355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иосиф Халифман » Шмели и термиты » Текст книги (страница 22)
Шмели и термиты
  • Текст добавлен: 25 сентября 2017, 13:30

Текст книги "Шмели и термиты"


Автор книги: Иосиф Халифман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Теперь все начинают понимать и видеть, какой богатый урожай прозрений и открытий несет и для естественных и для технических наук, не только прикладных, но и теоретических, планомерное исследование разных сторон жизненного процесса.

Живое в любых его проявлениях можно в определенном смысле рассматривать как некий венец творения природы. Для его изучения наука вооружена сегодня небывало мощными и бесконечно тонкими новейшими физическими, химическими и математическим методами. Они с каждым днем продолжают обострять все чувства человека и разрешающую силу его ума, с каждым шагом вперед увеличивают глубину анализа и широту обобщений, ведущих к открытию новых и новых тайн жизни. А какие важные донесения обещает доставлять постоянная разведка физиков и математиков в биофизике, химиков в биохимии, неустанный поиск инженеров-конструкторов, изобретателей, рационализаторов в соответствующих их интересам разделах и отраслях общей и специальной биологии, в анатомии, морфологии, физиологии, генетике!..

Нужно ли после всего этого говорить, почему в век расщепления атома, в век расцвета автоматических устройств и кибернетических систем пример общественных насекомых и особенно их семья заслуживают внимания не одних только натуралистов и биологов?

Битва гигантов

ЕЙЧАС, после того как мы перелистали самые важные страницы естественной истории термитов, перенесемся мыслью еще раз на залитые сухим зноем и исхлестанные пустынными ветрами просторы Гяурского плато. Вернемся, в частности, к расколотому и развороченному ударом тяжелого лома термитнику Анакантотермес ангерианус.

Купол разбит. Его обломки снаружи серые, гладкие и сухие, как глиняные черепки, изнутри сыроваты и пористы, как губка. Источенная нишами и ходами, эта темная, почти черпая губка еще сохраняет, казалось, теплую влажность гнезда. Среди обломков с еле слышным шуршанием всюду шевелятся, кишат, движутся, перемещаясь, обитатели термитника.

Одни – и их немало – уходят, исчезая в прохладной, влажной, чуть пахнущей затхлостью и грибами темноте галерей и колодцев, ведущих в глубь термитника. Другие – и их здесь, видимо, большинство – замерли или тихо переминаются на месте. Наконец, третьи – их меньше всего – беспорядочно поодиночке разбегаются во все стороны. Сказать бы, что они бегут, «куда глаза глядят», так ведь точки на головах рабочих – это давно уже не настоящий орган зрения, а почти совсем слепые, невидящие следы бывших глаз.

С первого взгляда может показаться, что эти создания по-разному реагируют на неожиданное разрушение гнезда. Между тем все они – и первые, и вторые, и третьи – подчиняются одному общему для всех закону, сказать бы – «голосу крови», так ведь у них, строго говоря, не настоящая красная кровь, а бесцветная гемолимфа – жидкость, в которой взвешены кровяные клетки.

К чему же обязывает их голос гемолимфы? Когда термит почему-нибудь оказывается вне дома, природа зовет его поскорее вновь окунуться в родную стихию гнезда. Каждое лишнее мгновение, проведенное за порогом дома, неотвратимо сопряжено с исключительными опасностями. Дыхание их, прорвавшееся в гнездо – свет и наземный воздух, – воспринимается здесь как сигнал тревоги.

В ответ на такой сигнал его обитатели, послушные закону жизни термитника, принимаются баррикадировать, перекрывать, запечатывать проломы и щели в панцире. Солдаты раскрывают челюсти и спешат с рабочими к участкам, откуда грозит бедствие. Все эти участки должны быть как можно быстрее наглухо и прочно заделаны.

Именно так и поступают сейчас термиты из уцелевших глубинных районов гнезда. Лом сюда не добрался, и ходы в неповрежденную зону запечатываются изнутри, отрезая и обрекая на гибель собратьев и сестер из верхних, разоренных секторов и этажей.

Как бы велика ни была пострадавшая часть гнезда и сколько бы в ней ни было термитов, они приносятся в жертву: только так могут сохраниться остальные.

Что касается тех, которые принесены в жертву, то они хотя, казалось, по-разному реагируют на происшедшее, но всем своим поведением свидетельствуют в конечном счете послушание все тому же закону жизни.

Гнездо, семья непреодолимо влечет к себе термитов, и те, что сейчас поближе к сохранившимся районам термитника, поспешно отступают, вливаются в ходы, пока они совсем не закрылись.

Но призыв гнезда доходит теперь уже далеко не до всех.

Множество насекомых выброшено из колеи обычной жизни. Это мгновение застает их на развороченной поверхности, далеко от сохранившихся массивов термитника, они не могут почуять их притяжение и подчиняются зову ближайшего обломка или осколка гнезда с его камерами и щелями.

Не только молодь и слепые рабочие, но и зрячие крылатые, подобно страусам, прячущим голову в песок, забиваются в узкие щели камер. Теперь только здесь, в этих уцелевших нишах, еще сохраняются притягательные приметы гнезда, именно в них воплощен весь термитник с его постоянно действующей, как магнит, силой.

И вот что бросается в глаза: по мере того как оторванный от целого гнезда обломок иссушается, насекомые, укрывшиеся в его нишах, как бы удерживая выветривающийся дух родного дома, все теснее приникают к стенкам, все отчаяннее цепляются за них лапками.

Сказать бы – тем крепче, тем «с большим жаром» они впиваются в стенки, – так ведь мы уже знаем, что термиты холоднокровны, никакого своего тепла в них нет.

К насекомым, которые набились в ниши высыхающего обломка, стоит внимательно присмотреться.

В этой книге уже много раз повторялись слова об отступлении термитов в подземелье. Но позволителен ли, строго говоря, подобный оборот речи?

Что же это – термиты почуяли, что климат планеты меняется, становится не по ним, и надумали зарыться в землю, условились укрыться от ставших невыносимыми лучей солнца, а потом воссоздать здесь для себя необходимые тепло, сырость, усиленное снабжение кислородом, насыщенность воздуха углекислым газом?

Нет нужды объяснять, что никакого плана, никакого уговора не было и не могло быть, что все события развертывались и проходили сами собой, в какой-то мере подобно тому, как это и сегодня можно видеть, наблюдая термитов в сохнущем и выветривающемся осколке земляной губки. Как поспешно они прячутся, как настойчиво пробираются в щели и ниши, как плотно зарываются в них! Действительно, похоже, будто они цепляются за ускользающее от них, гаснущее дыхание дома. Не так ли в погоне за условиями жизни и палеотермиты устремлялись в сохранявшие сырое тепло расщелины и норки, не так ли в поисках спасения они пробивались в глубину и наглухо замыкались в сыроватых камерах?

И что же невероятного, если там, где они зарывались не поодиночке, а массами, в большей мере сохранились, легче поддерживались некоторые особенно важные, свойственные им условия – тепло, влажность, состав воздуха?.. А едва массы скрывшихся в подземелье насекомых приходили здесь в движение, обеспечивалось воспитание молоди, и это становилось началом образования семьи. А дальше перемещавшиеся цепи и колонны термитов перемешивали воздух, добывали воду, выделяли и удаляли отбросы. Именно в движение цепей воплотилась жизнь семьи, именно с движением их сплелись дыхание, питание, пищеварение, рост, развитие всей сохранившейся общины.

Но довольно размышлений, пора вернуться к наблюдениям, к нашему расколотому гнезду, к термитам, которые так или иначе попрятались или разбегаются.

Попрятались не все. Какое-то число выброшенных при вскрытии гнезда насекомых на какое-то время теряет связь с родным домом. Сами они уцелели, живы, невредимы, но выпотрошены из недр термитника, никак и ниоткуда не чуют его или, может быть, наоборот, отовсюду, со всех сторон слышат зовы, готовы всюду искать дом. Эти-то и спешат кто куда – и к гнезду, и во все стороны от него. Именно они становятся первыми жертвами тех быстрых, как искры, Катаглифис – черных муравьев-бегунков, что с утра до ночи шмыгают вокруг термитников. Несчетное множество этих длинноногих и поджарых фуражиров носится здесь в поисках корма, и они сразу же обнаруживают столь редкую на поверхности земли добычу: одиночек-термитов, ничем от груди до конца брюшка не защищенных.

Но едва первые бегунки вернулись к себе домой с этой богатой, да еще так легко доставшейся добычей, муравейник приходит в движение: все, что здесь может двигаться, выбегает на охоту. Десятки, сотни – и чем дольше длится штурм, тем больше их становится – фуражиров-бегунков, обгоняя друг друга, сплошной лавиной текут по земле, наступая на термитник спереди, заходя с боков, с тыла, короче – кольцом окружая атакуемое гнездо.

Можно подумать, что им знакомы основы военной тактики и стратегии. Но это и не стратегический маневр и не рассчитанный план атаки. Все получается само собой. Из широкого горла муравейника выливается живой поток – головы с раскрытыми жвалами, ножки, усики, легкие тельца с поднятыми вверх или совсем на спинку вперед запрокинутыми брюшками.

Пешая армада, выйдя из гнездовой воронки, разделяется на несколько цепей. Каждая движется по следу одного из тех удачливых охотников, что доставили в муравейник свой, вызвавший других на охоту, трофей. А трофеи взяты были, естественно, в разных местах и доставлены с разных сторон.

И вот несколько минут, а то и несколько секунд спустя в разворошенный термитник действительно отовсюду, со всех сторон, с ходу врываются взбудораженные бегунки из ближайшего гнезда.

Сигнал о богатой добыче мог дойти не до одного только ближайшего, а до нескольких разбросанных по округе муравейников, и тогда в нападении участвуют охотники нескольких колоний. Они не воюют между собой из-за добычи, делят ее мирно.

Пока гнездо под сплошным куполом было цело, муравьям только изредка удавалось проникать сюда сквозь случайно открывшийся пролом-ход. И тогда, если не сразу успевала сработать налаженная система обороны, если, почему-нибудь замешкавшись, опаздывали занять позицию бронеголовые солдаты с их острыми жвалами, охотникам-бегункам удавалось поживиться кое-какой добычей, но она чаще всего доставалась им недешево.

Охота бывала счастливой, а добыча богатой только раз в году – в пору роения да в первые часы после него, пока молодые пары не успели забаррикадироваться в зародышевых камерах.

Сейчас совсем другое: перед бегунками не случайно открывшийся в куполе пролом, а развороченное гнездо и в нем полным-полно и крылатых (они даже не делают попытки спастись бегством) и молоди, которая, как и крылатые, представляет собой особо привлекательную в термитнике дичь. Да и рабочие и солдаты, которые в других условиях дорого продают свою жизнь, сейчас беспомощны, как никогда.

Вот тут, в недрах горы термитника, и начинается в полном смысле слова муравьиный пир горой.

В каждом уголке только что благоденствовавшего гнезда разыгрываются сцены хаоса и разбоя не менее драматические и живописные, чем в любой из картин на тему о «Похищении лапифянок». С полотна этих картин, ожививших события одного из мифов о Тесее, доносятся воинственные клики сражающихся, вопли жертв, лязг металла, топот копыт. Здесь все беззвучно и немо. И здесь не кентавры играют роль похитителей, а именно их-то на этот раз и похищают.

Картины нападения бегунков-Катаглифис на город насекомых – кентавров Анакантотермес написаны к тому же всего двумя красками: черной – муравьи и белой – термиты. Но в «Похищении лапифянок» художниками запечатлен один только момент драмы. Здесь же она вся – вся от случайного начала до закономерного конца, вся в движении, в драматическом развитии.

Голенастые бегунки мелькают среди губчатых обломков гнезда, то и дело исчезая в щелях камер и ячеек. Через мгновение бегунок несется дальше и часто уже не налегке, а с грузом: в его сильных, похожих на щипцы, жвалах трепещет вынесенная из камеры живая белотелая добыча. Поднятая в воздух широкими жвалами, она отчетливо выделяется на фоне черного муравьиного хитина, черного термитного цемента. Термит перехвачен поперек, тяжелая крупная голова его беспомощно свисает или – это часто можно видеть – изо всех сил пытается вцепиться жвалами в похитителя. Куда там! В открытой схватке кентавры мира насекомых обычно беспомощны.

Когда у бегунка есть выбор, он предпочитает унести не рабочего термита, а крылатого, хотя ветер очень мешает нести его, перебирает на нем крылья или ставит их дыбом и при этом валит похитителя с ног. Но муравей все равно мертвой хваткой держит добычу, не выпуская ее из жвал.

Если такого бегунка покрепче схватить пинцетом, он не разожмет челюсти. Можно силой отобрать у муравья его груз, вырвав термита, в крайнем случае разорвав его на части. Обнаружив, что он ограблен, бегунок поворачивает и возвращается к термитнику.

Может быть, бегунки и повреждают уносимых термитов, но они не убивают их и живьем доставляют в муравейник. Многие, не ограничиваясь одной, умудряются унести сразу по две жертвы.

Раскапывая в Кызыл-Кумах гнезда некоторых бегунков, советский мирмеколог Г. М. Длусский обнаружил на небольшой глубине в стороне от хода, ведущего вглубь, горизонтальные плоские камеры, забитые мумиями – высохшими телами – рабочих и крылатых термитов. Бегунки хранят свою добычу впрок вроде бы в коптильнях, прокаливаемых солнечным жаром… Вообще муравьи охотятся на термитных фуражиров, заготовляющих корм за пределами гнезда, но если термитник разрушен и доступ в его недра открыт, тогда ни с чем не сравнить яростную жадность, с какой бегунки растаскивают термитов из разрушенного гнезда. Сдается, что беззащитность и беспомощность жертв опьяняет расхитителей, они становятся подлинно неутомимыми и ненасытными.

Едва доставив в муравейник живую добычу, бегунок, не переводя дыхания, отгрызает термиту ноги и в таком виде – обезноженным – бросает в кучу принесенных другими охотниками трофеев. Теперь добыча и не уйдет и сохранится свежей.

А бегунок вновь спешит к термитнику. Если он возвращается по своему же следу, то уже по второму, третьему заходу несколько спрямляет и укорачивает путь.

В конце концов можно увидеть, что атака термитника, начатая со всех сторон как круговая, по мере ослабления живой силы взятой крепости постепенно упрощается, становится односторонней, фронтальной.

До тех пор, пока в остатках земляной губки еще сохранилось хоть сколько-нибудь жизни, муравьи продолжают растаскивать термитов из обломков гнезда и ночью.

Так обращается с термитами не только виденный нами в Гяурсе пустынный бегунок-фаэтончик, представляющий собой одного из наиболее крупных по размерам и одного из наиболее быстрых в беге муравьев. Сходно ведут себя и гораздо Менее подвижные и далеко не столь крупные муравьи.

Имеются, правда, исключения (есть виды муравьев и термитов, мирно друг с другом живущие и даже обитающие в одном гнезде), но они совсем немногочисленны, так что без ошибки можно сказать: муравьи в массе просто пышут непримиримой враждой к термитам, пышут и дышат ею, ею живут и движутся.

Однажды весной громоздкое стеклянное гнездо-садок было заселено в Гяурсе термитами из большого гнезда Анакантотермес ангерианус. Терпеливо, вручную один за другим перебирались и раскалывались обломки раскрытого киркой термитника. Все живое содержимое ниш и ячеек – солдаты, крылатые, рабочие, молодь – тщательно складывалось и ссыпалось на открытый лист гнездового стекла. Тут надо было не разогнать термитов светом, уберечь от сухого ветра, от жары и в то же время следить за тем, чтобы не перемять и не перекалечить их, особенно когда верхний лист стекла вдвигался в пазы рамы, чтобы закрыть садок.

Позже, уже по дороге из Гяурса, пришлось не выпускать из рук гнездо, держа его на весу, чтобы оно, чего доброго, не разбилось на каком-нибудь ухабе.

И вот поздним вечером усталые и гордые успешно завершенной операцией охотники за живыми термитами сходят, наконец, в Ашхабаде с машины, бережно вносят в дом заветное гнездо.

Здесь ящик торжественно водружается среди комнаты на стол.

Ура, все кончено!

Завтра к вечеру гнездо с термитами будет в лаборатории!

Рано утром солнце заглядывает в щели ставен и от потолка до пола прорезает комнату бесплотными искрящимися плоскостями света. Одна из них проходит по столу, на котором стоит ящик с живым трофеем из Гяурса, и освещает в высшей степени странный темный шнурок, струящийся по ножке стола вниз до самого пола и дальше почти прямиком уходящий под дверь из комнаты в коридор.

Нет нужды долго присматриваться к этому шнурку, чтобы догадаться: это муравьи!

Бесконечной цепью, то плотно – в несколько рядов, то реже – поодиночке, сбегают со стола, от ящика, крохотные черные создания, а им навстречу такой же бесконечной цепью бегут снизу другие.

Стеклянное гнездо строилось на совесть. Нигде ни щелочки, ни зазора, сквозь которые термиты могли бы расползтись. Им и в самом деле негде выбраться из гнезда. Однако крошки муравьи куда мельче термитов и, быстро находя для себя дорогу, почти беспрепятственно проникают под стекло. А здесь уже и без того черным-черно от муравьев.

Если в развороченном киркой гнезде Анакантотермес, атакованном бегунками, могли привидеться сцены из «Похищения лапифянок», то в стеклянном гнезде, после того как в него ворвались муравьи, воскресает, пожалуй, «Последний день Помпеи».

Белобрюхие термиты первых возрастов совсем не способны отражать муравьиную атаку, бушующую под стеклом. Взрослые рабочие и солдаты пробуют жвалами отбиваться от нападающих, но их окружают со всех сторон юркие, проворные хищники, впиваются в мягкое брюшко, грызут усики, ножки, живьем разрывают на части.

Под верхним стеклом вдоль всех четырех стенок плоского ящика взад и вперед бегают в поисках выхода сотни уже пресытившихся муравьев. Выбравшись из ограбленного гнезда, они спускаются вдоль ножки стола, уходят вниз, навстречу другим муравьям, спешащим вверх на пир.

Наказание! Неужели нельзя отстоять гнездо? Надо хотя бы попытаться сделать это.

Прежде всего следует, видимо, снять ящик со стола, куда продолжают стягиваться жадные муравьиные мародеры. Если перенести ящик на другое место, хотя бы на поставленные подальше от стола табуретки, то новые муравьи-фуражиры, идя по следу старых, не сразу доберутся к гнезду на новом месте. Под каждую ножку табуреток полезно, кроме того, поставить миску с водой. Не хватает миски? Что ж, пускаем в дело старые консервные банки, в которые, чтоб не терять время, наливаем керосин из стоящей в углу бутыли. Лишь бы поскорее создать преграду, которую муравьям не преодолеть. Теперь новые муравьи перестанут проникать в гнездо, а те, что были здесь раньше, постепенно продолжают выходить из невидимых щелей. Успевай только сметать их, как только они выбрались на стекло!

Так злополучное гнездо постепенно очищается от муравьев и успокаивается. Но прежде чем все придет в норму, следует проследить, куда же это тянулся из комнаты струящийся шнурок, уходивший под дверь.

Живой след вел на крыльцо, отсюда по стене – наземь и дальше, разливаясь в несколько рукавов, метров через десять исчезал, впадая сквозь ходы в гнездо черных садовых муравьев.

Как дошла сюда весть о привезенном поздно вечером стеклянном ящике с термитами? Видимо, какие-нибудь загулявшие допоздна фуражиры-разведчики оставались в поисках корма на столе, куда было водворено стеклянное гнездо. Заманчивая и доступная добыча, обнаруженная здесь, воодушевила фуражиров, и они, вернувшись домой, всех поставили на ноги.

Если бы мародерам не помешали, они уничтожили бы термитов.

Так чаще всего и в природе протекает реакция, вызываемая соприкосновением почти всех видов термитов с почти всеми видами муравьев. Атакуют неизменно муравьи. Они представляют собой, по общему признанию, не только наиболее злостного, наиболее постоянного, но и наиболее распространенного врага термитов. Добавим, что это, кроме того, и древнейший их противник.

Ученые, восстанавливающие историю органического мира по его ископаемым следам и отпечаткам, полагают, что муравьи, как и пчелы, появились на Земле примерно шестьдесят миллионов лет назад. Термитов же долгое время считали их ровесниками, во всяком случае ненамного более древними, чем они.

Об этом говорили останки крылатых, найденные в сланцевых плитах бурого угля вблизи немецкой деревни Ротт, между Зич и Плейс, где обнаружено одиннадцать из пятидесяти двух известных науке ископаемых видов термитов.

Об этом говорили и тела крылатых, найденные в Колорадо (США) в пластах слежавшихся вулканических пеплов. Эти крылатые, видимо, попали во время лёта под дождь вулканического пепла, и он засыпал их, сохранив до наших дней. У них линия облома крыльев вполне ясно обозначена, как и у современных термитов.

Об этом говорили, наконец, и термиты, найденные и в балтийском и сицилийском янтаре в Европе, и термиты в отвердевшем молочке-латексе каучуконосных древесных пород в Индонезии, и отпечатки термитов из каменноугольных пластов прапралесов Америки…

Но все это, как теперь стало известно, еще не самые древние ископаемые термиты. Первая страница истории этих насекомых связывается ныне с находкой советского палеонтолога Юрия Михайловича Залесского. Именно о его находке говорилось в самом начале этой повести.

Любое изданное за последние двадцать пять лет сочинение о термитах, где бы оно ни увидело свет – в Австралии, в Африке, в Америке, не говоря уж, конечно, о европейских странах, обязательно упоминает о памятнике, найденном в 1937 году на берегах реки Сылвы на Урале. Здесь Залесский открыл отпечаток насекомого с 18-миллиметровым крылом.

Ученые не без колебаний признали в этом отпечатке крылатую форму одного из предшественников современных термитов.

Эта находка по сей день остается древнейшей.

Ископаемый вид Уралотермес пермианус Залесского представляет собой памятник эпохи, существовавшей, как считают, по крайней мере двести пятьдесят миллионов лет назад. В ту пору на Земле, покрытой гигантскими папоротниковыми и хвойными деревьями, еще не появились настоящие цветковые растения, среди насекомых еще не было бабочек, среди позвоночных еще не было птиц…

Головокружительная древность находки не помешала систематикам определить насекомое, жившее четверть миллиарда лет назад.

Поперечных швов – линии облома – на крыле здесь, однако, не видно; эта часть крыла случайно не отпечаталась, и сейчас нельзя сказать, имелись ли уже тогда эти линии.

Так или иначе, находка Залесского показала, что прямые и косвенные потомки Уралотермес не очень изменились в строении. С другой стороны, отпечаток пермского термита еще раз подкрепил предположение о близком родстве древних термитов с древними тараканами.

Теперь все признают, что тараканы – предки и сородичи термитов. Правда, в отличие от тараканов, термиты, и ископаемые и современные, жили и живут только семьями, но оба вида насекомых связаны все же и чертами неоспоримого сходства.

Чтобы убедиться в этом, стоит присмотреться не к так называемым домашним тараканам, а к диким, вольно живущим видам их.

У североамериканского древоточца Криптоцеркус пунктулатус (это вид таракана) самка живет со своим выводком. Питаясь древесиной, Криптоцеркус выедают себе дорогу в мягком гниющем дереве. Они и питаются этим кормом: в их кишечнике обитают простейшие, превращающие целлюлозу в усвояемые насекомыми питательные вещества. В одном опыте в стерилизованных термитов пересадили несколько видов бактерий и простейших, живущих в тараканах, и чёрез некоторое время после этого термиты вновь обрели способность питаться древесиной.

Среди австралийских термитоподобных тараканов есть такие (например, Панестия), самки которых перед откладкой яиц обламывают себе крылья. У той же Панестии немало и других черт, общих с тараканоподобными термитами, особенно с австралийскими же Мастотермес дарвиниензис.

Термиты Мастотермес не раз обнаруживались среди ископаемых и в Америке и в Европе, где они были, видимо, в прошлом широко распространены. Теперь единственный из оставшихся в живых Мастотермес вместе с другими пережитками и памятниками минувших эпох встречается только в северной и северо-западной Австралии. Продольное жилкование на обеих – нижней и верхней – парах крыльев этого термита очень напоминает рисунок на крыле тараканов. На задней паре крыльев поперечного шва нет. Самки Мастотермес откладывают яйца, сразу склеивая их в пачку, наподобие обоймы патронов, как это делают тараканы, а не по одному, как высшие термиты. Постоянного гнезда Мастотермес, как и Панестия, не строят. Не случайно этот термит носит второе название – Эррабундус, то есть «шатун», «бродяга», «странник».

У бездомных Мастотермес – живых мастодонтов мира термитов – сохранилась наипростейшая форма термитной семьи. Однако и она, если присмотреться, поразительно слаженна, согласованна, совершенна в своей целостности.

Как и у примитивных Калотермес, предпочитающих крепкую древесину, семьи Мастотермес совсем невелики и особой формы рабочих у них еще нет. Ходы строят, пищу добывают и снабжают кормом родительскую пару только молодые и не закончившие линек солдаты да растущие крылатые. Устойчивый порядок поддерживается здесь не в постоянном центре, не в оседлом гнезде, а на марше, в походе.

Медленно продвигаются вперед термиты, выгрызая себе дорогу в поедаемой древесине. Здесь они и живут. Пропуская через себя древесину, термиты заделывают дыры, заполняют пустоты, облицовывают стены не годными больше для питания остатками переваренного корма. Окруженная молодью – фуражирами, они же и строители, – а также взрослыми солдатами, в дереве перемещается и родительская пара этой кочевой семьи. На холодное время года вся семья опускается из ствола дерева в грунт, зарывается поглубже, уходя от холодов, а с теплом вновь поднимается и продолжает на ходу изнутри поедать древесину.

Уже по тому, как яростно атакуются семьи простейших австралийских Мастотермес простейшими австралийскими же муравьями Понеринами (муравьями-бульдогами), можно судить, к каким седым временам восходит начало муравьино-термитной войны.

Подавляющее большинство муравьев на всех материках находится в состоянии непримиримой и смертельной вражды с термитами. И всюду муравьи нападают на термитов, всюду ищут уязвимые участки в термитниках, стремятся проникнуть в них, будто здесь и в самом деле спрятано, как думал старый Нфо Таубе из «Хрустального шара», «сердце муравьев», похищенное термитами. В отличие от уже знакомого нам отчасти профессора Жакоба Шардена из того же «Хрустального шара», муравьи не находят, конечно, в термитниках никакого своего сердца, но изгоняют или уничтожают хозяев, и сами нередко остаются жить в их гнездах.

Муравьи нападают и на гнезда наиболее высокоразвитых термитов, что обитают в самых толстостенных сооружениях. Во время своих маршей в подземных туннелях странствующие муравьи-гонители Дорилины подкапываются под надежнейшим образом бронированные термитники и врываются в эти крепости снизу.

Носачи Эутермес вооружены лучше других термитов. Их буквально неистощимые железы вырабатывают клей, ядовитый для других насекомых. Но и они не всегда отбиваются от атак острожвалых и кусачих, почти втрое более крупных муравьев – ткачей Экофилла, – тех самых, что шелковыми нитями сшивают гнездо из листьев.

Наземные колонны сборщиков корма из термитников Эутермес моноцерос, собирая в свои гнезда лишайник с деревьев, сплошь и рядом подвергаются набегам муравьев. Сражения, разыгрывающиеся при этом, если верить свидетелям, бывают продолжительными и жестокими.

Очень любопытны многочисленные рассказы о том, как солдаты Эутермес отбивают атаки стремительных муравьев Фейдолегетон диверзус, как прикрывают прохождение колонны рабочих, а затем, обороняясь, с боями отступают до самого гнезда.

Хищные муравьи Понерины питаются главным образом термитами.

«Я никогда не видел их с другой добычей», – пишет профессор Пултон.

Относительно муравьев Мегапонера фетенс («фетенс» – значит «зловонный») доподлинно известно, что рабочие и солдаты плотными колоннами набрасываются на термитники, врываются в подземелье, уносят оттуда добычу и затем, нагруженные еще живыми трофеями, собираются вновь в колонны и возвращаются к себе. Эти муравьи производят на марше отчетливо звенящий звук – стридуляцию.

«Чем это не песнь победы?» – спрашивает Е. Хег.

В отдельные годы, многие считают даже, будто они повторяются регулярно, отношения между муравьями и термитами резко ухудшаются, война становится более ожесточенной, чем обычно.

Отметим, что в теле термитов содержатся (это стало известно совсем недавно) какие-то вещества, под воздействием которых у муравьев Эцитон, например, заметно ускоряется развитие крылатых особей, то есть самок и самцов, призванных к продолжению рода. Состав этих веществ пока еще и приблизительно не раскрыт, в связи с чем все они носят условное название «фактор икс». Обнаружение этого фактора показало, что термиты могут представлять собой для муравьев не только обычную, простую, грубую пищу, но и особое, специальное питание, действие которого связано с системами, поддерживающими воспроизведение семей, существование вида.

Правда, термитники скрывают приманку, лакомую не только для муравьев. Круглый год привлекаются к ним самые разнообразные насекомоядные хищники.

Самки многих видов южноамериканских ящериц вгрызаются внутрь колоний и успевают, отложив яйца, ускользнуть, прежде чем термиты заделают ход, так что кладки остаются замурованными в гнезде. Здесь для них настоящий инкубатор – теплый, сырой, защищенный от всяких невзгод и хищников.

Термиты их не тревожат даже после того, как из яиц вылупляются молодые ящерицы. Они живут здесь долго и, прежде чем выйдут на волю, успевают сожрать уйму термитов, приютивших их.

А сколько насекомых уничтожают птицы – дятлы, павлины, фазаны, – проклевывающие оболочки термитников!

Некоторые шимпанзе тоже пользуются этим приемом. Проделав в куполе дырку, они ловко вставляют в нее стебелек травинки, потом, выждав, аккуратно извлекают стебель, облепленный впившимися в него термитами, в два счета слизывают улов. Изучавший в Танзании обезьян Гуго Лавик подтвердил свое сообщение о таких «удильщиках» термитов превосходными фотографиями. Они дошли до меня, когда книга была почти готова и воспроизвести снимки, к сожалению, оказалось уже невозможно.

Из других млекопитающих особенно большой ущерб наносят термитам всевозможные муравьеды, трубкозубы, броненосцы, ехидны, ежи, землеройки.

Впрочем, даже все, вместе взятые, эти враги значат для термитов меньше, чем муравьи.

Муравьи появились на Земле, как теперь считают, через двести миллионов лет после термитов и быстро захватили сушу всех пяти и ныне заселенных ими континентов. Более подвижные, легче приспосабливающиеся к новым условиям, к новому корму и потому более изменчивые, более разнообразные, они поднялись даже высоко в горы и всюду, где сталкивались с термитами, представляющими для них такую щедрую и лакомую дичь, неизменно теснили их.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю