355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иосиф Линдер » Прыжок самурая » Текст книги (страница 6)
Прыжок самурая
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:02

Текст книги "Прыжок самурая"


Автор книги: Иосиф Линдер


Соавторы: Николай Абин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

На дворе стояла золотая осень, теплые, погожие дни сменялись бархатными южными ночами, и по вечерам, когда садилось солнце, в бильярдной собиралась веселая компания: маршалы Тухачевский и Егоров, простоватый Клим Ворошилов и конечно же Сталин. Нестор частенько наезжал к ним из Сухума, и не один, а с красавицей женой Сарией, прихватив артистов местного театра. На даче они давали замечательные концерты, Абхазия всегда славилась талантами. Сталин был доволен, к тому же чувствовалась, что ему нравится Сария, уж слишком многозначительные он бросал на нее взгляды.

В тот вечер Сария была как никогда хороша. Нежное тонкое лицо светилось особенным светом, в большущих черных глазах таилась загадка. Высокий бюст, округлые бедра волновали каждого из присутствующих. Но Сталин почему-то выделил одного Берию. Заметив его плотоядные взгляды, он хмыкнул с ехидством:

– Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше.

Щуплый Лакоба пропустил шутку мимо ушей, а может, действительно не услышал. Отличный игрок, он уверенно выигрывал партию. Тухачевского это раздражало. Надменное лицо маршала побагровело, он выглядел как обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Клим, как всегда, горячился, хлопал себя по бедрам, приседая, заглядывал под стол, стараясь поймать Нестора на нарушении правил. Но тому все было нипочем, он продолжал шустро орудовать кием. Маленький рост не мешал ему дотягиваться до самых дальних шаров и с треском загонять их в лузы.

Сталин заметил:

– Играет лучше вас и стреляет лучше.

Это задело Ворошилова. Поджав губы, он бросил кий. Сталин поднялся из кресла и встал к столу, но Нестор и ему не давал спуску. Проиграв, Хозяин опустил кий, похлопал Нестора по плечу и сказал:

– За что прощаю, что маленький такой.

Военные сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул им и, глянув на сидевшего в дальнем углу Берию, с ехидцей спросил:

– А ты, Лаврентий, чего не играешь? За шары держишься? Или глухого боишься?

Стены бильярдной вздрогнули от громового хохота. Клим сложился пополам, его широкая спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, из глаз катились крупные, как горошины, слезы. Сария тоже рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу…

Нарком заскрипел зубами от ярости. Он до сих пор помнил ее взгляд…

Лампы в люстре мигнули и загорелись. Налет закончился, но Берия этого не заметил, он все еще находился во власти воспоминаний. В реальность его вернул шорох открывающейся двери – в кабинет вошел дежурный офицер. Заученным движением он положил на стол темно-красную кожаную папку и тихо вышел.

Нацепив на хищный нос пенсне, Берия включил настольную лампу и принялся изучать документы. Материалы лондонской и нью-йоркской резидентур не заслуживали внимания – оттуда в последнее время приходила лишь тактическая информация, на положение на фронтах она существенно не влияла. Другое дело – разведсообщения из Германии и Нидерландов, управление которыми осуществлял рейхскомиссар Артур Зейс-Инкварт.

Короткие строки радиограмм красноречиво свидетельствовали о том, что Гитлер, несмотря на колоссальные потери, не отказался от планов захвата Москвы. Добиваясь их осуществления, фюрер пустил в ход стратегические резервы.

Нестор Лакоба с женой

Каро радировал: «Директору. Источник Мария. Тяжелая артиллерия из Кёнигсберга движется к Москве; орудия береговых батарей погружены на суда в Пиллау; место назначения то же», «… Источник Густав. Потери бронетанковых подразделений достигают размеров оснащения одиннадцати дивизий», «… Источник Мориц. „План-2“ вступил в силу три недели назад; возможная цель операции – выход на линию Архангельск – Москва – Астрахань до конца ноября; все передвижения частей осуществляются в соответствии с ним».

«И все-таки Москва, а не Ленинград! Этот лом Жуков снова угадал», – с неприязнью подумал Берия и возвратился к сводкам.

Следующая радиограмма подтверждала его мысль. «Директору. Источник Мориц. Верховное командование вермахта предлагало перед зимовкой немецкой армии к началу ноября занять позиции по линии: Ростов – Изюм – Курск – Орел – Новгород – Ленинград. Гитлер отклонил это предложение и отдал приказ о шестом наступлении на Москву с применением всей имеющейся в резерве техники».

Дальше шли сообщения, касающиеся производства боевой техники для вермахта. Самолеты и танки сходили с конвейера с точностью швейцарских часов. Военная машина Германии пока не давала сбоев.

Материала для докладу Сталину набралась достаточно. Ознакомившись с донесениями из Швейцарии, Берия окончательно убедился в этом. Швейцарского резидента, немногословного и обстоятельного Шандора Радо, работавшего под псевдонимом Дора, он знал лично. Шандор и на этот раз был предельно точен: «Директору. Источник Луиза. Новое наступление на Москву не является следствием стратегических планов, а объясняется господствующим в германской армии недовольством тем, что с 22 июня не было достигнуто ни одной из первоначально поставленных целей. Вследствие сопротивления русских армий немцы вынуждены отказаться от „плана-1“ (Урал), „плана-2“ (Архангельск – Астрахань) и „плана-3“ (Кавказ). В боях за Москву германская армия ввела в действие все имеющиеся материальные и людские резервы. Для решающего наступления подвезены тяжелые мортиры и дальнобойные пушки, взятые из крепостей Германии…»

Не дочитав сводку до конца, Берия вскочил и в волнении прошелся по кабинету. Толстый ковер услужливо гасил звук шагов, тишина, нарушаемая лишь мерным стуком часов, позволила сосредоточиться. В голове выстраивалась логически выверенная схема доклада, оставалось только расставить акценты.

Нарком возвратился к столу, достал из стакана красный карандаш и принялся заново перечитывать сводку. Взгляд скользнул по последнему абзацу, и пенсне мгновенно запотело. Глаза не верили написанному: «Рамзай – Директору. Источник Инвест. Японское правительство решило в текущем году не выступать против СССР. Однако вооруженные силы в Маньчжоу-го будут оставлены на случай выступления весной будущего года. Ожидается, что к весне немцы будут иметь решающий успех, и тогда японцы начнут военную операцию, чтобы установить новый порядок по всей Сибири».

«Не может быть! – не мог поверить собственным глазам Берия. – Ну, Рамзай! Ну, Зорге! Снова выстрелил первым!»

В дни, когда вокруг столицы все сильнее сжимались кольцо фашистских войск, эти несколько строчек были просто бесценны.

Рука Берии сама потянулась к трубке. «Я стану первым, кто доложит Хозяину! Пришел мой час!» – думал он в ликовании. Однако на звонок ответил Поскребышев.

– Иосиф Виссарионович только что отправился спать, – сообщил он.

«Может, оно и к лучшему! – вспомнив о докладе Абакумова, решил нарком. – В конце концов я еще успею подстраховаться».

Поступок Абакумова, который предпочел не соблюдать субординацию, возмутил его до глубины души. Выскочка чертов! Хозяин погладил его несколько раз по холке, и тот распустил хвост… Конечно, его можно понять: информация, выбитая из японского резидента, стоила того, но она в корне противоречила тому, что сообщил Зорге. Так кто же все-таки прав?

В ту же ночь срочные радиограммы ушли в адрес токийской, харбинской, шанхайской и берлинской резидентур.

Одна из них, направленная в Токио, до адресата не дошла. Ранним утром 18 октября японская полиция провела серию обысков в квартирах советских разведчиков. Рихард Зорге, Макс Клаузен и Бранко Вукелич были арестованы. Вслед за ними в тюрьму отправились их помощники: советник премьер-министра Ходзуми Одзаки и художник Ётоку Мияги. Одна из самых эффективных резидентур советской разведки перестала существовать.

Анкета Рихарда Зорге. (Опубликована в книге: Колесников М. С. Таким был Рихард Зорге. – М., 1965)

К моменту ареста японская контрразведка располагала неопровержимыми доказательствами. Сотни радиограмм, отправленных в эфир Клаузеном, были перехвачены и расшифрованы. Запираться не имело смысла, но Зорге, как искусный шахматист, все же продолжал вести игру с противником. Он преследовал одну цель – вывести из-под удара оставшихся. Не отрицая своей принадлежности к советской разведке, Зорге пытался убедить следствие в том, что его группа не нанесла ущерба интересам Японии, поскольку ее деятельность была направлена исключительно против фашистской Германии.

Безупречная логика разведчика, убедительные аргументы, приводимые им, ставили следователей в тупик. Вопрос о принадлежности Зорге к советской разведке, сделанный через японское посольство в Москве, был оставлен без внимания. Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов отказался обсуждать даже то, был ли Зорге, немец по национальности, советским гражданином.

Следствие длилось два года. В сентябре 1943-го суд приговорил разведчика к смертной казни через повешение. Однако казнь провели не сразу. Состоялась она 7 ноября 1944 года, в двадцать седьмую годовщину Октября.

В этот день в кабинете начальника тюрьмы Игудзимы собрались три человека: кроме него самого, священник и врач. Все трое явно нервничали. Игудзима еще раз перечитал приговор, положил его в папку, и мрачная процессия двинулась по коридору.

Ровно в десять они вошли в камеру Зорге. Тот поднялся с нар. Ему оставалось всего двадцать минут земной жизни, но даже это обстоятельство не лишило его спокойствия. Он аккуратно застегнул на рубашке все пуговицы, провел рукой по волосам – и шагнул навстречу бессмертию.

Прошел еще год, когда оставшиеся в живых друзья Рамзая отыскали его тело в общей могиле и с почестями перезахоронили на токийском кладбище Тама. Не осталась в долгу и Родина, предавшая своего сына по злой воле вождей. Однако справедливость восторжествовала через долгие двадцать лет. Высокое звание Героя Советского Союза Рихарду Зорге было присвоено 5 ноября 1964 года, посмертно.

Глава 5

Подходил к концу октябрь, когда в Южную и Центральную Маньчжурию неожиданно возвратилось явно не догулявшее свой сезон роскошное бабье лето. Как и положено, над убранными полями серебристыми ниточками тянулась паутина, но перелески вдруг закурчавились молодой листвой, а пригороды Харбина снова окрасились в нежный бело-розовый цвет – вопреки законам природы в садах зацвели абрикосовые деревья и алыча. Город, умытый дождями, ожил под лучами теплого не по-осеннему солнца и засиял как новенький пятак.

Наступило время обеда, на Китайской улице открылись многочисленные рестораны и ресторанчики, над плетенными из лозы столиками, выставленными на тротуары, словно поздние осенние цветы, распустились яркие бамбуковые тенты. Обоняние самых привередливых гурманов дразнили возбуждающие аппетит ароматы. Чего стоил, например, запах усянцзы, утки, замоченной в ячменной патоке и зажаренной на углях из каштанового дерева! Те, кто уже отобедал, с удовольствием толкались в центральных магазинах: «И. Я. Чурин и K°», «Кунст-Альбертс», «Каплан и Варшавский», где продавались товары со всего света.

Ближе к железнодорожному вокзалу было и вовсе не протолкнуться. Здесь собирался люд попроще, и вел он себя соответственно. Беспрерывные гудки автомобилей, мелодичная китайская музыка, истошные выкрики рикш, требующих дать им дорогу, многоголосие бурной перебранки, чей-то звонкий смех, лающая немецкая, а рядом с ней – русская речь… Невероятная какофония звуков сливалась в единую музыкальную пьесу, в которой с каждым днем все более отчетливо слышались тревожные ноты.

Канонада мировой войны, эпицентр которой переместился в Россию, доносилась и сюда, в Маньчжурию. Ее слышали все – и бедняки кули, вынужденные глотать рис в своих ветхих фанзах, и уж конечно те, чье благосостояние непосредственно зависело от развития событий. Грядущий исход битвы за Москву заставлял тревожиться одних и поднимал воинственный дух у других.

В штабе Квантунской армии вот уже четвертый месяц сидели как на иголках, ожидая приказа из Токио к наступлению, но военный министр Хидэки Тодзио продолжал кормить подчиненных «завтраками». Чтобы дать выход боевому пылу офицеров и солдат, начальник штаба генерала Умэдзу приказал им упражняться на полигонах. На загородных стрельбищах, ни на минуту не прекращаясь, велась оглушительная пальба. В целях экономии, правда, использовались холостые патроны. В черте города рябило в глазах от серых армейских мундиров, военные патрули активно прочесывали рабочие кварталы, блошиные рынки и прочие бойкие места. Им помогали полицейские и жандармские наряды.

Особенно много было филеров. В принципе, вычленить их из толпы, особенно человеку опытному, с наметанным взглядом и отменно развитым чутьем, не составляло особого труда. Сомнительные личности жуликоватого вида, по одному, по двое отиравшиеся у железнодорожного вокзала, в речном порту, на стоянках такси и перед гостиницами… Воровской люд держался от них подальше. Были филеры и вполне респектабельной наружности, однако их выдавали цепкие взгляды, вкрадчивые движения и, в сущности, совершенно одинаковые физиономии. Впрочем, карманникам можно было не беспокоиться. «Гончие псы» охотились совсем на другую дичь. Их интересовали коммунистические агенты, за которых можно было получить щедрое вознаграждение.

Павел Ольшевский сложил пухлые бухгалтерские папки в шкаф, надел недавно купленное драповое пальто, хотя и было оно совершенно не по погоде, вышел из конторы и окунулся в людской водоворот. Ближе к центру водоворот закручивался у входов в разного рода развлекательные места.

Изрядно поработав локтями, пробился в магазин «И. Я. Чурин и K°», потолкался в главном зале, примерил шляпу, купил газету, поболтал с хорошенькой продавщицей, поглядывая при этом в зеркала. Вроде бы слежки за ним не наблюдалось, однако он не спешил выходить на улицу. Будучи человеком молодым, он не мог не остановиться у прилавка, пестревшего, словно павлиний хвост, набором модных галстуков. Особенно ему понравился темно-зеленый, с золотистыми драконами. Почувствовав это, прыткий приказчик тут же начал обхаживать клиента: услужливо подставил зеркало, с одобрением зацокал языком, закивал набриолиненной головой. Галстук и в самом деле был хорош и, несмотря на заломленную цену, стоил того.

Теперь, когда все требования конспирации были соблюдены, можно было с легким сердцем идти на встречу с резидентом. Отлично продуманные действия сбили бы с толку и самого опытного из шпиков, тем не менее на улице Павел подстраховался. Пару кварталов он прошел неспешным шагом праздно гуляющего человека, засматриваясь на витрины и женщин, а затем шмыгнул в подворотню, где затаился в нише. Через несколько минут, убедившись, что «хвоста» за ним нет, он смело направился к китайскому ресторанчику, где намечалась встреча.

Улица шла под уклон, и ноги сами несли к цели. Вскоре за деревьями проглянула серебристая гладь реки. Теплая, без дождей погода благотворно повлияла на своенравную Сунгари. Прозрачные воды ее мирно журчали у свай горбатого мостика, ведущего к ресторану, расположенному на живописном островке. У кромки камыша большими поплавками покачивались джонки, рыбаки-китайцы, незлобно поругиваясь, тянули сети. Павел остановился и понаблюдал за ними. Китайцам везло: жирные сазаны, сверкавшие в воздухе чешуей, похоже, весили прилично. Оставалось только вздохнуть – заядлый рыбак, Павел не мог вспомнить, когда в последний раз он сидел с удочкой. После двадцать второго июня свободного времени у него не оставалось.

Торопливое тиканье часов напомнило о том, что встреча приближалась. Достав из кармана пальто газету «Харбинский курьер», Павел вошел в ресторан. Народу было довольно много. Большинство – китайцы и корейцы, и лишь в дальнем углу расположились европейцы. Сомневаться не приходилось: это были немцы, пиво у них за столом лилось рекой. Кто-то уже затянул «Песню о свастике». «Свастика в белом круге на огненно-красной основе освобождает весь мир…» – эту песню часто крутили на германских волнах.

Павел расположился на открытой веранде. Отсюда неплохо просматривались вход и бóльшая часть зала.

– Что хочет заказать господин? – Официант, само подобострастие, возник словно из воздуха.

Не заглядывая в меню, Павел заказал хуаншэн – жаренный в масле арахис, к которому питал особую слабость, и свинину. Здесь ее готовили отменно, он знал это. Отдаленно она напоминала русский, а вернее кавказский, шашлык, только более острый и почему-то хрустящий, хотя само мясо оставалось отменно мягким. Аппетит разгорался. Недолго поколебавшись, он добавил к свинине рыбную закуску в сладком соусе, грибы муэр и бутылку «смирновской» водки. Прохвост-официант, кинув на Павла оценивающий взгляд, предложил ему «особое меню», подразумевавшее опиум, но Павел так зыркнул на него, что тот, моментально уменьшившись в росте, исчез на кухне.

Время до встречи с президентом еще оставалось, и Павел развернул принесенную газету. С ее страниц белогвардейская верхушка взахлеб трубила о скором крахе Советов. В Харбине, Хайларе и Хэгане штабы атамана Григория Семенова вели запись в добровольческий корпус. Союз «Освобождение» призывал к сбору средств на нужды «русской армии». Он же призывал к крестовому походу против «жидомасонской верхушки Советов». Ненависть к той власти, что была в Москве, сочилась из каждой строчки. Павел хорошо знал эту публику. Бывшие жандармы грозились увешать большевистскими вождями все фонарные столбы на нынешней улице Горького, а прежде – Тверской. Им вторили истеричные дамы, давно разменявшие дворянскую честь на харбинской панели. В урапатриотическом порыве были они готовы принести себя в жертву «коммунистическому быдлу» ради спасения оскверненного Отечества. О том, что это Отечество не смогли поделить между собой их амбициозные мужья – царские министры и генералы, они как-то упускали из виду. Читать это печатное варево, обильно сдобренное клеветой, было неприятно, но разведчик – это прежде всего выдержка, хочешь не хочешь, а «мина» должна быть подходящей. К тому же газета служила сигналом для резидента.

Павел отложил «Харбинский курьер» на край стола и закрутил головой по сторонам. Эти его движения не остались незамеченными. Не прошло и минуты, как, картинно поигрывая подносом, к столику подскочил официант. Прежде всего на стол, без особого, правда, почтения, была выставлена запотевшая бутылка «смирновской», той самой, что выпускалась с 1863 года по волшебным рецептам предприимчивых братьев Ивана и Петра Смирнова, поставщиков императорского двора. Вслед за ней появились разнокалиберные тарелочки, миниатюрные чашечки и непременные в китайском ресторане резные палочки для еды – куайцзы.

От закуски исходил дразнящий аромат, но Павел решил подождать резидента. Тот, пунктуальный во всем, немного задерживался, но оснований для беспокойства пока не было. Чтобы убить время, Павел, похрустывая орешками, любовался рекой. В лучах заходящего солнца она казалась серебряной. На правом берегу высилась гряда холмов, поросшая буковым лесом. Это место было ему хорошо знакомо. Там, в лесу, пряталась небольшая русская церквушка. Несколько лет назад, когда еще был жив отец, они брали лодку, переплывали реку, поднимались по вверх обрывистому берегу – и попадали в совершенно иной мир.

Потрескивание восковых свечей, сладковатый запах ладана, глуховатый голос старенького дьячка – что еще нужно для русского человека? Повзрослев, Павел понял, почему в глазах отца светилась печаль. Бывало, он часами простаивал у алтаря, а потом долго сидел на лавке перед святым источником. Еще бы, здесь многое напоминало их подмосковное поместье.

Из поколения в поколение Ольшевские верой и правдой служили России, но Великая смута 1917 года, подобно урагану, волной пожаров и погромов пронеслась по стране, сокрушила вековые устои, посыпала пеплом забвения могилы великих предков, вырвала с корнем и швырнула за границу целые династии. Кровавое колесо Гражданской войны прокатилось по многострадальной земле от Бреста и до Владивостока. Никто не остался в стороне.

Сполна испила горькую чашу и семья Ольшевских. В Царицыне от тифа умерла мать, в Омске пьяная солдатня вначале надругались, а затем до смерти забила старшую сестру, младшего брата в Забайкальских степях скосила холера. Петр Ольшевский, отец, мстил жестоко, как и подобает присягавшему на верность царю и Отечеству офицеру русской армии. Во всем старался походить на него и Павел, несмотря на совсем еще юный возраст служивший под началом отца. Но на смену полупьяным революционным ордам пришла организованная Красная армия. Новый революционный порядок приобретал все более осмысленные черты.

…Последние сто километров до границы с Монголией были для них особенно трудны. Конники Иеронима Уборевича, бывшего подпоручика царской армии, артиллериста, преследовали их по пятам, косили пулеметным огнем, рубили шашками раненых, а тех, кто уцелел, связывали колючей проволокой и сбрасывали в реку. Глубокой ночью остатки отряда, чудом вырвавшись из кольца, захватили Соловьевку. После свирепой расправы с десятком красноармейцев, попавших в плен, они ушли за границу.

В память Павла намертво врезался пронзительный скрип ветряка, на крыльях которого были распяты еще живые бойцы. Вот уже несколько лет его мучили одни и те же вопросы: почему люди одной по преимуществу веры так безжалостно уничтожали друг друга? почему тысячи русских вынуждены были искать спасение на чужбине? почему те, кто остался, спешили отречься от прошлого, заново переписывали историю?

Судьба занесла их с отцом в Харбин. Основанный в 1898 году, когда началось строительство Китайско-Восточной железной дороги, этот город казался русским. По крайней мере, до 1932 года, пока в него не вошли японские войска. Однако не всем здесь жилось одинаково хорошо. Многие, не выдержав унижения нищетой, пускали себе пулю в висок, другие топили тоску по родине в водке, третьи, наоборот, богатели, сколачивая капитал из ничего, буквально из воздуха. Но каждый, каждый из них лелеял в душе одну надежду – когда-нибудь вернуться домой, в далекую растерзанную Россию.

И. В. Сталин. Москва,1930 г. (РГАСПИ. Ф. 422. Оп. 1. Д. 422. Л. 6. Фото 579)

Шли годы, Россия менялась, и Павел знал это. Советская власть крепла, изменились и люди, представляющие ее. В 1924 году после восстановлением советско-китайских дипломатических отношений в Харбине было открыто советское Управление КВЖД. При Управлении работала молодежь, в том числе и студенты. Первая встреча с ними произошла на спортивной площадке русского лицея. Павел с ребятами с азартом гонял по полю шитую-перешитую «трехклинку». Четверка крепких парней наблюдала за ними. После игры разговорились, но разговор завершился жестокой дракой. Кто-то из советских вскользь сказал, что учился во Владивостоке, на восточном факультете университета. По понятным причинам это взорвало Вадима, товарища Павла, который родился во Владивостоке и отец которого погиб в 1922 году, когда на город наступала народно-революционная армия Дальневосточной республики. Дрались молча, до большой крови, пока их не разогнали преподаватели лицея.

Спустя месяц Павел неожиданно столкнулся с той же четверкой у билетной кассы в синематограф Ягужинского, давали какой-то фильм с томным красавцем Рудольфо Валентино. Сжав кулаки, он приготовился защищаться, но это оказалось излишним. Сергей, самый старший из них, миролюбиво хлопнул его по плечу и предложил пойти в кино вместе. В Павле проснулось любопытство. В этих ребятах было что-то такое, что, подобно магниту, тянуло его к ним.

Когда сеанс закончился, они долго бродили по улицам вечернего Харбина. Павел с жадным интересом слушал рассказы о новой России. Пусть чужими глазами, но он впервые увидел совершенно другую страну, непохожую на ту, которую помнил. Эта новая Россия вызывала симпатию. Она восстала из послевоенной разрухи, она строилась, она была молода, а молодость всегда притягательна.

На этом их знакомство не завершилось. Они встречались, и не однажды. Вскоре жаркие споры продолжились на квартире Ольшевских. К радости Павла, в них принял участие и отец. Четыре месяца общения с ребятами перевернули жизнь Ольшевских, но студенческая практика подошла к концу и новые друзья Павла уехали.

Прошло два года. Однажды в дверь Ольшевских постучали. Это оказался Сергей. После окончания университета он получил должность представителя советского торгпредства в Харбине. С момента их последней встречи он мало изменился, разве что басок еще более окреп. Он стал частым гостем в их квартире. Благодаря ему отец, до этого перебивавшийся случайными заработками, получил постоянную работу в заготовительной конторе, занимавшейся сбором лекарственных трав. В доме появился достаток, что не могло не радовать. Так продолжалось до осени тридцать восьмого. В тот злополучный ноябрь отец отправился за сырьем в одну из дальних провинций Китая, там простыл, врачи обнаружили у него двухстороннее воспаление легких, и за неделю он сгорел.

Павел остался один, но и здесь на помощь ему пришли друзья Сергея. Они устроили его в ту же контору, где работал отец. Через пару месяцев он освоился настолько, что ему доверили возглавить отдел.

Незримая рука Сергея вела его по жизни. В мае тридцать девятого они встретились вновь, и тот вечер многое изменил в сознании Павла. От Сергея он узнал, что последние годы отец снова служил своей родине – помогал советской разведке. Сотрудничество было предложено и Павлу. Он согласился и с тех пор ни разу не усомнился в правильности своего выбора.

… Резидент появился, как всегда, неожиданно. Павел не знал его настоящего имени, достаточно было оперативного псевдонима – Дервиш. Окинув зал цепким взглядом, он прошел на веранду. Павел приветливо кивнул. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, это не вызвало бы подозрений. Обычная деловая встреча. За едой, тем более за такой едой, легче обсуждать коммерческие вопросы.

Дервишу не было и сорока, но в его густых темных волосах было много седых прядей. За высоким воротником белой рубашки виднелся рубец, оставшийся после удара саблей. За плечами этого человека были годы и годы нелегальной работы на Востоке. Перед самой войной, в начале сорок первого, он возглавил харбинскую резидентуру, которая понесла тяжелые потери после разоблачения советского агента в штабе Квантунской армии.

Долгая жизнь в Китае наложила на Дервиша неизгладимый отпечаток. Внешне он походил на корейца, выходца из Северной Маньчжурии, признать в нем коренного уральца, уроженца Нижнего Тагила Екатеринбургской губернии, было невозможно.

Постучав пальцем по бутылке, Дервиш хитровато улыбнулся:

– Ты настаиваешь?

– А мы что, не русские? Хорошо пойдет! – в тон ему ответил Павел.

– Раз так, наливай!

Павел разлил водку и громко – чтобы услышал официант – сказал:

– За удачную сделку!

– Принимается! – подыграл Дервиш.

Выпив, они навалились на закуску. Оба успели проголодаться, и закуска исчезла в считаные минуты. Официант, почувствовав денежных клиентов, не дремал – душистая, искусно обжаренная на огне свинина появилась без промедления.

Дервиш сам потянулся к бутылке, наполнил рюмки и, подмигнув официанту, произнес пошлейший тост:

– Выпьем! Ничто так не укорачивает жизнь настоящего мужчины, как ожидание очередного глотка!

Официант, похоже, ничего не понял, но на всякий случай изобразил улыбку.

Павел опрокинул содержимое рюмки в рот, откинулся на спинку стула и пренебрежительно сказал:

– Свободен! Я позову!

– Харасё! Харасё! – закивал официант и исчез.

– Ну просто баре в загуле, – пошутил Дервиш. – Остается только поджечь деньги, набить кому-нибудь морду и в довершение всего картинно свалиться под стол.

– Под стол не свалимся, а вот хорошие чаевые точно придется отстегнуть, уж больно пакостная рожа у этого мерзавца, – проворчал Павел.

– Ничего не поделаешь, каждый второй из них работает на полицию, – согласился Дервиш, – но пока его нет, не пора ли нам поговорить о делах? Насколько мне известно, у компании есть проблемы?

– Вы имеете в виду работу ее представительства на севере?

– И это тоже.

Павел с грустью посмотрел на остывающую свинину. Дервиш, перехватив его взгляд, хмыкнул:

– В ресторане принято есть, не так ли?

Мясо с хрустящей корочкой оказалось восхитительным.

– Положение действительно сложное, – прожевав кусок, сказал Павел. – На севере пришлось сократить часть артелей. Наш начальник, Чан, кажется, намерен закрыть точку в Хулиане. Позавчера этот вопрос обсуждался на совете пайщиков. Похоже, придется подыскивать места для Виктора и его ребят в Харбине.

– Этого нельзя допустить! – нахмурился Дервиш. – Будет непростительно потерять надежный канал связи. Там, за Амуром, информация нужна как воздух. Тебе ли объяснять, что от того, как себя в ближайшее время поведет «самурай», зависит не только судьба Москвы, но и судьба России!

– А что я могу сделать? Чан уперся и ни в какую! – в сердцах произнес Павел. – Филиал по прибыли сидит на нуле, позавчера половину бригады потеряли, какие тут могут быть аргументы!

– Что там еще стряслось?

– На границе накрыли Суна, одного из наших лучших проводников.

– Кто? Японцы?

– Нет, русские пограничники!

– Они что, с ума сошли? – с трудом проглотив кусок, выдавил Дервиш.

– Вот и я о том же. Мне Виктор сообщил. – Павел вздохнул. – Сун, конечно, сволочь, каких поискать, но зато связники с ним горя не знали, через границу ходили, как к себе домой.

– А что произошло?

– Думаю, на контрабанде попался. На нас ведь работал. Женьшень хорошо в Харбине берут. А панты уссурийского оленя японские госпиталя оторвали бы с руками. Деньги сами шли, вот ведь она – прибыль…

– К черту твои рога и копыта! – прервал его Дервиш. – Кто теперь канал восстановит? Ну, молодцы! Контрабандистов пруд пруди, так надо было взять именно этого!

– Может, оно и к лучшему? Виктор высказывал подозрение, что Сун работает на японскую разведку.

– Вот как… – Дервиш недолго помолчал. – Ладно, новый канал на границе – это моя забота, а что есть хорошего?

– Да накопилось тут кое-что, – оживился Павел и протянул Дервишу рекламный проспект своей компании. Между строк невидимыми чернилами была нанесена информация, добытая советскими агентами.

Дервиш положил проспект во внутренний карман пиджака и повеселевшим голосом спросил:

– Как продвигаются дела на побережье?

– Есть кое-какие перспективы… Удалось наладить регулярные поставки препаратов в госпиталя Инкоу и Шэньяна. В Даляне наметился контакт с заведующим аптекой, на центральном военно-морском складе появился интересный вариант…

– Что ж, для начала неплохо. Госпиталь хоть и глубокий тыл, но, если поразмыслить, там можно выловить такую информацию, получше, чем в ином армейском штабе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю