Текст книги "Убийственное меню [P.S. Любимый, завтра я тебя убью]"
Автор книги: Иоанна Хмелевская
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Марина подняла велюровое платье и стала разыскивать вешалку. Сумбур в голове почти улёгся. По привычке возразила:
– Нет, о деньгах он ничего не говорил.
– Но это же ясно! – воскликнула Юстина. – Он оценил ваши усилия. Надо только больше думать о нем.
– Ну вот ещё! – возмутилась тётка. – Я и без того…
И вдруг сообразила: раз он не собирается с ней разводиться, нет необходимости его убивать. Во всяком случае, можно с этим не спешить. Боже, какое облегчение! Не нужно теперь всем твердить, как она любит мужа, как заботится о нем. Наконец-то останется время для себя.
Она почти успокоилась, и вроде бы даже голод уже не так терзает. Можно больше не платить детективам, колоссальная экономия, и в конце концов, почему бы не надеть серебряный шарф?
– Хотите, тётечка, я вам ещё раз подробно объясню, что именно имел в виду дядя? – умильно спросила племянница.
Марина отмахнулась от неё:
– Когда-нибудь позже. Сейчас мне некогда. Надо сделать косметическую масочку, привести в порядок лицо… и хорошенько все обдумать. Самой!
У Юстины опустились руки. Она-то надеялась, что при столь драматичных обстоятельствах удастся хоть что-то вбить тётке в голову. Где там! Тётка опять ускользнула, опять для неё не существует никого, кроме собственной персоны.
И все же бросить тётку Юстина не могла. Та нуждалась в постоянном присмотре. Поверила, правда, что держится собственной железной волей и сама контролирует диетический процесс, но стоило Хелене или Юстине ослабить бдительность, как она тут же бросала осточертевший супчик и норовила запихнуть в себя что-нибудь посущественнее.
Как бы то ни было, несколько дней совместными усилиями продержались, и произошло то, на что рассчитывала Юстина, – желудок Марины и в самом деле съёжился. Марина ещё не знала, что теперь не сумеет съесть такой обильный обед, как неделю назад.
Теперь уже и Кароль с интересом ожидал результатов «лечения» жены. Его оставили в покое, обессилевшей жене было не до ссор и претензий, она, странное дело, ни разу не попросила денег. И, кроме того, он уже и сам начинал кое о чем подумывать…
Вольский, разумеется, понимал, что без Юстины тут не обошлось и жена выдерживает мучительную диету лишь благодаря её неустанным заботам. И блаженное спокойствие в доме – тоже её рук дело. И все же, все же… чего-то ему недоставало. Сообразил не сразу, потом дошло – не та еда. Вроде бы и вкусно, и блюда привычные, а не было уже в них прежнего полёта фантазии и вдохновения. Божественные амброзии стали обычными земными кушаньями. Тому, кто привык к Марининым шедеврам, этого явно недостаточно.
Что ж, он хозяин в своём доме. И своё слово сказать должен.
На шестой день за ужином, как всегда, они сидели с Юстиной вдвоём.
– Что же, моя жена совсем отказалась иметь дело с готовкой? – жёстко спросил он, и в голосе явно послышалось уже почти забытое опасное шипенье.
Юстинка подобралась, готовясь к отпору.
– Не совсем, только до завтрашнего дня включительно, – ответила она.
– Не припоминаю, чтобы я согласился с такой постановкой вопроса. Даже если только до завтрашнего дня. Может, следовало поинтересоваться и моим мнением?
– Нет! – отчаянно заявила Юстина.
– Что «нет»?
– Не следовало. Вы бы не согласились.
– А разве это ни о чем не говорит? Я не намерен в собственном доме терпеть саботаж.
– Дядя, вы прекрасно знаете, что это никакой не саботаж. Тётя проходит курс лечебного голодания. Это для любого нелёгкое испытание, а уж для неё – особенно. Нельзя пихать человеку под нос любимые яства, к которым он не имеет права прикоснуться.
– А МНЕ какое до этого дело?
«Шалаш обеспечен», – пронеслось у Юстины в голове, и девушка бесстрашно кинулась в пропасть:
– Не верю я, что вам нет до этого никакого дела! Нельзя быть таким бесчувственным по отношению к близкому человеку! И вы тоже заинтересованы в том, чтобы тётя похудела. Ей надо помочь. А мы с Хеленой обе дико стараемся, чтобы кормить вас повкуснее, но куда нам до талантов тёти, таким кулинарным гением надо родиться, уж недельку дядя мог бы потерпеть, и вообще…
– И вообще – самый главный аргумент, – в ярости зашипел хозяин, но Юстину уже несло:
– Все знаю, живу в вашем доме, вы меня поите-кормите, я пользуюсь водой и электроэнергией, за которые платите тоже вы, мне бы очень не хотелось выглядеть неблагодарной дрянью, но вам, дядя, тоже не помешало бы немного похудеть. Не обязательно так страшно голодать, как тёте. Можно провести более длительный и не такой драконовский курс лечебной диеты. Чудо ещё, что у вас нет давления!
– Ты и в самом деле полагаешь, что у меня нет никакого давления?
– О господи, заговорилась… повышенного, разумеется.
– Не теряй надежды.
– Хорошо, что тётя не слышит. Сейчас плачет, бедняжка, в ванной.
– Лучше бы плакала на кухне, большая экономия в соли. А я не позволю всяким глупым сироткам забываться до такой степени, чтобы диктовать мне, как себя вести!
Заставив себя остаться на месте, а не мчаться наверх складывать вещи, девушка тихо произнесла:
– Дяде непременно нужно так бессмысленно меня обижать? Не моя вина в том, что я сирота. И до конца жизни не забуду, что в детстве нашла здесь дом. Что же касается прирождённой глупости, то на все воля божия, тут уж ничего не поделаешь.
Каролю стало стыдно. Даже самая бешеная ярость никогда не лишала его способности соображать. Он понял, что зарапортовался, однако извиниться… нет, это выше его сил, свою натуру не переломишь. После долгого молчания он с трудом выговорил:
– Надеюсь, результат оправдает затраченные усилия. Завтра я поем в городе. Приду вечером, пусть она будет готова.
И это было своеобразным извинением. Его так и подмывало промолчать о своих планах. Пусть помучаются. Пусть Марина изведётся от неведения – берет он её на банкет или нет. Будь здесь жена, Кароль бы так и поступил – ни слова бы не сказал. Но Юстина… Юстина другое дело. Вольский уже понял – эта девушка заслуживает лучшего отношения.
Юстина молча восприняла милостивое сообщение. Последние куски глотала уже через силу. Она не сомневалась – теперь дядя отыграется на тётке. А во всем виновата она. И зачем вмешалась? Ей вдруг захотелось увидеть Конрада. Сейчас он был единственным во всем мире, с кем можно обо всем говорить.
Марина же, оказывается, вовсе не сидела в ванной, вовсе не плакала. Вспомнив какой-то давнишний фильм, повествующий о том, как одна баба худела, она закрылась в комнате для гостей и занялась гимнастикой. Наклоны вправо-влево, махи руками-ногами. Глядишь, и сожжётся ещё немного проклятых калорий. Главное – выдержать до завтра!
Она бы и вокруг дома потрусила, да не хватило малости – стимула в лице Иолы. Знай Марина наверняка, что соперница завтра тоже будет на банкете, не поленилась бы, побегала…
* * *
С Конрадом Юстина пообщалась по телефону, и то всего пару минут.
– И вот теперь я считаю – сотовый тоже верну дяде, хотя заплатила свои деньги. Книг тоже с собой не возьму, когда буду уходить, хотя они мои. Вот так!
– Минутку, милая, – попросил Конрад. – Можешь сказать, о чем ты?
– Нет, слишком много всего. Завтра расскажу. Знал бы ты, как мне страшно хотелось поговорить с тобой вчера!
– О чем?!
– Обо всем. А сейчас некогда. Кончается перерыв, бегу! Нельзя ли сделать так… они поедут на банкет, а ты вернёшься?
– Сразу после восьми приеду хоть с конца света!
Если бы Иола слышала этот разговор, то сразу бы поняла – её братик влюблён по уши, поскольку в ответ на просьбу девушки и не подумал задать своё проклятое «А что такое?»…
* * *
Последние три часа перед банкетом стали апогеем мук и страданий.
Шифон-велюр на Марину влез. И даже застегнулся. Правда, главным образом благодаря корсету, из-за которого Марина дышала с трудом, но сразу решила – если нужно, так и вовсе не будет дышать. Продержится на одном счастье, переполнившем все её похудевшее естество.
Юстина же до конца последовательно держалась прежней линии, хотя накануне вдрызг испортила отношения с хозяином дома. О последствиях пока лучше не думать, в конце концов, холера, она взрослая девушка, не пропадёт!
– Вот видите, тётечка, – деликатно начала она. – Если бы у нас было две недели, а ещё лучше – три…
– Три недели на этом паскудстве? – обрушилась на племянницу тётка. – И одной хватило, вон как отлично сидит.
– Именно «сидит», – холодно подтвердила девушка.
– Что значит «именно»? – забеспокоилась тётка. – Ведь я могу даже со… со… согнуться… нет, не могу, да и зачем мне сгибаться?
– Посмотрите на себя сбоку. И сзади, – потребовала мучительница.
– Зачем? Я же чувствую – сидит отлично.
– Тем больше оснований полюбоваться. Гости на банкете будут разглядывать тётю со всех сторон.
Были у Марины нехорошие предчувствия, были, недаром она не хотела смотреть на себя сбоку, да разве Юстинка отстанет? Решила – что бы ни увидела, станет восторгаться.
И не смогла. Горло перехватило. Вид сбоку. Вид сзади оставим на потом. Будь Марина повыше ростом – вылитый кит в роскошной упаковке. А так – откормленная бегемотиха на сносях.
Марина попыталась втянуть живот. Поскольку корсет уже сделал все, что в его силах, эффект оказался мизерным.
– Ну и что… – начала было Марина, овладев собой, но девушка силой развернула тётку, и зеркало послушно отразило зад на удивление дородного першерона. Нет, не ожидала Марина такого, зеркало врёт! Не может она выглядеть так ужасно в своём прекрасном платье.
Ещё секунда – и слезы хлынули бы потоком, но племянница бдила.
– Не реветь! Помнить о лице! Столько трудов косметички и тётиных денег псу под хвост? Хотите страдать – страдайте, только внутренне, не внешне!
Остался единственный способ проявить страдание. И Марина с руганью обрушилась на племянницу, стараясь не очень сильно кривить рот:
– А все ты! Какого черта кормила меня дерьмом целую неделю? К чему все мои мучения? Наобещала с три короба, а я не могу пойти в велюре! И в сапфирах! И теперь ещё мне демонстрируешь этот ужас и велишь любоваться! Садистка! Змею вырастила я на собственной груди! Чудовище! Сгинь с глаз моих! О, какая я несчастная…
– Не сгину! И не змея я, сказала – одену тётю, и одену так, что все лопнут. Какая же вы несчастная? Ещё неделю назад это платье и вовсе на вас не влезало, теперь же только излишне обтягивает. Ещё немножко поголодать… Спокойно! Не сей момент голодать. Сей момент мы примерим серебристую искорку. Ну, что стоите? Времени у нас в обрез. Примеряйте, дискуссия потом.
Марина была в отчаянном положении. Сейчас бы впасть в истерику, а приходится себя ограничивать. Племянницу, конечно, обругала, но это слабое утешение. Руки трясутся, где там новые примерки. Да и в пользе голодания разуверилась.
Юстине пришлось все взять на себя. Преодолевая сопротивление ошалевшей тётки, не обращая внимания на град оскорблений, девушка переодела её в другое платье.
Жалобы и стенания как ножом отрезало. В комнате повисла напряжённая тишина.
Чёрное платье, переливающееся серебряными искрами, сидело на Марине почти свободно. Ещё недавно оно буквально лопалось, согнуться не позволяло, а теперь… Немного обтягивает, но в меру. А спереди она выглядит и вовсе стройной!
Ни слова не говоря, Юстина протянула тётке ручное зеркало.
Нет, не станет она больше разглядывать себя со всех сторон! Больше не выдержать разочарования. Лучше будет ко всем оборачиваться передом, уж как-нибудь…
Юстина ткнула тётку в бок, и та раскрыла глаза. Бегемотихи больше не было, во всяком случае беременной. А сзади… сзади платье не обтягивало, не подхватывало зад, а спадало, как и положено.
С трудом проглотив теперь уже слезы радости, Марина все же не удержалась от претензий:
– Да, а обещала, что на меня влезет то, велюровое.
– Я и сама надеялась, но вы, тётечка, ограничились голодовкой, а нужны ещё и физические нагрузки. Одна женщина, между прочим, три дня шла пешком и сбросила пять кило. А у меня завтра второй экзамен, не могла я таскаться с вами в пешие походы. Или танцевать каждый вечер. А следовало бы.
– Что следовало, танцевать? Поступить мне в балет? Столько страданий – и всего одно платье!
– Так это за неделю. Очень неплохое достижение. А теперь представьте себе месяц…
Месяц представился Марине в чёрных и радужных красках. С одной стороны – целый месяц проклятого супчика, ох! И с другой – четыре недели, пять с половиной на четыре, двадцать два килограмма. Без бумажки сосчитала с трудом, а сосчитав, пришла в восторг.
Прекратив поносить Юстинку, переключилась на меха. Сапфиры или просто серебряный шарф? Голубизна в норковой горжетке очень даже подходит…
Когда тётка во всем блеске и в норках предстала в гостиной на дядюшкин суд, когда тот взглянул на супругу без отвращения и даже вроде бы с одобрением, Юстина испытала такое облегчение, словно только что в одиночку сдвинула с места пирамиду Хеопса. Тётка уже не напоминала бесформенное животное или груду автомобильных покрышек. Это была нормальная полная женщина. По крайней мере, дядя может не стыдиться за супругу и смело идти с ней в избранное общество. Значит, она, Юстина, своего добилась. Есть чем гордиться.
* * *
О том, как прошёл банкет, Юстина узнала на следующий день лишь вечером, когда вернулась после успешно сданного (к собственному удивлению) экзамена. Не успела племянница переступить порог, как тётка принялась хвастаться своими светскими успехами.
Кароль Вольский имел все основания быть довольным банкетом. Его жена произвела форменный фурор. Не только из-за сапфиров. Норковые накидки были и у других дам, но ни одна не могла похвастаться голубыми норками столь высокого класса. Однако не это оказалось главным. Главной стала сама Марина, причём благодаря Иоле, о чем, разумеется, Марина и понятия не имела.
Пресловутые пять с половиной килограммов, даже при общем солидном весе, были очень заметны. Иола видела Марину в том же платье всего две недели назад, и разница сразу бросилась ей в глаза. Результат ошеломил переводчицу до такой степени, что она не удержалась – поделилась своими наблюдениями со знакомой женой голландского дипломата. Через минуту все жены обступили Марину с расспросами и просьбами поделиться своими секретами. Марина не стала темнить, делилась охотно, а ещё охотнее сообщила рецепт отвратительного супа. Пусть и другие помучаются. И в результате она оказалась в центре внимания, к ней подлизывались, ею восхищались, тем более что зверская диета не сказалась на её красоте, как любезно выражались европейские бизнесменши, втайне мечтая о подобных успехах.
Вдохновлённая триумфом, Марина и французский вспомнила, во всяком случае, обходилась без помощи этой выдры переводчицы, хотя грамматика сильно хромала; однако фразы типа «твоя моя понимай» мало кого смутили, поскольку числительные и названия овощей по-французски Марина помнила отлично.
Кароль поначалу с недоверием наблюдал за светскими успехами супруги, ожидая каких-то нежелательных сюрпризов. Но после того как бизнесмены один за другим, под натиском своих жён, выразили желание установить более тесные деловые контакты с месье Вольским, успокоился. И в глубине души твёрдо решил – никаких разводов! Что бы жена ни выкинула, все оборачивалось пользой его бизнесу, так о чем ещё мечтать? Вон, молодая и красивая Иола совсем поблекла в сиянии его непредсказуемой супруги.
Вольский вернулся домой ещё позже Юстины, жена в полном упоении продолжала бесконечный рассказ о своём триумфе, причём упоение объяснялось не только светскими достижениями, но и отличным ужином, которым бедняжка наконец насладилась. И опять вмешалась вредная племянница, подпортив имениннице приподнятое настроение. Она просто задала вопрос:
– А от велюр-шифона тётя уже отказалась?
Марина сникла.
– При чем здесь велюр? – растерянно пролепетала она. – И кто сказал, что отказалась? Только теперь мне понадобятся шиншиллы, не покажусь же я опять в тех же норках!
– Тётя, дорогая, я не о мехах, а о платьях! А вместо шиншилловой накидки можно накинуть и боа из перьев воронов. Они тоже с голубым отливом.
Инстинкт подсказал толстухе верный ход – свернуть с неприятной диетической темы на перья ворона.
– Я как-то над этим не думала… Перья ворона… Прекрасная идея! Если боа, то должно быть в несколько рядов, а можно из таких перьев и накидку сделать. Откуда они берутся, эти перья?
– Из воронов, – пробурчал тихонько Кароль, прислушиваясь к разговору и с наслаждением вдыхая прежние головокружительные ароматы.
– Их пришлось бы вам собирать в дебрях и пущах, – отвечала Юстина. – Вороны у нас занесены в Красную книгу. Уж охота на них точно запрещена. И хватит о перьях, я спросила о платье. Вы уже поставили на нем крест?
– С чего это я поставлю крест на любимом платье?
– А с того, что надо продолжать диету, иначе тётя в него не влезет. Нет, я говорю не о супчике, он своё сделал, но если человек худеет, то должен обходиться без ужина.
– Да ты спятила! Что же мне, теперь всегда ложиться голодной?
– Не совсем голодной, но все же. Хотя бы не наедаться досыта перед сном. И я тут ни при чем, это мать-природа так распорядилась.
– Да, а сама ужинаешь…
– Я мало ем. Попробуйте на ужин есть столько же, через месяц платье будет свободно. Ну, в крайнем случае, через два месяца.
Нет, Юстина все же не до конца знала свою тётку, иначе воздержалась бы от такого легкомысленного предложения. А теперь Марина весь ужин глядела племяннице в зубы, пыталась уговорить её съесть малость того и другого, с отвращением накладывала себе салат и чуть не плакала, когда Юстинка отказывалась от добавки чего-то особенно заманчивого.
Позабытый-позаброшенный и предоставленный самому себе, супруг не обижался, первый раз догадавшись, что дома тоже можно превосходно развлечься.
Марина же с изумлением вдруг обнаружила, что вовсе не голодна. Вдруг перестала страдать от голода, наоборот, испытывает приятное чувство сытости. Ну, может, не такое, как раньше, когда наедалась до блаженного ощущения – вот-вот лопнет, но смотреть, как муж уминает греночки с пастой из сыра и куски торта, уже могла спокойно.
И опять вспомнился банкет. Все бабы так и вцепились в неё, ни на шаг не отходили, никак не могли поверить, что она за неделю сбросила пять с половиной кило. И даже эта паршивка Иола с завистью на неё косилась, причём как-то задумчиво, размышляла, должно быть. Поняла – где ей тягаться с Мариной, кишка тонка.
– Можешь сказать, почему ты раньше не приступила к этой лечебной диете? – внезапно подал голос Кароль, обращаясь к Юстине.
Что ему ответить? Не скажешь же – потому, что тётка собралась тебя укокошить. Опять же, каждое её объяснение может вызвать нежелательную реакцию. Да и не хотелось откровенно говорить с этим дундуком. Все равно не поймёт. Решила отделаться шуткой.
– Потому, что заметила, как тётя стенает, только теперь заметила. Прямо в глаза бросается.
– Я стенаю? – смертельно обиделась Марина, безжалостно вырванная из воспоминаний о своём банкетном триумфе.
– Полагаю, такое должно уж скорее в уши бросаться, – предположил Кароль.
– И платья на неё перестали налезать. И вообще я стала взрослой, а раньше не осмеливалась и словечка пикнуть.
– Понятно. А теперь навёрстываешь упущенное.
Юстина глянула прямо в глаза дяде:
– Вот именно. И, как сами изволили заметить, немного в том переусердствовала. Однако уже утихомирилась, так что теперь не опасна.
– И зря. Возможно, и пригодилась бы кому ещё.
Потрясённая Юстина поняла, что таким окольным путём дядя выражает своё желание подключиться к диетическому курсу. Уж он-то, ясное дело, не позволит кормить его одним капустным супчиком, но на относительно мягкие формы диеты готов пойти, теперь остаётся лишь склонить тётку к более рациональному питанию. Возможно, для этого достаточно махать перед её носом шифоном-велюром.
* * *
Не зная о наполеоновских планах племянницы, оскорблённая в своих лучших чувствах, Марина демонстративно встала из-за стола. В последний момент спохватилась, сжала зубы и не застонала!
* * *
– Прогресс просто поразительный, – сообщила Юстина Конраду, когда тот отвозил её домой после очередного успешно сданного экзамена. – Я говорю о питании. На тётку накатило вдохновение, а в таких, случаях она даже не талант кулинарный, а просто гений. Дядя и не замечает разницы. У него характер железный, он сам себя ограничивает в еде, две трети от прежних порций берет, не больше. Уж не знаю, какие из этого выводы, потому что других изменений не наблюдается.
– Одно наблюдается, – внёс коррективы Конрад. – С нашим агентством пани Вольская покончила. Так что вывод можно сделать: отказалась от преступного умысла. А у меня появилось больше времени для тебя.
– Кроме меня, у тебя вроде бы диплом ещё был.
– Так я уже защитил его, теперь вот осталось выдержать ещё и твои экзамены.
– И что потом? – притворно удивилась Юстина.
– А потом, я надеюсь, и у тебя будет больше времени для меня.
Огромным усилием воли Юстинке удалось не покраснеть. Разумеется, она понемногу свыкалась с мыслью, что Конрад встречается с нею не только ради информации о своём подопечном, но девушка боялась давать волю надеждам.
Один раз, с Петром, уже испытала разочарование, так что отказывалась верить даже своим глазам. Да к тому же имелось одно неприятное обстоятельство, которое заставляло её держаться на определённой дистанции от Конрада. Она помнила его странное поведение в тот злосчастный вечер, когда пьяная Марина попёрлась в казино, и с тех пор ломала голову, что же с ним. Болезнь? Временное недомогание? Может, просто геморрой? И что, влюбится в него безоглядно и только потом узнает, что нет между ними полного доверия, что её обманули и скрыли… что скрыли? Может, сущий пустяк, а может, и серьёзную болезнь, которая разрушит их жизнь, сделает невозможным счастье.
Молчание и явное замешательство девушки Конрад воспринял по-своему. Он увлёкся, без Юстинки для него белый свет не мил, ей же он, похоже, безразличен. А ведь казалось, что и она относится к нему… как? С доверием – факт, но этого мало. Неужели у неё кто-то есть? Вряд ли, расписание Юстины известно ему не хуже, чем ей самой, и в нем нет места для посторонних. Значит, просто он ей не нравится…
Юстина почувствовала, как Конрад весь напрягся, и ею овладело отчаяние. Ну как ей сказать о своих сомнениях? Человек вправе обидеться и бросить её к чертям собачьим. Хотя… может, он и не питает к ней серьёзных чувств, все это она выдумала и вот теперь мучается.
– О господи, проклятие какое, что ли, тяготеет надо мной? – вырвалось у Юстины. – Слишком много сваливается на мою бедную голову!
– Если речь обо мне, так лучше сразу скажи, – каким-то деревянным голосом произнёс Конрад.
– Вот как раз тебе я и не могу сказать! Сразу отобьёт охоту встречаться со мной…
Прикусила язык, не договорив. А у Конрада сразу отлегло от сердца.
– Давай, выкладывай, какой у тебя камень за пазухой! Нет ничего такого, что бы могло отбить у меня охоту видеться с тобой.
Машина стояла на краю стоянки у дома Вольских, так что причиной катастрофы Конрад не стал. Юстинке очень нескоро удалось вырваться из его объятий.
– И все-таки, – жалобно пролепетала она, – пока не могу. Я должна тебя о чем-то спросить, но мне надо созреть. Лучше после экзаменов, ладно?
– Детей и жены у меня нет, – торопливо заверил её Конрад. – А впрочем, если хочешь, подождём до конца твоей сессии.
Хотя сомнения и не совсем оставили девушку, домой она впорхнула невесомым эльфом. И наткнулась на зарёванную тётку, трясущимися руками запихивающую в рот свежие пончики.
– Тётя! – укоризненно произнесла Юстинка.
– И ты против меня! – вскинулась у Марина. – И это чудовище, твой дядя! И даже Хеленка…
– Я только напомнила, что пани хотела ещё месяц продержаться, – высунулась из кухни домработница. – До платья дохудеть…
– А на что мне платье? – взревела Марина. – Зачем мне вообще одеваться? Никуда я не пойду, никуда он меня не возьмёт, ведь я не человек, со мной можно не считаться, сижу как прикованная в четырех стенах, так мне и половой тряпки хватит…
Радостные надежды улетели со свистом, эльф мигом превратился в смертельно уставшую девушку.
– Одной половой тряпки не хватит, понадобится несколько. Что опять случилось? Дядя не взял вас с собой куда-то?
Хеленка, пожав плечами, скрылась в кухне.
– Да, не захотел, – прошамкала Марина с набитым ртом.
– А пончики откуда?
Хелена опять высунулась их кухни и ябедничала:
– Пани купила.
– Тётя!
– Я ведь уже похудела! – заорала Марина. – А тут как раз привезли свежие, ещё тёплые. Семь кило! А я-то решила… А он… Худей не худей, все одно! Обозвал меня рекламой Мишлена, той самой, автопокрышки…
В ответ на вопросительный взгляд девушки кухарка вполголоса пояснила:
– Пани напрасно обрядилась в такое голубое, эластичное. Налезло, ничего не скажу, но обтянуло её – страсть! А как пани ещё и пончики принесла, так пан Кароль развернулся и был таков.
– Семь кило! – рыдала Марина с набитым ртом. – Я специально взвесилась!
И она выхватила из коробки седьмой пончик.
Юстина прикинула – было двенадцать штук. Ну что станешь делать с такой? Отобрав остатки сдобы, девушка велела Хелене подальше спрятать, отнесла наверх свой рюкзак и опять спустилась в гостиную. Тётка рыдала над последними сладкими крошками.
– У меня кончилось терпение! – объявила Юстина. – Раз вы не понимаете, какой вред себе нанесли, я умываю руки. Этими пончиками вы вернулись на три дня назад. Доходит? Три дня диеты как не бывало. И зачем вы напялили голубое платье? Мало того, что обтягивает ужасно, так голубой цвет ещё и толстит, уж вам ли не знать! Лучше было надеть то, цвета гнилой зелени.
– Я и так все время в нем хожу.
– Потому что оно единственное впору. До остальных ещё худеть и худеть. А тётя пончиками перед дядиным носом трясёт. Он ведь и сам на диете, воздерживается, но и ему нелегко. Вот и взорвался. Не жалеете вы ни дядю, ни себя.
– Что, опять я виновата? – не поверила собственным ушам страдалица.
Если у Марины и были какие достоинства, выдержка и терпение явно не входили в их число.
– Ладно, делайте что хотите, больше я не стану надоедать. Однако в заключение считаю долгом сказать следующее: уговаривая вас и дядю немного похудеть, я и представить не могла, что из отвратительных для многих миллионов людей диетических блюд вы сделаете такие шедевры, что и голодание покажется благом. Скажи кто мне такое – не поверила бы. Но ведь вижу и сама ем.
– Если бы твой дядя хоть раз меня за это похвалил.
– Он и хвалил! Помните, когда вы сидели на супчике, а мы с Хеленкой из сил выбивались, готовя для него? Он так меня тогда отругал! Сказал – не желает больше подобную гадость и в рот брать, только тётины изделия его устраивают.
– Да ладно уж, – пробурчала тётка, стараясь не показать, что польщена. И закончила излюбленным припевом:
– Конечно, во всем виновата я, никто со мной не считается.
У Юстинки опустились руки.
* * *
Учитывая, что Кароль приезжал домой только на обед, а потом исчезал и возвращался поздним вечером, четыре дня прошли спокойно. Гордясь сброшенными семью килограммами, Марина нанесла визиты знакомым и удостоилась похвал даже обычно скупой на них Кристины.
– Если хорошенько приглядеться – заметно. Учти, однако, что одно дело семь килограммов при общем весе в семьдесят, и совсем другое – при ста сорока семи. Сто сорок все равно остаются. Но и это достижение. Ещё сбросить килограммов пятнадцать – и станешь похожа на человека.
Марина даже не обиделась, знала – подруга завидует. Погоди, она ещё себя покажет, у Кристины глаза на лоб полезут.
К вечеру четвёртого дня, перед последним экзаменом, Юстина позволила себе оторваться от учебников и спустилась в кухню. Можно перекусить и немного передохнуть.
Из своей комнаты вынырнула Хелена. На этот раз она смотрела фильм «Четыре танкиста и собака». Как раз закончился штурм Берлина, и она не слышала, как хозяин вернулся домой. Юстина у себя в комнате тоже ничего не слышала.
Кароль вернулся раньше обычного, отпер входную дверь, а поскольку его никто не встретил, решил, что никого нет дома. Его вполне устраивала перспектива побыть одному, день выдался на редкость неудачный. Кароль не сумел воспользоваться выгодным подрядом, поскольку не оказалось свободных средств, а он не выносил финансовых неудач. Кроме того, в казино увидел Иолу с каким-то парнем, молодым и стройным, и испытал неприятное чувство. Нет, не из-за ревности – позавидовал физической форме её спутника. Насколько таким легче жить! Ведь наверняка малый свободно натягивает носки и вытирает ноги после мытья!
Вот Кароль и покинул казино раньше времени, не желая больше видеть эту пару. И даже на ужин не поднялся в ресторан.
Поскольку дома никого не было, хозяин обслужил себя сам. В кухне обнаружилось его любимое диетическое блюдо, гениальное изобретение Марины – мусс из индюшачьей грудки, а к нему набор других вкусностей: салат из сельдерея, брусника, маринованные грибочки. Прихватив ещё бутылку белого вина, принёс все это в столовую и расставил на обеденном столе.
В этот момент и встретились в кухне Юстина с Хеленой. Не зная о присутствии Кароля, они принялись обсуждать создавшуюся ситуацию.
Обе уже давно стали союзницами в начатой Юстиной диетической кампании, и обе одинаково переживали все её трудности. Юстинка пожаловалась на очередную выходку тётки, которая своими руками гробит собственные же достижения, не слушает, что ей говорят, только глупо обижается. Но под конец все же добавила:
– И все равно с тёткой легче, чем с дядей. Та иногда послушается доброго совета, хотя и не всегда понимает, в чем дело. А вот дядя… тот и рта не даёт раскрыть, когда ему говоришь.
– И то сказать, наслушался, бедняга, за все эти годы, – возразила домработница.
– Так он же не дурак, должен понимать, что ему на пользу, а что нет? Пусть и слушает выборочно.
– А чего он не желает слушать?
– Моих просьб хоть изредка доброе слово тёте сказать. Причём прямо, а не иносказательно. До тётки иносказания не доходят.
– Еду он же хвалил.
– Хвалил, но из эгоизма. Если бы разругал, тётка, глядишь, и перестала бы готовить.
Вольский подумал, что Юстинка совсем неглупа, выводы делает правильные. А та продолжала:
– И этого явно недостаточно. Хвалить надо не только за еду.
– И то верно, – согласилась кухарка. – Пани так намучилась, голодаючи, мог бы сказать, насколько лучше теперь выглядит. И по-французски, говорят, лопотала без остановки.
– Вот именно. Понимаете, честно признаюсь: я очень надеялась, зная дядину скупость, на финансовую сторону лечебного голодания. Ведь какая экономия! Тётя ни разу не попросила денег, но и это не помогло.
– Так ведь Юстинка не видела, сколько тут растранжирено за последние годы! Пани покупала одно платье за другим, раз наденет – и в шкаф повесит, потому как её тут же разнесёт. Ну, может, не один раз, да все равно пустая трата денег.