Текст книги "Чисто конкретное убийство"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Феликс поколебался, на миг задумался. Возняк попробовал ему помочь.

– В результате вы стали хранителем имущества?..

– Что-то в этом роде. Возможно, скорее информации об имуществе. Но и так, даже если бы у наследницы было уже семеро по лавкам, все равно возникли бы проблемы. Информация практически недоступна, и я подозреваю, что это все из-за пана Бартоша… Или, может, из-за меня?..

Расстались они в самых дружеских отношениях, и Возняк вышел, обогащенный очередной порцией сведений. Этот Зельмусь… Он заинтриговал комиссара. То-то ни о каком Анзельме Восстановителе не слыхать, разочарованный мегаломан никогда не будет искать вину в себе, он обязательно должен ее искать в ком-то другом, его терзают гнев, претензия и смертельная обида на бездарного учителя, который бросил и предал. Растет желание отомстить…

Нужно отыскать Зельмуся как можно скорее!

* * *

Мы обе сидели с Баськой у нее дома над горой заново разрытой макулатуры, оглушенные внезапным превращением Бартоша из преступника в жертву. Меня оглушило больше, ее – меньше. Она не так долго была с ним знакома. Мне по-прежнему трудно было в это поверить.

– С пани Хавчик он занимался садово-огородными работами, – задумчиво говорила я. – А холера их знает, может, и впрямь этот Хавчик до него добрался. Он скандалист, пришел в бешенство, схватил лопату…

– А откуда ты взяла, что он скандалист? – поинтересовалась Баська. – Ты его знала?

– Один раз в жизни разговаривала с ним по телефону. Бешенство из трубки просто стреляло. Он кого-то искал, но я уже не помню, жену или соперника. Ни того, ни другой у меня в тот момент не было, а уж его супруги – и никогда в жизни не бывало, но он не желал мне верить. С этой Хелюсей Хавчик я вообще не была знакома, знала только, что такая вроде как существует. Муж замечательно подходит для внезапного нападения с острым предметом.

– Бартош бы не отскочил?

– Он хвастался, что у него вообще нет такого рефлекса. Вот прямо вижу картинку: он стоит, как памятник, и усилием воли ослабляет удар.

– Плохо это у него получилось, – философски высказалась Баська – Я ставлю на Хавчика И все-таки, скажу тебе, меня как пыльным мешком из-за угла пришибло: я ведь на самом деле думала, что это Бартош кого-то вычеркнул из жизни, и настроилась на развеселое веселье с его поисками. Я знаю, что тебе вообще-то известно больше…

– Больше всех известно красотке Хелюсе, – решительно перебила я. – Она, кажется, из тех же кругов, что и он, знала его с младых ногтей. Зато я с юности знаю Гурского и немножко с ним побеседовала с глазу на глаз. Если он захочет – может осчастливить Возняка этими сведениями.

– А эта… как ее там… Анна Бобрек?

– О ней я только слышала. Даже довольно много, от Бартоша. Она его разочаровала. Он ее взял под опеку, этакое милостивое божество, и хотел, чтобы она окончила медицинский: высокообразованный врач под боком – ценная собственность. А она ухватилась за курсы переплетчиков и закопалась в книжки, какая от нее польза… В наказание он не посвятил ее в эти свои священные тайны. Нет, только красотка Хелюся. Я надеюсь, что Возняк ее найдет. Гурский говорит, что он – парень смышленый и упорно хочет распутать это дело.

– Так пусть поторопится, – с досадой заметила Баська. – Потому что я с удовольствием помчалась бы к этому Феликсу, но не знаю, можно уже или нет. Что-то мне кажется, что лучше пока переждать.

– Разумеется. Слишком много людей вокруг толпится. А еще я тебя хочу предостеречь насчет этих двух баб, Паулины и Леокадии. Обе маниакально любопытные и всюду суют свои носы. Они готовы на голову встать, чтобы дознаться, в чем тут дело, почему Феликс что-то там про тебя знает и что это такое. Особенно Паулина.

– Если он и в самом деле что-нибудь знает, – буркнул Патрик за нашими спинами, возясь возле старинного буфета.

Он готовил кофе, чай и какие-то изысканные некрепкие напитки.

Баська оглянулась на него.

– Мне дай честного неразбавленного коньяка, потому как у меня что-то нервы сдают. Что им до этого Феликса? Или Феликсу до них? Из того, что я наблюдала в отделении, у меня получилось, что эти сестрички считают его своей собственностью, а он безоговорочно соглашается.

– Все правильно у тебя получилось, – похвалила я Баську. – Они знакомы дольше, чем я живу на свете, Феликс всегда был закоренелым обожателем Паулины, все думали, что они поженятся, хотя он старше ее на добрый десяток лет, но как-то у них не сложилось. Насколько я помню, у него была жена, а у нее – муж, причем это у них не совпадало по фазе. А у Паулины к Феликсу были претензии и из-за его жены, и из-за своего мужа, но жена Феликса умерла раньше…

– Как я понимаю, из вежливости? Чтобы прекратить ссоры и споры?

– Возможно. Говорят, она была кроткая.

– И тогда Феликс должен был жениться на Паулине, – угадал Патрик, ставя напитки на стол.

– Должен-то должен, только вот тогда она как раз снова была замужем. За вторым, с первым она развелась. Он хороший был человек, вежливый, но не до такой степени, чтобы взять и сразу помереть, он умер гораздо позже, еще на том достопамятном участке пахал как миленький, а с Феликсом они дружили. Да и Паулине это очень нравилось: и муж есть, и обожатель, и обоими можно помыкать. Помыкание у нее получалось просто безупречно.

– А когда ее муж умер, что?

– Тогда у Феликса начались его таинственные проблемы, и разозленная Паулина смертельно его обидела. Под влиянием Леокадии, эта ведьма ее подзуживала. Подробностей я не знаю, потому что меня не было, но Леокадия обожает интриги и живет с ними в полном симбиозе – они сами ее находят.

– А муж у нее был? – перебила меня страшно заинтригованная Баська.

– Был, а почему бы ему и не быть?

– Потому что интриганки редко выходят замуж. Им не хватает мужика, и его заменяют интриги.

Я покачала головой:

– О нет, это не про Леокадию. Мужики за ней бегали табунами, а она внимания на них не обращала, ее как-то секс никогда не привлекал. За Паулиной тоже бегали, в юности это была красивая женщина, привыкшая к обожанию. Мир должен жить для нее, а не она для мира. А Леокадия подзуживала и подначивала ее с сатанинской усмешечкой. Сейчас я все это четко понимаю, а раньше избегала их как огня, потому что мной они тоже пробовали помыкать, но у меня дурной характер, и я им такого удовольствия не доставила. Насчет Бартоша я вообще ни в чем не признавалась, в последнюю секунду бросила им его на растерзание. И то по недосмотру: хотела помочь Марленке. Она мечтала о клочке земли для своих опытов, вот я и хотела ей немного помочь.

Патрик обслужил нас всякими напитками, я пригубила коктейль, подсчитала, что больше, чем 0,2 промилле, я из него не всосу, поэтому выпью.

– Не знаю, может быть, нужно Возняку помочь, – сказала я неуверенно. – Но ему предстоит такой срез общества перекопать, что, если я ему еще и добавлю, у него запросто крыша поедет. Черт знает, кто из той стародавней компании еще жив, а кто помер.

– А кто у тебя еще в заначке? – полюбопытствовала Баська.

– У Хелюси Хавчик была подружка. Тоже здоровенная баба, рыжая и злобная, и тоже бегала за Бартошем. Шансов у нее не было никаких, она из слишком глубокой сточной канавы. Она помогала Хелюсе, надеялась, что и ей что-нибудь перепадет, а имечко у нее было что надо: Идалия Красная.

– Господи помилуй, откуда у тебя такие знакомства?!

– Из телефона. Я же тебе говорила, что весь этот отвергнутый гарем мне звонил, когда Бартош пропал у них из виду. Да и раньше тоже, вот и пришлось в конце концов урезать им доступ ко мне.

– А ты эту Идалию видела?

– Никогда в жизни. А если даже случайно и видела, то ничего об этом не знаю. Бартош говорил, что она рыжая и здоровенная, а что она за ним бегала, так это я сама догадалась. По телефону она меня упрекала, что порчу такую неземную любовь, – Хелюся и Бартош словно Ромео и Джульетта, а я засела между ними, как заноза в заднице.

– И ее правда так: зовут?

– А холера ее знает, она так представилась. Бартош подтвердил, что да, ее так зовут, но сказал это нехотя. Может, соврал. Он не хотел о ней разговаривать, потому что я не скрывала своих претензий, что он раздает мой номер телефона направо и налево. Тогда я думала, что он всего-навсего дурак, хотя паранойя уже брезжила на горизонте.

– По-моему, тебе нужно обо всем рассказать комиссару, – предложил Патрик. – Он как-нибудь твои новости переживет, а они могут ему помочь. А почему, собственно говоря, ты не рассказала ему все это сразу?

– Потому что я эту Идалию вот только что вспомнила. У меня все силы ушли на то, чтобы осознать факт смерти Бартоша, ни на что больше не хватило. Может, ты и прав, скажу…

* * *

Отправив свою команду с поручениями на все четыре стороны, комиссар довольно быстро получил первые результаты. Одновременно пришли желанные новости о пани Хавчик и о Зельмусе. Эти сведения едва не стоили ему последних остатков душевного равновесия.

Пани Хавчик в настоящее время жила на Вежбне, на улице Пулавской, в элегантной трехкомнатной квартире с кухней. Скончавшийся супруг успел перед смертью выкупить квартиру, а вдова ее унаследовала, тем более что имущество по брачному договору у них и так было общее.

Вести о разыскиваемой даме пришли быстро, но результат оказался мизерным, поскольку пани Хавчик дома не было. Ни днем, ни ночью. Ясное дело, что расспросили всех соседей – исключительно бесполезных, ибо они ничего не знали по самой простой причине. Так неудачно сложилось, что соседи с последних этажей за минувший год все массово удалились: кто в лучший мир, кто в дома престарелых, кто к родственникам, чему по причине их весьма преклонного возраста никто не удивился.

На их место въехали новые, омерзительные трудоголики, которым было не до контактов с соседями, и они понятия не имели о тех, кто живет рядом с ними. Верхом дружелюбия было знать в лицо соседей со своего этажа, насчет жильцов других этажей уже возникали сомнения. Тем более никто не мог сказать, что творится с жилицей именно этой квартиры.

Приемов она не устраивала, не шумела, ни собаки, ни кошки у нее не было, никто с ней систематически не сталкивался, потому что она не выходила и не возвращалась в какие-то регулярные часы. Не умерла, это точно.

Возле ее двери не веяло даже минимальным подозрительным душком и ничто не указывало на наличие трупа в квартире. Не могла же она умереть и сама забальзамироваться.

Возняк рассердился, да так, что его едва не хватил кондратий, но, к счастью, нашлось утешение в виде Зельмуся.

Зельмусь жил в Быдгоще, в старой вилле тети Рыси, с женой и детьми, а тетя Рыся, все еще живая, пребывала по соседству, в роскошном частном доме престарелых. По собственному желанию.

Стоило это весьма недешево, но у нее было чем платить.

Невыразимо талантливый Зельмусь занимался научным трудом. Он творил великий шедевр: комментарии к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина. Сталина он уже трогать не стал. В мыслях он видел пьедестал, на котором навсегда займет заслуженное место. Правда, до сих пор только одна его статья появилась в печати – в одном из последних номеров «Трибуны люду»[7]7
  «Трибуна люду» («Народная трибуна») – польская газета времен социализма, перестала выходить в 1990 году. – Примеч. пер.


[Закрыть], а больше ничего. Однако эта статья вышла, и Зельмусь повесил ее на стену, вырезав из газеты и положив в рамку под стекло. На видном месте висело доказательство, что он ученый и писатель!

В первый момент Возняк не поверил отчету, не выдержал и лично поехал в Быдгощ – все же не другой конец света! Там он сам все увидел. И доказательство, и Зельмуся.

Он поговорил с Зельмусем и записал разговор на диктофон от первого до последнего слова. Позднее расшифровывающая текст помощница комиссара робко спросила, нельзя ли ей в качестве развлечения и отдыха получить приказ собственноручно обезвредить шестерых отпетых бандитов при помощи водяного пистолета, можно даже не заряженного. Она все добросовестно расшифровала и потеряла уверенность, что вообще понимает какой-нибудь человеческий язык.

А ведь Возняк всего-то и хотел от Зельмуся – получить сведения, где тот был и что делал шестого июня десять лет назад…

Он надеялся заодно что-нибудь разузнать о врагах пана Бартоша, потому что надежду на личное участие Зельмуся Возняк потерял мигом и с некоторым удивлением убедился, что до их пор все допрошенные свидетели были правы и говорили исключительно правду и ничего, кроме правды. Права была и эта Иоанна насчет того, что Бартош прямо-таки состоял исключительно из врагов, как змея из хвоста. И Феликс, который не только ничего не преувеличил, а напротив, будучи человеком хорошо воспитанным, сильно смягчил образ юнца.

Самым страшным врагом пана Бартоша мог бы быть сам Зельмусь, если бы не то, что пан Бартош был еще худшим врагом Зельмуся, которому испортил карьеру и отравил жизнь, чему мамуля свидетель.

Зельмусь раскрыл перед комиссаром свою биографию нараспашку, с мельчайшими подробностями. Вот уже двадцать пять лет – а может, и дольше – будущий великий человек вел дневник в трех разделах. Почти тридцать сохранившихся ежедневников, густо испещренных записями и заметками, тысячи встреч и фамилий, дни и часы, регулярные посещения прачечной, ремонта обуви, зубных врачей и магазинов, – словом, вообще все, что может встретиться в человеческой жизни. Записи Зельмусь вел микроскопическим почерком наподобие мушиных следов, но и так они не умещались на странице. Второй раздел составляли толстые общие тетради в количестве одиннадцать штук, в которых Зельмусь записывал конкретные события, старательно указывая не только даты, а даже часы. Третье собрание сочинений, самое важное для творчества гения, составляли творения большего формата, в твердом переплете, содержащие возвышенные мысли, взгляды, открытия и следующие из них выводы великого автора.

Эту последнюю часть биографии Возняк постарался украдкой проигнорировать сразу же по прочтении фразы:

«…целостность, как бы вечная, вдруг и внезапно взорвавшаяся с треском, но в тишине, неровным следом в виде острых и капризных треугольников…». Треск в тишине, равно как и капризные треугольники резко отвратили комиссара от сего шедевра, и он тут же стал притворяться, что он сии премудрости разумом объять не способен, чтобы случайно не обидеть бесценного свидетеля. Ему даже особенно притворяться не пришлось.

Зельмусь, однако, действительно оказался бесценным. То самое шестое июня десятилетней давности было описано с пугающей точностью, потому что именно в тот день тетя Рыся переезжала в свой приют мечты под частную медицинскую опеку. Переезд, невзирая на незначительное расстояние, продолжался целых четыре дня. В Быдгоще – в отличие от Варшавы – дождя не было, но жара стояла не меньшая, и молоко прокисло, а свежайшая ветчина утратила свою девическую прелесть.

Возняк узнал даже про то, что ветчины было сто семьдесят пять граммов, и в результате ее съели бездомные кошки. Зельмусь, ясное дело присутствовал во всей истории от первой до последней секунды, он сам занимался всем, во главе с мамулей, а на поиски запасной вставной челюсти тети Рыси он потратил вместе с женой и детьми сорок восемь минут. Общество, которое сопровождало этот переезд, было названо в календарике поименно и с номерами телефонов, было оно многочисленным и достойным всяческого уважения. Ни на миг ни у кого не было шансов потерять Зельмуся из виду. Таким образом, враг номер один пана Бартоша получил железное алиби. Не он угробил парниковую жертву.

Ну так и что, что не он лично?

Зато он обладал впечатляющим списком возможных недругов жертвы.

Пока у Зельмуся еще были непосредственные контакты с наставником, все перипетии пана Бартоша увековечивались автором почти столь же подробно, как и его собственные.

Ясное дело, речь шла только о тех ситуациях, о которых Зельмусь знал, потому что, например, о пани Хавчик он не имел ни малейшего представления, а про Анну Бобрек ведал лишь то, что она существует. Другие особы женского пола смутно маячили на горизонте, их он пронумеровал и изысканно называл дамами. Дама I, дама II, дама III… В зависимости от очередности, в какой про них узнавал или догадывался. Бартош явно старался держать дам в тайне от ученика, не желая его смущать.

Особы мужского пола были представлены четче, иногда встречались имена, фамилии, адреса и телефоны, а у одного был вписан даже адрес могилы на Брудненском кладбище в Варшаве, что позволило Возняку сразу вычеркнуть обитателя могилы из числа потенциальных убийц. Остальной список составили явные враги Бартоша.

Призвав на помощь коллегу из быдгощского управления полиции, Возняк сделал ксерокопии творчества Зельмуся и всю эту добычу приволок в Варшаву.

Зельмусь не только радостно на все согласился, но еще и усердно помогал.

Сбор информации продолжался недолго, но зато достал до печенок всю бригаду, проверяющую врагов пана Бартоша. Если учесть, что список был составлен на основании весьма устаревших данных, большая часть упоминавшихся в нем людей пропала из поля зрения еще до убийства, однако другие остались, и проверка их алиби десятилетней давности почти повергла в невроз весь отдел по расследованию убийств. «Почти» – потому что самые тяжелые каторжные работы продолжались только три дня, зато одна находка оказалась крайне интригующей. Это был большой серый конверт, в котором лежали личные документы особы женского пола, на момент их запечатывания в конверт пока еще очень немногочисленные в силу младенческого возраста особы. В дополнение к документам в конверте имелись и более поздние бумаги. Помня о рассказе Феликса, Возняк моментально сообразил, что наткнулся на стибренную тетей Рысей полную информацию о наследнице, которая так; и не получила свое наследство. Наследницу звали Барбара Росчишевская.

Возняк почувствовал своего рода умиротворение.

* * *

Прежде чем он успел что-либо сделать, очередные сведения принесла эта ужасная Иоанна, которая после Зельмуся показалась комиссару ангелом небесным. Она не пересказывала всю свою биографию, не перечисляла виновных в своих поражениях, не прославляла собственные успехи и не завалила комиссара горой макулатуры в твердом переплете.

Она просто позвонила ему на мобильный и сказала:

– Я только сейчас вспомнила… извините, что не раньше… У этой пани Хавчик была закадычная подруга. Одна-единственная. Другие были просто приятельницы, и я про них ничего не знаю, а эта одна – исключительная. Звали ее Идалия Красная. Один и тот же круг общения, жили они неподалеку друг от друга. Кто-кто, а эта Идалия должна знать, куда подевалась пани Хавчик.

Возняк тут же принялся жадно расспрашивать:

– Расскажите о ней побольше! Возраст, внешность, чем она занималась, где ее можно найти?

– Понятия не имею. Возраст – как у подруги. Я ее в жизни в глаза не видела, но знаю по описанию. Мощная бабища, вульгарные черты лица, кричащий макияж, волосы – огненно-рыжие. Не уверена, что она рыжая от природы, может, крашеная. Мне ее описывал мужчина, а мужчины в парикмахерских фокусах не разбираются. Но если она планомерно красилась в молодости, то она и сейчас рыжая. Даже тем более.

– Она где-нибудь работала?

– Говорили, что какое-то время она была надзирательницей в женской тюрьме. Не знаю только в какой.

– Откуда вам вообще о ней известно, если вы ее никогда…

Я сразу перебила его:

– По телефону. Она упорно мне звонила, представляясь по имени и фамилии и сообщая, что пан Бартош как раз с пани Хелюсей в постели тилибонится.

– Что делает?!

– Тилибонится. Так изысканно она называла личные контакты сексуального свойства. Временами изысканность ей наскучивала, и тогда она называла вещи грубо и прямо. Надеюсь, мне ее цитировать не надо?

– Нет-нет, я… то есть мы… знаем эти слова… более или менее.

– Ну, тогда вам легко понять, что я с ней в длительные беседы не вступала. Но в памяти у меня остался факт ее верной дружбы с Хелюсей. Может, эти сведения вам как-нибудь пригодятся.

Возняк уже открыл рот, чтобы спросить про Росчишевскую, но тут же снова его закрыл. Это не телефонный разговор, нужно будет побеседовать с ней лично, может, она о чем-нибудь и проболтается, а Росчишевская не заяц, не убежит. Хотя… что они там рассказывали про зайца в самолете?

Он опомнился и немедленно бросился на поиски Идалии Красной, отчего искателям врагов Бартоша из списка Зельмуся стало чуть полегче. Однако еще до того, как появились первые результаты поисков, Возняк определенно почувствовал, что должен – просто обязан – поговорить с человеческим существом не только невинным и нормальным, но и каким-то умиротворяющим с любой точки зрения.

Марленка пригласила его на свой день рождения.

В этом не было никакого умысла. Конечно, Марленка прекрасно отдавала себе отчет в своих чувствах, переживаниях, мечтах, желаниях и жизненных планах, идиоткой она вовсе не была, но и от иллюзий давно избавилась. Ей не везло. Каким-то странным образом каждый мужчина, который ей нравился, если и отвечал ей взаимностью, то тут же чего-нибудь от нее хотел. Утешения в постигшем его несчастье. Решения какой-нибудь противной бюрократической проблемы. Помощи, чтобы раздобыть что-нибудь не вполне легальное. Медицинской помощи – если не для себя самого, то для больной мамочки, сестры, брата… Диапазон потребностей был столь широк, что у добросердечной Марленки ум заходил за разум, и в конце концов она взбунтовалась.

Хватит! Первая же жалоба на жизнь – и она развернется и уйдет от любого мужчины!

Это было нелегко, врожденное добросердечие и желание помочь активно протестовали, однако на ее счастье в последнее время она сталкивалась только с садоводческими просьбами. С этим Марленка вполне справлялась – данная область была ей близка, к тому же от нее ничего не требовали, а напротив, помогали. Чувство новое и интересное.

Комиссара Возняка она внезапно увидела на участке, куда он пришел в надежде, что место преступления его вдохновит. В своих ожиданиях он не обманулся: первым и единственным человеком, которого он там увидел, была Марленка. В усталой душе комиссара словно проросло зернышко блаженства. Возняк отлично понимал, что после сенсаций Зельмуся необходимо встретиться с Феликсом и вместе с ним упорядочить этих проклятых старых врагов Бартоша, а заодно и страшно подозрительную историю с Росчишевской, но он остро нуждался в минутке отдыха.

Марленка же, избавившись от своих соратников по садовому участку, занималась октябрьскими садовыми работами и на сегодня как раз закончила все дела. Она чистила и складывала в беседке садовый инвентарь.

При виде стоящего у калитки Возняка что-то у нее в сердце громко пискнуло, но Марленка придушила это чувство в зародыше, поскольку выражение комиссарова лица не предвещало ничего хорошего.

– У вас какие-то проблемы? – спросила она подозрительно вместо приветствия.

Не успела она договорить, как мрачная физиономия новоприбывшего засияла, словно вознамерилась заменить заходящее солнце. Смело, отважно и мгновенно Возняк признался себе, что на самом деле просто хотел повидать Марленку, и никто другой в его мыслях даже не появлялся.

– Да, – радостно кивнул он. – То есть нет, наоборот, проблемы у меня как раз закончились, остался только избыток информации, и он меня уже просто задавил. В жизни не сталкивался с таким идиотским расследованием! А эту пленку надо подсунуть под колеса, потому что ее ветер может сорвать, предсказывают перемену погоды. Я вам помогу.

Для Марленки тоже засиял луч света: это не она должна помочь, это он ей поможет! И она с радостью приняла мужскую помощь, чтобы укрыть от непогоды газонокосилку.

– Тут ее придется немножко подтолкнуть под навес…

Косилка разрядила атмосферу, словно само солнце решило одобрить их действия и помедлить с закатом. Возняк и Марленка убрали все, что нужно, а потом Возняк совершенно естественно усадил ее в машину, и они поехали вместе, тем более оказалось, что сегодня у Марленки день рождения.

Марленка пригласила Возняка спонтанно и из благодарности.

По дороге он украдкой купил шампанское.

Он оказался единственным гостем, потому что у Марленки в планах не было никаких приемов, об этом дне рождения она вообще не помнила, он напрочь вылетел у нее из головы, хотя накануне она для собственного удовольствия приготовила себе вкусненького на ужин: овощной салатик и говяжьи котлеты с травами, в сметане и йогурте, обильно приправленные для остроты карри, перцем и паприкой. С рисом. Красное вино у нее дома было, а шампанское выпили на десерт под весьма своеобразную закуску в виде маринованных груш.

С живейшим интересом и подлинной радостью Марленка выслушала все служебные тайны, которыми Возняк прямо-таки должен был с ней поделиться, иначе просто лопнул бы. Конечно, это не были государственные тайны, скорее – секреты Полишинеля, но отдел по расследованию убийств даже такие мелочи обычно скрывает от общественности.

Но Марленка была не какой-то там общественностью, а ею, Марленкой, а как не рассказать про этого Зельмуся или про красотку Идалию… Не красотку, конечно, а Красную!

Минутку… В какой же книжке это было? Польский юноша хотел сказать русской барышне: «Какая у вас красивая роза!» – потому что у барышни на корсаже была пышная алая роза, а вместо этого выговорил: «Какая у вас красная рожа!», после чего, естественно, барышня насмерть обиделась. Возняк ни за что не мог вспомнить, где он это читал. Жеромский? Или кто-то из русской классики? Да нет, скорее из польской…

Марленка тоже не помнила. Они вместе усиленно ломали головы, и в результате красная рожа связала их куда более прочными узами, чем отрубленная голова, скелет в парнике и даже день рождения.

Красная рожа быстро напомнила им о Красной Идалии. Марленка о ней не слышала, зато смутно припомнила себе Зельмуся, которого видела пару раз в раннем детстве вместе с дядюшкой. Зельмусь наверняка улетучился бы у нее из памяти, если бы не его весьма специфические глазки.

– Я его испугалась, – призналась она теперь Возняку, который уже превратился в Анджея. – По-моему, он мне даже один раз приснился. Я думала, что это у него один такой глаз посреди лица, над носом. Потом решила, что это косоглазие. А потом я вообще о нем не думала, потому что он куда-то пропал, и все. Да и вообще это была чужая родня.

– Меня мучают эти его враги, – признался в свою очередь Возняк. – Я не вижу в них никакого смысла. По сути, их очень легко найти, но это чистая потеря времени. До сих пор среди тех, кто еще жив, не имеется ни одного подозреваемого без алиби. Трудно себе представить, например, что покойника прикончил товарищ, который именно тогда дрыхнул себе за столом президиума на собрании городского совета в Сувалках. И при этом якобы храпел так, что все его слышали. А также видели. Или кто-нибудь такой, кто шестого июня платил штраф в Щецине и при этом еще и скандалил. А остальные… неловко даже говорить, это твой дядя…

– Я его не любила, – энергично напомнила Марленка.

– Так вот: на самом деле никто не относился к нему всерьез. Он постоянно подавал какие-то иски и пытался засудить разных людей, но из этих исков получался только пшик. И своих знакомых уговаривал поступать так же. Я недавно прочитал чисто случайно, что склонность к сутяжничеству – один из симптомов паранойи.

Марленка кивнула.

– Пани Иоанна говорила то же самое, – буркнула она, отчего Возняку стало гораздо легче.

– Может, и в самом деле… Что-то в этом есть, что у него отобрали водительские права, удостоверение пловца[8]8
  Удостоверение пловца выдается после сдачи экзамена на умение плавать и нырять, которое в Польше ранее требовалось для получения в прокате лодки, байдарки или малого парусного судна – Примеч. пер.


[Закрыть], разрешение на ношения оружия…

– У него был штык. Я один раз видела.

– На старинный штык разрешения не нужно, и он никому этим штыком травм не нанес, я проверял. Штык этот куда-то пропал, мы никак не можем его найти. Кстати, у него был сын, и его мы тоже не можем найти. Ты его, случайно, не знаешь?

– Я даже не знала, что у него был сын.

– Что касается жены – тоже ничего не известно, – сетовал Возняк. – Я имею в виду мать его сына. Ведь какая-то жена у него должна была быть?

– А, вот именно! – оживилась Марленка. – Минутку, я же что-то такое слышала один раз, такие семейные сплетни. Еще жива была та моя тетка, которая потом умерла. И это она сказала, что он на той какой-то женщине не женился, таким злым и ядовитым голосом, что я до сих пор помню. И еще – да, вроде бы она сказала, что из этого получился сын. А сколько мне тогда было? Лет двенадцать? Но тетя уже тогда тяжело болела, еле-еле могла говорить, а тут вдруг так громко у нее это вырвалось, как из иерихонской трубы.

– Ну на тебе! Значит, этот сын может носить фамилию матери, черт знает какую. А больше на эту тему не сплетничали?

– Сплетничали, но я уже ничего не помню. Их от дядюшки тошнило, это я помню. Наверняка больше всех помнят эти две, как их там… Анна Бобрек и пани Иоанна. Тебе нужно с ними побольше поговорить, это же не пытка, они обе красавицы.

Если бы сейчас Возняк, пусть даже в шутку сказал что-нибудь вроде: «Значит, ты мне больше ни на что не сгодишься», – это было бы для Марленки как нож в сердце, и она больше никогда не пригласила бы Возняка к себе. Но он сказал нечто совершенно другое, к тому же с невольной досадой:

– Чепуха. У каждого свой вкус. Для меня ты в десять раз красивее, чем обе они вместе взятые, и менять точку зрения я не намерен. А вот для задушевной беседы мне нужно срочно изловить эту холеру Идалию Красную, которая красотой как раз не блещет.

– Только не ошибись и не ляпни ей, как тот офицер, что у нее такая красная рожа, – захихикала Марленка, чувствуя, что ей на сердце словно кто-то капнул теплым медом.

Настроение изменилось в мгновение ока, так быстро, что Марленка не успела даже подумать насчет кофе, а Возняк, не колеблясь, решил серьезно отнестись к тому, что они выпили по полбутылки вина и по полбутылки шампанского, потому что пили они поровну, и оставить машину под окном Марленки, а утром забрать.

Что он и сделал.

После чего единодушно, хотя пока что порознь, оба они решили, что такого чудесного вечера в их жизни еще не было. Ни с кем другим.

* * *

Идалия Красная отыскалась на удивление легко.

По месту жительства, правда, ее трудно было застать, но данные о месте ее пребывания моментально прилетели отовсюду, и уже через час Возняк мог лично любоваться столь желанной дамой.

Он и полюбовался немного, сидя у стойки бара в маленькой забегаловке с очаровательным названием «А фиг вам» и убедившись, что описание разыскиваемой ему дали удивительно точное. Мощная баба, темно-рыжие кудри; крупное вульгарное лицо должен был украшать и омолаживать макияж слоем в сантиметр. Макияж надежд не оправдывал. Из-под него просвечивал возраст: ближе к шестидесяти, как пить дать. Однако сила и энергия в даме были неисчерпаемые, и Возняк всерьез задумался над выбором, от кого бы он предпочел получить в морду: от кого-нибудь из сидящих в тошниловке клиентов или от этой бабищи. В конце концов он решил, что от клиентов, хотя и у них все было на месте и с избытком.