355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иоганн Вольфганг фон Гёте » Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Романы и повести » Текст книги (страница 11)
Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Романы и повести
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:22

Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Романы и повести"


Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

Когда рассказчик на минуту умолк, слушатели стали высказывать свои суждения и сомнения касательно этой истории, – правдива ли она, да и может ли быть правдива?

Старик утверждал, что она несомненно правдива, коль скоро вызвала у них такой живой интерес, ибо для выдуманной истории она недостаточно искусна. Кто-то заметил: странно, почему никто не поинтересовался, что за человек был умерший друг певицы и при каких обстоятельствах он умер, – ведь это могло бы многое прояснить в данной истории.

– Это не преминули сделать, – ответил старик. – Я и сам после первого же странного явления отправился к нему в дом, исполненный любопытства, и под благовидным предлогом посетил ту даму, которая вплоть до его кончины пеклась о нем с поистине материнской нежностью. Она поведала мне, что ее друг питал необыкновенно сильную страсть к известной особе и в последние месяцы жизни только о ней и говорил, изображая ее то ангелом, то дьяволом.

Когда болезнь окончательно одолела его, он ничего не желал так страстно, как еще раз увидеть ее перед смертью, – возможно, в надежде вынудить у нее хоть одно нежное слово, признак раскаяния или какое-либо другое доказательство любви и преданности. Тем ужаснее был для него ее непреклонный отказ, и, несомненно, ее последнее решительное «нет» ускорило его кончину. В отчаянии он воскликнул: «Теперь ей ничто не поможет! Она избегает меня, но и после моей смерти я не дам ей покоя!» В таком ожесточении покинул он сию юдоль, а нам довелось воочию убедиться, что человек может сдержать свое слово и за гробом.

Собеседники принялись снова судить да рядить об этой истории. Под конец братец Фриц сказал:

– У меня есть одно подозрение, но я не стану его высказывать, пока еще раз не восстановлю в памяти все обстоятельства и как следует не проверю свои выкладки.

Когда же к нему со всех сторон приступили с просьбами, то он, пытаясь уйти от ответа, нашел лазейку, предложив, в свою очередь, рассказать историю, каковая, правда, по занимательности уступает предыдущей, но тоже такого рода, что ей никогда не могли дать удовлетворительного объяснения.

– У одного моего друга, достойного дворянина, жившего с семьей в старинном замке, воспитывалась сирота, и когда она подросла и достигла четырнадцатилетнего возраста, то была приставлена к хозяйке дома, чтобы во всем ей прислуживать. Ею были вполне довольны, да и она, казалось, не желала ничего лучшего, как только вниманием и преданностью изъявить признательность своим благодетелям. Она была недурна собой, и нашлось несколько молодых людей, желавших присвататься к ней. Ее воспитатели полагали, что вряд ли кто-либо из этих женихов мог бы составить счастье девушки, да и она сама не выражала ни малейшего желания изменить свое положение.

Однажды домочадцы заметили, что когда девушка ходит по дому, занимаясь своими делами, под ногами у нее то здесь, то там раздается какой-то стук. Вначале это сочли простым совпадением, но поскольку стук не прекращался, сопровождая ее почти на каждом шагу, она стала бояться и не решалась выйти из комнаты своей госпожи, ибо только там ее не преследовал этот стук.

Его мог слышать всякий, кто шел с нею рядом или стоял поблизости. Поначалу это курьезное обстоятельство служило поводом для шуток, но в конце концов сделалось для всех неприятным. Хозяин дома, человек пытливого ума, принялся сам его расследовать. Стук слышался не прежде, чем девушка делала шаг, но не в тот миг, когда она ставила ногу, а лишь когда поднимала ее, чтобы ступить. Однако удары иногда раздавались неравномерно и были особенно сильны, когда она пересекала одну из больших зал.

Однажды отец семейства зачем-то призвал в дом рабочих и, когда стук сделался особенно громким, приказал им разобрать пол в том месте, где она только что ступала. Под полом ничего не обнаружили, не считая того, что оттуда выскочило несколько больших крыс, и охота за ними наделала в доме много шуму.

Возмущенный всей этой историей и поднявшейся в доме кутерьмой, хозяин решил прибегнуть к суровой мере: он снял со стены самый большой свой хлыст и поклялся, что забьет девушку до смерти, если стук послышится еще хоть раз. С того дня она невозбранно расхаживала по всему дому и стука никто больше не слышал.

– Из чего ясно видно, – вмешалась Луиза, – что милая девочка сама и была своим собственным привидением: по какой-то причине она придумала себе эту забаву и потешалась над своими господами.

– Ничего подобного, – возразил Фриц, – те, кто приписывал это явление неведомому духу, полагали, что это дух-хранитель, и хотя он желал, чтобы девушка покинула этот дом, он не мог допустить, чтобы ей причинили зло. Другие поняли это более прозаично и считали, что один из ее поклонников был настолько искусен и ловок, что сумел вызвать эти звуки, дабы выманить девушку из дома и залучить в свои объятия. Как бы то ни было, милая девушка прямо истаяла от этого наваждения и стала похожа на печальный призрак, тогда как прежде была цветущей и жизнерадостной, а среди обитателей дома – самой веселой. Но и такое похудание может быть объяснено совершенно по-разному.

– Жаль, – заметил Карл, – что подобные случаи недостаточно пристально исследуются, и, обсуждая события, которые нас столь живо интересуют, мы колеблемся между различными предположениями, ибо подробности, коими сопровождаются подобные чудеса, вовремя не были подмечены.

– Если бы это вообще было доступно исследованию, – сказал старик, – и в ту минуту, когда случается подобное происшествие, удавалось бы уловить все его моменты, ведь самое важное, чтобы от нашего внимания не ускользнуло ничто такое, за чем может скрываться обман и заблуждение. Разве можем мы разгадать приемы фокусника, хотя и знаем, что он нас водит за нос?

Не успел он договорить, как из угла комнаты вдруг послышался сильный треск. Все вздрогнули, а Карл шутя спросил:

– Надеюсь, это не подает голос чей-то умирающий любовник?

Он тотчас пожалел о своих словах, потому что Луиза побледнела и призналась, что трепещет за жизнь своего жениха.

Чтобы отвлечь ее от этих мыслей, Фриц взял свечу и подошел к стоявшему в углу бюро. Его выпуклую крышку наискось прорезала трещина; итак, происхождение звука было ясно; и все же всем показалось странным, что это бюро – одно из лучших изделий Рёнтгена, простояв столько лет на одном месте, именно в этот миг почему-то треснуло. Его часто восхваляли и показывали гостям как образец превосходной и необыкновенно прочной столярной работы, и вдруг оно ни с того ни с сего треснуло, хотя в воздухе не ощущалось ни малейшей перемены.

– Ну-ка, – сказал Карл, – выясним сначала это обстоятельство и взглянем на барометр.

Ртутный столбик стоял на том же уровне, что и все последние дни, да и термометр показывал понижение не более обычного в часы, когда день сменяется ночью.

– Жаль, – воскликнул он, – что под рукой у нас нет гигрометра; именно этот инструмент был бы нам сейчас нужнее всего!

– Похоже на то, – заметил старик, – что всякий раз, когда мы хотим поставить опыт с духами, у нас под рукой не оказывается необходимейших инструментов.

Их рассуждения прервал поспешно вошедший слуга, который сообщил, что на небе виднеется яркое зарево, но не ясно, где горит – в городе или в его окрестностях.

Поскольку недавнее происшествие сделало всех более чувствительными к страху, то это известие поразило присутствующих больше, нежели могло бы поразить в другое время. Фриц поспешил в бельведер, где помещалось большое горизонтальное стекло, на которое была нанесена подробная карта страны, так, чтобы при ее помощи можно было даже ночью с точностью определить местоположение того или иного города. Прочие остались в гостиной, взволнованные и озабоченные.

Фриц вернулся и сказал:

– Я не могу вас обрадовать. Ибо скорее всего горит не в городе, а в имении нашей тетушки. Я точно определил направление и уверен, что не ошибся.

Все стали сетовать, что сгорит такой красивый дом, и принялись исчислять убытки.

– Мне, между прочим, пришла в голову удивительная мысль, – сказал Фриц, которая, по крайней мере, успокоит нас касательно странного явления с нашим бюро. Прежде всего надо точно заметить себе момент, когда мы услыхали треск.

Они отсчитали время назад, – видимо, это произошло около половины двенадцатого.

– А теперь можете смеяться надо мною, ежели вам угодно, – продолжал Фриц, – только я расскажу вам о своих догадках. Вам известно, что много лет тому назад матушка подарила нашей тете похожее, даже, можно сказать, совершенно такое же бюро. Обе вещи с великим тщанием изготовлены в одно и то жевремя, из одного и того жедерева, одним и тем жемастером; обе до сего времени прекрасно сохранились, но я готов биться об заклад, что в эту минуту вместе с загородным домом нашей тетушки гибнет в огне и второе бюро, и его брат-близнец при этом тоже чувствует боль. Завтра я сам отправлюсь туда, чтобы на месте по возможности уяснить себе этот странный факт.

На самом ли деле у Фридриха составилось такое мнение, или эту мысль подсказало ему желание успокоить сестру – мы решать не будем; довольно того, что общество воспользовалось поводом поговорить о неоспоримых тайных симпатиях и под конец нашло весьма вероятным существование таковых между предметами, сделанными из одногодерева, между произведениями, созданными однимхудожником. Они пришли к единодушному мнению, что и такие феномены могут быть причислены к явлениям природы, как и некоторые другие, вполне осязаемые и все же необъяснимые.

– Мне вообще кажется, – сказал Карл, – что всякий феномен, в равной мере, как и всякий факт, интересен сам по себе. Кто их объясняет или соотносит с другими происшествиями, делает это, собственно, лишь для забавы, а нас водит за нос, как естествоиспытатель и сочинитель историй. Однако отдельно взятое действие или происшествие интересно отнюдь не потому, что оно объяснимо или правдоподобно, а потому, что оно истинно. Если около полуночи пламя поглотило тетушкино бюро, то странное растрескиванье нашего в то же самое время для нас – истинное происшествие, пусть оно даже будет вполне объяснимо и соотносится с чем угодно.

Хотя была уже глубокая ночь, никто и не думал идти спать, и Карл вызвался, в свою очередь, рассказать историю, ничуть не менее интересную оттого, что ее, пожалуй, легче объяснить и понять, чем предыдущие.

– Ее рассказывает в своих мемуарах маршал де Бассомпьер, – добавил он, – я позволю себе говорить от его лица.

«На протяжении пяти или шести месяцев я замечал, что всякий раз, как случалось мне проходить по Малому мосту (Новый мост был в то время еще не построен), одна пригожая лавочница, чье заведение было особенно приметно благодаря вывеске с двумя ангелами, по нескольку раз низко и учтиво мне кланялась и глядела вслед до тех пор, пока я не скроюсь из глаз. Такое ее поведение меня поразило, и я тоже стад обращать на нее внимание и учтиво отвечать на ее поклоны. Однажды я возвращался верхом из Фонтенбло в Париж, и когда въехал на Малый мост, она вышла из своей лавки и, глядя, как я проезжаю мимо, громко сказала: «Ваша служанка, сударь!» Я ответил на ее приветствие и потом, оглянувшись несколько раз, увидел, что она перегнулась вперед, чтобы как можно дольше не терять меня из виду.

Меня сопровождали слуга и почтальон, коих я намеревался в тот же вечер отослать назад, в Фонтенбло, с письмами к нескольким дамам. По моему приказанию слуга спешился и зашел к молодой женщине, дабы передать ей от моего имени, что я заметил ее неизменное желание видеть и привечать меня, а ежели ей угодно познакомиться со мною поближе, я готов встретиться с нею там, где она пожелает.

Она отвечала слуге, что для нее не может быть вести приятнее и что она охотно придет туда, куда я укажу, но лишь с одним условием – что ей будет дозволено провести ночь под однимодеялом со мною.

Я принял это предложение и спросил слугу, не знает ли он такого места, где мы могли бы с нею сойтись? Он отвечал, что отведет ее к известной сводне, но советует мне, поскольку то здесь, то там все еще объявляется чума, приказать доставить туда матрацы, одеяла и простыни из моего дома. Я согласился, а он пообещал мне приготовить хорошую постель.

Вечером я отправился в назначенное место и застал там прехорошенькую женщину лет двадцати в изящном ночном чепчике, тонкой рубашке и короткой нижней юбке из зеленой шерстяной материи, поверх всего этого у нее было накинуто нечто вроде пеньюара, а ноги были обуты в домашние туфли. Понравилась она мне сверх всякой меры, но когда я вздумал позволить себе кое-какие вольности, с большим достоинством меня остановила и пожелала поскорее очутиться со мною между двумя простынями. Я исполнил ее желание и должен признаться, что никогда не знал женщины более прелестной и ни одна не доставляла мне подобного наслаждения. На другое утро я спросил ее, нельзя ли нам будет увидеться еще раз, ибо я уезжаю только в воскресенье, а мы провели с нею ночь с четверга на пятницу.

Она отвечала, что еще более страстно желает этого, чем я, но ежели я не смогу остаться в Париже на все воскресенье, то для нее это будет невозможно, ибо она могла бы увидеться со мною снова лишь в ночь с воскресенья на понедельник. Когда я стал с ною спорить, она сказала: «Сейчас вы, должно быть, пресытились мною и в воскресенье непременно хотите ехать, однако вы скоро опять вспомните обо мне и, конечно, задержитесь еще на день, чтобы провести со мною ночь».

Уговорить меня оказалось не трудно, и я пообещал ей остаться на воскресенье и в ночь на понедельник вновь прийти в то же место. На это она отвечала: «Мне, государь мой, весьма хорошо известно, что ради вас я пришла в постыдный дом, но я сделала это по доброй воле, – мое желание встретиться с вами было столь непреодолимо, что я согласилась бы на любые условия. Только страсть к вам привела меня в это ужасное место, но я почитала бы себя продажной девкой, ежели бы позволила себе прийти сюда во второй раз. Умереть мне мучительной смертью, ежели я принадлежала кому-нибудь, кроме моего мужа и вас, и когда-либо буду принадлежать! Но чего не сделаешь ради того, кого любишь, да еще если это Бассомпьер! Ради него пришла я в этот дом – ради человека, чье присутствие облагораживает даже это место. Но коль скоро вы желаете увидеться со мною еще раз, я приму вас у своей тетки».

Она со всею возможной точностью описала мне дом и продолжала: «Я буду ждать нас с десяти часов до полуночи, и даже еще позже, дверь будет не заперта. Сначала вы попадете в недлинный коридор, – не мешкайте там, ибо в него выходит дверь теткиной комнаты. Затем вы натолкнетесь на лестницу, каковая приведет вас во второй этаж, где я приму вас в свои объятия».

Я уладил свои дела, отослал вперед людей с вещами и с нетерпением стал ждать ночи, когда мне вновь предстояло увидеть пригожую бабенку. В десять часов я был уже на условленном месте. Тотчас же нашел я дверь, которую мне указала красотка, однако она была на запоре, а во всем доме горел свет, который время от времени вспыхивал ярким пламенем. Я принялся нетерпеливо стучать, чтобы дать знать о своем приходе, но услышал лишь мужской голос, спрашивавший, кто это стучит. Я отошел от дома и стал прохаживаться взад-вперед по улицам. В конце концов нетерпение вновь погнало меня к той двери. Я нашел ее открытой и, вбежав в коридор, бросился вверх по лестнице. Но каково же было мое удивление, когда я увидел в комнате нескольких мужчин, сжигавших в камине соломенные тюфяки, а при свете пламени, озарявшем комнату, два распростертых на столе нагих тела. Я поспешно ретировался и у выхода столкнулся с двумя могильщиками, которые спросили меня, что мне здесь надобно. Я выхватил шпагу, дабы не подпустить их к себе, и, порядком взволнованный сим странным зрелищем, воротился домой. Дома я незамедлительно выпил три-четыре стакана вина – средство против чумного поветрия, которое в Германии почитается весьма надежным, и, проведя спокойную ночь, наутро отправился в путь, в Лотарингию.

Все усилия, какие я прилагал по возвращении, дабы что-то узнать о судьбе той женщины, были тщетны. Я поехал даже на Малый мост, к лавке с двумя ангелами, но люди, снимавшие ее теперь, не знали, кто сидел в ней раньше.

Это приключение произошло у меня с особой низкого звания, но, поверьте, не окончись оно столь неприятным образом, оно бы осталось в моей памяти как одно из самых увлекательных, и я всегда с тоской вспоминал об этой хорошенькой женщине».

– И эту загадку, – добавил Фриц, – тоже совсем нелегко разгадать. Ибо остается неясным, то ли эта милая женщина умерла в том доме от чумы вместе с другими, то ли не пришла туда лишь по этой причине.

– Будь она жива, – возразил Карл, – она непременно ждала бы своего возлюбленного на улице, и никакая опасность не помешала бы ей снова с ним встретиться. Боюсь все же, что одним из лежавших на столе мертвых тел была она.

– Замолчите! – воскликнула Луиза. – Что за страшная история! Хороша будет ночь, ежели мы уляжемся спать с такими картинами в воображении!

– Мне пришла на память еще одна история, – сказал Карл, – но гораздо более приятная, ее рассказывает Бассомпьер об одном из своих предков.

Одна красивая женщина, страстно любившая его предка, каждый понедельник приходила к нему в летний павильон, где он проводил с нею ночь, жене же своей он всякий раз говорил, что отправляется на охоту.

Два года подряд встречались они таким образом, пока жена однажды не возымела подозрения и не прокралась в павильон, где и застала своего супруга мирно спящим на постели рядом с красавицей. У нее недостало воли и мужества их разбудить, но она сняла с головы накидку и прикрыла его ноги спящих.

Когда женщина проснулась и увидела у себя на ногах накидку, она громко вскрикнула, разрыдалась и начала причитать, что теперь уж ей вовек не видать своего возлюбленного и что она не посмеет подойти к нему ближе, чем на сотню миль. И она покинула его навсегда, вручив ему три вещи для трех его законных дочерей: маленькую мерку для фруктов, кольцо и кубок, наказав обращаться с ее дарами как можно более бережно. Их бережно хранили, и потомки этих трех дочерей полагали, что обладанию этими вещами они обязаны многими счастливыми событиями своей жизни.

– Ну уж это скорее похоже на сказку о прекрасной Мелузине и другие волшебные истории в том же роде, – заметила Луиза.

– И тем не менее, – возразил Фридрих, – в нашем доме сохранилось сходное предание и такой же талисман.

– Что же это за предание? – спросил Карл.

– Это тайна, – отвечал Фридрих, – только старший сын имеет право быть посвящен в нее при жизни отца, а после его смерти вступить во владение сокровищем.

– Значит, его хранишь ты? – спросила Луиза.

– Я и так уже сказал слишком много, – заявил Фридрих, зажигая свечу, чтобы пойти к себе.

За завтраком все семейство, по обыкновению, собралось вокруг стола; затем баронесса снова села за пяльцы. После наступившего ненадолго молчания старый друг дома, священник, заговорил с чуть заметной улыбкой.

– Редко случается, чтобы певцы, порты и рассказчики, обещавшие доставить развлечение обществу, делали это вовремя; чаще всего они заставляют себя упрашивать, когда им надлежало бы сделать это по доброй воле, и становятся навязчивы, когда их вовсе не желают слушать. Я надеюсь составить исключение из этого правила и потому спрашиваю вас: готовы ли вы сейчас послушать какую-нибудь историю?

– С превеликой охотой, – отвечала баронесса, – я полагаю, что остальные тоже не прочь. Однако ежели вы намерены предложить нам какую-либо историю на пробу, то я должна вам сказать, какие рассказы мне не по вкусу. Мне не доставляют никакого удовольствия рассказы, где, по образцу «Тысячи и одной ночи», одно событие вплетается в другое, интерес к одному происшествию вытесняется интересом к другому; где рассказчик считает себя обязанным подогревать любопытство слушателей, каковое он имел неосторожность возбудить, то и дело прерывая свой рассказ, и вместо того чтобы занять их внимание разумной последовательностью фактов, напрягает его до предела затейливыми и недостойными уловками. Всяческого порицания заслуживает, на мой взгляд, стремление превращать истории, составляющие единое поэтическое целое, в некие рапсодические загадки и таким образом способствовать порче вкуса. Выбор темы для рассказа я оставляю всецело на ваше усмотрение, но пусть, по крайней мере, его форма докажет нам, что мы находимся а хорошем обществе. Предложите нам для начала историю с небольшим числом лиц и событий, складно сочиненную и обдуманную, правдоподобную, естественную и не слишком низменную; пусть действия в ней будет ровно столько, сколько необходимо, да и нравоучения – не более того; это должна быть история, которая не стоит неподвижно, не топчется на месте, но и не летит сломя голову; история, в которой люди являются нам такими, какими мы хотели бы их видеть: не совершенными, но добрыми, не исключительными, но интересными и приятными. Пусть ваша история будет занимательна, пока вы ее рассказываете, оставит у нас чувство удовлетворения, когда вы ее окончите, и заронит в нас желание время от времени над нею призадуматься.

– Не знай я вас так хорошо, милостивая государыня, – ответил священник, я мог бы вообразить, что этими высокими и строгими требованиями вы вознамерились совершенно обесценить мой товар еще до того, как я успею показать вам какой-либо его образчик. Как трудно удовлетворить ваш спрос при таком мериле! Даже в настоящую минуту, – продолжал он, немного подумав, – вы принуждаете меня отложить рассказ, который я было наметил, до другого раза, но не знаю, не сделаю ли я второпях промашку, если с места в карьер примусь рассказывать одну старую историю, которая, правда, всегда первой приходит мне на ум.

В одном приморском городе Италии жил некогда купец, с юных лет отличавшийся умом и деловитостью. Был он к тому же и отличным мореходом и нажил большие богатства тем, что сам водил корабли в Александрию, где закупал или выменивал ценные товары, которые затем с выгодой перепродавал у себя дома или отправлял дальше, и северные страны Европы. Состояние его год от году все росло, тем более что в торговле он находил для себя наивысшую радость, и у него совсем не оставалось времени для дорогостоящих развлечений. Так в неустанной деятельности дожил он до пятидесяти лет, почти не ведая тех шумных удовольствий, коими услаждают себя мирные граждане; столь же мало, при всех достоинствах его соотечественниц, привлекал его и прекрасный пол, если не считать того, что он превосходно изучил женскую страсть к нарядам и украшениям и умел при случае с выгодой ею пользоваться.

Можно представить себе, сколь мало был он подготовлен к той перемене, которой суждено было совершиться в его душе, когда однажды его тяжело груженное судно бросило якорь в порту его родного города, и не в какой-либо обычный день, а в день ежегодного праздника, посвященного детям.

После богослужения мальчики и девочки высыпали на улицы, обряженные в самые разнообразные костюмы, – они выступали в процессиях или ватагой носились по городу, чтобы затем собраться на большом лугу и принять участие во всевозможных играх, где они могли показать свое искусство и ловкость и в честном состязании завоевать установленные для этого скромные призы.

Вначале наш моряк испытывал удовольствие, присутствуя на этом празднике, однако чем дольше он наблюдал безудержное веселье детей и восторг родителей и видел стольких людей, чьи лица освещала радость настоящего и приятнейшая изо всех надежд на будущее, тем отчетливее сознавал он, обращаясь мыслями к самому себе, свое крайнее одиночество. Впервые ему стало неуютно в пустых покоях его большого дома, и он принялся винить во всем самого себя.

«О я, несчастный! Для чего так поздно открылись у меня глаза? Для чего только к старости распознал я те блага, кои единственно делают человека счастливым? Столько трудов, столько пережитых опасностей – что принесли они мне? Да, мои подвалы ломятся от товаров, сундуки полны благородных металлов, а шкафы – сокровищ и драгоценных украшений, но душу мою все эти богатства не могут ни возвеселить, ни насытить. Чем больше я их накапливаю, тем больше требуют они себе подобных: одна драгоценность тянет за собою другую, одна золотая монета – вторую. Они не признают во мне своего повелителя, а наперерыв кричат: «Ступай скорее, неси еще, чтобы нашего полку прибыло!» Золото радуется только золоту, драгоценные камни – таким же камням. Так они помыкали мною в течение всей моей жизни, и слишком поздно я понял, что все это богатство не приносит мне радости. Увы! Лишь теперь, когда я уже в годах, начинаю я задумываться и говорю себе: ты не пользуешься этими сокровищами, да и после тебя некому будет ими пользоваться! Разве ты хоть раз надел эти уборы на любимую женщину? Дал их в приданое за любимой дочерью? Помог сыну привлечь и привязать к себе сердце достойной девушки? Нет, никогда! Из всего твоего достояния ты, в сущности, не владел ничем и никто из твоих, а все, что ты с такими муками скопил, после твоей смерти пустит по ветру какой-нибудь повеса.

О, сколь не похожи на меня те счастливые родители, что сегодня вечером соберут возле себя за столом своих детей, будут хвалить их за ловкость и побуждать к хорошим поступкам! Какою радостью светились их глаза и какими надеждами цветет для них настоящее! Ну а я, я сам разве не вправе питать еще какую-нибудь надежду? Разве я уже немощный старец?

Разве нельзя наверстать упущенное, пока моя жизнь еще не клонится к закату? Нет, в моем возрасте вовсе не безрассудно помышлять о сватовстве; при таком богатстве я могу взять за себя достойную женщину и сделать ее счастливой, а если мне доведется обзавестись детьми, то эти поздние плоды принесут мне больше услады, нежели тем, кому небо дарует их слишком рано, так что нередко они оказываются в тягость и только вносят в жизнь смятение».

Едва он таким образом утвердился в своем намерении, как призвал к себе двух своих друзей-моряков и рассказал им обо всем. Эти его помощники, привыкшие всегда ему угождать, и на сей раз не подвели и тут же пустились на поиски самых молодых и красивых девушек в городе. Ибо раз уж их патрон пожелал заполучить этот товар, надобно было отыскать и доставить ему самый что ни на есть лучший.

Он и сам, как и его посланцы, не терял времени даром. Он ходил, расспрашивал, смотрел и слушал и вскоре нашел то, что искал, в лице девушки, в то время заслуженно слывшей первой красавицей в городе, – она была шестнадцати лет от роду, хорошо сложена, воспитанна, и ее приятная наружность и нрав, казалось, сулили ему счастье.

После недолго длившихся переговоров, обеспечивших красавице самое выгодное положение как при жизни мужа, так и после его смерти, справили свадьбу с величайшей широтой и пышностью, и с того дня наш купец впервые почувствовал себя истинным хозяином и обладателем своих богатств. Теперь он с радостью облекал прекрасное тело жены в самые красивые и роскошные материи; драгоценности совсем по-другому сверкали на груди и в волосах его возлюбленной, нежели прежде в ларцах, а кольца становились поистине бесценными благодаря руке, на которой они красовались.

И вот отныне он казался себе богаче прежнего, оттого что богатства словно ожили и умножились, найдя себе применение. Почти год прожили супруги в полнейшем согласии, и наш купец как будто бы навсегда променял свою тягу к деятельному и подвижному существованию на мирный уют домашнего очага. Однако старые привычки так скоро не искоренишь, и уж коли мы с юных лет избрали себе какое-то направление, то можем лишь на время от него отклониться, но не пресечь его навсегда.

Так и наш купец, видя, как другие отплывают на кораблях или входят в гавань, вновь ощущал в себе зов прежней своей страсти и даже дома, рядом с женой, испытывал иногда беспокойство и неудовлетворенность. Это желание постепенно крепло в нем и под конец вылилось в такую тоску, что он почувствовал себя до крайности несчастным и на самом деле захворал.

«Что же теперь со мной будет? – сказал он себе однажды. – Теперь-то придется мне узнать, сколь безрассудно под старость менять привычный уклад своей жизни. Как можем мы изгнать из своих мыслей, да и из самого своего тела, те чувства и стремления, что всегда владели нами? И на кого я похож теперь, я, любивший прежде воду, как рыба, а вольный воздух, как птица, а ныне сидящий взаперти со всеми своими богатствами и с венцом всех сокровищ моей юной красавицей женой? Вместо того чтобы, как я надеялся, обрести счастье и насладиться своим богатством, я чувствую, что, ничего не приобретая вновь, словно бы все теряю. Несправедливо называют безумцами людей, которые неутомимой деятельностью стремятся умножить свои богатства, ибо деятельность – это и есть счастье, и для того, кто способен ощутить радость нескончаемого стремления, богатство ничего не стоит. Без дела я чувствую себя несчастным, без движения – больным, и ежели я не приму какого-то решения, то вскоре окажусь на пороге смерти.

Правда, оставлять в одиночестве молодую прелестную жену – дело рискованное. Разве это порядочно – добиваться руки очаровательной и пылкой девушки, а спустя короткое время оставить ее одну, во власти скуки, неудовлетворенных чувств и желаний? Разве не прогуливаются уже теперь под моими окнами разряженные молодые люди? Разве не пытаются они уже теперь, в церкви или в саду, обратить на себя внимание моей женушки? Что же начнется тут, когда я уеду? Могу ли я верить в то, что моя жена чудом спасется? Нет, безрассудно было бы полагать, что в ее возрасте, при ее красоте она станет воздерживаться от любовных утех.

Стоит мне уехать, и по возвращении я узнаю, что утратил любовь жены, а вместе с ее верностью – честь своего дома».

Оттого что он некоторое время терзал себя подобными мыслями и сомнениями, болезненное состояние, в коем он пребывал, до крайности ухудшилось. Его жена, родные и друзья были в отчаянии, не догадываясь о причине его болезни. В конце концов он еще раз призвал на помощь свой разум и, поразмыслив, воскликнул: «Безумец! Терпишь такие страдания, чтобы уберечь жену, которую ты все равно, если болезнь твоя не пойдет на убыль, после смерти оставишь другому. Разве не лучше и не разумнее будет ради сохранения собственной жизни рискнуть тем, что считается самым дорогим сокровищем женщины? Сколь многим мужчинам не удается даже присутствием своим предотвратить потерю этого сокровища, и они покорно обходятся без того, что не могли сберечь. Неужели у меня недостанет мужества самому отказаться от этого блага, раз от моего решения зависит, буду я жить или умру?»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю