Текст книги "Прыжок самурая"

Автор книги: Иосиф Линдер

Соавторы: Николай Абин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

И. Б. Линдер, Н. Н. Абин
Прыжок самурая

90-летию военной контрразведки посвящается

Предисловие

История специальных служб любого государства представляет, наверное, самый интересный и редко когда распутанный клубок событий. Наша страна, прошедшая во многом уникальный исторический путь, часто находилась на острие противостояний. Политическая воля лидеров во все времена опиралась на крепкую структуру государства, мощные вооруженные силы, непреклонную волю народа к победе над противником. Но в особые периоды, когда политическим решениям предстояло изменить облик мира – иногда даже на несколько столетий вперед, – на первое место всегда выходили секретные службы. Их невидимая, но ощутимая деятельность была и остается весомым рычагом в глобальном геополитическом противостоянии, конца которому в развитии цивилизации нет и не будет.

Настоящий роман охватывает сравнительно небольшой период в истории ХХ века. Но этот период был особенно трагическим для нашей Родины. Осенью 1941 года Советский Союз попал в самый центр военных, финансовых и политических интересов, направленных на противостояние лучшей на тот период армии мира – германскому вермахту. На западе шли ожесточенные бои под Москвой, а на восточных границах в это время в полной боевой готовности находилась прекрасно вооруженная Квантунская армия, которая быстрыми бросками завоевывала все новые и новые азиатские территории. Не все было ладно и за океаном: американские финансовые круги вновь, как и в Первую мировую войну, скрупулезно просчитывали, какие дивиденды можно получить от войны на европейском и азиатском театре военных действий…

Прекрасное владение материалом, знание внутренних механизмов секретных служб позволяет авторам держать читателей в постоянном напряжении.

Политика – это искусство возможного, и герои невидимого фронта, работа которых показана в романе, лишний раз подчеркивают этот тезис. Геополитические системы и создаются, и разрушаются волей великих политиков, что всегда сопровождается огромными человеческими жертвами.

Авторы романа, сами не один десяток лет отдавшие жесткому противостоянию на невидимых фронтах тайной войны, точно показывают внутренний мир сотрудников секретных структур. Реальные политические фигуры, реальные, а не вымышленные герои в рамках художественного повествования получают новую жизнь. Читатель невольно становится ее свидетелем.

На огромной шахматной доске под названием мир разыгрывают свои партии те, кого мы считаем властителями. Но предпринимаемые ими ходы были бы невозможны без работы профессионалов, судьбы которых порой невообразимо трагичны. Девиз разведки «Во славу Родины без права на славу» реализовался в судьбах этих людей в полной мере.

Читая роман, еще и еще раз убеждаешься в том, что глобальная мировая катастрофа, какой была Вторая мировая война, требовала принятия совершенно нестандартных решений, направленных на ее преодоление. Воплощали эти решения в жизнь сотрудники спецслужб, без колебаний отдававшие свою жизнь во имя выстраданных идей, во имя интересов Родины, во имя будущего нового и такого хрупкого мира. И забывать это мы не вправе.

Начальник Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУКГБ СССР в 1979–1991 гг., генерал-майор Государственной безопасности ДРОЗДОВ Юрий Иванович

Глава 1

Снежная, с трескучими морозами зима 1941 года недолго продержалась в Маньчжурии. В конце февраля со стороны Южно-Китайского моря подули теплые ветры, и вместе с ними пришла ранняя оттепель. Под лучами яркого солнца быстро таяли снежные шапки на рыжеватых макушках сопок. К средине марта о зиме напоминали лишь грязные ноздреватые клочки снега на северных склонах, да и те исчезали прямо на глазах. С каждым новым днем весна все уверенней вступала в свои права. Прошло еще несколько недель, и пологие берега Сунгари, правого притока Амура, берущего начало на плоскогорье Чанбайшань, покрылись золотистым цветом распустившейся вербы, южные склоны сопок заполыхали нежно-голубым пламенем фанфына – лазурника, а ниже по течению реки, где начинались пригороды Харбина, опережая все сроки, зацвела вишня. Бело-розовый туман совершенно преобразил город, сделал его неузнаваемым.

Однако ранний приход весны не радовал ни русских, ни китайцев, между которыми лежал пока еще скованный ледяным панцирем Амур. В разгар дня, когда солнце жарило что есть силы, лед начинал угрожающе потрескивать и в верховьях реки зарождался грозный гул. Казалось, природа чувствовала, что впереди будут большие потрясения. Свыше тридцати советских дивизий, сосредоточенных на границе, со дня на день ожидали рокового прыжка на советские Дальний Восток и Сибирь рвущегося воевать «японского самурая».

Харбин, где после революции и Гражданской войны осели тысячи русских, в те дни напоминал готовый в любую минуту ожить вулкан. Вооруженная до зубов семисоттысячная Квантунская армия, к началу 1932 года оккупировавшая северо-восточную провинцию Китая – Маньчжурию, только и ждала приказа, чтобы прорвать границы марионеточного государства Маньчжоу-го и обрушиться всей своей мощью на советские приграничные поселки и города, а затем двинуться дальше, поливая свинцом тех, кто будет оказывать сопротивление. В воздухе витало тревожное ожидание близкой войны. Об этом, не таясь, говорили не только в штабе армии, не только в казармах, но и в каждой забегаловке, куда под вечер стекался народ хлебнуть рисовой водки и обменяться новостями. Гудела, конечно, и главная харбинская «брехаловка» – портовый оптовый рынок.

Город жил прифронтовой жизнью. План «Кантокуэн» («Кантогун токусю энсю» – Особые маневры Квантунской армии), предусматривающий вооруженное нападение Японии на Дальний Восток, командующий армией генерал Ёсидзиро Умэдзу готов был привести в действие немедленно, по первому приказу из Токио, но император Хирохито отмашки пока не давал. Генерал догадывался, по каким причинам. Там, наверху, любят затевать дипломатические игры. Большая политика – удел избранных, но тайная возня между Токио, Берлином, Римом, Москвой и Вашингтоном все больше напоминала игры под одеялом в хорошо освещенной комнате, и Умэдзу с трудом удерживал рвущихся в драку солдат. Любые вопросы должны решаться на поле боя, а не в кабинетах политиков, только и думающих о том, чтобы урвать себе кусок побольше.

И все же отсрочка, какой бы она ни была, оставалась только отсрочкой. Запущенная на все обороты военная машина уже не могла остановиться. Первый звонок прозвучал из Берлина 16 апреля 1941 года, когда посол Японии в Германии Хироси Осима, убежденный милитарист, заслуживший особое доверие Гитлера, направил в Токио шифровку, в которой сообщал: «В этом год Германия начнет войну против СССР».

Более определенно на сей счет высказался в доверительной беседе с министром иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуокой «архитектор восточной политики» Иоахим Риббентроп. Он недвусмысленно заявил: «Сейчас война между Германией и СССР неизбежна. Я верю, если она начнется, то завершится в ближайшие два-три месяца. Наша армия уже наготове».

Заявление Риббентропа, не так давно подписавшего с Москвой пакт о ненападении, еще больше подлило масла в огонь, который и без того полыхал в душах японской военной верхушки. Ее вожди опасались опоздать к дележу огромного пирога – советской России. Назначенный в 1940 году военным министром Хидэки Тодзио, карьера которого только начиналась, спал и видел шагающие победным маршем по Дальнему Востоку и Сибири колонны императорской армии. И это несмотря на то, что Мацуоке, приехавшему в апреле 1941 года в Москву подписывать документ о нейтралитете, были оказаны поистине сказочные почести: по завершении церемонии сам Сталин вызвался проводить его на вокзал, подчеркивая тем самым особый характер советско-японских отношений.

В конце апреля в ходе экстренного совещания в Генштабе Тодзио потребовал от своих подчиненных: «Невзирая на пакт активно осуществлять военные приготовления против СССР».

Это его требование до предела накалило обстановку в армии. Если отдельные «голуби» в Генштабе еще пытались соблюсти политес, то окопные генералы – «ястребы» – требовали немедленного выступления против русских.

Командующий Квантунской армией генерал Умэдзу бомбардировал Генштаб шифровками: «Именно сейчас представляется редчайший случай, который бывает раз в тысячу лет, для осуществления политики государства в отношении СССР. Необходимо ухватиться за это».

Ему вторил начальник штаба генерал Ёсимото: «Начало германо-советской войны является ниспосланной нам свыше возможностью разрешить северную проблему. Нужно отбросить теорию „спелой хурмы“ и самим создать благоприятный момент».

Японские «ястребы» не хотели ждать, когда «поспевшая хурма» – Советский Союз под ударами вермахта упадет в «германскую корзину». Рвущийся к власти Гитлер после победы над Советами точно не захочет делиться с кем бы то ни было лаврами триумфатора. И потому по мере приближения часа «Х» узел Большой игры затягивался все туже и туже.

Грандиозная мировая драка и без того уже охватила бóльшую часть Европы, но главные события были еще впереди. Участники Большой игры и дележа огромной добычи: Япония, Германия, Италия, Россия, США и Великобритания – нутром чуяли добычу и, как в игре краплеными картами, норовили объегорить противника, раздеть его до нитки, чтобы потом на его горбу влезть на мировой трон. И чем меньше времени оставалось до рокового взмаха маятника, тем более нервно вели себя политики: никто не хотел прогадать и остаться в круглых дураках на задворках истории.

Тайные дипломатические переговоры шли полным ходом, но казенные улыбки на постных физиономиях Мацуоки, Хэлла, Риббентропа, Молотова, равно как и их клятвенные заверения о мире, уже никого не могли ввести в заблуждение. Запущенная военная машина требовала особого горючего – человеческой крови, и уже ничто не могло остановить эту вселенскую готовность принимать и отдавать жертвы.

Наступил май сорок первого, и напряжение достигло наивысшего накала. Оставались считаные дни и часы до того рокового момента, когда план «Барбаросса» должен был осуществиться. Под лязг гусениц и оглушительный вой штурмовиков военная армада фашистской Германии, подчиняясь железной воле Адольфа Гитлера, должна была совершить бросок на восток, чтобы сокрушить «колосса на глиняных ногах» – большевистскую Россию и открыть путь к мировому господству избранной расы ариев.

Но вермахт, до этого не знавший поражений, неожиданно забуксовал в Югославии и Греции. Южные славяне оказали упорное сопротивление, и Гитлер был вне себя от ярости.

Осечка на Балканах ставила под угрозу срыва не только план «Барбаросса», она могла изменить планы ближайших союзников Германии – Японии и Италии.

Тщеславный фанфарон Муссолини, возомнивший себя отцом национал-социализма, затянул отправку итальянских дивизий на границу Румынии с большевистской Россией. Завилял хвостом и микадо Хирохито. Теперь он отделывался туманными обещаниями открыть «второй фронт» против большевиков на Дальнем Востоке и в Сибири.

План «Кантокуэн» пока был мертворожденным ребенком, и мелкая возня на границе передовых частей Квантунской армии, белогвардейских банд атамана Семенова и боевиков «Российского фашистского союза» не могла ввести в заблуждение умную германскую разведку. Один из самых молодых ее шефов Вальтер Шелленберг регулярно докладывал Гиммлеру и Гитлеру о том, что ударные силы японской армии и флота по-прежнему находятся в местах постоянной дислокации.

Как всегда, за все это пришлось отдуваться толстяку Герману. После разноса, устроенного Гитлером, «главный летчик» фашистской Германии поднял в воздух всю авиацию, и несчастные Югославия с Грецией содрогнулись под тоннами бомб. Белград, Скопье, Ниш, Салоники, Коринф, Гераклион и десятки других городов заполыхали, охваченные пожарищами. Безжалостный бронированный кулак обрушился на слабо укрепленные позиции югославской армии, и к 18 апреля страна целиком оказалась под кованым сапогом вермахта.

Чуть дольше продержалась Греция, но и она не смогла противостоять превосходящим силам противника. Потомки древних ахейцев вынуждены были уйти в горы, чтобы начать там партизанскую войну.

Теперь, когда у Гитлера были полностью развязаны руки для решающей схватки с заклятым врагом – Иосифом Сталиным в споре за лавры мирового вождя, он снова принялся наседать на императора Хирохито. Удар японских армий в спину русским мог снять последние сомнения у верхушки слишком осторожных, профессионально скептических генералов, не упускавших возможности лишний раз ткнуть ему, рейхсканцлеру Великой Германии, в лицо ефрейторским прошлым и потрясти «священной иконой» – Бисмарком, остерегавшим против войны с «русским медведем». Сборище жалких холуев, получивших из его рук маршальские жезлы, они не хотели видеть дальше своего носа и понять всей гениальности идей национал-социализма. За каких-то семь лет ему удалось превратить униженную, раздавленную позорным Версальским миром страну в сверхдержаву. У ног Германии сегодня валяется пол-Европы, а завтра ей будет принадлежать остальной мир.

И. В. Сталин в сопровождении охраны идет по площади Свердлова из Большого театра с заседания XVI съезда ВКП (б). Москва, 26 июня 1930 г. (РГАСПИ. Ф. 422 Оп. 1. Д. 422. Л. 6. Фото 69)

Но на пути к этой цели оставался еще один не взятый бастион – большевистская Россия. Даже беглый взгляд на карту мира вызывал в душе невольный трепет. Советский Союз занимал одну шестую ее часть. Проглотить такой огромный кусок в одиночку и при этом не подавиться было весьма трудно, и потому здесь, в Берлине, министр иностранных дел Риббентроп, как мог, выкручивал руки хитрой лисе, японскому послу Осиме, а в Токио шеф германского посольства генерал-лейтенант Ойген Отт настойчиво подталкивал в спину японских генералов и требовал озвучить точный срок начала выступления императорской армии. Но в ответ неизменно звучали заверения в вечной дружбе и готовности поддержать союзника в войне против Советов, а дальше этого дело не шло.

В тот последний месяц перед началом Большой войны на Западе император Хирохито стоял перед непростым выбором, и его можно было понять. Соблазн после нападения Германии на СССР сокрушить мощью Квантунской армии советские дивизии и захватить Дальний Восток, а за ним и Сибирь был слишком велик. Но после неожиданной заминки вермахта в Югославии и Греции в императорском дворце призадумались и стали тянуть время, выжидая, как будет развиваться германский блицкриг в России.

Однако не только это обстоятельство удерживало японскую армию от немедленного вступления в Большую войну. Трезвый расчет охлаждал боевой пыл даже самых воинственных генералов. На бескрайних просторах востока России после полутора месяцев боевых японской боевой технике грозило превратиться в груду бесполезного металла. За это время все запасы горючего иссякнут. Держа в уме эту весьма серьезную причину, японские дипломаты вели двойную игру. В Берлине они убеждали нетерпеливых союзников в своей готовности выступить против Советского Союза в ближайшее время, а в Вашингтоне вели закулисные переговоры о заключении мирного договора.

Военной машине Японии позарез требовались нефть и сталь. Нефть была на Борнео, в Таиланде и Бирме, но она находились под контролем американцев, британцев и голландцев, а вести войну на два фронта было крайне рискованно.

Японский «самурай» стоял перед непростым выбором: вцепиться наконец в глотку «дяде Сэму» и стать полновластным хозяином в Индокитае и на Тихом океане или прыгнуть на спину русскому «медведю», осуществив то, что не удалось сделать ни в победном 1905 году, ни в провальном 1922-м.

Тот, 1922-й, год оставался в сердцах воинственных самураев незаживающей раной. После развала Российской империи мировая кладовая природных ресурсов – Дальний Восток и Восточная Сибирь – буквально сама свалилась в руки Божественному микадо. Но радость оказалась недолгой. Высшие небесные силы не захотели помочь своему прямому потомку – императору Японии и, к изумлению всего самурайского сословия, повернулись лицом к большевикам. В сентябре 1922 года части Красной армии под командованием Василия Блюхера при поддержке партизан наголову разбили хваленые японские и белогвардейские войска, а горстке оставшихся вместе с марионеточным «приамурским правительством» братьев Спиридона и Николая Меркуловых пришлось спешно бежать.

Спустя девятнадцать лет в Токио снова возникла дилемма: попытаться взять реванш или развивать наступление в южном и юго-восточном направлениях. Чаша войны на востоке на время застыла, и здесь свое веское слово должна была сказать разведка. В те майские дни резидентуры 2-го (разведывательного) отдела Квантунской армии не знали передышки. Граница по Амуру порой напоминала линию фронта. С наступление ночи десятки разведывательно-диверсионных групп и агентов-одиночек пробирались на советскую территорию, выводили из строя связь и инженерные коммуникации, занимались сбором информации о боеготовности частей Красной армии. Липкая паутина японской агентурной сети старалась ничего не упускать.

7 мая 1941 года один из ее руководителей, капитан Каймадо, он же Де До Сун, он же Пак, прибыл в Харбин. Здесь его с нетерпением дожидались руководитель японской военной миссии генерал Янагита и начальник 2-го отдела подполковник Ниумура.

Безмятежную тишину кабинета нарушал размеренный шорох напольных часов. В двухэтажном особнячке, отгороженном от улицы высоким каменным забором, жизнь текла также размеренно: разведка не любит суеты.

Ниумура, утонувший в огромном кожаном кресле, со скучающим видом перелистывал страницы «Харбинского вестника», изредка бросая взгляды на Янагиту. Тот уже больше часа не мог оторваться от материалов личного дела одного из самых опытных резидентов японской разведки в Советском Союзе. К делу были подшиты пожелтевшие от времени рапорты, собственноручно написанные Каймадо. За ровными строчками донесений скрывалась поразительная по своей удачливости судьба разведчика. Каймадо оказался единственным из более чем двух десятков японских агентов, заброшенных в Советский Союз в середине двадцатых годов, кто сумел не только избежать безжалостной косы ОГПУ – НКВД, выкосившей к 1937 году все резидентуры, но и исхитрился получить такую «крышу», о которой приходилось только мечтать. Накануне упомянутого года он стал секретным сотрудником управления НКВД по Приморскому краю, получив оперативный псевдоним Ситров. Вышло все до смешного просто. Почувствовав нависшую над собой опасность, Каймадо (преданный партии коммунист Пак) своевременно проявил политическую бдительность и сумел выявить четырех замаскировавшихся троцкистов, пробравшихся в руководство управления железной дороги. Органы среагировали быстро, и после того как службы НКВД прошлись по железнодорожной верхушке, Каймадо (Пак) вырос не только в должности, но и в секретной иерархии, став разработчиком «неблагонадежного элемента». К началу 1941 года он еще больше укрепил свое положение. В органах высоко оценили его информацию о пораженческих настроениях среди командиров Китайской бригады и после зачистки пораженцев рекомендовали не куда-нибудь, а в святая святых: в разведуправление Дальневосточного военного округа.

Там поднабравшийся опыта сотрудник тоже пришелся ко двору. Он на лету хватал премудрости «нового» для себя дела. Явные успехи Каймадо (Пака) не мог не заметить и начальник 3-го разведывательного отдела майор госбезопасности Виктор Казаков. Он принял решение готовить «товарища» для ответственной работы в качестве резидента нелегальной советской сети в Маньчжурии.

Для японской разведки это был неслыханный успех. Генералу Янагите, уж на что он долго служил в секретном ведомстве, с таким сталкиваться еще не приходилось, и поэтому он с особым вниманием вчитывался в каждое слово, пытаясь понять, как Каймадо удалось обвести вокруг пальца опытного противника.

В 1926 году молодой армейский офицер из древнего рода самураев неожиданно отказался от блестящей военной карьеры в пользу службы в разведке. Что заставило его сделать столь неожиданный выбор? Верность древнему девизу «Жизнь – императору! Честь – никому!» или жажда любой ценой восстановить былую славу своей Родины, которой горели десятки, сотни юношей из благородных семей после позорного поражения на Дальнем Востоке? Об этом в личном деле не было ни слова, зато указывалось, что будущего гения-нелегала в Каймадо сумел разглядеть капитан Такасаки, давно ушедший в мир теней.

Сменив строгий военный мундир на замызганную корейскую дабу, Каймадо перевоплотился в молодого рабочего и активно включился в революционную борьбу. В 1927 году, якобы спасаясь от преследования полиции, он с группой революционеров, бредивших идеалами коммунизма, бежал из Маньчжурии в Советский Союз. После проверки в ГПУ, которая для него закончилась легким испугом (пара синяков в счет не шли), Каймадо вышел на свободу и активно включился в строительство социализма уже на новой территории.

Ударный труд на железной дороге, равно как и упорство в изучении трудов Ленина, Маркса и Энгельса, были вознаграждены. Через год молодого человека приняли в комсомол и вскоре поручили руководить рабочим комитетом в поселке Нагорный. Там на него обратили внимание старшие товарищи и в 1929 году рекомендовали в партию большевиков, а затем направили учиться во Владивосток на рабочий факультет университета.

На этом месте Янагита остановился и уточнил у Ниумуры:

– С какого времени он приступил к выполнению задания?

– После третьего курса, когда проходил заводскую практику на паровозоремонтном заводе в Улан-Удэ. Позже, в тридцать четвертом, он создал свою первую резидентуру. Если вас интересуют подробности, то материалы по соответствующему периоду подшиты в рабочий том дела, – пояснил Ниумура и потянулся к пузатому портфелю у своих ног.

– Спасибо, позднее! – остановил его генерал и заявил: – Сейчас меня больше интересует, кто и при каких обстоятельствах позволил ему пойти на сотрудничество с НКВД?

– Это была его личная и вполне оправданная инициатива! В тридцать седьмом, как известно, большевики провели Большую чистку. Подчищали не только верхушку, но и весь сомнительный элемент. Мы тогда потеряли почти всю агентурную сеть. Агентов не спасло даже то, что некоторые, как Каймадо, вступили в партию и занимали в ней далеко не последние должности. А он не только уцелел, но и сумел сохранить резидентуру. Четверо из его агентов стали секретными сотрудниками в особых отделах и управлениях НКВД.

– И что, среди них не оказалось ни одного двуликого Януса? – усомнился Янагита.

– Да! Что лишний раз говорит о классе работы Каймадо. Он разведчик волею Неба!

– Неба, говорите? Это мы еще посмотрим! Кто до вас поддерживал с ним связь?

– Хая Си.

– И он такого же мнения? – продолжал допытываться генерал.

– Самого превосходного. Его рапорт подшит в деле! – с вызовом ответил Ниумура, его задевало недоверие, сквозившее не столько в вопросах, сколько в тоне, каким они произносились, и в качестве главного аргумента в защиту Каймадо он привел цифры: – Последние его материалы на восемнадцать советских агентов в Харбине, Дацине, Цицикаре, Синьцзине и верхушку руководства разведуправления Дальневосточного военного округа перепроверялись через другие наши источники и нашли полное подтверждение.

Янагита промолчал и снова углубился в дело Каймадо. Диапазон его разведывательной работы поражал. После окончания университета молодой человек получил направление на химзавод № 92 в далекий Сталинград. Там молодой и инициативный инженер стал настоящей палочкой-выручалочкой. За год работы Каймадо успел перебывать в командировках в пяти городах: Азове, Ростове-на-Дону, Новороссийске, Сталино и Астрахани. Ему удалось проникнуть в закрытые цеха завода «Баррикады», на военные верфи, на испытательные полигоны.

Потеряв связь с курирующим резидентом, Каймадо действовал на свой страх и риск. В неполные двадцать девять он самостоятельно провел три вербовки агентов в Сталинграде и добыл ценнейшую информацию о производстве танков. В Азове он сумел скопировать чертежи нового пограничного катера. О результативности его работы в тот крайне рискованный период свидетельствовали семнадцать листов отчета, подшитых в дело!

В 1934 году по возвращении в Улан-Удэ Каймадо восстановил связь с японской разведкой и передал ее резиденту Хая Си добытые материалы. Их содержание, а также вербовки, проведенные среди инженеров паровозоремонтного завода, произвели впечатление наверху, и вскоре Каймадо стал считаться самым перспективным разведчиком в Советском Союзе.

Янагита перешел к чтению очередного донесения, но в это время раздался звонок из приемной. Раздались быстрые шаги, и проеме дверей появился Каймадо. За его спиной топтался растерянный дежурный, не сумевший доложить о прибытии резидента по всем правилам, что непосредственно входило в его обязанности. Генерал поморщился, раздраженно махнул рукой, и дежурный мгновенно растворился в полумраке приемной.

Ниумура с любопытством наблюдал, как генерал и капитан мерили друг друга взглядом. Первым опустил глаза Янагита, сделав шаг навстречу Каймадо. Они по-военному изысканно поклонились, а затем обменялись рукопожатием. Янагита подчеркнуто уважительно пригласил резидента пройти в заднюю комнату, где уже был накрыт столик на троих. Каймадо проявил должную тактичность и, подождав, когда генерал опустится в кресло, сел напротив.

В свете торшера черты лица Каймадо смягчились, в них, как показалось Ниумуре, проглядывала усталость. Последней раз он видел его год назад. В уголках рта залегли морщины, на висках проступила седина. Прежними остались только глаза. Спрятавшись за сильно выступающими скулами, они цепко всматривались в собеседника.

Янагита вежливо поинтересовался:

– Что будите пить, Каймадо-сан? Саке? Есть чо текусен кинпаку, золотое, есть михосакари баншку, серебряное. Или вино? Хачимито умешу, сливовое желтое, акай умешу, сливовое красное? А может, – на лице генерала появилась улыбка, – русскую водку?

– Если, конечно, не заподозрите во мне настоящего большевика, то позвольте водку, – в тон ему ответил Каймадо.

В комнате зазвучал сдержанный смех. Когда он стих, Янагита дружески заметил:

– Сегодня вы можете забыть про легенду и быть самим собой. Выбирайте, пожалуйста.

– Тогда чо текусен кинпаку и чай ассам деймо.

– С жасмином?

– Да!

Генерал кивнул, Ниумура засуетился над столом и, наполнив крохотные рюмочки золотистым напитком, с чувством произнес тост, отдавая должное одному из лучших разведчиков:

– За ваши, господин капитан, успехи во имя величия Ямато!

Похвала не оставила Каймадо равнодушным, его глаза неожиданно повлажнели, и он дрогнувшим голосом произнес:

– Благодарю, господин генерал! Я тронут высокой честью! Моя жизнь принадлежит Великой Японии и ее Божественному императору!

– Жизнь каждого из нас принадлежим им! – одобрительно сказал Янагита и, пододвинув к капитану блюдо с дымящимися геза – пельменями из молодой перченой свинины и гохан – острый соус, счел нужным пояснить: – Готовил наш лучший повар, их вкус напомнит вам о далекой родине.

Каймадо благодарно улыбнулся. Какое-то время в комнате слышалось лишь легкое постукивание деревянных палочек хаши. После опостылевших русской картошки и капусты капитан позволил разгуляться своему желудку. Старшие по званию не торопились начинать беседу, они дали ему в полной мере насладиться настоящей японской кухней и только затем перешли к делу.

– Как поживают красные? – поинтересовался генерал.

Каймадо промокнул губы салфеткой и, отодвинув в сторону фарфоровую чашечку с крепким черным чаем, не без легкой иронии ответил:

– Как графины, господин генерал.

– Что, что? – не понял тот.

– Есть у русских такое выражение – жизнь как у графина.

– И что это значит?

– Русские знают, что возьмут за горло, но кто и когда – это остается тайной.

Янагита и Ниумура расхохотались, а потом генерал продолжил:

– Значит, будем брать русских за горло, и вы, Каймадосан, должны в этом помочь. С вашей помощью мы вскрыли шпионскую сеть в Маньчжурии, но наши военные требуют большего, им необходимы самые точные данные о силах и средствах большевиков на направлениях будущих ударов Квантунской армии.

– Я их прекрасно понимаю, господин генерал, – согласился разведчик, – но мои личные возможности и возможности моей агентуры в силу известных вам причин сильно ограничены.

– Знаю, но постарайтесь выйти на вербовки агентов в армейских штабах большевиков.

– Пытаюсь, но здесь есть один непреодолимый барьер… – Каймадо болезненно поморщился и с горечью сказал: – Завербовать старшего офицера, а тем более в штабе, мне, для них корейцу, практически невозможно.

– Мы тоже пришли к такому выводу, – заключил Янагита и предложил: – А если мы дадим вам опытного вербовщика из русских? Есть один такой на примете, Серж Воронцов.

Каймадо нахмурился, подобное решение больно било по его самолюбию, но внешне он никак не выразил свои эмоции, лишь сухо спросил:

– Из бывших русских офицеров?

– Да! – подтвердил Янагита и продолжил: – Воевал у генерала Каппеля, а затем у атамана Семенова. До тридцать первого участвовал в налетах на советские погранзаставы, после тяжелого ранения перебрался в Харбин, где перебивался случайными заработками, пока не устроился на службу в полицию, там мы и обратили на него внимание. С нами сотрудничает с тридцать седьмого года, за это время четырежды перебрасывался через границу с разведывательными заданиями. Имеет опыт вербовочной работы. Одним словом, настоящий профессионал.

– Да, вижу, что не дилетант, – согласился Каймадо и язвительно заметил: – Но чего он стоит на самом деле, можно будет сказать, когда возьмут за горло в НКВД.

– Надеюсь, такого не случится, но если попадется, уверен, будет стоять до конца. У него самого руки по локоть в крови, – поспешил заверить Ниумура.

– Полагаю, для вас это послужит наилучшей рекомендацией, – сухо произнес Янагита.

– Для сведения, Воронцов из дворян, знает немецкий и французский, прекрасно играет на фортепьяно, – дополнил характеристику Ниумура.

Каймадо хмыкнул:

– Это лишнее, с таким багажом ему точно прямая дорога в подвалы НКВД.

– Надеюсь, с вашим опытом работы ничего подобного не произойдет, – в тон ему произнес Ниумура.

– Поживем – увидим, – уклончиво ответил разведчик.

– Вы рассуждаете уже как русский, – подметил Янагита и, кивнув на рюмки с саке, которые успел наполнить Ниумура, произнес тост: – Я пью за то, чтобы наша очередная встреча, уважаемый Каймадо-сан, произошла уже по ту сторону Амура!