Текст книги "Встречи с искусством"

Автор книги: Инна Кошелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Annotation

В воспитании эстетического вкуса, эмоциональной отзывчивости подростка, в передаче ему художественных знаний многое могут сделать родители.

Автор беседует с родителями о воспитательных задачах, связанных с искусством, эстетикой, вкусами, художественными навыками, и показывает на конкретных примерах, какие средства из этого арсенала могут использовать родители в своем повседневном воздействии на детей.

Брошюра рассчитана на родителей.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. ЛИШНЕЕ ИЛИ НЕОБХОДИМОЕ?

2. ЛИСТКИ ИЗ ПАПКИ

ГЛАВА ВТОРАЯ

1. САШКА-ЭПИКУРЕЕЦ

2. ЗИГЗУГА

3. ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ ВЕРА

4. МАША-ВСЕЗНАЙКА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. ЕСТЬ ТАКОЙ ГОРОД

2. «ПРОПАЛИ МУХИ»

3. ПО ОДНИМ ЗАКОНАМ

4. В ОЖИДАНИИ ЧУДА

5. ПОДАРОК

6. «ХОЧУ БЫТЬ ХОРОШЕЙ»

7. СЧАСТЬЕ ПОНИМАТЬ, СЧАСТЬЕ БЫТЬ ПОНЯТОЙ

8. ЛИЧНО В ОТВЕТЕ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1. СЛЕПЕЦ ИЛИ ЗРЯЧИЙ?

2. ВСЕ ЭТО БЫЛО, БЫЛО, БЫЛО...

Народный университет. Педагогический факультет. № 10, 1979 г. Издается ежемесячно с 1964 г.

И. Кошелева

ВСТРЕЧИ С ИСКУССТВОМ

Издательство «Знание». Москва 1979

74.913

К76

И. Я. Кошелева

К76 Встречи с искусством. М., «Знание», 1979. 96 с. (Нар. ун-т. Пед. фак., № 10. Издается ежемесячно с 1964 г.).

В воспитании эстетического вкуса, эмоциональной отзывчивости подростка, в передаче ему художественных знаний многое могут сделать родители.

Автор беседует с родителями о воспитательных задачах, связанных с искусством, эстетикой, вкусами, художественными навыками, и показывает на конкретных примерах, какие средства из этого арсенала могут использовать родители в своем повседневном воздействии на детей.

Брошюра рассчитана на родителей.

60300

74.913

©Издательство «Знание», 1979 г.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЗАЧЕМ ОНО НУЖНО, ЭТО ИСКУССТВО!

Тем теплым весенним вечером шли мы от площади Маяковского до Белорусского вокзала пешком. Каждый наедине с собой и объединенный со всеми недавней взволнованной полутьмой театрального зала. Верещал пятилетний Максик, прыгал, приставив пальцы-рожки ко лбу, подражая олененку Бэмби...

Мы вышли из театра на улицу, словно омытые живой водой, на долгое время заслоненные от всего мелкого, суетного впечатлением от спектакля: с избытком сил, моральных и физических. Обновленными. И такая знакомая улица Горького смотрелась в эти минуты по-новому. Словно вернулась из далекого далека яркость первых открытий. С удивлением рассматривала я огоньки световой рекламы, нарядную толпу, обтекающую нас, витрины магазинов, затихших и опустевших.

...Разве в такие минуты задаешь себе вопрос: зачем нужен этот спектакль? И стоило ли тратить драгоценное время на театр? Нужно. Стоило. Ради этих самых минут. Для того, чтобы увидеть мир вот таким, «умытым», ярким. Не спрашивая, отвечаешь себе именно так. Так чувствуешь. Жизнь человеческая самоценна, и столь же самоценным кажется всегда настоящее искусство, когда с ним встречаешься.

...Но прошло время, и, задумав книгу о встрече растущего человека с искусством, о роли прекрасного в становлении личности, я снова вернулась к тому весеннему вечеру, к той тишине и к тем взрывам в театре.

Что дает искусство ребенку, подростку, юноше? Почему встреча с ним иногда играет большую и добрую роль в становлении человека, а иногда проходит формально, не задев души? Что мы, родители, должны ждать от воздействия на наших детей литературы, театра, кино? Какого «выхода» на характер и мировоззрение? Можем ли мы этим воздействием управлять, руководить?

«Распутывать» все эти вопросы я начала с простого воспоминания – что дал спектакль Ленинградского ТЮЗа каждому из нас, людям с таким разным жизненным опытом?

Максика, я уверена, он захватил прежде всего сюжетом – острым, насыщенным приключениями, опасностями. Спасется ли маленький олененок Бэмби от охотников? Найдет ли он свою потерявшуюся Маму? Встретит ли в лесу таинственного, неуловимого и могущественного Вожака? Пятилетнему человечку понятны все эти напряженные ситуации. Они заставляют его сопереживать хорошим героям, ненавидеть плохих. При этом пробуждаются самые разные чувства – радость, жалость, страх, гнев. Все эти эмоции, которые в детском обыденном существовании размыты в длинном-длинном времени суток, а то и месяцев.

Физиологи и психологи сегодня утверждают и доказывают с помощью опытов: нам всем необходимы самые разнообразные ощущения, необходимы эмоции. Уж так создан человек природой и своей социальной историей – он должен постоянно познавать новое, думать, волноваться, развиваться, идти вперед.

Ребенку же, развивающемуся семимильными шагами, эмоциональная нагрузка, какую дает театр,– благо. И от всех волнений Максика, связанных с историей милого олененка, потянулись, наверняка, ниточки новых интересов. Что такое большой лес и какие звери живут в нем? Какие звери дружат между собой, а какие «дерутся» друг с другом? Всякий ли охотник плохой или есть и хорошие охотники? Эти вопросы Максик обрушил на нас еще в зале, еще не сойдя со своего места. Экологическое воспитание, столь важное в наше время сложных отношений человека и природы, можно было начинать тут же, зерна наших усилий падали на почву, подготовленную, «взрыхленную» актерами. И еще один важный разговор – о добре и зле, о доверии и предательстве – тоже завязался тогда сам собой.

Дочерей наших «Бэмби» взял в плен своей лирической нотой – таков уж их возраст, возраст любви. Спектакль ведь поведал нам всем и о силе, о самоотверженности этого чувства. Олений «гон», весенний бег навстречу судьбе был показан, расшифрован режиссером как тяга непреодолимая, захватывающая, поэтичная и безрассудная. Все это о многом говорило юным сердцам.

Что касается нас, старших в компании, мы были тоже взволнованы. Безотказно действовал сам эстетический уровень спектакля-притчи «Бэмби» – безупречный вкус и режиссерская мудрость, мера, сказывающаяся во всем. Красота, молодость, пластичность актеров сообщали нам подчас больше, чем немудреный текст и давно знакомая фабула. Вот самая первая сцена, смелая и целомудренная одновременно – рождение Бэмби. Встал на тоненькие ножки слабый олененок, незащищенный, хрупкий и храбрый. Встал, чтобы отправиться в жизнь. И потянулись ниточки-ассоциации к немалому уже нашему жизненному опыту, к вечным чувствам и вечным законам существования. Детство, любовь, материнство... Всколыхнулись в нас вроде бы успокоившиеся сферы пережитого и прожитого.

...Да, по-разному, ох как по-разному мы смотрели тот спектакль! Но в одном одинаково: каждого из нас он «встряхнул», сделал активнее, каждому сообщил импульс к действию, к творчеству. Да, к творчеству, разумеется, на доступном уровне. Доступном даже Максику. Ибо развитие, творение себя – тоже самое настоящее и отнюдь нелегкое творческое дело. А разве не творчество воспитание чувств, каким занята юность? А вечная наша – до старости, до смерти – работа по освоению и строительству нравственных законов – разве не творчество?

Искусство и творчество... Так часто эти два слова стоят рядом. И речь ведь при этом идет совсем не обязательно о писателях, художниках, артистах. Но и о тех, для кого они создают свои произведения.

* * *

...То, что испытали мы пятеро на спектакле Ленинградского ТЮЗа, наверное, испытывали в жизни все или почти все.

Одного потряс кинофильм «Вдовы».

Другого однажды настигли давно известные строки стихов, поразили внезапно открывшейся силой чувства:

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор...

«Ни твой привет, ни твой укор» – это можно повторять вновь и вновь, и в самой музыке слов слышать бурю мыслей и страстей, боль, горечь, высокое страдание.

Третьего захватила музыка Бетховена.

«Катарсис», очищение – термин, существующий в эстетике с давних времен для обозначения того подъема чувств, того особого творческого состояния человеческой души, которое подчас наступает под воздействием произведения искусства.

Для каждого из нас в отдельности катарсис сам по себе является оправданием и объяснением факта существования искусства. Объяснение непосредственное, эмоциональное. Мы ведь и идем в кино или театр, беремся за книгу, слушаем музыку, чтобы испытать волнение, мы на него заранее рассчитываем. И если не взволнует нас произведение искусства, разочарованно отмечаем: не задело.

Но стоит, наверное, оценивая роль искусства в нашей жизни, пойти дальше. Стоит задуматься нам, воспитателям детей, о социальной роли прекрасного – что оно значит для общества в целом? Зачем оно всем нам, вместе взятым?

...Искусство нужно было людям уже в древности – свидетельство тому наскальные рисунки. От них – до Пикассо. От ритуальных танцевальных ритмов тамтамов – до симфоний Прокофьева. От устного фольклора, немудреной народной сказки – до Шекспира, Пушкина, Толстого... Искусство сопровождает человечество во все времена его существования. Заметьте, не человека, а человечество. Каково же общественное предназначение искусства? Какова историческая роль?

Кто-то из читателей, возможно, удивится: зачем все это выяснять в книге, рассчитанной на папу и маму, бабушку, дедушку. Не проще ли обойтись конкретными рекомендациями, как приобщить детей к искусству, как сделать искусство союзником в воспитании младшего поколения?

Нет, любая узость здесь, по-моему, во вред. Без понимания общественной природы прекрасного трудно понять смысл и суть его влияния на индивидуальную человеческую судьбу. Воспитание искусством, как всякое воспитание, имеет конечной целью раскрытие способностей и возможностей человека в обществе. И потому задачу здесь стоит ставить как задачу общественную, с учетом философских, исторических посылок. Это даст нам возможность глубже видеть проблемы эстетического воспитания в семье. И вместо дидактических указаний, вместо принимаемых на веру «надо» мы сможем получить реальные критерии того, как идет эстетическое воспитание наших детей. Критерии не формальные. Помогающие всматриваться в наши повседневные дела, осмысливать становление младших друзей, оценивать эффективность встречи с прекрасным «на выходе» по тем нравственным и гражданским качествам, которые на наших глазах обретает личность ребенка.

Однако это вовсе не значит, что отныне мы перейдем на язык философских категорий. Выберем путь более простой и оттолкнемся от обычной, житейской ситуации.

1. ЛИШНЕЕ ИЛИ НЕОБХОДИМОЕ? 

...Про себя человека, о котором хочу рассказать, называю «спортивным папой». Иногда – «точным папой». Иногда – «папой-шахматистом». Но слово «папа» в моих безобидных прозвищах присутствует неизменно. Ибо Анатолий Владимирович из тех рьяных, молодых еще отцов, которые в большом количестве появились в последнее время и которые в своей заботе о ребенке и что важнее – в умении заботиться о нем – превосходят подчас мам.

Так вот, Анатолий Владимирович для меня неотделим от десятилетнего Славы. Там, где-то в своем вычислительном центре, он, возможно, и существует сам по себе, но у нас во дворе... Ровно в семь утра (не позже и не раньше – можно проверять часы) старший и младший Андреевы появляются во дворе в спортивных костюмах. Бег, зарядка, зимой – растирание по пояс снегом, летом – купание в канале. Вечером – с восьми до девяти – совместная прогулка быстрым шагом. По воскресеньям – дневная прогулка на лыжах или выход на пляж, в зависимости от времени года.

Вот на этом-то, очень близко от нашего дома расположенном пляже мы и познакомились и разговорились.

Анатолий Владимирович и Слава загорали рядом со мной. В перерывах между купаньем они разыгрывали шахматные партии на крохотной доске крохотными фигурками. Одна партия, вторая, третья, и безуспешно пытающийся завоевать победу мальчик «отступил» к реке. Пока он плавал, мы, естественно, говорили о нем. Как учится, чем увлекается...

– Спортом и математикой, конечно.

– Почему же «конечно»?

– Потому что если и можно чем-то увлекаться, то математикой.

Я засмеялась:

– И, конечно, вы сами...

– Да, конечно, я математик.

А после Анатолий Владимирович долго и с удовольствием рассказывал мне о своем деле. Работает он в вычислительном центре, обслуживающем целую отрасль промышленности. Программист.

– Раньше мы получали отдельные задания, а сейчас многие заводы переходят на АСУ, и без нас... без нас ведь управленческий аппарат действовал бы вслепую. Математика – глаза, уши, мозг современного предприятия... Математика может все...

Разговор снова перешел на Славу.

– С ним ясно,– сказал твердо папа.– Скоро, с девятого класса специальная математическая школа, дальше – постараемся поступить на мехмат университета. К счастью, способности у мальчишки очень неплохие.

– Прямая линия! Но в жизни не все так гладко...– пыталась иронизировать я.

– В жизни – как эту линию «прочертишь»...

Анатолий Владимирович стал мне рассказывать с сожалением, что сам он шел к своему делу не кратчайшим путем.

– И очень многого не успел. Разбрасывался, не ценил времени. Играл на флейте, сочинял музыку, бегал по концертам. А еще влюблялся. Неудачно. И годами (годами!) лечил разбитое сердце. Обзавелся семьей, возился с маленьким Славкой. Словом, оглянулся, спохватился – уже почти тридцать. Обычная беда всех «литературных» мальчиков и девочек. Родители мои – учителя, самоотверженные сельские педагоги из маленького районного городка средней России. Они научили меня ценить дружбу, любовь, профессиональную честность. Вот только время для них не было ценностью. И, увы, я слишком долго не считал часы и минуты.

Диссертацию кандидатскую он успел защитить, но...

Сколько бы мог! Сколько бы мог! Славке он не позволит тратить время на всю эту «беллетристику»...

– Не ходить в театр? Не читать Толстого?

– Ну зачем так, до абсурда? Толстой положен даже по школьной программе. Пушкин. Лермонтов. Шолохов. Кто там еще? А сверх программы Славка сейчас у меня читает курсы лекций по математике для вузов.

– А Майн Рид? А «Спартак»? Мальчишка – и без «Трех мушкетеров»?

– Пока обходится. Конечно, все это приятно – приключения, дуэли. Но... что за этим? Вы знаете, как я смотрю сейчас фильмы (если жена очень просит, иду в кинотеатр – изредка приходится)? Играете, милые? Ну что ж, играйте. Кто хочет, пусть верит вам. Но для меня вы актеры, которые хорошо или плохо делают свою работу, не больше. Не верю, не хочу верить, не буду верить. Не подключаюсь.

– Зачем же так?

– Для экономии душевных и умственных сил. Человек-то один. И если он выкладывается, чтобы раствориться в иллюзии – плачет, смеется, страдает – значит, он не додаст ума и эмоций в реальном, практическом своем, главном деле.

...Я только настроилась на долгий спор, но вернулся Славик. Мокрый, перекупавшийся, замерзший. Еще неосознавший, какая сверхзадача поставлена перед ним его папой, но уже умеющий ценить минуты.

– Я опоздал, да? Пора обедать?

И они, быстро собравшись, ушли с пляжа, от ласкового солнышка.

...О Славе и его «точном папе» я думала теперь не только тогда, когда видела их, делающих зарядку, во дворе. На новый разговор с папой надежды не было (некогда ему, некогда), но спор-диалог я продолжала сама с собой, словно играя в шахматы в одиночку за себя и за Анатолия Владимировича. И аргументы против «прямой линии» в развитии ребенка копила, и Майн Рида защищала с горячностью в этом внутреннем диалоге.

А Славку еще и просто жалела. Мне казалось, что, несмотря на заботу, он уже сейчас обделен чем-то очень важным. И потому однажды стала записывать свои, а главное, чужие мысли по этому поводу и складывать листочки в специально отведенную папку. Думалось – для Славиного папы. Мысли хоть и в некотором беспорядке, вразброс, но... Если и не убедят, то заставят задуматься. Верно?

2. ЛИСТКИ ИЗ ПАПКИ

Ваша позиция, Анатолий Владимирович, не нова. Время от времени на искусство совершаются «нападки».

И всегда с позиции «разума», «разумного» рационализма. Вспомним тургеневского Базарова (за ним стояли реальные люди), вспомним Писарева.

Новый натиск – уже в наше время, век НТР.

Наука сейчас так быстро набирает силу, технический прогресс идет такими шагами, что многим показалось: человек может все узнать с помощью научных методов. С помощью науки он может правильно, разумно организовать свою жизнь, «построить» себя самого и своих детей. Итак, наука и только наука! Остальное лишнее.

Еще на памяти у многих дискуссия в «Комсомольской правде» конца пятидесятых годов. Дискуссия во многом наивная, идущая под девизом «Нужна ли в космосе ветка сирени?», вызвала массовый отклик – показатель тогдашнего умонастроения. И настроение это выразил поэт Слуцкий таким образом:

Что-то физики в почете,

Что-то лирики в загоне.

И однако... За двадцать лет, прошедших со времени дискуссии, все осталось на своих местах; стало ясно – по-прежнему искусство важно. Нужно оно и человеку современному. Гуманитарные профессии вновь стали самыми популярными. Забавно, но в новом своем стихотворении все тот же Борис Слуцкий недавно заявил:

Физики, не думайте, что лирики

Просто так сдадутся, без борьбы.

Мы еще как следует не ринулись

До луны – и дальше – до судьбы.

Понимаю, это не аргумент для вас, Анатолий Владимирович, поэтическую логику вы не приемлете. Логика жизни тоже не убедительна. И то, что многие и многие люди снова «качнулись» в искусство и к искусству, можно рассматривать с вашей «точной» позиции как множество частных случаев. Кстати, позиция рационализма никогда и не исключала такой возможности: многие любят заниматься эмоциональной гимнастикой, мол, бог с ними. Дело личное, дело вкуса. Но для общества эти приверженцы прекрасного, поклонники «иллюзий» бесполезны, потеряны. Настоящее дело за них делают другие. Рационалисты ведь никогда и не отрицали искусства: коли оно существует – оно реальность. Рационалисты отрицают общественную значимость искусства.

* * *

Как же мне не хочется представлять вашего Славку в будущем сухим, скучным человеком, знающим лишь свою математику. Он будет жалеть время, чтобы проводить девушку домой или вообще выберет спутницу жизни без чувства, как выбирают партнера по игре. Как много потеряет... Сами-то вы влюблялись, совершали «безумства». И кто знает, что самое важное в жизни? Наверное, полно, интересно прожитая жизнь стоит не меньше, чем математическая формула, оставленная человечеству на века. Смотрели вы фильм «Жил певчий дрозд»? Он об этом. Человек разбрасывался, делал множество мелких добрых дел. Альтруизм расточителен, и он ничего не оставил после себя, ничего так называемого «значительного». Кроме... Кроме следа в сердцах, добрых ростков. И эти добрые ростки пробиваются к свету, крепнут на наших глазах: люди по-другому говорят, когда вспоминают о человеке, несшем радость окружающим так же часто и естественно, как поет дрозд... Но фильма вы, скорее всего, не смотрели. А если случайно и видели, то не стали над ним размышлять. Иллюзия... Так что и это для вас не аргумент.

* * *

Прочтите, пожалуйста, Анатолий Владимирович, эту цитату. Это Дарвин писал в конце своей жизни, в пору страстного увлечения наукой: «Утрата этих вкусов (речь идет о вкусах к искусству) равносильна утрате счастья и, быть может, вредно отражается на умственных способностях, а еще вероятнее, на нравственных качествах, так как ослабляет эмоциональную сторону нашей натуры».

* * *

Дарвин только догадывался об этом, а современная физиология подтверждает: эмоции являются тем источником, который питает ум, развивает остроту мышления. Эмоциональное возбуждение словно захватывает все мозговые центры, активизирует и логическое начало. Так что музыка, скрипка были нужны Эйнштейну и как великому физику. Бойтесь для Славика вялости чувств – это и вялость ума, Анатолий Владимирович.

А разве не понадобится Славику фантазия? Убеждена, в любой даже «строго научной работе» есть «провалы» и даже пропасти, через которые мысль должна сразу перелететь – логические ступеньки отыщутся позже... Человек должен уметь фантазировать. А для этого ему надо в детстве прочесть «Трех мушкетеров». «Раз-два, защищайтесь, господа!» И в руках уже не палка, а самая настоящая шпага, созданная... воображением по канве собственных эмоций (опять эти эмоции!).

Впрочем, об этом обо всем куда лучше говорят сами люди науки. Вот слова Инны Грековой, человека, знающего толк в литературе и, что для вас важнее, в математике (она доктор математических наук, автор популярного учебника, повести свои пишет в «свободное от математики время»): «Умение ставить задачу, безусловно, должно быть отнесено к области искусства, и в этой зоне наука теснейшим образом смыкается с искусством, включает в себя элементы искусства как неотъемлемую часть».

Математик, программист, создающий автоматическую систему управления на большом заводе, должен сразу же качественно, в целом схватывать проблему: почувствовать отношения различных групп работающих – те отношения, которые определяются производством; понять последовательность операции; быстро выявить «узкие места» в организации труда. При этом «всего» знать невозможно, что-то подсказывает интуиция, воображение, прежний опыт в других областях жизни. Создание программы предполагает наличие некоего общего представления о ней, ее «образа». Такой «образ» быстрее и точнее сложится у людей широко образованных, тонких, эмоционально чутких, откликающихся на все веяния своего времени, откуда бы они ни шли – со страниц газет или последнего «громкого» романа, из разговоров, телепередачи или с магнитофонной пленки. Вы и не замечаете, Анатолий Владимирович, как помогает вам ваша «беспутная» молодость. Именно искусство создало в вашем мыслительном аппарате многие из тех способностей, которые делают вас отличным математиком.

Эйнштейн говорил о Достоевском, что он дает ему больше, чем любой мыслитель, больше, чем математик и физик Гаусс. И все потому, что писатель ставит своих героев в острейшие, пограничные ситуации, помогает преодолевать психологический барьер очевидного, понятного, обыденного.

* * *

Интересная статья напечатана под рубрикой «Размышления» во втором номере журнала «Химия и жизнь» за 1978 год. Называется она «Наука и человек». Автор статьи сотрудник Всесоюзного института научной и технической информации Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике АН СССР Ю. А. Шрейдер обращает наше внимание на то, что самые фундаментальные понятия самых что ни на есть «научных» (т. е. наиболее формализованных) наук как раз хуже всего поддаются точному определению. Чаще всего это аксиомы, постигающиеся интуитивно. И «...математики знают, что в самих основаниях их науки скрыты серьезные логические трудности. Суть их, если говорить коротко, в том, что построение основ оказалось невозможным без того, что, казалось бы, навсегда преодолено математикой: без человеческой интуиции...»

Обратив внимание на то, что многие исходные понятия добывались человечеством с помощью интуиции, воображения (т. е. методами искусства), автор настаивает на гуманизации науки. Утверждает, что и сегодня тоже цели научных изысканий, методы их часто подсказаны бывают субъективными человеческими качествами и общественными ценностями. И сегодня ученый работает тем успешнее, чем точнее он чувствует парадоксы, противоречия бытия и познания, чем тоньше ощущает пульс своего времени, чем больше «токов» мыслей и чувств (!) проходит через его ум и душу.

Трудно переоценить эвристическую (поисковую) роль искусства: оно побуждает к творчеству, оно вторгается в творческий процесс и помогает ему. И в этом своем предназначении искусство несомненно выполняет общественно важную, социальную функцию.

Стараясь направить Славку как можно более узко, не ошибетесь ли вы, Анатолий Владимирович? Ранняя «специализация» ребенка, ранняя ориентация «только на математику» тем и опасна, что создает человека ограниченного, не способного к подлинному творчеству. Математический аппарат он, конечно, освоит прекрасно, но все операции все равно быстрее совершает сегодня машина. От человека мы ждем другого – полета мысли, воображения и страстного, пылкого ума.

Искусство открывает новые возможности профессионального совершенствования не только в математике. Разве археологу, скажем, не понадобится образное мышление, чтобы по «черепу» воссоздать эпоху, утерянные связи прошлого, канувшего в Лету? Трудно себе представить историка, не знающего литературу. Ведь если орудия труда, предметы быта отражают тип материального существования, то произведения искусства наиболее полно выражают строй духовной жизни, а через это – и социальное устройство общества. Все мы знаем такие определения: «Евгений Онегин» – энциклопедия русской жизни», творчество Льва Толстого – «зеркало русской революции». И это – глубокие истины.

* * *

Общеизвестно: ребенок, который много читает, интересуется театром и кино, много знает, легко и успешно учится. Грамотен. Обладает хорошей памятью, накапливает много сведений об окружающем мире, жизни людей разных эпох и при случае оперирует всей этой информацией.

Не будем отрицать и менее серьезных, но «приятных» функций прекрасного. Отдых, развлечение. После очередного штурма математической задачи так хорошо расслабиться. В какой-то миг мы идем в консерваторию а в какой-то ситуации спешим в оперетту...

* * *

Я привожу все эти аргументы в пользу «иллюзий», в пользу «лишнего», Анатолий Владимирович, для вас – отца «будущего математика». Стараюсь размышлять в системе ваших понятий, не выходить за ее пределы.

Но есть у искусства и другие задачи, необыкновенно важные для всякого отца. Просто отца. Просто воспитателя.

Об этом стоит поговорить особо.

Речь идет о нравственной и гражданской функциях искусства. Но, пожалуй, это уже и не функции – это суть подлинно прекрасного, его смысл, его цель...

ГЛАВА ВТОРАЯ

РАЗМИНУЛИСЬ...

Я так и не отдала Анатолию Владимировичу папку с вырезками, цитатами и собственными заметками. И не только потому, что не было случая это сделать. Просто начав размышлять над проблемой искусство – родители – дети, решила вынести на более широкое обсуждение листки из папки. И не только их.

Ведь перекос в сторону сухого, последовательного рационализма не столь уж типичен, а главное, не он один ведет к родительским ошибкам.

Роль искусства в воспитании ребенка преуменьшается сегодня редко. Гораздо чаще родители стремятся приобщить детей к прекрасному. Стараются истово. Не препятствуют встрече ребенка с книгой, кинофильмом, театральным спектаклем. И надеются, вполне законно, сделать с помощью искусства свое чадо умнее, добрее, словом, лучше. Но не всегда им это удается.

...А память услужливо извлекает «материал». Я вспоминаю свою жизнь, знакомых мне ребят, пытаюсь анализировать их отношения с прекрасным...

1. САШКА-ЭПИКУРЕЕЦ

Мы были соседями. И потому я неплохо знаю его родителей. Александра Федоровна – корректор издательства, женщина мягкая, интеллигентная, чуткая, с хорошим художественным вкусом. Николай Тихонович – станочник высокого класса, из очень семейных мужей и отцов. На работе активист, председатель цехкома. Дома он все время что-то мастерит, усовершенствует. Любит почитать перед сном, любит посмотреть телепередачи. В кино, театр, консерваторию он, истинный домосед, выбирается с трудом. И Александра Федоровна часто повторяет: «Вот вырастет Саша, походим с ним».

В своей семье Саша, словно кукушонок, не похож ни на кого. Мать и отец маленькие, хлопотливые, как ласточки. Он же большой, медлительный и чаще всего совсем неподвижный.

Больше всего в последнее время он любит лежать на диване. Диван ему чуть короток, боковинка его чуть жестковата. И потому Сашка затрачивает некоторое усилие, чтобы устроиться поудобнее. Раз – длинной рукой он подтягивает стул от стола к дивану и переносит на него ноги. Теперь его расслабленное тело лежит уже не совсем вдоль дивана, а как бы углом к нему. Два – еще одно очень рациональное движение головой, и он уже приятнейшим образом полулежит – полусидит поперек дивана, чуть подпираемый мягкой его спинкой.

– Мама, дай книгу!– кричит он.

Мама, с трудом выбрав секунду, когда оладьи на двух сковородках могут посидеть, кидается к Сашке из кухни.

– Нет не эту. Вот, рядом. «Зарубежный детектив», где повести гедеэровских авторов. Спасибо, мамуля!

Саша ласков, и мама буквально тает, она любит его и справиться с собственной любовью не в силах, даже не пытается. К тому же сегодня воскресенье – традиционный день, когда она балует «малыша». Да, он, конечно, вырос. Но она-то знает, что «сам по себе» он еще мал, еще глуп. И вчера вечером, после трудной недели он был таким бледным. Она приносит в тарелке оладьи, ставит их рядом с диваном:

– Маленький французский завтрак – кофе в кровать,– ласково шутит и спешит на кухню, бросив по дороге Сашке бумажные салфетки: «Не пачкай книгу».

Сашка длинной рукой цепляет оладьи одну за другой и не спеша отправляет в рот. Читает. Блаженствует.

Часы бьют одиннадцать.

– Мама, «Утренняя почта», включи, пожалуйста!– нежным басом просит Сашка.

Мама включает телевизор. Сашка ест оладьи, читает детектив, слушает Аллу Пугачеву. Вот это и есть «кайф»...

Если бы... Если бы одна мысль не отравляла Сашке жизнь. Вот-вот придет с воскресника отец – у него на заводе сегодня уборка территории. Это недолго и, значит, все скоро кончится. Отец всегда находит ему, Сашке, бессмысленные дела: «Сходи в магазин за хлебом», «Давай вынесем на снег и почистим ковер», «Прибей полочку в коридоре». Лучше встретить отца в «форме», и Сашка медленно, лениво сползает с дивана – удовольствие все равно не полное...

Но в будние дни, когда вся вторая, послешкольная половина дня в его, Сашкином, распоряжении, он отдает ее наслаждению. Книга, конфета, телек – жаль только передачи в эту пору скучные, детские или учебные. Всякие там «Учение с увлечением», «Русский язык» – словом то, о чем бы он с удовольствием забыл на время.

Вечером при отце и матери Сашка пытается повторять математику – скоро выпускные экзамены, и он демонстративно старается. Но ему невыносимо, просто невыносимо скучно. И непонятно. Раньше он так быстро все схватывал, а теперь...

– Что за учебник,– ворчит он,– нудный какой-то, нудный.

Отец – насмешник:

– Да,– говорит он,– то ли дело детектив. Не ты мыслишь, а он сам тебя ведет, словно за руку. Сначала шпион предполагает, после собака-сыщик, овчарка, подтверждает. Все просто. Пушкина-то еще можешь читать? Или тоже трудно?

Пушкина-то Сашка может. Его он любит. У Сашки вообще вкус к поэзии:

Шипенье пенистых бокалов

И пунша пламень голубой...

Все это ласкает и слух, и глаз, и даже какими-то неведомыми путями, кажется, и вкус тоже. В ответ на папины нападки Сашка читает целые главы «Евгения Онегина», куски из «Медного всадника» наизусть – память у Сашки великолепная, и то, что ему понравилось, запоминается сходу. Саша добился своего: мама смотрит на папу с выражением: «Вот видишь, а ты говорил. Да наш Саша...»