Текст книги "Чисто конкретное убийство"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Черт бы с ней, с тайной, но, бога ради, где же, когда и в чем я оказалась такой умной?! Меня это страшно заинтриговало, однако я могла быть уверена, что узнаю об этом не скоро. Ладно, что поделаешь, странички тоже вещь важная.

– Исписанные?

Баська снова принялась копаться в сумке.

– И как исписанные! Сенсация! Правда, они чем-то залиты…

– Конец выгрузки, – объявил Патрик и положил на стол ключи от машин. – Погоди, чтобы не ошибиться: это твои, а это наши, правильно? Машины я запер. Может, хотите кофе или чаю?

– Хотеть-то хотим, но у меня, кажется, совесть все-таки есть, – поморщилась Баська. – Ладно, я сделаю кофе, а ты пока ополоснешься. Скрепя сердце, могу признать, что ты это заслужил.

Она отодвинула стул и поднялась из-за стола. Я тоже обнаружила в себе рудименты совести, усиленные любопытством, и пошла за ней на кухню. Патрик скрылся в ванной, излучая ауру явного довольства жизнью.

– Он радуется, что сможет отреставрировать этот железный хлам, – мрачно объяснила Баська, хотя я ни о чем не спрашивала.

Она вытряхнула на поднос чашки и стаканы и сыпанула кофе в кофейник. Я зажгла газ под чайником.

– Пока его нет, может, поделишься со мной, когда, где и каким чудом я оказалась такой умной, потому что меня это страшно интересует, – потребовала я. – Может, я сама у себя чему-нибудь научусь.

Баська смутилась. Она явно мечтала поделиться какой-то сенсацией, но что-то ее сдерживало. Тогда она попробовала подобраться к этой сенсации с другой стороны. Так сказать, надкусить сверху.

– Когда ты говорила об этой там… физиологии. Или, может, биологии. Ботанике, анатомии и прочих там естественных науках. Я как раз убеждаюсь, что ты была права, хотя я тебе совершенно не верила и надеялась, что ты преувеличиваешь. Или что ты вообще ошиблась. А ты мне свинью подложила, потому что вовсе не ошибалась.

Я саркастически извинилась, поскольку немедленно стала догадываться о сути дела. Баська еще минуту помолчала. Потом пододвинула кофейник поближе к шумящему чайнику и покачала головой.

– Нет, не сейчас. Не могу я открывать душу на кухне в такой нервной атмосфере. Всюду полно Патрика, а он у меня в планах во вторую очередь. Давай сперва разберемся с этими двумя страничками, потому что мне кажется, что это фрагмент дневника какой-то замшелой прабабки. Я успела прочитать только самое начало.

Странички действительно походили на дневник молодой барышни давно минувших дней. Бумага была такой элегантной, что даже попавшая на нее местами жидкость (это могли быть кофе, чай, томатный сок, подкормка для цветов или что-нибудь похуже) не смогла ее окончательно испортить.

Даже чернила не размазались, только они были странно бледными. Текст начинался со слов: «…я видела этот охотничий домик в чаще леса, дедушка меня уже давно привозил туда и все показал…»

Описание домика занимало больше половины страницы. Из него следовало, что строение было каменным, с мезонином, и я сомневаюсь, что сегодня кто-нибудь осмелился бы назвать его «домиком», коль скоро одна только кухня занимала площадь средних размеров амбара и была оборудована камином, в котором наверняка можно было зажарить кабана, оленя или даже вола целиком.

Жилой частью явно пренебрегли, потому что в салоне помещалась от силы дюжина охотников, которые спали вповалку на мраморном полу, а в гостевых спальнях дамам было очень тесно.

Хотя дамы туда приезжали не часто и в малых количествах.

Остальную часть истории, вплоть до конца второй страницы, занимали тревоги как дедушки, так и внучки. Дедуля очень беспокоился, чтобы немцы случайно не набрели на этот домик, хотя прошел уже третий год войны, а они еще этот домик не обнаружили. Пожара никто не боялся, камень так легко не горит, но тайник могли найти, и тогда страшное количество добра могло пропасть. Внучка беспокоилась, глядя на дедушку.

Видимо, из-за своих тревог она точно и подробно описала расположение загадочного тайника. В салоне тоже был камин, чуть поменьше, но в нем мясо не жарили. Зато, если вынуть из него решетку, можно было потом снять целый слой таких особых кирпичей (мы с Патриком с легкостью угадали, что это шамотовый кирпич), лежащих на такой большой железяке. А под железякой была дыра. Глубокая. В подробное описание дыры хозяйка дневника не вдавалась, возвращаясь к дедушкиным тревогам. Дедушка утешался только тем, что единственный слуга, еще из прошлого века, который знал тайну дыры, взял да и умер. И уже никому не мог ничего сказать про эту дыру, поэтому сокровище в дыре имело шанс уцелеть.

Только бы немцы не…

На этом обрывалась вторая страничка.

Мы выпили кофейник кофе, море чая и две рюмки коньяка, пока нам удалось прочитать все содержимое, где-то действуя просто по наитию, потому что напитки, украсившие странички, определенно этому препятствовали. Больше рукописей в хламе из беседочки пани Амелии мы не нашли. Печатное слово – пожалуйста, но вся литература имела отношение к садоводству, кулинарии, скотоводству и домоводству, не затрагивая никаких тайн.

– Суперзамечательно, – странным тоном произнесла Баська – Это что, должны быть данные о фрагменте моего наследства?

– Судя по тому, что это все валялось в семье россыпью… – с сомнением начал Патрик.

Баська тут же его перебила:

– Тогда, может быть, кто-нибудь из вас отгадает, где стоит этот гребаный домик?!

– В лесу, – напомнила я иронично. – В самой чащобе.

– А где этот лес?!

– Можно над этим поразмышлять, – ласково успокоил ее Патрик. – Путем дедукции. Не в Беловежской пуще…

– Откуда ты знаешь? Почему не в Беловежской?

– Потому что там Геринг охотился. Если бы они нашли такой домик, ему жарили бы там кабанов и оленей.

И уж наверняка до того они загнали в пущу людей, чтобы Герингу не преподнесли дурацких сюрпризов. Беловежская пуща, по-моему, отпадает.

– Давайте возьмем исторический атлас, – посоветовала я. – А то я путаю, где были до войны какие пущи. Патрик, у тебя ведь есть приятель, который в качестве хобби изучает партизанскую борьбу. Я бы сделала ставку на самые спокойные места, с надеждой, что немцы туда не…

– Неспокойных мест они боялись, – запротестовал Патрик.

– Но они были вынуждены туда лезть. Бартош наверняка про этот домик знал, он меня таскал по разным лесным чащобам. В одной я даже выхлопную трубу за что-то зацепила и оторвала.

– Анна Бобрек! – живо воскликнула Баська – Я уверена, что ее он таскал еще больше.

– Ничего подобного, это у меня был автомобиль, а не у него. И не у нее.

– Но я бы ее все-таки расспросила..

Рассуждения продолжались недолго – Патрик обратил наше внимание на то, что, если у Феликса действительно имеется заныканный список вещей, то этот список знает больше всех. Так что нужно в конце концов нанести Феликсу давно запланированный визит.

Баська поскрежетала зубами, фыркнула и согласилась, а потом потребовала немедленной реставрации чего-то вроде трехзубой вилки длиной шестьдесят сантиметров, с декоративной, хотя слегка попорченной ручкой. Это напоминало ей не столько трезубец Нептуна, сколько жаренных в камине волов, и Баська утверждала, что вилка внушает ей надежду.

– Какую надежду? – с подозрением поинтересовался Патрик.

– Что я найду этот треклятый домик и зажарю там что-нибудь огромное, чтобы отпраздновать великий момент. Не обязательно вола, можно обойтись индюком.

– Обожжешься, – предостерег Патрик, разглядывая ручку вилки, но любимая работа так и манила его, поэтому он забрал эту штуковину и отправился к себе в мастерскую.

Баська посмотрела ему вслед, решила, что атмосфера очистилась, и без всяких предисловий приступила к сути.

– Я хочу ребенка, – яростно прошептала она.

– В каком смысле?

– Обычном. Я хочу завести ребенка. Сама родить.

Я испугалась.

– И что? Не можешь?

– Кто сказал, что не могу? – Ее удивление граничило с возмущением. – Могу, конечно. Нет никаких препятствий, я недавно проверялась.

Теперь я поняла суть вещей, даже две сути, но продолжение все равно предпочла бы услышать от нее. Баська продолжала – должно быть, давление в ее внутреннем котле достигло предела.

– Как раз в этом ты и была такой мудрой: предсказала, что и мое время придет. Видимо, как женщина я нормальнее, чем предполагала. Физиология меня толкает, кусает и когтями дерет, все в точности так, как ты говорила: все во мне требует ребенка. Я не люблю детей, но хочу ребенка.

– Я надеюсь, что Патрик не сопротивляется?

– Ну что ты, какое там сопротивление, он бы хотел иметь шестерых детей!

– Так в чем препятствие?

– Во всем. Главным образом – во мне. Не выношу принуждения, ни в каком виде! Вот все эти семейные сопли-вопли так мне надоели, что я поклялась не иметь детей.

– Почему, собственно?

– Назло. Раз все разводят такие сюси-пуси вокруг детей, я не буду. И с замужеством то же самое.

Баська резко встала из-за стола и принялась вышагивать вокруг него, по дороге сердито пиная разбросанные по полу вещи. Возле буфета она повернула обратно. Я вмешиваться не собиралась, но тут у меня вырвалось само:

– Но уж если ты решилась на Патрика, лучше было бы выйти за него замуж, чтобы у ребенка был законный папочка. Существуют разводы, если что…

Баська на полдороге сменила направление, вернулась к своему стулу и плюхнулась на него еще решительней, чем с него сорвалась. При этом она ударилась коленом, зашипела и помассировала ушибленное место.

– Без надобности.

Ох как нелегко было с ней разговаривать…

– Что без надобности? Папочка или замужество?

– Замужество. Я уже замужем.

– О господи! Ты меня доведешь до того, что я тяпну ненавистного коньяка, на нервах кого-нибудь собью, меня менты поймают и посадят. За кого ты вышла, мать честная?! Надеюсь, за Патрика? И когда?!

– За Патрика, за Патрика, я же говорю, что я его выбрала. В прошлом году. Я даже хотела тебя пригласить, потому что ты – единственный человек, достойный доверия, но ты куда-то пропала, и я не могла тебя найти. В свидетели мы пригласили двух совершенно чужих людей, никто до сих пор ни о чем не знает, ты первая.

Баська снова вскочила с места. Она носилась по всему дому, слегка прихрамывая, пустилась в путешествие вокруг стола, выскочила на балкон, вернулась, внезапно заметила бутылку, налила себе коньяка, половину выпила.

– Фамилию я не меняла и не сменю, – заверила она меня и продолжила тему дальше, изливая все истерики, неврозы, бессонницы и всякие другие пакости, которые уже два года доводили ее до бешенства. Никаких успокоительных отрав она в рот не брала, тоже назло (да и на всякий случай), и не будет добивать организм всякой химией!

Я слушала ее терпеливо, но без особого удивления, потому что предвидела нечто подобное. Ведь я ее хорошо знала. С точки зрения физиологии она была абсолютно здоровой, идеально нормальной, без каких-либо патологий. Сильная, энергичная, ничем не болела. Поэтому она так сильно и злилась. Настолько нормальное существо не может и в любом случае не должно позволять себе какие-то безумства, а именно этого ей как раз и хотелось. Характер вступил в конфликт с физиологией, физиология стала лидером – и все тут. Давно пора!

Баська ругательски ругала охотничий домик, и тут я что-то смутно вспомнила. Воспоминание было расплывчатым, причем таким, какие я охотно вычеркивала из памяти. Ассоциация с буреломом, стволом столетнего дерева, который перегородил дорогу на берегу озера. Дорогу… Если это была дорога, то я – горбатая циркачка: узкая, болотистая, с уклоном к воде… А выезжать обратно мне пришлось задом…

При чем тут это? Конечно, Бартош!

Неужели он до сих пор будет попадаться мне на каждом шаху?

Но где-то в той истории был и охотничий домик…

Я его в глаза не видела, так до него не доехала и поклялась, что больше никогда в жизни не позволю затащить себя в дикие пейзажи! Я даже отметила это жуткое место на карте, вопрос только, на какой именно. Атлас автомобильных дорог пятнадцатилетней давности? Или еще более древний? Какое счастье, что я ничего не выбрасываю!

Однако я решила пока не будить в Баське никаких надежд. Сначала сама поищу, может быть, даже на местности. Там многое могло измениться, столетний бурелом мог сгнить, кто-нибудь мог спихнуть его в озеро, чтобы окончательно испаскудить воду… Тут же проснулось очередное неприятное воспоминание: Бартош на разных картах любил отмечать всякие разные места. Это были штабные карты, тоже святыня, доступа к которой я не заслуживала. Мне было дозволено один раз посмотреть. Но, может быть, Анна Бобрек?..

Я перебила Баську на полуслове:

– Насчет Анны Бобрек ты права. Я попробую по блату дознаться, что у нее нашли. Но подожди, прежде чем сменим тему… Почему ты начала эти разговоры с меня, а не с Патрика?

Баська моментально переключилась:

– Потому что не хочу, чтобы он терзался, временами во мне просыпается гуманизм. С одной стороны, радость, а с другой – одни огорчения. Я совсем не хочу, чтобы он впал в невроз.

– Насчет радости я понимаю, а вот огорчения откуда?

– Презренный металл, – мрачно пояснила она. – Надо было бы что-то сделать с квартирой, тут маловато места для детей. Ну хорошо, я тебе расскажу, только ты ему не говори, что я тебе рассказала. У Патрика есть брат, на десять лет моложе.

Баська порылась под грудой бумаг на столе, нашла сигареты, закурила и вздохнула.

– И что этот брат? – спросила я осторожно, опасаясь, что сейчас услышу о наркотиках или другой дурости.

Оказалось, все гораздо хуже.

– Он прикован к инвалидной коляске. Какое-то повреждение позвоночника, которое можно прооперировать, но не у нас, только в Швейцарии, и стоит-то ерунду – какие-то там сто двадцать тысяч евро, вместе с реабилитацией получается около ста пятидесяти. Патрик неплохо зарабатывает, на сегодняшний день он накопил на эти цели около шестидесяти тысяч, но ты сама понимаешь, что квартирные роскошества нам не по карману. Он бы сразу занервничал и не знаю, что еще, а меня бы моя дурацкая совесть сразу заставила задуматься о международной контрабанде на грузовом транспорте. Даже и думать не надо, наркотики – самое выгодное, но у меня к ним душа не лежит. Один раз в жизни провезла, удалось, адреналина получила – по самое не могу, ну и хватит. На водку и сигареты у таможенников аллергия, это они вылавливают у всех подряд, да мне вовсе и не хочется этим заниматься. Поэтому я так и уцепилось за это наследство, и меня лихоманка трясет. Надеюсь, тебя это не удивляет?

Нет, меня это совсем даже не удивляло.

– Если бы Анна Бобрек что-то знала, от Бартоша по крайней мере была бы какая-то польза…

– А ты что-нибудь про это знаешь? – оживилась Баська.

– Нет. Смутно подозреваю. Вилами писано на бурном потоке, но попробую проверить.

– Я уверена, что он ее тоже таскал за собой по чащобам и буеракам! Ладно, так и быть, оставлю себе малюсенькие надежды. Большие могут не сбыться…

* * *

Возняк так отчаянно расстарался, что уже через два часа после звонка сына жертвы организовал опознание.

Эва Гурская уже не требовалась, но могла прийти в качестве зрителя – уж это-то она заслужила. Зато Анна Бобрек выходила на первый план, потому что этого сына она когда-то видела собственными глазами. После нее – Феликс, он знал Бартоша в ранней юности. И, разумеется, Марленка, которая приемного дядюшку видела со своего рождения, что не означает, что он намертво врезался в память младенца. Хотя кто его знает? Сейчас разные глупости плетут: говорят, что плод в утробе матери слушает разговоры взрослых, и от этого якобы молодежь сейчас такая распущенная…

Ну и эти две, Росчишевская с Иоанной, они тоже давно знали покойника. Лучше всех была бы пани Хавчик, но сейчас Возняку было не до пани Хавчик.

Удача оказалась на его стороне: всех удалось поймать. Анна Бобрек как раз выходила с работы, она засиделась допоздна и могла сразу приехать в отделение. Марленка по причине ранних осенних сумерек уже была дома и смывала с себя следы садовых работ. Она согласилась пожертвовать обедом и немедленно приехать. Две кошмарные бабы тоже оказались в пределах досягаемости. Одна вообще ездила по городу и была практически рядом, у второй не было никаких срочных дел, поэтому обе приехали. Хуже всего получилось с Феликсом, который по телефону разговаривал как-то странно, пока не выяснилось, что у него с визитом сидят Паулина и Леокадия, и он не сумеет избавиться от них никаким манером, потому что они только что пришли. Разве что привезет их с собой, они так и рвутся, из любопытства…

Возняк позволил бы ему привезти далее двух живых слонов, лишь бы Феликс сам приехал. Таким образом, нужных свидетелей он собрал, а трех мужчин, немного похожих на сына найденных останков и необходимых для опознания, он отыскал у себя без труда.

Первой была Иоанна.

– Холера, – потрясенно выговорила она, посмотрев через стекло. – Значит, у него в самом деле был сын.

– Так вы считаете, что это сын Бартоша? – живо подхватил Возняк.

– Головой ручаюсь. Хотя сперва предпочла бы проверить, не похож ли он еще и характером.

– Вы о нем знали? Почему сразу об этом не сообщили?

– Потому что совсем не была уверена, что знаю. У Бартоша пару раз вырвалось, что у него есть сын, но я не верила, что это правда. Говорил, что он убежал. То есть сын от Бартоша, а не Бартош от сына. Честно говоря, я вообще перестала Бартошу верить, он врал как по нотам, пару раз я попалась на его вранье, как идиотка, и мне это надоело. Я верю только в то, с чем столкнулась лично и что видела собственными глазами, остальное меня не интересует.

Иоанна поняла, что слишком разговорилась, и прикусила язык.

– А почему он так врал? – поинтересовался Возняк.

– Внутренняя потребность. Он сам глубоко верил в свое вранье – просто закоренелая мифомания. Он хотел, чтобы все было так, как он говорит, и не мог вынести правды о себе, я же вам говорила – психопат… Этот здесь – просто как; две капли воды! – Она вдруг очень подозрительно посмотрела на комиссара: – А он живой? Вы тут не манекен посадили?

Возняк заверил, что живой.

– А потрогать можно?

– Не вижу препятствий. Но, если можно, – попозже, после опознания.

– Ну хорошо, я подожду. Но потом потрогаю!

Второй пришла Анна Бобрек. Она тоже посмотрела через стекло и осталась под сильнейшим впечатлением.

– О боже, Бартош!

Она замолчала, стараясь взять себя в руки. Возняк вспомнил, что должен задавать положенные по протоколу вопросы, хотя ему самому они показались идиотскими. Но что поделаешь, надо так: надо, все это дело изначально было идиотским.

– В котором из этих мужчин вы узнали… – Он хотел было сказать «покойного», но решил, что это уже верх глупости: в конце концов, никто из четверых мужчин за стеклом покойником не был. Поэтому досказал фразу так: —…пана Бартоша?

Анна оторвала взгляд от экспонатов за стеклом, посмотрела на комиссара, как на дебила, и спокойно ответила:

– Не пана Бартоша, а его сына. Он выглядит, как; отец, но даже если бы Бартош был жив, а его смерть была бы фальшивой, сейчас он наверняка выглядел бы старше. Сын выглядит, как отец двадцать лет назад. Это вон тот, четвертый. Первый справа.

Возняк позавидовал самообладанию Анны Бобрек и проклял себя за идиотский вопрос, но мужественно продолжал:

– Вы уверены, что это тот самый юноша, которого вы видели когда-то, двадцать лет назад?

– Около двадцати. Может, раньше. Да, я уверена.

Приехала Росчишевская вместе с совершенно не нужным Возняку Патриком, но комиссар впустил и его – не жалко, пусть посмотрит.

Росчишевская бросила взгляд, тихо ахнула и нахмурилась.

– И что это такое? Шайка преступников? Вот тот, последний… справа. Я не верю, что это живой Бартош, он выглядел бы куда старше, хотя тоже был бы первым парнем на деревне. У Бартоша был сын?

– Вы так считаете?

– Я ничего не считаю, но если это не манекен…

– Нет. Он живой и настоящий.

– В таком случае это может быть только его родной сын. В крайнем случае – каприз природы. Откуда вы его выловили?

– Да так, он нам случайно попался…

В отделение приехала Марленка. Возняк как можно скорее выгнал этих двоих, потому что каждого свидетеля он проверял отдельно. Он пожалел, что не поставил в пару Росчишевскую с Иоанной, но было уже поздно. Комиссар занялся Марленкой. Она посмотрела через стекло и воскликнула:

– Ой! Мамочки, это же дядюшка! – Ну нет, это невозможно… Так значит, у него и в самом деле был сын! Это он и есть, наверное? Интересно, откуда он тут взялся?

Возняк с явным удовольствием подумал, что потом сможет ей все рассказать, настроение у него поднялось, но в данный момент он был вынужден действовать строго в официальной роли. Тем более что появился Феликс в обществе двух дам. Поэтому Возняк отослал Марленку к уже использованным свидетелям и занялся прибывшими.

Получилось не совсем так. Сперва инициативу перехватили спутницы Феликса.

Паулина и Леокадия были смертельно обижены на Феликса, что вокруг такое творится, он что-то знает, а с ними не делится. Недопустимо! Их снедало любопытство, и теперь, когда участок отнимал не так много времени, они решили влезть в самое сердце убийственной тайны.

Леокадия первой заметила объект всеобщего интереса.

– Батюшки! – воскликнула она в изумлении. – Это что такое? Неужто еще один такой нашелся? Что это значит?

Паулина почти обиделась:

– Вот именно, глупые шутки. Сначала нам показывают его на картинке, к тому же лысого, и говорят, что он помер, а теперь оказывается, что он живехонек, и нам снова велят его рассматривать. Ну да, этот тот самый тип, который когда-то у нас бывал, только моложе. Как им это удалось?

– Омолаживающие процедуры, – живо и ехидно подсказала Леокадия. – Пластическая операция. В таинственных целях следствия.

– Да плевать я хотела на их цели следствия! Если он жив, пусть в конце концов доделает оранжерею, потому что, на мой взгляд, она нужна.

– Значит, вы узнаете… – начал Возняк официальным тоном и тут осознал, что должен был спрашивать вовсе не этих баб, а Феликса. И не о покойнике шла речь, а о том, что нашелся его сын. Это не имело никакого значения, потому что дамы и так не дали ему слова сказать.

Леокадия его и вовсе не слушала.

– Я предпочитаю мыслить логически, хотя признаю, что деяния следственных органов превосходят мои умственные способности. Насчет омолаживающих процедур я сомневаюсь, это тебе не разведка и не контрразведка, обычный отдел по расследованию убийств. Надеюсь, я никого не обидела. Тут никто не занимается глупостями с таким украшательством, поэтому, коль скоро в нашем компосте лежал настоящий пан Бартош, этот господин тут может быть только его сыном. Для брата он слишком молод. А на живого моя память реагирует лучше, чем на картинку.

– Меня их штучки-дрючки не касаются, – упрямо капризничала обиженная Паулина – Мне все равно, кто из них живой, пусть этот живой доделает нашу оранжерею, и все тут!

– И через неделю ты сама же скажешь, что оранжерея не нужна!

Тут в разговор вступил Феликс, до сих пор не проронивший ни слова, страшно смущенный и сконфуженный. С отчаянным смущением он посмотрел на Возняка.

– Очень прошу прощения, но речь, кажется, идет об опознании сына не совсем светлой памяти пана Бартоша? Сын у него был, я это знаю. Об этом знает также семья Ключник, Рыкса и Анзельм. Я лично видел его только раз, мальчиком школьного возраста.

– Вы узнаете его сейчас как взрослого человека? – быстро вмешался Возняк, потому что Паулина с Леокадией уже раскрывали рты.

– Да, конечно. Последний в ряду, у него номер четыре. Сходство настолько поразительное, что, даже зная о смерти отца, его можно легко перепутать с сыном. Аж дух захватывает.

– А он совершил какое-то преступление? – жадно поинтересовалась Леокадия.

– Отца убил! – немедленно угадала Паулина с восторгом и ужасом. – Но мне это не мешает.

Возняк вдруг понял во всей полноте телефонные проблемы Феликса, который ни за что на свете не хотел привозить сюда своих почетных гостей. Понял и то, что отбрехаться Феликсу не удалось.

Адам Барницкий пережидал все это за односторонним зеркалом с ангельским терпением, а вместе с ним пережидали трое полицейских в лице двух помощников и одного младшего комиссара. Принимая во внимание некоторую нетипичность опознания, им включили передачу звука снаружи, поэтому скучать им не приходилось, иногда только трудно было сохранить каменно серьезное выражение лиц. Когда все свидетели закончились, их выпустили из заточения.

– Ну и зачем вам была вся эта суматоха? – с легким упреком обратился Адам к Возняку. – Не проще было бы сделать обычный анализ ДНК? Вы же наверняка все равно его сделаете и получите тот же результат.

Возняк не возражал.

– Я вам правду скажу. Это такое странное дело, что я уже сам начинаю открывать посторонним людям служебные тайны. Разумеется, мы сделаем анализ ДНК, но это займет какое-то время, а у меня уже не было сил ждать. Сейчас наконец-то мы с вами проведем долгую беседу, для меня крайне ценную.

– Для меня, наверное, тоже.

Возняк вдруг что-то вспомнил. Он обернулся к плотной толпе свидетелей, которые совершенно не пытались удрать из отделения. Они явно считали его местом проведения приятного светского приема.

– Эва, не пропадай из виду, – попросил он. – Мне почему-то кажется, что ты мне вот-вот понадобишься, хотя не прямо сейчас. Можешь подождать? У тебя есть время?

Эва кивнула, не глядя на него.

– Так получилось, что время у меня есть. К тому же у меня пока еще есть тут свои дела.

Похоже, она просто не могла расстаться с Иоанной.

Росчишевской рядом не было, она прилипла к Анне Бобрек, словно твердо решила завязать с ней теснейшую дружбу.

Возняк успел это заметить, прежде чем скрылся с Адамом в комнате для допросов. Он даже успел мимолетно встревожиться, какие еще заговоры эти девушки строят…

* * *

Меня совсем не обрадовала встреча Баськи с Анной: для меня это случилось слишком рано. Анна отнюдь не была склонна к откровенности. Я знала о ней от Бартоша больше, чем готова была признаться, а теперь проверяла эти сведения. Сколько тут правды? Половина? Он себе поймал… скорее выловил… молоденькую девушку-подростка, она была молодая и глупая, а божество спасло ей жизнь.

И эту самую жизнь испаскудил ей потом радикально и, наверное, бесповоротно. Такая красивая девушка. Жаль. Надутый дурак.

Зато у меня под рукой оказалась Эва Гурская, которая отлично знала, что я много лет нахожусь в дружеских отношениях с ее дядей и пока ничем ему не напакостила. Ну, за исключением того, что периодически добавляла ему работы…

Теперь я просто обязана была воспользоваться случаем.

– Эва, можешь ты мне открыть такую общедоступную тайну… Прости, что я с тобой на «ты», но я с тобой познакомилась, когда ты еще в школу ходила…

– И заслужили мою пожизненную благодарность, – живо перебила меня Эва. – Конечно, вы меня еще и напугали, но все-таки я вам очень благодарна.

Я удивилась:

– А что я тебе такого доброго сделала?

– Вы меня толкнули на правильный жизненный путь. Я теперь вижу, что это под вашим влиянием. Я добавила в «Эмансипированных женщин» криминальные элементы и прославилась на всю школу…

Она вкратце рассказала мне, что случилось на дачном участке.

Кроме того, она честно воздала по заслугам и Бартошу.

– Я не отдавала себе отчета, что он так сильно меня разозлил. У меня внутри все просто закипело, и нужно было куда-то эту злость выплеснуть. А ваши книжки как раз сидели у меня в голове, и решение написать такое сочинение пришло само, да так и осталось. Если бы не вы, я наверняка бы написала слезливый рассказик или другую глупость. А что за общедоступная тайна, о которой вы говорите?

Я тут же преисполнилась надежды, что из благодарности она расскажет мне все, что знает.

– Из дома Анны Бобрек вытащили все барахло, оставшееся от Бартоша, просто склад макулатуры. Где это все теперь? Я тебе сразу скажу, что мне до лампочки любые партийные постановления и высокопарная пресса, речь идет о географии. У Бартоша были карты, атласы, штабные карты, дорожные, словом, разные. Он наносил на них маршруты, которые я лично и отрабатывала. Я бы хотела на все это посмотреть и вспомнить, что где было, а некоторые карты и атласы вообще были мои.

– И вы у него сразу не отобрали? – возмутилась Эва.

– Я с ним на нервах расставалась, так что мне было не до карт.

– Ну да, понимаю. Говорят, там был просто склад макулатуры. Но про карты я ничего не слышала… – Она на миг задумалась. – Если карты не оставили у Анны Бобрек, то они у Анджея, я имею в виду Возняка. Все отделение читало эту белиберду, чуть глаза на лоб не вылезли. И никакая эта не тайна: ничего полезного они не нашли. О географических документах речи не было. Возняк ничего не расскажет, но вы можете спросить моего дядю. Или я спрошу?

Она явно расстроилась, что не может оказать мне услугу.

– Нет, я и сама смогу спросить, – успокоила я Эву. – Я даже собиралась, а тебя спросила просто при оказии.

– Может, спросить пани Бобрек? Она у вас тоже под рукой.

– Ее я с детства, увы, не знала.

Возняк открыл дверь, выглянул в коридор и выдрал Эву из моих когтей. Что до пани Бобрек, то я засомневалась: я предпочла бы поговорить с ней с глазу на глаз, а ее все еще удерживала Баська. Обе выглядели очень недовольными.

Нет, какие тут условия для интимного и дипломатичного разговора!

С Гурским получится проще.

* * *

Возняк, напротив, был исключительно доволен.

Под рукой у него были два человека, из которых один знал покойника частным образом, можно сказать, семейным, а второй скорее всего наблюдал последние минуты его жизни. Не может быть, чтобы от них не было никакого толку!

Оба уже многое знали друг от друга, поэтому не было необходимости разговаривать с ними, как слепой с глухим. Возняк тоже знал немало, у него была своя точка зрения на случившееся. В нем расцвела надежда, что наконец-то ему удастся эту точку зрения подтвердить. Разгадка по-прежнему казалась ему неправдоподобной, но все другое было просто невозможным, поэтому комиссар придерживался принципа Шерлока Холмса. За пани Хавчик он установил плотное наблюдение и отложил ее себе на самый конец.

– Вы считаете возможным, что его убила отвергнутая обожательница? – спросил он Адама без всяких преамбул.

Адам не успел ответить, Эва его опередила.

– Я бы его убила, – сердито сказала она, – Но я понимаю разницу, я в него не была влюблена, к тому же я видела его сзади и решила, что его как-то слишком много.

Адам терпеливо переждал ее тираду и покачал головой.

– Не считаю. Я уехал в возрасте восемнадцати лет, парень в таком возрасте не очень-то внимателен к различным нюансам чувств, но такое даже дебилу бросилось бы в глаза. Женщины вешались на него в каком-то амоке, не знаю, как он это делал, потому что взаимностью он им не отвечал.