Текст книги "2/3 успеха"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Так зачем же это Зютек отсюда поехал на автобусе куда-то?

– Я как раз собираюсь тебе сказать, а ты все перебиваешь! Поехал он на Проспект Вызволеня к одному типу, которого зовут Зиновий Файксат.

– Как?!

– Зиновий Файксат, чтоб мне лопнуть на этом месте! Так его зовут, я не выдумал. Поехал, значит, прямо с почты к этому самому Зиновию и проторчал у него все это время. А потом вернулся сюда, по дороге никуда не заходил.

– И ты не знаешь, чем они там занимались?

– Понятия не имею. Вообще-то я пытался под дверью подслушать, так ничего не было слышно. Или дом какой-то на редкость крепкий, или ещё что, но ничего не было слышно. Только когда Зютек уже уходил и этот самый Файксат выпускал его из двери, так сказал ему вслед:

«Гляди не забудь о Бонифации». А Зютек на это:

«Добре, не забуду». И все. И больше ничего.

– Давай-ка проталкиваться к двери, нам скоро выходить, – сказала Яночка. – Надо же, не хватало нам ещё и Бонифация какого-то… А за парнем придётся последить, никуда не денешься, подозрительно все это. Да, пока не забыла. Писем из чемодана читать нельзя, я этой женщине обещала, гляди, чтоб как-нибудь случайно не прочёл…

* * *

Квартира приятеля Павлика на Селёдкой улице оказалась чрезвычайно интересной. Мальчик провёл там несколько часов и не заметил, как пролетело время. Состояла она теоретически из четырех комнат, но из них только три более-менее соответствовали принятым нормативам. Четвёртая, так называемая комната Стефека, со всей своей мебелью свободно поместилась бы в купе железнодорожного вагона. Мебель – кровать, столик и стул – вполне позволяла, например, обитателю конурки раздеться, но вот сесть на стул можно было, только предварительно вытащив его в коридорчик, чтобы потом, войдя, втащить его за собой. Зато, если стул оставить в коридоре, свободного места вполне хватало для занятий гимнастикой.

Итак, в этой квартире Павлик очень продуктивно провёл время, придя сюда с приятелем прямо из школы. Сначала они упражнялись с гантелями, потому что приятель, Стефек, увлекался ими не меньше Павлика. Потом друзья, немного передохнув после изматывающих упражнений, дружно вцепились в вернувшегося домой старшего брата Стефека – Збигнева, или Збиню, как все его называли.

– Так этот Збиня, представь себе, собирает брелочки! – возбуждённо рассказывал Павлик сестре после ужина, когда они остались одни. – Знаешь, у него классная коллекция! Нечто потрясающее, я такого никогда не видел! Полный отпад! Один из Сибири, там каторжники вручную делали из кандалов, абы как скручено. Потом один болгарский в виде фонарика и огонёк внутри горит! А уж о рекламных, тех, что западные фирмы делают, и говорить нечего, есть все до одного! И светящиеся с батарейками, и такие, что его нажмёшь, а он пищит, и вообще всевозможные, со всего света! Чистый музей, оторваться нельзя! За неделю всего не осмотришь. Збиня трясётся над своими брелочками не знаю как, в руки не даёт, у него прямо бзик на почве коллекции. А все остальное ему до фени. О Зютеке со мной не хотел говорить, только когда я ему пообещал алжирский брелочек – согласился. Алжирского у него нет. Придётся написать отцу, пусть в лепёшку разобьётся, а брелочек из Алжира пришлёт!

Внимательно слушавшая Яночка одобрительно кивнула головой.

– Правильно, напишем папе, пусть пришлёт на всякий случай два.

– Верно, два или даже сразу три! Правда, не уверен я, что в Алжире есть брелочки, мне они как-то не попадались на глаза, когда мы с тобой ездили к отцу, но ведь должны быть!

– Обязательно должны! – подтвердила сестра. – Впрочем, я сама видела.

– Где? В какой-нибудь лавчонке?

– Нет, в том самом роскошном магазине в Оране, помнишь, мама с арабом откладывали безделушки, которые маме понравились, а отец ворчал, что она его разорит. Из-за одного брелочка не разорится! Да я уверена, на уличных лотках тоже были, только мы с тобой внимания не обращали. Да и не обязательно ведь покупать настоящий брелок. Пусть купит какую-нибудь медную финтифлюшку, мы её прицепим к металлическому колечку и скажем, что это типичный алжирский брелок.

– Здорово! – обрадовался Павлик. – Напишем отцу, пусть пришлёт нам побольше арабских финтифлюшек, а мы с тобой понаделаем здесь сколько угодно брелочков! Вот Збиня обрадуется! Знаешь, какой он на брелоки падкий? За них все нам о Зютеке выложит.

– Мне тоже хочется посмотреть! – сказала сестра. – Ты так расписывал! Возьми меня с собой, когда в следующий раз пойдёшь к Стефеку, я тоже хочу увидеть коллекцию.

– Да хоть завтра!

– Нет уж, только после того, как мы что-нибудь получим от папы. Возьму брелочек, приду к этому твоему Збине и не отдам, пока всего не покажет. Я ведь тебя знаю, ты обязательно продешевишь. Признавайся, что ты ещё ему наобещал?

– Как ты догадалась? – удивился Павлик. – Я и в самом деле обещал. С ним по-другому нельзя, видела бы ты, какой он жадный! Сначала вообще не желал со мной говорить, пока Стефек чуть ли не на кресте поклялся, что у меня отец действительно сейчас в Алжире и мы с тобой тоже там были. И заставил меня пообещать, что в следующий раз я ему принесу показать розу пустыни и нашего засушенного скорпиона.

– Ничего себе! – фыркнула Яночка. – Не слишком ли много за то, чтобы увидеть коллекцию?

– Не только! Стал бы я через весь город со скорпионом тащиться из-за какой-то коллекции! Ты меня идиотом считаешь, что ли? Этот Збиня для нас просто клад, говорю тебе!

И Павлик извлёк из кармана небольшой блокнот, весь помятый и потрёпанный. Сестра с интересом следила за ним.

– Я тогда оказался прав, Збиня с Зютеком учатся в одном классе, – начал рассказывать Павлик, перелистывая блокнот. – Минутку, где-то здесь я записал… где-то записал… Збиня все о Зютеке знает. Где же я записал? Он такое сказал, такое! Где же я записал?

– Ну! – нетерпеливо погоняла сестра.

– Минутку, сейчас отыщу, я уже стал записывать, потому что этот Зютек, ты не поверишь, оказывается, тоже коллекционер, только он собирает марки!

Яночка была потрясена.

– Вот это да!

– Представляешь? Я, дурак, и сам мог бы догадаться, ведь видел же его в клубе филателистов, но мне и в голову не пришло. Может, его знает дедушка или Рафал… Где же я записал?

– Да рассказывай пока без записи! – не выдержала Яночка.

– Ладно, без записи… Погоди, кажется, нашёл. Нет, это о гантелях. Так вот, Збиня знает, что Зютек интересуется марками, потому что у всех знакомых их клянчит, у Збини тоже клянчил и обменивал их на брелочки. Какие-то классные брелочки достал, неизвестно откуда, Збиня хвастался. И ещё Збиня так понял, что марками он занимается не сам по себе, а с кем-то ещё. Он не очень откровенничал со Збиней, но Збиня парень с головой и сам кое о чем догадался. Он считает, по маркам Зютек работает на подхвате у какого-то типа… Ага, вот, нашёл! Я записал, этого типа зовут Медянко. Помнилось мне, что-то металлическое. И этот Медянко жутко важная шишка, у него своя рука… А где рука, Збиня не сказал. Или темнит, или сам не знает. Может, на почте, может, в Обществе филателистов, я не знаю, во всяком случае он имеет доступ к пробным оттискам марок, и к бракованным экземплярам, и к прочему такому…

– Дедушка должен знать о таких вещах.

– Может, и знает, спросим. Погоди, это ещё не все. Зютек связан ещё с одним типом, который, говорит Збиня, живёт где-то на Проспекте Вызволеня, только Збиня не знает, кто это такой.

– Зато мы знаем, Файксат. А Медянко где живёт?

– Этого Збиня не знает. Зато, слушай, он мне такое сказал! Отказывается, его дружок Зютек вечно роется в некрологах, в газетах его интересуют только некрологи, ничего другого он не читает. И Збиня уверен: со своими дружками занимается имуществом покойников!

– А мы с тобой теперь знаем, что из имущества покойников его интересуют марки, – подытожила Яночка. – Это их он ищет, роясь по помойкам. Думает, наследники выбросили. Дурак.

– Почему же дурак? – возразил Павлик. – Ведь выбрасывают же. Вот доказательство.

И мальчик махнул блокнотом на лежащий под Яночкиным столом старый фанерный чемодан с письмами.

Сестра презрительно пожала плечами.

– Ничего себе доказательство! Прочитает некролог, узнает, кто недавно умер, и мчится покопаться в близлежащей помойке! Просто гениально! Ведь вот эти письма выбросили только вчера, а по словам той женщины, её тётка умерла уже давно. У неё все руки не доходили навести порядок, слишком уж трудоёмкое это дело. А ты говоришь… Кто наводит порядок с покойником в доме? Сначала надо его похоронить, потом устроить поминки, а уж уборкой занимаются только спустя какое-то время. Порыться в мусоре имеет смысл, ничего не скажу, но ведь не сразу же!

– Ты права, – согласился покладистый брат. – Вот ведь он роется, а чемодан достался нам! Но сдаётся мне, не в этом дело…

– А в чем же?

– Збиня темнил, может, и сам толком не знает, вот и ничего членораздельного не сказал. Если бы речь шла о брелочках, тогда, уверен, уж он бы знал все досконально, марки его не колышат. Но намекнул, что помойки – по ходу дела, главное же для Зютека – познакомиться с наследниками.

– Покойника?

– Угу. Вроде бы знакомится и разузнает, был ли покойник филателистом, не осталось ли после него марок. Но Збиня только намекнул, прямо ничего не сказал. Вот и нужен алжирский брелок. Мне сдаётся, что с родственниками умерших Зютек может знакомиться вовсе не из-за марок. Может, парень хочет просто подработать, а у тех всегда найдётся работа, всегда из квартир выносят какие-то вещи, так вот, может, для уборки и выноса тяжестей? Ты как думаешь? Потому он и выискивает адреса недавно умерших людей, торопится, чтобы без него не выбросили.

Яночка кивнула, соглашаясь с братом.

– Очень может быть. Или по дешёвке скупает вещи, возможно старые книги. Или макулатуру собирает. Но кажется мне, что только делает вид, будто старьё покупает, а на самом деле его интересуют марки! И все равно дурак, ни о старьё, ни о марках никто не станет с ним говорить, пока не похоронит покойника.

– Я вот ещё о чем подумал, – неуверенно начал Павлик. – Збиня сказал, что Зютек ради марок пойдёт на все, я и подумал, может, он проверяет, вдруг квартира пустая, тогда он… того…

– Думаешь, заберётся и марки свистнет? Сомнительно.

– Очень свободно! Збиня сказал – он бы не удивился.

– А как он может узнать, что квартира стоит пустая?

– Откуда мне знать? Наверное, по-разному. И в дверь звонит, и по телефону, и соседей расспрашивает, и по вечерам смотрит, не горит ли свет в окнах.

– А телефон у него есть?

– У кого?

– У Зютека.

– Нет.

– В таком случае надо узнать, есть ли телефон у Файксата, – сказала догадливая Яночка. – Если есть, тогда ясно, зачем прямо с почты Зютек мчится к нему. Раз у них шайка, он звонит от Файксата.

– Знаешь, очень может быть! Или сам Файксат звонит. Он может звонить и ночью, и на рассвете.

– А при чем тут Бонифаций? – вдруг вспомнила Яночка. – Збиня ничего о нем не говорил?

– Какой ещё Бонифаций?

– Ну как же, ты сам мне говорил – Файксат велел Зютеку не забывать о Бонифации.

– А, вспомнил. Нет, ни о каком Бонифации Збиня не упоминал. Может, Медянко зовут Бонифацием? Надо спросить дедушку.

И мальчик бросился к двери. Сестра удержала его:

– Нет, погоди. Нечего дедушку беспокоить из-за одного Медянки. Кроме Медянки надо иметь за душой ещё кое-что. И действовать дипломатично.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну как ты не понимаешь? Ведь мы столкнулись явно с подозрительной историей, и, если этот самый Медянко тип подозрительный, дедушка нам ничего не скажет. Вспомни все его рассуждения о том, что надо оберегать детские души от морального разложения.

– Ещё бы! – перебил Павлик. – Сколько раз заливал!

– Ну вот, значит, надо найти к дедушке подход, – продолжала рассудительная сестра. – Вот с этим пойдём! – махнула она на чемодан с письмами. – Я кое-какие просмотрела, по-моему, там есть чрезвычайно ценные экземпляры. Вот с ними мы и пойдём к дедушке, а Медянко всплывёт q» l собой, попутно.

Настало время заняться чемоданом вплотную. Павлик извлёк его из-под стола и откинул оторванную фанерную крышку. Чемодан был битком набит письмами в конвертах с марками. На некоторых конвертах остались следы от перевязывавшей их некогда верёвки или ленточки. Видимо, письма были в своё время рассортированы по пачкам и перевязаны и только недавно их все свалили в этот старый чемодан.

Мальчик взял лежащий сверху конверт, внимательно осмотрел его и вскрикнул:

– С ума сойти! Гляди!

– А что я тебе говорю? – отозвалась сестра. – На это письмо я с самого начала наткнулась. Дедушка наверняка скажет – «чрезвычайно ценный экземпляр». И в хорошем состоянии. Вот только не знаю, как лучше поступить, – оставить его на конверте или вырезать с кусочком конверта. Ведь я же обещала той женщине письма сжечь.

– Письма, но не конверты! – возразил брат.

– О конвертах я не спросила.

– Вот и хорошо! Надо же, первый раз вижу эти марки не в кляссере, а на обычном письме. Я побежал за каталогом.

Осторожно положив конверт на стол, мальчик выбежал из комнаты, а Яночка взяла конверт и принялась любоваться марками. Их было три, портреты Траугутта, Костюшко и Домбровского, первая послевоенная серия, первая серия Народной Польши. Кроме того, на конверте стоял штамп «Заказное письмо» и штемпель с датой. Письмо было отправлено 9 ноября 1944 года из Люблина в Красник. Эти марки были им с Павликом хорошо знакомы, они неоднократно рассматривали их в каталоге. Есть эти марки и в дедушкиной коллекции, но о том, чтобы обнаружить их на обычном конверте, нельзя было и мечтать. Сокровище невероятное!

– Дедушка сказал, что в сорок четвёртом году заказное письмо стоило злотый пятьдесят грошей, – сообщил вернувшийся с каталогом Павлик. – А этот налепил на злотый семьдесят. Богач какой-то!

– Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать дедушке, что мы нашли чемодан с марками? – насторожилась Яночка. – Ведь мы же договорились, скажем потом, когда разберём, и вместе с Медянко.

– За кого ты меня принимаешь? – обиделся брат. – О чемодане я ему ничего не сказал, просто из любознательности поинтересовался, сколько стоило отправить заказное письмо в сорок четвёртом году. А ты сразу… Гляди, а это! Спятить можно, выбросить такое богатство! Ты говорила, та баба собиралась выбросить письма в мусорный бак?

– Хуже, она собиралась сначала их сжечь! – с возмущением отозвалась сестра. – Хорошо, печки у неё под рукой не оказалось.

– Ненормальная! Ну так что, вырезаем?

– Простые вырезаем, а если интересные надпечатки и штемпели, оставляем вместе с конвертами.

И дети принялись за работу. Сидя на полу в комнате Павлика, они методично просматривали конверт за конвертом, опорожняя чемодан. Чемодан сразу же по прибытии был отнесён в комнату Павлика, а не Яночкину. Сделано это было с умыслом. Дело в том, что в комнате девочки поддерживался относительный порядок, у мальчишки же царил полный хаос. Пани Кристина пыталась было наводить в ней порядок, но когда оказывалось, что выброшенный ею хлам как раз и представлял самую большую ценность для сына, мама оставила попытки прибраться в комнате Павлика и махнула на неё рукой. Поскольку выбрасывать что-либо ей было категорически запрещено, значит, поддерживать чистоту было невозможно, и пани Кристина просто избегала заглядывать в комнату сына, чтобы лишний раз не расстраиваться. Тут старый чемодан оказался как бы в своей стихии, а в комнате Яночки он бы непременно бросался в глаза.

Самые интересные марки попались на самых первых конвертах. Больше таких ценных экземпляров не попадалось, но и не очень ценные представляли немалый интерес для коллекционеров. Правда, большинство марок были стандартными, напечатанными массовыми тиражами. Конверты с ними сваливали в большую кучу. Попалось несколько иностранных марок, их сложили отдельно, чтобы проверить потом – не хотелось снова бежать к дедушке за помощью.

– Если я сейчас потребую у него все каталоги, он сразу догадается, что у нас что-то есть, – вслух рассуждал Павлик, – и наш номер с Медянко не пройдёт.

На самом дне обнаружился небольшой кляссер, битком набитый марками. На первый взгляд, они не представляли особой ценности. Это были в основном иностранные марки, небрежно засунутые в прозрачные карманчики кляссера, иногда по несколько штук сразу. Большинство из них были американские, австрийские, французские, некоторые из экзотических стран. Все гашёные, отклеенные от конвертов. С ними надо разбираться отдельно, с лупой. Этими марками решили заняться позже.

– Я ещё могу понять, когда выбрасывают ненужные письма, – рассуждал оскорблённый в лучших своих чувствах Павлик. – Но выбросить на помойку кляссер! Это уже никак в голове не укладывается.

– Может, кляссера она не видела, – пыталась оправдать незнакомую женщину Яночка. – Или вообще не слышала о них. Жаль, мы не знаем, где она живёт, может, у неё ещё есть письма?

– А разве не у той помойки? – удивился Павлик.

– Нет, в доме недалеко от помойки жила её покойная тётя, – пояснила Яночка, – а сама она живёт где-то далеко. Она ещё жаловалась.

– А тётя где жила, не знаешь?

– Нет, – вздохнула Яночка. – Там вокруг помойки несколько домов, я даже не знаю, из какого дома она вышла. Не смотрела, шла себе, а эта женщина меня обогнала. И Хабр её не обнюхал, я его не просила, не подумала, что пригодится.

– Не повезло! – огорчился Павлик. – Не знаю, не знаю, может, на ту помойку имеет смысл каждый день наведываться…

У Яночки затекла правая нога от сидения на корточках. Сменив положение, девочка с грустью сказала:

– Вот и мы с тобой, как несчастный Зютек, примемся рыться в мусорных баках. И не исключено, что на той самой помойке когда-нибудь столкнёмся с ним нос к носу. Он ведь занимается этим систематически, продуманно, а я просто случайно на письма наткнулась. Завтра сожжём в саду на костре ненужные письма и чемодан, а сейчас пошли к дедушке вот с этой кучкой.

– Погоди, я сгребу конверты в ящик из-под обуви.

Но тут в дверь заглянула мама.

– Мои дорогие, – сказала она, – не хотела вам мешать, но разрешите напомнить – рабочий день давно закончился. Сейчас двадцать два часа пять минут. Мы уговаривались, что в двадцать два, без напоминаний… Мне продолжать?

– С ума сойти! – удивился Павлик, вытряхивая из обувной коробки какие-то железки. – Я был уверен, сейчас не больше восьми.

– Не надо продолжать, – вздохнула Яночка. – Кончили.

И когда мама ушла, сказала брату:

– Ничего не поделаешь, разговор с дедушкой переносится на завтра.

* * *

Дедушка с бабушкой занимали в большом доме Хабровичей две комнаты на втором этаже. В одной из них бабушка сидела за телевизором, в другой дедушка за столом занимался тем, чем и положено – марками.

– Дедуля, – вкрадчиво произнесла Яночка, когда они с братом вошли к дедушке, – тут у нас немного кое-чего так себе, а немного очень даже ничего. Мы хотели показать тебе…

– …и спросить, которые ничего – вырезать или прямо с конвертами оставить? – докончил Павлик, водружая на дедушкин стол свою обувную коробку, наполненную марками и конвертами. – Ты что хочешь посмотреть сначала – плохие или хорошие? – поинтересовалась внучка.

– Предпочитаю хорошие оставить на десерт, – ответил дедушка и потянулся за своей трубкой.

В коробке сверху лежали иностранные марки и кляссер. Очень непрезентабельно он выглядел, старенький, потрёпанный. Яночка с Павликом оценили все эти иностранные марки как самую неинтересную часть находки. За ней шли отечественные, польские марки, начиная с последних и кончая самыми старыми. Конверт с наиболее ценными на взгляд детей тремя маркам и портретами они сунули на самое дно.

Дедушка начал с кляссера. Не торопясь взял его из коробки, не торопясь раскурил трубку, не торопясь раскрыл – и замер. Потом бросил трубку, лихорадочно схватил лупу и принялся рассматривать сквозь неё какую-то марку. Внуки наблюдали за ним с растущим беспокойством.

– Боже милостивый! – вскричал дедушка, и уже это эмоциональное восклицание чрезвычайно поразило внуков, ибо их дедушка был культурным, выдержанным и очень хладнокровным старым джентльменом. – Дети, это же газетный Меркурий!

Внук с внучкой немного сконфузились. Естественно, будучи внуками столь знаменитого эксперта-филателиста, они прекрасно знали, что такое газетный Меркурий, но видели его лишь раз в жизни в каком-то каталоге и не узнали в лицо. Тем более что сразу настроились – в кляссере ничего ценного быть не может.

– То есть как? – пробормотал Павлик.

Хладнокровный джентльмен никак не мог взять себя в руки. Глаза его блестели, щеки пылали. Он переводил взгляд с внуков на марку и обратно, словно не веря глазам своим.

– И это из разряда плохих? – почти с ужасом спросил дедушка. – Что же меня ждёт на десерт? Британская Гвиана?

Из всех троих первой пришла в себя Яночка и подумала, что очень даже неплохо получилось. Ей ещё никогда не приходилось видеть дедушку в таком взволнованном состоянии, значит, надо воспользоваться редким случаем и выведать у него то, что в обычном состоянии он бы детям не сказал. Она понимала, что Меркурий гораздо ценнее их припрятанного конверта с тремя польскими марками, но да тут ничего не поделаешь. Главное – дедуля взволновался, надо ковать железо, пока горячо.

– Нет, – с искренней горечью ответила Яночка на вопрос дедушки, – Британской Гвианы у нас нет. А Меркурия мы не заметили, к тому же у нас не было каталога…

– …а в лицо мы его плохо знаем! – подхватил Павлик.

– Дедуленька, ты не сердись, мы вообще-то просмотрели только польские марки. Вон, посмотри, на самом дне какие лежат!

Дедушка послушно отложил кляссер и из-под груды марок в коробке вытащил конверт с тремя марками. Взглянул – и опять замер. Потом подняв голову, сурово посмотрел на внуков.

– Откуда это у вас? – спросил он.

– Нашли! – брякнул Павлик. – То есть как это «нашли»? – разгневался старый джентльмен. – Дети, эти марки – слишком дорогая вещь, они на улицах не валяются.

– Вот именно – валяются! – решительно заявила внучка. – Мы нашли эти марки на помойке.

– Как это? – не понял дедушка.

– Очень просто. Одна женщина собиралась выбросить их в мусорный бак. На моих глазах.

– По ошибке? – опять не понял дедушка.

– И вовсе не по ошибке. Она собиралась их выбросить и попросила меня помочь ей, уж очень много барахла было у неё в руках, в том числе и марки. А когда я ей сказала, что марки выбрасывать не надо, она ответила, что они на чужих письмах и она все равно собиралась их сжечь. А если мне жалко, то я могу их взять себе. И я помогла ей побросать остальной мусор в бак, а марки взяла себе.

– Ты знаешь эту женщину?

– Нет, совершенно незнакомый человек. Все произошло так неожиданно…

Вспомнив о всех выброшенных, сожжённых, пропавших марках, о которых столько наслышался за свою долгую жизнь, дедушка лишь тяжело вздохнул. Хорошо, что внучка хоть эти спасла! И хотя к женщине, способной вышвырнуть на помойку такое бесценное сокровище, он сразу почувствовал глубокую антипатию, тем не менее старый филателист счёл своим долгом поинтересоваться:

– А ты смогла бы разыскать ту женщину? Яночка не знала, что ответить. Женщина незнакомая, даже фамилия её неизвестна. С другой стороны, на конвертах есть адреса, среди них может оказаться и адрес её умершей тётки, так что в принципе шансы были. Вот только не было ни малейшего желания отдавать ей обратно эти чудесные марки. Возвратить их человеку, который решил от них избавиться?!

– А что? – осторожно поинтересовалась Яночка. – Ты хочешь ей вернуть марки?

– Я полагаю, – важно ответил дедушка, – что она в любом случае должна знать, какую ценность они представляют. Возможно, мы бы их у неё приобрели.

– За полцены! – выкрикнул Павлик. – Больше ей не дадим, не стоит она того!

– Возможно, ты и прав, – неуверенно согласился дедушка. – Возможно, и прав.

– А ещё лучше поменяться, – предложила внучка. – За марки мы можем отдать ей один из наших алжирских аметистов.

– Здорово! – обрадовался Павлик. – Это ты хорошо придумала. Аметиста нам не жалко, у нас их полно. Только не очень большой.

Дедушка подумал и согласился на аметист. Камень драгоценный, такая замена не в ущерб покупателю, честная замена, а аметисты дети привезли из Алжира, куда ездили с матерью проведать работающего там по контракту отца и случайно обнаружили сокровища (о чем подробно написано в романе «Сокровища»). Аметисты вполне можно считать подарком судьбы, которой немного помог Павлик, взорвав старую каменоломню, но это обстоятельство лишь подтверждало права детей на драгоценные камни, ведь мальчик в их добычу вложил и свой труд. Пригоршни две камней дети привезли с собой в Польшу, значит, имели право распоряжаться ими по своему усмотрению.

– Не так-то это просто, – сказала осмотрительная Яночка. – Конечно, раз ты просишь, дедушка, мы постараемся, но при одном условии.

Дедушка, проявив решительность в главном вопросе, меж тем целиком занялся любимым делом, извлекая пинцетом из кляссера марки и рассматривая их сквозь лупу.

– При каком условии? – рассеянно поинтересовался он.

– При условии, что ты нам кое о чем расскажешь, нам надо знать.

– Второй тип, – пробормотал дедушка, откладывая марку в сторону, и потянулся за следующей. – Говори, говори, я слушаю.

– Тебе не слушать надо, а говорить! – нетерпеливо заметил внук.

Яночка же, не теряя терпения, спокойно сказала:

– Мы хотим знать, как зовут пана Медянко.

Случайно, не Бонифаций?

– Бонифаций? – удивился дедушка. – С чего вы вдруг взяли? Никакой он не Бонифаций, а Шимон.

– И ещё скажи, есть ли телефон у Файксата, – не выдержал Павлик.

– Не знаю, я ему никогда не звонил, – неохотно ответил дедушка, но вдруг до него дошёл смысл расспросов. Он отложил марки и повернулся к внукам, не выпуская лупы из рук. – Минутку, откуда вам известны эти фамилии? Такое неподходящее знакомство… Что значат ваши расспросы?

– Насчёт фамилий… – начал было Павлик, не зная, что сказать, но его перебила более сообразительная сестра:

– Дедуля, а почему ты сказал – «тип второй»? Что это значит?

У дедушки моментально вылетели из головы все подозрительные фамилии.

– Об этом свидетельствует надпись на марке, – охотно пояснил он. – Посмотри-ка через лупу, вот, возьми. Видишь? Написано Zeitung, что значит газета. У первого типа этих марок буква i немного кривая, а у типа два – прямая.

– Вижу, – подтвердила девочка. – И в самом деле, прямая. Голубая марка, номинал ноль шестьдесят кр. Крон?

– Да, 0, 6 кроны, или шестьдесят крейцеров. Павлик понял, какую политику ведёт сестра, и поспешил ей на помощь.

– Забыл я, почему их так мало, – сказал он озабоченно. – Ведь вроде бы марка обычная, печаталась большими тиражами.

– Потому что эти марки наклеивались на бандероли – узкие полоски бумаги, которыми перехватывались газеты. Видишь, само название марки говорит об этом. Получатель газеты раздирал бандерольку, чтобы развернуть газету, а бумага бандерольки легче всего разрывалась как раз на марке. Ненужная бумажка с разорванной маркой, разумеется, выбрасывалась. Тогда, под конец минувшего века, коллекционирование марок ещё не было явлением повсеместным, вот так и получилось, что основная масса этих марок погибла. Уцелели главным образом те, которые остались на бандеролях непрочитанных газет, ну и если случайно бандеролька разрывалась в другом месте. И лишь в крайне редких случаях с полученной газеты осторожно сдвигали бумажный поясок и опять же осторожненько отклеивали с него марку, стараясь её не повредить. Так поступали редкие в то время филателисты, и благодаря им-то до нас и дошли эти марки. Поняли, дети? Вскрывая полученное письмо, мы в большинстве случаев не повреждаем марку, а сдирая с газеты бандероль, как правило, разрываем её.

– Поняли, поняли, – заверила дедушку Яночка, продолжая разглядывать сквозь лупу редкую газетную марку. – Вот эта целёхонькая.

Потом девочка передала лупу брату, чтобы тот тоже полюбовался на целёхонькую марку и прямое «и» с точкой. А дедушка с удовлетворением приговаривал:

– Да, очень аккуратно отклеена марка, спасибо тому неизвестному собирателю. Редкий экземпляр. Позже я его изучу подробнее.

– Дедуля, а почему пан Медянко – неподходящее знакомство? – вежливо поинтересовалась внучка.

– Потому что это аферист, мошенник! – сердито ответил дедушка. – Называет себя благородным именем филателиста, а на самом деле просто мошенник! Вечно занят какими-то грязными махинациями, нет ни одной афёры, в которую он… Постойте, а почему вы меня о нем расспрашиваете? – насторожился дедушка. – Что вы о нем знаете?

– Дедуля, а как с чистыми? – применил испытанное средство Павлик. – Как обстоит дело с чистыми? Их много сохранилось?

Отвлекающий манёвр подействовал безотказно. Любимое хобби заставило старого джентльмена забыть обо всех мошенниках мира.

– Чистых сохранилось раза в два меньше, чем гашёных, – вздохнул он. – Но известны целые блоки, например, шесть штук не отделённых друг от друга марок. Одним куском! Но таких очень мало, мне известны всего три случая. Это уже настоящее сокровище.

– Хорошо, а пан Файксат тоже аферист?

– Тоже, но несколько иного рода. Личность крайне подозрительная, вроде бы мелкий мошенник, но я боюсь… Дети! Что за расспросы? Что все это значит? Почему вы интересуетесь этими людьми? Что у вас может быть с ними общего?

– Ничего, – ответила Яночка. – Просто мы хотим знать, нужно ли эти марки отрезать или лучше оставить их вместе с конвертом? И надо ли отклеивать или желательно сохранить вместе со штемпелем?

На сей раз уловка не подействовала. Дедушка вместе со стулом отодвинулся от стола, чтобы марки больше не отвлекали его, и испытующе взглянул на внуков.

– Мои дорогие, не такой уж я склеротик, как вы считаете. Мне весьма не по сердцу тот интерес, который вы проявляете к людям типа Медянке или Файксата. Я желал бы знать, как и почему вы с ними столкнулись. И я рассчитываю на честный ответ.

– Да не сталкивались мы с ними! – честно ответил Павлик. – Мы их в глаза не видели.

– Тогда почему же расспрашиваете о них? – Именно потому и расспрашиваем, что не знаем, – невинно пояснила Яночка. – Но слышали, вот и хотим знать.

– Что вы слышали и от кого? – допрашивал сурово дедушка.

– Ничего особенного. Что есть такие и интересуются марками. Каждый отдельно.

Павлик счёл нужным пояснить высказывание сестры:

– То есть мы не знаем, занимаются ли они марками каждый отдельно, просто мы слышали о них каждый отдельно.

– И очень хорошо сделаете, если этим и ограничитесь, – так же сурово сказал дедушка. Яночка возмутилась:

– Почему мы должны ограничиваться? А если мы желаем прояснить тёмное дело, вывести на чистую воду этих аферистов? Что в этом плохого? Всем честным филателистам пойдёт только на пользу, а ты прекрасно знаешь, что родители нам разрешают…