Текст книги "Сказки и легенды"

Автор книги: Иоганн Музеус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Прошло несколько лет, нежные девочки подросли; их юная красота распустилась, как расцветают из бутонов розы, и слух о ней облетел всю страну. Благороднейшие юноши стекались к их отцу Кроку со всевозможными просьбами или за советом, на самом же деле под этим невинным предлогом приходили полюбоваться его прекрасными дочерьми, как обычно делают молодые люди, стараясь войти в доверие отцов, когда желают подольститься к их красивым дочерям.

Три сестры, еще плохо сознававшие силу унаследованного дара, жили между собой в большой дружбе и доверни. Даром предвидения они обладали в равной мере, и речи их были пророческими, хотя сами они этого не понимали. Однако вскоре голос лести возбудил в них тщеславие. Мелочные толкователи ловили каждый звук из их уст, поклонники пытались отгадать смысл каждого движения, подстерегали малейший проблеск улыбки, изучали выражение их глаз и по этим более или менее благоприятным предзнаменованиям надеялись предугадать свою судьбу. С тех пор и пошел у влюбленных обычай – составлять гороскопы[67]67
  Гороскопы – таблицы расположения светил в момент рождения человека; в средние века использовались для предсказания судьбы.


[Закрыть] об удаче или неудаче в любви по глазам любимой.

Едва в сердцах юных девушек зародилось тщеславие, как на пороге появился его любезный друг – высокомерие. За ним прокрались и нечестивые спутники этого чувства: самолюбие, самохвальство, самодурство и самонадеянность. Старшие сестры старались превзойти младшую в своем искусстве и втайне завидовали ее красоте: все они были прекрасны, но Либуша превосходила их своей красотой.

Бэла посвятила себя преимущественно изучению трав, как в древние времена Медея[68]68
  Медея (греч. миф.) – волшебница; знала таинственную силу трав.


[Закрыть]. Она знала скрытую в травах силу и могла извлекать из них сильные яды и противоядия, а также владела искусством приготовлять из них для невидимых сил благовония и зловония. Когда дымилась ее курильница, она привлекала к себе духов из необозримого пространства эфира по ту сторону луны, и они покорялись ей ради возможности ощущать своим тонким обонянием сладкие ароматы. Но когда она насыпала в курильницу зловонные травы, то могла выкурить из пустыни самих Цихима и Охима[69]69
  Цихим и Охим (библ.) – чудовища.


[Закрыть].

Терба, подобно царице Цирцее[70]70
  Цирцея (греч. миф.) – коварная волшебница.


[Закрыть], была изобретательна в измышлении всевозможных заклинаний, имевших власть над стихиями. Она могла вызвать бурю и вихрь, грозу и град, а также сотрясать недра земли и даже сдвигать земной шар с его оси. Своим искусством она пользовалась для устрашения народа, добиваясь, чтобы ее почитали и боялись как богиню. Она и в самом деле лучше мудрой природы умела изменять погоду по желанию и прихоти людей.

Два брата враждовали между собой, ибо желания их никогда не совпадали. Один был хлебопашцем, и для успешного роста и созревания посевов ему всегда нужен был дождь. Другой был гончар и постоянно жаждал солнечных лучей для обсушки изготовленной им глиняной посуды, которую дождь разрушал. Небо не могло угодить обоим, и они, захватив богатые дары, отправились в дом Крока и излили перед Тербой свои жалобы. Дочь феи посмеялась над братьями, не перестававшими брюзжать на благодетельную предусмотрительность природы, и удовлетворила желания обоих. Она приказала дождю падать на посев хлебопашца, а солнцу сиять рядом, над гончарней второго брата.

Своим колдовством обе сестры приобрели громкую славу и несметное богатство, ибо никогда не применяли своего дара без вознаграждения и выгоды для себя. Накопленные сокровища они тратили на сооружение замков и покупку поместий с великолепными парками, где без устали предавались забавам и веселью, дразня и обманывая женихов, домогавшихся их любви.

Либуше были чужды гордость и тщеславие сестер, хотя она и обладала такой же способностью проникать в тайны природы и управлять ее скрытыми силами. Она довольствовалась своей долей и не желала использовать для обогащения чудесный дар, унаследованный от матери. Тщеславие Либуши ограничивалось сознанием собственной красоты. Ее не прельщало богатство, и она не добивалась, подобно сестрам, чтобы ее боялись и почитали. Пока те пировали в своих поместьях, сменяя одно шумное развлечение другим, с одним лишь устремлением – приковывать к своей триумфальной колеснице цвет богемского рыцарства, она одна оставалась в доме своего отца, вела хозяйство, давала приходящим советы, оказывала дружескую поддержку обиженным и притесняемым, делая все это лишь по доброте своей и не ожидая никакого вознаграждения. Она была нрава кроткого и мягкого и поведения скромного и добродетельного, как и подобает молодой девушке. Правда, втайне она радовалась победам, которые одерживала ее красота над сердцами мужчин, и принимала вздохи и ухаживания влюбленных рыцарей как справедливую дань, но никто не смел и заикнуться ей о любви и тем более посягать на ее сердце.

Но проказник Амур[71]71
  Амур (римск. миф.) – См. прим. к стр. 20.


[Закрыть] как раз больше всего любит разыгрывать шутки с недоступными особами и часто, желая поджечь высокий дворец, бросает горящий факел на низкую соломенную кровлю. В глуши Богемского леса поселился один старый рыцарь, пришедший сюда еще с войском герцога Чеха. Он распахал пустошь, заложил поместье и думал на склоне лет предаться покою и кормиться урожаем своих полей. Но насильник-сосед завладел его собственностью и изгнал старика из поместья. Какой-то странноприимный крестьянин приютил несчастного у своего очага, предоставив ему кров и убежище. У бедного старика был сын, храбрый юноша, единственная отрада и опора его старости, но чтобы прокормить престарелого отца, тот ничего не имел, кроме охотничьего копья и сильных рук.

Разбой несправедливого Набала[72]72
  Несправедливый Набал (библ.) – богатый скотовод, отплативший Давиду за его службу неблагодарностью.


[Закрыть] зажег в сыне жажду мести, и он решил ответить насилием на насилие. Благородного юношу удерживал только запрет старого отца, не желавшего подвергать жизнь сына опасности. Но жажда мести не угасала в его сердце. Тогда отец призвал его и молвил:

– Иди, сын мой, к мудрому Кроку или к его умным дочерям и спроси совета: одобряют ли боги твое намерение и обещают ли тебе счастливый исход дела. Коли так, опояшь себя мечом, возьми в руки копье и отбей свое наследство. Коли нет, оставайся возле меня, пока я не закрою глаза, а там поступай как знаешь.

Юноша отправился в путь и пришел сначала к дворцу Бэлы, походившему на храм, в котором обитает богиня. Постучавшись, он попросил разрешения войти, но привратник, увидев, что юноша явился с пустыми руками, отказал ему в приеме, как нищему, и захлопнул перед ним дверь. Огорченный, он пошел дальше. Придя к дому второй сестры, Тербы, он попросил выслушать его. Из окошка высунулся привратник и сказал:

– Если ты принес в кошельке золото, отсыпь госпоже, и она научит тебя одному из своих мудрых словечек, которое откроет тебе твою судьбу. А нет, так ступай на берег Эльбы и набери там столько золотых крупинок, сколько листьев на дереве, колосьев в скопе или перьев у птицы, вот тогда я распахну перед тобой эту дверь.

Обманувшийся в своих надеждах юноша отошел от двери и совсем пал духом, узнав, что провидец Крок уехал в Польшу, чтобы там в качестве третейского судьи уладить распрю между враждующими магнатами. От младшей сестры юноша ожидал не менее радушного приема и, завидев издали лесной замок ее отца, не осмелился приблизиться к нему и спрятался в густом кустарнике, где предался горестным размышлениям. Но вскоре какой-то шум отвлек его от печальных дум. Он услышал приближавшийся топот конских копыт и увидел, как сквозь кусты промчалась косуля, спасаясь от преследования грациозной амазонки, сопровождаемой всадницами на стройных конях. Она пустила стрелу, и та со свистом прорезала воздух, не попав, однако, в цель. Юноша схватил лук и, натянув тетиву, спустил оперенную стрелу, которая мгновенно пронзила сердце дикой козы и повергла ее на землю. Девушка удивилась столь неожиданному вмешательству и оглянулась, ища глазами неизвестного охотника. Заметив это, стрелок вышел из-за кустов и почтительно склонился перед ней до самой земли. При взгляде на него Либуше показалось, что никогда еще она не видела юноши прекраснее. Весь его облик произвел на нее такое сильное впечатление, что она невольно почувствовала к нему расположение, обычно выпадающее на долю людей со счастливой внешностью.

– Скажи мне, любезный чужестранец, кто ты, – обратилась она к нему, – и что привело тебя в наши владения?

Молодой человек догадался, что по воле провидения нашел то, что искал. Он скромно поведал ей о своем горе, не умолчав и о том, с каким позором прогнали его от дверей ее сестер и как это его огорчило. Она ободрила его приветливыми словами:

– Следуй за мной в замок, я загляну в книгу судеб и спрошу для тебя совета. Завтра на восходе солнца ты получишь ответ.

Юноша повиновался. Во дворце его не встретил ни один привратник, который бы грубо преградил путь, а прекрасная владелица приняла стрелка с великодушным гостеприимством. Юноша восхитился радушным приемом, а еще больше красотой любезной хозяйки. Ее обворожительный образ всю ночь витал перед ним. Изо всех сил он противился дремоте, стараясь припомнить малейшие подробности минувшего дня, доставившего ему столько радости. Либуша, со своей стороны, хотя и наслаждалась сладким сном, ибо для предсказания будущего должно отрешиться от влияния посторонних мыслей, нарушающих тонкость восприятия, но пылкая фантазия спящей дочери феи связывала образ юного чужестранца со всеми знаменательными сновидениями, посетившими ее этой ночью. Она нашла его там, где не искала, и при обстоятельствах, из которых не могла понять, какое отношение могла иметь к этому незнакомцу.

Проснувшись рано утром, прелестная пророчица, как всегда, принялась разгадывать и толковать ночные видения. Ей хотелось отогнать грезы минувшей ночи, считать их заблуждением, которое нарушило мирное течение ее фантазии, и не придавать им значения. Но смутное чувство подсказывало деве, что эти возникшие в ее воображении образы – отнюдь не пустые мечты. Ей казалось, что они предрекают события, которые раскроет только будущее. Пророческий дар на этот раз вернее, чем когда-либо, раскрыл предопределение судьбы. Так узнала она, что гость, находившийся под ее кровом, воспылал к ней горячей любовью, и такое же пылкое чувство к нему ощутила она в собственном сердце. Открыв эту новость, она тотчас наложила на нее печать молчания, что же касается скромного юноши, он в мыслях уже торжественно поклялся не выдавать своей любви ни словом, ни взглядом, из боязни презрительного отказа: преграда между ним и дочерью Крока казалась ему непреодолимой.

Прекрасной Либуше было уже ясно, что ответит она молодому человеку на его вопрос, но ей было грустно так скоро расстаться с ним. Ранним утром, когда взошло солнце, она пригласила юношу в парк и сказала:

– Пелена тумана еще застилает мне глаза и не дает разглядеть твою судьбу. Подожди до захода солнца.

А вечером:

– Останься до утра.

И на следующий день:

– Побудь еще сегодня.

И на третий день:

– Потерпи еще до утра.

На четвертый день она отпустила его, ибо не находила больше повода задерживать дольше, не выдав своей тайны, и ласково дала ему такой совет:

– Боги не хотят, чтобы ты мерился силами с одним из могущественнейших в стране людей. Страдать и терпеть – вот удел слабейших. Вернись к своему отцу, будь ему утешением на старости лет и корми его трудами своих прилежных рук. Прими в подарок двух белых быков из моего стада и этот бодец, чтобы управлять ими; и когда он расцветет и принесет плоды, ты обретешь дар предвидения.

Юноша считал себя недостойным такого подарка от прелестной молодой девушки и весь вспыхнул от стыда, что должен принять его, не имея средств ответить тем же. Он принял дар безмолвно, но тем красноречивее говорила грусть в его глазах при расставании. У ворот он увидел двух привязанных белых быков, лоснящихся и выхоленных, как тот божественный бык, на гладкой спине которого молодая Европа[73]73
  Европа (греч. миф.) – возлюбленная Зевса, которой он явился в виде быка и по морю перевез на остров Крит.


[Закрыть] некогда пустилась вплавь по голубым волнам океана. Обрадованный юноша отвязал их и не торопясь погнал перед собой.

Обратная дорога показалась ему очень короткой, настолько душа его была поглощена мыслями о прекрасной Либуше. Не смея мечтать об ответной любви, он дал себе клятву никого не любить всю свою жизнь, кроме нее.

Старый рыцарь обрадовался возвращению сына и еще больше тому, что предсказание дочери мудрого Крока так удачно совпало с его желанием. Поскольку боги указали юноше, что ему должно заниматься хлебопашеством, он не мешкая надел на своих белых быков ярмо и запряг в плуг. Первая же борозда получилась на славу. Быки обладали такой силой и выносливостью, что за день вспахали земли больше, чем это обычно делают двенадцать больших упряжек. Были они резвы и проворны, как бык в календаре[74]74
  Бык в календаре. – Месяцы в календарях обозначались знаками зодиака, двенадцатью созвездиями, по которым солнце совершает свой видимый путь в течение года. В апреле солнце стоит под знаком тельца.


[Закрыть], выпрыгивающий из облаков под знаком апреля месяца, и совсем не напоминали вялого, флегматичного, евангельского быка, что уныло бредет подобно пастушьей собаке рядом со своим святым проводником.

Герцог Чех, который первым во главе своего войска ворвался в Богемию, давно уже скончался, не оставив после себя наследника трона и титула. После его кончины магнаты объявили новые выборы, но вследствие буйного и неукротимого нрава не смогли прийти к разумному решению. Корысть и самомнение уподобили первый богемский ландтаг польскому сейму. За княжескую мантию ухватилось столько рук, что ее разорвали в клочья, и она не досталась никому. Наступила анархия. Каждый делал, что ему вздумается: сильный угнетал слабого, большой – малого, богатый – бедного. В стране не стало твердой власти, и все-таки находились умники, которые утверждали, будто в новой республике все обстоит благополучно.

– Все в порядке, – уверяли они, – и все идет своим чередом, как и везде: волк пожирает овцу, коршун – голубку, лиса – курицу.

Такой несправедливый взгляд на вещи не встретил поддержки народа. Когда опьянение мнимой свободой мало-помалу улетучилось и люди отрезвели, разум вступил в свои права. Патриоты, честные граждане и все, кому дорога отчизна, решили уничтожить многоголовую гидру[75]75
  Гидра (греч. миф.) – чудовище с девятью головами, которые вырастают вновь, едва их отрубят.


[Закрыть] и вновь объединить страну под единым скипетром.

– Давайте, – говорили они, – выберем князя, который управлял бы нами по законам и обычаям наших отцов, обуздал бы произвол и установил в стране закон и справедливость. Пусть во главе нас станет не самый могущественный, не самый смелый, не самый богатый, но самый мудрый.

Народ, давно уставший от притеснений мелких тиранов, на этот раз был единодушен и встретил такое предложение бурным одобрением. Созвали ландтаг, и единодушный выбор пал на мудрого Крока. Снарядили и отправили к нему почетное посольство, чтобы пригласить его для принятия княжеского престола. И хотя сам он не добивался высоких почестей, однако не колеблясь согласился на требование народа. Его облачили в пурпур, и он с помпой вступил в княжескую столицу Вышеград[76]76
  Вышеград – часть нынешней Праги на правом берегу Влтавы.


[Закрыть], где народ встретил его ликованьем и принес присягу на верность. Так случилось, что и первая тростинка щедрой феи открыла ему свой дар.

Скоро слава о его мудром законодательстве и справедливости разнеслась далеко за пределы страны. Сарматские князья[77]77
  Сарматские князья. – Европейская Сарматия простиралась от Вислы до Дона, от Карпат до Балтийского моря.


[Закрыть], постоянно враждовавшие между собой, издалека приезжали к его судейскому трону разрешать свои распри. Он взвешивал их тяжбы на непогрешимых весах закона, справедливо меряя их; и если раскрывал уста, то изрекал свой приговор будто достославный Солон[78]78
  Солон (ок. 638 – ок. 559 г. до н. э.) – древнегреческий законодатель и поэт.


[Закрыть] или мудрый Соломон[79]79
  Соломон (библ.) – См. прим. к стр. 45.


[Закрыть], восседавший на троне среди двенадцати своих львов.

Однажды в Польше несколько подстрекателей, объединившись, восстали против спокойствия страны и довели легко возбудимый польский народ до бунта. Крок отправился туда во главе войска и прекратил гражданскую войну. В благодарность за подаренный мир большая часть народа избрала его также и своим герцогом. Он построил там новый город, названный в его честь Краковом, и за городом этим до сего времени сохранилось право короновать польских королей. До конца своих дней Крок со славой управлял страной. Когда он заметил, что жизненный путь его подходит к концу и смерть близка, то велел сколотить себе гроб из обломков дуба, на котором жила фея, его супруга, и в нем похоронить свои останки. Затем с миром почил и, оплакиваемый тремя дочерьми, которые, выполняя отчую волю, положили усопшего в дубовый гроб, был предан земле. Вся страна скорбела по нем.

Едва завершилась пышная траурная церемония, выборные от всех сословий собрались на совет, чтобы решить, кто же займет опустевший герцогский трон. Народ единодушно высказался за одну из дочерей Крока, только не могли прийти к соглашению, какую из них выбрать. Менее всего приверженцев оказалось у Бэлы, ибо у нее было недоброе сердце и она часто употребляла свой волшебный дар во вред людям. Но она вселила в народе такой страх к себе, что никто не решался возражать, спасаясь ее мести. Когда стали голосовать, все избиратели словно онемели: ни одного голоса не было подано за нее, но и ни одного против.

С заходом солнца представители от народа разошлись, отложив выборы до следующего дня. На сей раз было названо имя Тербы. Но уверенность в действии ее могущественных заклинаний вскружила ей голову, и она стала надменна и заносчива; она требовала поклонения себе как божеству и, если ей беспрестанно не курили фимиам, становилась капризной, угрюмой и своенравной – словом, обнаруживала все качества, которые позорят лестное звание прекрасного пола. Ее боялись меньше, чем старшую сестру, но любили не больше. По этой причине на поле, где происходили выборы, царила мертвая тишина, будто на поминках, и опять никто не голосовал. На третий день очередь дошла до Либуши. Едва произнесли ее имя, как среди избирателей послышался одобрительный шепот, строгие лица прояснились и морщины на них разгладились. Каждый избиратель рассказывал стоявшим рядом о девушке только доброе. Один хвалил ее благонравие, другой – скромность, третий – ум, четвертый – безошибочность ее предсказаний, пятый – бескорыстие в отношении приходящих к ней за советом, десятый – целомудрие, еще девяносто – красоту и, наконец, остальные – ее домовитость. Если влюбленный перечисляет слишком длинный список совершенств своей избранницы, всегда возникает сомнение, обладает ли она хоть одним из них. Но целый народ нелегко ввести в заблуждение, он скорее склонен произнести свой приговор в ущерб, чем в пользу доброй славе человека.

При таком всеобщем признании ее похвальных качеств Либуша была, конечно, наиболее серьезной претенденткой на трон, по крайней мере in petto[80]80
  В сердцах (итал.).


[Закрыть] избирателей. Однако опыт свидетельствует, что предпочтение, отданное младшей сестре перед старшими при выдаче замуж, слишком часто нарушает семейный мир. Следовало опасаться, что в таком важном случае оно может нарушить добрый мир в стране. Это соображение повергло мудрых опекунов народа в большое смущение, и они колебались принять какое-либо решение. Недоставало красноречивого человека, который воодушевил бы избирателей более упорно и твердо проявить уже выказанную добрую волю, когда настанет момент голосования. И таковой нашелся.

Богемский магнат Владомир, самый прославленный после герцога Крока, давно уже вздыхал о прекрасной Либуше и просил руки девушки еще при жизни ее отца. Он был одним из вернейших вассалов, и Крок любил его, как сына. Добрый отец от души желал, чтобы взаимная любовь соединила молодую пару; но гордая девушка оставалась неприступной, а отец не хотел ее неволить. При столь сомнительной перспективе князь Владомир не отказался все-таки от надежды своей верностью и постоянством преодолеть сопротивление девушки и смягчить ее своею нежностью. При жизни герцога он находился в его свите и все-таки ни на один шаг не приблизился к желанной цели. Теперь, подумал он, настал момент, оказав Либуше важную услугу, проникнуть в ее сердце, до сих пор замкнутое для него, и, заслужив великодушную благодарность, добиться той, что добровольно не давала ему любовь. Не побоявшись навлечь на себя ненависть и гнев обеих сестер, он решил с опасностью для жизни возвести свою любимую на трон ее отца. Заметив нерешительность колеблющихся избирателей, он выступил вперед и сказал:

– Если хотите выслушать меня, доблестные рыцари и благородные представители народа, то я приведу вам одно сравнение, которое покажет вам, как можно лучше использовать предстоящие выборы для блага народа и процветания нашего отечества.

Наступила мертвая тишина, и он продолжал:

– Пчелы потеряли матку, и весь улей стал вялым и бездеятельным. Они редко и неохотно вылетали из улья и лениво собирали мед, отчего промысел их пришел в упадок и меду не хватало даже на их пропитание. Тогда они серьезно задумались о выборе новой царицы, способной управлять ими, ибо иначе наступил бы конец всякому послушанию и порядку. И вот прилетела оса и сказала: «Выберите меня вашей царицей. Я сильна и грозна, даже гордый конь боится моего жала. Я дам отпор вашему злейшему врагу, льву, и ужалю его, если он приблизится к ульям. Я буду вам защитой и опорой».

Речь осы очень понравилась пчелам, но после зрелого размышления мудрейшие из них ответили: «Ты сильна и грозна, однако то самое жало, которым ты хочешь нас защищать, страшит и нас. Нет, ты не годишься нам в царицы».

Вдруг с громким жужжанием прилетел шмель и сказал: «Возьмите в цари меня. Вы только прислушайтесь к шуму моих крыльев, сколько в нем величия и достоинства. Да и жало у меня найдется, чтобы защищать вас».

Пчелы ответили: «Мы, пчелы, – мирный и трудолюбивый народ. Гордый шум твоих крыльев причинит нам только беспокойство и будет помехой в нашей прилежной работе. Ты не годишься нам в цари».

Тогда прилетела крупная пчела.

«Пусть я больше и сильнее вас, – сказала она, – но никогда превосходство моей силы не причинит вам ущерба и не пойдет во вред. Нраву я кроткого и жала опасного не имею. Кроме того, люблю порядок и хозяйственность, умею управлять ульем и распоряжаться работой».

И пчелы сказали: «Так управляй нами, мы склоняемся перед тобой, будь нашей царицей».

Владомир умолк. Все присутствующие на выборах поняли смысл его речи, и общее мнение склонялось на сторону Либуши, как вдруг над полем, где собрались выборные и уже хотели приступить к опросу, с громким карканьем пролетел ворон. Зловещее знамение прервало всякие переговоры, и выборы были отложены до следующего дня… Это Бэла с дурным умыслом послала ворона, чтобы помешать выборам, ибо предвидела, в чью пользу будет решение, Владомира же возненавидела лютой ненавистью. Она посоветовалась с любимой сестрицей Тербой, и решили они отомстить своему общему недругу и во время сна наслать на него самого толстого домового, чтобы тот задушил его.

Смелый рыцарь, не подозревая такой беды, явился, как обычно, ко двору своей повелительницы и впервые удостоился благосклонной улыбки, вознесшей его на вершину блаженства. Если что и могло увеличить его восторг, так это роза, которую девушка сняла с собственной груди и подарила ему, наказав носить розу у сердца, пока она не завянет. Он придал словам Либуши совсем иной смысл, чем та в них вложила, ибо нет более путаной науки, чем наука любви, созданная будто лишь для того, чтобы водить влюбленных за нос. Пылкий рыцарь решил, что важнее всего – как можно дольше сохранять розу свежей и цветущей. Он поставил ее в цветочную вазу с холодной водой и уснул, убаюканный радужными надеждами.

В жуткий полночный час явился домовой-душитель, подосланный Бэлой, и, громко пыхтя, сдунул все замки и задвижки у дверей опочивальни Владомира. Стопудовой тяжестью навалился он на спящего рыцаря и так стиснул его, что тот спросонья почувствовал, будто мельничный жернов накатился ему на шею. Он задыхался и уже думал, что настали его последние мгновения, как вдруг вспомнил о розе, стоявшей в вазе у его изголовья. Он прижал цветок к груди и сказал:

– Увянь вместе со мной, прекрасная роза, умри на моей холодеющей груди в знак того, что последняя моя мысль была о твоей милой владелице.

И в тот же миг почувствовал облегчение. Домовой отступил перед силой волшебного цветка и, казалось, стал легче пушинки, а ненавистный ему запах розы вскоре совсем изгнал его из опочивальни. Сладостное благоухание розы погрузило рыцаря в спасительный сон. С восходом солнца он поднялся свежий и бодрый и поскакал к месту выборов, любопытствуя узнать, какое впечатление произвела вчерашняя аллегория на умы вельмож-избирателей. Следовало понаблюдать, какой оборот примет дело на сей раз, и, в случае если поднимется противный ветер, грозящий посадить на мель утлый челн его надежд и желаний, приналечь на кормило и направить его в нужном направлении. Но все его опасения оказались напрасны. Почтенные старейшины столь тщательно пережевали и переварили за ночь притчу Владомира, что она проникла в их душу и сердце.

Другой хитроумный рыцарь, почуяв благоприятный перелом в пользу Либуши и питая к ней такую же сердечную склонность, как и влюбленный Владомир, решил либо вырвать у него честь возведения девушки на богемский трон, либо разделить ее с ним. Обнажив меч, он выступил вперед и громким голосом провозгласил Либушу герцогиней Богемской, предложив всем, кто согласен с ним, также обнажить мечи, дабы отстоять свою избранницу. Тотчас же сотни обнаженных мечей засверкали над полем, и громкие клики радости возвестили избрание новой правительницы.

Повсюду раздавался призыв народа:

– Да будет Либуша нашей герцогиней!

Затем к Либуше послали депутацию во главе с князем Владомиром и рыцарем, который первым провозгласил ее правительницей, дабы известить девушку о возведении ее на княжеский престол. Она приняла бразды правления с краской смущения, придающей женскому облику несказанную прелесть, а обаяние ее чудесных глаз подчинило ей все сердца. Народ с ликованьем склонился под ее скипетром, а сестры, снедаемые завистью, не по-сестрински жаждали с помощью тайных сил отомстить ей и отчизне за небрежение, с коим, как они считали, отнеслись к их особам. Они всячески осуждали и поносили дела и поступки своей сестры, стараясь вызвать брожение среди народа, чтобы нарушить спокойствие и благоденствие страны, управляемой мягкой рукой юной герцогини. Но Либуша умела так мудро и своевременно обезвредить злостные намерения и враждебные замыслы, а также чары этих фурий, что они наконец, утомясь, прекратили свои бесплодные козни.

Между тем Владомир с трепетом ждал решения своей судьбы. Не раз старался он прочесть его в прекрасных очах юной повелительницы, но Либуша ничем не выдавала своих чувств, а требовать устного объяснения у возлюбленной, не договорившись раньше глазами и не обменявшись многозначительными взглядами, сулило сомнительный успех. Единственным благоприятным признаком, еще питавшим его надежды, он считал неувядаемую розу, которая по истечении, года была так же свежа, как в тот вечер, когда он получил ее из рук прекрасной Либуши. Цветок из рук девушки, букет, ленточка или локон стоят, правда, дороже, чем выпавший зуб, но все эти прекрасные сувениры – только двусмысленный залог любви, если ясное признание не придает им определенного значения. Итак, Владомир молча играл роль воздыхающего пастушка при дворе своей очаровательной богини и ждал, что со временем обстоятельства переменятся в его пользу.

Нетерпеливый рыцарь Мицысла добивался успеха более энергично. При каждом удобном случае он старался пролезть вперед, чтобы всегда быть на виду, В день присяги он был первым вассалом, принесшим клятву верности новой герцогине; повсюду следовал он за ней неотлучно, как луна за землей, чтобы покорной услужливостью доказать ей свою преданность; во время парадных празднеств и торжественных процессий обнажал сверкающий меч, чтобы напомнить о своей заслуге. Но Либуша, как всегда бывает на белом свете, вскоре, по-видимому, совсем забыла пособников своего успеха, ибо, когда обелиск поставлен, никого не интересуют рычаги и инструменты, поднимавшие его ввысь. Так по крайней мере объясняли холодность девушки претенденты на ее сердце.

Между тем они заблуждались. Владелица трона не была ни бесчувственной, ни неблагодарной, сердце ее было не свободно, и она не вправе была распоряжаться им по своему произволу. Оно уже вынесло свой приговор – в пользу стройного охотника. Первое впечатление от встречи с ним до сих пор жило в ее душе, и никто другой не мог его вытеснить. За прошедшие три года образ привлекательного юноши, запечатлевшийся в ее воображении, не стерся и не поблек, и такой же неизменной осталась и ее любовь к нему, ибо страсть прекрасной половины рода человеческого обладает от природы таким свойством, что если она выдержит испытание в течение трех месяцев, то уже остается неизменной и трижды по три года и даже дольше, что убедительно доказывают наглядные примеры и в наше время.

Когда героические сыны Германии отплывали за далекий океан[81]81
  Сыны Германии отплывали за далекий океан – солдаты, проданные немецкими князьями Англии для ведения войны в Северной Америке. См. прим. к стр. 89.


[Закрыть], чтобы силой оружия подчинить Британии ее непокорную дочь, они покидали своих красоток со взаимными клятвами в верности и постоянстве. Но прежде чем последний бакен на родном Везере остался у них позади, добрая часть уплывших воинов была уже забыта своими Хлоями[82]82
  Хлоя – героиня греческого пастушеского романа Лонга (III в.), влюбленная в пастуха Дафниса. Нарицательно – влюбленная девушка.


[Закрыть]. Непостоянные девушки спешили заполнить сердце суррогатом любви, новыми интрижками, из опасения ощутить в нем пустоту. Любящие же и верные, обладавшие достаточной стойкостью, чтобы выдержать испытание водой Везера, были не повинны ни в одной измене, пока покорители их сердец находились по ту сторону черного бакена, и, как говорит молва, до возвращения храбрых героев на родину нерушимо хранили свою клятву, ожидая от любимых по их возвращении награды за свое терпение и постоянство.

И потому нет ничего удивительного, что при подобных обстоятельствах Либуша противостояла домогательствам блистательнейших рыцарей, стремившихся покорить ее сердце, так же как прекрасная царица Итаки позволяла толпе женихов бесплодно вздыхать по себе, поскольку ее собственное сердце было отдано седобородому Улиссу[83]83
  Улисс – Одиссей, один из героев «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, царь острова Итака. Царица Итаки – Пенелопа, его верная жена.


[Закрыть].

Разница в положении и происхождении девушки и любимого ею юноши была столь велика, что не допускала надежды на иные отношения, кроме платонических, а это лишь пустая тень любви, которая не светит и не греет. Правда, в те далекие времена родословной и пергаментным свиткам так же мало придавали значения, как различию усиков и надкрылий у жучков или пестика, формы чашечки и медоносности у цветов, но ведь всем известно, что высокий вяз обвивают только благородные лозы, а не простой садовый хмель, вьющийся по заборам. Неравный брак при различии в положении на один дюйм не возбуждал, конечно, таких придирчивых толков, как в наши классические времена, но расстояние в локоть шириной уже сильно бросалось в глаза, да еще если в этот промежуток вступали соперники, делая бездну между двумя конечными пунктами слишком очевидной.