромным плацем.

Этот-то плац и заворожил мальчика, едва он его увидел. Он смотрел на обучение римских воинов, и в его душе зрело желание научиться всему, что умеют делать они. Его восхищал строевой шаг легиона, когда несколько тысяч выстроенных шеренгами людей, в сверкающих нагрудниках, в шлемах, увенчанных красными гребнями, шли нога в ногу, единовременно ударяя светлый песок тяжёлыми, на толстой подошве, боевыми сандалиями. Он любовался упражнениями копьеносцев и состязаниями с мечами, восхищался быстротой, с которой когорты перестраивались, меняя оборонительные построения на боевые. В этой безукоризненной слаженности, точности, в этом беспрекословном повиновении командам он видел объяснение непобедимости Рима.

Другое дело, что уже в детстве он сам ничуть не хуже взрослых римских воинов стрелял из лука, метал дротик, а уж в верховой езде оказался бы не слабее самых опытных легионеров-всадников. Но его отдельные умения ничего не стоили без военного искусства и мощи целой армии. Дитрих заговорил было об этом с отцом, и, к его удивлению, Ариовист выслушал четырнадцатилетнего сына серьёзно, но потом сказал:

– Каждое умение даётся что человеку, что народу – только с опытом. Наш народ отважен и могуч, у нас есть опыт в битвах. Но нет опыта в послушании. Кто из вождей сумеет собрать такую же армию, как та, что есть у римлян, и заставить её подчиняться? Сразу найдётся ещё несколько вождей, которые захотят отнять у него право на управление этой армией, и ничего хорошего не выйдет. Из-за этого не удалась ни одна попытка освободиться из-под господства Рима и в ближайшие лет сто не удастся – у нас нет ещё стремления объединиться, принести в жертву гордость и самомнение ради нашего единства. Воюющие друг с другом племена сейчас опаснее друг для друга, чем Рим для всей Германии. Поэтому я предпочитаю дружбу с Римом.

Дитрих понял отца, и с тех пор его мечтой стала служба в римской армии. И возможность поступить на эту службу представилась раньше, чем он надеялся. Зеленоглазому минуло шестнадцать лет, когда на земли его племени, к тому времени давно мирно возделывавшего поля и выгонявшего на пастбища скот, напал мощный отряд соседствовавших с землями Ариовиста херусков[19]19
  Херуски – одно из германских племен, живших на правом берегу Рейна.


[Закрыть]. Главной их целью были несколько прекрасных конских табунов, составлявших гордость племени и бывших ходовым товаром на рынках Левобережья. Завоеватели не прочь были поживиться и только что собранным урожаем проса, а ещё увести в плен юношей, женщин и девушек, благо ближайшая римская крепость находилась в сотне миль, за Рейном. Была крепость и по эту сторону реки, она располагалась ближе, но до неё пришлось бы добираться дольше: затяжные осенние дожди превратили в болота многие окрестные луга, заболотили леса и рощи.

Ариовист предполагал, что следует ждать нападения, и предпринял меры к тому, чтобы его не застали врасплох. Много раз побывав в римских крепостях, вождь знал, как они строятся. Конечно, возвести подобие такой крепости в своём поселении предводитель тевтонов едва ли сумел бы, однако вырыть ров вокруг нескольких посёлков и обнести их высоким земляным валом он всё же ухитрился. Едва началась битва, за пределы этого рва и вала сбежались женщины и дети из других, близлежащих посёлков, сюда же загнали несколько сотен лошадей, не желая делать их лёгкой добычей херусков. Но тех было очень много, и они надеялись сломить сопротивление воинов Ариовиста.

– Скачи! – крикнул отец Дитриху. – Среди наездников тебе нет у нас равных. Доберись до Рейна, переправься и попроси помощи у гарнизона крепости. Римляне знают, что я им не враг, и если помогут, не останусь в долгу.

Он успел промчаться по последнему из трёх, перекинутых через ров, мостов, прежде чем отцовские дружинники ударами топоров подрубили их опоры. Орда херусков была уже в стадии[20]20
  Стадий – мера длины, применялась во многих странах Древнего мира. Римский стадий равнялся 185 см.


[Закрыть] от земляного вала, и Дитрих направил коня вдоль рва, затем наискосок, прямо под носом у врагов, в первый момент не понявших, что означает это явление одинокого всадника, словно нарочно скачущего под их стрелы. Поэтому они и не обстреляли его сразу. Когда же несколько человек, остановившись, потому что стрелять на ходу было бессмысленно, выпустили в беглеца пару десятков стрел, достать всадника смогли только три. Одна вонзилась в круп коня позади седла, и конь лишь ускорил от этого бег, вторая воткнулась в ногу Дитриха ниже колена, третья попала в левую руку. Он обломил их – вынимать было некогда – и продолжал скакать. Кто-то из херусков пытался его догнать, но это ещё никому не удавалось, на каком бы из отцовских коней он ни мчался, а сейчас под ним был лучший из лучших.

Потом была скачка лесом, по размытому дождями бесконечному лугу, потом снова через лес. Дитрих лучше кого бы то ни было знал, как экономить силы коня, когда необходимо чуть придержать его, дать перейти на спокойную рысь, когда вновь пустить вскачь, чтобы он выдержал как можно дольше. Припав к шее могучего скакуна, юноша уговаривал его, называл самыми ласковыми словами, объяснял, что иначе нельзя, что от их общих сил сейчас слишком многое зависит...

Ледяная вода Рейна охладила горевшие огнём раны, но простреленная нога, и без того онемевшая, совсем перестала чувствовать. Зеленоглазый молил Вотана[21]21
  Вотан – верховный бог у древних германцев.


[Закрыть] сохранить силы его коня, потому что, если тот, выбравшись на берег, упадёт, придётся дальше бежать самому, а крепость ещё не рядом.

Он поспел тогда вовремя. Командир гарнизона знал его отца и без лишних слов согласился отправить подмогу.

– Но поедет отряд не напрямик, через реку, а всё же через мост, – рассудительно заметил центурион. – Да, это порядочный крюк, но я не хочу потерять десяток-другой людей и лошадей в этой бешеной реке. Не все умеют скакать, стрелять из лука и переправляться в половодье верхом в самом опасном месте. Не все такие, как ты, Дитрих, сын Ариовиста!

– Если твои воины помогут моим сородичам выстоять в битве, я пойду служить именно в ваш легион! – пообещал Зеленоглазый, один за другим вытаскивая из своей руки и из ноги обломки стрел. – Послушай, центурион, мне нужно калёное железо, чтобы прижечь раны. Не то, пока мы скачем назад, я потеряю много крови, а потом раны могут загноиться.

Ему не стали возражать. Даже те из легионеров, кто не встречал прежде Ариовиста и его сына, слыхали о них достаточно. Да и сами бойцы Пятого легиона, почти все родом из Дакии, не привыкли оставлять поле боя из-за двух сквозных ран, которые не мешали скакать верхом, владеть мечом и стрелять из лука. К тому же воинам понравилось, что юный германец, прежде чем заняться своими ранами, сперва вытащил стрелу из крупа коня и смазал ранку снадобьем, которое дал ему гарнизонный лекарь.

Они прискакали на помощь Ариовисту, когда херуски уже облепили земляной вал, будто мухи медовую лепёшку. Их сбрасывали оттуда, но они лезли и лезли вверх, и было очевидно, что упрямое сопротивление тевтонов не отбило у них охоты осуществить задуманное. Римская конница нанесла удар сзади, и это решило исход сражения. Захватчики отступили, потеряв более половины отряда, и дружина Ариовиста с торжествующими воплями пустилась вдогонку, хотя и сделано это было скорее для устрашения.

Дитрих сдержал слово: спустя полгода он обратился к легату Пятого легиона с просьбой о зачислении в ряды воинов. Его отец не возражал, и легат тоже не нашёл возражений, хотя в его легионе германцы до сих пор не служили.

Очень скоро Зеленоглазый убедился, что маршировка по плацу и повторяемые многократно боевые упражнения смотрятся красиво лишь со стороны. Это была тяжелейшая, утомительная, иной раз откровенно нудная работа, отнимавшая уйму сил и приносившая мало удовлетворения. Казалось, что всё это просто, но умом юноша понимал: для точности и слаженности боевых действий всей армии каждый воин должен уметь выполнять любое движение, любой шаг с ювелирной точностью, притом не думая, как он это делает, – эти действия должны были войти в привычку, а привычка – укорениться в подсознании. Чем-то такая выучка напоминала инстинкт дикого зверя. Но зверь не умеет выполнять команды, если только не попадает в руки человека и не становится дрессированным. А здесь всё строилось ещё и на безусловном подчинении командиру, каждому его слову.

Дитрих очень хотел стать хорошим легионером и подчинил свою свободолюбивую натуру этому желанию. Он упрямо постигал военную науку, созданную и достигшую совершенства за столетия римских побед и поражений. Вскоре юный германец стал одним из лучших бойцов легиона. Он усвоил всё, что возможно было усвоить, не растеряв своих былых навыков охотника, следопыта, наездника и укротителя коней.

С тех пор прошло двадцать пять лет. Он прославился и в Пятом легионе, с которым служил в Дакии, и в Десятом египетском, с которым прошёл через жестокие сражения во время обширных восстаний в Мавритании[22]22
  Одна из африканских провинций Рима.


[Закрыть], потом в азиатских провинциях, и в Девятом, возрождённом легендарном легионе, чьи когорты в последние годы несли службу на Дунае, в Северной Галлии и в Британии.

Именно в Британии более тридцати лет назад этот легион бесследно исчез. Уйдя за Вал Адриана, чтобы подавить мятежи северных провинций, четыре с лишним тысячи легионеров словно растворились в густых туманах тамошних лесов и болот. Вместе с легатом и центурионом первой когорты пропал и орёл легиона, а значит, для всей римской армии он перестал существовать.

Армия смирилась с утратой легиона. Не смирился, как потом выяснилось, лишь один человек – сын командира первой когорты Элий Катулл. Он, как и его отец, стал военным, пройдя обучение в Риме, получил звание центуриона и отправился служить в Британию. Во время мятежа, случившегося в одной из приграничных крепостей, центурион Элий получил тяжёлую рану, после неё остался хромым и мог бы себе спокойно жить в имении своего двоюродного брата, ветерана, получившего в Британии неплохой надел земли, но память об отце подвигла девятнадцатилетнего юношу на невиданный подвиг. Вместе со своим вольноотпущенником, бриттом из племени иценов, он отправился за Вал Адриана, назвавшись опытным знахарем, умевшим к тому же исцелять глазные болезни (а таких по просторам Северной Британии колесило великое множество). Отважные друзья прошли вдоль и поперёк всю Валенцию и половину Каледонии, покуда не нашли племя, у которого в местном святилище хранился пленённый римский орёл. Это племя, вместе с несколькими другими, и уничтожило некогда римских воинов, оставшихся верными присяге. Остальные гораздо раньше либо дезертировали и стали жить среди варваров, либо погибли в лесах и болотах.

Элий и его друг сумели похитить «римского бога», как называли варвары золочёного орла, сумели уйти от погони и доставить свой трофей назад, за пределы Вала Адриана. Однако римский Сенат не решился возродить Девятый легион: многие его бойцы, как явствовало из рассказов центуриона Элия, опорочили имя легиона предательством и изменой присяге. Героическая гибель первой когорты не переубедила сенаторов. И легион был на время забыт. Брат центуриона Элия, ветеран Катулл, предложил похоронить легионного орла в тайнике, в его доме, что и было сделано.

Прошло пятнадцать лет, и, путешествуя по своим провинциям, император Марк Аврелий посетил Британию. Ему рассказали о судьбе Девятого легиона, о подвиге центуриона Элия и о том, что легендарный орёл упокоился где-то здесь, в одной из британских провинций.

Император отыскал имение двоюродного брата центуриона Элия, ветерана Люция Катулла, и тот, изумлённый такой честью (не всякий римский ветеран может похвастаться, что принимал у себя императора!), разумеется, рассказал Марку Аврелию не только всю историю легионного знамени, но и показал место его упокоения. Сердце императора дрогнуло: он повелел возродить легион, восстановить знамя (Элию и его другу вольноотпущеннику Крайку, удалось унести лишь самого орла, без древка, без прибитых к нему золочёных венков и прочих наград) и набрать новых легионеров, причём только из числа италиков.

Дитрих Зеленоглазый стал центурионом второй когорты Девятого легиона. Его назначению туда способствовал старый друг знаменитого германца Арсений Лепид, один из немногих легатов римской армии, не назначенный на эту должность из числа сенаторов, но получивший почётное звание после долгих лет воинской службы. Арсений и Дитрих сдружились ещё в Десятом египетском легионе, которым прежде командовал Лепид.

За два года до роковых событий возле одной из северных крепостей Зеленоглазый получил давно заслуженную отставку, и ему, как всякому ветерану, пожаловали, вместе с определённой суммой денег, надел земли. По правилам этот надел выдавался по последнему месту службы, а потому Зеленоглазому предложили неплохой участок в Британии. Он, не раздумывая, согласился, потому что отлично понимал: земледелец из него никакой, к пахоте, севу, труду на пастбище у него не было ни малейшей тяги. Он почти сразу сдал свою землю в аренду соседу, такому же армейскому ветерану, который был счастлив низкой арендной плате. Сам же Дитрих поселился в небольшом имении, на клочке оставленной себе земли и занялся охотой, причём ради хороших охотничьих трофеев мог путешествовать то на север, к Валу Адриана, а то и за его пределы, то на юг провинции. Он везде давно уже свёл знакомства с местными охотниками, и они с удовольствием сопровождали ветерана в его похождениях, тем более что он был щедр, всегда по справедливости делил добычу, а порой отдавал больше, чем заслуживали другие – его радовала сама охота, а брал он себе столько, сколько нужно для обычного вкусного обеда.

Кроме охоты Зеленоглазый занимался выездкой коней – его сосед завёл себе неплохой табун, и Дитрих охотно объездил нескольких наиболее норовистых жеребцов и кобыл, чтобы их можно было использовать под седлом и в упряжке. С соседа он не взял денег, но когда к нему стали обращаться с такими же просьбами торговцы лошадьми и владельцы других табунов, ветеран уже не церемонился. И заказчики платили, отлично понимая, что лучше не справится никто. При этом Дитрих никогда не калечил лошадей, не избивал их, не рвал рот удилами, чтобы заставить животное подчиниться. Он просто сразу показывал коню, будто противнику в бою, свои силу и ловкость, а после заключал с норовистым скакуном мир, и этот мир всегда принимался. Пару раз Зеленоглазому пытались подсунуть жеребцов, опоенных дурманом и от того впадавших в неистовство, едва на спину бедняге садился человек. Оба раза это было сделано на спор: вот, мол, в этот раз знаменитый наездник не сумеет справиться с лошадью. Но Дитрих справился, хотя это стоило куда больших усилий и было куда опаснее, чем обычно. После этих случаев к нему несколько раз привозили коней из дальних провинций и даже однажды из Рима. Платили хорошо, так что нужды ветеран не испытывал, да ему и не нужно было много.

Он так и не женился, не позабыв за долгие годы белокурую Хильде, которую когда-то мечтал взять в жёны. Отец, однако, сосватал её старшему брату Дитриха – старший есть старший, а девушка нравилась обоим. Дитрих не обиделся ни на отца, ни на брата и никому никогда не рассказывал о Хильде, но всерьёз увлечься какой-нибудь женщиной так и не сумел. Он нравился всем: гетерам, искусным в любовных ласках, жёнам легионеров, считавшим, что долгое отсутствие мужа оправдывает грех, зачастую и молоденьким девицам, которых улыбка красавца воина заставляла забыть даже страх перед родителями. Услугами первых Зеленоглазый нередко пользовался, что до вторых и третьих, то у него на этот счёт было простое правило. «Я сам легионер, – говорил он. – Как же стану пакостить таким же легионерам? А случись испортить девицу, так ведь и жениться заставят! Что же я, сумасшедший?»

С легатом Арсением центурион в отставке поддерживал прежнюю самую тесную дружбу – они часто встречались, иногда в те дни, когда Арсений мог оторваться от службы, отправлялись на охоту вместе. И римлянин всегда, неизменно доверял своему другу-варвару.

И вновь орёл Девятого легиона ушёл в туманные глубины загадочных северных областей Британии. Ушёл и не вернулся.

Глава 5
ПЛАН ДИТРИХА ЗЕЛЕНОГЛАЗОГО

– А я, признаться, удивился, что ты откликнулся на моё приглашение и приехал, – заметил Квинт Клавдий Лукулл, дослушав рассказ Дитриха до конца. – Думал, раз твой друг ушёл туда и пропал, то ты тоже отправишься за Вал – разузнать, что случилось с Арсением и его когортами.

– Это упрёк? – Зелёные глаза лишь на миг стали тёмными, в них сверкнули опасные недобрые искры.

– Нет, не упрёк! – Клавдия трудно было смутить. – Просто раз так, то у тебя были причины не ходить туда. Возможно, ты тоже поверил в пророчество друидки и не захотел погибать понапрасну.

Дитрих покачал головой.

– Ты знаешь: я не верю в эту бесовщину. И удивился, когда поверил Арсений. Да кабы даже я был уверен, что действительно найду там свою смерть, то неужто это остановило бы меня, Клавдий?

– Тогда в чём причина?

Зеленоглазый вновь отхлебнул вина и улыбнулся:

– Когда ты отправил мне письмо?

– Двадцать дней назад. Сразу, как до меня дошла весть о случившемся.

– Так. Как думаешь, сколько эта весть шла от Вала Адриана до Лондинии?

Наместник на мгновение задумался.

– Не думаю, а знаю: четыре дня.

– Правильно. Столько же времени мне везли твоё приглашение. Со времени исчезновения легиона действительно прошло двадцать четыре дня. А теперь прикинь, за сколько дней я могу доскакать до Лондинии? И не от Вала, а от своего имения, которое расположено значительно ближе, а, Клавдий?

На этот раз Лукулл думал куда дольше.

– Скорее всего за три дня. Когда ты в седле, любая лошадь становится вдвое резвее.

– Возможно. А возможно, я просто лучше знаю лошадей. Я ехал к тебе два дня, наместник. Итак, отнимем от двадцати четырёх четыре, четыре и два. Получается четырнадцать дней. Как раз почти до конца майских календ[23]23
  По римскому календарю каждый из двенадцати месяцев делился на два равных промежутка: иды и календы.


[Закрыть]. То есть у меня было время побывать за Валом.

Сенатор Тит Антоний присвистнул:

– Ничего себе! Так ты там был, Дитрих?

– Был, конечно. Отправился сразу, едва стало ясно, что когорты Арсения не вернутся. Тогда же и было отправлено сообщение наместнику.

– И что ты узнал? – Клавдий весь напрягся.

– Ничего, – последовал ответ.

– Кажется, я тебя не понял.

– Ты как-то заметил, что по-латыни я говорю безупречно, значит, не понять короткое слово не мог. Я сказал: ничего.

И снова в триклинии воцарилось молчание. Наместник и сенатор во все глаза смотрели на знаменитого воина, ожидая, что он разъяснит сказанное. Зеленоглазый со вздохом поставил на столик чашу, не выпитую и до половины, и проговорил, переводя взгляд с одного из слушающих на другого:

– Едва мы заделали лисью нору, я отправился на ту сторону. Мне уже приходилось туда ходить, охота там не хуже, чем с нашей стороны, а отношения с бриттами у меня неплохие и тут, и там. Три с лишним дня я шёл по следу легиона. Проводник действительно повёл их по малонаселённым местам, где возможно было избежать встреч с большими отрядами бриттов.

– Но ведь враги не могли не ждать нападения! – воскликнул Клавдий. – Раз напали они да ещё получили хороший отпор, то естественно было предположить, что римляне захотят преподать им урок «добрых отношений».

Дитрих усмехнулся:

– Но они вряд ли сразу догадались, что мы обнаружили лисью нору. Значит, должны были думать, будто Арсений Лепид начнёт расправляться с теми, кого заподозрит в мятеже по эту сторону Вала. Так что запас времени был. Когорты Арсения шли по самым диким местам, и я следовал за ними. Но потом след пропал.

– Как – пропал? – изумился сенатор Антоний.

– Так Совсем пропал. Я не нашёл его продолжения.

– Ты?! – Клавдий поперхнулся вином. – В жизни не поверю, что ты мог не найти следа!

Вместо ответа Зеленоглазый придвинул к себе большую стеклянную чашу для ополаскивания пальцев. Окунул туда указательный палец, быстро провёл по поверхности воды. Затем, спустя несколько мгновений, поднял глаза к наместнику.

– Клавдий, покажи, где след от моего пальца.

– Ты хочешь сказать, что...

– Вот именно. И я это предполагал с самого начала. В тех местах, куда проводник повёл когорты Арсения, очень много болот. По одному из них они и пошли.

Тит Антоний нахмурился.

– Вот и ответ! – медленно проговорил он. – Этот проклятущий варвар заманил их в топь.

– Не сходится, – возразил Зеленоглазый. – Если предположить, что проводник знал брод через болото, то, надо думать, легионеры шли за ним след в след, иначе не пройдёшь. И если бы идущие первыми стали проваливаться и тонуть, то те, кто двигался следом, конечно, не полезли бы дальше.

– Но без проводника они не смогли и вернуться назад.

– Да, вероятно. Однако опыт подсказывает, что из тысячи двухсот человек кто-то вернулся бы обязательно. Хоть несколько воинов. Есть ведь люди опытные, которые могли запомнить приметы пути. Я бы запомнил. Нет, если проводник вёл когорты в западню, то либо завёл очень далеко, откуда и в самом деле было уже не выбраться, либо их кто-то должен был встретить. Я обошёл болото кругом. И не нашёл продолжения следов.

Квинт Клавдий развёл руками:

– Ты противоречишь себе, Дитрих! Раз продолжения следов не было, то, выходит, они всё же погибли в этом злосчастном болоте. Все, как один.

– Могу это допустить, но не верю в это, – твёрдо проговорил Зеленоглазый. – Просто все три дня, что я следовал за Девятым легионом, шли проливные дожди. По ту сторону топи – низина, она вся покрылась озёрцами, лужами, и следы, оставленные несколько дней назад, попросту исчезли. Хотя там и прошло так много людей. Знай я точно, где именно Арсений со своими когортами вышел из болота и в каком направлении они двинулись дальше, я, возможно, отыскал бы какие-то приметы. А так это оказалось невозможно: там бродят стада кабанов, пасутся коровы местных жителей, бродят охотники. Следов сколько угодно, и все они после дождей стали в лучшем случае едва заметными отметинами. Конечно, я расспрашивал местных жителей. И все они отвечали, что не видели «красных гребней» – так бритты называют римских воинов. Кто-то, думаю, действительно не видел, а те, кто видел, разумеется, не сказали.

Он умолк, закончив рассказ. И опять все трое долго молчали.

– Ну, и что мы станем делать теперь? – первым заговорил наместник Британии. – Пошлём в Рим отчёт о новой пропаже Девятого легиона? А не слишком ли часто он пропадает?

– А что ещё можно сделать в этом случае? – вопросом на вопрос ответил Тит Антоний.

– Не знаю, что будет делать почтенный наместник и что будешь делать ты, высокородный сенатор, а я собираюсь узнать правду, – сказал Дитрих и наконец залпом осушил свою чашу. – Я покинул Каледонию потому, что не смог найти когорты Арсения по свежим следам, и потом уже не имело значения, сколько пройдёт дней. Если римляне погибли, то им уже не помочь. Если кто-то из них жив, не так важно, придёт ли помощь немного раньше или немного позже. Охотник, который кидается за дичью, не разбирая дороги, чаще всего остаётся ни с чем. Я собираюсь вернуться в Каледонию и продолжить поиски. Только вначале мне нужно ещё кое-что разузнать здесь.

Напряжение, повисшее в комнате, исчезло. Клавдий улыбнулся обычной для него скупой улыбкой.

– Я так и знал! И ты как недавний легионер, конечно, понимаешь, что важно узнать судьбу знамени?

– Судьбу легионного орла? Разумеется, понимаю. – В ответ на улыбку наместника Дитрих почему-то нахмурился. – В прошлый раз орёл оказался в руках врагов, но врагов диких и нерасчётливых. Они могли бы использовать «римского бога» против Рима, они и хотели это сделать, только не знали как. Теперь же мы явно имеем дело с врагами организованными, хитрыми и опасными.

– Не сомневаюсь, коль скоро у них нашёлся инженер, чтобы соорудить подземный ход, и стратег, организовавший штурм крепости по всем правилам ведения войны! – воскликнул Квинт Клавдий. – Неужели проклятые друиды способны на такие вещи?

Зеленоглазый кивнул:

– Думаю, да, способны. За те годы, что бритты противятся римскому завоеванию, их жрецы наверняка многому научились. Просто бегать впереди толпы, возбуждённой их зельями, стало неэффективно. И потом... – он осёкся, но продолжил: – Потом, мне кажется, сейчас они почему-то стали особенно нас ненавидеть. Не так, как прежде, когда просто злились, что их власть над дикими племенами уходит у них из рук. Сейчас это какая-то другая ненависть. Не могу объяснить, однако чувствую ясно.

Сенатор Тит Антоний привстал со своей скамьи:

– Очень интересно... Я не впервые это слышу. В каком-то из донесений Сенату о состоянии дел в провинциях уже было такое утверждение. Вспомнить бы, о какой из провинций шла тогда речь. Говорилось о том же самом: о том, что борьба с Империей усиливается и отношение к римлянам стало другим. Именно так и было сказано: ненависть какого-то иного порядка!

– Значит, причину надо искать не в провинциях, а в самом Риме, – заключил Клавдий. – Но я хотел бы, чтобы ты всё же рассказал подробнее, как собираешься действовать, Дитрих.

– Для начала, – проговорил тевтон, – мне нужно подробнее узнать историю прежнего исчезновения орла. А для этого встретиться с этим самым центурионом Элием. Далеко отсюда его имение?

– Совсем недалеко, – живо отозвался наместник. – Сколь я помню, оно примерно часах в семи езды отсюда. Езды верхом. Значит, ты, Зеленоглазый, доберёшься туда часа за четыре.

– И не подумаю, – решительно возразил Дитрих. – И не подумаю гнать коня ради лишней пары часов. Да ещё, если поеду прямо сейчас, прискачу в середине дня, когда добропорядочные ветераны-фермеры обычно объезжают свои угодья. Что же, искать Элия Катулла на пастбище или среди всходов пшеницы? Лучше поеду не спеша и буду как раз к вечеру.

Через некоторое время Зеленоглазый покинул триклиний и, обойдя просторный дом наместника, прошёл на широкий, обнесённый хозяйственными постройками двор, куда раб Клавдия Лаэрт, невысокий крепыш-галл, накануне отвёл коня приезжего. Как и положено, конь стоял, привязанный к яслям, с заложенным в них сеном. Дитрих с удовлетворением отметил, что Лаэрт не поленился вымыть его скакуна и даже аккуратно расчесать ему шерсть. А ведь он ещё подносил им с хозяином вино и фрукты, значит, был наготове. Правда, зов Клавдия раб мог услышать легко: задняя дверь триклиния выходила в просторный коридор, окна которого как раз смотрели на задний двор.

– Любишь лошадей? – спросил Дитрих раба, занятого в это время приведением в порядок упряжи хозяйской колесницы, отдельно сложенной на широкой деревянной лавке.

– Люблю! – тот широко улыбнулся. – А как их не любить, господин центурион? Они вон какие сильные, что бы им нас слушаться? Однако слушаются и привязываются к людям. Я с детства при лошадях, это сейчас вот старый, глупый раб Торий ухитрился сломать себе ногу, свалившись со скамейки, когда подвязывал на дворе лозу хмеля. Валяется на всём готовом, а я теперь не только управляюсь по хозяйству и за лошадьми слежу, но и по дому должен многое делать, женщины не справляются.

– Ты – потомственный раб? – задал Дитрих новый вопрос, скорее желая проверить свою наблюдательность, чем узнать ещё что-то о Лаэрте, обычно германец сразу видел, родился ли человек в неволе либо долгие годы медленно и мучительно привыкает к ней. У этого галла никакого недовольства своим положением заметно не было.

– О! – охотно подтвердил его мысль Лаэрт. – Ещё мой дед был рабом у отца господина наместника. Тот тоже был военный, а потом – государственный служащий. Жить у таких хозяев – одно удовольствие: кормят хорошо, если и получишь затрещину, так это только когда по делу. Сейчас вон полно развелось колонов[24]24
  Колоны – свободные арендаторы земли. В описываемое время, в конце II века нашей эры, их было в Римской империи уже достаточно много.


[Закрыть], гляжу я на них и думаю: это сколько же у людей забот! И семена да саженцы вовремя купи, и землю подготовь под посев так, чтоб дала хороший урожай, и продать сумей с выгодой, а не то не заплатишь аренду, вот тебе и долги. А потом – раз так случилось, два, ну и плакала твоя землица! Нет уж, рабом быть куда лучше, куда выгоднее.

– И свободы не хочется?

– А что она мне, свобода-то? – удивился Лаэрт. – Если б можно было не работать, а так жить, тогда да, а то всё едино, да ещё и сам за себя отвечай! Не надо мне такой радости...

Дитрих, улыбаясь, поглаживал шею своего коня, который в это время довольно фыркал и ласково тянулся бархатными губами к его обнажённой ниже локтя руке. Рассуждения Лаэрта не были для Зеленоглазого новостью, большинство потомственных рабов так рассуждали, и хотя германец никогда не мог до конца понять этого, но в этих рассуждениях всё же заключалась незыблемая логика, с которой сложно было спорить.

– Сейчас поедешь? – спросил, подойдя сзади, наместник Квинт Клавдий.

– Да. Напою коня и поеду, – кивнул Дитрих.

– А ты что тут занялся упряжью? – сердито глянул Клавдий на своего раба. – Тебе в доме делать нечего? Ступай-ка!

Лаэрт удалился, что-то весело насвистывая, ужасно довольный тем, что с ним поговорил такой важный господин, какого он безошибочно определил в Дитрихе Зеленоглазом.

– Я очень надеялся, что ты согласишься поехать. – Голос и лицо наместника выдавали озабоченность, но он постарался улыбнуться: – И хвала Юпитеру, что ты сам того захотел!

– Как я мог не захотеть, если там, возможно, погиб, а возможно, нуждается в помощи мой друг? – удивился Дитрих.

И затем пристально посмотрел в лицо Клавдия:

– А почему ты так стремился отправить туда именно меня? Только из-за моего умения читать следы и ладить с бриттами?

– Нет. – Наместник оглянулся по сторонам, хотя подслушать их здесь никто не мог: окна коридора и комнат второго этажа, выходившие во двор, были далеко. – Нет, есть иная причина.

Зеленоглазый молчал, пристально глядя в лицо Клавдию. Тот не дождался вопроса и вновь заговорил: